Лазарева Евгения Михайловна : другие произведения.

Щенок, главы 9 - 13

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Не всегда то, что вы видите, является тем, чем кажется
  Глава 9
  ---------------------------------------
  Постепенно светает. На улице то там, то здесь слышится торопливый топот ног, стук подъездных дверей, визгливая перебранка, щедро сдабриваемая сочным матерком, хруст льда. Тузик вздыхает и переворачивается на бок. Тонкая струйка слюны стекает из его приоткрытого рта.
  
  Недовольно кряхтит и не сразу подается под чьим-то неловким плечом входная дверь.
  
  - Твою мать, мать-перемать! - слышится не совсем трезвый голос матери. - Вовка, козлина! Помоги мне, блин. Слышь, нет?
  
  Несколько неуверенные шаги, потом шум сползающего на пол тела.
  
  - А-а, блин! Ик! Тьфу ты, нахрен, до чего хреново-то. Вовка, козел!! - после паузы. - Иди сюда, нахрен. Не слышишь, что ли? - тяжелый вздох. - Чего так плохо-то, ешкин кот? Всего два бутыля водяры... Ик!.. Этак и блеванешь "на раз", твою мать.
  
  Некоторое время ничего не слышно. Только за стенкой опять начинают ругаться Зотовы.
  
  - Да твою мать, же! Анька, ты дома? Помоги матери, паскуда! - пауза. - По ходу, никого дома. Ик! Вот опять встряла, - пауза. - И мудак этот, по ходу, все в загуле. Гадство, - пауза. - А чернявый-то неплохо так дерет, твою мать. Ништяк, - женщина явно улыбается. - Аж до сих пор все болит, как дерет, блин. Ага. Еще и водяру ставит, в натуре. Неплохо, блин. Ик! Да что ж такое, нахрен??
  
  Из коридора доносятся звуки рвоты, потом стоны, неясное бормотание, затем все затихает. А через какое-то время раздается храп.
  
  Тузик снова начинает перебирать пальцами, будто играет то ли на флейте, то ли еще на чем. Губы его упрямо сдвигаются в точку, а под веками двигаются глазные яблоки.
  
  В дверь стучат. Раз, другой. Потом кто-то что-то говорит, ее дергают, и она открывается.
  
  - Здесь, что ли? - раздается незнакомый женский голос. - Боже, какой кошмар! А вонь-то!
  - Здесь, здесь, - слышно, что Дюха дрожит. - С утра вас жду, как тетя Соня вызвала.
  - Ну, допустим, не с утра, а часов с десяти.
  - Да замерз я! - Дюха шмыгает носом. - Но Тузику сильно плохо. Там он, налево. Простыл, что ли.
  - О, господи! А это еще что такое? - вскрикивает женщина.
  - Где? А-а, это... Эт тетя Люба, евонная мать. Пьяная сильно, по ходу. Вечером-то никого у них не было, когда я Тузика нашел.
  - Кого нашел?
  - Ну, Тузика, друга.
  - Собаку?
  - Какую собаку?? - изумляется Дюха. - Тузик Чуканов, друг мой. Ну, заболел который.
  - Чудненько. Налево, говоришь?
  - Ага, вот дверь раскрытая. Там он, вон. Как бы не помер за ночь-то.
  - Так. Не наступить бы в эту замечательную лужу. Здесь, говоришь?
  
  В проеме появляется полненькая женщина в шапке с помпоном и круглых очках, криво сидящих на слегка сдвинутом набок носу. Из-под ее руки выглядывает ежащийся Дюха.
  
  - Вон он, на кровати. Жив, вроде, - с облегчением вздыхает он.
  
  Женщина решительно проходит вперед, снимает коричневый пуховик, оказываясь в желтоватом халате, и ставит на тумбочку чемоданчик.
  
  - Так, а руки где можно помыть? - интересуется она, разглядывая тем временем Тузика.
  - Сейчас покажу. В ванной. Идите сюда.
  
  Женщина пожимает плечами и выходит вслед за Дюхой. Слышится грохот тазика, Дюхино шипенье, плеск воды. Затем оба опять появляются в комнате.
  
  - М-да, обстановочка еще та! - возвещает врачиха. - Посмотрим, посмотрим...
  
  Она вынимает из чемоданчика градусник и ловко вставляет его Тузику подмышку. Затем щупает ему где-то под ушами и подбородком, мнет руки, оттягивает веки.
  
  - Дай-ка мне табуретку, что ли, - говорит она мальчику. - Ага, вот так. Послушаем, послушаем.
  
  И действительно принимается слушать Тузика какой-то штукой на длинных резиновых трубках.
  
  - Помоги-ка мне, мил друг. Давай перевернем его. Все, отпускай. Ага.
  
  Дюха мнется рядом, не зная, как половчее себя вести, и не спускает глаз с рук врачихи.
  
  - Так, - говорит она, вытаскивая бумаги. - Как, говоришь, зовут твоего маленького друга?
  - Тузик Чуканов.
  - Ладно, допустим. Возраст?
  - Ну, года четыре, - неуверенно отвечает он.
  - Точно не знаешь, что ли? - строго переспрашивает женщина.
  - Неа, если честно, - шмыгает тот носом.
  - Ну, хорошо. Который день болеет?
  - Твою мать, нахрен! - раздается из коридора. - Вовка, козел!! Иди сюда.
  
  Врачиха замолкает и некоторое время вслушивается в то, что происходит за стенкой.
  
  - Вовка!! Любане реально хреново, сука!
  
  Дюха втягивает голову в плечи и как-то скукоживается, не решаясь взглянуть на сидящую рядом женщину, которая благоразумно не произносит ни слова.
  
  - Анька, блин, - вновь заводят оттуда. - Ик! Нахрен, тудыть-растудыть. Ох, ты, бли-ин... - как-то неуверенно заканчивают там, и вновь раздается храпение.
  
  Врачиха нерешительно кхекает, посматривает на Дюху и уже тише продолжает:
  - Вернемся к нашим баранам, м-да. Который день болеет Тузик Чуканов?
  - Ну-у... Я его дня два не видел. А вчера ближе к вечеру забежал проведать. Ну, играть позвать. А он вот так. И никого ихних дома, - Дюха снова шмыгает. - Ну, и привел тетю Соню, чтобы она посмотрела... Моя-то маманя в отключке, в общем.
  - Так. То есть, ориентировочно дня два болеет Тузик Чуканов? - уточняет врачиха.
  - Ну, наверное, - мямлит Дюха. - По ходу, вирус, - многозначительно добавляет он. - Сашон вон тоже болеет, тетя Соня говорит.
  - Кто еще болеет?
  - Ну Сашон, друг наш тоже. Евонный, конечно, больше. Из соседнего подъезда.
  - Ага. Врача вызывали?
  - А вы кто?? - изумляется Дюха.
  
  Женщина выпучивает глаза из-под круглых очков, потом начинает хрюкать.
  
  - Сашону этому, говорю, врача вызывали?
  - Н-не знаю. Теть Соня вчера говорила, что он болеет. Типа поэтому не может Тузика к себе взять. Ну, она, теть Соня то есть, и вызвала вас.
  
  Врачиха внимательно вглядывается в лицо Дюхе, хмыкает и продолжает:
  - Соседний подъезд - тоже мой участок. Вообще, сейчас многие болеют - время такое, - глубокомысленно замечает она. - Однако в этом доме, пока, это первый вызов. Нуте-с, нуте-с, - добавляет она, вытаскивая из Тузиковой подмышки градусник. - М-да, температура высокая.
  
  Дюха поджимается, грызет ноготь. Врачиха кидает на него взгляд поверх очков.
  
  - Но все не так критично, молодой человек. Считаю, что для госпитализации на текущий момент оснований нет, - пауза. - М-да. Хотя кто ухаживать здесь за ним будет, не представляю. Так-так, - она в задумчивости стучит шариковой ручкой по чемоданчику, приспособленному ею для письма. - Вот рецепт. Антибиотик по одной таблетке три раза в день. Жаропонижающее по необходимости. Больше пить, - пауза. - Воды, конечно, морсов всяких. Пища должна быть жидкая. Господи, и зачем я все это говорю? Тут нужен взрослый, а не ты. И куда мы катимся? Повсюду одни пьяницы и наркоманы, - со вздохом заключает она, подымаясь. - Держи. Сходи там к этой тете Соне, что ли. Или матери своей отдай, если она придет в себя. Ужас, что за жизнь!
  
  Врачиха всовывает Дюхе рецепт, не торопясь просовывает руки в коричневый пуховик, морщится, словно от чего-то кислого или горького.
  
