Тучи сгустились внезапно, и на улицах потемнело намного раньше положенного времени. Начался дождь. Начался стремительно и беспощадно. Люди визжали от прикосновения крупных капель небесной воды и торопливо освобождали тротуары от своего присутствия, выискивая приют около деревьев и ларьков. Лишь один человек, втянув голову и приподняв воротник, упрямо шагал вперёд. Несмотря на ливень, на то, что алкоголь достаточно глубоко проник в его сознание, он шёл уверенной поступью. Сегодня он превратил свой последний трудовой день в неожиданный праздник для коллег и был этим весьма доволен. Бросить любимую работу не так-то уж и легко, но он всё-таки нашёл в себе силы рассчитаться и даже отметить уход солидным банкетом. Оба этих поступка придавали ему сейчас твёрдость в походке. Он был счастлив тем, что напоследок гордо хлопнул дверью. Вымученное решение уйти исходило из противоречий с начальством, а не от разногласий с подчинёнными. Его попросту выжили за авангардные идеи и нестандартный подход к делу, и, как считали многие, совсем не по праву. Но как бы то ни было, всё уже позади, то, что свершилось, возврату не подлежит, главное теперь - никаких сожалений и душевных травм.
Человек свернул на мощёную улицу Чекистов, где находился его дом, перешёл под кроны старых вязов и не по своей воле остановился. Что-то со свистом пролетело мимо, и в одночасье на пути возникла высокая фигура в чёрном широком плаще с накинутым на голову капюшоном. Человек остолбенел. Не от испуга, не от удивления, - он в буквальном смысле был скован по рукам и ногам и стоял пригвождённый к асфальту. Он мог только думать и говорить.
- Что вам нужно? - выдавил он из себя, пытаясь разглядеть в тёмном силуэте лицо, скрытое под краями капюшона.
Защемило сердце, и пронзительная боль охватила всю левую часть груди.
- Теперь ты понял?
- Нет, - сказал человек и пожаловался: - У меня схватило сердце, я весь оцепенел, такого со мной никогда не было. Помогите, вызовите скорую, что ли...
- Скорая тебе не понадобится. Я пришла забрать тебя. Мне кажется, ты пожил достаточно.
К острой боли прибавился испуг.
- Кто ты? - задрожал человек. - Я не могу разглядеть твоего лица.
- У меня нет лица... Впрочем, такое тебя устроит? - Перед глазами промелькнула длинная белая кисть руки, и на месте головы возникло ссохшееся лицо умудрённой опытом старухи. Она шамкнула беззубым ртом и зловеще хихикнула. Из глубоких глазниц сверкнул испепеляющий душу взгляд. - А может быть, такое? - Снова мелькнули худые пальцы, и старушечье лицо сменил приятный облик миловидной девушки. Она задорно рассмеялась и сквозь смех произнесла: - Что-то ты озадачился. Покажусь-ка я тебе в ином обличии. - На миг всё исчезло. Но только на миг. Затем перед человеком возникло нечто похожее на жабу, килограммов на сто с лишним. Жаба была покрыта жёлто-бурой слизью и вся истекала слюной. Её резонатор широко раздувался, а влажные глаза апатично глядели по сторонам. Через несколько секунд исчезла и жаба, на фоне деревьев снова предстала фигура в чёрном. Из-под капюшона выглядывали кости молочно-белого черепа с тёмными впадинами глазниц.
- Вот так тебе, наверно, привычнее, - донёсся голос из-за сомкнутых обнажённых зубов.
- С-смерть... - натужно выговорил человек. - Самая настоящая смерть. - Он отвёл взгляд от черепа и стал разглядывать её сбоку.
- Наконец-то ты сообразил. А что ты высматриваешь? Косу? - спросила смерть. - Не утруждайся. Её любит таскать с собой моя старшая сестра - отдаёт, так сказать, дань устарелой моде. Я прекрасно обхожусь без неё и имею в своём арсенале более изощрённый потенциал возможностей. Мои принципы работы тоже отличаются. У сестры на сегодняшний день слишком анахроничная методика.
