Аннотация: "Я чую, я осязаю, я... вижу, сквозь эту непроглядную тьму выколотых глаз. В груди тяжесть от сырости и смрада, что царят в этих четырёх стенах - моей ловушке. Но я вижу. Вижу этот свет разодранным в клочья сердцем".
"Не люблю темноту. В ней спрятано слишком много страшных и непонятных для меня вещей. И оставаться с ними наедине - не самая лучшая перспектива. Поэтому я и не люблю темноту. Не хочу, чтобы собственные страхи окончательно свели меня с ума".
Саймон ненавидел предателей. Ненавидел их настолько, что готов был выжить, чтобы свершилась кровавая расправа. Готов был на всё, чтобы выбраться из заточения, чтобы поднявшись после очередного удара, наконец, нанести свой. Он был готов к этому далеко не в первые дни, когда его дух подломился, силы стали покидать молодое тело, а разум помутился. Лабиринты камер, закрученные спиралью и ведущие только в одно место - вглубь тьмы, откуда доносились истошные крики, просящие о пощаде. Выход? Был ли он на самом деле? Или парень всегда находился в покрытой мраком камере, куда не попадал солнечный свет? Сперва Саймон помнил. Память ещё могла удерживать воспоминания, не позволяя пленнику окончательно распрощаться со здравым смыслом. А ведь здесь с ним прощались чуть ли не в первую очередь, уступая место лишь надеждам на освобождение. Воля, свобода, - долгожданный свет, которого были лишены все пленники. Свет, что согреет душу и не даст замёрзнуть чёрствым сердцам окончательно.
И всё же Саймон отличался. Не историей своего попадания в это Богом забытое место, нет, - Саймон ненавидел предателей. Хотя бы за то, что они и обеспечили ему прописку в комнатке два на два метра без электричества, воды и тепла, да прочих, так необходимых человеку для выживания условий. Но всё это меркло перед самим фактом предательства - этого парень выдержать не смог. Те люди - да, они уже те, не имеющие ни имён, ни значения в жизни заключённого, - навсегда вычеркнуты из жизни парня. Лица стёрты из памяти, все благие поступки навсегда запятнаны тенью предательства. Саймон больше не хотел про них вспоминать. Не хотел думать и день и ночь. Не хотел и вовсе знать. Но его камера только и делала, что ежедневно напоминала ему о проступках других. И, как ни странно, о своих собственных. Теперь же парень прекрасно знал, что верить можно не всем, далеко не всем, кто одарил тебя тёплой улыбкой и смело назвался другом. Верить нельзя никому, а иначе слабостей наберётся столько, что врагам и делать ничего не придётся. Саймон сплоховал, оступился и теперь расплачивался за собственную слепоту. Не видеть творившихся под носом вещей оказалось просто. А вот переносить последствия, отнюдь, нет.
Темнота сводила с ума посильнее выкриков остальных заключённых. Извечные мольбы о помощи, проклятья, которые летели в адрес надзирателей, крики. Единственное спасение души - лучик света, что блестел где-то вдалеке. Как он пробрался в залитые тенью помещения, как пробился сквозь плотную черепицу, как посмел мучить пленных в этих стенах?.. Но если для кого-то этот свет мучителен, - символ недосягаемой свободы, - то для парня он сулил надеждой. Надеждой и верой в то, что когда-нибудь свет полностью окружит его, а не будет маячить перед глазами. Он будет купаться в свете, в тысяче лучей сияющего солнца. Будет, как только выберется из той ловушки, в которую попал по чрезмерной доверчивости. Когда-нибудь, но это должно было произойти. Саймон верил в это - в свой побег сквозь эту непроглядную тьму лжи и позора, предательства и горя, что уже успело изрядно подорвать веру в честность людей. Но по заверениям надзирателей, Саймон ещё успеет соскучиться по человеческому общению. И пленному совершенно не хотелось знать, какой именно смысл вкладывали мучители в свои слова. Всё это было неважно: парень даже не слушал их, пропуская любые брошенные в его адрес слова мимо ушей. Когда ложь имела значение? А именно ложью он считал каждое произнесённое слово в этом месте. Тюрьма для отбросов жизни - с каких пор здесь могла поселиться правда? К тому же из собственного опыта Саймон смог извлечь весьма полезный урок: верить нельзя никому. Абсолютно никому: ни друзьям, ни врагам, ни прочим категориям лиц, которые только могли встретиться на пути. В особенности опасно верить людям, которые находятся к тебе ближе всего. Потому что пережить их предательство, порой может не хватить сил. Но так быстро Саймон сдаваться не собирался. Не в его стиле? Возможно. Рассуждать об этом у парня не было никакого желания. Всё внимание давным-давно было уделено более важным вещам. И пусть на вид пленный полностью разрушен, как морально, так и физически (задержание никогда не обходилось без насилия), пусть поначалу он и сам так считал - Саймону хватило всего нескольких дней, чтобы изменить своё мнение. Всё же погибать никому не хотелось. По крайней мере, не попробовав хоть раз спастись.
Неважно, как Саймон попал сюда. Неважно из-за кого. Сердце возжелало напрочь стереть всю эту информацию. Жаль только, что как бы мозг всё не блокировал, а навсегда избавиться от всех размышлений и не самых приятных воспоминаний у него не получилось. Мысли сами лезли в голову. Но это действительно не имело значения сейчас, здесь, в плену и за решёткой в вечной темноте и грязи. Важно было лишь одно - свобода. Тот запретный плод, который был так недосягаем, который манил сутками напролёт. Все его желали, и лишь единицам удавалось заполучить. И ровно так же, как и все, Саймон желал стать одним из счастливчиков. Но одного желания как всегда было недостаточно - требовались действия. Свет - ориентир. Но помимо него требовался и план побега. Тюрьма-лабиринт, где каждая новая камера с заключённым - это новое ответвление, очередной тупик, в который мог загнать себя сбежавший преступник. А времени на то, чтобы изучить путь от своей камеры до выхода у парня не было. Саймон был ошарашен самим фактом заключения, обескуражен предательством и окончательно выбит из колеи всем вместе взятым. Обмякнув в руках двух плечистых конвоиров, парень в своё время позволил протащить себя к своей новой обители. Тогда сил на сопротивление не было. По сути их не было и сейчас. Но было кое-что ещё. Остались в Саймоне живы те желания, которые не позволяли пленному окончательно отдаться во власть самобичевания и морального уничтожения. Желание жить. В противовес, столь же сильное, - желание мстить. Но не только желания могли двигать не до конца сломанным человеком. Страхи тоже имеют свою силу. И подчас они даже сильнее последних. Страх умереть здесь, вдали от родного дома, от свободы, света, которого сейчас так не хватало воспалённым глазам. И плевать, что от него они заноют лишь с новой силой - Саймон хотел ощутить тепло своей кожей. Почувствовать то тепло, которое напрочь отсутствовало в его камере. Лишь стальной холод от изъеденных ржавчиной прутьев - больше пленному не на что рассчитывать. Никакой нежности и заботы - не то это место, не то время и не те обстоятельства. Ни один из факторов не оказался удачным. Саймон не сильно расстроился этому. Всё равно это, как и всё остальное, давно потеряло смысл. К тому же, что же он ещё ожидал от этого места?
После своего прибытия Саймон пытался бежать три раза. Несправедливо оказавшись пленённым, ему совершенно не хотелось провести остаток своей жизни за решёткой. Поэтому попытки выбраться не заставили себя долго ждать. К тому же парень понимал, что чем дольше он медлит, тем меньше у него остаётся шансов на побег. С каждой последующей минутой его тело слабело, теряло остатки сил. Про нормальное питание и обращение здесь следовало забыть - разве преступники заслуживали такого? По мнению надзирателей и доброй половины человечества - нет. Но люди оставались людьми. И, даже несмотря на все их деяния, они обязаны были получить хотя бы горячий обед и чистые камеры. Так мало требовалось для того, чтобы заключённые спокойно сидели за решёткой. Но садистские наклонности давали о себе знать: пленных часто избивали, любили лишать ужина, а та похлёбка, которая представляла из себя жижу рвотного оттенка, никак не могла помочь человеку насытиться. Таким образом он быстро слабел и уже спустя несколько недель не мог и подумать о том, чтобы выбраться на свободу. Нет сил, надежды, ничего - лишь желание поскорей закрыть глаза и никогда их не открывать. Не видеть этих извечных исцарапанных предшественниками стен, не глазеть целыми днями на облупившуюся краску, на прогнивший в некоторых местах пол и уже начавшую гнить солому взамен койки. Также не хотелось видеть и собственные лохмотья - то, что осталось от той одежды, в которой и приволокли заключённых. Выдавать что-то взамен никто не собирался. По правде говоря, и суд над обречёнными не вершился: просто кто-то шепнул кому-то на ушко, что этот человек ему неугоден, и вот он уже взаперти, порой даже и не знающий, за что именно. О каких, в таком случае, человеческих условиях может пойти речь? Становилось очевидно, что ни о каких. И Саймон смог быстро уяснить это. Именно поэтому его первый побег случился на третий день после того, как его привели в тюрьму. Поначалу парень вёл себя тихо: пытался добиться того, чтобы о нём побыстрее забыли. И как только надзиратель убедился в том, что новый заключённый не буйный, оставив у его клетки лишь одного человека из охраны, Саймон начал действовать. Избавиться от охраны и незаметно миновать первые несколько камер (а именно столько отделало заключённого от спасительной двери, за которой находились складские помещения) оказалось весьма непросто. Но сложности парня не остановили - прячась за камеры, стараясь сильно не шуметь и пробираясь лишь тогда, когда путь свободен, Саймон пытался смотреть в оба для того, чтобы выбраться: он старался как можно лучше запомнить свой маршрут. Заключённый был уверен, что в первый раз его побег не увенчается успехом. Он ещё слишком плохо знал местность, чтобы выбраться из тюрьмы не нарвавшись на охрану. И Саймон оказался прав: парня поймали пробирающегося к блоку D-78. Он пытался открыть дверь, которая по его предположениям должна была открыть проход к следующему блоку. Тем самым он хотел избежать мороки прохождения сквозь камеры всего блока. Как уже говорилось, они не были расставлены по краям прямого коридора. Наоборот, каждая клетка заключённого помогала составить такой лабиринт, что новички из охраны поначалу долго плутали в них. Так и Саймон, потеряв достаточное количество времени, пересекая блок C-09, сейчас хотел срезать. Но та дверь, которая не поддалась ему, всего лишь вела в столовую, что незамедлительно поспешила сообщить ему прибывшая охрана. При вечернем обходе отсутствие одного из заключённых не смогло остаться незамеченным, почему немедленно была поднята тревога. Также по прибытию конвоиры смогла доступным языком объяснить сбежавшему, что повторять свои действия в дальнейшем лучше не стоит. Пара ударов под дых, сломанный нос и вывернутая рука - этого, по мнению мучителей, должно было хватить для того, чтобы отбить у заключённого охоту сбегать. Так и вышло. Саймон несколько недель провалялся в камере неподвижно. Синяки ныли, рука не могла сгибаться некоторое время. В носу противно пахло кровью, а перед глазами то и дело мутнело, стоило только парню приподняться. Не только на месте Саймону прописали несколько ударов - в камере его также ждало соответствующее наказание. Не хочешь мириться со своей судьбой? Не желаешь гнить и разлагаться молча? Тогда терпи. Саймон терпел, понимая, что в следующий раз у него должно было всё получиться. Блок D-78 был практически пересечён. Эта тюрьма ведь не может быть бесконечной?