  - Ты понял, нет? Чего молчишь-то? Лечить Тузика твоего надо. Ле-чить! - она вздыхает. - Проводи меня до двери. Да. А отец у него китаец, что ли?
  - У кого? - не сразу уточняет Дюха.
  - У кого, у кого, господи! У Тузика твоего.
  - Дядь Вова, что ли?
  - Да откуда же я знаю? Дядь Вова или теть Юань, - она хмыкает, захлопывая чемоданчик. - Ладно, на самом деле мне все равно. Пойдем. Одной-то как-то неприятно проходить мимо этой пьяной.
  - Дядь Вова-то нет, - отвечает Дюха, следуя за женщиной в коридор. - Он русский. Как я, короче.
  
  Они проходят мимо недвижно лежащей Любки, стараясь не задеть ее. Входная дверь за ними со стуком закрывается.
  
  
  Тузик ворочается, просовывает кулачок под подушку, несколько раз всхлипывает. Мать за стенкой что-то невнятно бормочет. Тикают часы.
  
  Вновь скрипит дверь. Слышатся тяжелые, но словно неуверенные шаги. Тут же, впрочем, прерывающиеся.
  
  - Любка, твою мать! - взвивается отец, наталкиваясь на тело в коридоре. - Ты чего тут разлеглась, паскуда? Слышь, нет? Напугала до смерти, ей богу. Чего валяешься?
  - М-м-м? Хрм-м-м?
  - Вставай, сука! Чего валяешься, говорю. Блин, и наблевала еще, твою мать!
  - М-м... Вовка? Ты, что ль?
  - Нет, блин, не я! А козел, нахрен, без рогов... Ага. Пожрать есть что?
  - А ты где шлялся-то, мудила? Пожрать ему, блин, приспичило! Ага. Сам неделю где-то таскается. Ни денег не оставил, нихрена. Жрать ему давай. Где был, там бы и жрал!
  - Тьфу, дура!
  - Сам такой. Грхм. Хм! Блин, дай руку, дурак. Чего стоишь-то, как дебил? Хреново мне чего-то. Мутит. И типа двоится все, по ходу.
  - Перепила? - плевок. - Опять таскалась к Толяну?
  - Да ты ж нихрена не оставил, козлина! Нихрена! Ни жрачки купить, ни горло промочить. Аж спеклось все внутри, блин.
  - Ага, ага. Еще чего скажешь?
  - Детей вон кормить нечем! А Анька, в натуре, в школу ходит, ты в курсе? Ей на обеды давать надо, блин! - пауза. - Блин, чет такое с Анькой было за эти дни... Чет ведь было... Верно, нахрен?
  - Верно, неверно... Еще чего скажешь, дура?
  - Лютя, вроде, приходил, - неуверенно бормочет мать.
  - Деньжат не оставлял?
  - Ага, сейчас! Оставит он тебе! Держи карман шире, нахрен.
  - Достало все, блин! Ты бы убрала за собой, что ли?.. Воняет.
  - Вот сам бы и убирал! Мне вот не воняет.
  - Блин, жрать так охота! Со вчера не ел.
  - А где ж ты таскался??
  - Не твое дело! У нас с Мишаней горе, вот и замутили маленько. Чтоб развеяться! Ясно?
  
  Отец снова сплевывает и, судя по шагам, идет в комнату.
  
  - Горе у них, понимаешь, - бормочет мать. - Ага. Горе, блин. Прям как у пидоров.
  - А-эх-х! - вдруг взрыкивает отец. - Блин, твою мать! Это еще что за хрень?? Любка, сука! Это что за хрень, твою мать??
  - Где? - недоумевает мать, пытаясь встать.
  - Тут, блин! Прям на нашей постели, - пауза. - Твою мать! Что это??
  - Да где, ешкин кот?
  
  Грохот отброшенного стула. Шипенье отца.
  
  - Вот это что за нахрен??
  - О-оп! Вот это нихрена себе! Сейчас блевану. Убери, убери нахрен от меня эту штуку, ешкин кот!
  - Блин, все руки вымазал! Вся хата, нахрен, в дерьме! Пришел, называется, домой. Ага. Твои приколы, сука?
  - Какие, нахрен, приколы?? Сейчас сблюю, будут тебе приколы, - пауза. - Ну-ка, ну-ка... А дома никого нету? Может, этот маньяк еще здесь.
  - Какой еще, к черту, маньяк?? Чего ты тут делала без меня?
  - Жрачку искала, дурак. И выпивку! Пришла недавно. Ну и прикорнула.
  - Ага, блин. Прикорнула!
  
  Доносится какая-то возня, невнятное бормотание.
  
  - Слышь, по ходу это яйца, - наконец подает голос мать.
  - Что еще за нахрен яйца, твою мать? Что за приколы?
  - Чего, не видишь? Вообще долбанулся? Эт яйца. Человечьи, - пауза. - Мужицкие, короче.
  
  Некоторое время слышится только кряхтенье отца и скрип половиц под его ногами.
  
  - По ходу я маленько просекать начинаю, - вдруг выдает мать.
  - Чего просекать-то? Кому ты их отрезала, дура?
  - Да я, блин, никому ничего не отрезала! Понял? Сама чуток до тебя вернулась.
  - И чего?
  - Да ничего.
  - Ну? Что за нахрен?
  - По ходу, Лютя это принес. Ну, пока никого не было. Точняк.
  - Нахрена Люте это приносить? А? От полюбовника твоего, что ли, отхватил?
  - Ага, блин! От полюбовника! Сам путается с каждой, а сюда же! Вон Вероника от тебя вся в восторгах вчерась приходила. Или позавчерась. Тоже мне, выискался отелла!
  - Ну, - хмыкает отец. - Ладно. Чего от полюбовника-то отрезать? И то верно. Тогда не одни надо, а штук пятнадцать. Х-хе, хе!
  - Пошел нахрен, мудила! Ты в курсе, что у нас дочь снасилили?
  - До-очь? - удивляется отец. - Аньку, что ли?
  - А у тебя, по ходу, до хрена еще дочерей. Верно? - язвит мать.
  - Да чего ты взъелась-то? Чего взъелась?? - пауза. - В натуре, что ли?
  - Ну да, - мать чешет в затылке. - Лютя тут ее первый увидел, взъярился, что твой дьявол. Аж побелел весь, думала, прирежет меня без остатку.
  - Тебя? Хе-хе, а тебя-то за что?
  - Что не доглядела, идиот! Да если б не Лютя, нас всех бы где-нибудь пришили. А так знают, что мы его, Лютины, ну и не трогают.
  - Ну, это ты, дура, загнула! Других чет не пришивают, а нас бы пришили, ага.
  - Да пошел ты! Короче, пообещался он отомстить. Найти и отомстить.
  
  Вновь только шаги да кряхтенье отца. Тузик с трудом приоткрывает глаза, щурится на свет, старается поднять голову. Слипшиеся волосы пристали ко лбу и за ушами, отчего он совсем становится похожим на чебурашку.
  
  - Клево! - выдает отец. - Как бы нам не втяпаться во что-нибудь.
  - Ма? - неуверенно спрашивает Тузик.
  
  В коридоре на мгновение затихают.
  
  - Там есть, что ли, кто-то? Ты ж говорила - никого.
  - А чего это было-то? Типа пискнул кто?
  - Сейчас разберемся, нахрен.
  
  На пороге возникает отец, небритый, лохматый, в какой-то уж очень сильно измятой - будто жеваной - одежде. На лице его застыло напряженное выражение, которое тут же сменяется брезгливой гримасой, едва его шарящий взгляд натыкается на сына.
  
  - А-а, - тянет он. - Да это Щенок.
  
  - Тузя? - просовывается мать в щель между мужниным плечом и косяком двери.
  - Ну, да. Он. А ты думала, реальный щенок? - отец начинает хрюкать.
  - А чего он так лежит-то? - мать пролезает в комнату и, любопытствуя, подходит к кровати. - Заболел, что ли? - обращается она уже к Тузику.
  
  От матери так сильно воняет перегаром и еще какой-то дрянью, что мальчик непроизвольно отодвигается ближе к стене.
  
  - Ишь, как взопрел, - констатирует Любка. - Температура, по ходу. А у нас даже пожрать нечего! - вдруг накидывается она на мужа. - Шляется, не понять где, по трое суток, а жена и дети, типа, помирай!
  - Да пошла ты нахрен! - отмахивается отец. - Прям отсюда видно, какая ты мертвая, ага.
  - Ну а чего? Нет, что ли? Все брюхо подвело.
  - Так, блин, подвело, что весь коридор ублевала, ага.
  - Не твое дело, мудила!
  - Чего с яйцами-то делать будем, дура?
  