- Но почему так рано? - возмутился человек. - Мне ещё нет и сорока!
- Не всем же умирать стариками.
- Но я ещё полон жизненных сил, я почти ничего ещё не успел сделать!
- Все вы так говорите, когда я вам на хвост наступаю. Времени было предостаточно.
- Нельзя ли продлить сроки, ну хотя бы ненадолго, - продолжал стонать человек, - мне так хочется жить, я умоляю!
- Нельзя! - цыкнула смерть.
Человека охватил предсмертный трепет. Мельком пронеслась вся жизнь: хорошее, плохое, сделанное и несделанное. Откуда-то сразу проявились чётко очерченные перспективы будущего. Впервые в жизни он ясно понял, что нужно делать дальше, в какой области приложить усилия. Жажда жизни неутолимо возрастала с каждым биением учащённого пульса, но злодейка-смерть отпускать не собиралась.
- Неужели нет никаких шансов? Где ты, господи? Помоги мне! - взмолился человек.
- Не поможет.
Смерть продолжала держать в оцепенении, но приговор исполнять не торопилась.
- Но ведь есть же какой-нибудь выход! - вопил человек.
- Торговаться со мной бесполезно, но один шанс я всё-таки тебе предоставлю, - внезапно смилостивилась она.
Человек тут же возрадовался, рьяно вцепившись в надежду.
- Что я должен сделать? Я согласен на всё, только бы жить.
- Пожелать смерти пятерым друзьям или родственникам - мне всё равно кому, лишь бы ты хорошо их знал.
- И ты меня отпустишь?
- Отпущу.
- А что будет с ними?
- Они отправятся со мной.
- Они умрут вместо меня?
- Вместо тебя.
- Нет. Я не согласен.
- Что ж, твоё дело. Тогда пошли.
Сердце сдавило ещё сильнее, сознание человека помутилось. Он понял, что умирает.
- Постой! - крикнул он из последних сил.
- Ты передумал? - спросила смерть.
- Неужели нельзя как-то по-другому?
- Нельзя. Решай быстрее, я и так потратила на тебя уйму времени.
- А кто этих пятерых будет убивать? Я? - поинтересовался человек, отдуваясь.
- Это моя работа. О твоём выборе никто никогда не узнает. Я добросовестно выполняю свои обязанности.
- А каким образом они умрут? Как скоро?
- Сроки и методы - не твоя забота. Одно могу сказать: ты и глазом моргнуть не успеешь, как я управлюсь... Ты задаёшь слишком много вопросов. Называй пятерых или я с тобой кончаю.
Боль снова нещадно ужалила в грудь, и человек лихорадочно стал перебирать в памяти имена тех, кому будет суждено расстаться с жизнью.
- Поторапливайся, - подгоняла смерть. - Даю тебе две минуты на обдумывание. Только не называй безнадёжно больных и дряхлых стариков - это заботы моей сестрицы. Мне нужны люди в самом жизненном соку. Случайные знакомые тоже не годятся - только друзья и родственники. Если хочешь, я сама найду их в твоём подсознании. Оно лучше знает, кто мешал или мешает тебе жить, и без кого твоё прозябание на этом свете не станет безрадостнее.
- Нет, нет, - запротестовал человек, - я сам определю, кому подписать смертный приговор.
- Ладно, не буду мешать. Сам так сам. - Смерть замолчала, но совсем ненадолго. Скоро вновь раздался её голос: - Ну, придумал? Время вышло.
- Погоди, дай ещё минуту.
- Нет, хватит. Итак, или ты, или они.
Сердце стало давать перебои и замирать.
- Хорошо, я готов, - сказал человек. - Называть?
- Не нужно. Я уже обнаружила их в твоих мыслях. Считай, что наша сделка заключена. Скоро твой заказ будет исполнен. Тебе только остаётся запомнить одно немаловажное условие нашего соглашения: если кому-нибудь заикнёшься о нашей встрече - тебя уже ничего не спасёт. Ты почти мгновенно погибнешь после того, как проболтаешься. Умрут и те, кто тебя услышат. Запомнил, что я сказала?
