Ольховская Лариса Юрьевна : другие произведения.

Don't trust, don't be afraid, don't ask for

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
Requiem
  
  
  У нее очень длинные ногти, и она всегда просит меня застегнуть ей замок на сапоге или пуговицу на пальто. Я каждый раз застегиваю, а она стоит с по-детски виноватым лицом, держит руки на весу и шепотом приговаривает: "Осторожно, не сломай! Аккуратно!"
  
  Когда мы выходим из квартиры, я закрываю дверь, бренча ключами, а она в это время
  никогда не вызывает лифт, потому что не хочет прикасаться к ржавой кнопке. Я же всегда с силой давлю на эту кнопку, и она, наморщив носик, говорит: "Не забудь потом помыть руки..."
  
  Где, черт возьми, моя жена?!
  
  Когда мы садимся в машину, она всегда смотрится в зеркало заднего вида и, ахнув, вынимает пудру и помаду. Стоит мне поднести ключ к зажиганию, как она нервно трогает меня за плечо и спрашивает: "Так лучше?" Я соглашаюсь и начинаю заводить машину, но она снова и снова зовет меня и, когда я оборачиваюсь, начинает улыбаться, чтоб я оценил, как помада блестит на губах.
  
  Когда мы едем, она постоянно переключает радио, меняет диски и спрашивает меня, как мне эта музыка. Я всегда ей что-то отвечаю, потому что иначе она обидится.
  
  Ваша жена...
  
  Я перебираю ее вещи - расколотое пополам зеркало, какой-то футляр, маленькие ножнички и еще кучу мелочей.
  Я перебираю ее фотографии, которые мы сделали в медовый месяц. Она и клумба. Она и море. Она и тент. Она и горы. Я всегда снимал ее, когда она хотела.
  Я перебираю картинки в своей памяти - нечеткие, выцветшие, иной раз просто черно-белые, как негативы. Некоторые я вспоминаю так часто, что уже знаю наизусть. Некоторые вспыхивают на долю секунды.
  
  Маршрутка.
  Не повезло той женщине, что решила в тот раз поехать стоя.
  
   Вашей жены нет.
  
  Она никогда не пристегивала ремень. Каждый раз у нее был какой-то новый пиджак или новая блузка, которые ни в коем случае нельзя было помять. В крайнем случае она просто накидывала его на себя, брезгливо держась за пряжку двумя пальцами.
  
  Я посмеивался и говорил, что в наказание куплю ей кошку и она будет за ней ухаживать. Она возмущенно ахала и бормотала что-то про грязь и комок шерсти, а я отворачивался и смотрел на дорогу.
  
  Смотрел, черт возьми, на дорогу.
  
  Стекла. Много стекол.
  И не больно.
  
   Она что-нибудь сказала?
  
  Врачи говорили мне, что это неправда. Но картинки, те самые, вспыхивающие, не врут.
  
  
  Огонь.
  Осколки.
  Что-то липкое.
  Темно.
  
  Я разворачиваю коляску к двери и еду на кухню.
  
  Дверь в гостиную открыта. Сестра сидит на диване и читает журнал, задумчиво поглаживая свою кошку. Кошку.
  Цветной халат и серые волосы. И обгрызенные ногти.
  
  - Тебе что-нибудь нужно? - поднимает она глаза.
  - Не забудь потом помыть руки, - говорю я и нажимаю на рычаги.
  
   Да, она сказала, что...
  
  - А я убил ее, - будничным тоном сообщаю я уже из кухни. Сестра молчит. Она привыкла.
  - Сиденье рядом с водителем называют ?креслом смертника?, - монотонно говорю я, - когда я развернулся, задняя часть газели врезалась прямо... туда...
  - Да, да... - она переворачивает страницу. Я открываю ящик с лекарствами.
  - Я убил ее, - повторяю я и широко улыбаюсь.
  
  
  
   Где, черт возьми, моя жена?!
  С ней всё в порядке.
  Где она, вашу мать?!
  Вашей жены нет.
  
  
  Она что-нибудь сказала?
  Да, она сказала, что просит прощения, но не сможет... хм... Вы же понимаете, что теперь означает жить с вами.
  Но неужели я правда...
  Да. Вы больше не сможете ходить. У вас есть еще родственники?...
  
  
  
  
  
  
  
  
Aviaphobia
  
  
  Диспетчерская услышит всё.
  Последние тридцать минут записаны.
  Глупо.
  
  Настоящий штурвал. Просто взяться за него - сперва несмело, едва касаясь, потом чуть усилить хватку. Просто держаться.
  Самолет на автопилоте. Подержись за штурвал, дружок, представь, что ведешь его сам.
  Автопилот. Машина. Робот. Искусственый интеллект. Искусственный разум.
  
  Такое грубое вмешательство человека - это оскорбление. Еще и такого человека - девятнадцатилетнего паренька. Как он вообще здесь оказался? Черт.
  
  Восстание искуственного интеллекта против создателей? Столько фильмов и книг о нем выпустили, а оно началось уже сейчас.
  
  Сбой. Отказ. Падение.
  
  Диспетчерская увидит и услышит всё - до самой последней секунды.
  
  
  
  Первого июля 2002 года ты проснешься и сонно нашаришь тапочки. Первого июля 2002 года ты придешь на кухню, и жена даст тебе на завтрак пережаренные оладьи. Первого июля 2002 года ты едва избежишь столкновения с соседской собакой. Первого июля 2002 года ты придешь на работу.
  
  Первого июля 2002 года ты всё ещё будешь им - чертовым диспетчером чертова Боинга.
  
  Боинг. Ту-154. Прямо над озером - красиво, черт возьми.
  Школьники и их сопровождающие. Как неудачно...
  
  Двадцать четвертого февраля 2003 года к тебе придет кто-то из родни. Двадцать четвертого февраля 2003 года он пырнет тебя ножом. Убьет в твоем собственном доме.
  