  Переругиваясь, они медленно, как бы нехотя, покидают комнату, оставляя после себя шлейф неприятных, словно нечистых, запахов. Тузик вздыхает, снова пытается разлепить глаза и уже совсем тихо говорит:
  - Ма?
  
  Глава 10
  -----------------------------------
  Дюха, осторожненько поковыряв ключом в замке, легонько открывает дверь и прислушивается. В квартире очень тихо, будто никого нет. Однако мальчик продолжает прислушиваться, словно не верит. И действительно, через некоторое время из комнаты матери раздается едва слышный стон.
  
  Дюха выдыхает, как-то сразу весь горбится, никнет, и в полутьме коридора становится похожим на старичка. Засунутые в карманы брюк кулаки начинают шевелиться, будто сами собой, отдельно от абсолютно недвижного хозяина.
  
  - Кто там? - слабо спрашивают из-за неплотно прикрытой двери. - Кто? Ведь я слышала что-то... Андрейка, ты?
  
  Дюха не отвечает, только еще ниже опускает голову.
  
  - Кто же там? Кто? - в голосе проскальзывают нервные нотки. - Мне страшно! Андрейка?
  
  Дюха сжимает губы, с трудом сглатывает и, решившись, делает несколько шагов вперед. На скомканной постели лежит бледная до синевы мать. Глаза с огромными зрачками широко открыты и кажутся почти черными. Губы искусаны, руки со сплошь исколотыми венами похожи на одну незаживающую рану. При появлении Дюхи мать едва заметно дергается, еще больше распахивает глаза, ее левая кисть почти неуловимо начинает дрожать.
  
  - Кто это? - снова спрашивает она уже в откровенном ужасе.
  
  Дюхино лицо искажается, он всхлипывает и отворачивается, глухо отвечая:
  - Мам, я это. Я! Андрейка...
  - Андрейка? - не верит ему мать, ноздри ее слегка раздуваются, словно она принюхивается. - Какой, к черту, Андрейка?! - кричит она. - Ты врешь все, врешь!!
  
  В страхе она старается заползти под скомканное одеяло, забиться в угол между диванным валиком и стеной. Худые руки без толку скользят по сбитой простыне, не в состоянии подвинуть тело.
  
  Мальчик до боли закусывает губу, еще глубже засовывает кулаки в карманы брюк. А мать, через некоторое время обессилев, принимается бормотать:
  - Андрейка, Андрейка... Какой же это Андрейка? Нашла дуру... Андрейка, ага...Страшно, страшно, как же страшно, - она останавливает безумный взгляд на Дюхе, отчего тот начинает ежиться и переступать с ноги на ногу. - Рано ты за мной пришла, сволочь! - шипит мать. - Рано! Я жить хочу, жить...
  
  Мать тихо ноет на одной ноте, потом внезапно вновь вперяется в сына и визжит:
  - Уйди отсюда, смерть! Не боюсь тебя, понятно? Смерть, гадина, пошла вон отсюда!
  
  Мальчик перегибается пополам, будто ему со всей дури дали под дых, и, глотая слезы, выбегает сначала в коридор, а затем на лестницу. А вслед ему несется дикий хохот матери.
  
  В закуточке между выставленным на лестничную площадку допотопным сундуком и частоколом погнутых прутьев перил Дюха сидит, стараясь унять всхлипы, пока его не замечает бабка Марья, вышедшая с цветастой авоськой из двери, обитой дерматином, как раз напротив сундука.
  
  - Ты чего это тут расселся, бандит? - заводит она. - Или украсть чего замыслил? Ну-ка, кыш отседова! - замахивается она палкой. - Разведут сначала детей, а потом и не смотрют за ними!
  
  Дюха юркой змейкой выскальзывает из закутка и опрометью бросается вниз, ловко увильнув от бабкиной клюки.
  
  - Одне наркомане в подъезде! - несется ему вслед. - Да алкаши - ворюги!
  
  На душе у него так гадко, что даже не хватает сил спорить со старухой, как он обычно делает, стараясь выгородить мать. Выскочив из подъезда, мальчик оглядывается по сторонам, плотнее запахивает куртку и, стараясь не попадать ботинками в раскисшие лужи, бежит к третьей от начала дома двери.
  
  Перед квартирой Сашона он замирает на несколько секунд, унимая немного сбившееся дыхание. Затем жмет кнопку звонка. Сначала один раз - длинно, потом еще два раза, но уже короче. Так между ними с Сашоном принято.
  
  Стоит, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, когда же зашкрябают тапки тетя Сони. Однако за дверью все тихо. Пожав плечами, Дюха снова звонит. Затем прижимает губы к темной щели между дверью и косяком и кричит:
  - Есть там кто? Теть Соня, это я, Дюха! - прикладывает ухо и слушает. - Теть Соня, к Тузику врачиха приходила, лекарства выписала! - опять слушает. - А у меня ж денег-то совсем нету, - упавшим голосом заканчивает он.
  
  Потоптавшись еще немного, он окончательно сникает, не зная, что предпринять. Крутит в пальцах выписанную докторшей бумагу, дергает вихор отросших волос и медленно начинает спускаться, считая ступени. На счете девять он останавливается, почесывает затылок, натягивает на самый лоб капюшон и уже веселее идет вперед.
  
  Тузик в это время раскрывает глаза, некоторое время бессмысленно поводит ими из стороны в сторону, стараясь понять, где он, и что с ним происходит. Сильно болит голова, но еще сильнее - где-то в груди. Мальчик неуверенно кашляет, словно пробуя это действие на вкус. Становится только хуже. Тогда он осторожно сворачивается в калачик, стараясь не потревожить, не расплескать боль дальше. Смежает веки и слушает свое дыхание, удивляясь его хрипоте. Что-то неясное тревожит его, и сначала он не может понять, что именно.
  
  За стенкой опять ругаются родители, наверное, немного громче, чем обычно. Но это-то как раз в порядке вещей, ничего необычного. Мальчик вслушивается во что-то неопределенное, что, кажется, кружится рядом, но которое не ухватить. А потом в испуге вздрагивает - то черное и злое, о котором он пытался рассказать Найдене, разбухает, расширяет свои границы и тянет мерзкие отростки уже к нему, Тузику. Хотя... Нет, не совсем так. Оно тянет щупальца во все стороны, а наткнутся они на Тузика или на кого другого - это уж как повезет.
  
  
  Дюха словно нехотя поднимается на третий этаж дома, что через два от его собственного, останавливается у первой слева двери. Потом смотрит в окно. На улице еще светло, а, значит, его затея почти наверное обречена на неудачу. По крайней мере, до вечера. Он одергивает куртку, приглаживает вихры, покашливает. Вполне возможно, что гораздо лучше переждать время во дворе - чтобы уж наверняка. Однако воспоминание о друге, таком маленьком, жалком и будто уже стоящем на пороге смерти, подталкивает его. Дюха поднимает руку и решительно жмет на звонок.
  
  После неприятного звяканья наступает тишина. Но мальчик терпеливо ждет. И вот слышится наконец шарканье тапок. Ближе, ближе.
  
  - Кто там? - спрашивают из-за двери.
  - Теть Клава, это я, Андрейка Ястребцов, - Дюха снова приглаживает челку. - Мне Найдену надо. Она дома?
  - Андрейка Ястребцов, говоришь? - щелкают замки, дверь открывается, показывая пожилую женщину с круглым смешным подбородком над наглухо застегнутым воротником теплого халата. - А и точно, Андрейка, - говорит она, оглядывая переступающего с ноги на ногу мальчика. - Нету ее. Распевает все где-то в центре. Заходи позже.
  
  Дюха расстроено кивает, собираясь ретироваться. Однако тетя Клава удерживает его за рукав.
  
  - А ты чего хотел-то? - интересуется она. - В кавалеры, вроде бы, возрастом еще не вышел.
  - Да так, - уклончиво отвечает он. - Есть одно важное дело. Ладно, спасибо. Потом зайду.
  - Да нет, ты уж скажи, раз важное-то, - женщина вытирает руки о фартук. - Может, и я на что-нибудь сгожусь.
  - Ну, в общем, это... Тузик, в общем, сильно заболел. Врачиха приходила, лекарства вот выписала, - Дюха вытаскивает из кармана рецепт. - Надо бы выкупить. А у него то вообще никого дома не было, а то теть Люба вот приперлась, да пьяная валяется, коридор весь ублевала, - мальчик сокрушенно фыркает. - А у меня вот денег нет, - он показывает пустые ладони. - А Тузику очень плохо. Я не вру.
  - А Татьяна, мать твоя, что?
  