- Запомнил, - кивнул человек.
- Тогда будь здоров.
Смерть со свистом исчезла, и человеку стало легче. Дождь прекратился; улица стала оживать и заполняться людьми. Человек отдышался, перекрестился, оглядываясь, и продолжил путь домой.
Не находя по карманам ключей, Стас Манин трясся в нервном ознобе и беспрерывно жал на кнопку звонка. Людмила явно запаздывала. Наконец, обнаружив в боковом кармане нового пиджака рваную дыру, он извлёк из его глубин связку. Вломившись в собственную квартиру и едва скинув туфли, он обежал все три комнаты и обнаружил Людмилу только на лоджии - та безмятежно развешивала постиранное бельё, прихватывая его прищепками.
Манин зло задышал.
- Я звоню битый час! Почему ты не открываешь?
Людмила отодвинула тазик и выглянула между двух простыней.
- А, ты уже пришёл. Ну и как тебя проводили?
- Почему ты не открывала дверь? - не успокаивался Манин. - Я звонил чёрт знает сколько раз!
- Чего ты так злишься? Ты видишь, где я нахожусь? Здесь машины гудят, звонка ни капельки не слышно - об этом можно было и догадаться. И вообще, у тебя есть свои ключи. Или ты их потерял?
- Да, потерял. Точнее, уже нашёл.
- Тогда я совсем ничего не понимаю. У тебя неприятности?
- Люся, мне плохо, - сурово пожаловался Манин. - У меня болит сердце. Вернее, болело.
- Я иду, только не кричи. - Людмила вытерла о подол руки и, обогнув Манина, направилась на кухню. Роясь в аптечке и щурясь при чтении этикеток, она поучительно произнесла: - если бы все, у кого болит сердце, кричали так же, как и ты, то представляешь, сколько крику сейчас было бы вокруг?
- Но я чуть не умер полчаса назад! - не унимался Манин.
- На вот. - Людмила протянула десертную ложку корвалдина, а когда он выпил, строго приказала: - И больше не умирай. Ты нужен мне живым.
- Люся, у меня сроду не болело сердце, мне никогда не было так плохо...
- А эту таблетку возьми под язык.
- Мне даже почудилось... - Манин замолк, решив на всякий случай не продолжать.
- Что тебе почудилось?
Он присел на пуф и выставил руку ладонью от себя - ничего, мол, всё в порядке. Другой рукой Манин обхватил свой лоб, разламывающийся не столько от головной боли, сколько от попыток осознать мистическую и непостижимую для ума встречу. Чтобы хоть как-то объяснить себе внезапно явившийся кошмар, он поинтересовался у Людмилы о существовании в современной фармакологии галлюциногенных медикаментов и о возможном доступе к ним рядового населения. Ничего утешительного он в ответ не услышал. Людмила присела на корточки рядом и ласково погладила Манина по голове, глядя на него, как на любимое дитя, одолеваемое странностями и недоразумениями.
- Не знаю, что там у тебя случилось, но всё ведь обошлось?.. Вот и ладненько. А от тебя, кстати, сильно разит спиртным. Так что галлюциногены тут не виноваты.
- Мы с ребятами отмечали мой уход с работы, ты же знаешь.
- Это, конечно, важное событие, и его обязательно нужно было обмыть, - с лёгким сарказмом подчеркнула Людмила. - Немудрено, что у тебя после этого забарахлил мотор. Разве освобождение от этого Машталира стоило твоего здоровья?
- Ничего, зато теперь он кровь пить из меня не будет. А вот как он без Манина обойдётся, мы ещё посмотрим.
- Не знаю как он, а я уж точно без тебя не обойдусь. Померить тебе давление?
- Не нужно. Давай попьём чаю и спать. Я сильно устал.
Хлебнув две ложки манной каши и пару глотков чая, Манин отправился на диван. Проворочавшись всю ночь, он уснул лишь на рассвете, а, проснувшись, постарался объяснить себе случай со смертью искажённым восприятием. Он долго глядел в потолок, пока не заметил сидящую у ног Людмилу.
