Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Щенок, главы 0-3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не всегда то, что вы видите, является тем, чем кажется
  Пролог
  --------------------------------------------
  Тихая улица с крошащимся асфальтом. Обшарпанные пятиэтажки, грязные дворы, дымящие трубы ТЭЦ через дорогу. Вороны и голуби привычно роются в вонючих отбросах. Чахлые деревья уныло помахивают остатками желтой листвы. Моросит нудный дождь. А серое низкое небо стремится расплющить любого, кто осмеливается взглянуть в его тусклое чрево.
  
  Стайка подростков скучает на детской площадке. От нечего делать они сосут папиросу за папиросой, сплевывают и вяло переругиваются. Ждут вечера, когда можно будет вытянуть бутылочку-другую и по темному времени суток развлечься на соседнем пустыре.
  
  Взрослых не видно, и подростки, осмелев, начинают орать во все горло. Одно из окон второго этажа тут же открывается. Оттуда выглядывает дородная молодая женщина и, послав вниз тягучую струйку слюны, принимается шипеть:
  - Вы чего тут развыступались, твою мать? А? Сейчас, нахрен, Жорку моего разбудите, - она обводит вылупленными глазами компанию. - Реально встрять захотели, что ли? Сёреня-то мой ждать не будет. Ага. Уделает в натуре до синих соплей. Левка, засранец, ты чего, не слышишь меня?
  
  Тетка снова сплевывает и внимательно следит за траекторией своего плевка. Компания затихает, с Серёней связываться никому неохота.
  
  - Ага, - подытоживает женщина. - Вот так-то, блин.
  
  И со стуком захлопывает раму. Чернявый Левка независимо расправляет сутулую спину, поводит большим носом, оглядывается в поисках козла отпущения. На его счастье со стороны улицы показывается мальчишка лет четырех, коротко стриженный, с большими оттопыренными ушами и тонкой шеей. Давно не мытые руки пацаненка засунуты в карманы грязных штанов, голова опущена. Чернявый немедленно оживляется:
  - А-а, Тузик! Поди-ка сюда, блин. Слышь, чего говорю?
  
  Мальчик вздрагивает, кидает быстрый взгляд в сторону компании и, сжавшись еще сильнее, торопливо топает в сторону.
  
  - Эй, ты чего, в натуре? Не понял, что ли? - почти радостно уточняет Левка.
  
  Пацаненок не отвечает, а подростки вокруг чернявого принимаются гоготать в предвкушении потехи. Тогда Левка, солидно цыкая зубом, лениво поднимается и в несколько неспешных шагов настигает малыша.
  
  - Не слушаться взрослых - очень плохо! - серьезно заявляет Левка, подхватывая того за шкирку. - Ты в курсе?
  
  Мальчик вскрикивает, прижимает кулачки к груди и замирает.
  
  - Тяв-тяв, Тузик. Тяв-тяв, да? Папаня-то сегодня не привязал тебя, в натуре? - расплывается в ухмылке чернявый. - Отпустил гулять без поводка?
  
  Компания начинает ржать. А окрыленный успехом заводила ловким ударом толкает мальчишку в грязь.
  
  - Тебе повезло, вонючка! - завершает он представление. - Сегодня я добрый.
  
  Тузик больно стукается плечом и сморщивается в преддверии слез. Но вдруг, испугавшись чего-то, он широко раскрывает глаза и кричит, указывая в серое небо. Лицо мальчишки под разводами жидкой грязи бледнеет.
  
  Подростки переглядываются, смотрят вверх, пожимают плечами.
  
  - Да он же дебил, чего с него взять? - говорит один.
  - Да брось, блин. Ты чего не видел, что ли, ту херовину? - отвечает другой.
  - Какую еще такую, твою мать, херовину? - вмешивается Левка. - Ты обдолбался, что ли?
  - Ну, в небе, блин, - поясняет тот. - Она такая, хрясь, за тем домом. Хлобысь!
  - Ага. Прям отсюда вижу, - оттопыривает нижнюю губу Левка. - Пошел ты... Мудозвон, блин.
  - Сам такой, блин.
  
  Переругиваясь, подростки возвращаются на скамейку. И только один, ковыряя размякшую от мороси землю, еще долго пялится то на Тузика, то в небо.
  
  Глава 1
  -----------------------------------------------
  Тузик толкает незапертую щелястую дверь в квартиру на первом этаже. Осторожно пробирается в кухню, стараясь не разбудить спящую под столом в большой комнате мать. Принимается рыться в шкафу в поисках еды.
  
  Хлопает дверь, в проеме показывается нетвердо держащийся на ногах отец с пакетом в руках.
  
  - А-а, Тузя, и ты здесь, малец! - рокочет батя, покачиваясь из стороны в сторону. - Все детки свалили, а ты при родоках. Молодца! Слышь, Любка, - обращается он к спящей женщине. - Ты малого-то сегодня кормила, твою мать? Эй!
  
  Женщина начинает возиться, чмокать губами, но так и не встает. Тузик вжимает голову в плечи, стараясь казаться еще меньше и незаметнее. Растягивает рот в жалкой ухмылке, ведь тяжелая рука отца ему хорошо известна. Мужчина вновь старается сфокусировать глаза на сыне.
  
  - Да ты чего, блин, все шкеришься? Вот дурилка, нахрен. Счас жрать будем, папаня пельмени купил. Утю-тю, моя Тузя, - делает он мальчику козу толстыми пальцами с обломанными черными ногтями.
  
  Тузик заливается натужным смехом, смешно растопыривает руки. Отец крякает, выдыхает перегаром, вытаскивает из пакета ломоть хлеба, бросает пацану. Затем распрямляется и идет в комнату.
  
  - Эй, Любка! Любка, твою мать, тудыть-растудыть! Хватит, блин, бока отлеживать. У-у, стерва! - отпинывает он пустую бутылку. - Опять без меня целую выжрала! И, поди, еще с этим раздолбаем Косым. Вставай, говорю! - мужчина хватает жену за руку и втаскивает на продавленный диван.
  
  Обнюхивает емкости на столе. Обнаружив остатки воды, выплескивает женщине в лицо. Та бормочет, разлепляет глаза, бессмысленно смотрит по сторонам, потом опять старается прикорнуть на валике дивана.
  
  - Да просыпайся же ты, нахрен! - в сердцах пихает он ее в бок. - Мужик с ночной смены пришел, блин. Его кормить пора.
  
  Мать наконец шевелится, со стоном садится, трет заплывшее лицо.
  
  - Я, короче, пельмени купил. Ты свари на нас двоих. Ну и на Щенка. Больше никого нет.
  
  Женщина поворачивается к нему, некоторое время непонимающе смотрит.
  
  - Тебе получку, что ли, дали, блин? - спрашивает она.
  - Ну, типа, дали. И чего?
  - А водяры-то принес? - уточняет Любка.
  - Ну, принес. Но, по ходу, ты и так не скучала, сволочь.
  
  Женщина откашливается, потом ее взгляд останавливается на настенных часах.
  
  - Нихрена себе! - начинает она. - С ночной смены он пришел, блин! Ты посмотри на время, козел! Ты где шлялся, твою мать?? - женщина со злобой шарит глазами по лицу мужа. - Смотри-ка, блин, уже и нажраться успел! Всю получку, поди, пропил, скотина!
  
  Она ощеривается и, сжав кулаки, принимается колотить мужчину, куда придется. Тот закрывается локтями, мотает головой. Потом с силой отталкивает женщину.
  
  - Да ты достала уже, блин! Ну, расслабились маленько с мужиками, и чего? В чем проблема-то, нахрен? Ты, по ходу, тоже времени не теряла. Косой, что ли, опять лыжи намастрячивал?
  - Ну, Косой. Ну, принес пузырек. Что с того-то? Ты же мне ничего не оставил, мудила. Сам отходит перед работой, а я-то, блин, при чем? Давай получку, пока всю не истратил!
  - Пошла нахрен, коза! Моя получка, как хочу, так и трачу. Сечешь?
  
  Женщина несколько секунд с ненавистью смотрит на него.
  
  - Ты, Вован, вообще оборзел, в натуре. У Тузика башмаков на зиму нет, у Аньки - пуховика. А Лютя, ты про него-то забыл?
  - Лютя уже большой пацан, сам перебьется, - угрюмо морщит лоб мужчина.
  - Ага, - взвивается мать. - Путается, хрен знает с кем! Менты пришьют что-нибудь да заметут в тюрягу. А он у меня такой краси-и-ивенький вышел, - слюняво изгибает она губы. - Такой ла-а-адненький. Жалко будет, если загребут. Я бы с внучочками от него еще ништяк бы понюнькалась.
  - Чего?? - вылупляется на нее мужчина. - Внучочками? Мал он еще для них. Во дает баба! Да тебе еще со своим Щенком нюнькаться не перенюнькаться. Дура!
  - Ты чего Тузика-то приплел? А? Анька еще ладно. А Тузик вообще дебил, - презрительно хмыкает женщина.
  - Сама такого выродила. Рожей вообще, блин, не понять в кого, - Вован подозрительно прищуривается. - Признавайся, сволочь! - неожиданно хватает он ее за волосы. - Сгульнула ведь тогда?? Сгульнула??
  - Да отвянь ты, урод хренов! Ай! Больно же, козел! Отпусти, говорю!
  
  Между родителями назревает потасовка, грозящая перерасти в настоящую драку. Тузик, до этого тихо сосавший ломоть хлеба, принимается ныть. Если сейчас они не прекратят, еды ему не дождаться еще долго. На его счастье отец останавливается, вывернув руку тяжело дышащей жене.
  
  - Ну, что, стерва? Поостыла, блин? - недобро ухмыляется он. - Жрать охота. Иди, пельмени свари, нахрен.
  
  И дает жене такое ускорение в сторону кухни, что на секунду та оказывается в свободном полете. Шмякнувшись на пол и чудом избежав удара о косяк, она некоторое время стоит на четвереньках, очумело мотая головой. Давно немытые и нечесаные пряди волос почти полностью закрывают одутловатое лицо. Заметив Тузика, выставившего на нее черные глаза, женщина отводит волосы со лба и ощеривается.
  
  - Ну, чего вылупился, недоносок? Давно не видел, блин?
  
  Тузик скулит, на заду отъезжает в темный угол. Мать с трудом поднимается, ощупывает руки.
  
  - Опять наставил мне синяков, козлина! Хожу, блин, вечно не как мужняя жена, а типа тварь подзаборная. Мудила ты, Вован.
  - А нехрен с чужими мужиками таскаться, когда муж на работе, блин! Улавливаешь? Мужа обихаживать надо, в натуре. А ты ни обед приготовить, ни обстирать, ни в хате прибрать. Тьфу! - сплевывает отец прямо на грязный пол.
  - А где, нахрен, деньги, козел?? - с яростью поворачивается к нему Любка. - Ходим все как оборвыши, ни пожрать, ни посрать! Еще чуток, и на помойке побираться будем. Это, типа, по-твоему круто?
  - Ну и шла бы тогда сама работать, раз такая умная, твою мать! - кривится отец.
  - Тю-ю, - высоко поднимает брови женщина. - Ты вообще в курсе, что я мать-героиня? Некогда мне работать, блин. Понял?
  - Ага, - вдруг взъяряется он. - Шлюха ты, а не героиня, нахрен! Еще одного косоглазого принесешь, сам тебе горло порву.
  - Чего? - спокойно интересуется та, нащупывая на столе нож.
  
  Делает шаг вперед и неожиданно натыкается на Тузика, невпопад решившего метнуться в другой угол.
  
  - Блин! Еще этот мудила под ногами путается. Твою мать! - со всей дури пинает она Тузика.
  
  Тот, сжавшись, вылетает в комнату, отползает в угол и сворачивается клубком.
  
  - Не трожь пацана, сволочь! - вступается за него папаня. - У него, в отличие от тебя, хотя бы хрен есть! - пауза. - Блин, жрать охота!! Ты что, не слышишь??
  
  Мать, недовольно бурча, принимается возиться в кухне. А отец подхватывает Тузика, садит на колено. Мальчик размазывает слезы по щекам, шмыгает носом.
  
  - Ну, что, Тузя, обидели тебя? Жизнь, типа, говно, да? Блин. А ты не ссы, не гнись, в натуре. Ты пацан или не пацан, твою мать? Пацан ведь, верно? Хрен тебе не за просто так даден, а как пацану, мужику, короче. А мужик всех баб к ногтю прижимает, втыкаешь? Вот подрастешь, мать к тебе и не сунется. Побоится, нахрен, - отец ухмыляется. - Главное для тебя - батя, понял? Понял, я спрашиваю?
  
  Тузик кивает головой, вытаращивает глаза, сжимает и разжимает пальцы.
  
  - Ну, вот и правильно, сына, - подытоживает Вован, потом принюхивается. - Ага. По ходу, мать наконец-то нам пожрать сейчас даст.
  
  Он снимает Тузика с колена, кхекая топает в кухню. Мальчик неуклюже садится, болтает ногами, принимается кусать ногти. Родители пересмеиваются, слышится звонкий шлепок отца по заду матери. Тузику становится тревожно, ведь если и дальше так пойдет, они вот-вот начнут играть в дворовых собачек. А у него и так все внутри сводит от голода.
  
  Поэтому, перевернувшись на живот, мальчик слезает с дивана. Ковыляет в кухню.
  
  - Ням-ням, - просительно тянет он. - Тузик ням-ням.
  
  Плечи матери напрягаются. Отец оборачивается и добродушно усмехается:
  - И верно, блин. Жрать хочется, охренеть как.
  
  Мать расставляет тарелки. Батя выдвигает табуретки. Тузику выдают вилку с отломанным зубцом, и он принимается гонять размякшие пельмени по тарелке, стараясь подцепить хоть один.
  
  - Не балуй, нахрен! - сурово замечает Любка.
  
  Мальчик сжимается, потом руками берет расползающийся кусок теста и засовывает в рот. Жадно глотает, почти не разжевывая. Затем второй, третий.
  
  - Ну, ты прямо как свиненок, блин, - комментирует мать. - Даже есть нормально не можешь. Щенок, твою мать, он и есть щенок!
  - Да отвянь ты от него, нахрен, - советует папаня. - Чего пристала, в натуре?
  - Давно, видать, на поводке не сидел! - не унимается Любка.
  
  Тузик принимается икать. И чем больше он старается перестать, тем больше икает.
  
  - Ну, вот. Довела парня, твою мать, - осоловело констатирует отец, разливая спиртное по очередной порции. - Сама сначала нагуляет китаезу, а потом гнобит мальца. Одно дело прикалываться, чтобы он под ногами не путался, а другое - изве... Блин! Изде... Изведеняться, короче. Достала ты нахрен, в натуре, - он смачно рыгает. - Ну, что? Поехали? За меня!
  - Да пошел ты! Мудозвон, - мать мелко хихикает, но тут же прикладывается к своему стакану.
  - Ну и вот, короче, - заплетающимся языком начинает батя.
  
  И тут Тузика рвет. Он инстинктивно подается назад и, не найдя опоры, падает, угаживая себя и изломанные пластмассовые плитки пола вокруг.
  
  - Клево! - выдает отец. - За это надо выпить.
  - По любому, - соглашается мать.
  
  Они продолжают есть и пить, нимало не озабоченные происшествием. А мальчик сконфуженно подгибает ноги, пытается утереться рукавом. И исподлобья наблюдает за родителями, готовый при малейшей угрозе мгновенно рвануть вон. Его тошнит, а противный запах только усугубляет положение. Поэтому Тузик поднимается, ковыляет в ванную. Взлезает на табурет, открывает кран, умывается, пробует оттереть рубашку и штаны. Потом вытирается заскорузлым вонючим полотенцем, разглаживает мокрую липкую ткань на груди и коленях.
  
  Очень быстро ему становится холодно. Поддернув штаны, он топает в маленькую комнату, которая считается детской. Взбирается на Лютину кровать, кладет локти на подоконник, утыкается носом в стекло. Батарея греет живот, а на улице, прямо под окном, скачут воробьи. Пробегает соседская собака Тошка. На велике, разбрызгивая грязь, проезжает Крыся из дома напротив. Дождь то усиливается, то затихает. На лужах появляются пузыри, превращаются в точки, потом пропадают совсем. Бензиновая пленка на воде отдает то синим, то красным. "Красиво", - думает Тузик.
  
  Пьяные крики отца и взвизгивания матери тем временем перемещаются в большую комнату. Вот батин голос начинает рокотать и прерываться. Значит, началась игра в собачек. Тузик вновь чувствует изводящий голод. Он сползает на пол, выходит из детской, с минуту наблюдает за родителями, в очередной раз пытаясь понять "прикол" этой игры. Потом топает в кухню.
  
  В тарелках остались пельмени, остывшие и неприятные на вкус. Но мальчик добросовестно подъедает все, в этот раз тщательно прожевывая каждый. В желудке приятно тяжелеет. Из стакана матери несет водкой, он на треть не пуст. Тузик принюхивается, пытается перебороть отвращение, чтобы хлебнуть. Но это уже выше его сил. Вот еще один "прикол" взрослых, который он понять не в состоянии. Анька говорит, что он еще мелкий для взрослых утех, поэтому и не втыкает. Ей самой уже девять, и она вовсю подбирает за родителями и их гостями оставшееся спиртное. Делается потом странной и доброй, называет его Артемкой.
  
  Глаза слипаются, и Тузик незаметно для себя засыпает на брошенной кем-то куртке. Сворачивается калачиком, вздыхает и чмокает во сне. Видит цветные пузыри и радуги, пляшущие в небе.
  