Второй раз Саймону удалось пробраться дальше, но не найти выход. Как только боль во всём теле утихла, когда отбитая грудь вновь могла дышать без особых усилий, а ноги не заплетались, стоило только пройти несколько метров, заключённый решил попробовать сбежать ещё раз. Произошло это спустя месяц. Парень знал, что спешить не стоило, к тому же он и не мог приступить к побегу раньше. Так, когда подошло время и внимание к некогда буйному заключённому вновь поубавилось, Саймону удалось выбраться из камеры во второй раз. В точности повторив свой путь до этого, парень больше не совершал прежних ошибок, останавливаясь у двери столовой. Теперь Саймон был более осмотрителен, старался не лихорадочно перебирать ногами от одного укрытия к другому, в надежде пробежать просто так, а пытался задерживать взгляд на окружающей обстановке. Так ему удалось заметить решётку, что вела к паровым котлам, отапливающим всё помещение тюрьмы. Проход к котельным был тернист: множество труб, из которых поминутно вырывался сгусток горячего пара, который смог запросто обжечь шею Саймона, то и дело замедлял движение. Парню приходилось упираться лицом в стенку напротив, чтобы быть как можно дальше от горячих труб, сплетающихся вместе и уходящих куда-то вглубь бесконечного коридора. Именно таким виделся тот небольшой отрезок пути, который преодолевал парень. Вечность, а на деле - час потребовался для того, чтобы добраться до двери котельной, которая к великому разочарованию парня оказалась запертой. Со злости и досады позабыв о всякой конспирации, сбежавший заключённый принялся ломиться в котельную, что, несомненно, привлекло к себе внимание. Дверь раскрылась, правда свободы за ней не оказалось. Лишь резкий удар в лицо, который в очередной раз повредил нос и к тому же лишил парня сознания. Работники котельной не собирались содействовать беглецам. Поэтому, тут же доложив о побеге, рабочие принялись ждать, пока тело Саймона унесут обратно в камеру. Парень, лёжа лицом на грязном полу, провалился во тьму. В который раз она окутала его сознание, не позволяя встать и продолжить путь. Да и как это сделаешь, когда повсюду враги? Парню никто не собирался помогать, никто не собирался закрывать глаза на попытки улизнуть из тюрьмы. Все также не хотели понести наказание, почему и предпочитали следить за тем, чтобы в камерах всегда находилось столько преступников, сколько их там было изначально. Вот и Саймона вернули на своё место. Дождавшись, пока он раскроет глаза и осознает, что очередной побег можно посчитать неудачным, последовало наказание. На этот раз охрана решила перестраховаться, сломав заключённому ногу. Так парня обездвижили. Вскрикнув от чудовищной боли, что мёртвой хваткой вцепилась в повреждённую ногу, со рта Саймона незамедлительно сорвались проклятья и ругань. Калечить заключённых никто не имел право. Но кого это волновало? Работники тюрьмы давно решили, что им всё дозволено. В том числе и превышать меру наказаний за побег. Отправлять же Саймона на несколько месяцев в карцер никто не собирался - всё равно с одиночеством заключённый давно свыкся. А вот сломать ногу - куда эффективнее. Так парень ещё как полгода не сможет ничего предпринять, касательно своего освобождения. Так и вышло: оторвав рукав давно почерневшей от грязи рубашки и обвязав ею сломанную ногу, тем самым хоть как-то зафиксировав кость, Саймон действительно на протяжении шести месяцев не пытался покинуть своего места заключения. Он всё ждал, когда перелом заживет, и он сможет хотя бы встать с пола. Саймон ждал долго и терпеливо. За всё то время, что он провёл безвылазно в камере не пытаясь в который раз покинуть уже успевшие осточертеть стены, парню удалось тайком подслушать необходимую информацию. Зная её заранее, предыдущий побег смог бы закончиться менее плачевно. Но тогда парень предпочитал не ждать и быть полностью погружённым в собственные размышления и разработку побега. Сейчас же, когда свободного времени вновь стало навалом, заключённый наконец-то стал чаще вслушиваться. Так парень узнал, что дверь в котельную с той стороны, с которой он пытался пробраться, уже давно не используется. Она старая и ветхая, однако для того, чтобы снести её с петель всё же потребуется кое-какая сила. Будучи давно запертой, дверь представляла только одно из множеств препятствий на пути к долгожданному свежему воздуху и яркому свету: работников котельной также не стоило выкидывать из своей памяти так быстро. Они представляли наибольшую угрозу, так как сидели в небольшом помещении почти сутки напролёт. И только ночью, с часу до трёх котельная пустовала. А за котельной - путь к водостоку, ведущему в канализацию, через которую можно было покинуть тюрьму. Теперь картина была чётко прорисована: Саймон видел свой путь, знал, какие трудности ему предстояло преодолеть прежде, чем можно было назвать себя свободным человеком. Оставалось лишь дождаться удачного момента для очередной попытки раз и навсегда покинуть стены тюрьмы. И Саймон выждал время.
Третий побег, как и предыдущие два, не смог подарить парню свободу. Саймон осёкся в самом конце, когда пытался пробраться в канализацию. Если дверь в котельную, пусть и с огромным трудом, ему удалось открыть, то вот справиться с железной решёткой у него не вышло. Сигнал тревоги. Уши заложило, в глазах встали слёз, а решётка всё не хотела открываться, с какой бы силой Саймон не дёргал её. Отыскали заключённого не сразу, но тому и деваться было не куда: других путей на свободу заключённый не знал, да и времени узнать у него не было. Как только Саймон отлип от решётки, все пути были перекрыты. Толпы негодующих охранников уже спешили к парню, которому удалось в третий раз обвести вокруг пальца работников тюрьмы. И в третий раз у него не получилось сделать это до конца, за что и пришлось расплачиваться. На этот раз гораздо сильнее. Очередного побега нельзя было допустить ни в коем случае. Такого позора охрана не переживёт, почему были приняты поистине жестокие меры. В который раз Саймона не ждало заключение в карцере - они в данной тюрьме попросту отсутствовали за ненадобностью. Каждая отдельная камера и так напоминала карцер, из-за чего никто и не стал заморачиваться. Но обезвредить заключённого раз и навсегда следовало. Заковать его в цепи также не было вариантом: таковые попросту отсутствовали, а менять что-то ради одного единственного заключённого никто не собирался. Очередной отброс, только менее спокойный, не заслуживал этого. Ноги ему ломали, руки - а был ли в этом толк? Надо было как-то обезвредить Саймона. Постараться дезориентировать, возможно, переведя в противоположную часть тюрьмы. Но и это вряд ли бы сработало: парень мог разработать и другие планы побега. Поэтому, не найдя ничего лучше, решили в который раз проявить свою животную натуру, доказав, что закон над этим местом не властвовал, а права человека не имели никакой ценности. Саймона попросту лишили зрения, выколов глаза. Да, это бесчеловечно, да, неправильно и вообще, такому инциденту не имеет места быть, но заключённый, по заверениям надзирателей, сам напросился. И то, после того, как они совершили это зверство, работники тюрьмы до сих пор не были уверены, что этого будет достаточно, почему всё же сковали парня наручниками. Возможно, для обезвреживания заключённого хватило бы и просто стальных оков, однако было принято решение перестраховаться. За это Саймон только сильнее возненавидел мир вокруг. Его лишили самого главного - света, который он мог видеть. Именно он заставлял его идти, заставлял не опускать руки и раз за разом подниматься из грязи, сплёвывая кровь. Сейчас же парня окружала непроглядная тьма и боль, а в ушах стоял собственный крик, когда ему выкалывали глаза. Ненависть питала сердце, злость не давала разгореться отчаянию. Но шок от произошедшего всё ещё сковывал Саймона, а вскоре его руки всё же опустились. Безразличие неожиданно завладело сознанием парня. Свобода? Мир за стальными прутьями и тьмой? Теперь, без глаз, всё это вмиг теряло смысл. Осыпалось пеплом и испарялось. Саймон больше не видел цели. Не мог видеть.
Безразличие - самое страшное, что могло произойти с Саймоном. Безразличие убивало всякое желание действовать, заставляло распрощаться с остатками надежды, вынуждая принять изуродованную несправедливостью реальность. Вот она - та жизнь, которую ты заслуживаешь. Бесполезно было пытаться что-то изменить. Теперь Саймон смог разглядеть это. Смешно, что потребовалось всего лишь потерять тот орган, который как раз и позволял видеть. Отныне, без глаз, заключённый уже точно не сможет учинить очередную попытку побега. И даже если чудо произойдёт, и Саймону ещё суждено будет оказаться за пределами маленькой камеры, будет ли в таком случае ему нужна свобода? Как он тогда станет жить? Само понятие жизни будет искажено - лишь бренное существование ждало впереди. Никакого света - одна лишь тьма. А такой участи парень для себя не хотел. Но своими действиями он только и делал, что ухудшал собственное, и без того печальное положение. Незрячий. Калека. Беспомощный и впредь ни на что негодный. Парень, после того, как смог отойти от такого наказания, окончательно растерял веру в собственные силы. Если за три раза он так и не смог выбраться, то стоило догадаться, что и в четвёртый не получится. Ему просто не позволят это сделать. Ужасно - иначе своё положение заключённый охарактеризовать не мог. Ужаснее остальных пленных: кто-то заранее понял, что белого света ему не видать, почему предпочёл спокойно нести своё существование в тёмной и вонючей камере, кто-то ещё не успел утратить ни надежды, ни сил на то, чтобы выносить в себе новые планы побега, а кто-то уже распрощался с этим несправедливым миром, отправившись в лучший. Или нет. Всё зависело от того, честно или нечестно они попали сюда. Как и Саймон стали жертвой клеветы или же на самом деле заслуживали наказания. Впрочем, физической боли они уже не ощущали, чего нельзя было сказать о парне. Кто сказал, что работники тюрьмы решили ограничиться одним выкалыванием глаз? Лицо парня давно опухло от побоев и устало болеть от синяков. Волосы, лицо и лохмотья, некогда бывшие светлой рубашкой и только что взятыми у портного новыми, тёмными штанами, сейчас были запятнаны запёкшейся кровью пленного. Руки и ноги ныли от оков. На запястьях до сих пор красовались наручники, что затрудняло отбывание наказания. Всё тело также время от времени содрогалось от судорог. А также глаза: они страдали особенно. Сильнее всего остального: как физического, так и духовного состояния Саймона. Каждый раз, стоило ему отвлечься, - не зациклиться на том или ином отвлечённом от существующей реальности воспоминании, - он тут же начинал чувствовать, как по собственным щекам стекали его глаза. Если, кончено, их можно было так назвать. Парень не мог сказать, во что точно они превратились после того, как толстая игла впилась в его зрачок и начала двигаться, очерчивая круг за кругом. Будто белок пытались смешать с помутневшей от безумия радужкой. Любое воспоминание об этом сопровождалось подступом рвоты к горлу и крупной дрожью. Голова же, как и глаза, редко когда была спокойна. Появляющиеся не так часто сильные болевые атаки продолжали раздирать мозг. Порой парень даже удивлялся, как он ещё мог оставаться живым в таком состоянии. Но, как ни странно, он был сильнее, чем казался на первый взгляд. Это немало поражало и его самого, в это же время расстраивая. Он всё ещё мучился. Гораздо проще было умереть там, на том обшарпанном стуле, на котором его удерживали двое не из слабейших охранников, захлебнувшись собственным криком и кровавыми слезами, пока местный врач орудовал иглой в его глазах. Задачей медика было лишить заключенного зрения, а не жизни. И у него это получилось, к превеликому сожалению Саймона. Правда, в отсутствии зрения парню удалось выделить один плюс, хоть он и был ничтожно мал: теперь заключённый не видел всей той грязи, что окружала его, не видел озлобленных лиц надзирателей, которые уже успели невзлюбить вечно сбегающего заключённого. В конце концов, Саймон не видел тюрьмы, своей собственной камеры. Он лишь ощущал её, а это уже совершенно иное.