- Как ты себя чувствуешь? Сердце не болит?
- Вроде нет, - тихо ответил Манин. - Бьётся помаленьку.
- Я рано утром сходила в аптеку - выпей ещё вот эту таблеточку. - Не дожидаясь согласия, Людмила бесцеремонно сунула ему в рот лекарство и поднесла стакан с водой. - В поликлинику ты, конечно, идти отказываешься.
Произнеся последнее слово, Манин вдруг потускнел и весь сжался. Память хранила встречу с ней, но разум отказывался верить памяти.
- Значит, будешь слушаться меня, - строго сказала Людмила. - Я-то уж не дам тебе умереть.
За завтраком Манин выглядел жалко, хоть на здоровье совсем не жаловался. Он подолгу пережёвывал бутерброды, уставившись куда-то в середину стола, и совсем не замечал присутствия Людмилы.
- Я хотела тебя кое о чём спросить, - обратила она на себя внимание.
Манин едва заметно кивнул, но при этом не издал ни звука.
- Стас, может, мы всё-таки распишемся? Почти два года прошло, как мы живём вместе, а это нигде не зафиксировано. Неудобно людям в глаза смотреть. Ведь для них мы всего лишь сожитель и сожительница. Слова какие-то нехорошие.
Не вникая в суть сказанного, Манин продолжал отрешённо жевать. Людмила со вздохом его покинула, предоставив время для размышления. Однако и десять минут спустя Манин продолжал сидеть, погрузившись в себя, и с ледяной маской на лице пил чай.
- У нас картошка закончилась, - холодно осведомила Людмила, - сходи, развейся, купи килограммов десять. - Она кинула ему под ноги сумку и снова удалилась.
Без возражений, как подобает примерному мужу, Манин смиренно поплёлся на овощной рынок, обходя старые вязы на улице Чекистов десятой дорогой.
Не успел он наполнить сумку картофелем, как его окликнул коллега по бывшей работе Гена Свинаренко.
- Хозяйственный ты мужик, Стас Манин. Запасаешься припасами с утра пораньше?
Беспрерывно весёлый Свинаренко на сей раз показался Манину чуть встревоженным.
- А ты-то чего по рынку шляешься? Насколько я помню, ты никогда хозяйственностью не отличался.
- Так, по жизненно важным мелочам, - ответил Свинаренко и тут же предложил: - Пойдём в бистро посидим, примем понемногу.
- С утра? - удивился Манин. - Что это с тобой? Я не замечал за тобой таких склонностей.
- Отпразднуем твой уход, - сказал Свинаренко. - Я вчера на банкет не смог прийти, хотя ты и не приглашал вовсе, так давай сейчас обмоем твой мужественный поступок.
Манин засомневался в предложенном мероприятии, но так как состояние его было не ахти, он на время задумался.
- Да мы ненадолго, - продолжал уговаривать Свинаренко, - полчасика посидим и разбежимся.
- Дай хоть картошку домой отнесу.
- Не нужно. Пошли с картошкой.
Свинаренко сам взял два бокала пива и по сто грамм с закуской, наотрез отказавшись от денег Манина.
- Мы отмечаем мой уход, а не твой, - возразил Стас.
- Пустяки. Ничего мы не отмечаем. Мы просто так...
Манин не успел присесть, как Свинаренко уже опрокинул в себя стопку.
- Ты хотя бы чокнулся, - упрекнул Стас.
- Извини, я себе ещё возьму. - Свинаренко мигом смотался к прилавку и, не дойдя до стола, протянул стопку вперёд. - Поехали!
Не прекословя, Манин выпил и откусил сэндвич с ветчиной и сыром.
- А ты знаешь, - сказал Свинаренко, бегая маленькими глазками по сторонам, - вместо тебя главным инженером Машталир хочет назначить Птухина Петра.
- Птухина?
- Да, Птухина.
- Птухина так Птухина. Мне совершенно безразлично, кого назначат.
- Это ведь первый гад на заводе. Всем известный конъюнктурщик и карьерист с невероятными способностями к пресмыкательству.