  - Это еще что за хренотень, твою мать? - крепкие руки подхватывают ничего не понимающего Тузика, прижимают к теплому вонючему боку. - Любка! А чего это у тебя пацан, блин, дрыхнет в прихожей как зверье?
  
  Дядя Паша гогочет, переворачивает мальчишку и так и этак, демонстрируя хозяевам. Мать недовольно поправляет юбку, отец цыкает зубом, достает папиросу из смятой пачки.
  
  - Раскудахтался, тоже мне, нахрен, - бурчит женщина. - Своих кутят бы завел, тогда бы и выпендривался, блин. И вообще, твою мать, стучать надо, а не вламываться! Сечешь?
  
  Она пытается выйти из комнаты, но дядя Паша, высвободив одну руку, ловко припечатывает Любку по заду и снова гогочет.
  
  - Маленько опоздал, по ходу, - подмигивает он отцу. - Не хило развлеклись бы втроем. Да, Вован?
  - Это ты брось, нахрен! - суровеет батя. - Вон Зинку свою дери, а мою бабу не трожь, твою мать!
  - Понял? - поддакивает Любка, вывертываясь, и выскакивает в коридор. - Хрен свой сначала протри, а потом лезь. Все вы, блин, козлы одинаковые.
  - Да ты бы Щенка своего сначала вымыла, ядрена вошь! - взвивается дядя Паша. - Весь в блевотине, нахрен.
  
  Отец внимательно смотрит на безучастного Тузика, затем подзывает:
  - А ну-ка, подойди сюда, сына!
  
  Мальчик боязливо косится из-под ресниц, неуверенно шагает вперед. Вован принюхивается.
  
  - А и верно, нахрен, - посасывая папироску, медленно произносит он. - Любка! Эй, Любка, твою мать!
  - Чего, блин? - показывается та из кухни.
  - Возьми-ка пацана и вымой его, слышишь? И одежду ему смени, ядрена вошь. Поди месяц не меняла. Прям типа бомж ходит, твою мать.
  - Да больно нужно, - кривится Любка.
  - Любка, твою мать! Ты, типа, не догоняешь, что мужик говорит? Сейчас, блин, разъясню, - отец приподнимается с дивана, отряхивая ладони.
  
  Дядя Паша, предвкушая представление, довольно похохатывает.
  
  - Ну, ладно. Ладно, ядрена вошь, нахрен. Приперся мне тоже, мудила, - бросает женщина в сторону гостя.
  
  Тузика бесцеремонно хватают за воротник, волокут в ванную.
  
  - Тоже мне, выискался козел, - бормочет мать. - Лезет не в свои дела, нахрен, подначивает этого дурака. А тот и рад, блин.
  
  Она грубо срывает с мальчика одежду. Больно стискивая подмышками, ставит в ванну, включает воду. Мальчик боязливо переступает ногами, жмется.
  
  - Где, блин, мыло, твою мать? - женщина роется в шкафу, со злобой переставляя какие-то банки в потеках.
  
  Тузик разглядывает разводы на крашенных стенах, изумляется, когда вода обхватывает его ступни, булькает, жжется, туманит трещины и узоры грязи на эмали ванны.
  
  - Вот тоже мне занятие нашел, мудила, - продолжает бурчать мать. - А ты тоже, блин! - обращается она к Тузику. - Большой уже, нахрен. Сам должен мыться.
  
  Мальчик не противоречит, подставляет ладошку под струю, тихо смеется. Женщина замирает.
  
  - Ты это над кем, блин, ржешь, гаденыш? - высоко поднимает она брови. - Над матерью, ядрена вошь?
  
  И стиснув зубы, дает Тузику такой подзатыльник, что он стукается лбом о смеситель и разбивает губу о край раковины.
  
  - Ну, что? Доволен, нахрен? - шипит мать.
  - Ма-а, - лицо мальчика сморщивается. - Боба! Боба, ма-а...
  
  Он садится на корточки, прижимает кулачки к глазам. Маленький, жалкий, беззащитный. И что-то, похожее на теплые чувства, всплывает в груди женщины.
  
  - Ох ты, моя Тузенька... Моя малышка... Плохая мама, да? Вот ей, вот ей!.. Обидела Тузеньку, обидела сыночку...
  
  Она ласково гладит мальчика, целует. Потом начинает мыть. И он постепенно перестает плакать, поднимает руки, не перечит, когда мыло попадает в глаза. Ощущение заботы настолько сладостно, что Тузик целиком погружается в него, предпочитая думать, что теперь так будет всегда.
  
  Но вот мама заворачивает его в старый, пропахший потом и какой-то кислятиной халат, несет в детскую. Садит на кровать, где они с Анькой обычно спят, и пытается найти хоть что-нибудь чистое из вещей мальчика.
  
  - Что ж, блин, такое, нахрен? Все грязное, - цедит сквозь зубы женщина. - И этот козлина никак машинку починить не может, блин! Вот зараза! Вован. Вован, твою мать!
  - Чего надо-то? - отзывается отец из комнаты.
  - Ты когда, нахрен, стиральную машинку сделаешь, блин?? У детей одежды чистой не осталось, а он все выпендривается: "потом", да "потом". А?
  - Ну чего завелась опять, ядрена вошь? - лениво тянет батя, появляясь в проеме двери.
  - А то, блин! Щенка и одеть-то не во что.
  - Ну, возьми Анькино что-нибудь, нахрен.
  - Ты свихнулся, что ли? - глаза матери сразу увеличиваются в размерах. - Сам-то подумай, чего говоришь! Нехрен из пацана пидора мастрячить. Дожрался, блин. Дальше некуда. Лучше машинку почини, раз выходной.
  - Ну... Да это, нахрен..., - тянет папаня. - Короче, Пашка нас к себе зовет. Там Зинка курицу, по ходу, пожарила. Ну, Пашка водяры прикупил. Ну, это у них... Блин, год совместной жизни, короче.
  - Клево, - задумчиво произносит Любка. - Ништяк, по ходу, посидим. Если, конечно, не передеремся, - она мелко смеется.
  - Ну, вот и ништяк, - резюмирует отец. - А завтра, прямо с утреца, я и займусь машинкой. Лады?
  - Ну. А сейчас-то щенку чего одевать, нахрен? Не заблеванное ведь.
  - Блин! Ну поройся, найди что-нибудь старое у Лютьки. Да поторопись, ядрена вошь. Видишь, пацан уже задрог совсем.
  
  Мать кидает на Тузика быстрый взгляд. В замешательстве кусает верхнюю губу. Потом действительно извлекает потрепанные штаны и рубашку, которые ждут его в лучшем случае лет через пять. Напяливает на Тузика, застегивает, подворачивает.
  
  - Во умора, - констатирует папаня. - Реальный этот, как его, блин... Ну, кино в прошлые выхи смотрели. Да, Любка?
  - Ну. Лепрекон, что ли?
  - Ну, да. В натуре, твою мать. Тюбетейки только не хватает. Ага.
  
  Мать снова мелко смеется:
  - Да ну тебя нахрен!
  
  Родители, беззлобно переругиваясь, выходят, а через несколько минут слышится стук входной двери. Тузик остается один. Он плетется к окну, залезает на табурет, прижимает нос к стеклу. Снаружи по-прежнему моросит дождь, слева, из щели, дует холодным воздухом, а пузо приятно греет батарея. Мальчик вертит головой, закрывает то один глаз, то другой. Потом зевает и сползает вниз, так как ничего интересного снаружи не происходит. Топает в коридор, оттуда - в большую комнату. Под ноги ему попадается огрызок яблока. Тузик пинает его. Сначала просто так, затем, увлекшись, гоняет с азартом. Пока несчастный огрызок не влетает под родительский диван.
  
  Невесело. Тузик оглядывается по сторонам, соображая, чем бы заняться. Можно насобирать тряпочек и всяко-разно связать их. Получится человечек. Или вытащить из-под шкафа деревянный брусок и поиграть в машинку.
  
  - Вз-з-з, - говорит Тузик. - У-у-у-у-у. Ды-ды-ды-ды.
  
  Глаза мальчика начинают блестеть, рот растягивается в улыбке. Ну, а можно вытащить из тумбочки ворох цветных газет. И рассматривать картинки. А особо понравившиеся попросить вырезать Аньку. У самого Тузика это пока плохо выходит - вкривь и вкось. Не зная, что выбрать, он ковыляет туда, сюда. И в зеркале с двумя трещинами дергается его смешное отражение.
  
  Тузик останавливается, подходит ближе, трогает пальцами холодное стекло, проводит локтем по трещине - где способен достать. Затем вглядывается вглубь. Интересно, почему он не нравится бате? Да и мамане тоже.
  
  Оттуда, будто из другого мира, на него взирает существо с большими ушами, круглой коротко стриженой головой. Из мешковатой, как балахон, рубашки торчат тонкая шея и маленькие кисти рук. Брюки волнами ложатся на заляпанные тряпичные туфельки. Вытянутые к вискам глаза отсвечивают темным агатом. Нос пуговкой, сжатый почти в точку рот, острый подбородок. Черными запятыми брови, высокие скулы.
  
  Но ведь это существо и есть он, Тузик. Чего же в нем плохого или неправильного? Тузик ладошкой приглаживает мягкие, словно пух, темные волосы, пытается сделать челку налево, как носит Лютя, выпячивает нижнюю губу, щурится.
  
  Скрипит входная дверь. Мальчик вздрагивает и не успевает отскочить от зеркала. Влетает Анька. Запыхавшаяся, машущая портфелем, который заклеен скотчем. Заметив брата, она фыркает:
  - Ты чего тусишь у зеркала, Тузик? Как девчонка, блин! Во ржача.
  
  Тузик, потупившись, молчит. А Анька продолжает:
  - Чего это за хренотень на тебя напялена? Маманя, что ли, постаралась, блин? - она слегка пихает неподвижного брата.
  - Нисего, - наконец отвечает тот.
  - Чего "нисего"? - не отстает сестра. - Одежи нету, что ли? Папка опять машинку не починил?
  - Незаню! - бурчит Тузик, выдирая локоть из цепких пальцев Аньки.
  - Ага? Ну и фиг с тобой.
  
  Анька бросает портфель в угол, скачет в кухню. Чпокает там холодильником, чем-то гремит. Затем ее взлохмаченная голова показывается в проеме двери.
  
  - Они все сожрали, что ли? Один хлеб да соленые огурцы, блин. Родоки, нахрен, вообще достали, в натуре! Квасят и квасят, а ты хоть с голоду помирай. Ну, ладно, - она хитро прищуривается. - Я сегодня шла, шла. Шла, шла, - она делает эффектную паузу. - Да и денежку нашла!
  - Ты седа находис, - не может удержаться от восхищения Тузик.
  - Ну, у Люти-то их побольше бывает. Да только Люте насрать на всех, кроме себя. А я своего братика люблю, - Анька обхватывает мальчика. - И в обиду не дам.
  
  Тузик морщит лоб, крутит головой и не знает, куда деваться от поцелуев.
  
  - Короче, я сейчас смотаюсь в магазин, куплю или стащу, - она весело жмурится. - Нам жрачки. Клево?
  - Къево, - соглашается тот.
  - Ну, и лады.
  
  Сестра роется в карманах, словно что-то проверяя. Потом берет авоську и выскакивает за дверь. Оставшись в одиночестве вновь, Тузик облизывает губы, поддергивает штаны и, усевшись на замызганный коврик, с уморительной серьезностью принимается за цветную газету.
  
  Глава 2
  ----------------------------------------------------
  Быстрый стук в окно. Тузик не сразу отрывается от особенно яркой картинки. Он последний раз скользит по ней взглядом, а затем поднимает глаза. Через стекло на него смотрит Сашон. Капюшон надвинут на самые брови, пухлые губы растянуты в улыбке.
  
  - Тузик, пойдем гулять, - зовет он.
  
  Тузик в раздумье сжимает рот в точку, поднимает запятые бровей.
  
  - Одезы неть, - наконец произносит он.
  - Чего? - не понимает Сашон. - Как это нет?
  - Ну, гъязная. Смотъи, - Тузик встает. - Ютино.
  
  Увидев бесформенную фигуру, Сашон покатывается со смеху:
  - Ой, умора!
  
  Он скрывается из вида, будто приседает. Потом показывается вновь.
  
  - Ты один? - уточняет он.
  - Ну.
  - Круто. Сейчас зайду.
  
  Тузик кивает и снова шелестит газетой. А через минуту-другую в дверь уже скребутся. Малыш вздыхает, поддергивает штаны и ковыляет ко входу. Взяв ручку, произносит:
  - Откъито, бъин.
  
  Сашон входит, слегка озираясь, опускает капюшон. Голубые глаза перебегают с Тузика на окружающее и обратно.
  
  - Ну, у вас и срач! - резюмирует он. - Еще срачее, чем в прошлый раз.
  
  Лицо Тузика остается непроницаемым. Сашон морщит нос, дергает завязки куртки.
  
  - Ну, чего? Давай у нас постираем, мама-то дома. Пакет есть?
  
  Тузик шевелит пальцами в матерчатых туфлях, передвигает из стороны в сторону точку губ.
  
  - Засем?
  - Да тебе даже погулять не в чем, - пожимает тот плечами.
  
  Малыш разворачивается, тащится в детскую. Сашон топает за ним. Тузик, пыхтя, лезет под Анькину кровать в поисках приемлемого пакета. Шуршит, сопит. Потом вытаскивает один, показывает Сашону.
  
  - Ну, вроде, сойдет, - соглашается тот.
  
  Набив мешок, друзья направляются к выходу. Тузик натягивает куртку, заматывает шарф. Сашон с удивлением наблюдает за ним.
  
  - Кто это тебя так вывозил?
  
  Мальчик не отвечает, сжимая губы еще плотнее.
  
  - Нет, ну правда, - не отстает Сашон. - Мы же друзья.
  - Ёвка, - после паузы выдает Тузик.
  - Нихрена себе, - тянет Сашон. - Вот мудила.
  - Сё, - сурово заключает Тузик. - Посъи.
  - А ботинки?
  - Сьто ботинки?
  - Ну, в тапках, что ли, пойдешь?
  - Бъин, мокоё сё.
  - А-а.
  
  Они выходят в серый день под моросящий дождь. Тузик внимательно всматривается в стайку нахохлившихся на карнизе воробьев. Раскрывает руки, имитируя полет птицы:
  - З-з-з-з-з-з-з!
  
  Почти беззвучно смеется, показывая мелкие зубы.
  
  - Ладно, пойдем. Потом погуляем, - торопит его приятель.
  
  Соседний подъезд. Такие же выщербленные и исписанные стены, покосившиеся почтовые ящики со следами копоти, заблеванный на первом этаже пол. Друзья идут на третий. Сашон звонит. Тишина, затем шлепанье тапок.
  
  - Александр?
  - Ну-у, ма-ама! А кто еще-то? - недовольно тянет он.
  
  Щелкают замки. В проеме показывается бледная тощая женщина в коричневом теплом халате.
  
  - А, ты и друга привел. Здравствуй, милый Тузик. Кстати, как твое полное имя?
  - Незаню, - сопит тот, потупив взор.
  - Ну, как же так не знаешь? Это очень странно, если подумать.
  - Мам, не приставай, а? - вступается за друга Сашон. - Тузику надо вещи постирать. Поможешь?
  - А почему не у него дома? - спрашивает женщина, отступая на шаг и пропуская мальчиков вперед.
  - Ты сама учила, друзьям нужно помогать.
  - Ну, да, ну, да, - бормочет она. - А если еще учесть семью бедного Тузика. Кошмар! И имечко-то какое выдумали - собачье!
  
  Тузика проводят в комнату, где за перегородкой находится жизненное пространство Сашона - кровать, складной стол, стул, а еще - модели самолетов из бумаги, подвешенные к потолку, стене, ширме. Тузик трогает пальцем самые нижние, отчего те начинают качаться, рождая причудливые тени.
  
  - Ты подожди здесь, - говорит Сашон. - Я сейчас.
  
  Он выходит, подхватив пакет с грязным бельем. Тузик снимает капюшон, развязывает шарф. Из коридора слышится приглушенный разговор.
  
  - Александр, я не понимаю этой дружбы! - голос тети Сони, матери Сашона, звенит. - Чем тебе интересен мальчик младше тебя, да еще и из неблагополучной семьи? Он даже говорить-то толком не умеет!
  - Мама!
  - Неужели ты не в состоянии найти друзей в классе? - настаивает тетя Соня.
  - Нет! Они все тупые, - голос Сашона почти срывается.
  - А Тузик нет? - с иронией интересуется тетя Соня.
  - Да. Представь, он не похож на других.
  - Не понимаю. Просто не понимаю, - пауза. - Это все потому, что у тебя нет отца.
  - Я, что ли, в этом виноват? - Сашон переходит на крик. - Прекрати, мама. Надо постирать вещи.
  - Ладно.
  - У нас есть печенье? Может, я пока поставлю чайник?
  
  Стук двери в ванную, пиликанье настроек стиральной машины, бренчание посуды в кухне. Тузик несмело показывает нос из-за ширмы, оглядывает знакомую обстановку. От пола до потолка стеллажи пыльных книг, диван с несобранной постелью, стол, заставленный бутыльками лекарств, раскиданные вещи. И застоявшийся воздух, в котором пахнет болезнью. Мальчик переминается с ноги на ногу, двигает губами из стороны в сторону, всовывает большой палец в рот. Темные шелковистые волосики плотно прилегают к черепу как шерстка.
  
  Торопливые шаги. Появляется Сашон - светлый хохолок волос на макушке, веселые глаза, ямочки на щеках.
  
  - Слушай, ты ведь, наверное, ничего не ел сегодня? Да? Я там чай сварганил. Давай, навернем с печеньками, пока стирается?
  - Пи-пи, - с непроницаемым выражением сообщает Тузик.
  - Пи-пи??.. Ты уверен? Слушай, надо подождать чуток. Там мама.
  