Отсутствие зрения и, как следствие этого, полное погружение в отчаяние, в кубе с периодическим наплывом безразличия и постоянным одиночеством, могли сделать своё дело: уничтожить такую личность, как Саймон. Однако такого не произошло. И вовсе не потому, что парень был силён, нет. Его дух давно пал, а желание жить испарилось в тот злополучный день, когда для его глаз пропали все очертания и краски мира. Спас парня его сосед по камере.
Он появился спустя три месяца после третьего побега. Саймон уже давно не замышлял сбежать и вообще вёл себя тихо. В основном пребывая в собственных мыслях и редко замечая возню по ту сторону решётки, в этот раз парень отреагировал иначе. Обострившийся со временем слух смог уловить в неразберихе тюремных шумов новую, но бесполезную теперь информацию: в одном из блоков, что находился в глубине тюрьмы (самые тёмные и гнилые камеры. И гнилыми они звались не только из-за отвратительной обстановки, но и из-за людей), кажется, в В-312, решили сделать ремонт. Вернее, вынуждены были, так как несколько камер оказались до того в плачевном состоянии, что выбраться бы из них не составило никакого труда. Даже ослабшие и распрощавшиеся с надеждой преступники могли выбраться наружу. Парочка таких даже решила испробовать свои силы. И, как и следовало ожидать, у них ничего не вышло. Всё же тюрьма ломала людей. А будучи сломленным, далеко унести ноги невозможно.
Новые камеры - вынужденная необходимость. Саймон не сомневался, что они не будут лучше предыдущих. Разве что менее ветхие. На защиту тюрьме, как бы она этого не хотела, а придётся раскошелиться. Но с началом ремонтных работ встал следующий вопрос: куда девать преступников? Лишь малую часть удалось разместить в пустых камерах более-менее свободных блоков. В-312 - обширная территория. И преступников, населяющих её, также немало. Поэтому начальством тюрьмы было принято следующее решение: остаток заключённых расселить по уже занятым камерам. Всё равно многие по прибытию жаловались на отсутствие соседа. Теперь можно было считать, что к их словам прислушались. Но захочется ли теперь кому-то делить маленькое пространство с таким же тронувшимся умом человеком, как и они сами? Заключённые не подумали об этом тогда, когда засыпали и просыпались первые несколько недель в одиночестве. Работники тюрьмы же не подумали об этом тогда, когда решили увеличить количество преступников на один квадратный метр камеры. Однако винить ни тех, ни других в глупости не стоит. Компания мало кому вредила. И уж тюрьма позаботилась о том, чтобы она в итоге оказалось как можно менее проблематичной.
Саймон знал про ремонт. Про переселение - нет. Поэтому таким удивлением для него стал скрип старой ржавой решётки и ругань двух голосов. Кто-то явно не горел желанием заходить в маленькую камеру. Этот кто-то сильно сопротивлялся, пока, по всей видимости, не получил удар дубинкой и не стал более сговорчивым. Саймон ещё плохо ориентировался на слух. Но теперь что-то ему подсказывало, что этот навык придётся развить. И чем быстрее это произойдёт, тем меньше проблем возникнет с незапланированным соседом. Впрочем, парень знал и ещё одну вещь: легко точно не будет. С Зерой не должно было быть так.
Имя своего соседа Саймон знал задолго до того, как тот стал делить с ним одну камеру на двоих. Он знал, как тот выглядит, помнил его голос. Заключённый никогда не жаловался на память. До этого момента он был готов лишь расстраиваться по этому поводу. Но всё менялось. Стоило лишь кому-то затеять ремонт в одном из блоков. И если бы не те же служащие тюрьмы, то сам парень ни за что не обратил бы в своё время внимание на одного особо буйного заключённого, который никак не хотел возвращаться в свою камеру. Всё произошло после второй попытки сбежать из этого проклятого места. Тогда Саймону сломали ногу, и он был вынужден прождать полгода, прежде чем можно было возобновить попытку выбраться. Так как на ближайшее время парень был лишён возможности передвигаться, ему пришлось безвылазно находиться в камере. По сути - отбывание наказания так, как это должно быть, не считая сломанных конечностей. По мнению заключённого - бесполезная трата времени. Но, как он в дальнейшем смог убедиться, всё оказалось не настолько бесполезно, как он ошибочно предполагал вначале. Помимо получения информации о котельной и канализации, Саймон стал свидетелем одной сцены. Подобные в стенах тюрьмы устраивались сотни раз. Каждый отбывающий здесь наказание мог сказать, что видел подобное не один раз на дню. Кто-то и сам устраивал шум по прибытию или же после очередного допроса с пристрастием, когда того подозревали в той или иной провинности. Но если обычные заключённые зачастую не могли завладеть вниманием остальных надолго, в том числе и вниманием Саймона, то вот у Зеры получилось стать исключением. Банальная сцена: заключённого, явно не новичка, вели в его камеру. Он, как и преобладающее большинство, активно сопротивлялся: кричал, ругался, вырывался. Поднял всех заключённых блока Е-03 на ноги. Саймон также оторвался от разглядывания кровавых узоров на остатке своей рубашки, повернув заросшую голову и просунув нос между решёток. Зера, идя по узкому коридору, по обе стороны которого находились камеры, активно вырывался. На руках - наручники, которые всё равно не могли помешать негодующему парню. Растрёпанные рыжие кудри, острые черты лица и хмурый взгляд в сочетании с необычайной злобой, переполняла Зеру. Он как никто иной походил на нарушителя закона. И как бы конвоиры не успокаивали его, как бы ни пытались утихомирить, а без излюбленного ими насилия обойтись не смогли. Но и нескольким ударом не получилось его сломить. Парень всё же вырвался, убежав так далеко, как только смог. Другой блок - другая охрана. Справиться с ней Зера рассчитывал куда быстрее, чем с предыдущей. Но та, осведомлённая о том, кто должен был появиться, а также будучи поднятой на уши криками, доносившимися из соседнего блока, смогла быстро обезвредить вырвавшегося преступника. Зеру довольно быстро схватили и повалили, прижав лицом к холодному кафелю. Очередного преступника удалось поймать ещё в лабиринтах тюрьмы. Ещё одной камере суждено оказаться заполненной. Однако парень, которому хватило силы, духа и злости на то, чтобы вырваться, хоть и на некоторое время, смог запасть в память Саймона. Ещё тогда он подумал, что сила этого Зеры, как его звали конвоиры, пригодилась бы ему при побеге. А сейчас этот угрюмый и абсолютно недовольный своим положением заключённый, находился здесь, деля с ним пространство. Парень никогда не мечтал о соседях. Особенно о таких. Никогда об этом не заикался. Наверно именно поэтому, как только раздался скрежет двери, он перебрался в самый дальний и тёмный угол. Саймон не хотел, чтобы его заметили сразу. Желал, чтобы темнота окончательно поглотила его. Безразличие? Чувство самосохранения оказалось гораздо сильнее, как и здравый смысл, на который парень больше и не надеялся рассчитывать.
Как только охрана ушла, в камере вновь воцарилась тишина. Со стороны Зеры больше не слышались упрёки, недовольство также сошло на нет. Парень попросту замолк, очевидно, пытаясь смириться со своим положением. Теперь он не один. Незнакомый человек - это всегда гарантия быть, в случае чего, сданным с потрохами охране. Никому и никогда не хотелось отдуваться за провинности других. И Зера, представившись ему такая возможность, наверняка бы поступил также. Нечестно. Подло. Здесь не было друзей, и быть не могло. Поэтому Зера и молчал. Разговоры всегда неизбежно сближали людей. И вот не успел ты оглянуться, как уже пытаешься бежать с новым подельником. В случае провала он тут же сдаст тебя, не обращая на все те клятвы верности, которые уже успел дать до этого, никакого внимания, пытаясь тем самым хоть как-то смягчить собственное наказание за провинность. Такой исход должен был произойти в любом случае. Предвидя это, Зера и решил перестраховаться. Саймон, который также старался придерживаться молчания, прекрасно понимал соседа. Его разум одолевали схожие мысли. И, если бы и ему пришлось сменить одну камеру на другую, именно молчание стало бы его единственным настоящим другом. Верить убийцам, ворам, насильникам и прочим нарушителям закона стоило в самую последнюю очередь, если это вообще стоило делать. То, что они как и Саймон могут оказаться осуждёнными несправедливо, парню верить не хотелось. Процент слишком низок. К тому же заключённый не хотел забывать и ещё об одной истине: никому нельзя верить.
Одиночество медленно, но верно отравляло опухшие от безумия и отчаяния умы, ядом просачиваясь в самые сокровенные углы души, медленно сжигало изнутри. Одиночество убивало. Сводило с ума ещё не съехавших с катушек. Если бы Саймон мог трезво оценивать ситуацию, то без труда смог бы заметить это. Но и он оказался отравлен этим ядом. К счастью же для заключённого, защитные механизмы ещё действовали. К тому же любопытство не было искоренено окончательно. Безразличие также никуда не делось. Вот только оно всё это время действовало лишь по отношению к самому себе. Соблазн был слишком велик, чтобы ему долго противостоять. И ещё одна важная деталь: Саймон давно не спорил. А это дело он особенно любил. Поливать желчью старика было любимым занятием. Язык уже давно чесался, желая язвить или прилично выругаться. И здесь Зера мог помочь. Если Саймону, конечно, удастся его разговорить.