- Какая мне теперь разница.
- А такая, что своим уходом ты подставил весь рабочий класс нашего завода. Птухина никто долго не выдержит. Но поверь, не пройдёт и года, как народ сделает так, что этот фон-барон полетит в тартарары. Народ найдёт, какое нехорошее деяние ему инкриминировать. Да-да, не волнуйся, так и случится, если этот мерзавец продолжит обо всех делишках настукивать, как и раньше. А так оно и случится. Жаль, только время золотое будет утеряно с поганцем начальником.
- Я и не волнуюсь вовсе. С чего ты взял? Мне уже нет до заводских дел никакого интереса.
- Ну, брось, интерес-то должен остаться. - Свинаренко снова помчался к прилавку и принёс наполненные стопки.
- Я больше не буду, - в знак отказа провёл рукой Манин. - Я вчера так перебрал, что мне даже кое-кто померещился.
- Кто тебе померещился? - высунул лицо вперёд Свинаренко.
- А... - отвернулся Манин. - Рассказать, никто не поверит.
- И правильно, не рассказывай. Зачем рассказывать, если всё равно никто не поверит.
- Какой-то ты сегодня не такой, - прищурившись, заметил Манин, - подозрительный очень.
- Ерунда. Выпей лучше ещё. Помянём одного человечка: Распопов из седьмого цеха погиб.
- Я его плохо знал.
- Зато я хорошо.
- Это такой тип небольшого роста с оттопыренными ушками?
- Да, с ушками. Он совсем недавно у нас работает, точнее, работал.
- И что же он, на работе погиб?
- Нет, шёл в гости к родственникам через заброшенную стройку, а кусок стены возьми да обвались прямо ему на голову, - глупая смерть.
- Ладно, помяну твоего Распопова.
Манин символично перекрестился, прошептал "земля пухом", выпил и спросил, морщась:
- Так это ты из-за него такой взбаламученный и одну за другой глотаешь?
- Неважно. И из-за него тоже.
Пока Манин допивал пиво, Свинаренко больше не проронил ни слова. Он рылся где-то в подвалах собственных мыслей и что-то там выискивал.
- Я ухожу, - объявил Манин и поднялся, заметив, что Свинаренко больше в его обществе не нуждается. - Не увлекайся этой гадостью.
Свинаренко виновато поднял глаза.
- Стас...
- Чего ещё?
- Стас, ты это... извини меня, ежели... ежели чего не так...
- Ума не приложу, за что это ты извиняешься?
Свинаренко замялся.
- Ну, хотя бы за то, что вчера на банкет не пришёл. - Он застыл с кислой и жуликоватой улыбкой на лице.
Манин махнул рукой, взял сумку и отправился восвояси.
Дома его встретили плачем и рыданиями. Людмила сидела за кухонным столом, всхлипывала, сморкалась и дрожащими пальцами вытирала накатившиеся слёзы.
- Что случилось? - сухо поинтересовался Манин.
- Где ты ходишь так долго? - укоризненно произнесла она. - Сто раз уже можно было вернуться.
- Генка Свинаренко встретился по дороге. Поболтали немножко. Так чего ты в слезах?
Людмила зарыдала ещё сильнее, а затем внезапно стихла и сказала:
- Час назад Галка Мальцева звонила. Сашка её разбился. Завтра уже похороны.
- Как разбился?
- Утром начал стеклить балкон, потерял равновесие и упал с седьмого этажа. Насмерть.
Приложив ладони к лицу, Манин неестественно завыл. Людмила не ожидала от него такой бурной реакции и испугалась. Через секунду она уже поила его валерьянкой. Манин прошёл в зал, уселся в кресло и запричитал:
- Это я во всём виноват. Во всём виноват только я. Он погиб из-за меня.
- Что ты такое городишь? Причём здесь ты? Тебя ведь рядом и в помине не было. - Влажные глаза Людмилы широко открылись от удивления.
- Скажи, Люся, часто в жизни бывают совпадения?
- О каких совпадениях ты говоришь?
- О всяких.