  Сашон помогает Тузику снять куртку и промокшие матерчатые туфли. Потом ведет в кухню, где уже налиты две кружки и поставлено печенье. Тузик взбирается на табуретку, ставит локти на стол, подпирая круглое лицо, и принимается болтать ногами. Сашон откусывает печенье, отпивает чай.
  
  - Ты чего не ешь? - спрашивает он. - Колбасы все равно нет.
  - А ма? - интересуется Тузик.
  - Она не будет, - корчит недовольную мину Сашон. - Не хочет.
  
  Тузик прикрывает ладошкой один глаз, открывает, затем прикрывает другой. Обстановка не меняется: заросшие паутиной углы, серые от пыли стекла, отстающие обои, выцветшие и ободранные шкафчики, плита в старых потеках. Посопев, Тузик тянется к печенью. Медленно входит мать Сашона.
  
  - Дружочек, неужели ты в этом ходишь на улицу? - изумленно подняв брови, тетя Соня демонстрирует туфлю Тузика.
  
  Тот хмурится, сжимает рот в точку и принимается двигать ею туда, сюда. Сашон, кинув быстрый взгляд на друга, тут же приходит на выручку:
  - Мам, сейчас ему больше нечего надеть. Ну, честно.
  
  Женщина хмыкает, качает головой и заявляет:
  - Зачем тогда гулять, если "нечего"? Это же верный путь к простуде! - она еще раз выставляет туфлю напоказ. - Сидел бы дома, в таком случае... Не понимаю! Куда смотрят твои родители? - тетя Соня сурово вглядывается в обоих мальчиков, будто кто-то из них способен дать ей четкий ответ.
  
  Сашон опускает глаза, Тузик пальчиком колупает клеенку.
  
  - Тебя мама так отпустила гулять? - не унимается женщина.
  - Это я виноват! - вдруг вступает Сашон.
  - Ты?? А ты-то, милый мой, тут при чем?
  - Ну, - мнется тот. - Это я позвал Тузика гулять. Даже зашел за ним.
  - Да ну? - преувеличенно удивляется тетя Соня. - То есть, именно ты виноват в том, что у твоего приятеля нет обуви?
  - Мама!
  - Что?
  - Ты отлично все понимаешь! - почти выкрикивает Сашон. - Просто я должен был проследить, чтобы он не выходил на улицу в этом.
  - Замечательно. Но какой же тогда из тебя старший друг? - с сарказмом замечает тетя Соня.
  
  Тузик молча слезает с табуретки, ковыляет к выходу.
  
  - Ты куда? - кидается за ним Сашон.
  - Я посёл, - сообщает тот, не оборачиваясь.
  - А все из-за тебя! - зыркает Сашон на мать. - Слушай, ну погоди, - это он уже Тузику. - Хочешь, в машинки поиграем?
  - В масинки? - притормаживает Тузик.
  - Ага. Здорово ведь?
  
  Женщина провожает их задумчивым взором, жует губами, словно не решается о чем-то спросить.
  
  В своем закутке Сашон выволакивает из-под кровати коробку с маленькими гоночными машинами, облупленными, частично лишенными колес, но все равно неизменно привлекательными для двух мальчишек.
  
  - Разобьемся на команды? - спрашивает Сашон.
  - Неть, - улыбается Тузик. - Я сам.
  
  Он плюхается на пол, раскидывая ноги, выбирает три машинки, относительно целые и сохранившие остатки ярких цветов, и принимается гонять их.
  
  - З-з-з-з-з! - напевает он. - Сюх-Сюх, дз-з-з.
  
  В его ловких ручках с гибкими пальчиками машинки носятся будто сами собой. И Сашон не может удержаться от завистливого вздоха - это тебе не самолеты клеить. Он без особой охоты передвигает свои машинки и время от времени посматривает на Тузика, который всецело увлечен игрой: рот приоткрыт, глаза блестят, а на щеках выступил румянец.
  
  - Мальчики! - возвещает тетя Соня. - Одежда постирана и почти высохла, сейчас я все развешу на веревках, и, пока вы гуляете, она станет годной к использованию. Тузик, я нашла старые ботинки Александра, он их почти не носил, можешь погулять в них. Потом обязательно верни.
  
  Женщина встряхивает спутанными длинными волосами и с достоинством удаляется. Тут же в машинку Тузика врезается игрушечный болид Сашона. Та подскакивает и переворачивается.
  
  - Ты сего? - удивленно переводит взгляд на Сашона Тузик.
  - Пойдем уже, а то стемнеет.
  
  
  
  На улице Сашон дурашливо натягивает Тузику капюшон до самого носа и тут же отпрыгивает в сторону.
  
  - Пойдем листья считать, - кричит он. - Или за дымом наблюдать. Догоняй!
  
  И натыкается на чью-то твердую руку, хватающую его за шкирку.
  
  - А ну, брысь отсюда, дебил, твою мать, - слышит он знакомый голос. - Мне со Щенком поговорить надо, блин.
  
  Сашона отбрасывают в сторону, он падает, поднимая грязные брызги. Между ним и Тузиком стоит Костыль, покачиваясь с носков на пятки. Сашону видно его со спины, но не узнать невозможно. Синяя куртка с серыми полосками, широкие спортивные штаны.
  
  Тузик испуганно выставляется в едва заметное в тени капюшона лицо, переводит взор на кулаки, внушительно ворочающиеся в карманах необъятных штанов. Взвизгивает и кидается прочь.
  
  - Да ты не дрейфь, сосунок, нахрен. Разговор есть, блин. Сечешь?
  
  Костыль в несколько шагов догоняет малыша, хватает его подмышки и, похохатывая, тащит на детскую площадку. Выбрав подходящую скамейку, ставит мальчика, приближает блеклые глаза к его перепуганному лицу.
  
  - Слышь, Чуханов, а ну-ка выкладывай, чего ты сегодня засек? Отчего, блин, зассал, нахрен? - пауза. - Ну? Смотри, козел, кишки-то все вытрясу, твою мать!
  
  Тузик молчит, в ужасе вытаращивая глазенки. Его крошечный рот открывается и закрывается, не издавая ни звука. Сашон, закусив губу, плачет, пытаясь заставить себя броситься на выручку другу.
  
  - Ну, так что, Тузик Чуханов, блин? - Костыль двигает губами, потом плюет прямо в лицо Тузика. - По ходу, в молчанку играть будем, нахрен? Еще раз спрашиваю...
  - Отвали от моего брата, козел! - острое лезвие ножа упирается в спину Костыля, как раз чуть ниже лопаток.
  - Чего ты, нахрен, провякал? - пробует повернуться Костыль.
  - Не дергайся, блин, мудила! Ты меня знаешь.
  
  Позади Костыля, чуть пригнувшись, стоит Лютя - завитки русых волос из-под капюшона, стальные не знающие жалости глаза с прищуром, резные ресницы, четко очерченный красивый рот, жесткие как у хищника черты лица. Несмотря на юный возраст Лютю действительно знают и побаиваются многие. Ловкий, изворотливый и отлично владеющий ножом, он давно ходит под крылом Сивого.
  
  - Так как у нас фамилия-то нахрен? А, вонючка? Напомнить? - Лютя, усмехаясь, едва заметно двигает острие вниз.
  
  Костыль взвизгивает, стараясь отпрыгнуть. Лютя одним движением хватает его за шею, сдавливает.
  
  - Я чего-то не въехал, говноед, что за нахрен? Еще чуток, и тебе каюк. Ты ж знаешь, - пауза. - Ну? Долго я, блин, ждать буду?
  - Чуканов! - вопит Костыль. - Чуканов!!
  - Ништяк, нахрен, - с удовлетворением констатирует Лютя. - И еще: вон тот малец - в натуре мой брат. Сечешь? А мою семью трогать могу только я! Догоняешь, козел? Ни Анька, ни Тузик - не твоих рук дело. Втыкаешь?! А теперь вали, твою мать! - он со всей силы пихает Костыля, так что тот кубарем летит в соседнюю лужу.
  
  Тузик провожает взглядом обидчика и еще больше съеживается под немигающим взором брата.
  
  - Что, Тузя, типа тусишь? - интересуется Лютя. - Вон с тем хмырем, что ли? - кивает он в сторону виновато горбящегося Сашона. - Ага, значит, - сплевывает. - А ну-ка, подойди поближе, чувачок. Да не боись, не боись.
  
  Сашон боком делает несколько шагов вперед, замирает. Лютя, вытягивая губы, рассматривает его. Шевелит кулаками в карманах широких штанов.
  
  - Клево! - наконец говорит он. - С Тузей, значит, корифанишься?
  
  Сашон шмыгает носом, мелко кивает.
  
  - Не слышу, блин, - Лютя округляет рот, потом принимается двигать нижней челюстью.
  - Да, - хрипло произносит Сашон. - Мы дружим.
  - Ага, блин? - удивляется Лютя. - А кто я, знаешь?
  
  Сашон опять мелко кивает. Лютя продолжает оглядывать его. Сплевывает.
  
  - Ништяк, нахрен, - пауза. - А ты с нашей Анькой типа учишься?
  - В параллельном классе, - поводит тот плечом.
  - В каком, нахрен? Па-ра-лель-ном? Во ржача! Ну, ты, по ходу, клоун в натуре... Умора, - Лютя принимается играть внушительным брелоком. - Короче, выходит, тебе лет девять?
  
  Сашон переступает с ноги на ногу, обтирает ладони о брюки. Тузик, прикрыв глаза, безмолвно наблюдает за обоими, перемещая сжатый рот из стороны в сторону.
  
  - Да. Девять.
  - Клево, - Лютя сплевывает. - А мамаша у тебя Сонька-библиотекарша, по ходу?
  
  Сашон стискивает пальцы, сглатывает.
  
  - Ну? Чего заткнулся-то, задрот? Вот, ядрена вошь, цирк в натуре.
  
  Сашон снова сглатывает.
  
  - Ты мне эти штучки брось, козел, - продолжает Лютя. - Нехрен к братухе клеиться, понял? Тебе чего от него надо-то?
  - Мы дружим, - наконец разлепляет губы Сашон.
  - Дружат они! Умора. Видал я нахрен такие дружбы. Втыкаешь? Чтоб больше я тебя с Тузей не видел! Ясно?
  - Нет! - упрямо сдвигает брови Сашон. - Мы друзья!
  - Чего, твою мать? - глаза Люти светлеют, он медленно вынимает руки из карманов.
  - Ютя! - выкрикивает Тузик. - Ютя!
  
  Быстрый удар в лицо валит Сашона на землю. Он инстинктивно подтягивает ноги, закрывает руками голову.
  
  - Ютя! - Тузик топчется по скамейке, пытаясь соскочить.
  - Пидор! - припечатывает Лютя и лениво пинает свернувшегося в клубок мальчика. Потом подхватывает Тузика. - Ну что, Щенок? Двигаем домой?
  
  Глава 3
  -----------------------------------------------
  Тузику не спится. Он ворочается, принимается сосать палец. Но черные тени по-прежнему тянут щупальца из углов, постепенно отвоевывают пространство у окна и стремятся достать ни в чем не повинного мальчика. Рядом мирно сопит Анька. Лютя, как обычно, где-то гуляет. А пьяные родители наконец-то успокоились в большой комнате. Тишина. Капает не завернутый кран в кухне. И даже есть не хочется.
  
  Однако Тузик никак не может заснуть. Ему почему-то кажется, что стоит только закрыть глаза, и случится что-то страшное. Может, из угла набросятся и начнут душить мерзкие тени, или из дальнего закоулка выплывет-проявится жуткое страшилище, или ворвется, как в прошлый раз, невменяемый дядя Петя и станет все крушить, орудуя тесаком.
  
  Плохо и неуютно маленькому существу в мире, где всегда выигрывает сила, злость и жестокость. Лютя неоднократно доказывал это брату, стравливая уличных собак. А когда мальчик принимался хныкать, лупил его, называя слабаком и задротом. И приводил многочисленные примеры уже из жизни людей. А Тузику до сих пор непонятно, почему нельзя просто мирно жить и дружить. Каждому с каждым. Всякому со всяким. Не тая черных мыслей и не стремясь вцепиться в глотку друг другу.
  
  Тузик вытаскивает палец. Почмокав, сжимает рот в аккуратную точку и начинает двигать этой самой точкой вправо-влево, вправо-влево.
  
  Было бы замечательно, если бы все, абсолютно все стали добрыми - и люди, и звери. А еще было бы разной еды - просто завались. И всегда тепло, и чистая одежда. А еще, конечно же, море игрушек. И в распоряжении Тузика оказалась бы одна из них, большая и мягкая, а еще - лохматая, глазастая и обязательно белая.
  
  Представив себе это чудо, мальчик улыбается, перебирает пальцами смятое одеяло и уже не так боится страшных теней, которые все сильнее шевелятся в углах.
  
  
  
  
  Утром Анька, бурча, несколько раз перелезает через него, пытается найти какие-то свои вещи. Что-то кричит отец в комнате, мать ему вяло отвечает. Но затем вокруг опять воцаряется тишина. И когда Тузик наконец открывает глаза, кажется, что в квартире никого нет. Через окно проникает тусклый дневной свет, где-то мяукает кошка. Тузик сладко зевает, потягивается, болтает ногами и жмурится. Пора вставать.
  
  Натянув штаны и рубашку, мальчик крадется в комнату родителей. Раскиданные бутылки, остатки какой-то дурно пахнущей еды, обрывки бумаги. Поперек дивана лежит мать с опухшим и искаженным страданием лицом. Нечесаные грязные волосы, несвежая сползшая с плеча кофта, кисти рук со вздувшимися венами, заголившиеся ноги. Отца нет.
  
  Осмотревшись, Тузик так же тихо следует в кухню, надеясь, что Анька припрятала для него еды. Тайничок находится в пристеночном шкафу, слева, за пыльными и давно всеми позабытыми банками. Отодвинув крайнюю, он нащупывает сверток.
  
  Бухает входная дверь. Слышатся тяжелые и не совсем уверенные шаги. Тузик замирает.
  
  - Ты чего это тут разлеглась, твою мать? - по голосу ясно, что отец на взводе. - Вставай, ядрена вошь, нахрен!
  - Блин! Да отвянь ты! И так башка раскалывается, хоть сдохни, - мать стонет.
  - Ага, сейчас, блин. Прямо так и отвял, нахрен. Валяется тут, блин, как фря. Вставай, говорю! Жрать охота.
  - Да пошел ты! Козел, блин.
  - Ты что сказала?? Нет, ты что, нахрен, сейчас сказала? А?
  
  Судя по звукам, отец отвешивает матери увесистый тумак. Она взвизгивает и в долгу не остается. Начинается привычная потасовка. Пользуясь суматохой взрослых, Тузик бесшумно проскальзывает в детскую, прячется под свою кровать. Развертывает сверток. Там три толстых куска вареной колбасы и два ломтя хлеба.
  
  - Куда, блин, девались все деньги? - продолжает выяснять отношения отец. - Даже жрачки купить не на что, нахрен.
  - А я-то почем знаю, твою мать? Нехрен вчера было хвост распускать перед Зинкой! Он-то и пиццу может заказать и на шашлычки в "Агузель" сводить. Ага. Смотри-ка, блин! Выискался хрен. Рожа-то не болит? Нет? Пашка тебе вчера неслабо навалял за Зинку-то, ха-ха.
  - Чего? Чего ты провякала, стерва? - еще больше ярится отец.
  - Всю получку, поди, спустил или того хуже, блин, потерял. Мудила! А еще ко мне лезет с разборками.
  
  Снова слышится возня. Тузик доедает последний кусок и раздумывает, сколько еще придется прятаться. Если вылезти сейчас, то неминуемо попадешь под раздачу: чтобы сорвать злость, излохматят так, что потом долго будет болеть. Поэтому он вжимается в дальний угол и от нечего делать принимается разглядывать игру света на паутине.
  
  - Твою мать! Так мы вчера и в "Агузели" сидели? - чуть поспокойнее интересуется отец.
  - Натурально, - хмыкает мать. - Шашлыки ели, водку пили, блин. Ты еще пиво заказывал. Это... "Красный петух", в общем.
  - Ага? - удивляется отец. - И все за мой счет?
  - А хрен вас с Пашкой разберет, твою мать. Вы вчера то дрались вусмерть, то братались.
  - Ништяк, - после паузы констатирует отец. - Пусть я дурак, ладно, нахрен. Но ты?? Ты-то чего меня не тормознула, блин? На то мужику и жена дадена, чтобы следить за ним, в натуре.
  - Да пошел ты, блин, нахрен! Выискался, блин, морализатор! Без тебя тошно, втыкаешь?
  - Я сейчас тебе воткну, блин! - рычит батя. - Так воткну, что реально не покажется!
  
  Тузик обхватывает колени руками, прикрывает веки, сжимает рот в точку. Он знает, что если перестать вслушиваться, в голову вползает тишина, все внешнее отдаляется и словно перестает существовать. И неважно, сколько времени проходит, его всегда бывает достаточно, чтобы ураган пролетел мимо. Самое главное - надежно схорониться, ведь против физической расправы способ не работает точно.
  
  Едва слышно скрипит дверь, подчиняясь воле сквозняка. Хлопает рама, и в поле зрения Тузика появляются две крепкие ноги, обутые в тяжелые башмаки. Они бесшумно ступают, останавливаются на мгновение, затем одна все так же беззвучно начинает почесывать другую. Широкие спортивные брюки небрежными волнами набегают на тупые черные носы. Тузик мысленно продолжает картинку вверх. Непромокаемая, скользкая на ощупь куртка, надвинутый на брови капюшон, не знающие жалости глаза. Лютя!
  