  Двадцать четвертого февраля 2003 года ты им и останешься - чертовым диспетчером чертова Боинга.
  
  
  
  Он развернет "Комсомолку" и не поверит своим глазам - опять. В центре - нечеткая фотография: обломки на траве и одинокий отломанный хвост, нагло торчащий в небо. Вокруг - статьи о пассажирах. Журналисты любят рассказывать о детях, влюбленных парах и в особенности о тех, кто еле-еле получил билет на этот рейс, буквально выпросил на коленях. Надоело.
  Ему очень везет на подобные статьи, когда он сам летит. Но его самолет не упадет. Стюардесса улыбается очень мило, пилот говорит очень бодро. И вокруг много маленьких детей. Они играют и раскрашивают картинки.
  Нет, не пилот, не стюардесса - именно эти дети вселяют в него уверенность в том, что всё будет хорошо.
  
  Почему? Бог не даст им погибнуть, и всё такое?..
  Глупо.
  
  А Бог, если и есть, то где-то очень близко. Десять тысяч километров - самая высота для Всевышнего.
  
  О детях хотя бы напишут в газетах.
  О нем, взрослом, неженатом, отправившимся в командировку - нет.
  
  Обидно.
  
  
  
  
  
  
  
Natural selection
  
  
  Рассвет расплылся красным маревом.
  Толпа приготовилась к бою. Осталось несколько секунд.
  Зубы сжаты. Локти наружу. Смотреть в одну точку. Ждать.
  
  Чуть заметное шевеление в первых рядах, толчки сзади - всё сильнее и сильнее. Первый сдавленный крик.
  Все одновременно сделали гигантский шаг.
  Пришла первая маршрутка.
  
  Бежать. Чуять толпу. Знать, что она сделает в следущую секунду.
  Главное - повернуть туда, куда нужно. Иначе - всё.
  
  Я много раз ездил в маршрутке. К первой бегут те, кому нечего терять. И такие всегда есть.
  Может, просто не выдерживают нервы. Ведь первые приходят занимать очередь ночью и стоят у линии до рассвета.
  А может, каждый надеется, что он-то выживет.
  
  А вот и крик отвращения, почти заглушивший отвратительный хруст.
  Рассвет пляшет по спинам красными пятнами.
  
  Вторые топчут первых. Первые хватают их за ноги в безумной надежде подняться.
  Вторые садятся в маршрутку.
  Главное - вовремя понять, что ты не влезешь. Именно ты.
  Здесь нет драк. Здесь есть автоматическая дверь. Ее ты не победишь.
  
  Снова хруст. Нельзя огибать тела - надо всегда идти прямо.
  
  Толпа приблизилась еще на шаг.
  Рассвет расплылся красным маревом.
  Пришла вторая маршрутка.
  
  
  
  
  
  
  
Нumility
  
  
  ... и когда наконец-то придет мой автобус, я с облегчением подумаю: "Как же мне повезло..." - и тут же усмехнусь этой мысли.
  С глупой ухмылкой зайду в светлый салон, подойду к заднему окну и, ухватившись за поручень, уткнусь лбом в заледеневшее стекло.
  Перед моими глазами окажутся холодные узоры, и я буду смотреть на них, как на страницу из альбома "Волшебный глаз" - картинки, зашифрованные среди повторяющихся абстракций, "вы увидите их, если будете рассматривать страницу очень долго и внимательно..." Ха, насколько долго? И сколько у меня времени?
  
  Неважно, но я несомненно потрачу его на долгое и внимательное разглядывание страниц "Волшебного глаза", почему бы, собственно, и нет?..
  
  Я снова ухмыльнусь и крепче сожму поручень руками. Люди, дорогие мои, надевайте перчатки и не снимайте их в автобусах... Когда вы любуетесь своими наманикюренными розовыми ногтями и аккуратными пальчиками, изящно охватывающими ручки и поручни, вам и в голову не приходит, что до вас их мог трогать какой-нибудь я... Или приходит? Природная брезгливость, черт возьми. Природная брезгливость.
  
  Шевеление и противный гул, монотонное жужжание. Автобус наполняется людьми? Я оглядываюсь - да, так и есть. Черт, я будто бы стал видеть хуже - как при минимальной резкости фотоаппарата. Или это мне кажется? В последнее время сложно сказать, что мне кажется, а что нет, и в чем, собственно, реальность...
  
  Ха, реальность в том, что я сейчас еду в автобусе и мне ехать еще час. Целый час в этом чертовом автобусе. Хотя - пускай. Это глупости, что начинаешь, мол, ценить время. Неправда.
  
  Неправда и то, что все мы - подонки, каких свет не видывал, что все мы ошиваемся в клубах и кино и только и думаем, чтобы кого-нибудь... Как еще хватает сил ходить в эти клубы, хотел бы я знать. Впрочем, ходят они. Ха, между ними и нами пропасть куда шире, чем между нами и остальными, теми, кто сейчас стоит бок о бок со мной и держится за тот же поручень...
  Интересно, а если бы наш был в этом же автобусе, я бы его узнал?..
  
  Кстати, Серый же говорил, чтоб я надевал перчатки в автобусе... А я опять... Хм, выходит я все-таки подонок? Или мне просто плевать?
  
  Остальным вот точно не плевать. Они ни черта не знают - потому и стоят рядом со мной, так близко... После того дня я просто чувствовал... нет, даже видел, как вокруг меня образуется зияющая пустота. Все отходили потихоньку - так от большой компании, едущей по домам в заказанном пазике, к концу пути остаются один-два человека - а все остальные выходят там, где удобно.
  И правильно - глупо ехать до конца, м?
  
  Один-два...
  