- Нечасто, - сказала Людмила. - То, что мы оказались при первой встрече в одном и том же месте - совпадение. Ты в ответ на мои признания говоришь, что любишь меня - тоже совпадение. И весьма приятное совпадение. А вот то, что я хочу официально оформить отношения, а ты нет, - это уже совпадением не назовёшь.
- И всё же я спишу всё на совпадение, - бубнил Манин себе под нос, не слушая Людмилу.
Она занервничала.
- Что ты чушь бормочешь? Почему ты винишь себя в смерти Мальцева?
- Всё в порядке, Люся, я уже ни в чём себя не виню.
- И всё-таки?
Манин не знал, что сказать и соврал:
- Ну... я обещал ему помочь стеклить балкон.
- Он тебя просил об этом?
- Да, чёрт возьми! - сорвался Манин. - Какое тебе до этого дело?!
- Ненормальный. - Людмила скрылась от Манина в другой комнате, а когда обида рассосалась, крикнула оттуда:
- Нам нужно сейчас же сходить к Мальцевым. Им наверняка нужна помощь и поддержка.
- Иди сама, я не пойду, - буркнул Манин.
- Что? Твой давний друг погиб, а ты ведёшь себя, как...
- Люся, пожалуйста, сходи пока сама, а я после покажусь, - взмолился Манин и начал хаотично расхаживать по комнате. - И ещё: возьми деньги, отдай, сколько нужно, и скажи, что я могу помочь с местом на кладбище. Я зайду сегодня вечером - нет меня сейчас, поняла?
Ничего больше не сказав, Людмила пошла к Мальцевым одна, а Манин остался дома и погрузился в размышления.
Погибший друг был одним из пяти, которых ещё вчера Манин выдал в распоряжение смерти. Он включил его в список самым последним. Он бы вообще его не включал, но смерть уж сильно торопила; невольно в памяти возникли воспоминания давно прошедших дней, когда Стас рьяно ухаживал за нынешней женой Мальцева, а она вопреки всему предпочла его товарища. С той поры горечь поражения забралась в самую сердцевину Манина. Он носил её в себе, но в то же время был Мальцеву преданным другом. И только вчера, под старыми вязами, злопамятная ревность выпустила свои когти наружу... Значит, не почудилось... Или всё-таки совпадение? До вечера Манин не смог решить этот вопрос. Ему очень хотелось верить во второе предположение, но первое, имея таинственную власть, совершенно не давало покоя. "Никогда я не слышал, чтобы смерть применяла такие методы. Это всё слишком нереально, фантастично, невообразимо. Анекдотично, наконец". Перетирая раз за разом в голове эти мысли, он пришёл к выводу, что верить в олицетворение смерти не очень-то подобает современному человеку, и, наспех одевшись, направился к дому Мальцевых.
В присутствии множества людей абсолютная тишина в квартире говорила о покое лишь одного человека. Он смиренно лежал и безмятежно притягивал к себе сердобольные и безотрадные взгляды. За изголовьем потрескивали горящие свечи. С фотографии с чёрной окантовкой глядело лицо покойного, на котором прослеживалась едва заметная дружеская улыбка.
Галина, супруга Мальцева, склонив голову на плечо вошедшего Манина, тихо произнесла:
- Стас, как же такое могло случиться?
В ответ он сильно сжал её запястье и в знак утешения несколько раз похлопал по руке.
- Сам не знаю.
Подбежал сын Мальцева, восьмилетний Денис, и ухватил Манина за локоть.
- Здравствуйте, дядя Стасик. Мой папа умер.
Манину захотелось крикнуть, что он ни в чём не виноват, что это всего лишь несчастный случай, но он понимал, что крик этот, если б он и случился, в первую очередь адресовался бы ему самому, его растерянной совести. Он горько сглотнул и отвернулся от мальчика в сторону.
- Всего-навсего тридцать пять лет прожил, - вздохнула старушка-соседка, поправляя подушку под головой покойного. - А какой добрый был, незлобивый, никогда никому дурного не сделал.