  Ботинки несколько раз перекатываются с пятки на носок, один нетерпеливо постукивает по полу.
  
  - Ты чего тут зашкерился, малой? - слова звучат, как неожиданный удар в лицо.
  
  Тузик еще плотнее сжимает губы, вытаращивает глаза, кулачками сдавливает щеки, отчего уши немного отъезжают вперед и оттопыриваются сильнее.
  
  - Малой? - Лютя замолкает, словно прислушивается. - Разборки, что ли, опять? Ну, ништяк, - он хмыкает, потом сплевывает.
  
  Тузик не мигая смотрит на толстые подошвы, стараясь не пропустить момент, когда они двинутся к кровати.
  
  - Вот говнюки, - высказывает свое мнение Лютя.
  
  Покашливает. И неуловимым для Тузика движением мгновенно выволакивает того на свет.
  
  Короткие упрямо вьющиеся русые волосы, растянутый в усмешке рот, глаза в резных ресницах. И если не вглядываться в зрачки, то все в порядке. Иногда Тузику даже нравится наблюдать за братом исподтишка, главное - не встречаться взглядом.
  
  - Ну, ты натуральная чебурашка. Реально, - продолжает тянуть углы рта вверх Лютя. - Пожрать что-нибудь найдется, ты не в курсе? А? - медлит, ожидая ответа. - По ходу, нет.
  
  Брат разжимает пальцы, и Тузик плюхается на пол. Снова заползает под кровать. А Лютя, уверенно расправив плечи и не спеша, направляется в кухню. Мальчику хорошо слышно, как тот возится, хлопает дверцами, пытаясь найти съестное. Затем заходит в большую комнату.
  
  - Ма, па! - бесцеремонно прерывает он родительскую свару. - У вас реально не осталось хавчика?
  
  Там сначала наступает тишина, словно взрослые слегка впадают в ступор.
  
  - Ага, блин, только для тебя и затырили, нахрен, - наконец недовольно отвечает отец. - Чего выставился, твою мать? Самим жрать нечего из-за этой...
  - Лады, - не противоречит ему Лютя. - Тогда не перехватишь до завтра тысчонку-две?
  - Ну, ты оборзел, в натуре, сына, - начинает злиться отец. - Говорят же тебе, голяк, нахрен. Ни бабла, ни жрачки. И все из-за этой твари!
  - Не слушай его, блин! - взвивается мать. - Сам все спустил на Зинку, а на меня тянет.
  - Сволочь! - возвращается к прежней теме отец.
  - Ай! - взвизгивает мать.
  - Ну, ты и мудак, па, - холодно констатирует Лютя.
  - Что ты сказал, нахрен?? - сначала будто не понимает тот.
  - Да то, что ты слышал, блин. Ни заработать, ни прогулять, ни бабу нормально отыметь. Мудак ты, па. Тля. Понял?
  - Ах ты говнюк, дерьмо сопливое! - взвывает отец.
  - Нет, Вова! Нет! - в унисон ему принимается вопить мать.
  
  Стук отброшенного стула, секундная возня, неожиданный всхлип отца. И спокойный голос брата:
  - Ну, ты ведь знаешь, па. Не лезь, так и не получишь. Цирк, реально.
  
  Легкие шаги, удар двери. Тишина.
  
  - Сука! - выдыхает отец. - Вот сука! На родного отца, нахрен!
  - Дай, Вова. Дай, посмотрю-то, блин! - пауза. - Нихрена себе, нахрен, - тянет мать. - По ходу, надо в этот... Трампункт, по ходу.
  - Да отвали ты, блин! Выродила ублюдка, твою мать! Ладно по руке полоснул, а если бы в живот? Сволочь!
  - Ну и нихрена себе! - продолжает в прежнем ключе мать. - Ну и нахрен ты лезешь-то? Чем ты лучше других? Вон даже Серёня с ним не связывается. Пойдем в трампункт. Давай, не дергайся, блин. А обратно завернем к Толяну, денег займем. Ну?
  
  И родители начинают собираться. Отец невнятно бурчит. Мать ахает. Кажется, они не уйдут никогда. Но вот наступает тишина. Пылинки кружатся в неясном свете. Дохлая муха качается, запутавшись в паутине. И, немного выждав, Тузик осторожно выползает из своего укрытия. Крутит головой, поводя ушами, словно локаторами. Морщит пуговку носа, двигает точкой рта. В квартире пусто.
  
  Тогда он поднимается, поддергивает сползшие штанишки, ковыляет в большую комнату. А там все раскидано, на полу отпечатались следы ботинок впопыхах одевавшегося отца, под столом сиротеет комком брошенная цветастая кофта матери. Тузик закусывает нижнюю губу, показывая мелкие и редко растущие зубы, обтирает запылившиеся под кроватью ладошки о длинную рубашку. Прямо перед ним, на узком пятачке света, сбрызнуто красной краской. Будто дядя Паша или дядя Петя неловко открывали банку с коктейлем или, на худой конец, с томатный соком.
  
  Мальчик встает на четвереньки и, приблизив рожицу к полу, принюхивается. И на него вновь, как и два дня назад, вдруг накатывает волна ужаса. Стуча зубами, он подскакивает, с лихорадочной скоростью принимается сжимать и разжимать смешные, будто кукольные, пальцы. Пятится к двери. Словно огромная тень проносится за окном, на миг застилая тусклый день.
  
  - Тузик! Тузик, ты здесь? - звучит голос совсем рядом.
  
  Мальчик вздрагивает, вжимая голову в плечи, оглядывается. На пороге стоит Дюха, его второй после Сашона друг. Прямые давно не стриженые волосы падают ему на глаза, щербатый рот слегка приоткрыт, тонкая шея почти жалобно белеет в растянутом воротнике свитера.
  
  - Ты чего не отвечаешь, а? Я аж зассал, блин, - Дюха проводит языком по аккуратным губам. - Типа никого, а дышит кто-то. И скрипит.
  
  Тузик переводит на него ставшие огромными глаза, еще больше выгибает запятые бровей и едва заметно поворачивает из стороны в сторону голову.
  
  - Ну, ты чего, а? - отступает на шаг Дюха. - Батя излупил, что ли? Больно?
  
  Тузик сглатывает, прижимает кулачки к щекам, сжимает рот.
  
  - Стасно, - произносит он через силу. - Там зой!
  - Кто там? - морщится Дюха, стараясь понять. Оглядывается, прислушивается. - Да никого у вас нету... Ты один, вот, видать, и забоялся. Еще, блин, дверь нифига не закрываете. Ага?
  
  Тузик не торопится отвечать, только водит ртом.
  
  - Пошли гулять. Мяч покидаем, поносимся. Чего сидеть здесь? Еще и правда зарулит кто, мало ли торчков? - тут Дюха виновато опускает голову, постукивает ногой вдоль порога. - Сашон вон скоро из школы вернется, с нами погоняет. А? - он с надеждой поднимает глаза. - Или ты есть хочешь?
  
  Тузик еще интенсивнее принимается двигать губами, пытаясь разобраться, не голоден ли он.
  
  - Ну, так я притащу тебе. У нас сегодня всякого завались... Этот чмырь Марсик ночью приходил, - Дюха горбится, пряча взгляд. - Хочешь мяса копченого? В нарезке?
  - В наезке? - спрашивает Тузик, сглатывает неожиданно выступившую слюну. - Хосю.
  - Ну, ты, короче, одевайся тогда. Подождешь на площадке, я вынесу. К нам сейчас нельзя.
  
  Тузик влезает на стул, прижимает нос к стеклу, всматривается в обстановку на улице.
  
  - Хоёдно? - не поворачивая головы, спрашивает он.
  - Чего? - Дюха переминается с ноги на ногу, ерошит волосы на затылке.
  - Ну, хоёдно там?
  - Ну... Нет, по ходу.
  
  Тузик сползает на пол, переваливаясь топает в детскую, принимается рыться в аккуратно сложенных Анькиных вещах. Его всегда поражает, как сестра наперекор всему старается установить какой-то порядок в их доме: тщательно сложенные рваные колготки, расставленные и остро заточенные карандашики, заправленная кровать. И это тогда, когда родители будто специально стремятся вносить постоянный хаос и разруху в каждодневное существование семьи. Но раскиданная в припадке ярости одежда неизменно укладывается сестрой в идеальную стопку, чашки выстраиваются рядком на полке, а помойное ведро, хоть и редко, но выносится. Вот и сейчас застиранные платьица вперемешку с трусами и майками являют собой пример благопристойности на фоне сваленных в кучу вещей Люти.
  
  - Ты чего там тормозишь? - Дюха отводит с глаз длинную челку, колупает давнишнюю болячку у рта.
  
  Замерший было Тузик вытаскивает Анькину кофту, просовывает в нее голову и руки, застегивает редкие пуговицы.
  
  - Задей юкава, - просит он наблюдающего Дюху.
  
  Тот со вздохом подвертывает слишком длинные для мальчика рукава, никак не комментируя наряд друга. Помогает ему натянуть ботинки, завязать шарф. И вот они топают в другой подъезд на четвертый этаж. Маленький, словно кукольный, гном в красной с разводами куртке с торчащей из нее круглой темной головой с оттопыренными ушами. И - чуть повыше - сказочный Ванюшка с отросшими, закрывающими шею светлыми волосами.
  
  - Ты обожди здесь чуток, - останавливается на площадке Дюха, - Я счас.
  
  Он скрывается за дверью, осторожно прикрывая ее за собой. А Тузик застывает, прикрыв веки. И если бы не редкие движения кистей рук, его можно было бы принять за статую. Проходит минут пять.
  
  - Ну, вот, - появляется Дюха. - Держи хавчик, - он протягивает пакет с едой, где колбаса соседствует с сыром и мясом.
  
  Тузик засовывает в пакет пальцы и, вынув отливающий радугой пластик мяса, откусывает.
  
  - Пошли, пока мать не застукала, - шепчет, оглядываясь, Дюха. - По ходу, она очухалась уже.
  - Посъи.
  
  Дверь внезапно распахивается, показывая худую женщину с подернутыми пленкой, будто мертвыми, глазами.
  
  - Куда это ты собрался, дружок? - чуть шепеляво интересуется она. - А! И этот придурок тут же? Клево! А ну-ка давай домой, - она старается зацепить плечо Дюхи.
  - Бежим! - кричит тот.
  
  И оба мальчика бросаются вниз. Тузик старательно перебирает ножками, стараясь не упасть. Мать Дюхи неизменно пугает его почти до дрожи, напоминая злобного выходца с того света, то ли Бабу-Ягу из рассказов Аньки, то ли зомби из телевизора родителей. Отнюдь не страшная внешне, однако словно неживая, с замедленными движениями рептилии, что готова в нужный момент совершить неуловимый и точный, смертельный для своей жертвы, бросок.
  
  Ребята прячутся в соседнем подъезде, пытаясь отдышаться смотрят друг на друга вытаращенными глазами.
  
  - Ну, ты как? - спрашивает наконец Дюха.
  - Нисего, - отвечает Тузик.
  - Ништяк. Тогда давай ешь, и пойдем.
  - Ты ее не боися?
  - Кого? Мать? - Дюха закусывает губу. - Ну, бывает и сильно говняно, - говорит он словно нехотя. - Вот бабуся весной обещалась забрать, - оживляется он. - У себя, короче, в школу отдать. Счас болеет она, не может, типа, взять. Знаешь, как она на мать ругается? Ух! - пауза. - Да только, блин, как мать ее излохматила, она больше к нам ни-ни. А без бабуси, конечно, хреново, - Дюха сглатывает. - Мать, сволочь, уж и звонила сколько ей, всяко деньги выпрашивала, ну, когда вообще ширнуться не на что. Да бабуся, видать, неслабо урок запомнила.
  
  Тузик не сводит с друга восхищенного взора. Способность Дюхи так долго и витиевато выражаться в очередной раз впечатляет его. Иногда ему кажется, что Дюха говорит лучше Сашона, ведь Сашону-то больше лет, ему и флаг в руки.
  
  Друзья выходят во двор. Дюха, придуриваясь, запинается ногой за ногу - изображает паралитика. Тузик смеется, показывая мелкие зубы.
  
  - Вот блин! - восклицает Дюха. - Мячик-то я и не взял.
  - Пьёхо, - вздыхает его приятель и хмурит брови, отчего рожица принимает уже просто уморительное выражение.
  
  Однако Дюха привык к разнообразным и, как правило, смешным выражениям лица друга. Это попервоначалу, как бы ни грустил Тузик, при взгляде на его гримасы неудержимо хотелось смеяться. Сейчас дело другое. Ведь Дюха давно знает, что все горести Тузика самые что ни на есть настоящие, а вовсе не кукольные, как может показаться.
  
  От нечего делать Дюха начинает ковырять щебень, в обилии разбросанный вдоль колеи, появившейся несколько лет назад во дворе.
  
  - Во, смотри, как прикольно! - кричит он Тузику, хватая плоский камешек.
  
  Тузик недоверчиво сжимает рот в точку, не понимая, что в этом сером осколке может быть замечательного. Но Дюха немного отводит руку в сторону и неуловимым движением кидает камень, посылая его по глади вонючего озерца, в которое превратилась давно не просыхающая огромная лужа. Тот два раза подскакивает, словно отторгаемый грязной сущностью клоаки, а затем с бульканьем тонет. Тузик замирает в изумлении.
  
  - Гляди, и ты так же можешь, - выковыривает Дюха из-под ног другой камешек.
  
  Тузик медлит, не решаясь признать обыкновенность подобного волшебного умения. Но, понукаемый другом, наконец пробует и сам бросить осколок. Однако тот сразу же тонет. Мальчик опускает плечи, сжимает руки в кулачки и принимается водить точкой рта из стороны в сторону.
  
  - Да ну, хватит дуться! - дергает его за рукав Дюха. - Попробуй еще. Это реально просто. Точняк.
  
   Он заставляет Тузика пробовать снова и снова. И в конце концов у того получается. Камешек, отскочив от поверхности отливающей всеми цветами радуги лужи, летит дальше и только затем тонет. Теперь игра не на шутку увлекает обоих приятелей. Они пыхтят, приседают, криками отмечают особо удавшийся бросок, смеются. Капюшон на голове Тузика сбивается в сторону, показывая большое круглое ухо, маленький рот приоткрывается - то ли от усердия, то ли от крика, вытянутые к вискам глаза сверкают.
  
  Однако все заканчивается в один момент, когда брызги веером ложатся на лоснящиеся ботинки чернявого господина. Дюха застывает, непроизвольно вытягивая руки вперед.
  
  - Марсик! - вскрикивает он и пытается отпрыгнуть.
  
  Тузик, изумленно подняв бровки, тянет рот вниз, а через мгновение взвизгивает от боли - цепкие клешни господина, кажется, разрывают ему ухо на множество частей. Дюха хрипит рядом, поднятый за воротник все тем же господином.
  
  - Э? - интересуется тот. - Ты казол, шьто сдэлал! Э? Нахэрэн! Лызат будэш! - господин поводит выкаченными глазами, щерит зубы.
  
  Тузик завороженно следит за быстро сменяющими друг друга ужасающими гримасами господина, пытаясь не наложить в штаны, когда верхняя губа того поднимается особенно высоко, скрываясь в тени нависающего над ней носа.
  
  - Шьто выставылса, мраз! - обращается он конкретно к Тузику. - Я тэбэ клоун??
  
  Тузик ощущает жесткий комок, пережимающий ему горло, но оторваться от жуткого лица господина никак не может. Тот приближает бешеные глаза к мордочке мальчика, издает какой-то чмокающий звук и неожиданно пригибает его к своим ногам.
  
  - Лыжи, лыжи, сволоч! - шипит он, возя лицо Тузика по лоснящимся башмакам.
  
  Тузик едва успевает закрыть глаза, рот забивается вонючей дрянью.
  
  - Отпусти его, гад! - кричит Дюха.
  - Э? Шаз и тэбэ получыт! - припечатывает господин, откидывая Тузика в сторону и давая увесистого тумака Дюхе. - Мама гдэ? Тэбэ говорыл не шлатся во дворэ. Нахэрэн! Гдэ мат, я спарашваю? Харащё? Отходнак нэ был?
  
  Тузик стягивается в комок, прижимает ладошки к вискам, с тоненьким свистом дышит сквозь сжатые зубы. Потом передвигает пальцы на глаза. Становится темно.
  
  - Я тэбэ пакажу, шьто значыт мущына, твою мат! - продолжает гундосить господин.
  
  Дюха то хрипит, то вопит, а черномазый все поучает, не уставая его трясти. Звуки расплываются в сознании Тузика, превращаясь в одно черно-желтое отвратительное пятно, затем сливаются в мерзкий сгусток с щупальцами и шипами и наконец пропадают совсем. Мальчик размазывает слезы и грязь по лицу, ощупывает распухший нос и разбитые губы. И вновь принимается плакать. И не столько уже от пережитого унижения, сколько от бессильного осознания, что эта вот такая жизнь с ним навсегда, что никаких добрых и хороших просто не существует, а мечта о белом пушистом друге - блеф. Мучительная несостыковка между ним самим и миром вокруг жестоко бьет наотмашь. Тузик вдруг понимает - не головой, а нутром - что этого не переждать до самой смерти, и ничего светлого и яркого точно не будет. "Это жизнь, детка" любит повторять Лютя. Но только сейчас до Тузика доходит действительный смысл этой фразы.
  
