Аннотация: - Чижик-Пыжик, где ты был? - На Фонтанке водку пил. Городской романс
- Стас!
- Майка, ты!
- Ой, надо же! Узнал...
- Ты не изменилась.
- Ну конечно!
- Почти... Прекрасно выглядишь.
- А ты всё тот же. Даже помолодел.
- Спасибо.
- Как жизнь?
- Нормально, хорошо.
- Понятно. Исчез, не звонишь...
- Работы много было.
- А сейчас? Заказы есть?
- На жизнь хватает.
- Что-то серьёзное? Или так, беллетристика?
- По-разному.
- Всё фасады рисуешь?
- Ну да. Я же архитектор.
- А у меня муж умер.
- Да ты что?!
- Скоро год уже.
- В Париже?
- Да. Остановка сердца.
- Сочувствую.
- А я замуж вышла, Стас.
- Давно?
- Не очень.
- Поздравляю. За француза?
- Нет, он русский. Но живёт во Франции.
- А ты?
- То здесь, то там. Ой, дождь пошёл!
- Ты без зонта?
- Давай зайдём куда-нибудь. Помнишь то кафе?
- Конечно.
- Ты не торопишься?
- Да нет... Не очень.
***
Серый город, омытый последним августовским ливнем, прощался с летом. Стас перешёл Аничков мост, свернул на набережную Фонтанки, по направлению к Летнему саду. Вспомнив, что он закрыт на реконструкцию, остановился, прислонился к парапету. Под ним неторопливо катились к Неве равнодушные тёмные волны. Сердце учащённо колотилось, словно рвалось вслед за ними, не желая возвращаться домой.
Напрасно он согласился зайти в это кафе, понадеялся на свои силы. Стас не был там пять лет -- с того дня, как встретил Элю. Здесь, на Аничковом мосту. Она всегда была чужой, посторонней -- этой гранитной набережной, равнодушной толпе, этому городу, этому миру.
Стас понимал, что мало кто назвал бы её красивой. По-настоящему хороши были только её распахнутые, полные любви огромные глаза. Когда она смотрела на него, её неправильное тонкое лицо освещалось изнутри каким-то странным светом. Таким же чуждым этому миру, как она сама. И казалось ему прекрасным, неземным - единственным лицом на свете.
В тот день, пять лет назад, она его не видела. Он возвращался из издательства домой - они только что переехали в новую квартиру. Решил пройтись пешком по Невскому - и увидел её.
В суетливой толпе она выглядела заблудившимся ребёнком. Беззащитным, потерянным. В глубине души Стас был таким же. Лика давала ему чувство защищённости, стабильности. Уверенности в завтрашнем дне.
Рядом с Элей его штормило, ураганом сносило крышу. Крышу тростниковой хижины, в которой он мечтал жить с ней когда-то. На берегу безбрежного океана.
Но океан -- опасная стихия. В сильный шторм не спасёт никакая хижина. А от цунами вообще можно укрыться только в бункере. Лика сумела выстроить для него такой бункер. За это Стас был ей безмерно благодарен.
С каждым годом становилось всё легче терпеть её рядом с собой. Жена ему не докучала - просто всегда оказывалась под рукой, когда ему было необходимо хоть чьё-то присутствие. Он любил одиночество, но не умел жить один. Пытался и не смог. Поэтому и появилась Лика.
Когда он начинал задыхаться в бункере, возникала Эля - как спасение, непостижимое, непредвиденное, невозможное чудо. Глядя в её распахнутые, полные любви огромные глаза, он вновь дышал полной грудью. А потом его захлёстывал цунами. И он спасался в бункере.
В тот день, пять лет назад, Стас бежал от неё со всех ног. Только бы спастись, укрыться от цунами. Пока ещё не поздно. Пока он не увидел эти полные любви, огромные глаза, распахнутые ему навстречу. Пока мир не перестал существовать и почва не уплыла из-под ног. Которыми он уже так основательно врос в этот асфальт, в этот серый город.
Ноги сами привели его в то кафе. Он сел за столик, что-то заказал. Сейчас Стас уже не помнил, что именно. Вскоре к нему подсела Майя.
Её муж, театральный режиссёр, подолгу жил во Франции, и она коротала одинокие вечера, как умела. Цунами прошёл стороной, и ему не хотелось возвращаться в бункер. Надо было только переждать шторм. И Стас согласился поехать к ней домой.
До этого он никогда не изменял жене, и после - тоже. Лика быстро их вычислила. Когда родился долгожданный сын, Стас какое-то время почти не думал об Эле. Майю он с тех пор не видел. И лишь однажды встретил Элю.
Ему заказали обложку двухтомника довольно известного поэта. Неплохого поэта, кстати. Стас вновь увидел её в толпе - на презентации издания, во время автограф-сессии.
В тот раз она не выглядела брошенной, потерянной. Её озарённое лицо казалось совсем юным, прекрасным как никогда. Получив подпись автора, Эля наконец подняла на него глаза - огромные, лучистые, полные любви.
Как всегда при встрече с ней, его охватила дрожь - на этот раз не шторм, не ураган, - скорее, лёгкий бриз. Она протянула ему на подпись раскрытый первый том. Стас запомнил номер страницы - пятидесятая. И то стихотворение выучил наизусть.
Прошлым летом он оставил свой экземпляр в гостинице, на Кипре, где отдыхал с семьёй. Там было море, солнце, голубое небо. И ни намёка на шторм или цунами. Только сильный ветер, обычный для этого времени года.
Получив его подпись, Эля поблагодарила, развернулась и ушла. Просто ушла и всё, не дождавшись конца автограф-сессии. Стас много раз спрашивал себя: а если бы она осталась? В тот день ему совсем не хотелось возвращаться в бункер. И бежать от неё тоже не хотелось. На этот раз ушла она.
Наверное, всё правильно. Ей всё равно не удалось бы удержать его надолго - как не удавалось удержать надолго ничего и никогда. Рано или поздно он вернулся бы в бункер. В надёжный, комфортабельный, утеплённый бункер. В котором провёл столько лет и откуда нет возврата.
Он достал из внутреннего кармана куртки пожелтевшую чёрно-белую фотографию. Юное женское лицо с огромными печальными глазами. Этот снимок ему прислала Эля. Она тогда жила далеко, в другом городе. А он жил здесь, один. Он не мог долго жить один. Поэтому появилась Лика.
Стас вглядывался в эти поблекшие, почти прозрачные глаза. Она смотрела так, как будто знала, что будет с ними дальше. Понимая, что он ни в чём не виноват.
Он не виноват в том, что никогда не умел жить в хижине. В том, что она не умела всего того, что умеет Лика. Так и осталась чужой, посторонней - этой гранитной набережной, этому серому городу, этому миру.
Стас тяжело облокотился о парапет, закрыл глаза, разжал пальцы. Когда он вновь взглянул вниз, там не было ничего и никого. Только осенняя Фонтанка лениво катила к Неве свои холодные, тёмные, равнодушные волны.