- Он упал прямо на скамью под подъездом, - пояснила Галина. - Сломал себе всё, что только можно. Умер мгновенно.
Денис посетовал:
- Он даже не попросил никого подстраховать его. Мог бы и меня позвать - я в это время во дворе гулял.
- И меня дома не было, - сказала Галина. - Возвращаюсь - смотрю, толпа собралась, и скорая помощь стоит. Подхожу ближе... - Она разрыдалась.
- Я завтра позвоню кое-кому и договорюсь насчёт места на Соловках. Людмила тебе передавала?
- Не беспокойся, Стас, не нужно. Всю организацию похорон берёт на себя Брущатов, ты знаешь, какой он ответственный. А Сашу мы похороним на Цветочном.
- Оно же закрытое?
- У нас там есть место.
- И всё же, чем я могу вам помочь?
В коридоре послышались тяжёлые шаги.
- Это, наверное, Брущатов пришёл, - засуетилась Галина и вышла ему навстречу. В прихожей она стала перешёптываться с организатором похорон насчёт всяких мелочей, необходимых по проведению погребальной церемонии.
У Манина ёкнуло в груди, участился пульс: Брущатов фигурировал в его списке четвёртым. Он давно был знаком с ним посредством Мальцева, недолюбливая этого человека за непомерную показную деловитость и всегда излишнюю надутую галантность в поведении. Было и ещё много всяких тонкостей, вкупе заставивших Манина приговорить Брущатова к смерти. Да и вообще, из пятерых избранных, лишь к Саше Мальцеву он испытывал вполне обоснованное уважение. Но случилось так, что именно тот и погиб первым... И снова Манин стал мысленно оправдывать себя: "Эх, если бы не цейтнот, в который поместила меня смерть, если бы поразмыслить заново, я бы никогда не пожелал бы незабвенному другу плохого". И следом мысли с другой стороны: "А впрочем, вдруг это и не моя вина, а так, несчастный случай - просто жуткий сон воплотился в действительность".
Брущатов вошёл в комнату, где лежал покойный, вместе с Галиной.
- Соболезную, - сказал он всем присутствующим, и затем лично поздоровался с Маниным.
Мальцев выглядел в гробу жалким и каким-то обиженным. Слишком нелепый случай, для того чтоб погибнуть - ни единого аргумента, оправдывающего смерть в вечном разбирательстве с жизнью. Ему не шла такая смерть. Каждый должен умирать своей особенной смертью, а эта, хитрая и чужая, не задумываясь, выиграла своё сомнительное дело, лишь легонько подтолкнув его из собственной квартиры в пропасть. Словно сама себя позабавила.
- Похороны завтра в три, - сообщил всем Брущатов. - Будет два автобуса и "Газели". Думаю, достаточно. Поминки в столовой напротив.
- Копачи имеются? - поинтересовался Манин.
- Я обо всём договорился, - сказал Брущатов и поглядел на часы. - Ну, мне пора. Завтра в двенадцать я съезжу на кладбище, а к двум буду у вас.
Галина проводила Брущатова до порога. Манин слышал, как она сказала:
- Что бы мы без тебя делали, Виктор Павлович.
- Пустяки, - сказал он. - Сашка для меня намного больше в жизни сделал. Замечательный человек был твой Сашка. Но ты не реви, скорбь скорбью, смерть смертью, а жить-то надо.
Утром Манин сходил за венком, а после обеда пошёл на похороны товарища. Людей собралось не так много, как ожидалось, и Брущатов переусердствовал, заказав поминки на шестьдесят человек. Гроб выносили в самое пекло, под слёзы и траурный марш оркестра. Манин шёл впереди гроба и помогал нести крышку. На кладбище он помогал забрасывать могилу землёй. Лишь после того, как Мальцева закопали, ему стало немного легче, и он почти перестал винить себя в смерти друга. Людмила на поминки не пошла, сославшись на сильную головную боль. Когда же Манин во хмелю возвратился домой, она встретила его двумя ошеломительными и мгновенно отрезвляющими новостями.