  Встав на коленки, он разглядывает измазанные кулачки и с шумом выдыхает. Жажда изменить окружающую реальность хоть на мгновение вдруг вцепляется в него не хуже репья.
  Пролог
  --------------------------------------------
  Тихая улица с крошащимся асфальтом. Обшарпанные пятиэтажки, грязные дворы, дымящие трубы ТЭЦ через дорогу. Вороны и голуби привычно роются в вонючих отбросах. Чахлые деревья уныло помахивают остатками желтой листвы. Моросит нудный дождь. А серое низкое небо стремится расплющить любого, кто осмеливается взглянуть в его тусклое чрево.
  
  Стайка подростков скучает на детской площадке. От нечего делать они сосут папиросу за папиросой, сплевывают и вяло переругиваются. Ждут вечера, когда можно будет вытянуть бутылочку-другую и по темному времени суток развлечься на соседнем пустыре.
  
  Взрослых не видно, и подростки, осмелев, начинают орать во все горло. Одно из окон второго этажа тут же открывается. Оттуда выглядывает дородная молодая женщина и, послав вниз тягучую струйку слюны, принимается шипеть:
  - Вы чего тут развыступались, твою мать? А? Счас, нахрен, Жорку моего разбудите, - она обводит вылупленными глазами компанию. - Реально встрять захотели, что ли? Сёреня-то мой ждать не будет. Ага. Уделает в натуре до синих соплей. Левка, засранец, ты чего, не слышишь меня?
  
  Тетка снова сплевывает и внимательно следит за траекторией своего плевка. Компания затихает, с Серёней связываться никому неохота.
  
  - Ага, - подытоживает женщина. - Вот так-то, блин.
  
  И со стуком захлопывает раму. Чернявый Левка независимо расправляет сутулую спину, поводит большим носом, оглядывается в поисках козла отпущения. На его счастье со стороны улицы показывается мальчишка лет четырех, коротко стриженный, с большими оттопыренными ушами и тонкой шеей. Давно не мытые руки пацаненка засунуты в карманы грязных штанов, голова опущена. Чернявый немедленно оживляется:
  - А-а, Тузик! Поди-ка сюда, блин. Слышь, чего говорю?
  
  Мальчик вздрагивает, кидает быстрый взгляд в сторону компании и, сжавшись еще сильнее, торопливо топает в сторону.
  
  - Эй, ты чего, в натуре? Не понял, что ли? - почти радостно уточняет Левка.
  
  Пацаненок не отвечает, а подростки вокруг чернявого принимаются гоготать в предвкушении потехи. Тогда Левка, солидно цыкая зубом, лениво поднимается и в несколько неспешных шагов настигает малыша.
  
  - Не слушаться взрослых - очень плохо! - серьезно заявляет Левка, подхватывая того за шкирку. - Ты в курсе?
  
  Мальчик вскрикивает, прижимает кулачки к груди и замирает.
  
  - Тяв-тяв, Тузик. Тяв-тяв, да? Папаня-то сегодня не привязал тебя, в натуре? - расплывается в ухмылке чернявый. - Отпустил гулять без поводка?
  
  Компания начинает ржать. А окрыленный успехом заводила ловким ударом толкает мальчишку в грязь.
  
  - Тебе повезло, вонючка! - завершает он представление. - Сегодня я добрый.
  
  Тузик больно стукается плечом и сморщивается в преддверии слез. Но вдруг, испугавшись чего-то, он широко раскрывает глаза и кричит, указывая в серое небо. Лицо мальчишки под разводами жидкой грязи бледнеет.
  
  Подростки переглядываются, смотрят вверх, пожимают плечами.
  
  - Да он же дебил, чего с него взять? - говорит один.
  - Да брось, блин. Ты чего не видел, что ли, ту херовину? - отвечает другой.
  - Какую еще такую, твою мать, херовину? - вмешивается Левка. - Ты обдолбался, что ли?
  - Ну, в небе, блин, - поясняет тот. - Она такая, хрясь, за тем домом. Хлобысь!
  - Ага. Прям отсюда вижу, - оттопыривает нижнюю губу Левка. - Пошел ты... Мудозвон, блин.
  - Сам такой, блин.
  
  Переругиваясь, подростки возвращаются на скамейку. И только один, ковыряя размякшую от мороси землю, еще долго пялится то на Тузика, то в небо.
  
  Глава 1
  -----------------------------------------------
  Тузик толкает незапертую щелястую дверь в квартиру на первом этаже. Осторожно пробирается в кухню, стараясь не разбудить спящую под столом в большой комнате мать. Принимается рыться в шкафу в поисках еды.
  
  Хлопает дверь, в проеме показывается нетвердо держащийся на ногах отец с пакетом в руках.
  
  - А-а, Тузя, и ты здесь, малец! - рокочет батя, покачиваясь из стороны в сторону. - Все детки свалили, а ты при родоках. Молодца! Слышь, Любка, - обращается он к спящей женщине. - Ты малого-то сегодня кормила, твою мать? Эй!
  
  Женщина начинает возиться, чмокать губами, но так и не встает. Тузик вжимает голову в плечи, стараясь казаться еще меньше и незаметнее. Растягивает рот в жалкой ухмылке, ведь тяжелая рука отца ему хорошо известна. Мужчина вновь старается сфокусировать глаза на сыне.
  
  - Да ты чего, блин, все шкеришься? Вот дурилка, нахрен. Счас жрать будем, папаня пельмени купил. Утю-тю, моя Тузя, - делает он мальчику козу толстыми пальцами с обломанными черными ногтями.
  
  Тузик заливается натужным смехом, смешно растопыривает руки. Отец крякает, выдыхает перегаром, вытаскивает из пакета ломоть хлеба, бросает пацану. Затем распрямляется и идет в комнату.
  
  - Эй, Любка! Любка, твою мать, тудыть-растудыть! Хватит, блин, бока отлеживать. У-у, стерва! - отпинывает он пустую бутылку. - Опять без меня целую выжрала! И, поди, еще с этим раздолбаем Косым. Вставай, говорю! - мужчина хватает жену за руку и втаскивает на продавленный диван.
  
  Обнюхивает емкости на столе. Обнаружив остатки воды, выплескивает женщине в лицо. Та бормочет, разлепляет глаза, бессмысленно смотрит по сторонам, потом опять старается прикорнуть на валике дивана.
  
  - Да просыпайся же ты, нахрен! - в сердцах пихает он ее в бок. - Мужик с ночной смены пришел, блин. Его кормить пора.
  
  Мать наконец шевелится, со стоном садится, трет заплывшее лицо.
  
  - Я, короче, пельмени купил. Ты свари на нас двоих. Ну и на Щенка. Больше никого нет.
  
  Женщина поворачивается к нему, некоторое время непонимающе смотрит.
  
  - Тебе получку, что ли, дали, блин? - спрашивает она.
  - Ну, типа, дали. И чего?
  - А водяры-то принес? - уточняет Любка.
  - Ну, принес. Но, по ходу, ты и так не скучала, сволочь.
  
  Женщина откашливается, потом ее взгляд останавливается на настенных часах.
  
  - Нихрена себе! - начинает она. - С ночной смены он пришел, блин! Ты посмотри на время, козел! Ты где шлялся, твою мать?? - женщина со злобой шарит глазами по лицу мужа. - Смотри-ка, блин, уже и нажраться успел! Всю получку, поди, пропил, скотина!
  
  Она ощеривается и, сжав кулаки, принимается колотить мужчину, куда придется. Тот закрывается локтями, мотает головой. Потом с силой отталкивает женщину.
  
  - Да ты достала уже, блин! Ну, расслабились маленько с мужиками, и чего? В чем проблема-то, нахрен? Ты, по ходу, тоже времени не теряла. Косой, что ли, опять лыжи намастрячивал?
  - Ну, Косой. Ну, принес пузырек. Что с того-то? Ты же мне ничего не оставил, мудила. Сам отходит перед работой, а я-то, блин, при чем? Давай получку, пока всю не истратил!
  - Пошла нахрен, коза! Моя получка, как хочу, так и трачу. Сечешь?
  
  Женщина несколько секунд с ненавистью смотрит на него.
  
  - Ты, Вован, вообще оборзел, в натуре. У Тузика башмаков на зиму нет, у Аньки - пуховика. А Лютя, ты про него-то забыл?
  - Лютя уже большой пацан, сам перебьется, - угрюмо морщит лоб мужчина.
  - Ага, - взвивается мать. - Путается, хрен знает с кем! Менты пришьют что-нибудь да заметут в тюрягу. А он у меня такой краси-и-ивенький вышел, - слюняво изгибает она губы. - Такой ла-а-адненький. Жалко будет, если загребут. Я бы с внучочками от него еще ништяк бы понюнькалась.
  - Чего?? - вылупляется на нее мужчина. - Внучочками? Мал он еще для них. Во дает баба! Да тебе еще со своим Щенком нюнькаться не перенюнькаться. Дура!
  - Ты чего Тузика-то приплел? А? Анька еще ладно. А Тузик вообще дебил, - презрительно хмыкает женщина.
  - Сама такого выродила. Рожей вообще, блин, не понять в кого, - Вован подозрительно прищуривается. - Признавайся, сволочь! - неожиданно хватает он ее за волосы. - Сгульнула ведь тогда?? Сгульнула??
  - Да отвянь ты, урод хренов! Ай! Больно же, козел! Отпусти, говорю!
  
  Между родителями назревает потасовка, грозящая перерасти в настоящую драку. Тузик, до этого тихо сосавший ломоть хлеба, принимается ныть. Если сейчас они не прекратят, еды ему не дождаться еще долго. На его счастье отец останавливается, вывернув руку тяжело дышащей жене.
  
  - Ну, что, стерва? Поостыла, блин? - недобро ухмыляется он. - Жрать охота. Иди, пельмени свари, нахрен.
  
  И дает жене такое ускорение в сторону кухни, что на секунду та оказывается в свободном полете. Шмякнувшись на пол и чудом избежав удара о косяк, она некоторое время стоит на четвереньках, очумело мотая головой. Давно немытые и нечесаные пряди волос почти полностью закрывают одутловатое лицо. Заметив Тузика, выставившего на нее черные глаза, женщина отводит волосы со лба и ощеривается.
  
  - Ну, чего вылупился, недоносок? Давно не видел, блин?
  
  Тузик скулит, на заду отъезжает в темный угол. Мать с трудом поднимается, ощупывает руки.
  
  - Опять наставил мне синяков, козлина! Хожу, блин, вечно не как мужняя жена, а типа тварь подзаборная. Мудила ты, Вован.
  - А нехрен с чужими мужиками таскаться, когда муж на работе, блин! Улавливаешь? Мужа обихаживать надо, в натуре. А ты ни обед приготовить, ни обстирать, ни в хате прибрать. Тьфу! - сплевывает отец прямо на грязный пол.
  - А где, нахрен, деньги, козел?? - с яростью поворачивается к нему Любка. - Ходим все как оборвыши, ни пожрать, ни посрать! Еще чуток, и на помойке побираться будем. Это, типа, по-твоему круто?
  - Ну и шла бы тогда сама работать, раз такая умная, твою мать! - кривится отец.
  - Тю-ю, - высоко поднимает брови женщина. - Ты вообще в курсе, что я мать-героиня? Некогда мне работать, блин. Понял?
  - Ага, - вдруг взъяряется он. - Шлюха ты, а не героиня, нахрен! Еще одного косоглазого принесешь, сам тебе горло порву.
  - Чего? - спокойно интересуется та, нащупывая на столе нож.
  
  Делает шаг вперед и неожиданно натыкается на Тузика, невпопад решившего метнуться в другой угол.
  
  - Блин! Еще этот мудила под ногами путается. Твою мать! - со всей дури пинает она Тузика.
  
  Тот, сжавшись, вылетает в комнату, отползает в угол и сворачивается клубком.
  
  - Не трожь пацана, сволочь! - вступается за него папаня. - У него, в отличие от тебя, хотя бы хрен есть! - пауза. - Блин, жрать охота!! Ты что, не слышишь??
  
  Мать, недовольно бурча, принимается возиться в кухне. А отец подхватывает Тузика, садит на колено. Мальчик размазывает слезы по щекам, шмыгает носом.
  
  - Ну, что, Тузя, обидели тебя? Жизнь, типа, говно, да? Блин. А ты не ссы, не гнись, в натуре. Ты пацан или не пацан, твою мать? Пацан ведь, верно? Хрен тебе не за просто так даден, а как пацану, мужику, короче. А мужик всех баб к ногтю прижимает, втыкаешь? Вот подрастешь, мать к тебе и не сунется. Побоится, нахрен, - отец ухмыляется. - Главное для тебя - батя, понял? Понял, я спрашиваю?
  
  Тузик кивает головой, вытаращивает глаза, сжимает и разжимает пальцы.
  
  - Ну, вот и правильно, сына, - подытоживает Вован, потом принюхивается. - Ага. По ходу, мать наконец-то нам пожрать сейчас даст.
  
  Он снимает Тузика с колена, кхекая топает в кухню. Мальчик неуклюже садится, болтает ногами, принимается кусать ногти. Родители пересмеиваются, слышится звонкий шлепок отца по заду матери. Тузику становится тревожно, ведь если и дальше так пойдет, они вот-вот начнут играть в дворовых собачек. А у него и так все внутри сводит от голода.
  
  Поэтому, перевернувшись на живот, мальчик слезает с дивана. Ковыляет в кухню.
  
  - Ням-ням, - просительно тянет он. - Тузик ням-ням.
  
  Плечи матери напрягаются. Отец оборачивается и добродушно усмехается:
  - И верно, блин. Жрать хочется, охренеть как.
  
  Мать расставляет тарелки. Батя выдвигает табуретки. Тузику выдают вилку с отломанным зубцом, и он принимается гонять размякшие пельмени по тарелке, стараясь подцепить хоть один.
  
  - Не балуй, нахрен! - сурово замечает Любка.
  
  Мальчик сжимается, потом руками берет расползающийся кусок теста и засовывает в рот. Жадно глотает, почти не разжевывая. Затем второй, третий.
  
  - Ну, ты прямо как свиненок, блин, - комментирует мать. - Даже есть нормально не можешь. Щенок, твою мать, он и есть щенок!
  - Да отвянь ты от него, нахрен, - советует папаня. - Чего пристала, в натуре?
  - Давно, видать, на поводке не сидел! - не унимается Любка.
  
  Тузик принимается икать. И чем больше он старается перестать, тем больше икает.
  
  - Ну, вот. Довела парня, твою мать, - осоловело констатирует отец, разливая спиртное по очередной порции. - Сама сначала нагуляет китаезу, а потом гнобит мальца. Одно дело прикалываться, чтобы он под ногами не путался, а другое - изве... Блин! Изде... Изведеняться, короче. Достала ты нахрен, в натуре, - он смачно рыгает. - Ну, что? Поехали? За меня!
  - Да пошел ты! Мудозвон, - мать мелко хихикает, но тут же прикладывается к своему стакану.
  - Ну и вот, короче, - заплетающимся языком начинает батя.
  
  И тут Тузика рвет. Он инстинктивно подается назад и, не найдя опоры, падает, угаживая себя и изломанные пластмассовые плитки пола вокруг.
  
  - Клево! - выдает отец. - За это надо выпить.
  - По любому, - соглашается мать.
  
  Они продолжают есть и пить, нимало не озабоченные происшествием. А мальчик сконфуженно подгибает ноги, пытается утереться рукавом. И исподлобья наблюдает за родителями, готовый при малейшей угрозе мгновенно рвануть вон. Его тошнит, а противный запах только усугубляет положение. Поэтому Тузик поднимается, ковыляет в ванную. Взлезает на табурет, открывает кран, умывается, пробует оттереть рубашку и штаны. Потом вытирается заскорузлым вонючим полотенцем, разглаживает мокрую липкую ткань на груди и коленях.
  
  Очень быстро ему становится холодно. Поддернув штаны, он топает в маленькую комнату, которая считается детской. Взбирается на Лютину кровать, кладет локти на подоконник, утыкается носом в стекло. Батарея греет живот, а на улице, прямо под окном, скачут воробьи. Пробегает соседская собака Тошка. На велике, разбрызгивая грязь, проезжает Крыся из дома напротив. Дождь то усиливается, то затихает. На лужах появляются пузыри, превращаются в точки, потом пропадают совсем. Бензиновая пленка на воде отдает то синим, то красным. "Красиво", - думает Тузик.
  
  Пьяные крики отца и взвизгивания матери тем временем перемещаются в большую комнату. Вот батин голос начинает рокотать и прерываться. Значит, началась игра в собачек. Тузик вновь чувствует изводящий голод. Он сползает на пол, выходит из детской, с минуту наблюдает за родителями, в очередной раз пытаясь понять "прикол" этой игры. Потом топает в кухню.
  
  В тарелках остались пельмени, остывшие и неприятные на вкус. Но мальчик добросовестно подъедает все, в этот раз тщательно прожевывая каждый. В желудке приятно тяжелеет. Из стакана матери несет водкой, он на треть не пуст. Тузик принюхивается, пытается перебороть отвращение, чтобы хлебнуть. Но это уже выше его сил. Вот еще один "прикол" взрослых, который он понять не в состоянии. Анька говорит, что он еще мелкий для взрослых утех, поэтому и не втыкает. Ей самой уже девять, и она вовсю подбирает за родителями и их гостями оставшееся спиртное. Делается потом странной и доброй, называет его Артемкой.
  
  Глаза слипаются, и Тузик незаметно для себя засыпает на брошенной кем-то куртке. Сворачивается калачиком, вздыхает и чмокает во сне. Видит цветные пузыри и радуги, пляшущие в небе.
  
  - Это еще что за хренотень, твою мать? - крепкие руки подхватывают ничего не понимающего Тузика, прижимают к теплому вонючему боку. - Любка! А чего это у тебя пацан, блин, дрыхнет в прихожей как зверье?
  
