Аннотация: Порою женщины оказываются сильнее мужчин.
КАК ЧЕЛОВЕК.
- Машенька?
- А?
- Машенька,- повторил Николай Семенович и повернулся лицом к жене,- Все заснуть никак не могу...
- Снотворного дать?
- Да нет, не то... Мысли все в голове нехорошие вертятся.
Мария Степановна поправила подушку, приготовившись слушать супруга.
- Знаешь, не так, как следует, мне кажется, живу я...
- О чем это ты?
- Э-э... не хотел, Машенька, рассказывать... Но надобно рассказать, покаяться.
Вчера у метро авария приключилась. Я все с начала до конца наблюдал.
Вот как было.
Ехал по дороге себе дедушка на "Жигулях", ну и, как часто бывает, перед ним какая-то собачка-бродяжка перебегать проезжую часть стала. Старичок пожалел живность и по тормозам врезал. Хоп!- и в зад ему "Лексус" влетает! Выбегает из него детина упитанный такой и деда из его консервной банки извлекает, и - ну из несчастного душеньку вытряхивать. Кричит: "Что, дурак старый, творишь - с жизнью распрощаться решил, что ли?! "
Гибэдэдэшники приехали - так они даже рук молодчика от деда убрать не попытались. Только посмеивались: "не повезло, мол, старому - попал так попал!"
Вот... А я как червяк поступил. Взял и пошел себе дальше, как ни в чем не бывало, по своим делам.
- Ну, Николаша, - а что ты мог еще сделать?
- Что мог сделать?! Да хотя бы подойти к тому жлобу да руки его поганые от старика отцепить. Напомнить, что виноват, в общем-то, всегда тот, кто в чужую машину въезжает. Дистанцию надо держать. Мог бы инспекторам показание дать, что водитель "Жигулей" неспроста так резко затормозил, а на то благородная причина была.
- Ишь, герой какой - руки, говорит, он убрал бы. Уж не в том, небось возрасте, -с молодежью особо не потягаешься!
- Вот и я тогда так подумал. А думать нечего было - теперь вот совестно. Знаешь, мне, может, легче сейчас было бы - пусть даже и досталось бы от него... Но я был бы человеком. А так я - червяк.
Ведь что человека в первую очередь от животного отличает - сила тела ли? Нет - сила духа!
Еще я испугался, что раз все видел, то меня теперь как свидетеля по делу затаскают. А мне это нужно,- думал? И не единственным свидетелем я был.
Но что, если все, как и я, смалодушничали - развлеклись зрелищем- и давай по своим норкам разбегаться? Так ведь деда и впрямь в виноватые запишут и заставят квартиру его продать, чтобы денег на замену бампера детине хватило.
- Эх, какой ты сознательный у меня, Николаша! Ну да ладно, что уж теперь горевать?
- Машенька, а ведь и вправду я как сволочь последняя поступил,- не слышал жену Николай Семенович. - Каково деду-то в его годы на улице будет жить? В морозы тем более, без пищи... Может статься, что я окажусь прямым виновником дедушкиной смерти. Возможно, и не только его одного - наверное, с ним еще кто-то живет - жена, дети, может, даже.
- Брось, Николаша! Ну, представь, что ты вчера шел мимо и ничего не заметил, вот и все.
- А помнишь, в Анапе мы с тобою отдыхали? Ты осталась как-то в номере, а я на море пошел, покупаться? Ну - вспоминаешь - я же рассказывал? Тот парень, когда я волны не заметил и захлебываться стал, тоже мог сделать вид, что меня не видит. Он находился на приличном расстоянии от меня - метров пятьдесят - и даже не знал наверняка, тону ли я или так балуюсь,- так поплыл же и в последний момент спас твоего Николашу. А мог купаться себе дальше, ни о ком не беспокоясь. И никто бы ни в чем его никогда не обвинил.
- Ну все же это несколько другой случай,- попыталась возразить Мария Степановна.
- Ничего не другой, и не о чем тут больше спорить. Тот анапский парень спас тебе мужа, а я не спас, возможно, внукам их любимого дедушку...