- И какого же чёрта ты здесь забыл? - был озвучен первый вопрос в адрес Зеры. Глупый вопрос. Оба парня прекрасно знали, почему им приходилось делить одну камеру на двоих, а не довольствоваться гордым одиночеством. Оба же парня понимали, что было неважно, с чего начинать разговор. Главное сделать первый шаг. А темы сами найдутся. В процессе.
Ответ был ожидаем: заключённый и ухом не повёл, продолжая сверлить взглядом напротив стоящую обшарпанную стенку. На это Саймон усмехнулся - не самое лучшее начало. Но парень давно разучился говорить так, как следовало, располагая к себе людей. Он и раньше не особо владел этим даром, но проведя почти год взаперти окончательно позабыл все манеры. Да и чувствовал заключённый, что Зера не был достоин того, чтобы с ним общались подобающим образом. Это страх шептал на ухо, заставляя говорить как можно холоднее. Страх не давал всем мыслям свободы. На корню губил все еле ощутимые добрые намерения, с которыми, возможно, при других обстоятельствах обратился бы парень к своему соседу. Саймон не любил предателей. Боялся их. Являлся ли Зера предателем? Заключённый не горел желанием проверять это. Не имел в голове и мысли о том, чтобы наступить на одни и те же грабли дважды.
- Если собираешься и дальше молчать, так сразу и скажи. Мне как-то не хочется однажды проснуться от твоего галдежа, - не останавливался Саймон. Всё же ему хотелось получить ответ. Заставить неразговорчивого соседа сломиться и проронить хоть одно слово. Услышать речь человека, также измотанного нелёгкой судьбой. Что хотел услышать парень в голосе Зеры? Страх? Отчаяние? А может ненависть, которая ещё не остыла в его жилах? Если бы Саймон мог знать. Он просто хотел этого, без какой-либо задней мысли. Один единственный ответ, на который он смог бы дать свой. И так, слово за слово, разговориться с совершенно незнакомым человеком. Душа требовала этого. Вопила, как некогда и страх, заставляя парня отказываться от маски безразличия, переступая через себя. Ведь по прибытию Саймону так и не удалось никому излить душу. Не было ни подходящего момента, ни человека. А именно когда-то несказанные вовремя слова и привели к тому, что парень имел сейчас. Может, молчание и замкнутость в себе не полностью повлияли на произошедшее, но уж точно не смогли не внести свою лепту. Поэтому решая заранее предотвратить появления шанса попадания в очередные неприятности, заключённый вновь раскрыл рот, разлипая слипшиеся от жажды губы, и не без труда произнёс слова: "Ненавижу молчание. Неужели тебя перевели сюда для этого?!" - Нервы давно были ни к чёрту. С чего-то Саймон успел решить, что Зера был обязан отвечать ему. Не хотел упускать возможность перекинуться парочкой фраз, пока блок В-312 не привели в порядок. Но уже сейчас он мог сказать Зере спасибо: былая раздражённость возвращалась. Заключённый вновь за долгое время начал реагировать на мир вокруг.
- Я не намерен оставаться здесь надолго, - наконец послышался грубый голос. - Не собираюсь здесь ни с кем болтать. Так что закрой рот и сиди тихо. - Такой тон парню сразу не пришёлся по вкусу. Но исправить что-либо было не в его силах. Раньше Саймон не стал бы надолго задумываться, уже поднимаясь на ноги и направляясь к Зере выяснять отношения. Сейчас, даже не зная, в каком именно месте сидел заключённый, парень лишь оставался в своём тёмном углу, сжимая кулаки от злости.
- Удивительно, что ты замолчал, - немного погодя, с некой издёвкой в голосе, проронил слова Зера. По всей видимости, и за его непроницаемой маской отчуждённости скрывалось жгучее желание переговорить с кем бы то ни было. Только самому парню известно, сколько дней он уже вот так молча провёл в четырёх стенах. - Твоя дерзость непременно бы заставила тебя подняться и как следует избить меня. Но ты так и не оторвал своего зада от пола. Я разочарован.
- Пошёл ты, - огрызнулся Саймон. - Именно этого на данный момент я хочу больше всего, - секунду погодя добавил парень, понимая, что начало положено. Теперь главное было не молчать. Молчание и впрямь сильно не нравилось Саймону. После потери зрения именно мир звуков спасал парня. Лишиться и его он ни в коем случае не хотел, почему и старался не упускать ни единой возможности разнообразить его, пусть и угрюмой речью соседа.
- Врёшь. - Зера остро чувствовал ложь. Легко мог разглядеть истинные желания и намерения Саймона, которые тот неумело скрывал. Парень быстро почуял, как именно Зера относился ко лжи, пусть и невинной, заметив, с каким неприкрытым недовольством говорил заключённый.
- Значит, тебя обманули? - вдруг произнёс Саймон, заставляя соседа притихнуть. Если бы он мог видеть, то заметил бы, как глаза заключённого распахнулись шире, а венка на лбу забилась чаще от злобы. Парень попал в точку. Однако последующие слова заставили замолчать уже его.
- Я не люблю предателей, - ответил Зера, отворачиваясь от Саймона и не замечая, как на его лице исчезла ухмылка. Сердце противно защемило. Не обманули, а предали. Знакомая ситуация, чему парень оказался не рад. Может Зеру и удастся разговорить, но рассчитывать на что-то ещё - вряд ли. Пока в большем Саймон не нуждался. Но в душу уже успел закрасться страх, что всё может стать совершенно иначе. В таком случае все разговоры следовало немедленно прекращать: откровенничая, парни только рисковали быстрее сблизиться. А стать друзьями у них всё равно не получится: ни Зера со своим настроем, ни Саймон с ошибками в прошлом не позволят этого. Однако действие уже было запущено, и так просто прекратить говорить ни у кого не вышло, хоть и выдался прекрасный момент для того, чтобы вновь погрузиться в молчание.
- Извини, - слегка помедлив, начал Саймон. - Я с превеликим удовольствием ответил бы тебе за сказанное ранее, и как следует, не пустыми словами, но, увы, сделать этого не могу. Действительно не могу. - Подобрав под себя ноги, парень отвернул лицо, упираясь им во влажную от царящей в камере сырости стену. - Я попросту не увижу, куда бить.
- Здесь не настолько темно. Даже ты должен был привыкнуть к отсутствию света. Так что попасть кулаком туда, куда следует не должно составить никакого труда. - И вновь эта еле уловимая насмешка, с которой когда-то начинал говорить Саймон.
- У меня нет глаз, - сухо произнёс заключённый. - Думаю, без них у меня и при свете не так много шансов.
- Ты слеп? - Настала очередь удивления. Такого же трудно уловимого в практически безразличном голосе.
- Спасибо работникам этой тюрьмы: теперь тьма повсюду. - Саймон тяжело вздохнул, после чего дёрнул головой, будто отгоняя от себя эту самую тьму. - Я не хотел этого. Попросту не думал, что подобное здесь окажется ненаказуемо! По мне, так за побег следуют совершенно иные наказания.
- Да я же знаю, кто ты! - Каждая последующая фраза соседа просто вынуждала Саймона делать паузы. Сейчас он попросту не понимал Зеру. Но тот не собирался оставлять сказанное без объяснения. - За год в тюрьме тревога срабатывала всего семь раз. Последние две после того, как в блоке В-312 несколько решёток просто выпали из камер. Ещё пара, когда несколько заключённых пытались унести отсюда ноги. И три раза тревога гудела по одному единственному человеку, который также решил не задерживаться здесь надолго. Охрана стояла на ушах весь этот чёртов год!
- И с чего ты вообще решил, что это именно я? - с опаской спросил парень. - Может я один из тех, кому удалось покинуть камеру всего один раз?
- Нет, - отрезал Зера. - Я не дурак и также умею слушать. Парочка уродов в форме хвасталась, что была найдена управа на неугомонного заключённого. И тут ты, слепой. Догадаться было не трудно, - пояснил Зера, указывая взглядом на изувеченные глаза Саймона. Тот не увидел этого, зато смог почувствовать чужой взгляд на себе, отчего тут же стало неуютно.
- Заключённый урод, умеющий думать, - как-то горько усмехнулся Саймон, приобнимая себя за плечи. Отчего-то мороз пошёл по коже. То ли от того, что его раскрыли, то ли от дурных воспоминаний. Глаза заболели сильнее. Жгучая боль вновь стала разъедать пустые глазницы. Зера зря начал. Но как он мог понять то, что стоило говорить, а что нет в случае с незрячим? Сам заключённый, помимо усыпанного синяками и гематомами тела, ничего не имел. Всё же в отличие от своего соседа, бежать Зера пытался меньшее количество раз. И то всё из-за того, что ему попросту не удавалось скоординировать собственные действия. К тому же, после первого побега, когда парень заблудился в лабиринтах блоков тюрьмы, вопрос с побегом вставал абсолютно по-другому. Зера просто не знал, куда бежать в случае удачного выхода из камеры. Так мечту многих заключённых пришлось отложить в долгий ящик. Но теперь Зера понял, что, возможно, зря поторопился. Парня посадили в одну камеру с Саймоном - с человеком, который пробовал бежать целых три раза. И, как мог слышать Зера, сумел забраться довольно далеко. Охрана даже поговаривала, что если бы не физическая слабость, то Саймон с лёгкостью удалось бы распрощаться с этим местом раз и навсегда. Сила была у Зеры. Несмотря на год, проведённый за решёткой, на условия, в которых нормальный человек редко выживал, Зере удалось сохранить силу - основное преимущество заключённого. И хоть он уже успел понять, что не одна она сможет вымостить ему путь к свободе, всё же именно сила имела решающее значение. А уж с планом побега, всеми его оговорками и непредвиденными обстоятельствами, Зера справится. В этом парень даже не сомневался. Оставалось дело за малым: уговорить Саймона помочь ему. Всего каких-то несколько минут и изначально не собирающийся ни с кем говорить заключённый, уже перебирал в голове подходящие слова для своего предстоящего предложения. Желание наконец стать свободным резко меняло всё. За свою свободу следовало сражаться. И Зера, в отличие от своего соседа, не собирался опускать руки. Никогда. Но парни были в разных положениях: Зера мог видеть, когда как Саймон - нет. Если бы и у него отняли глаза, то он вряд ли бы стал хвататься за последнюю соломинку, чтобы выбраться из того хаоса, в котором он оказался. Парень, как и Саймон, вряд ли бы сразу обратил внимание на выгодное сотрудничество. Не заметил очередного шанса выбраться. Всё это ни к чему - Саймон больше не искал света. Его у него отняли, и вернуть что-либо на свои места невозможно. Не всё реально повернуть вспять. Каждый из сидящих в камере понимал это. Но не каждый хотел принимать.