  Дюха опускает глаза, рот его кривится.
  
  - Да вы ж знаете... Чего ж спрашиваете? - он возит носком ботинка по цементному полу. - Никакусенькая она уже дня два. Ничего не понимает, как не здесь.
  
  Женщина всматривается в него, и черты ее лица смягчаются.
  
  - Ну-ка, дай посмотреть, чего там вашему Тузику выписали, - говорит она, протягивая руку.
  
  Дюха, все еще виновато опустив голову, дает рецепт. Тетя Клава берет и, подслеповато сощурившись, некоторое время его изучает.
  
  - М-да, - наконец констатирует она. - Похоже, твой друг схватил сильную простуду. Не встает он, говоришь?
  - Да лежмя лежит, - сдавленно отвечает мальчик. - Жалко его до ужасти! Вдруг помрет?
  - Что уж так-то? - поглаживает подбородок тетя Клава. - Было бы совсем плохо, докторша скорую бы вызвала. Ладно, схожу с тобой до аптеки, недорогие лекарства Тузику выписали. Но к Чукановым уж сам пойдешь. Стара я с ними сталкиваться.
  
  Недоверчивая радость проскальзывает в глазах мальчика. Он не смеет поверить. А женщина тем временем втаскивает его в свой коридор.
  
  - Подожди тут чуток, пока я оденусь. Вот тут, на табуреточке, посиди, - снимая через голову фартук, она направляется в кухню, но на полдороге оборачивается. - А сам-то ты как давно ел? - вдруг спохватывается она.
  
  Дюха неловко кашляет, стараясь не смотреть на Найденину мать.
  
  - Да утром вот, - выдавливает он. - Нормально так захомячил.
  - А мне кажется, ты обманываешь. Мать ведь, говоришь, в отрубе двое суток. Ох, грехи наши тяжкие! - продолжает она уже из кухни, гремя посудой. - Наделают детей, а зачем, и сами не знают. Как кутят одних бросают - как хотят, пусть так и выживают. На вот тебе, котлета еще теплая. Поешь с хлебом, - предлагает тетя Клава, протягивая тарелку.
  
  Дюха виновато берет бутерброд с действительно горячей котлетой и несмело откусывает, не решаясь вгрызться слишком энергично. Но как только женщина уходит в соседнюю комнату и прикрывает дверь, принимается за еду всерьез.
  
  Потом они идут в аптеку, где тетя Клава долго перепирается с нахальной сотрудницей, а мальчик не решается встрять. А потом - обратно. И они еще не доходят, а он уже начинает ощущать давящую пустоту где-то внутри - настолько хорошо шагать рядом с такой уютной теть Клавой, без конца что-то рассказывающей о своей жизни, машущей в неких только ей заметных моментах рукой в красной вязаной перчатке. Дюха пытается вспомнить, когда же в последний раз он шел куда-либо со своей матерью. Пытается и не может.
  
  - Ну, вот и подъезд твоего Тузика, - говорит, останавливаясь, женщина. - Вот лекарства. Да забеги вечером, я каши жиденькой для него сварю.
  - Ладно, - отвечает Дюха, принимая тощий пакет с логотипом аптеки, и чувствует, что на глазах закипают слезы - будто его, как собаку, выгоняют из дома. Не совсем осознанная им тоска по нормальным человеческим отношениям в семье заставляет мальчика отвернуться. И со стороны это выглядит, как неблагодарность. Однако тетя Клава все понимает.
  - Не могла же я всех вас таких взять, - после паузы произносит она. - Да и у тебя, в отличие от моей Надюшки, все таки мать есть, бабушка. Уж мать какая-никакая, а имеется в наличии, - она невесело смеется. - А ты забегай. Тузика-то твоего все равно покормить некому.
  
  Дюха дергает плечом и, понурившись, бредет к подъезду.
  
  Тузик, по-прежнему свернувшись калачиком, лежит и прислушивается к окружающему пространству. Похоже, родители куда-то ушли, и он совсем один. Лютя говорил, что если ты сильный, то обязательно выживешь. Вот только выживать Тузику не хочется вовсе. Как никогда раньше, мальчик чувствует свою инородность здесь, словно он оказался тут случайно, по ошибке или чьему-то недосмотру. И уж если на то пошло, лучше бы не быть никак, чем так.
  
  В коридоре слышатся осторожные шаги.
  
  - Тук-тук-тук, - говорит Дюха. - Привет. Я принес тебе лекарства. Тетя Клава их купила, а тетя Соня вызывала врача. Ты помнишь ту тетеньку в белом халате?
  
  Тузик смотрит на друга одним глазом, так как другой уткнут в подушку, и не спешит отвечать. Дюха кладет пакет на кровать.
  
  - Вот эти, белые, нужно проглотить обязательно - они от твоей простуды, - продолжает почему-то шепотом он. - А желтые - только если температура. У тебя есть температура, друган?
  
  Тузик в ответ мигает глазом и сжимает рот в точку. Дюха кхекает, приглаживает левой рукой волосы.
  
  - Ну, чего молчишь? Как ты вообще-то? - спрашивает он и оглядывается. - Сейчас принесу воды, запьешь. Ну и посмотрю там, может, жрачки какой найду. Давно ведь, поди, не ел? - он снова оборачивается. - Слушай, ссыкотно как-то у вас. Я бы за просто так ни за что тут не остался, - пауза. - Ну, только из-за тебя и пришел. Ты подожди, я сейчас, - Дюха вздыхает.
  - Бойно, - еле слышно говорит Тузик в спину Дюхи.
  
  Тот вздрагивает, поворачивает на голос всем корпусом.
  
  - Что? Что ты сказал? - пауза. - Блин, я не расслышал.
  - Бойно, - повторяет Тузик и смотрит одним глазом.
  - Больно? Где?
  - Тут, - Тузик прижимает кулачок к груди.
  - Блин! Сейчас по любому таблетку выпьешь. Сейчас, погодь маленько! - по лицу Дюхи пробегает судорога.
  
  Тузик прислушивается к окружающему пространству. В кухне включают воду, слышится звяканье посуды, стук дверец, чмоканье холодильника. Дюха определенно ищет то ли стакан, то ли еду - Тузик окончательно не может с этим определиться. Но никаких других шумов нет. Видимо, родители реально куда-то ушли, а Анька не возвращалась. Мальчик пытается вспомнить, а действительно ли он видел сегодня отца и мать, или ему это только почудилось.
  
  - Слушай, - появляется Дюха. - Ну и запахан у вас, просто зашибись! Теть Люба сначала весь коридор заблевала, а сейчас еще кровью, что ли, все измазано. Ты ничего не слышал?
  
  Тузик поводит точкой рта из стороны в сторону. Едва заметно пожимает плечом. Но Дюхе этого достаточно.
  
  - Значит, не слышал, - констатирует он. - Ладно. Надеюсь, никого не замочили, - в его голосе проскальзывают просительные нотки. - Ну, ты бы по любому уловил, если бы чего. Точно?
  
  Тузик слегка поднимает бровь.
  
  - Но страшновато как-то у тебя тут, ей богу, - не успокаивается Дюха. - Сейчас принесу воды - протекает. А вот жрачки никакой не нашел. Видать, теть Люба свалила, чтобы у кого-нибудь пожрать.
  
  Потом он поддерживает легкое тело друга, помогая тому запить таблетку.
  
  - Ты, главное, держись! - увещевает он Тузика. - Должно помочь. По любому. Есть хочешь? Теть Клава обещала тебе каши сварить, чуть попозжа принесу. Да Найдене скажу, дождусь ее-то - может, заберут они тебя. Плохо у тебя тут, ей богу, - Дюха недоверчиво вглядывается в сгущающуюся в углах тьму. - Тут и здоровый-то заболеет, блин.
  - Не хосю, - шепчет Тузик.
  - Не хочешь? - не понимает Дюха. - Чего не хочешь? К теть Клаве?
  - Есь не хосю, - поясняет Тузик.
  - Ну, есть по любому надо. Видишь, какой стал, одним пальцем поднять можно, - Дюха принимается убаюкивать друга. - Ты ведь не хочешь умереть?
  - Пьехо.
  - Ну, болеешь, вот и плохо. Еще не ел, поди, дня два - три. Поешь, поправишься - лучше станет.
  - Тут васе пьехо. Не хосю тут.
  - Думаешь, в детдоме лучше будет? - изумляется Дюха. - Да там в сто раз хуже, точняк! Там точно загрызут, ну, или сам подохнешь.
  - Васе не хосю тут. Нигде.
  