  
  ... звон стекла разрезает густую летнюю тишину, за ним следуют громкие ругательства. "Черт", - думаю я, глядя, как мяч шлепается о землю. Под визг обе команды шарахаются в разные стороны, и спустя мгновение на площадке остаемся только я и Серый. Мне нет смысла бежать - хозяин квартиры наверняка уже спускается по лестнице.
  Серый выплевывает окурок, лениво прыгает с ограды и подходит ко мне.
  - Ну ты как всегда...
  
  
  Да - я как всегда. Эту фразу я прямо читаю в его глазах - когда говорю им с Иркой.
  
  Эх, Ирка... Вздохи, стоны и огромные глаза. Она, черт возьми, со мной. Ей ничего не страшно.
  Ей ничего не страшно. Не страшно ей ничего. Ничего не страшно ей. Я успеваю повторить эту фразу на разные лады раз пятьдесят - за то время, пока жду ее легкого чмока, пока она выискивает на моей щеке место, где точно нет никакой ранки от бритвы или чего-то подобного.
  
  Глупо.
  
  Как же всё это глупо - в тот день я надел галстук!
  
  В тот день я брился, искал по квартире носки, переругивался с Иркой за завтраком и даже надел галстук! И пошел на работу. Корпоративный медосмотр, черт возьми... "Ну что, кто у нас тут самый здоровый, отпрашивайтесь у начальства..." Ха.
  
  Нет, надо вспомнить еще один день... Тогда я тоже надел галстук и пошел на работу. Не брился и не ругался с Иркой - тогда я ее еще не знал. А может и знал.
  
  А эта... Красные щеки, толстые губы... и попытки выглядеть хоть мало-мальски привлекательной... Жаль ее - наверняка умрет, так и не найдя нормального парня. Недостаток мужского внимания - ужасная вещь для женщины.
  Настолько ужасная, что она даже умудрилась подцепить где-то чертова носителя.
  
  Но мне плевать на нее и носителя - они всё-таки наши. Уже наверняка наши...
  Пропасть всё же огромная. Инфицированные... и мы. Мы и инфицированные.
  
  Инфицированные - пфф. Плевать я на них хотел, это всего лишь нежные зараженные тельца, ахающие и жалеющие себя до тошноты... а чертовы врачи их еще и утешают: "Вирус может активироваться не скоро..." Мне тоже так говорили, конечно... Всем так говорят... не все становятся нашими...
  
  ... не все...
  
  Это крутится, непрерывно крутится у меня в голове. Всегда. Всегда, даже когда я еду в промерзшем автобусе и сжимаю поручень, сжимаю с силой, до боли, как будто хочу, чтоб кожа на руках лопнула, чтобы моя чертова кровь брызнула миллионом фонтанов, чтобы всё вокруг, все они были в этой долбаной, этой гадкой крови, чтоб она хлынула им в разинутые рты, залепила глаза, залила лица; чтобы все они в ужасе заорали, чтобы тоже вспомнили, как вышли сегодня из дома, надев галстуки или припудрив носики, чтобы на них обрушился плач нерожденных детей, упали тонны долгосрочных кредитов, расписаний и планов...
  
  Моя остановка.
  
  Они поволокут меня до дома. С тех пор, как я сказал им, на их лицах застыло серьезное выражение. По крайней мере, при мне они чертовски серьезны - как будто, пока я в больнице или они у себя дома, они не смотрят какой-нибудь "Камеди Клаб" и не хохочут, разбрызгивая пиво, обжигаясь съехавшим в сторону утюгом... Как это всё глупо.
  
  Я буду лежать на диване, по уши закутанный в плед - хотя мне плевать, холодно или нет. А они будут сновать вокруг - Серый с лекарствами, Ирка с газетой... Их, как это водится, сблизило общее горе... ха! Ирка будет читать мне какую-то чушь, вцепясь в мою руку, а когда ей покажется, что я уже сплю, она уйдет в другую комнату...
  
  Я буду падать в красное, как моя гадкая кровь, марево, я, может быть, буду молиться, чтоб кто-нибудь вытащил меня из-под этого чертова колючего пледа, но вслух ничего не скажу. Сквозь звон в ушах я буду слышать их отрывочные фразы... "День до больницы..." "Завтра в восемь сказали..." "А смысл?.." "Ну надо ж госпитализацию..."
  
  Чертовы Серый и Ирка. Они думают, что мои глаза закрыты и нич-чего не видят. А они видят всё. И всё понимают.
  
  Я даже не буду прислушиваться к тому, что происходит за стенкой. Потому что я, черт возьми, знаю, что там происходит.
  
  Это глупо, но я буду лежать и ухмыляться. Не стесняйтесь, ребят, я же вроде сплю, что же вы так? Ехать до конца в заказанном пазике глупо. Особенно если ты не уверен, где именно конец... или просто-напросто торопишься.
  
  И я буду долго лежать и слушать их неуклюже-виноватые вскрики, а потом - довольный шепот, и уже злиться, что всё это не дает мне уснуть, и когда наконец-то придет мой автобус, я с облегчением подумаю: "Как же мне повезло..."
  
  
  
  
  
  
  