  Дядя Паша гогочет, переворачивает мальчишку и так и этак, демонстрируя хозяевам. Мать недовольно поправляет юбку, отец цыкает зубом, достает папиросу из смятой пачки.
  
  - Раскудахтался, тоже мне, нахрен, - бурчит женщина. - Своих кутят бы завел, тогда бы и выпендривался, блин. И вообще, твою мать, стучать надо, а не вламываться! Сечешь?
  
  Она пытается выйти из комнаты, но дядя Паша, высвободив одну руку, ловко припечатывает Любку по заду и снова гогочет.
  
  - Маленько опоздал, по ходу, - подмигивает он отцу. - Не хило развлеклись бы втроем. Да, Вован?
  - Это ты брось, нахрен! - суровеет батя. - Вон Зинку свою дери, а мою бабу не трожь, твою мать!
  - Понял? - поддакивает Любка, вывертываясь, и выскакивает в коридор. - Хрен свой сначала протри, а потом лезь. Все вы, блин, козлы одинаковые.
  - Да ты бы Щенка своего сначала вымыла, ядрена вошь! - взвивается дядя Паша. - Весь в блевотине, нахрен.
  
  Отец внимательно смотрит на безучастного Тузика, затем подзывает:
  - А ну-ка, подойди сюда, сына!
  
  Мальчик боязливо косится из-под ресниц, неуверенно шагает вперед. Вован принюхивается.
  
  - А и верно, нахрен, - посасывая папироску, медленно произносит он. - Любка! Эй, Любка, твою мать!
  - Чего, блин? - показывается та из кухни.
  - Возьми-ка пацана и вымой его, слышишь? И одежду ему смени, ядрена вошь. Поди месяц не меняла. Прям типа бомж ходит, твою мать.
  - Да больно нужно, - кривится Любка.
  - Любка, твою мать! Ты, типа, не догоняешь, что мужик говорит? Сейчас, блин, разъясню, - отец приподнимается с дивана, отряхивая ладони.
  
  Дядя Паша, предвкушая представление, довольно похохатывает.
  
  - Ну, ладно. Ладно, ядрена вошь, нахрен. Приперся мне тоже, мудила, - бросает женщина в сторону гостя.
  
  Тузика бесцеремонно хватают за воротник, волокут в ванную.
  
  - Тоже мне, выискался козел, - бормочет мать. - Лезет не в свои дела, нахрен, подначивает этого дурака. А тот и рад, блин.
  
  Она грубо срывает с мальчика одежду. Больно стискивая подмышками, ставит в ванну, включает воду. Мальчик боязливо переступает ногами, жмется.
  
  - Где, блин, мыло, твою мать? - женщина роется в шкафу, со злобой переставляя какие-то банки в потеках.
  
  Тузик разглядывает разводы на крашенных стенах, изумляется, когда вода обхватывает его ступни, булькает, жжется, туманит трещины и узоры грязи на эмали ванны.
  
  - Вот тоже мне занятие нашел, мудила, - продолжает бурчать мать. - А ты тоже, блин! - обращается она к Тузику. - Большой уже, нахрен. Сам должен мыться.
  
  Мальчик не противоречит, подставляет ладошку под струю, тихо смеется. Женщина замирает.
  
  - Ты это над кем, блин, ржешь, гаденыш? - высоко поднимает она брови. - Над матерью, ядрена вошь?
  
  И стиснув зубы, дает Тузику такой подзатыльник, что он стукается лбом о смеситель и разбивает губу о край раковины.
  
  - Ну, что? Доволен, нахрен? - шипит мать.
  - Ма-а, - лицо мальчика сморщивается. - Боба! Боба, ма-а...
  
  Он садится на корточки, прижимает кулачки к глазам. Маленький, жалкий, беззащитный. И что-то, похожее на теплые чувства, всплывает в груди женщины.
  
  - Ох ты, моя Тузенька... Моя малышка... Плохая мама, да? Вот ей, вот ей!.. Обидела Тузеньку, обидела сыночку...
  
  Она ласково гладит мальчика, целует. Потом начинает мыть. И он постепенно перестает плакать, поднимает руки, не перечит, когда мыло попадает в глаза. Ощущение заботы настолько сладостно, что Тузик целиком погружается в него, предпочитая думать, что теперь так будет всегда.
  
  Но вот мама заворачивает его в старый, пропахший потом и какой-то кислятиной халат, несет в детскую. Садит на кровать, где они с Анькой обычно спят, и пытается найти хоть что-нибудь чистое из вещей мальчика.
  
  - Что ж, блин, такое, нахрен? Все грязное, - цедит сквозь зубы женщина. - И этот козлина никак машинку починить не может, блин! Вот зараза! Вован. Вован, твою мать!
  - Чего надо-то? - отзывается отец из комнаты.
  - Ты когда, нахрен, стиральную машинку сделаешь, блин?? У детей одежды чистой не осталось, а он все выпендривается: "потом", да "потом". А?
  - Ну чего завелась опять, ядрена вошь? - лениво тянет батя, появляясь в проеме двери.
  - А то, блин! Щенка и одеть-то не во что.
  - Ну, возьми Анькино что-нибудь, нахрен.
  - Ты свихнулся, что ли? - глаза матери сразу увеличиваются в размерах. - Сам-то подумай, чего говоришь! Нехрен из пацана пидора мастрячить. Дожрался, блин. Дальше некуда. Лучше машинку почини, раз выходной.
  - Ну... Да это, нахрен..., - тянет папаня. - Короче, Пашка нас к себе зовет. Там Зинка курицу, по ходу, пожарила. Ну, Пашка водяры прикупил. Ну, это у них... Блин, год совместной жизни, короче.
  - Клево, - задумчиво произносит Любка. - Ништяк, по ходу, посидим. Если, конечно, не передеремся, - она мелко смеется.
  - Ну, вот и ништяк, - резюмирует отец. - А завтра, прямо с утреца, я и займусь машинкой. Лады?
  - Ну. А сейчас-то щенку чего одевать, нахрен? Не заблеванное ведь.
  - Блин! Ну поройся, найди что-нибудь старое у Лютьки. Да поторопись, ядрена вошь. Видишь, пацан уже задрог совсем.
  
  Мать кидает на Тузика быстрый взгляд. В замешательстве кусает верхнюю губу. Потом действительно извлекает потрепанные штаны и рубашку, которые ждут его в лучшем случае лет через пять. Напяливает на Тузика, застегивает, подворачивает.
  
  - Во умора, - констатирует папаня. - Реальный этот, как его, блин... Ну, кино в прошлые выхи смотрели. Да, Любка?
  - Ну. Лепрекон, что ли?
  - Ну, да. В натуре, твою мать. Тюбетейки только не хватает. Ага.
  
  Мать снова мелко смеется:
  - Да ну тебя нахрен!
  
  Родители, беззлобно переругиваясь, выходят, а через несколько минут слышится стук входной двери. Тузик остается один. Он плетется к окну, залезает на табурет, прижимает нос к стеклу. Снаружи по-прежнему моросит дождь, слева, из щели, дует холодным воздухом, а пузо приятно греет батарея. Мальчик вертит головой, закрывает то один глаз, то другой. Потом зевает и сползает вниз, так как ничего интересного снаружи не происходит. Топает в коридор, оттуда - в большую комнату. Под ноги ему попадается огрызок яблока. Тузик пинает его. Сначала просто так, затем, увлекшись, гоняет с азартом. Пока несчастный огрызок не влетает под родительский диван.
  
  Невесело. Тузик оглядывается по сторонам, соображая, чем бы заняться. Можно насобирать тряпочек и всяко-разно связать их. Получится человечек. Или вытащить из-под шкафа деревянный брусок и поиграть в машинку.
  
  - Вз-з-з, - говорит Тузик. - У-у-у-у-у. Ды-ды-ды-ды.
  
  Глаза мальчика начинают блестеть, рот растягивается в улыбке. Ну, а можно вытащить из тумбочки ворох цветных газет. И рассматривать картинки. А особо понравившиеся попросить вырезать Аньку. У самого Тузика это пока плохо выходит - вкривь и вкось. Не зная, что выбрать, он ковыляет туда, сюда. И в зеркале с двумя трещинами дергается его смешное отражение.
  
  Тузик останавливается, подходит ближе, трогает пальцами холодное стекло, проводит локтем по трещине - где способен достать. Затем вглядывается вглубь. Интересно, почему он не нравится бате? Да и мамане тоже.
  
  Оттуда, будто из другого мира, на него взирает существо с большими ушами, круглой коротко стриженой головой. Из мешковатой, как балахон, рубашки торчат тонкая шея и маленькие кисти рук. Брюки волнами ложатся на заляпанные тряпичные туфельки. Вытянутые к вискам глаза отсвечивают темным агатом. Нос пуговкой, сжатый почти в точку рот, острый подбородок. Черными запятыми брови, высокие скулы.
  
  Но ведь это существо и есть он, Тузик. Чего же в нем плохого или неправильного? Тузик ладошкой приглаживает мягкие, словно пух, темные волосы, пытается сделать челку налево, как носит Лютя, выпячивает нижнюю губу, щурится.
  
  Скрипит входная дверь. Мальчик вздрагивает и не успевает отскочить от зеркала. Влетает Анька. Запыхавшаяся, машущая портфелем, который заклеен скотчем. Заметив брата, она фыркает:
  - Ты чего тусишь у зеркала, Тузик? Как девчонка, блин! Во ржача.
  
  Тузик, потупившись, молчит. А Анька продолжает:
  - Чего это за хренотень на тебя напялена? Маманя, что ли, постаралась, блин? - она слегка пихает неподвижного брата.
  - Нисего, - наконец отвечает тот.
  - Чего "нисего"? - не отстает сестра. - Одежи нету, что ли? Папка опять машинку не починил?
  - Незаню! - бурчит Тузик, выдирая локоть из цепких пальцев Аньки.
  - Ага? Ну и фиг с тобой.
  
  Анька бросает портфель в угол, скачет в кухню. Чпокает там холодильником, чем-то гремит. Затем ее взлохмаченная голова показывается в проеме двери.
  
  - Они все сожрали, что ли? Один хлеб да соленые огурцы, блин. Родоки, нахрен, вообще достали, в натуре! Квасят и квасят, а ты хоть с голоду помирай. Ну, ладно, - она хитро прищуривается. - Я сегодня шла, шла. Шла, шла, - она делает эффектную паузу. - Да и денежку нашла!
  - Ты седа находис, - не может удержаться от восхищения Тузик.
  - Ну, у Люти-то их побольше бывает. Да только Люте насрать на всех, кроме себя. А я своего братика люблю, - Анька обхватывает мальчика. - И в обиду не дам.
  
  Тузик морщит лоб, крутит головой и не знает, куда деваться от поцелуев.
  
  - Короче, я сейчас смотаюсь в магазин, куплю или стащу, - она весело жмурится. - Нам жрачки. Клево?
  - Къево, - соглашается тот.
  - Ну, и лады.
  
  Сестра роется в карманах, словно что-то проверяя. Потом берет авоську и выскакивает за дверь. Оставшись в одиночестве вновь, Тузик облизывает губы, поддергивает штаны и, усевшись на замызганный коврик, с уморительной серьезностью принимается за цветную газету.
  
  Глава 2
  ----------------------------------------------------
  Быстрый стук в окно. Тузик не сразу отрывается от особенно яркой картинки. Он последний раз скользит по ней взглядом, а затем поднимает глаза. Через стекло на него смотрит Сашон. Капюшон надвинут на самые брови, пухлые губы растянуты в улыбке.
  
  - Тузик, пойдем гулять, - зовет он.
  
  Тузик в раздумье сжимает рот в точку, поднимает запятые бровей.
  
  - Одезы неть, - наконец произносит он.
  - Чего? - не понимает Сашон. - Как это нет?
  - Ну, гъязная. Смотъи, - Тузик встает. - Ютино.
  
  Увидев бесформенную фигуру, Сашон покатывается со смеху:
  - Ой, умора!
  
  Он скрывается из вида, будто приседает. Потом показывается вновь.
  
  - Ты один? - уточняет он.
  - Ну.
  - Круто. Сейчас зайду.
  
  Тузик кивает и снова шелестит газетой. А через минуту-другую в дверь уже скребутся. Малыш вздыхает, поддергивает штаны и ковыляет ко входу. Взяв ручку, произносит:
  - Откъито, бъин.
  
  Сашон входит, слегка озираясь, опускает капюшон. Голубые глаза перебегают с Тузика на окружающее и обратно.
  
  - Ну, у вас и срач! - резюмирует он. - Еще срачее, чем в прошлый раз.
  
  Лицо Тузика остается непроницаемым. Сашон морщит нос, дергает завязки куртки.
  
  - Ну, чего? Давай у нас постираем, мама-то дома. Пакет есть?
  
  Тузик шевелит пальцами в матерчатых туфлях, передвигает из стороны в сторону точку губ.
  
  - Засем?
  - Да тебе даже погулять не в чем, - пожимает тот плечами.
  
  Малыш разворачивается, тащится в детскую. Сашон топает за ним. Тузик, пыхтя, лезет под Анькину кровать в поисках приемлемого пакета. Шуршит, сопит. Потом вытаскивает один, показывает Сашону.
  
  - Ну, вроде, сойдет, - соглашается тот.
  
  Набив мешок, друзья направляются к выходу. Тузик натягивает куртку, заматывает шарф. Сашон с удивлением наблюдает за ним.
  
  - Кто это тебя так вывозил?
  
  Мальчик не отвечает, сжимая губы еще плотнее.
  
  - Нет, ну правда, - не отстает Сашон. - Мы же друзья.
  - Ёвка, - после паузы выдает Тузик.
  - Нихрена себе, - тянет Сашон. - Вот мудила.
  - Сё, - сурово заключает Тузик. - Посъи.
  - А ботинки?
  - Сьто ботинки?
  - Ну, в тапках, что ли, пойдешь?
  - Бъин, мокоё сё.
  - А-а.
  
  Они выходят в серый день под моросящий дождь. Тузик внимательно всматривается в стайку нахохлившихся на карнизе воробьев. Раскрывает руки, имитируя полет птицы:
  - З-з-з-з-з-з-з!
  
  Почти беззвучно смеется, показывая мелкие зубы.
  
  - Ладно, пойдем. Потом погуляем, - торопит его приятель.
  
  Соседний подъезд. Такие же выщербленные и исписанные стены, покосившиеся почтовые ящики со следами копоти, заблеванный на первом этаже пол. Друзья идут на третий. Сашон звонит. Тишина, затем шлепанье тапок.
  
  - Александр?
  - Ну-у, ма-ама! А кто еще-то? - недовольно тянет он.
  
  Щелкают замки. В проеме показывается бледная тощая женщина в коричневом теплом халате.
  
  - А, ты и друга привел. Здравствуй, милый Тузик. Кстати, как твое полное имя?
  - Незаню, - сопит тот, потупив взор.
  - Ну, как же так не знаешь? Это очень странно, если подумать.
  - Мам, не приставай, а? - вступается за друга Сашон. - Тузику надо вещи постирать. Поможешь?
  - А почему не у него дома? - спрашивает женщина, отступая на шаг и пропуская мальчиков вперед.
  - Ты сама учила, друзьям нужно помогать.
  - Ну, да, ну, да, - бормочет она. - А если еще учесть семью бедного Тузика. Кошмар! И имечко-то какое выдумали - собачье!
  
  Тузика проводят в комнату, где за перегородкой находится жизненное пространство Сашона - кровать, складной стол, стул, а еще - модели самолетов из бумаги, подвешенные к потолку, стене, ширме. Тузик трогает пальцем самые нижние, отчего те начинают качаться, рождая причудливые тени.
  
  - Ты подожди здесь, - говорит Сашон. - Я сейчас.
  
  Он выходит, подхватив пакет с грязным бельем. Тузик снимает капюшон, развязывает шарф. Из коридора слышится приглушенный разговор.
  
  - Александр, я не понимаю этой дружбы! - голос тети Сони, матери Сашона, звенит. - Чем тебе интересен мальчик младше тебя, да еще и из неблагополучной семьи? Он даже говорить-то толком не умеет!
  - Мама!
  - Неужели ты не в состоянии найти друзей в классе? - настаивает тетя Соня.
  - Нет! Они все тупые, - голос Сашона почти срывается.
  - А Тузик нет? - с иронией интересуется тетя Соня.
  - Да. Представь, он не похож на других.
  - Не понимаю. Просто не понимаю, - пауза. - Это все потому, что у тебя нет отца.
  - Я, что ли, в этом виноват? - Сашон переходит на крик. - Прекрати, мама. Надо постирать вещи.
  - Ладно.
  - У нас есть печенье? Может, я пока поставлю чайник?
  
  Стук двери в ванную, пиликанье настроек стиральной машины, бренчание посуды в кухне. Тузик несмело показывает нос из-за ширмы, оглядывает знакомую обстановку. От пола до потолка стеллажи пыльных книг, диван с несобранной постелью, стол, заставленный бутыльками лекарств, раскиданные вещи. И застоявшийся воздух, в котором пахнет болезнью. Мальчик переминается с ноги на ногу, двигает губами из стороны в сторону, всовывает большой палец в рот. Темные шелковистые волосики плотно прилегают к черепу как шерстка.
  
  Торопливые шаги. Появляется Сашон - светлый хохолок волос на макушке, веселые глаза, ямочки на щеках.
  
  - Слушай, ты ведь, наверное, ничего не ел сегодня? Да? Я там чай сварганил. Давай, навернем с печеньками, пока стирается?
  - Пи-пи, - с непроницаемым выражением сообщает Тузик.
  - Пи-пи??.. Ты уверен? Слушай, надо подождать чуток. Там мама.
  