- Ты ведь не хочешь здесь оставаться? - осторожно начал Зера. Он уже понял, что любое упоминание побега влечёт за собой и менее приятные для Саймона воспоминания. Поэтому, чтобы лишний раз не провоцировать парня, заключённый решил избегать прямых фраз. От них парню не было лучше. Но он уже мог отдать должное Зере за то, что тот смог принять во внимание его состояние. В отличие от того же Саймона, Зера не оказался резко негативного мнения о своём соседе. Даже наоборот, пусть и не желая этого признавать, заключённый даже втайне восхищался слепым: целых три побега, последний из которых практически увенчался успехом. Нельзя было не отметить умений парня. И после усиления охраны и пристального надзора, ему удавалось покидать камеру и бежать точно к свету, который продолжал заманчиво блистать где-то впереди. Сейчас только пара людей патрулировала блок. По одному охраннику стояло у камер, где преступников было вдвое больше обычного. Ничего серьёзного, никакой усиленной защиты. Как только неугомонного заключённого лишили глаз, его тут же сняли со счетов, что сделали зря. Следующей же ошибкой было скрашивание одиночества Саймона. Зере было вполне по силам вернуть ему веру в себя. Или же, на худой конец, попросту заставить помочь себе. В любом случае, оба парня оставались в плюсе. Дальше дело за малым: нужно было уговорить соседа. В который раз парень напоминал это себе. Зера уже начал, пусть и понимая, что сразу добиться доверия Саймона у него не получится. Но он не собирался сдаваться. До этого не совершал подобной оплошности, и сейчас не был намерен.
- Так не хочешь? - повторил Зера, когда молчание со стороны Саймона стало затягиваться. Послышался нервный смешок, затем вздох. Только после этого заключённый вновь заговорил с той безразличностью, которая некогда преобладала в голосе соседа:
- Ответ ты прекрасно знаешь. Все хотят покинуть это проклятое место.
- И?
- Что "и"? - вдруг спокойный тон оживился нотками раздражённости. Саймону не составило огромного труда понять, к чему именно клонил Зера. Тот и не сильно старался скрыть свои намерения, хоть и по понятным причинам не решался говорить о них в открытую. Вот только Зера со своим предложением слегка припозднился. Саймон больше не сможет покинуть тюрьму, как бы сильно он этого не хотел. Слепота добила его окончательно. Теперь единственное, чего хотел невинно осуждённый, это оставаться в своём тёмном углу и никого не трогать, чтобы не получить сдачи. Здесь в ответ можно было дождаться чего угодно, что парень уже имел несчастье выяснить. И вновь провоцировать тюремщиков на более жестокие меры по отношению к собственной персоне Саймону не больно-то и хотел. Что тюрьма отнимет у него следующим? Может быть жизнь? Давно пора. Заключённый непременно предложит это сделать, если представится такой шанс, чтобы заставить этот кошмар наконец закончиться. И никакие слова Зеры не должны были переубедить его. Саймон был уверен в этом. Но он совершенно не знал своего соседа. И на что он был способен тоже.
Зера понимал, во что превращался их диалог. Если они продолжат в том же духе, то только скорее переругаются. А в таком случае говорить о сотрудничестве будет трудно. Но Зера привык рисковать ровно настолько же, насколько и идти до самого конца. И в этот раз, вместо того, чтобы сделать шаг назад и прекратить издеваться над Саймоном, он только решил перейти к решительным действиям. Всё или ничего - по-другому Зера и не собирался жить.
- Следует уходить отсюда, пока есть возможность. Блок В-312 на ремонте, здесь охрана практически отсутствует. Если пробраться отсюда туда, где вернётся ремонт, то...
- То что ты сделаешь? - перебил парня Саймон. - Блок В312 только ведёт вглубь тюрьмы, но никак не наружу. Бесполезно двигаться назад.
- А впереди слишком большое количество блоков, - продолжал Зера. - К тому же их расположение только всё сильнее усложняет. Со всей сбежавшейся на наш побег охраной мне не удастся справиться одному.
- Какой идиот будет идти напролом, привлекая внимание и созывая толпы охранников? - уже в открытую возмущался парень. Сейчас глупость Зеры его дико злила. А сосед, будто специально, продолжал говорить, доводя Саймона до точки кипения.
- А иначе как? Никого не привлекая, невозможно покинуть эти стены. Где-то, да придётся наделать шуму.
- Конечно, если совершенно не пользоваться головой! До того, как по тебе будет орать охрана, времени окажется достаточно для преодоления половины пути. А потом уже и шуметь можно будет, не опасаясь ничего. Главное знать, когда и что делать.
- Если бы всё было так просто, - выдыхая, Зера чуть наклонил голову, почёсывая затылок. Наручники мешались, но избавиться от них пока не было возможности. - Я сбегал лишь пару раз и то не смог далеко уйти. Откуда мне знать, что да как?
- Это уже не мои проблемы, - неожиданно взял себя в руки Саймон, своей фразой резко прекращая зарождавшийся спор. Парень понимал, что мог сорваться, почему и принял решение первым всё остановить. В этой камере никто не собирался плясать под чужую дудку.
- Ты знаешь единственный безопасный путь, а я имею силу и зрение. - Зера видел, что уже мало что мог сделать, почему решил больше не возиться с заключённым. - Лишь со мной у тебя ещё будет шанс выбраться, неужели ты этого не понимаешь?
- Я понимаю, что и без меня у тебя мало шансов покинуть это место. - Саймону хотелось в эту минуту, зло сощурившись, посмотреть на Зеру, показывая тем самым всё своё недовольство. Довольствоваться же парню пришлось лишь хмурым видом.
- Неужели ты хочешь помереть в этом месте? - повысил голос Зера. Саймон отвернулся.
- Мне плевать.
- Вовсе нет, - возразил Зера, приподнимаясь и вставая напротив парня. Тот, почувствовав чьё-то присутствие рядом, задрал голову. Никого не видя, заключённый лишь скривился. Будто бы он просто не мог раскрыть глаза и увидеть недовольного Зеру. Но ему нечего было раскрывать, из-за чего и было так больно на душе.
- Ты прямо здесь, да? - только и спросил Саймон, протягивая руки вперёд. Дотронувшись до колен Зеры, парень тут же убрал пальцы.
- Я здесь, и уйду отсюда только с тобой и на свободу.
- С чего вдруг ты стал так говорить? - Кривая ухмылка в который раз перекосила лицо парня. Зера недовольно посмотрел в ответ, лишь сильнее хмурясь.
- Мне совершенно не хочется это говорить, но и лгать я не привык. Просто посмотри правде в глаза: всё так и выходит. Порознь никто из нас не выберется. И я не собираюсь упускать такую прекрасную возможность только из-за твоего паршивого настроения.
- Правду я больше разглядеть не в силах, - продолжал неуместно шутить по поводу своего увечья Саймон. - Да и пробовать бежать в четвёртый раз я сил не найду. Умирать здесь, конечно, дерьмово, но выхода нет.
- И вновь ты лжёшь.
- Это не я лгу, - чуть погодя, отвечал заключённый, продолжая держать голову задранной вверх, чтобы Зера мог видеть его лицо. - Просто ты не можешь принять правду. Уж в этом деле я точно не смогу помочь.
- Ублюдок, - скрепя зубами, проронил Зера. - Из-за тебя мы оба здесь сгинём. Ты понимаешь это?!
- Какое мне дело до тебя? - выкрикнул Саймон, больше не в силах выдерживать слов соседа. - Плевать я хотел, выберешься ты отсюда или нет!
- Не я должен волновать тебя, а ты сам. - Заключенный всё ещё поражался такому отношению к самому себе. Не мог понять, как можно было поставить на себе крест.
- К чёрту меня! - сплёвывая, отвечал парень. - К чёрту свободу! Там меня больше ничего не ждёт. А быть чьей-то обузой я не намерен.
- И всё же из нас двоих ты больший идиот, - заключил Зера, разворачиваясь и, задержав взгляд на решётке, возвращаясь на насиженное место. Саймон, усмехнувшись, не стал оспаривать сказанные слова. Он и не возражал по поводу того, что перестал нормально соображать. По меньшей мере, парень хотел оказаться сумасшедшим. Так его действия относительно себя переставали бы так сильно пугать. Что можно было взять с сумасшедшего? Но к собственному сожалению, Саймон всё ещё был в здравом уме. Более или менее.
На этом разговор новоиспеченных соседей подошёл к концу. Было ясно, что он зашёл в тупик. Саймон ни в какую не хотел покидать так ненавистную ему тюрьму, а Зера, не в силах уговорить парня, также был бессилен сбежать самостоятельно. Оставалось лишь надеяться, что либо сосед по камере одумается, либо Зеру озарит, и он сможет найти другой выход, для которого не обязательно сильно напрягать извилины. Но, будучи ознакомленным со строением тюрьмы по большей части только понаслышке, самостоятельно побывав лишь в нескольких блоках из ста, заключённый понимал, что вряд ли настанет день, когда он сможет выбраться не прибегая к чей-либо помощи. Саймон действительно оказался нужен ему ровно настолько, как и Зера оказался необходим ему. Какой ещё заключённый согласится добровольно возиться со слепым? Кто ещё способен провести парня сквозь тёмные лабиринты тюрьмы, не кинув до самого конца? Кто поможет обрести долгожданную свободу? Было очевидно, что в тюрьме не найдётся второго Зеры. Поэтому парню действительно следовало поскорее одуматься и брать быка за рога, пока ещё было время. Но парень не мог справиться со своими страхами. Тьма впереди пугала. Сгущающаяся вокруг вечная ночь также не позволяла решиться на что-то. Сама душа заключённого давно была поражена. Зера не сможет излечить его. Никакие старания соседа не увенчаются успехом. Так же, как и четвёртый побег Саймона. Он знал это. Но слова Зеры всё же зародили маленькую надежду на чудо. "Может быть?", "Если хорошенько постараться...", "Не в одиночку всё ещё есть шанс", - крутились отрывки фраз в голове, мешая поскорее окунуться в сон с головой. Парень хотел заснуть, чтобы больше не задумываться над этим, но вместо того, чтобы отключиться, мозг, кажется, только начал свою работу. Воображение уже рисовало, как парни вдвоём выбираются из своей клетки, как бегут по бесчисленным коридорам навстречу свободе. Как яркий солнечный свет встречает сбежавших, ударяя в осунувшиеся лица. Тепло и нет никаких оков. Светло и сухо. Больше нет никаких заплесневелых стен и потолка, с которого всегда капала протухшая вода. Нет тех помоев, которыми кормили тюремные повара. Нет охраны и побоев. Нет боли, одно лишь наслаждение свежим воздухом и синим небом над головой. Каждая последующая мысль о свободе только больнее ударяла по парню. Всё это было заманчиво, но Саймон всё равно не увидит ничего из перечисленного. Лишь почувствует, и то, если ещё будет способен на такое после пережитого. Внутри парень мёртв. Сгнил вместе с тем местом, что держало его. Возрождение казалось нереальным. "Я не феникс, чтобы из пепла восстать, как ни в чём не бывало". - Грусть и безысходность душили. Избавиться от их цепкой хватки Саймону не предоставлялось возможным. Он видел, что ещё пара дней, и он окончательно перестанет существовать. Разве на такой финал он рассчитывал? Разве так хотел, чтобы всё кончилось? "Лишь бы оно вообще закончилось", - остальное парня мало волновало. Вот только, в который раз, Саймон заметил, что если себя ему было не жалко, то позволить остальным так просто сгинуть он не мог. Добрая душа, пусть уже и порядком израненная от своей доброты, всё никак не могла угомониться. Помогать Зере, - человеку, которого Саймон действительно не знал и вряд ли сможет узнать, заключённый не собирался. Он ещё помнил очертания его лица. В той неразберихе рыжеволосый парень выделялся. И его лицо не выглядело дружелюбным. Изуродованное ненавистью и животной яростью - именно таким и запомнился Саймону Зера. Парень и не мог представить его спокойно говорящим о том, что им следовало поработать в команде, или же серьёзным, когда он чуял его ложь. Не мог видеть доверие в его глазах, уверенность в собственных силах, неугасающий блеск надежды. Как, не убедившись самому, Саймон мог верить Зере? Как мог доверить собственную жизнь в его руки и принять жизнь Зеры в ответ? Такая ответственность пугала посильнее остального. В случае удачи никаких проблем возникнуть было не должно. Но заключённый знал, что счастливого конца не будет. А не оправдать ожиданий соседа было опасно. Зера вряд ли бы подарил Саймону лёгкую смерть за утерянную возможность. Поэтому, даже если бы парень согласился на попытку сработаться, действительно выбраться у парней всё равно оставалось мало шансов. Слишком много риска и слишком шаткое положение имели парни. У каждого на счету было не по одной попытки побега. Следующая расплата за очередное неповиновение могла стать последней.