Case from practice
  
  
  Я много раз ездил в плацкартном вагоне и давно сделал вывод, что большинство путешествует на поездах исключительно ради того, чтобы поесть. И в этот раз, не успели мы с женой сесть на полку и прийти в себя после беготни по переходам и платформе, не успел состав тронуться, а проводник - принести белье, по узкому проходу уже вовсю засновали люди с белыми лоточками лапши и огромными кружками кипятка. Где-то уже открывали пиво, где-то расстилали газеты и нарезали толстые ломти белого хлеба, колбасы и сыра, где-то вскрывали банки с консервами и разворачивали копченых куриц.
  Оля посмотрела на меня и подмигнула. Мы не раз уже обсуждали эту особенность пассажиров, сами же всегда ограничивались лишь чаем, минералкой, яблоками и печеньем.
  Мы ехали отдыхать в Питер - первый раз начальник соблаговолил дать Оле отпуск, совпавший по времени с моим. Впереди у нас было две недели отдыха и ничегонеделания, более того, в Питере мы с Олей познакомились, и рейд по "местам молодости" был неминуем. Оля даже составила список всех кафешек и лавочек - удивительно, что спустя три года она помнила всё до мельчайших подробностей. Я же был не против: какая разница, как отдыхать, главное, что наконец-то вдвоем.
  Но до "райского уголка" нужно было еще добраться, и я принялся рассматривать соседей, с которыми предстояло ехать.
  На нижней полке сидела женщина лет пятидесяти, полная, в слишком теплом для июня костюме. Она тяжело дышала и вытирала платком пот с красного лица. Рядом сидело двое парней, оба в майках без рукавов, лысые и очень громкие. Они оживленно переговаривались и хохотали. На "боковушке" я заметил только мужчину лет сорока, уткнувшегося в газету. Что ж, компания не лучшая.
  Оля внезапно спохватилась, достала из кармана зеркальце и принялась причесываться. На мой взгляд, она прекрасно выглядела и слегка растрепанной, но убеждать ее в этом было бесполезно.
  Новый взрыв хохота заставил Олю поморщиться. В следующую секунду один из парней, гогоча, пихнул другого и, подскочив, плюхнулся на нашу полку, причем уселся чуть ли не на Олю.
  - Осторожно, тут моя жена вообще-то! - недовольно сказал я. Парень посмотрел на меня, как на идиота, но отодвинулся. Оля улыбнулась мне.
  Меня же это всё начинало раздражать: парни продолжали ржать, матрона возмущенно пялилась на нас: видать, решила, что мы собираемся миловаться всю дорогу. Я мельком глянул на ее руку - кольца не было.
  - Бесят меня эти старые девы-грымзы, - шепнул я на ухо Оле, и та снова улыбнулась. Она вообще редко говорила, моя Оля, зато если начинала, то я готов был слушать хоть всю жизнь.
  Матрона, видимо, услышала: теперь она пялилась на нас с недоумением, как будто полагала, что мы полюбим ее всей душой, и теперь оказалась жестоко обманута. Я отвернулся от нее и принялся глядеть, как Оля подкрашивает глаза.
  Пришла толстая проводница. Меня всегда раздражали полные женщины - не те, про которых говорят "крупные", а те, что добыли свои килограммы непосильным трудом, а именно, поеданием всего и в больших количествах. Может, я просто привык к своей худенькой Оле, которая никогда бы не дошла до подобного, но смотреть на проводницу было противно.
  Проводница тем временем успела выдать белье матроне и парням и пялилась на нас:
  - Молодой человек, будем брать?
  - Конечно, у нас одно место на двоих, и белье одно... - сказал я, протягивая деньги.
  Проводница изумленно взглянула на меня, но белье выдала. Я никогда не понимал подобной реакции: зачем тратить лишние деньги, если нам с Олей прекрасно спится и на одной полке?
  Мы с Олей встали и принялись расстилать постель, однако поскольку я делал это не так проворно, как жена, мне скоро пришлось выйти в проход и присесть рядом с мужчиной, который, видимо, заснул за своей газетой. Я стал смотреть, как Оля запихивает тяжелую подушку в наволочку, и вдруг заметил, что матрона пялится на меня с возмущением и даже ужасом. Видимо, сообщение о том, что мы с Олей будем спать вместе, вызвало у нее шок. Я усмехнулся.
  - Можете не переживать, мы ничем заниматься ночью не будем! - весело сказал я ей.
  Тетка вздрогнула, пошла красными пятнами и отвернулась к окну, один из парней громко заржал, другой непонимающе уставился на меня: видимо, не понял еще, что из себя представляет эта тетушка. Даже мужчина поднял голову и воззрился на меня с укором. Я уже стал жалеть о своей выходке и покосился на Олю, но она, будто не заметив, позвала меня. Я быстро вскочил, сел на матрас рядом с женой и уставился в окно.
  - Красиво... - прошептал я, глядя на проносящиеся мимо темно-зеленые ели. Оля положила голову мне на плечо и застыла; поглаживая ее волосы, я ловил ее запах - приятно-мыльный, клубничный, вкусный и родной...
  Я люблю ездить в поезде по вечерам, когда в вагоне приятный полумрак, а за окном проплывают деревенские дома или дачи, деревья или луга, а особенно люблю ехать по мосту над рекой, хотя сами реки и купания в них не любил никогда. Оля же обожала плескаться в воде, хоть и плавала не слишком хорошо.
  
  Парни к вечеру ушли в вагон-ресторан и, наверное, возвращаться собирались нескоро.
  Матрона же, видимо, не простила мне мою выходку: весь вечер, когда она читала какой-то замусоленный дамский роман, когда, отдуваясь, пила горячий чай и ела курицу, когда стелила постель, я ловил на себе ее неприязненные взгляды.
  Мне, в свою очередь, было все противнее смотреть на нее, и я не представлял, не верил, что моя Оля лет через двадцать может стать такой же. Оля даже никогда не читала любовные романы - может, потому, что ей хватало любви реальной, а не напечатанной в красочных томиках, а может, потому, что предпочитала им несколько другие истории.
  
  Ночью мы лежали, укрывшись нашей единственной простыней; Оля спала, положив голову мне на плечо, как на подушку, и я слушал не только грохот колес, но и биение ее сердца, ее ровное дыхание, а сам не мог заснуть и все следил за причудливыми тенями на стенке.
  А потом громко, раскатисто захрапела матрона, и я натянул простыню на ухо Оле - как будто это могло спасти от такого! Позже к матрониному басу присоединились тенорки пьяных парней и сипение соседа с "боковушки".
  "Все, теперь мне точно не заснуть..."- подумал я и будто провалился в темноту.
  