  Сашон помогает Тузику снять куртку и промокшие матерчатые туфли. Потом ведет в кухню, где уже налиты две кружки и поставлено печенье. Тузик взбирается на табуретку, ставит локти на стол, подпирая круглое лицо, и принимается болтать ногами. Сашон откусывает печенье, отпивает чай.
  
  - Ты чего не ешь? - спрашивает он. - Колбасы все равно нет.
  - А ма? - интересуется Тузик.
  - Она не будет, - корчит недовольную мину Сашон. - Не хочет.
  
  Тузик прикрывает ладошкой один глаз, открывает, затем прикрывает другой. Обстановка не меняется: заросшие паутиной углы, серые от пыли стекла, отстающие обои, выцветшие и ободранные шкафчики, плита в старых потеках. Посопев, Тузик тянется к печенью. Медленно входит мать Сашона.
  
  - Дружочек, неужели ты в этом ходишь на улицу? - изумленно подняв брови, тетя Соня демонстрирует туфлю Тузика.
  
  Тот хмурится, сжимает рот в точку и принимается двигать ею туда, сюда. Сашон, кинув быстрый взгляд на друга, тут же приходит на выручку:
  - Мам, сейчас ему больше нечего надеть. Ну, честно.
  
  Женщина хмыкает, качает головой и заявляет:
  - Зачем тогда гулять, если "нечего"? Это же верный путь к простуде! - она еще раз выставляет туфлю напоказ. - Сидел бы дома, в таком случае... Не понимаю! Куда смотрят твои родители? - тетя Соня сурово вглядывается в обоих мальчиков, будто кто-то из них способен дать ей четкий ответ.
  
  Сашон опускает глаза, Тузик пальчиком колупает клеенку.
  
  - Тебя мама так отпустила гулять? - не унимается женщина.
  - Это я виноват! - вдруг вступает Сашон.
  - Ты?? А ты-то, милый мой, тут при чем?
  - Ну, - мнется тот. - Это я позвал Тузика гулять. Даже зашел за ним.
  - Да ну? - преувеличенно удивляется тетя Соня. - То есть, именно ты виноват в том, что у твоего приятеля нет обуви?
  - Мама!
  - Что?
  - Ты отлично все понимаешь! - почти выкрикивает Сашон. - Просто я должен был проследить, чтобы он не выходил на улицу в этом.
  - Замечательно. Но какой же тогда из тебя старший друг? - с сарказмом замечает тетя Соня.
  
  Тузик молча слезает с табуретки, ковыляет к выходу.
  
  - Ты куда? - кидается за ним Сашон.
  - Я посёл, - сообщает тот, не оборачиваясь.
  - А все из-за тебя! - зыркает Сашон на мать. - Слушай, ну погоди, - это он уже Тузику. - Хочешь, в машинки поиграем?
  - В масинки? - притормаживает Тузик.
  - Ага. Здорово ведь?
  
  Женщина провожает их задумчивым взором, жует губами, словно не решается о чем-то спросить.
  
  В своем закутке Сашон выволакивает из-под кровати коробку с маленькими гоночными машинами, облупленными, частично лишенными колес, но все равно неизменно привлекательными для двух мальчишек.
  
  - Разобьемся на команды? - спрашивает Сашон.
  - Неть, - улыбается Тузик. - Я сам.
  
  Он плюхается на пол, раскидывая ноги, выбирает три машинки, относительно целые и сохранившие остатки ярких цветов, и принимается гонять их.
  
  - З-з-з-з-з! - напевает он. - Сюх-Сюх, дз-з-з.
  
  В его ловких ручках с гибкими пальчиками машинки носятся будто сами собой. И Сашон не может удержаться от завистливого вздоха - это тебе не самолеты клеить. Он без особой охоты передвигает свои машинки и время от времени посматривает на Тузика, который всецело увлечен игрой: рот приоткрыт, глаза блестят, а на щеках выступил румянец.
  
  - Мальчики! - возвещает тетя Соня. - Одежда постирана и почти высохла, сейчас я все развешу на веревках, и, пока вы гуляете, она станет годной к использованию. Тузик, я нашла старые ботинки Александра, он их почти не носил, можешь погулять в них. Потом обязательно верни.
  
  Женщина встряхивает спутанными длинными волосами и с достоинством удаляется. Тут же в машинку Тузика врезается игрушечный болид Сашона. Та подскакивает и переворачивается.
  
  - Ты сего? - удивленно переводит взгляд на Сашона Тузик.
  - Пойдем уже, а то стемнеет.
  
  
  
  На улице Сашон дурашливо натягивает Тузику капюшон до самого носа и тут же отпрыгивает в сторону.
  
  - Пойдем листья считать, - кричит он. - Или за дымом наблюдать. Догоняй!
  
  И натыкается на чью-то твердую руку, хватающую его за шкирку.
  
  - А ну, брысь отсюда, дебил, твою мать, - слышит он знакомый голос. - Мне со Щенком поговорить надо, блин.
  
  Сашона отбрасывают в сторону, он падает, поднимая грязные брызги. Между ним и Тузиком стоит Костыль, покачиваясь с носков на пятки. Сашону видно его со спины, но не узнать невозможно. Синяя куртка с серыми полосками, широкие спортивные штаны.
  
  Тузик испуганно выставляется в едва заметное в тени капюшона лицо, переводит взор на кулаки, внушительно ворочающиеся в карманах необъятных штанов. Взвизгивает и кидается прочь.
  
  - Да ты не дрейфь, сосунок, нахрен. Разговор есть, блин. Сечешь?
  
  Костыль в несколько шагов догоняет малыша, хватает его подмышки и, похохатывая, тащит на детскую площадку. Выбрав подходящую скамейку, ставит мальчика, приближает блеклые глаза к его перепуганному лицу.
  
  - Слышь, Чуханов, а ну-ка выкладывай, чего ты сегодня засек? Отчего, блин, зассал, нахрен? - пауза. - Ну? Смотри, козел, кишки-то все вытрясу, твою мать!
  
  Тузик молчит, в ужасе вытаращивая глазенки. Его крошечный рот открывается и закрывается, не издавая ни звука. Сашон, закусив губу, плачет, пытаясь заставить себя броситься на выручку другу.
  
  - Ну, так что, Тузик Чуханов, блин? - Костыль двигает губами, потом плюет прямо в лицо Тузика. - По ходу, в молчанку играть будем, нахрен? Еще раз спрашиваю...
  - Отвали от моего брата, козел! - острое лезвие ножа упирается в спину Костыля, как раз чуть ниже лопаток.
  - Чего ты, нахрен, провякал? - пробует повернуться Костыль.
  - Не дергайся, блин, мудила! Ты меня знаешь.
  
  Позади Костыля, чуть пригнувшись, стоит Лютя - завитки русых волос из-под капюшона, стальные не знающие жалости глаза с прищуром, резные ресницы, четко очерченный красивый рот, жесткие как у хищника черты лица. Несмотря на юный возраст Лютю действительно знают и побаиваются многие. Ловкий, изворотливый и отлично владеющий ножом, он давно ходит под крылом Сивого.
  
  - Так как у нас фамилия-то нахрен? А, вонючка? Напомнить? - Лютя, усмехаясь, едва заметно двигает острие вниз.
  
  Костыль взвизгивает, стараясь отпрыгнуть. Лютя одним движением хватает его за шею, сдавливает.
  
  - Я чего-то не въехал, говноед, что за нахрен? Еще чуток, и тебе каюк. Ты ж знаешь, - пауза. - Ну? Долго я, блин, ждать буду?
  - Чуканов! - вопит Костыль. - Чуканов!!
  - Ништяк, нахрен, - с удовлетворением констатирует Лютя. - И еще: вон тот малец - в натуре мой брат. Сечешь? А мою семью трогать могу только я! Догоняешь, козел? Ни Анька, ни Тузик - не твоих рук дело. Втыкаешь?! А теперь вали, твою мать! - он со всей силы пихает Костыля, так что тот кубарем летит в соседнюю лужу.
  
  Тузик провожает взглядом обидчика и еще больше съеживается под немигающим взором брата.
  
  - Что, Тузя, типа тусишь? - интересуется Лютя. - Вон с тем хмырем, что ли? - кивает он в сторону виновато горбящегося Сашона. - Ага, значит, - сплевывает. - А ну-ка, подойди поближе, чувачок. Да не боись, не боись.
  
  Сашон боком делает несколько шагов вперед, замирает. Лютя, вытягивая губы, рассматривает его. Шевелит кулаками в карманах широких штанов.
  
  - Клево! - наконец говорит он. - С Тузей, значит, корифанишься?
  
  Сашон шмыгает носом, мелко кивает.
  
  - Не слышу, блин, - Лютя округляет рот, потом принимается двигать нижней челюстью.
  - Да, - хрипло произносит Сашон. - Мы дружим.
  - Ага, блин? - удивляется Лютя. - А кто я, знаешь?
  
  Сашон опять мелко кивает. Лютя продолжает оглядывать его. Сплевывает.
  
  - Ништяк, нахрен, - пауза. - А ты с нашей Анькой типа учишься?
  - В параллельном классе, - поводит тот плечом.
  - В каком, нахрен? Па-ра-лель-ном? Во ржача! Ну, ты, по ходу, клоун в натуре... Умора, - Лютя принимается играть внушительным брелоком. - Короче, выходит, тебе лет девять?
  
  Сашон переступает с ноги на ногу, обтирает ладони о брюки. Тузик, прикрыв глаза, безмолвно наблюдает за обоими, перемещая сжатый рот из стороны в сторону.
  
  - Да. Девять.
  - Клево, - Лютя сплевывает. - А мамаша у тебя Сонька-библиотекарша, по ходу?
  
  Сашон стискивает пальцы, сглатывает.
  
  - Ну? Чего заткнулся-то, задрот? Вот, ядрена вошь, цирк в натуре.
  
  Сашон снова сглатывает.
  
  - Ты мне эти штучки брось, козел, - продолжает Лютя. - Нехрен к братухе клеиться, понял? Тебе чего от него надо-то?
  - Мы дружим, - наконец разлепляет губы Сашон.
  - Дружат они! Умора. Видал я нахрен такие дружбы. Втыкаешь? Чтоб больше я тебя с Тузей не видел! Ясно?
  - Нет! - упрямо сдвигает брови Сашон. - Мы друзья!
  - Чего, твою мать? - глаза Люти светлеют, он медленно вынимает руки из карманов.
  - Ютя! - выкрикивает Тузик. - Ютя!
  
  Быстрый удар в лицо валит Сашона на землю. Он инстинктивно подтягивает ноги, закрывает руками голову.
  
  - Ютя! - Тузик топчется по скамейке, пытаясь соскочить.
  - Пидор! - припечатывает Лютя и лениво пинает свернувшегося в клубок мальчика. Потом подхватывает Тузика. - Ну что, Щенок? Двигаем домой?
  
  Глава 3
  -----------------------------------------------
  Тузику не спится. Он ворочается, принимается сосать палец. Но черные тени по-прежнему тянут щупальца из углов, постепенно отвоевывают пространство у окна и стремятся достать ни в чем не повинного мальчика. Рядом мирно сопит Анька. Лютя, как обычно, где-то гуляет. А пьяные родители наконец-то успокоились в большой комнате. Тишина. Капает не завернутый кран в кухне. И даже есть не хочется.
  
  Однако Тузик никак не может заснуть. Ему почему-то кажется, что стоит только закрыть глаза, и случится что-то страшное. Может, из угла набросятся и начнут душить мерзкие тени, или из дальнего закоулка выплывет-проявится жуткое страшилище, или ворвется, как в прошлый раз, невменяемый дядя Петя и станет все крушить, орудуя тесаком.
  
  Плохо и неуютно маленькому существу в мире, где всегда выигрывает сила, злость и жестокость. Лютя неоднократно доказывал это брату, стравливая уличных собак. А когда мальчик принимался хныкать, лупил его, называя слабаком и задротом. И приводил многочисленные примеры уже из жизни людей. А Тузику до сих пор непонятно, почему нельзя просто мирно жить и дружить. Каждому с каждым. Всякому со всяким. Не тая черных мыслей и не стремясь вцепиться в глотку друг другу.
  
  Тузик вытаскивает палец. Почмокав, сжимает рот в аккуратную точку и начинает двигать этой самой точкой вправо-влево, вправо-влево.
  
  Было бы замечательно, если бы все, абсолютно все стали добрыми - и люди, и звери. А еще было бы разной еды - просто завались. И всегда тепло, и чистая одежда. А еще, конечно же, море игрушек. И в распоряжении Тузика оказалась бы одна из них, большая и мягкая, а еще - лохматая, глазастая и обязательно белая.
  
  Представив себе это чудо, мальчик улыбается, перебирает пальцами смятое одеяло и уже не так боится страшных теней, которые все сильнее шевелятся в углах.
  
  
  
  
  Утром Анька, бурча, несколько раз перелезает через него, пытается найти какие-то свои вещи. Что-то кричит отец в комнате, мать ему вяло отвечает. Но затем вокруг опять воцаряется тишина. И когда Тузик наконец открывает глаза, кажется, что в квартире никого нет. Через окно проникает тусклый дневной свет, где-то мяукает кошка. Тузик сладко зевает, потягивается, болтает ногами и жмурится. Пора вставать.
  
  Натянув штаны и рубашку, мальчик крадется в комнату родителей. Раскиданные бутылки, остатки какой-то дурно пахнущей еды, обрывки бумаги. Поперек дивана лежит мать с опухшим и искаженным страданием лицом. Нечесаные грязные волосы, несвежая сползшая с плеча кофта, кисти рук со вздувшимися венами, заголившиеся ноги. Отца нет.
  
  Осмотревшись, Тузик так же тихо следует в кухню, надеясь, что Анька припрятала для него еды. Тайничок находится в пристеночном шкафу, слева, за пыльными и давно всеми позабытыми банками. Отодвинув крайнюю, он нащупывает сверток.
  
  Бухает входная дверь. Слышатся тяжелые и не совсем уверенные шаги. Тузик замирает.
  
  - Ты чего это тут разлеглась, твою мать? - по голосу ясно, что отец на взводе. - Вставай, ядрена вошь, нахрен!
  - Блин! Да отвянь ты! И так башка раскалывается, хоть сдохни, - мать стонет.
  - Ага, сейчас, блин. Прямо так и отвял, нахрен. Валяется тут, блин, как фря. Вставай, говорю! Жрать охота.
  - Да пошел ты! Козел, блин.
  - Ты что сказала?? Нет, ты что, нахрен, сейчас сказала? А?
  
  Судя по звукам, отец отвешивает матери увесистый тумак. Она взвизгивает и в долгу не остается. Начинается привычная потасовка. Пользуясь суматохой взрослых, Тузик бесшумно проскальзывает в детскую, прячется под свою кровать. Развертывает сверток. Там три толстых куска вареной колбасы и два ломтя хлеба.
  
  - Куда, блин, девались все деньги? - продолжает выяснять отношения отец. - Даже жрачки купить не на что, нахрен.
  - А я-то почем знаю, твою мать? Нехрен вчера было хвост распускать перед Зинкой! Он-то и пиццу может заказать и на шашлычки в "Агузель" сводить. Ага. Смотри-ка, блин! Выискался хрен. Рожа-то не болит? Нет? Пашка тебе вчера неслабо навалял за Зинку-то, ха-ха.
  - Чего? Чего ты провякала, стерва? - еще больше ярится отец.
  - Всю получку, поди, спустил или того хуже, блин, потерял. Мудила! А еще ко мне лезет с разборками.
  
  Снова слышится возня. Тузик доедает последний кусок и раздумывает, сколько еще придется прятаться. Если вылезти сейчас, то неминуемо попадешь под раздачу: чтобы сорвать злость, излохматят так, что потом долго будет болеть. Поэтому он вжимается в дальний угол и от нечего делать принимается разглядывать игру света на паутине.
  
  - Твою мать! Так мы вчера и в "Агузели" сидели? - чуть поспокойнее интересуется отец.
  - Натурально, - хмыкает мать. - Шашлыки ели, водку пили, блин. Ты еще пиво заказывал. Это... "Красный петух", в общем.
  - Ага? - удивляется отец. - И все за мой счет?
  - А хрен вас с Пашкой разберет, твою мать. Вы вчера то дрались вусмерть, то братались.
  - Ништяк, - после паузы констатирует отец. - Пусть я дурак, ладно, нахрен. Но ты?? Ты-то чего меня не тормознула, блин? На то мужику и жена дадена, чтобы следить за ним, в натуре.
  - Да пошел ты, блин, нахрен! Выискался, блин, морализатор! Без тебя тошно, втыкаешь?
  - Я сейчас тебе воткну, блин! - рычит батя. - Так воткну, что реально не покажется!
  
  Тузик обхватывает колени руками, прикрывает веки, сжимает рот в точку. Он знает, что если перестать вслушиваться, в голову вползает тишина, все внешнее отдаляется и словно перестает существовать. И неважно, сколько времени проходит, его всегда бывает достаточно, чтобы ураган пролетел мимо. Самое главное - надежно схорониться, ведь против физической расправы способ не работает точно.
  
  Едва слышно скрипит дверь, подчиняясь воле сквозняка. Хлопает рама, и в поле зрения Тузика появляются две крепкие ноги, обутые в тяжелые башмаки. Они бесшумно ступают, останавливаются на мгновение, затем одна все так же беззвучно начинает почесывать другую. Широкие спортивные брюки небрежными волнами набегают на тупые черные носы. Тузик мысленно продолжает картинку вверх. Непромокаемая, скользкая на ощупь куртка, надвинутый на брови капюшон, не знающие жалости глаза. Лютя!
  