Несколько суток соседи по камере не общались. Никто не проронил ни слова за сорок восемь часов. Зера молчал, так как считал бесполезным что-либо говорить. Саймон уже явно дал понять, что не собирался ничего делать. И, как только ремонт в блоке будет окончен, Зера с удовольствием покинет эту камеру. Парень не раскрывал рта по другим причинам: он думал. И мыслительный процесс в этот раз оказался куда тяжелее, чем прежде. Он вставал перед выбором: бороться или уже раз и навсегда отказаться от возможности быть свободным человеком. Если бы не глаза, сосед по камере без раздумий рискнул бы в последний раз. Финальный, так как больше возможности избавиться от оков ему никто не предоставит. Сейчас же его положение было осложнено банальной неспособностью видеть. На ощупь прокладывать себе дорогу также не было вариантом. Конечно, сбегать Саймон собирался не один. Но кто знал, в какие дебри мог завести их Зера, нечаянно пропустив поворот или зайдя не в тот блок. К тому же и скорость передвижения у совершающих побег существенно снижалась. Пусть Саймон и помнил путь до канализации, прекрасно зная, в какую дверь стоит ломиться, а в какую нет, он всё равно не сможет уверенно бежать к цели. Не видя пола, не имея опоры, он ни за что не справится с поставленной задачей. Всё это слишком сложно для калеки. Нереально, если, как и советовал Зера, посмотреть правде в глаза. Но именно выбраться из тюрьмы и есть совершить нереальное. Раньше Саймон без колебаний пробовал творить чудеса. Сейчас же колебался. Такой выбор тяготил сердце. К тому же, не один Зера не выносил предателей. Не он один в тайне побаивался удара в спину. Заключённый также не мог позволить себе оказаться преданным вторично. Был ли Зера надёжным человеком? Действительно ли стоило ему довериться? Где гарантии, что сюда он попал по тем же причинам, что и Саймон? Правду ему никто не скажет. А даже если такая и прозвучит, парень всё равно не сможет её увидеть.
Опасения ещё долго мучили Саймона. И вот он не выдержал: на третий день заключённый нарушил тишину, произнеся следующие слова: "Я не могу верить тебе, Зера".
- Откуда тебе известно моё имя? - вместо ожидаемого "почему", спросил Зера. Саймон вначале запнулся, пытаясь понять, почему именно этот вопрос прозвучал. Так и не найдя ответа, он дал свой:
- Ты слышал обо мне, а я, в свою очередь, о тебе.
- До этого ты не обращался ко мне по имени.
- Ты тоже, - теперь Зера замолчал. В отличие от Саймона, он имени соседа не знал. У заключённых есть только номера и никаких имён. В обычной ситуации используют именно их. В случае же с Зерой, всё произошло слишком быстро, почему охрана сразу не сориентировалась, выкрикнув имя заключённого, а не его номер.
Саймон не сразу понял, в чём дело. А когда до него дошло, не стал спешить. Доверия по-прежнему не было.
- Если на то пошло, то и я не могу тебе доверять, - начал Зера. - Где гарантии, что ты не предашь меня? Если что-то пойдёт не так, то из нас двоих скорее ты первый опустишь руки.
- С чего бы это? - не понял парень. Ход мыслей Зеры был слегка странен для него. А может быть он просто отвык от общения и перестал понимать нормальную речь.
- Чтобы тебя попросту пощадили. Каждый хватается за жизнь. И даже в таком месте ты предпочтёшь продлить своё жалкое существование, нежели действительно примешь смерть.
- Ты не знаешь...
- Знаю! - перебил Зера. - Я прекрасно знаю, о чём говорю. Может сейчас и кажется, что единственный выход это подохнуть в камере, чтобы не видеть эти омерзительные лица, не ощущать давление стен и не чуять вони. Но когда смерть придёт, единственное, о чём ты будешь просить, так это о пощаде, - разгорячившись, Зера с трудом остановился. Тяжело дыша, заключённый пытался успокоиться: кажется, упрямство Саймона смогло задеть его сильнее, чем сам заключённый рассчитывал изначально. А парень, отходя от сказанных Зерой слов, всё не мог сказать свои в ответ. Ему и правда казалось, что смерть - это наилучший вариант в его ситуации. Но парень не думал, что он ещё молод и попросту не успел прожить достаточно, чтобы с уверенностью заявить, что смерть его не страшит. У каждого в жизни есть чёрная полоса. Практически все страдают и мучаются от несправедливости. Но люди живут и не хотят прощаться со своей жизнью так просто. Даже полная горечи и страдания, она важна для них. Вера в то, что когда-нибудь наступят светлые дни, никогда не угасала. В случае же с Саймоном всё было точно также. Просто парень, не привыкший к таким ударам судьбы, слишком быстро сдался. А Зера, по-видимому, не раз оказывающийся в подобных передрягах, никак не хотел мириться с этим. Он точно знал, что и этот этап в его жизни должен был когда-то закончиться. И если не он поспособствует этому, то никто не окажет помощи.
Саймон не знал, что ему делать. Зера молчал, явно отказываясь, говорить. Парень чувствовал, что настала его очередь действовать. Один Зера никогда бы не смог заставить Саймона помочь ему. Со стороны заключённого также должна была идти отдача. Отныне и впредь, а иначе ни о каком благоприятном исходе и речи быть не могло.
С трудом поднявшись с пола, Саймон, на слегка пошатывающихся ногах, последовал к тому месту, где, по его мнению, должен был находиться Зера. По слуху он смог определить точное направление, но не место. Зера, видя, как парень, держась за стенку, пытался подойти к нему, вновь подал голос, чтобы облегчить поиски. Саймон, поджав губы и развернувшись, остановился у самых ног Зеры. Опустившись вниз, лицо парня оказалось прямо напротив лица Зеры. Теперь сосед смог увидеть обезображенное лицо заключённого: заросший, с щетиной, Саймон, не разлепляя повреждённых век, уставился на него. Вместо слёз - засохшие кровавые дорожки. Один глаз был напрочь скрыт потускневшей от времени тёмной чёлкой, второй также в скором времени будет скрыть от посторонних. Треснувшая нижняя губа, несколько порезов, синяк под глазом, который почти зажил. Сам Зера, в отличие от Саймона, выглядел менее измученным. Волосы были не настолько длинными, щетина не так густа. Несколько шрамов от допросов с пристрастием не так ярко бросались в глаза. С ними его образ преступника только дополнялся. Лишь одежда, на первый взгляд, совпадала: лохмотья, да и только остались от некогда белоснежной футболки и тёмных штанов. Ботинок, как и в случае с Саймоном, не было. Обувь у заключённых отсутствовала. Жалкое зрелище, которое парень, к счастью, не мог видеть.
- Я не могу тебе верить, Зера, - повторил Саймон. - Но, по-видимому, довериться тебе мне всё равно придётся. - Парень протянул руки к лицу соседа, но остановился так и не коснувшись его. После глухого "можно" от Зеры, он всё же провёл по грубой коже. Теперь слух и осязание помогали ему видеть. Услышать заключённого у парня получилось без проблем, а вот почувствовать - нет. Саймон не мог верить Зере. Он хотел этого, но что-то внутри всё ещё останавливало его. "Очередной предатель", - шептал на ухо страх, заставляя леденеть внутри. Верить в то, что Зера может им оказаться, Саймону хотелось в самую последнюю очередь. Он уже решился довериться ему. И, чтобы больше не мучиться, Саймон постарался обмануть себя, заставив все сомнения на время утихнуть. Одного прикосновения не должно было хватить для этого. Но уже от него парню стало в разы легче.
- Завтра? - спросил Зера, смотря в противоположную от Саймона сторону. Тот, сжав протянутую руку соседа, на выдохе произнёс: "Завтра". Теперь всё было решено. Неизвестно как, заключённые должны были сбежать. У Саймона был подробный маршрут. За три побега он смог неплохо запомнить его. Но была одна проблема: парень визуально помнил все повороты и двери, в которые стоило стучаться, а в какие нет. Но помнят ли ноги, куда следует идти после выхода из камеры? А руки смогут определить, та ли ручка двери сейчас в ладонях? Парень брал на себя слишком большую ответственность за удачное исполнение побега. Он не был уверен в своих силах, но ждать, пока эта уверенность появится, не собирался. Она могла и вовсе не объявиться, а помирать в грязной камере ему и впрямь не хотелось.
У Зеры было зрение. Сила - также важный козырь. Но будет ли ему по силе слушаться Саймона? Верно определять направление и двигаться по чётким указаниям, не спутав ничего? Парень не сразу спохватится, когда Зера совершит ошибку. А когда это произойдёт, что-либо менять может быть поздно. Зере следовало побороть свой топографический кретинизм, из-за которого ни один из его побегов так и не оказался удачным. Не одному Саймону будет тяжело в предстоящем побеге. И до завтрашнего дня, до которого оставались считанные часы, каждый из заключённых должен был морально подготовиться. Либо они покидают тюрьму завтра, либо никогда.