  Мне снилась Оля - прошлый год, когда мы ездили в небольшой поселок к ее родственникам. Только в моем сне не было ни ее чопорной и скучной младшей сестры, ни ее матери, не слишком любившей меня, ни двоюродного брата - только мы с ней, только сад, в котором мы побывали, речка, или, скорее, маленький пруд, в котором мы купались... Оле нравилось жить в саду, где прошло ее детство, и потому мы пробыли там почти две недели. Этим летом Оля тоже собиралась туда... Хотела, но я ее не пустил. Не пустил...
  
  - Мужчина, вставайте, вам пора выходить!
  - А? Что? - было уже светло, парни сидели в одних трусах и пили чай, матрона рылась в целлофановом пакете с мыльницей, зубной щеткой и прочим. Я вытащил руку из-под Олиной спины и сел на полке.
  - В чем дело? До Санкт-Петербурга еще сутки... - хмуро сказал я заспанной проводнице.
  - Какой Петербург? Мужчина, у вас билеты до Иванова!
  - Иванова?.. - и тут я выглянул в окно и вздрогнул. На перроне почему-то стояли старуха и тощая девица в почти одинаковых черных блузках - Олины мать и сестра.
  - Какого...
  - Мужчина, или вы выходите, или... - грозно сказала проводница.
  - Оля, Оля! - закричал я, - Оля, что такое? Мы же едем в Питер!
  - Мужчина, хватит придуриваться! - заорала проводница.
  - Но...
  - Выходите! - взвизгнула она.
  Я ничего не понимал, но проводница сообщила, что поезд отправится через три минуты. Ругаясь сквозь зубы, я побросал все в сумку и, схватив Олю за руку, побежал к выходу, чувствуя на спине злорадный взгляд матроны.
  
  От недосыпа и утренней прохлады меня стало трясти. Стуча зубами, я подошёл к теще.
  - Наконец-то ты приехал... - пробормотала она.
  - В чем дело, Марья Ивановна? - возмущенно спросил я. - Вы что, договорились с Олей? А? - развернулся я к жене.
  - Ты что, с ума сошел?! - взвизгнула девица и схватила меня за руку. Я грубо оттолкнул ее.
  - Отвали! - процедил я сквозь зубы.
  - Да ты что... - девица вдруг заревела. Зря: на меня это не произвело никакого впечатления.
  - Марья Ивановна, мы же ехали в Питер! - как можно спокойнее сказал я.
  Старуха вздохнула.
  - Поедем, - сказала она.
  - Но мы с Олей...
  - Поедем...
  
  
  И мы поехали. Сначала шли на автобусную остановку; девица всё всхлипывала по дороге, и мне даже стало ее жалко. Потом долго ждали автобуса, потом ехали домой к теще - на самую окраину.
  - Надо было ехать в Питер, - вздохнул я, глядя на проплывающие за окном низенькие домишки.
  - Надо было! - крикнула девица на весь автобус, благо, он был почти пуст. - Надо было... Это я, дура такая, уговорила ее сюда, дура, ну я соскучилась, по пруду тоже, мы с ней давно купались, лет десять назад еще, я дура, дура...
  - Тише, родная, тише, - шептала теща. Она очень плохо выглядела, будто постарела лет на пять. Я же не понял ничего из сумбурной речи девицы, Оля, по-видимому, тоже.
  
  
  А потом мы приехали домой к теще, где пахло водкой и лекарствами, где ходили понурые близкие и дальние родственники и где посреди гостиной стоял гроб, в котором лежало то, что выжившая из ума теща называла Олей, моей Олей...
  
  
  
  
  
  
  
Paranoia
  
  
  Полтора часа в спертом воздухе "пазика". Обшарпанное здание, торчащее посреди бараков. Грязно-белые стены и потертые кушетки. Очереди.
  Невероятные, невообразимые очереди, начинающаяся у самой регистратуры; темная кишка коридора, забитая людьми.
  Кашель, детские крики, болтовня, кряхтенье и постанывания. Детская больница, но с детьми приходит родня всех возрастов.
  Детей еле-еле рассадили по кушеткам, взрослые стоят. На каждого человека приходится как раз квадратик паркета. Те, кому не посчастливилось занять место у стенки, причудливо выгибаются, пытаясь хотя бы ладонью опереться обо что-нибудь, пристроить свое ставшее невероятно тяжелым тело, получить возможность спасительной дремы.
  
  Она - хотя бы у стенки.
  
  Ну пожалуйста! Я осторожно, честно! У меня получится!
  
  Ей кажется, что она... сложно подобрать сравнение. Возможно, это похоже на сон, один из тех тоскливых и безысходных снов, которые никак не удается прекратить усилием воли, и приходится смотреть - до тех пор, пока не уходит понимание, что это сон.
  Когда оно уходит, начинается совсем другая история.
  
  Она пытается глубоко вдохнуть носом, но того затхлого воздуха, что проникает в ее легкие, недостаточно. Тогда она начинает судорожно хватать его ртом, закинув голову, встает на цыпочки, словно пытаясь дотянуться до тусклой лампочки, начинает смеяться от радости, что может дышать - но дыхание тут же перехватывает.
  
   Нет, нельзя. Это слишком опасно.
  
  Она видит черные и малиновые круги, пляшущие и сливающиеся в разные фигуры, как в каком-то безумном калейдоскопе, и не может понять, открыты ее глаза или нет.
  Она падает на корточки, зажимает рот рукой, изо всех сил стараясь подавить приступ тошноты. Круги исчезают, теперь она видит грязные квадратики паркета, которые плывут, превращаясь в кубы и прямоугольники, вертясь и складываясь в обманы зрения из книжки Перельмана - "сколько кубиков на этой картинке?"
  
  Ей кажется, что сейчас она вывернется наизнанку.
  
   Уйди из меня...
   Ты и правда на это надеешься?..
  