Я трус и слизняк. И знаешь, что самое страшное?
- Что?
- Я всю жизнь таким и был. Я всегда жил осторожно, не высовываясь. Я всего боялся.
- Да что ты такое наговариваешь?!
- Да, да. Совершенно правильно все и говорю. Глядя назад, в прошлое, можно резюмировать: я никогда не поступал смело и решительно, по-мужски. Нет - даже так: по-человечески.
Будучи ребенком, я боялся отцовского ремня и потому хорошо учился в школе. Потом я поступил в медицинский институт - ведь, если б я в него не поступил, то сильно расстроил маму,- и этого тоже я боялся.
Потом я побоялся вступить, как все мои сверстники, в новую, самостоятельную жизнь, и остался в институте. Поступил в аспирантуру, стал преподавателем на своей кафедре. Затем меня назначили заведующим кафедрой. Но и тут я продолжаю многого бояться,- например, долгое время боюсь вытребовать у ректора себе достойное жалование, как того добились многие заведующие других кафедр...
Тьфу! Не будь я червяком, каковым являюсь, может, был бы каким-нибудь, скажем, знаменитым художником или поэтом...
Да что уж говорить...
Я даже на детей решиться не смог... Карьера все какая-то... Карьера червяка вовсе незавидна...
- Эх, Николаша-Николаша!- произнесла Мария Степановна,- Никакой-то ты не червяк, любишь ты в крайности бросаться.
- Машенька! Ты можешь оправдывать меня, защищать перед самим собою, говоря, что я всего лишь сгущаю краски, но я хочу, чтобы ты вправду знала: я больше не желаю быть животным и докажу, что человек!
Ты веришь, мне?
- Верю, дорогой, конечно верю!
- А люди должны помогать друг другу!
- Все правильно. Засыпай же теперь.
Дни шли за днями, один другой сменяли месяцы, а Николай Семенович по-прежнему работал в своем институте за те же копейки; ночной разговор, казалось, был забыт сразу же после его окончания.
Мария Степановна сверилась со списком сегодняшних дел. Согласно ему, оставалось только зайти на рынок за мясом.
Хаос и толкотня - обычные обстоятельства рыночной торговли, и Мария Степановна во избежание неприятностей крепко держала свою сумочку с кошельком перед собой, однако не всем, как нашей умудренной жизненным опытом, знакомой, были известны тонкости поведения в подобных общественных местах.
Девушка, стоявшая перед Марией Степановной, как ни в чем не бывало ознакамливалась с ассортиментом продукции мясной палатки; в руке ее был полупрозрачный полиэтиленовый пакет, в котором легко угадывались контуры портмоне.
Вдруг вплотную к девушке, чуть ли не прикасаясь к ней, подошел невзрачный юноша среднего роста в кепке и при очках - в руке его сверкнуло лезвие- и через долю секунды в пакете жертвы образовался надрез прямо над контуром единственно находящегося в нем предмета.
У Марии Степановны было мгновение на раздумье: сейчас или никогда! Она ухватила преступника за руку и громко позвала милицию.
Вор опешил, но все же смог вырваться, полоснув при этом ножом спасительницу кошелька беспечной девушки.
Николай Семенович приехал в больницу белый как мел.
- Машенька, дорогая, ну зачем ты вмешалась? Разве ты не видела, что у него нож?
- Видела, Николаша. Но помнишь, ты сам говорил, что люди должны друг другу помогать? А мы с тобой хотим быть людьми, не правда ли?
- Святая ты женщина! А если б он ударил тебя в сердце, что тогда?!
Супруга ничего не ответила, а Николай Семенович с горечью прочел в ее печальном, говорящем больше, чем любые слова, взгляде:
"Тогда, Николаша, ты мог бы гордиться в этой жизни хотя бы мною"
P.S. Девушка-владелица спасенного кошелька на просьбу милиционеров описать преступника, нанесшего ножевое ранение Марии Степановне, соврала, что никого не разглядела.