  Дюха вытаращивает глаза и некоторое время ничего не говорит, не в состоянии подобрать слова.
  
  - Да ты чего, друган? - наконец шепчет он. - Помирать, что ли, в натуре намылился? Ты мне это дело брось! Сдурел, что ли?? - трясет он Тузика за плечи. - Вот лето придет, мяч гонять будем, на карусели, что через два двора, кататься зачнем. Машинки у Сашона возьмем. Здорово будет, зашибись! Ну, ты чего? - повторяет Дюха уже тише.
  
  Рот Тузика медленно ползет сначала в одну сторону, потом в другую. Голова клонится на грудь, он смежает веки. Мальчик не знает, как объяснить, насколько он устал быть, жить здесь. В его небольшом лексиконе нет слов, понятий, чтобы передать другу свои ощущения и чувства. Тоска, бывшая с ним всегда, вдруг затапливает все вокруг - болезнь служит лишь спусковым крючком. И теперь от опустошающей, иссушающей волны спасения нет.
  
  Но Дюха понимает все без слов. Он крепче обхватывает Тузика, губы его дрожат.
  
  - Ну, чего ты, брат? Думаешь, мне легко? Думаешь, у меня все клево? Мать вон конкретно исторчалась, уж, наверно, не выплывет... Куда мне потом деваться? Бабуся старая совсем, - он всхлипывает. - Никому не нужен, - пауза. - Стараюсь не думать. А то подумаешь, совсем хреново становится. Ну, ты чего?
  
  Глава 11
  -----------------------------------------
  После ухода Дюхи Тузик поворачивается на спину, отодвигая слишком плотно подоткнутое одеяло. На потолке шевелятся темные тени, мятая занавеска на окне колышется от сквозняка. Намного интереснее было бы прильнуть носом к стеклу, а не пялиться вверх. Но во всем теле такая ужасающая слабость, что, попытавшись встать, он обязательно упадет. И уже не сможет самостоятельно забраться в постель. А на полу так холодно, что боль вернется снова и не отпустит.
  
  Поэтому Тузик просто лежит, медленно гоняя обрывки фраз, которые всплывают и тонут в памяти, и пытается понять, почему они там вообще возникают. С пониманием выходит сложно, тогда мальчик просто вспоминает белого щенка, смешного и пушистого. Сразу становится как-то лучше. Почему-то кажется, если бы собачонок был рядом, ничего плохого с Тузиком не случилось бы.
  
  
  Окончательно темнеет. Дюха одиноко торчит у подъезда Найдены, не решаясь во второй раз беспокоить теть Клаву. Одиноко торчать в такой дубарь - совсем непросто, Дюха в очередной раз промокает нос рукавом и в который раз бросает взгляд на окна третьего этажа. Да, все верно, Найдены по-прежнему нет дома, свет горит только в большой комнате, где теть Клава наверняка смотрит телевизор. Мальчик вздыхает, натягивая капюшон поглубже, и старается как можно плотнее вжаться в свою куртку. Далеко отходить он не решается, боясь пропустить девушку. А если он ее пропустит, то сегодня уж ни за что не станет повторно звонить в ее дверь. Что означает только одно - его друг вновь останется голодным.
  
  Дюха передергивает плечами, шмыгает носом. Ему очень хочется оказаться в светлой теплой комнате. И чтобы мама поставила перед ним целую тарелку гречневой каши, с тушенкой, конечно же. И вообще стала как раньше - веселой, смешливой, пусть частенько и забывающей о нем, маленьком Андрейке, но - совершенно здоровой.
  
  - Долбаный Марсик, - бормочет сквозь стучащие зубы Дюха. - Прикончить бы его совсем нахрен! Хрясь ножичком, как Лютя, и привет.
  
  Мальчик прячется от пронизывающего ветра за дверью подъезда, растирает онемевшие пальцы и продолжает шептать про Марсика, который сейчас является для него сосредоточением зла. Но где-то на дне сознания Дюху не оставляет мысль, что до Марсика-то был Витек, до Витька - Руслан, до Руслана - Леха. Перечислять можно долго. И кто именно подсадил мать на иглу, стопроцентно сказать уже нельзя. Она всегда встречалась со многими, часто - одновременно с несколькими.
  
  Дюха смотрит в темное небо, шмыгает носом, приваливается спиной к стене. Какой же он был дурак, когда радовался, что мать снова стала веселой после нескольких месяцев убойного депресняка. Пусть она выглядела слегка странной и даже минутами казалась немного не в себе. Но глаза ее вновь искрились, на губах играла улыбка, а рука ласково ерошила его вихры. Иллюзии закончились с первой же ломкой.
  
  Дюха стискивает зубы, глубже вжимает голову в плечи. Он отчетливо помнит, что именно с тех пор внутри него поселился ужас. Который сначала разбавлялся надеждой, что таяла и таяла с каждым новым приступом, случавшимся все чаще и чаще. Пока надежда не умерла совсем.
  
  Дюха промокает нос рукавом, цокает сломанным зубом. Вот с Тузиком станет лучше, он обязательно поедет к бабусе, будет с ней жить. Ведь не завтра же она собирается помирать?
  
  - Андрюшка, ты? - звучит прямо над его ухом удивленный голос Найдены. - Ты чего здесь делаешь?
  
  Дюха от неожиданности вздрагивает и смущенно шмыгает.
  
  - Ну, это, - мямлит он. - Ну, в общем, тебя жду, короче.
  - Меня? - изумляется девушка еще больше. - А что случилось? Зачем я тебе понадобилась?
  - Да, блин, не к кому совсем пойти, в общем, - мальчик переступает с ноги на ногу. - А теть Клава обещала кашки сварить. Ну, чтобы Тузика покормить. Так-то бы я не стал липнуть, ты же знаешь.
  - Ничего не понимаю. Честно, - она поднимает брови. - А почему мама обещала покормить Тузика?? Ты где с ней вообще столкнулся?
  - Понимаешь, Тузик уже дня два сильно болеет, - начинает частить Дюха. - Не ел, поди, и того больше. А дома у них - шаром покати. Теть Люба с утра пьяная валялась, а потом и вовсе никого. Ни Аньки, ни теть Любы, ни дядь Вовы. А Тузику есть надо. Ну, хоть чуть-чуть! Таблетки еще я ему даю. А от таблеток и так тошнит, а уж если долго не есть - крындец полный.
  - Это какие еще таблетки? - девушка берет Дюху за подбородок и заглядывает ему в глаза.
  - Ну, которые теть Клава купила. Врачиха выписала, а теть Клава купила. В аптеке.
  - Мама купила Тузику таблетки? - Найдена отводит прядь волос назад и принимается покусывать ноготь. - Ничего не понимаю.
  - Ну, Найдена! - почти кричит Дюха. - Ну, ты чего? Тузик заболел, я нашел его. Он лежит, не встает. Дома у них никого. Ну, привел теть Соню. Она врачиху вызвала. Та пришла, лекарства выписала. А выкупить их некому! У Тузика никого, маманя моя в отключке, у Сашона не открывают. А Тузик плохой совсем. Лежит такой! Куда мне было идти?
  
  Девушка качает головой, вновь откидывает волосы назад, нерешительно постукивает ладонью по бедру.
  
  - Знаешь что, подожди меня пять минут, ладно? Забегу домой, чтобы мама не волновалась, а потом вернусь. Там что-нибудь и придумаем.
  
  Дюха согласно кивает, пять минут - это не полчаса. И уж тем более не час. Подождать можно. За Найденой стукает дверь, и мальчик опять остается один. Усиливающийся ветер грохочет по крышам, гонит свивающийся в воронки мусор, стремится проникнуть во все щели. Некоторое время Дюха старается не поддаваться колючему холоду, однако не выдерживает и, стуча зубами, ныряет в подъезд.
  
  Здесь воняет тухлятиной, кислым запахом дешевых сигарет и еще какой-то дрянью. Но тут, по крайней мере, намного теплее. Чтобы хоть как-то убить время, он принимается читать многочисленные надписи по стенам. Но их нехитрый смысловой набор нагоняет скуку, одно и то же всегда и везде. И, не зная чем заняться, мальчик принимается насвистывать.
  
  - Ты чего фулюганишь, охламон? - высовывается из ближайшей двери древняя старушенция. - На дворе ночь, а он туда же! Фулюганить!
  