  Она чувствует, что шепчет ей это существо. Она знает.
  
  Скучающие наверное глядят на нее и недоумевают - что это за странная девушка и что она забыла в детской больнице?
  Ей семнадцать. Годом больше - и она не видела бы всех этих детских глаз. Которые смотрят на нее. Неотрывно смотрят.
  Голубые глаза неотрывно смотрят на нее.
  Она знает.
  И боится.
  
  Она вытирает рот рукой и поднимает глаза. Прямо перед ней на кушетке сидит девочка в зеленом шарфе. Ее голова низко опущена, а руки сложены на коленях.
  
  Она понимает, чего боится. Эта девочка не должна поднять голову. Не должна.
  
   Ты не сможешь этого сделать.
   Вот увидишь! Мама купит мороженое, придет - а я буду уже махать ей рукой во-о-о-он оттуда!
  
  Ей кажется, что... возможно, что она падает. Головокружительное падение... только вот некуда. Ни одного свободного миллиметра. Люди. Люди. Люди.
  Она роняет голову на руки, надеясь просто заснуть. Просто подождать, пока пройдут эти пятнадцать человек. Среди них - парочка беспечных простудившихся школьниц.
  
  Она тоже школьница. Ей семнадцать лет.
  "Вы уверены, что... Слишком рано... может, всё-таки аборт?"
  Сегодня надо уладить дела с карточкой.
  
   Уйди из меня, черт тебя подери! Ты не видишь, как мне хреново?!
  
  Боль протыкает ее тупым ножом, в глазах вспыхивает красное марево.
  
  Два месяца без сна. Два месяца без мыслей. Два месяца без.
  
   Мы же уезжаем завтра, я в последний ра-а-азик, ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!
   Мама сказала следить за тобой. Я не пущу тебя...
   Пожалуйста, сестреночка, милая, я тебя люблю! Ну пожалуйста! Я только доплыву вон до того камня, видишь?..
  
  Она вдруг с ужасом понимает, что повторяет позу существа, которое удобно расположилось внутри нее, и, будто ужаленная, дергается, пытается выпрямиться и - замирает.
  
  Прямо перед ней синее лицо девочки в шарфе.
  
  Да это и не шарф вовсе, это обмотавшаяся вокруг шеи водоросль - как это она раньше не заметила!
  
  Она застывает, не в силах пошевельнуться, и в ту же секунду понимает, что в коридоре давно пусто - остались только они вдвоем.
  Спокойные голубые глаза неотрывно смотрят на нее.
  
  Кривая усмешка.
  
   Хреново, а, сестренка?
   Заткнись.
   А кто счастливый папаша? Тот, с кем ты, отделавшись тогда от меня, ушла миловаться под тент?
   Заткнись.
  
  Она вдруг понимает, что ей казалось всё это время. Она не спит и не падает.
  Она тонет.
  Она слишком глубоко.
  
   Знаешь, а сквозь водную рябь я видела солнце. Я уходила вниз и видела всё. Видела, как оно всё уменьшается и уменьшается. Мне казалось, что я шевелю руками, что я поднимаюсь вверх, но оно всё уменьшалось и уменьшалось. А потом стало темно.
   Хватит...
   Твоя дочь тоже скоро увидит солнце.
  
  
  - Следующий!..
  - Девушка, вы за кем?
  Она пытается отвернуться, но не может. Голубые глаза всегда перед ней.
  
   Уйди... Зачем ты здесь?
   Поглядеть племяшку. Знаешь, а она могла бы сходить на тот детский концерт, на который не попала я...
   Уйди!
   Ты и правда на это надеешься?
   Что?! Ч-что ты сказала?
  
  
  Понимание приходит внезапно, как вспышка боли. Собрав последние силы, она, будто спружинив, подскакивает, и солнце, то самое солнце бьет ей в глаза беспощадным светом.
  
  А может, не солнце, а сороковаттная лампочка больничного коридора.
  
   Уйди из меня!
   Эй!..
   Уйди из меня! Я знаю, ты там! Ты думаешь, это - способ всегда быть со мной? Не выйдет.
  
  Да-да. Яснее ясного.
  Через семь месяцев она, измученная, истерзанная последним усилием, безумно устав и больше всего на свете желая заснуть и не просыпаться, услышит детский плач.
  А потом на нее взглянут голубые глаза. Взглянут и будут смотреть всегда.
  
   Уйди из меня! Я не виновата, слышишь?
   А кто виноват, родная?
   Ты сама просилась, черт тебя побери!
   А ты позволила, милая.
  
  Да.
  
   Ладно, черт с тобой. Плыви, зануда.
   Ты разрешаешь?
  
  
  Боль уже не пронзает всё тело, она вращается где-то там, внизу живота.
  
   Я разрешаю.
  
  - Девушка, девушка! Вы...
  - Врача, врача сюда!
  - Смотрите...
  
  Уйди из меня! Уйди!
  
  По кубикам Перельмана растекается красное пятно. Пол почему-то мягкий, он тает, как масло, и затягивает ее.
  Прямо над ней - лампочка. Всё уменьшается и уменьшается.
  Она пытается шевелить руками и ей кажется, что она поднимается вверх.
  Но лампочка всё уменьшается.
  
   Неплохо, сестренка. Посмотрим, сможешь ли ты доплыть до камня.
  
  
  
  
  
  
  
Salvation
  
  
  - Привет! - сказала девушка.
  Я разлепил глаза и осторожно посмотрел налево. Худшие опасения подтвердились: вчера я явно выпил больше, чем обычно.
  Девушка улыбалась во весь рот.
  - Уйди... - прорычал я.
  Секунду-другую она еще улыбалась, затем уголки ее губ медленно опустились, лицо приняло по-детски обиженное выражение.
  - Что-о? - прогундосила она, хлопая ресницами.
  - Уйди, - повторил я, отвернувшись от нее.
  Девушка помолчала минуты две и неуклюже слезла с кровати.
  - Гад... - пробормотала она, подбирая с пола вещи.
  Я, не отвечая, смотрел в потолок. Входная дверь захлопнулась через несколько минут, и я с облегчением закрыл глаза.
  