По прошествии нескольких часов, за которые солнце успело подняться над горизонтом, настала пора действовать. Саймон откровенно не знал, как Зера собирался вытащить их из камеры. А именно Зера должен был это сделать, так как сам парень просто не увидел бы охранника, с которым ему пришлось бы расправляться. Человек, которому было велено беспрерывно находиться у камер, конечно же этого не делал. И не потому, что не боялся наказания начальства. Просто никому не хотелось торчать на одном месте и преимущественно пялиться в противоположную камеру. Вид заключённых был ужасен, и никто не хотел любоваться ими по собственной воле. Поэтому иногда охранники брали небольшой перерыв, для того, чтобы справить нужду или пообедать, и уходили, не думая поставить на своё место кого-нибудь другого. Именно в эти промежутки Саймон и Зера общались, готовясь к побегу. По-другому парней, за такие разговоры при посторонних ушах, давно бы наказали, и как следует, чтобы никто впредь и не думал покидать камеры. Но заключенные не были глупы и сразу замолкали, когда слышались шаги. Сейчас же, вновь сидя в тишине, они дожидались, когда охранник вернётся на свой пост. Зера сказал Саймону сидеть тихо и ждать его команды. Как только всё будет готово, он подаст сигнал, и парню придётся в срочном порядке покинуть камеру и уже вести Зеру к выходу. Парень не стал возражать, прижавшись спиной к холодным прутьям и принявшись вслушиваться в шумы, которые наполняли блок Е-03. И вот среди надрывающегося кашля, нескончаемых грязных ругательств, мольбы о пощаде и несвязной болтовни, послышались шаги. Молодой охранник, всё ещё зевая, направлялся к той камере, к которой его приставили меньше недели назад. Повернувшись к прутьям спиной и уставив безразличный взгляд на противоположную камеру, парень и не услышал, как сзади кто-то поднялся. Ничего не успев сделать, он уже оказался притянут к прутьям. Цепочка от наручников обвила горло, перекрывая доступ к кислороду. Принявшись задыхаться, охранник не смог проронить ни слова. А Зера, душивший его по ту сторону камеры, склонился над самым ухом дёргающегося и вырывающегося парня, тихо прошептал: "Если издашь хоть звук - убью!" Спорить с опасным заключённым охранник не стал. Темнота уже застилала глаза, а лёгкие горели от недостатка воздуха. Парень был готов сделать всё, чтобы не задохнуться. Как только Зера понял это, прозвучали следующие слова: "Ключи от камеры и наручников. Быстро!" Одной рукой охранник продолжал держаться за цепь, так как своей хватки Зера не ослабил, а второй лихорадочно обыскивая карманы, пытался достать ключи. Как только он их нащупал, то тут же достал и протянул назад, заведя руку за голову. Зера вырвал ключи и кинул назад, лишь сильнее сводя цепь на шее. "Спасибо". - Послышался предсмертный хрип. Руки опустились по швам, голова повисла, а тело больше не билось в конвульсиях. Охранник мешком свалился на пол. Другие заключённые начали паниковать, но одного взгляда Зеры хватило, чтобы весь поднимающийся шум вмиг утих. Саймон ничего из этого не видел, зато прекрасно мог слышать. Он слышал, как задыхался и хрипел охранник, слышал звон упавших на пол ключей. Пошарив рукой по полу, он наткнулся на них. На ощупь постарался избавиться от наручников, что вышло не сразу. Только тогда, когда Зера освободился, Саймон смог справиться с оковами. Растирая запястья, парень не верил, что у них получилось. "Но это только начало", - тут же спустил себя с небес на землю Саймон. И действительно, предстоящий путь был гораздо сложнее. И тут Зера один уже не справится. Настала очередь парня показать, на что он способен.
Зера также избавился от наручников. Отворив дверь, он скомандовал двигаться. Саймон, поднявшись, держась за решётку, неуверенными шагами направился к выходу. Выставив одну руку вперёд, он пытался никуда не врезаться. Заметив это, а также видя, сколько времени это занимает, Зеро чертыхнулся, схватил Саймона за вытянутую руку и резко дёрнул на себя. "Твоя задача говорить, куда идти и быстро перебирать ногами", - раздался голос Зеры над самым ухом. Парень вздрогнул, но в следующую секунду кивнул. "Только не так быстро. Мне надо сориентироваться", - попросил об одной единственной вещи Саймон. Зера, понимая, что слишком спешить не стоит, согласился с этим, почему, не задавая быстрый темп, стал двигаться к концу блока. Саймон поспевал за ним, пытаясь определить, в том ли направлении они двигались. Пока путь был верным, и заключённому не понадобилось что-либо говорить. Вдруг Зера остановился. Налетев на него, Саймон спросил, в чём же дело. Зера взглядом указал на надзирателя в конце блока. Потом вспомнив, что его бывший сосед по камере не видит, проговорил шёпотом, что придётся немного подождать.
- Я избавлюсь от надзирателя, а ты пока напряги мозги и вспомни, куда именно нам идти, хорошо?
- Постараюсь, - только и ответил Саймон, прижимаясь к стенке. Конец блока Е-03. И куда же дальше? Саймон точно помнил, что после блока С-09, в блоке D-78, была столовая, у которой его поймали в первый раз. Через пару камер от столовой находилась дверь, которая вела в следующий отдел блока, где ему и удалось обнаружить путь к паровым котлам. Получалось, что сейчас парням следовало просто добраться до нужного блока и найти определённую дверь. Услышав приглушённый крик и шаги, приближающиеся к нему, парень только сильнее прижался к стене. И только после смешка смог перевести дух.
- Не бойся так. - Зера взял Саймона за руку и потянул вперёд. - Говори, куда теперь. - Сердце парня бешено колотилось, наровясь выпрыгнуть из груди в любой момент. Блуждая в темноте, он пытался почувствовать то направление, в котором им нужно было двигаться. Ощущения врали, путались в голове. Ноги заплетались и готовы были подкоситься в любой момент. Но парень, несмотря на временное дезориентирование, которое происходило каждый раз, следовало заключённым преодолеть один блок, держался вполне неплохо. Крепко сжимая руку Зеры, он не сразу хотел её отпускать, когда заключённому предстояло справиться с очередным препятствием на их пути. Один раз Саймон даже ляпнул: "Не отпускай меня". Парень на секунду остановился, окинув его взглядом. На лице отчётливо читалась тревога и страх и боязнь оказаться в огромной тюрьме совершенно одним, без чьей-либо руки, которая смогла бы провести его. Темнота давно окружала парня, но теперь, когда он знал, что не находится в родной камере, страх достиг своего предела. Он каждый раз дёргал головой, когда слышал какой-либо подозрительный звук. Боялся оставаться у камер, не видя, кто там находится. Не мог сразу собраться с мыслями: те расползались в голове, никак не желая вырисовывать целую картину. Сейчас Саймон выполнял роль навигатора, и только от его слов зависела как минимум половина успеха. Ошибаться было противопоказано. Но Саймон чувствовал, что ещё чуть-чуть, и он окончательно запутается в том, что творилось в невидимом для него мире. Поэтому отпускать руку с каждым последующим разом было всё тяжелее и тяжелее. Но Зера был вынужден уйти, чтобы потом обязательно вернуться.
Не прошло и двух часов, как парни добрались до нужной решётки. С прошлого побега Саймона она ничуть не изменилась. Скорее всего, в тюрьме пришли к мнению, что больше никто не решит воспользоваться ей не по прямому назначению. А вероятность, что Саймон в очередной раз попробует бежать была практически равна нулю. Практически. И как раз в этот отличный от нуля процент Саймон и вошёл. Вместе с Зерой ему удалось в третий раз пробраться к узкому коридору, по одну сторону усеянному трубами, который вёл в котельные. Зере пришлось идти первым, так как впереди ждала запертая дверь. Один раз Саймону удалось снести её с петель. Во второй раз, очевидно, заключённый с этой задачей не справится. А вот Зера мог решить эту проблему. Оставалось только преодолеть путь до двери. Пар по-прежнему вырывался из некоторых труб, обжигая неприкрытую кожу. Парень забыл об этом упомянуть, благодаря чему у Зеры добавилось ожогов. Узнал об этом парень по характерному шипению. Не трубы, конечно, а Зеры.
- Какого чёрта?! - уже хотел было возмутиться сбежавший заключённый, как тут Саймон прервал его. Не время и не место для того, чтобы обращать на такие мелочи столько внимания.
- Аккуратнее и смотри, куда идёшь. Как только доберёшься до двери, остановись и сообщи мне. Выбивать её сразу нельзя.
- Почему это? - поинтересовался Зера, продолжая продвигаться вперёд. Саймон, двигаясь следом, ничего не говорил. Он молчал, пытаясь сконцентрироваться на пути, который ему предстояло преодолеть, а не на разъяснения.
Как только Зера дошёл до двери, он, как и просил Саймон, остановился. Уперевшись в некогда бывшего соседа по камере, Саймон подождал несколько минут, прислушиваясь. Вначале он припал ухом к двери, потом обернулся в сторону решётки, через которую они попали в узкий коридор. Со стороны блока D-78 неожиданно раздалась сирена. Как только парень её услышал, сразу же крикнул: "Давай!" Зера, поняв, чего именно ожидал Саймон, со всей силы навалился на дверь плечом, снося её с петель. Дерево затрещало, падая на пол. В котельной никого не оказалось. Поначалу Зера ожидал множество работников, сбежавшихся на шум, но Саймон поспешил успокоить его:
- Я попросил тебя медлить не только для того, чтобы я поспевал, но и чтобы мы смогли прибыть вовремя. Сейчас у работников котельной перерыв. Из-за сирены они не должны были узнать о нашем прибытии.
- А раньше посвятить меня в свои планы не думал? - возмущение в голосе Зера и не пытался скрыть, что лишь рассмешило Саймона. Потянув парня за футболку в сторону двери, ведущей в водосток, парень отвечал:
- Я был более чем уверен, что ты всё испортишь.
- Точно ублюдок, - прошипел Зера, хватая парня за руку и уже самостоятельно ведя туда, куда нужно.
- Не больший, чем ты, - послышался незамедлительный ответ. Не убирая руки, парень двигался за Зерой. Говоря ему, куда следует свернуть, чтобы поскорее добраться до очередной решётки, отделяющей их от свободы, Саймон начал поторапливаться. Он уже более уверенно чувствовал себя на ногах. Темнота вокруг продолжала путать мозг, из-за чего Саймон иногда оступался. Но Зера всегда успевал подставить плечо, не позволяя парню рухнуть лицом вниз. Не время падать, когда до долгожданной свободы оставалось не больше нескольких метров. У обоих парней не переставало щемить сердце в груди: скоро их заветная мечта осуществится. Скоро свет прольётся, разъедая тьму вокруг. Скоро, совсем скоро.
- Замок, - произнёс Зера, глядя на очередную на его пути решётку. Сбежавшие были в водостоке и лишь решётка, дверь, ведущая через которую была закрыта на замок, отделяла их от канализации, ведущей к выходу. За ней больше не будет препятствий, так как владения тюрьмы заканчивались. Лишь труба, вместе с отходами ведущая к свободе. Саймон был готов проплыть весь зловонный мусор, сбрасывающийся вниз, только чтобы сбежать отсюда. Зера также вряд ли бы стал брезговать. Никто не остановился, если бы не замок. В прошлый раз именно из-за него Саймон и прокололся. Ключа не было, разломать его без подручных средств нереально. А сообщить Зере о том, что могло их ждать впереди, Саймон не удосужился. Парень думал, что заключённый сможет справиться с любой проблемой. Но Зера не являлся всесильным. Никто им не был.