  Дюха с изумлением воззряется на нее - свистел он, вроде, не громко, да и в состоянии ли такая развалина нормально что-либо слышать?
  
  - Чего высставилси? Высставилси-то чего? - грозит старуха палкой.
  - Аграфена Петровна, он не нарочно, - раздается откуда-то сверху встревоженный голос Найдены.
  
  Стучат легкие шаги, и девушка появляется на площадке первого этажа, придерживая в левой руке пакет.
  
  - Я же вам говорила не выходить, если услышите что-то за дверью, - принимается она увещевать трясущую головой бабку. - Бандитов сейчас просто пруд пруди - трудное время. И слушать вас не будут, пырнут ножом, и все. Зачем вам это нужно?
  - Ах, деточка, - меняет тон старушенция. - Мне уже все равно. Все равно. А порядок должен быть, куда же без него?
  - Ну, а кому будет лучше, если с вами что-то случится? А? Только себе хуже сделаете, а порядка никакого не наладите.
  - Ой, да чего уж... Заладила опять одно и то же, - поглаживает бабка уголки губ. - Как у Клавдии-то дела? Чегой-то давно я ее не видала.
  - Все в порядке. Вчера вот тоже спрашивала про вас, собиралась зайти на днях. А сейчас не стойте на сквозняке, идите домой, а то продует, - Найдена ловко заворачивает старуху, направляя ее в квартиру.
  
  Когда за непрошенной собеседницей закрывается дверь, девушка поворачивается к мальчишке.
  
  - Ну, что? Не замерз?
  - Ну, так, маленько, - шмыгает он носом. - Теть Клава дала кашки-то?
  - Да дала, дала, - хватает она пацана за руку и выволакивает из подъезда. - Прямо не знаю, что делать. Не могу же я следить за всеми детьми во дворе! А жалко всех, понимаешь? Никто же не родится плохим. Или жестоким. Или лживым. А жизнь перемалывает всех, причем совсем в юном возрасте. И это ужасно.
  
  Дюха почти бежит за Найденой, не совсем понимая, о чем она говорит.
  
  - Вот как можно было крошечного Тузика сажать на поводок? - продолжает девушка. - Или оставлять без еды? - она смотрит на мальчика в упор, словно требуя от него немедленного ответа. - Или вот взять тебя? Почему твоя мать колется, совершенно не задумываясь о том, как это скажется на тебе?
  
  Дюха пожимает плечами, не представляя, какая муха укусила обычно выдержанную Найдену.
  
  - А Ани тоже нет, что ли? - вдруг останавливается девушка.
  - Неа, - отвечает Дюха. - У них никого нет. Утром вот мать его вдрабадан пьяная в коридоре валялась. В собственной блевотине. А ни вчера, ни сегодня вечером - никого.
  - Странно, - хмурит она брови. - Как бы не случилось чего и с ней.
  - А с ней-то чего может случиться? - недоумевает мальчик.
  - Район у нас нехороший, ты сам знаешь.
  - Хм, а вроде обычный.
  - Ты просто нигде больше не был. Вот он тебе и кажется обычным, - девушка откидывает волосы со лба и дергает ручку Тузикова подъезда. - Раньше ведь Аня всегда ночевала дома. Ты разве не знал?
  - Нет, конечно. Что мне за дело до Аньки? Дружу-то я с Тузиком.
  
  Найдена щелкает его по оттопыренному уху и не отвечает. Они заходят в квартиру. Запах блевотины сразу же ударяет им в ноздри.
  
  - Ф-фу, - морщится девушка. - Ну, и вонь!
  - Да сейчас еще не так, - не соглашается Дюха. - Раньше сильнее было. Сейчас-то подсохло.
  - Любка даже за собой прибрать не может! Есть тут кто-нибудь?
  
  Она мгновение стоит, напряженно вслушиваясь в тишину. Затем спешит в дальнюю комнату.
  
  - Ты осторожнее там, - вдогонку предупреждает Дюха. - В коридоре наблевано.
  
  Тузик словно сквозь пелену слышит какие-то звуки. И появление Найдены воспринимает как видение, не сомневаясь, что все это ему только кажется.
  
  - Ты сего? - еле слышно спрашивает он, не в состоянии поднять голову.
  
  Найдена несколько секунд всматривается в полумраке в его лицо, включает свет и садится на край кровати.
  
  - Ну, как дела, малыш? - спрашивает она, кладя ладонь на его лоб. - Совсем разболелся?
  
  Тузик открывает рот, намереваясь ответить. Но это оказывается выше его сил. Он только беззвучно шлепает губами, а потом упрямо сжимает рот в точку.
  
  - Ну, ничего, ничего, - гладит его по волосам Найдена. - Все это пройдет. Давай-ка, измерим температуру и немного поедим.
  
  Она вытаскивает из кармана градусник, усаживает Тузика и вновь обращается к Дюхе:
  - Сколько раз надо давать лекарство?
  - Сегодня надо еще раз, - Дюха жмет руку Тузика, улыбается ему. - Вроде, лучше тебе, да? Ну, ничего, прорвемся!
  - Думаешь, лучше? - с сомнением спрашивает Найдена.
  - Ну, да. Он хоть на живого стал походить маленько.
  - Ладно. Давай, милый, поедим, - она вынимает из пакета плоский термос и принимается кормить Тузика.
  
  
  Когда все уходят, мальчик некоторое время лежит, повернув ладошки вверх и смотря в потолок. Съел он очень мало, зато ноющая боль вверху живота совсем пропала, да и сам Тузик как-то настроился на более позитивный лад.
  
  Вот побывал он в сказке и в реальной жизни тоже был, а может ли быть что-то совсем иное, не похожее ни на сказку, ни на быль? Чтобы светлый чистый дом. Половички везде, свежая постель. Солнце сквозь ясные окна. А за стенами не грязь и крошащийся асфальт, а трава, деревья, птички. И трезвые, добрые родители. И чтобы все люди - хорошие.
  
  Интересно, бывает ли такое?
  
  Тузик вздыхает, переворачивается набок. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов, что есть ведь Дюха. И Сашон. И Найдена. А самое главное - есть где-то белый щенок. И все они относятся к нему, Тузику, очень даже неплохо. Но чтобы все люди? Нет, это что-то иное, чем сказка.
  
  Глава 12
  ---------------------------------------------
  Несколько дней Тузику то лучше, то хуже. Дюха исправно приходит его кормить и давать лекарства. Раза два навещает Найдена, от одного присутствия которой тупая боль в груди рассеивается словно сама собой. А потом появляется Анька. Грязная и оборванная, зато почти такая же, как была раньше. Она деловито осматривается, чешет всклокоченный затылок и осведомляется:
  - Слушай, а где папка с мамкой, а? Замок так и не починен, вся квартира усрана, жрать нечего, и никого! - она уставляет на него круглые глаза. - А ты чего лежишь? Совсем ослаб от голода? Надо было к дружкам сходить, уж дали бы чего, поди. Мне вот тоже, блин, сильно несладко пришлось. Ну, ничего, сейчас маленько помоюсь, а то зудит все, да в магаз схожу. Смотри, сколько я насобирала, - Анька демонстрирует бумажку.
  
  Тузик не совсем понимает, реальная это Анька или его фантазия. Однако считает за лучшее приветливо и понимающе кивнуть сестре. Та хмыкает и скрывается за дверью. Откуда через какое-то время начинает слышаться какое-то бренчание, скрежет и фырканье.
  
  - Ну и навозили грязи, блин! - бурчит она. - Не ототрешь. Лишь бы нагадить и свалить.
  
  Потом в ванной льется вода, в кухне звякает посуда. И вновь появляется Анька. Уже чистая и в одних трусах, болтающихся на ее костлявом теле как полураскрытый парашют.
  
  - Тебя бии? - осторожно спрашивает Тузик, имея в виду многочисленные кровоподтеки и синяки на ее руках и спине.
  - Да так, - передергивает она плечами. - Не особо, - она усмехается одним уголком рта, прямо как Лютя. - Я ж говорю, хреново мне пришлось.
  - А где ты быя? - не отстает Тузик.
  
  Анька роется в своей одежде, выбирает колготки, платье с длинными рукавами, кофту. Остальное аккуратно складывает и засовывает в шкаф.
  
  - Сьто быё?
  
  Наконец девочка поднимает голову и смотрит прямо в глаза Тузику. Так, что тот ежится.
  
  - Слышь, ты чего пристал-то? Ну, была где-то, - она отворачивается и принимается одеваться. - У бомжей я была, понял? - невнятно добавляет сестра.
  