  Ботинки несколько раз перекатываются с пятки на носок, один нетерпеливо постукивает по полу.
  
  - Ты чего тут зашкерился, малой? - слова звучат, как неожиданный удар в лицо.
  
  Тузик еще плотнее сжимает губы, вытаращивает глаза, кулачками сдавливает щеки, отчего уши немного отъезжают вперед и оттопыриваются сильнее.
  
  - Малой? - Лютя замолкает, словно прислушивается. - Разборки, что ли, опять? Ну, ништяк, - он хмыкает, потом сплевывает.
  
  Тузик не мигая смотрит на толстые подошвы, стараясь не пропустить момент, когда они двинутся к кровати.
  
  - Вот говнюки, - высказывает свое мнение Лютя.
  
  Покашливает. И неуловимым для Тузика движением мгновенно выволакивает того на свет.
  
  Короткие упрямо вьющиеся русые волосы, растянутый в усмешке рот, глаза в резных ресницах. И если не вглядываться в зрачки, то все в порядке. Иногда Тузику даже нравится наблюдать за братом исподтишка, главное - не встречаться взглядом.
  
  - Ну, ты натуральная чебурашка. Реально, - продолжает тянуть углы рта вверх Лютя. - Пожрать что-нибудь найдется, ты не в курсе? А? - медлит, ожидая ответа. - По ходу, нет.
  
  Брат разжимает пальцы, и Тузик плюхается на пол. Снова заползает под кровать. А Лютя, уверенно расправив плечи и не спеша, направляется в кухню. Мальчику хорошо слышно, как тот возится, хлопает дверцами, пытаясь найти съестное. Затем заходит в большую комнату.
  
  - Ма, па! - бесцеремонно прерывает он родительскую свару. - У вас реально не осталось хавчика?
  
  Там сначала наступает тишина, словно взрослые слегка впадают в ступор.
  
  - Ага, блин, только для тебя и затырили, нахрен, - наконец недовольно отвечает отец. - Чего выставился, твою мать? Самим жрать нечего из-за этой...
  - Лады, - не противоречит ему Лютя. - Тогда не перехватишь до завтра тысчонку-две?
  - Ну, ты оборзел, в натуре, сына, - начинает злиться отец. - Говорят же тебе, голяк, нахрен. Ни бабла, ни жрачки. И все из-за этой твари!
  - Не слушай его, блин! - взвивается мать. - Сам все спустил на Зинку, а на меня тянет.
  - Сволочь! - возвращается к прежней теме отец.
  - Ай! - взвизгивает мать.
  - Ну, ты и мудак, па, - холодно констатирует Лютя.
  - Что ты сказал, нахрен?? - сначала будто не понимает тот.
  - Да то, что ты слышал, блин. Ни заработать, ни прогулять, ни бабу нормально отыметь. Мудак ты, па. Тля. Понял?
  - Ах ты говнюк, дерьмо сопливое! - взвывает отец.
  - Нет, Вова! Нет! - в унисон ему принимается вопить мать.
  
  Стук отброшенного стула, секундная возня, неожиданный всхлип отца. И спокойный голос брата:
  - Ну, ты ведь знаешь, па. Не лезь, так и не получишь. Цирк, реально.
  
  Легкие шаги, удар двери. Тишина.
  
  - Сука! - выдыхает отец. - Вот сука! На родного отца, нахрен!
  - Дай, Вова. Дай, посмотрю-то, блин! - пауза. - Нихрена себе, нахрен, - тянет мать. - По ходу, надо в этот... Трампункт, по ходу.
  - Да отвали ты, блин! Выродила ублюдка, твою мать! Ладно по руке полоснул, а если бы в живот? Сволочь!
  - Ну и нихрена себе! - продолжает в прежнем ключе мать. - Ну и нахрен ты лезешь-то? Чем ты лучше других? Вон даже Серёня с ним не связывается. Пойдем в трампункт. Давай, не дергайся, блин. А обратно завернем к Толяну, денег займем. Ну?
  
  И родители начинают собираться. Отец невнятно бурчит. Мать ахает. Кажется, они не уйдут никогда. Но вот наступает тишина. Пылинки кружатся в неясном свете. Дохлая муха качается, запутавшись в паутине. И, немного выждав, Тузик осторожно выползает из своего укрытия. Крутит головой, поводя ушами, словно локаторами. Морщит пуговку носа, двигает точкой рта. В квартире пусто.
  
  Тогда он поднимается, поддергивает сползшие штанишки, ковыляет в большую комнату. А там все раскидано, на полу отпечатались следы ботинок впопыхах одевавшегося отца, под столом сиротеет комком брошенная цветастая кофта матери. Тузик закусывает нижнюю губу, показывая мелкие и редко растущие зубы, обтирает запылившиеся под кроватью ладошки о длинную рубашку. Прямо перед ним, на узком пятачке света, сбрызнуто красной краской. Будто дядя Паша или дядя Петя неловко открывали банку с коктейлем или, на худой конец, с томатный соком.
  
  Мальчик встает на четвереньки и, приблизив рожицу к полу, принюхивается. И на него вновь, как и два дня назад, вдруг накатывает волна ужаса. Стуча зубами, он подскакивает, с лихорадочной скоростью принимается сжимать и разжимать смешные, будто кукольные, пальцы. Пятится к двери. Словно огромная тень проносится за окном, на миг застилая тусклый день.
  
  - Тузик! Тузик, ты здесь? - звучит голос совсем рядом.
  
  Мальчик вздрагивает, вжимая голову в плечи, оглядывается. На пороге стоит Дюха, его второй после Сашона друг. Прямые давно не стриженые волосы падают ему на глаза, щербатый рот слегка приоткрыт, тонкая шея почти жалобно белеет в растянутом воротнике свитера.
  
  - Ты чего не отвечаешь, а? Я аж зассал, блин, - Дюха проводит языком по аккуратным губам. - Типа никого, а дышит кто-то. И скрипит.
  
  Тузик переводит на него ставшие огромными глаза, еще больше выгибает запятые бровей и едва заметно поворачивает из стороны в сторону голову.
  
  - Ну, ты чего, а? - отступает на шаг Дюха. - Батя излупил, что ли? Больно?
  
  Тузик сглатывает, прижимает кулачки к щекам, сжимает рот.
  
  - Стасно, - произносит он через силу. - Там зой!
  - Кто там? - морщится Дюха, стараясь понять. Оглядывается, прислушивается. - Да никого у вас нету... Ты один, вот, видать, и забоялся. Еще, блин, дверь нифига не закрываете. Ага?
  
  Тузик не торопится отвечать, только водит ртом.
  
  - Пошли гулять. Мяч покидаем, поносимся. Чего сидеть здесь? Еще и правда зарулит кто, мало ли торчков? - тут Дюха виновато опускает голову, постукивает ногой вдоль порога. - Сашон вон скоро из школы вернется, с нами погоняет. А? - он с надеждой поднимает глаза. - Или ты есть хочешь?
  
  Тузик еще интенсивнее принимается двигать губами, пытаясь разобраться, не голоден ли он.
  
  - Ну, так я притащу тебе. У нас сегодня всякого завались... Этот чмырь Марсик ночью приходил, - Дюха горбится, пряча взгляд. - Хочешь мяса копченого? В нарезке?
  - В наезке? - спрашивает Тузик, сглатывает неожиданно выступившую слюну. - Хосю.
  - Ну, ты, короче, одевайся тогда. Подождешь на площадке, я вынесу. К нам сейчас нельзя.
  
  Тузик влезает на стул, прижимает нос к стеклу, всматривается в обстановку на улице.
  
  - Хоёдно? - не поворачивая головы, спрашивает он.
  - Чего? - Дюха переминается с ноги на ногу, ерошит волосы на затылке.
  - Ну, хоёдно там?
  - Ну... Нет, по ходу.
  
  Тузик сползает на пол, переваливаясь топает в детскую, принимается рыться в аккуратно сложенных Анькиных вещах. Его всегда поражает, как сестра наперекор всему старается установить какой-то порядок в их доме: тщательно сложенные рваные колготки, расставленные и остро заточенные карандашики, заправленная кровать. И это тогда, когда родители будто специально стремятся вносить постоянный хаос и разруху в каждодневное существование семьи. Но раскиданная в припадке ярости одежда неизменно укладывается сестрой в идеальную стопку, чашки выстраиваются рядком на полке, а помойное ведро, хоть и редко, но выносится. Вот и сейчас застиранные платьица вперемешку с трусами и майками являют собой пример благопристойности на фоне сваленных в кучу вещей Люти.
  
  - Ты чего там тормозишь? - Дюха отводит с глаз длинную челку, колупает давнишнюю болячку у рта.
  
  Замерший было Тузик вытаскивает Анькину кофту, просовывает в нее голову и руки, застегивает редкие пуговицы.
  
  - Задей юкава, - просит он наблюдающего Дюху.
  
  Тот со вздохом подвертывает слишком длинные для мальчика рукава, никак не комментируя наряд друга. Помогает ему натянуть ботинки, завязать шарф. И вот они топают в другой подъезд на четвертый этаж. Маленький, словно кукольный, гном в красной с разводами куртке с торчащей из нее круглой темной головой с оттопыренными ушами. И - чуть повыше - сказочный Ванюшка с отросшими, закрывающими шею светлыми волосами.
  
  - Ты обожди здесь чуток, - останавливается на площадке Дюха, - Я счас.
  
  Он скрывается за дверью, осторожно прикрывая ее за собой. А Тузик застывает, прикрыв веки. И если бы не редкие движения кистей рук, его можно было бы принять за статую. Проходит минут пять.
  
  - Ну, вот, - появляется Дюха. - Держи хавчик, - он протягивает пакет с едой, где колбаса соседствует с сыром и мясом.
  
  Тузик засовывает в пакет пальцы и, вынув отливающий радугой пластик мяса, откусывает.
  
  - Пошли, пока мать не застукала, - шепчет, оглядываясь, Дюха. - По ходу, она очухалась уже.
  - Посъи.
  
  Дверь внезапно распахивается, показывая худую женщину с подернутыми пленкой, будто мертвыми, глазами.
  
  - Куда это ты собрался, дружок? - чуть шепеляво интересуется она. - А! И этот придурок тут же? Клево! А ну-ка давай домой, - она старается зацепить плечо Дюхи.
  - Бежим! - кричит тот.
  
  И оба мальчика бросаются вниз. Тузик старательно перебирает ножками, стараясь не упасть. Мать Дюхи неизменно пугает его почти до дрожи, напоминая злобного выходца с того света, то ли Бабу-Ягу из рассказов Аньки, то ли зомби из телевизора родителей. Отнюдь не страшная внешне, однако словно неживая, с замедленными движениями рептилии, что готова в нужный момент совершить неуловимый и точный, смертельный для своей жертвы, бросок.
  
  Ребята прячутся в соседнем подъезде, пытаясь отдышаться смотрят друг на друга вытаращенными глазами.
  
  - Ну, ты как? - спрашивает наконец Дюха.
  - Нисего, - отвечает Тузик.
  - Ништяк. Тогда давай ешь, и пойдем.
  - Ты ее не боися?
  - Кого? Мать? - Дюха закусывает губу. - Ну, бывает и сильно говняно, - говорит он словно нехотя. - Вот бабуся весной обещалась забрать, - оживляется он. - У себя, короче, в школу отдать. Счас болеет она, не может, типа, взять. Знаешь, как она на мать ругается? Ух! - пауза. - Да только, блин, как мать ее излохматила, она больше к нам ни-ни. А без бабуси, конечно, хреново, - Дюха сглатывает. - Мать, сволочь, уж и звонила сколько ей, всяко деньги выпрашивала, ну, когда вообще ширнуться не на что. Да бабуся, видать, неслабо урок запомнила.
  
  Тузик не сводит с друга восхищенного взора. Способность Дюхи так долго и витиевато выражаться в очередной раз впечатляет его. Иногда ему кажется, что Дюха говорит лучше Сашона, ведь Сашону-то больше лет, ему и флаг в руки.
  
  Друзья выходят во двор. Дюха, придуриваясь, запинается ногой за ногу - изображает паралитика. Тузик смеется, показывая мелкие зубы.
  
  - Вот блин! - восклицает Дюха. - Мячик-то я и не взял.
  - Пьёхо, - вздыхает его приятель и хмурит брови, отчего рожица принимает уже просто уморительное выражение.
  
  Однако Дюха привык к разнообразным и, как правило, смешным выражениям лица друга. Это попервоначалу, как бы ни грустил Тузик, при взгляде на его гримасы неудержимо хотелось смеяться. Сейчас дело другое. Ведь Дюха давно знает, что все горести Тузика самые что ни на есть настоящие, а вовсе не кукольные, как может показаться.
  
  От нечего делать Дюха начинает ковырять щебень, в обилии разбросанный вдоль колеи, появившейся несколько лет назад во дворе.
  
  - Во, смотри, как прикольно! - кричит он Тузику, хватая плоский камешек.
  
  Тузик недоверчиво сжимает рот в точку, не понимая, что в этом сером осколке может быть замечательного. Но Дюха немного отводит руку в сторону и неуловимым движением кидает камень, посылая его по глади вонючего озерца, в которое превратилась давно не просыхающая огромная лужа. Тот два раза подскакивает, словно отторгаемый грязной сущностью клоаки, а затем с бульканьем тонет. Тузик замирает в изумлении.
  
  - Гляди, и ты так же можешь, - выковыривает Дюха из-под ног другой камешек.
  
  Тузик медлит, не решаясь признать обыкновенность подобного волшебного умения. Но, понукаемый другом, наконец пробует и сам бросить осколок. Однако тот сразу же тонет. Мальчик опускает плечи, сжимает руки в кулачки и принимается водить точкой рта из стороны в сторону.
  
  - Да ну, хватит дуться! - дергает его за рукав Дюха. - Попробуй еще. Это реально просто. Точняк.
  
   Он заставляет Тузика пробовать снова и снова. И в конце концов у того получается. Камешек, отскочив от поверхности отливающей всеми цветами радуги лужи, летит дальше и только затем тонет. Теперь игра не на шутку увлекает обоих приятелей. Они пыхтят, приседают, криками отмечают особо удавшийся бросок, смеются. Капюшон на голове Тузика сбивается в сторону, показывая большое круглое ухо, маленький рот приоткрывается - то ли от усердия, то ли от крика, вытянутые к вискам глаза сверкают.
  
  Однако все заканчивается в один момент, когда брызги веером ложатся на лоснящиеся ботинки чернявого господина. Дюха застывает, непроизвольно вытягивая руки вперед.
  
  - Марсик! - вскрикивает он и пытается отпрыгнуть.
  
  Тузик, изумленно подняв бровки, тянет рот вниз, а через мгновение взвизгивает от боли - цепкие клешни господина, кажется, разрывают ему ухо на множество частей. Дюха хрипит рядом, поднятый за воротник все тем же господином.
  
  - Э? - интересуется тот. - Ты казол, шьто сдэлал! Э? Нахэрэн! Лызат будэш! - господин поводит выкаченными глазами, щерит зубы.
  
  Тузик завороженно следит за быстро сменяющими друг друга ужасающими гримасами господина, пытаясь не наложить в штаны, когда верхняя губа того поднимается особенно высоко, скрываясь в тени нависающего над ней носа.
  
  - Шьто выставылса, мраз! - обращается он конкретно к Тузику. - Я тэбэ клоун??
  
  Тузик ощущает жесткий комок, пережимающий ему горло, но оторваться от жуткого лица господина никак не может. Тот приближает бешеные глаза к мордочке мальчика, издает какой-то чмокающий звук и неожиданно пригибает его к своим ногам.
  
  - Лыжи, лыжи, сволоч! - шипит он, возя лицо Тузика по лоснящимся башмакам.
  
  Тузик едва успевает закрыть глаза, рот забивается вонючей дрянью.
  
  - Отпусти его, гад! - кричит Дюха.
  - Э? Шаз и тэбэ получыт! - припечатывает господин, откидывая Тузика в сторону и давая увесистого тумака Дюхе. - Мама гдэ? Тэбэ говорыл не шлатся во дворэ. Нахэрэн! Гдэ мат, я спарашваю? Харащё? Отходнак нэ был?
  
  Тузик стягивается в комок, прижимает ладошки к вискам, с тоненьким свистом дышит сквозь сжатые зубы. Потом передвигает пальцы на глаза. Становится темно.
  
  - Я тэбэ пакажу, шьто значыт мущына, твою мат! - продолжает гундосить господин.
  
  Дюха то хрипит, то вопит, а черномазый все поучает, не уставая его трясти. Звуки расплываются в сознании Тузика, превращаясь в одно черно-желтое отвратительное пятно, затем сливаются в мерзкий сгусток с щупальцами и шипами и наконец пропадают совсем. Мальчик размазывает слезы и грязь по лицу, ощупывает распухший нос и разбитые губы. И вновь принимается плакать. И не столько уже от пережитого унижения, сколько от бессильного осознания, что эта вот такая жизнь с ним навсегда, что никаких добрых и хороших просто не существует, а мечта о белом пушистом друге - блеф. Мучительная несостыковка между ним самим и миром вокруг жестоко бьет наотмашь. Тузик вдруг понимает - не головой, а нутром - что этого не переждать до самой смерти, и ничего светлого и яркого точно не будет. "Это жизнь, детка" любит повторять Лютя. Но только сейчас до Тузика доходит действительный смысл этой фразы.
  
  Встав на коленки, он разглядывает измазанные кулачки и с шумом выдыхает. Жажда изменить окружающую реальность хоть на мгновение вдруг вцепляется в него не хуже репья.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"