- Только не говори мне, что это конец. - Саймона всего начало трясти. Столько нервов было загублено, столько сил истрачено, и всё попросту. Парень отказывался в это верить.
- Нет. - Послышался скрип. Саймон не верил своим ушам. Поначалу он и не понял, что именно скрипнуло. Но когда до него дошло, столько вопросов разом заполнили голову, что заключённый даже не смог ни один из них озвучить. Но Зере и не следовало задавать вопросы. Он и так мог видеть реакцию Саймона на его действия.
- Бежим, - сказал Зера, в который раз хватая парня за руку и таща на выход. Никаких объяснений, ничего. Зера решил не посвящать Саймона в то, каким именно способом он смог открыть дверь. А парень больше и не думал спрашивать об этом. Он был слишком удивлён, чтобы что-то спросить. Вначале от того, что они пропали. Потом - что им удалось спастись. Сейчас Саймон не знал, куда бежал. Свобода? Та долгожданная и манящая, о которой он грезил сутками напролёт, когда ещё не расстался с надеждой на светлое будущее? Тот свет, что он всегда видел где-то вдалеке? Тепло и сухость, коих так не хватало в камере? Всё это тут, стоило руку протянуть. Саймон не верил. Не мог поверить в то, что скоро кошмар и впрямь закончится. Если бы слёзы могли течь по его щекам, то именно сейчас Саймон должен был растирать их грязными пальцами по лицу.
Острая вонь ударила в нос. Но никто из бывших заключённых не остановился. Парни с уверенностью прыгнули в воду с отходами. Только по ней можно было выбраться на белый свет: канализация вела к речке, через которую парни и могли попасть на волю. Речка опоясывала крутой обрыв, у подножия которого и расположилась тюрьма. Именно к нему и пришлось бежать, так как все остальные пути были перекрыты. Речка слишком глубока, чтобы пройти через неё, а вплавь Саймон ни за что бы не добрался до соседнего берега. Зера вполне мог бросить его, так как своей цели они уже добились: заключённые оказались на воле. С этого момента их пути должны были разойтись. Но Зера не собирался бросать Саймона. Двигаться же к тюрьме сродни самоубийству: весь периметр давно окружён. Даже сейчас до ушей сбежавших доносились отголоски тревоги. Оставался один путь - на обрыв. С него также не было выхода, зато у парней было немного времени насладиться свободой, пока охрана не догонит их.
Про то, что выхода, как такового, не оказалось, Саймон понял сразу, по медлительности Зеры. Парень помнил и про реку, и про то, что переплыв её, у Зеры появлялся шанс спастись. Но Саймон был обузой. Поэтому и пришлось подниматься как можно выше. Пока собаки не взяли их след, у парней было время обдумать ситуацию. Но Саймон не желал думать.
- Ничего, - пытался успокоиться Зера. Мыслей не было, голова поворачивалась то к чернеющему зданию тюрьмы, то к обрыву. Стоя у самого края, Саймон, расправив руки, повернул лицо к садящемуся за горизонт солнцу. Панику Зеры он старался не замечать. Парень впитывал тепло, пытался вобрать в лёгкие как можно больше свежего воздуха. Он хотел почуять свободу, почувствовать каждой клеточкой своего тела. Увидеть её.
Неожиданно возня сзади прекратилась. Беспокойные речи Зеры также перестали доходить до ушей. Сбежавший заключённый притих. Сидя поодаль от Саймона, он уже молча наблюдал за ним. Взгляд упал на заходящее солнце. В падающих лучах фигуры парня практически не было видно. Слишком ярко для глаз Зеры.
- Знаешь, что... - немного погодя, начал заключённый. Медленно поднимаясь с влажной травы, на которую он присел на несколько минут, Зера встал напротив Саймона. Сзади доносились свистки и лай собак. Их заметили. Две фигуры, стоящие на краю обрыва, не смогли остаться незамеченными. И Зера совершенно не удивлялся, что сейчас к ним спешили охранники. Он не сдвинулся с места, не собираясь в срочном порядке бежать, лишь бы не оказаться снова в оковах. Парень всё это время твёрдо стоял на ногах и глядел в спину Саймона, который уже как несколько минут стоял на самом краю.
- Ничего не говори, - перебил его парень и, оборачиваясь, добавил на прощание. - Спасибо тебе, Зера. Спасибо и прощай. - Только последние слова слетели с сухих губ, как Зера рванулся вперёд. Лишь в последнюю секунду он понял, что именно собирался сделать Саймон. Тело парня скрылось из виду, камнем полетев вниз, в воду. Река была глубокая, дно каменистое. Высота обрыва не позволяла выжить обычному человеку. А тому, кто несколько лет был взаперти и практически полностью истощён - тем более. Зера не успел остановить парня от прыжка, не смог вовремя протянуть руку и ухватиться за оборванную рубаху, притянув парня к себе. Саймон полетел вниз, погибая за пределами тюрьмы.
По каменному минуту назад лицу прошёл ужас. Зера, запнувшись, выкрикивая имя Саймона, кинулся к обрыву. Глядя, как его тело пожирали взбушевавшиеся волны, и как в следующую минуту вода багровела, Зерой овладела дрожь. Охранники уже окружили его. Выход один - прыгать? Но вместо того, чтобы попробовать схватить сбежавшего, начальник поискового отряда спокойно подошёл к Зере, даже и не думая надевать на него наручники.
- Неужели всё-таки ушёл?
- Я слега перегнул палку. - Зера постарался вернуть прежнее выражение лица, но шок от случившегося сильно отпечатался на нём. Пот выступил на лбу, зрачки сузились, руки трясло. Как бы Зера ни пытался взять себя в руки, у него это откровенно не получалось.
- Что стряслось, Зера? Выглядите неважно.
- Просто не каждый раз заключённый кончает жизнь самоубийством, - поясняет парень, расталкивая столпившихся работников.
- А что нам с ним делать? - спрашивал охранник, указывая вниз.
- Мне без разницы, - отрывисто отвечал Зера, стараясь как можно быстрее уйти с обрыва. Те, кто остался, подошли к краю, глядя вниз на ещё не успокоившуюся воду.
Зера являлся одним из надзирателей тюрьмы, в которой отбывал своё наказание Саймон. Работал он в совершенно других блоках и ни разу не пересекался со знаменитым заключённым, которому удалось покинуть свою камеру целых три раза. Он слышал, как с ним поступила охрана и другие надзиратели. Против ничего не высказывал. Зере было всё равно, что делал какой-то там заключённый. Но когда на одной из планёрок было выдвинуто решение окончательно сломить Саймона, он неожиданно выступил добровольцем. Авантюра с перевоплощением в заключённого и псевдо побегом показалась ему забавной. Тюремщики опасались четвёртого побега. Убивать заключённых им права никто не давал. А вот изничтожать их морально - никаких запретов не было. Вообще, то место, где работал Зера, сложно было назвать обычной тюрьмой. Оно ей, по сути, и не являлось. Скорее персональный ад, куда, без суда и следствия, справлялись все неугодные влиятельным людям личности. Незаконную работу такого учреждения тщательно прикрывали. Саймону просто не повезло попасть именно в него. Туда, где закон не властвовал изначально.
Зера согласился сыграть заключённого. По плану он должен был спровоцировать Саймона на очередной, последний побег, после чего парней должны были поймать на обрыве. Там правда и всплыла бы наружу. Таким способом было решено окончательно искоренить в Саймоне всякие мысли о побеге. Сделано же это было также и для того, чтобы ни один заключённый, оказавшись его настоящим соседом, не смог бы добиться помощи у некогда неугомонного заключённого. Ремонт требовалось делать не в одном блоке. Камер катастрофически не хватало, из-за чего рано или поздно к парню подселили бы кого-нибудь другого. И этот "кто-то" вполне мог предложить Саймону попытку сбежать вдвоём. Для того чтобы избежать этого (несмотря на отсутствие зрения, в голове у парня остался маршрут, который мог привести его к свободе), Зеру и подсадили к нему. Ему не пришлось слишком сильно играть - парень всё равно ничего не видел. Так, каждый "убитый" охранник, на самом деле лишь имитировал собственную смерть. А сирена не была включена до тех пор, пока сбежавшие не направились к котельным. В комнате с паровыми котлами также было пусто по приказу Зеры. Он даже имел ключ от канализации. Всё было рассчитано, всё сделано для того, чтобы в очередной раз позабавить тюремщиков и вновь поиздеваться над заключённым. Вот только никто не учёл того, что Саймон мог упасть с обрыва. И что конец у этой истории действительно выйдет печальным.
Саймон ненавидел предателей. Ненавидел их настолько, что готов был выжить, чтобы свершилась кровавая расправа. Готов был на всё, чтобы выбраться из заточения, чтобы поднявшись после очередного удара, наконец, нанести свой. Саймон был готов на всё это, но только не в случае с Зерой. Он был предателем, но не для него. Попросту не успел им стать. Являлся тем, кто должен был вонзить нож в спину, но вместо этого только подарил долгожданную свободу. Парень не знал о его истинных намерениях, не знал, кто он есть на самом деле. Он попросту не хотел быть обузой для того, кто смог открыть перед ним все двери. Кто позволил встретить последние секунды своей жизни не в заточении, в непроницаемой тьме и отвратительной грязи, а на свежем воздухе, под сводом облаков и в свету ярких солнечных лучей. Солнце садилось, и Саймон не хотел дожидаться ночи. Только не тьма, только не она. Снова. Всего один шаг отделял его от истинного спасения. И он, не жалея об этом, сделал его. Теперь парень покоился на дне реки с проломленным об подводные камни черепом. Он улыбался. А Зера навсегда забыл, что такое улыбка.
После того, как один из обвинённых предпочёл смерть заключению, Зера долго не мог приступить к своим обязанностям. От помощи психологов наотрез отказался, запершись в кабинете и не пуская туда никого в течение дня. Дверь на замке, ни на какой стук не было реакции. Зера всё ещё не мог отойти от поступка Саймона. От того, что тот сделал с такой лёгкостью. Парень помнил, как говорил заключённому о том, что находясь на краю гибели, единственное, что он будет делать, это молить о пощаде. Саймон и не думал просить жизни, без колебаний вступив в обжигающие холодом объятья смерти. Ни секунды на размышления. Теперь Зера видел: Саймон давно всё решил. Он действительно не собирался выжить. И, как предполагалось, умирать в тюрьме также не был намерен.
Спустя неделю Зера вернулся в строй. Ни в каких заданиях, как-либо связанных с внедрением в среду заключённых, он больше никогда не участвовал, сразу отказываясь. На обрыв Зера также не поднимался. Больше ни разу в своей жизни. Только иногда, раз в несколько месяцев, можно было разглядеть, как кто-то медленно бродил по берегу реки и кидал что-то в неё, останавливаясь, долго всматриваясь куда-то, будто пытаясь разглядеть, что скрывала движущаяся вода. На следующий день у каменистого берега можно было обнаружить несколько помятых водной гладью цветов.