  Это вполне может быть правдой, но мальчик продолжает наблюдать. И в краткий миг, когда она повертывается, чтобы вытащить из-под кровати пакет для продуктов, он видит, что лицо ее искажено в попытке сдержать крик.
  
  - Я юбъю тебя, - тихо произносит он.
  
  Анька утыкается лицом в постель и принимается рыдать. Тузик силится приподняться, чтобы погладить ее по растрепавшимся волосам, но руки не слушаются его. Он просто смотрит, сдвинув брови и сжав рот в точку, чтобы самому не разреветься точно так же.
  
  Оставшись вновь один, он, от нечего делать, прислушивается к тиканью часов в комнате родителей. Вот уже неделю Тузик пытается понять, что же неправильно в их стуке. Если слушать достаточно долго, начинаешь угадывать некую дисгармонию. Но какую именно, уяснить ему пока не удается. Однако чем дольше слушаешь, тем больше ощущаешь, что это вносит какой-то разлад в окружающую действительность. Словно все вокруг - не более чем оболочка, картинка. Которую легко сдернуть. И под которой окажется... Но что окажется внутри? Тузик не знает и даже боится думать, не позволяя тиканью увести его слишком далеко.
  
  - Ну, вот и я!
  
  Возглас вернувшейся Аньки выводит его из оцепенения. Тузик чувствует, что тиски равномерных звуков отпускают, и пытается улыбнуться.
  
  - Сейчас мы тебя покормим, и ты сможешь встать, - провозглашает сестра. - Вот тут хлеб, консервы, сыр. Сейчас вскипячу чай, и мы попируем, да? - она более внимательно оглядывает его. - Уж не заболел ли ты? Все лежишь и лежишь. И замученный такой. Прямо как старикан. В чем дело?
  - Я боею, - соглашается Тузик. - Дюса и Надена меня есят, - он старается состроить умильную рожицу.
  - Болеешь? - удивляется Анька, потом некоторое время молчит. - А что у тебя болит-то? Надо, наверно, врачиху позвать, - вдруг начинает частить она. - Родоки-то знают? Когда они тут были?
  - Туки-туки, - говорит Дюха. - Привет, Анька. Здорово, что ты вернулась. Мне тут у вас жуткач в постоянку торчать. Не по себе у вас как-то. А Тузика одного все равно не оставишь, лечить его надо, кормить.
  - Ой! - пугается Анька. - Андрейка, ты чего? Хоть бы стучал.
  - Да я привык, что у вас кроме Тузика никого, - широко улыбается Дюха. - А замка на дверях так и нет. Вернее, не работает он, по ходу.
  - Ну, и не работает. Ну, и что, - бормочет девочка, отворачиваясь. - Все равно нефиг так. Из-за спины, блин.
  - Да я чего? Ничего. Просто давно не было тут у вас никого. Вот и все. Найдена, кстати, спрашивала про тебя.
  
  Анька замирает, затем медленно поворачивается к Дюхе.
  
  - А ей-то на кой хрен я сдалась?
  - Ну, не знаю. Беспокоится, наверное, за тебя, - пожимает тот плечами.
  
  Глаза девочки становятся еще более круглыми, чем обычно.
  
  - Реально? - саркастически интересуется она. - С чего это?
  - Блин, тебе что ни скажи, все мимо, - начинает злиться Дюха. - Я-то, блин, откуда знаю? За одним с Тузиком, по ходу. Они ж жрачку-то для него дают. У меня-то сейчас почти всегда голяк. У матери денег совсем нету.
  - А чего ж ты не заработаешь? - вдруг огрызается Анька.
  - Это как? - не понимает Дюха. - Я ж маленький. Кто ж меня возьмет? Тут взрослые половина не работают - все ж позакрывалось. Ты будто с дуба рухнула, блин.
  - Взрослых не возьмут, а тебя - вполне, - она внимательно оглядывает его. - Мне Петька Косой рассказывал.
  - Чего рассказывал? И кто это - Петька Косой? Ни разу не слышал. Новенький, что ли?
  - Сам ты "новенький", - Анька мелко хихикает, прикрывая рот. - Бомжует он с другими. В двух кварталах от нас. Вроде как за старшего у них. Ну, и каждому советует, как можно деньжат маленько заработать, чтобы конкретно на шее у остальных не сидеть.
  - А к бомжам-то ты какого хрена попала? - изумляется Дюха. - Во даешь!
  - Да было дело, - неохотно отвечает девочка и отворачивается. - Ладно, забей. Проехали.
  - Чего проехали-то? - дергает он ее за руку. - Ничего не проехали. Мне и самому стремак попрошайничать, когда брюхо подводит. Уж начала, так говори!
  - Сам напросился, верно?
  - Ну.
  - Короче, если захочешь получить денежку, иди после девяти вечера на заброшенную дорогу у старого моста. Ну, там увидишь, и другие тусят, малолетки.
  - И чего?
  - Да ничего, блин. Проехали.
  - Нет, уж ты договаривай, нафиг! А то ничего не понятно.
  - Ну, если возле тебя остановится машина, так залезай. Только бабки вперед требуй.
  
  Дюха изумленно выставляется на нее, потом начинает неуверенно улыбаться.
  
  - Так ты там снималась, что ли?
  - Почему я?? - зло бросает Анька, готовая вцепиться в мальчика. - Я вот как раз туда не ходила. Вообще вон домой вернулась, как полегче стало. Да и пацаны там в большем фаворе, чем девчонки. Петька Косой рассказывал.
  - Да уж, - не совсем верит Дюха. - Ну, пусть так, но к бомжам-то ты какого хрена прилепилась? Не от голода же, у тебя же всегда копеечка-другая водилась.
  - Да отстань ты нахрен! - вдруг сатанеет Анька. - И без тебя хреново!
  
  Она хватает пакет, сгребает в него вываленные на тумбочку продукты и выбегает из комнаты.
  
  - Чего это с ней? - недоумевает Дюха. - Прямо как с цепи сорвалась. А, Тузик? Давно она вернулась?
  
  Малыш молчит, сосредоточенно водя сдвинутыми губами. Пальцы его беспорядочно двигаются по скомканному одеялу.
  
  - Ты-то как, дружище? - словно опоминается Дюха. - Лучше тебе? Я вот опять лекарство принес. Если жара нет, то выпьешь только одну таблетку, понял? Вечером каши притащу.
  
  Он прикладывает ладонь ко лбу Тузика, сосредоточенно морщит брови, стараясь на ощупь определить температуру.
  
  - Нету, вроде, - с облегчением констатирует он. - Тогда вот только эту, розовую. Сейчас за водой сбегаю.
  
  Дюха скрывается в проеме двери. И Тузику остается прислушиваться, не подерутся ли сестра с другом в кухне.
  
  - Таблетку пусть выпьет, ладно. А уж кормить-то я его сама сейчас накормлю. Чего уж мы, типа, побирушки, что ли, какие? Ага. Вот сам кашу свою и ешь! Нашелся тоже.
  - Да каша-то вкусная, дура! Полезная! Ему сейчас такую и надо. Видишь, ослаб он.
  - И вообще! Гони мне все эти лекарства! Сама давать буду.
  - А вдруг ты опять куда-нибудь слиняешь? Не дам!
  - Дурак!
  - Сама дура!
  
  В дверях показывается раскрасневшаяся Анька с чаем и бутербродами. За ней, глубоко засунув руки в карманы брюк, топает не менее встрепанный Дюха.
  
  - Короче, поешь вот, - решительно предлагает сестра. - А потом лекарство выпьешь, раз врачиха выписала. Этот вон сказал, - кивает она в сторону Дюхи. - Что к тебе, типа, и врачиха приходила. Не врешь ведь, поди?
  - Ну ты даешь! - взивается тот. - Зачем мне врать-то? С какого, ядрена вошь, хрена? Если хочешь знать, без меня бы Тузик совсем помер! Сама, понимаешь, свалила - прям не хуже своих родителей.
  
  Анька дергает плечом и, усевшись на кровать, принимается впихивать в брата еду, не забывая при этом прикладываться к другому бутерброду. Дюха шмыгает носом, неловко сглатывает слюну, на что девочка только поджимает губы.
  
  - Слушай, - наконец говорит она. - Может, ты и тоже хочешь есть, но жрачки у меня мало, самим надо растянуть хотя бы на пару дней. Еще родоки, поди, припрутся, как бы не отобрали.
  - Да я чего, - мямлит ее собеседник. - Ничего, так.
  - Таблетки-то отдай да иди, - поворачивается она к нему. - Говорю ж, сама давать буду. Брат ведь он мне.
  - Лютя вон тоже тебе брат!
  