  Вечером я мучился от безделья. Идти в клуб после вчерашнего мне не хотелось: от громкой музыки и пьяных криков до сих пор гудела голова. Сидеть дома тоже надоело, и я решил сбегать за пивом и немного погулять. Магазин находился в соседнем квартале, идти до него по бульвару заняло бы минут двадцать. Несмотря на то, что духота уже спала и прохлада приятно щекотала голые руки, я решил пойти коротким путем: через дворы.
  
  
  То, что я зря не пошел через бульвар, стало понятно в первую же минуту. Когда я на секунду остановился у клумбы, чтобы зажечь сигарету, из-за деревьев выплыл какой-то силуэт. Мельком глянув в его сторону, я быстро отвел глаза и продолжил искать в кармане зажигалку, хотя сердце забилось быстрей, а руки начали дрожать. Но когда рядом с силуэтом показались еще три, я все понял.
  "Бля... Нашли, гады..." - мне вспомнились последние слова Серого: "Ты это... гуляй осторожно... особенно после захода солнца...". У меня потемнело в глазах:
  "Идиот... Идиот..."
  Все четверо одновременно, как по команде, двинулись в мою сторону. Я же потерял всякую способность соображать и просто стоял рядом с клумбой, сжимая в руке зажигалку. И только когда четверке - я уже различил ненавистные лица - оставалось до меня несколько шагов, меня будто ударило током, и я побежал.
  
  Ветер свистел в ушах, я слышал лишь свое хриплое дыханье и громкий топот: они не отставали. Я задыхался, сердце будто прыгнуло в голову и бешено колотилось там. Сообразив, что долго не протяну, я резко свернул в какой-то маленький дворик и нырнул в ближайший подъезд. Тяжелая дверь захлопнулась, и я, прислонившись к ней спиной, начал судорожно глотать прокуренный воздух. В глазах плясали черные круги.
  "Все, теперь все..." - подумал я, потирая виски ладонями.
  Но вслед за этой утешительной мыслью в голову полезли другие: повезло сейчас - не повезет в другой раз, и раз уж они меня вычислили, они не остановятся... Не надо было связываться, не надо было...
  
  Резкий звук - и я подскочил как ужаленный. В домофон кто-то звонил. Помертвев, я принялся быстро подниматься по лестнице.
  "Хоть бы это был какой-то житель... Пожалуйста, пусть это будет житель, с мусорным ведром, мешком продуктов... пусть его впустят..."
  Но настойчивые равномерные звонки все продолжались и продолжались, а я стоял на площадке второго этажа и слушал их, вцепившись в перила обеими руками.
  "Идиот... Но как же так? Мать твою, как они меня нашли?!"
  Гудки резко оборвались, и я услышал знакомый голос: один из моих приятелей отчаянно матерился. Через секунду послышались другие голоса, а потом возобновились неумолимые звонки.
  
  Сначала мне захотелось сорваться с места и броситься вверх по лестнице, но я обхватил голову руками и, сжав зубы, заставил себя дышать ровнее. Каждый звонок будто пронизывал меня с ног до головы, сердце продолжало бешено биться, но через несколько секунд я уже придумал, что делать...
  
  
  ... За дверью послышалось шевеление.
  - Кто там?
  - Пожалуйста, умоляю вас, пустите, пустите меня... За мной гонятся, меня убьют, пустите... - кажется, я слегка перегнул палку, но нужного результата добился. Дверь незамедлительно распахнулась, и я, даже не взглянув на открывшего, рванулся в светлую квартиру, развернулся чуть ли не в прыжке и шепнул:
  - Выключи свет...
  На меня изумленно таращилась девушка в коротком халатике.
  - Выключи свет... - я прошептал довольно грубое ругательство, и это подействовало: девушка вышла из транса и быстро нажала на выключатель. Я стал осторожно, медленно, сантиметр за сантиметром закрывать дверь.
  - Кто вы? - пискнула девушка.
  - Заткнись... - процедил я сквозь зубы. - Иди закрой...
  Она послушалась. Услышав, как лязгнул замок, я с облегчением плюхнулся прямо на пол.
  
  Девушка обернулась и включила свет. Теперь ее глазищи стали еще больше. Я отметил, что она довольно симпатична, но не красива: жиденькие волосы, прыщавый носик, тонкие руки и никаких необходимых выпуклостей. Она молча пялилась на меня, а я ругал себя за то, что был так груб: теперь надо было действовать по-другому.
  - Простите, что ворвался к вам...- срывающимся голосом начал я. - ... меня чуть не убили. Мне нужно было укрытие. Простите, что подвергаю вас опасности... Простите...
  Я поднял на нее глаза, отчаянно моргая.
  - Кто... з-за вами гнался?.. - она дрожала и смотрела на меня, не отрываясь.
  - О, я не знаю... Они погнались за мной на улице, у них пистолеты... Я так испугался... Если бы вы не открыли мне, они бы убили меня...
  - А... - ее зрачки расширились. - Они могут догадаться, что вы тут?
  - Увы, да...
  Она побледнела сильнее.
   - Если хотите, я уйду... Ведь если что-то случится с вами, я... я не перенесу...
  
  Девушка молчала. Я даже подумал, что опять переиграл, и она сейчас и впрямь выгонит меня. Но она подняла глаза и глухо сказала:
  - Нет. Оставайтесь.
  Уф.
  Я начал было рассыпаться в благодарностях, но осекся: за дверью послышались шаги.
  - Э-а-а... - начала девушка, но я тут же подскочил и зажал ей рот ладонью.
  - Тихо....
  Хоть бы обошлось... Хоть бы обошлось...
  