- Звонила твоя бывшая, - сказала она. - Просила передать, что умерла Нина Сверчкова - кровоизлияние.
Манин застыл. Сверчкова была весьма скверной подругой его первой жены, вечно строившей против него козни. Но оглушающим ударом был не сам факт смерти - Сверчкова, как и Мальцев с Брущатовым, числилась среди пяти названных. Второе совпадение подряд - это уже перебор... Манин тяжело присел.
- На похороны поедешь?
- Нет. Я от этих ещё не отошёл.
- Правильно, нечего тебе там делать.
Людмила продолжала крутиться возле мужа, явно что-то недоговаривая. Манин машинально взялся за сердце. Надежды на то, что смерть Сверчковой не связана с ним, ещё оставались, но Людмила быстро разбила и их остатки.
- Это ещё не всё.
Манин подозрительно покосился.
- Звонили с завода. Сообщили, что умер Машталир. Прямо-таки мор какой-то.
Начальник, в своё время выливший на Манина потоки грязи, скончался. Манин принял эту весть бесстрастно, как и то, что она стала абсолютным доказательством его неоспоримой вины.
- Так я и думал, - проговорил он, ухмыляясь. - Что ж, быстро она действует. - Корить себя он уже не мог и не хотел. Упрёки и самообвинения внезапно превратились в высокомерие и цинизм.
- Кто - она? - спросила Людмила.
- Смерть, кто же ещё...
- Это уж точно. Я знаю, ты не любил Машталира, но мне всё равно его жалко, хоть ты из-за него и уволился.
- Конечно, жалко, - вяло согласился Манин. - Всех покойников жалко, такой чудный мир покидают.
- Чудный, но не для каждого.
- Возможно. И как же он умер?
- Грибами отравился.
- Смешно, право же. Директор машиностроительного завода травится насмерть грибами. Чувства юмора смерти не занимать.
- Ничего смешного в этом не нахожу.
- Ладно, буду печалиться. Оставь меня одного.
В списке смертников Манина Машталир стоял на первом месте. Теперь уже не было никаких сомнений - встреча со смертью случилась наяву, и он, Манин, продал ей вместо себя пятерых человек. Трое уже распрощались с жизнью, остались - Виктор Павлович Брущатов, весьма неплохо выглядевший на похоронах Мальцева, и Васька Бонюк, сосед по подъезду, нигде не работающий инвалид с искалеченной ногой. К нему-то, хорошо известному в окрестностях алкоголику и побирушке, и решил немедля отправиться Манин. Посмотреть соседу последний раз в глаза и хоть как-то покаяться - не навредит и не помешает, заключил он, ибо было вполне очевидно, что смерть не собирается откладывать свои дела в долгий ящик.
Открывать двери Бонюк не спешил, и Манин на миг подумал, не помер ли он там, в своей норе. Ведь жил он один - ни родных, ни близких. Если вовремя не обнаружить труп, он может залежаться в квартире и распространить запах смерти за её пределы. Не дай бог, придётся ещё двери взламывать. От этих мыслей Манин скривился.
Однако Бонюк не умер и весьма обрадовался приходу Стаса.
- Как здоровье? - первым делом поинтересовался Манин.
- На вершине, - ответил жизнерадостный и трезвый, несмотря на вечернее время, Бонюк.
- Выпить хочешь? - предложил Манин прямо с порога, стараясь, тем самым, загладить перед соседом свою вину. Другого способа доставить Бонюку приятное на свете не существовало.
- Спрашиваешь ещё... Когда я отказывался. Только это... ты ж понимаешь... я пустой.
- Можно подумать, ты когда-то полный был. Если я предлагаю, значит, угощаю.
- Понял. Вопросов нет. Проходи, у меня и разопьём, закусь имеется.
- Ну, во-первых, у меня с собой ещё ничего нет, а во-вторых, в твоём гадюшнике я сидеть не собираюсь. Пойдём в бистро посидим.
- В бистро? - удивился Бонюк. - С каких это пор ты стал меня в бистро приглашать?
- С этих. Просто выпить захотелось, а не с кем. Такое объяснение устроит?