  Но тут раздался звонок в дверь - какая-то птичья трель - а следом приглушенный мат. Я почувствовал, как дернулась девушка, и сжал ее крепче.
  
  - Тихо... Тихо... Нас тут нет...
  - Я бою-ю-юсь... - всхлипнула она.
  - Тихо. Никто сюда не зайдет.
  Она зашмыгала носом.
  - Тихо, родная... Все будет хорошо.
  Снова требовательный звонок, а следом - такой знакомый щелчок... Я мгновенно все понял и в следующее мгновение схватил девушку в охапку и потащил в какую-то комнату. Она билась в моих руках и мешала двигаться, я затащил ее в темную гостиную, поставил на ноги, грубо оттолкнул и прошептал:
  - Где можно спрятаться? Быстро!
  - Что-о? - всхлипнула она. Я схватил ее за халат.
  - Где, бля, можно спрятаться?! - я еле удержался, чтоб не заорать. Девушка судорожно икнула и отшатнулась от меня.
  - Вон туда... В шкаф...
  - За мной, живо,- я в три прыжка одолел комнату, распахнул скрипучие дверцы шифоньера, втиснулся между огромными шубами, и в ту же секунду раздались громкие голоса, а в прихожей вспыхнул свет. Похолодев, я развернулся, чтобы затащить девушку, но она отшатнулась от шкафа и быстро захлопнула дверцу. Передо мной лишь мелькнули ее глазищи, и стало темно...
  
   ... не помню, сколько я просидел в этом шкафу, тщетно прислушиваясь: не было слышно ни звука.
  "Сдаст, сука, сдаст... Пнут раз куда надо, и все..."
  Я потерял счет времени: может, прошло полчаса, а может, всего несколько минут.
  "Что они сделают? Не убьют ведь... Понадеются, что еще верну... Вот изобьют точно. Могут глаз выколоть, как тому, из клуба... Да черт с ним, с глазом... только бы не... только бы не..."
  
  
  Дверцы распахнулись, в глаза ударил свет, и я буквально вывалился наружу, в последний момент обхватив голову руками и сжавшись. Но в следующую секунду раздался дрожащий и гнусавый голос:
  - Ч-что с вами?
  Я быстро подскочил и тут же отшатнулся с криком отвращения: девчонку, очевидно, избили основательно: глаз ее заплыл, все лицо и шея были в огромных кровоподтеках, на шее алели отпечатки чьих-то пальцев. Она еле стояла, но во взгляде, устремленном на меня, сквозило плохо скрываемое торжество.
  - Я не сказала им про вас...
  - Спасибо... Спасибо, родная... - я быстро взял себя в руки. - Спасибо... О, что они с тобой сделали, милая... Иди сюда...
  Я обнял ее, и она разрыдалась, уткнувшись мне в плечо.
  - Ты спасла меня, крошка...
  Она отстранилась и посмотрела на меня неподбитым глазом.
  - Почему вы не сказали мне про деньги?
  - Что?
  - Они сказали, вы должны им... Много должны. Вы мне не сказали.
  Черт возьми. Всё рушилось прямо на глазах.
  - Милая... Как я мог? Вы не захотели бы помочь мне... Такому плохому человеку... Эм... Такому... э-э-э... низкому.
  Она улыбнулась краем разбитого рта.
  - Я бы все равно помогла вам...
  - О, ангел... - устало сказал я.
  - А вас выдала ваша девушка... ну, то есть не ваша... а с которой вы... она их знала, и...
  - Сука, - прошептал я и тут же испуганно глянул на девчонку. Она, не расслышав, громко продолжала:
  - Они сказали, потому что думали, что я тогда вас выдам. Если узнаю, что вы с той так... Они говорили: "Да не думай, ему на тебя... Не верь ему" - она помолчала, судорожно сглотнула и закончила, почти срываясь на крик.
  - А я вам поверила! Поверила! Ведь вы... Вы отдадите долг?
  - Конечно...
  - И вы... Вы больше не будете... так?
  - Никогда! - горячо крикнул я, - До встречи с вами я был таким гадом, такой мразью... Но вы... но ты... пробудила во мне что-то... эм... новое... Я теперь другой, родная... Спасибо тебе...
  - Вам спасибо! - по ее разбитому лицу текли слезы, от возбуждения она подпрыгивала на месте и громко кричала:
  - Мама говорила, что высшее счастье - помочь другому, показать верный путь.... Вы не случайно позвонили именно мне... Я спасла вас... духовно...
  Она не услышала, как я усмехнулся.
  - Я счастлива... Вы не представляете, как я счастлива... - она вдруг прекратила кричать и взглянула на меня:
  - Вы точно не будете больше...
  - Никогда... - я покосился на балконную дверь, - А если они явятся еще раз, ты... меня...
  - Нет, ни за что! - она вытирала с лица кровь и слезы, - Верите? Ни за что!
  - Конечно, верю! - воскликнул я.
  - Верить... это главное... Верить людям... Мама говорила...
  - Смотри, какие звезды, милая! - громко произнес я и двинулся к балкону, увлекая ее за собой. Она безропотно пошла, прижимаясь ко мне и дрожа. Мы вышли на незастекленный балкон, и я обнял ее за плечи.
  - Да, прекрасно... - шепнула она.
  - Что там говорила твоя мама, милочка? Надо верить людям? - спросил я, и она, почувствовав, что мой тон изменился, слегка отстранилась и, удивленно глядя на меня, ответила:
  - Да...
  - Неправда, родная... - вздохнул я. - Я вот не верю. Даже таким, как ты. Лучше подстраховаться, понимаешь? Всегда лучше подстраховаться...
  - Подстраховаться?..
  - Да...
  Она была очень легкой. Я скинул ее вниз так, как швырнул однажды на спор соседскую кошку. В детстве.
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"