  У входной двери слышится возня, приглушенные ругательства. Девочка настораживается, рука ее замирает у вяло двигающихся челюстей брата.
  
  - Нахрен, твою мать! - звучит из коридора. - Какого, блин, хрена я тебя волок?
  
  Лицо Аньки искажается, пальцы начинают дрожать мелкой дрожью так, что остатки бутерброда едва не падают на пол. Дюха мгновенно натягивает капюшон и становится за угол шкафа. Даже Тузик чуть шире приоткрывает глаза.
  
  - Чего тебе надо, козел? - интересуются в ответ. - Блин, сказала же, мне хреново! Хреново Любаньке, - плаксиво констатируют там же.
  
  Девочка одним движением запихивает остатки еды в рот, прячет тарелку под матрас. Потом очень прямо садится, сцепляя руки на коленях. Лицо ее белеет.
  
  - Не понял, твою мать! Сейчас получишь, сволочь!
  
  Глухие звуки ударов заставляют Аньку сесть еще прямее, левая щека девочки начинает дергаться.
  
  - Что делаешь?? Что делаешь, мудила? - вопит мать. - Отвали, козел! Ай! О-ой!
  - Получила? Знай, как с мужем разговаривать! - рыгающий звук. - Я же тебя кормлю, пою. Выродков вон твоих тоже не оставляю. А ты без меня хвостом крутишь? С-сука.
  
  Мать тихо хнычет. И посреди почти полного молчания совсем рядом - буквально в шаге - угадывается еще какой-то негромкий звук.
  - Ик... Ик...
  
  Анька сглатывает, перекладывает одну руку на край кровати и едва заметно поворачивается в сторону шкафа. Дюха зажимает рот, стараясь сдержаться.
  
  - Ик!
  - Ха, по ходу, мы дома не одни, - делает обоснованный вывод отец. - Сейчас гляну, что за ерундень.
  
  Спотыкающиеся шаги. Один, другой, третий. И в проеме двери возникает пошатывающийся Вован. Его явно штормит, и ему приходится ухватиться за оба косяка, чтобы не упасть. Маленькие налитые кровью глаза обшаривают комнату, брови совершают сложные движения, слюнявая нижняя губа - несмотря на усилия владельца - постоянно стремится отвиснуть.
  
  - Шта? - спрашивает он, и его глаза разъезжаются в стороны. - Кто здесь?
  
  У Тузика вновь начинает болеть в груди, а голова, кажется, вот-вот разорвется.
  
  - Ик...
  - Ты кто? - неожиданно трезвым голосом интересуется отец, выставляясь прямо на Дюху.
  - Андрюшка Ястребцов, - сдавленно отвечает Дюха. - Из соседнего подъезда. С Тузиком вашим дружу. Вы ж знаете. Ик!
  - Ага, - соглашается Вован. - А ты кто? - щурится он на дочь.
  - Па, это я, Аня.
  - Какая еще Аня? - не понимает тот.
  - Ну, дочка твоя, па, - Анька кусает губы, чтобы не разреветься; обеими руками вцепляется в край кровати.
  
  Глаза отца вновь разъезжаются в стороны, он издает рыгающий звук. Дюха делает два маленьких шажка вперед.
  
  - Можно, я пойду? - заискивающе спрашивает он. - Я к Тузику заходил. Проведать. Меня мама ждет, - делает еще один шажок.
  - Стоя-ять! - ревет Вован.
  
  Мальчик отпрыгивает назад. Анька и Тузик почти одновременно всхлипывают.
  
  - Стоять, - подтверждает свое указание отец и расплывается в улыбке. - Надо эту с-суку проучить.
  - Не надо, папа! - просит Анька. - Тебе нужно поспать. Не надо!
  - Шта-а? Попозжа и до тебя доберусь, - рыгающий звук. - "Дочка Аня", хе-хе, - ерничает он.
  
  Отец скрывается в коридоре, и Дюха бросается вперед. Но девочка молниеносно хватает его за рукав.
  
  - Ты чего, сдурел? - шипит она. - Он же прибьет тебя! Переждать надо. Блин, блин!
  
  Из коридора доносятся звуки борьбы, стоны, проклятия. Затем появляется Вован, волокущий за шкварник Любку, чья физиономия окончательно вздулась и посинела то ли от перепоя, то ли от побоев.
  
  - Друг, типа? - уточняет Вован. - А ты - типа, дочка? Хе-хе! - он утирает рот. - Короче, баба завсегда должна слушаться мужа. Втыкаешь? - выставляется он на Дюху. - А не гулять, нахрен, на сторону! - он переводит глаза на Аньку и рычит.
  
  Потом отпускает Любку, которая мешком валится на пол, и некоторое время недоуменно смотрит на нее. Рыгает, вновь утирает рот.
  
  - Чего я хотел-то, нахрен? - пауза. - А-а!
  
  Тень понимания касается его обрюзгшей, ставшей звероподобной рожи. Несколько секунд отец стоит, слегка покачиваясь, и старается удержать равновесие, затем неверными движениями расстегивает штаны и мочится прямо на лицо матери.
  
  Ни один из детей не издает ни звука. Только Анька еще крепче вцепляется в край кровати.
  
  - Ясно-понятно? - удовлетворенно уточняет Вован, застегивая брюки. - Не слышу! - поднимает он взгляд от тела жены.
  - Да! - выкрикивает Дюха и никак не может сглотнуть.
  - Да, - едва разжимает слипшиеся губы Анька.
  - Ну вот то-то же!
  
  Отец будто шутя пинает мать и, все так же пошатываясь, выходит. Дюху бьет сильная дрожь.
  
  Слышно, как Вован топает в соседнюю комнату, чертыхается, что-то переставляет.
  
  - А ты пришла ко мне из ра-а-ая, - вдруг выводит он. - Вся, нахрен, невозможная така-а-ая. Сказала, нахрен, "Вот и ты-ы".
  
  Потом наступает тишина. А через несколько минут раздается храп.
  
  - Ну, слава богу, - шепчет Анька, не сводя глаз с неподвижной матери. Поворачивает голову, смотрит на Дюху, скрючившегося в углу. - А вот теперь - беги. Только лекарства оставь.
  
  Дюха наконец сглатывает.
  
  Глава 13
  ------------------------------------
  Тузик вздыхает, поворачивается набок. Ему снится щенок. Маленький белый и пушистый. Он забавно тявкает, показывая розовый гладкий язык, топорщит ушки и виляет смешным хвостом. Просыпаться совсем не хочется. Ведь щенка окружают веселые цветные огоньки, что поют на разные лады. А еще там, с щенком, удивительно спокойно и радостно. Как никогда не бывает здесь.
  
  Тузик вновь вздыхает и наконец открывает глаза. Ну да. Уныло, пусто, серо. Сестры где-то нет. У порога лежит мать. То ли спит, то ли еще что. Уже вечер, а она так и не пошевелилась. Мальчик принюхивается.
  
  Вроде, воняет только перегаром да давно не мытым телом. Анька рассказывала, что от тех, кто умирает, несет мертвечиной. Тузик опять поводит носом. Мертвечиной, вроде, не пахнет. Хотя, как пахнет мертвечина, он точно не знает. Вернее, не знает вообще.
  
  Мальчик приподнимается на локтях, чтобы рассмотреть мать получше. Ведь находиться в одной комнате с мертвяком, наверное, страшно. Анька говорит, что они забирают душу. И это, вроде бы, офигеть как ужасно. А еще они могут быть очень жуткими. Тузик скашивает глаза, стараясь разглядеть то, что лежит у порога.
  
  Тело неожиданно дергается. Вздрагивает и мальчик, не ожидавший с ее стороны никакого движения.
  
  - Больно-о, - сипит мать. - Больно как...
  - Ма? - спрашивает Тузик.
  
  Мать опирается на руки и силится подняться. Но только переворачивается, утыкаясь спиной в стену. Обращает лицо к сыну.
  
  Мальчик вскрикивает. Лицо покрыто страшными рубцами и язвами, которых точно не было, когда отец приволок ее сюда.
  
  - Ма?
  - Больно! Больно! Горит все!
  
  Она принимается расчесывать язвы, и Тузик видит ее руки, тоже изборожденные мерзкого вида ранами. Он открывает и закрывает рот, не издавая ни звука. Старается вжаться поглубже в постель. А мать тихонько стонет.
  
  - Ах, гад, - шепчет она. - Какой же гад. Мне и так ведь больно... Сейчас попить бы. Воды!
  
  Она снова пытается встать, но это ей так и не удается. И после нескольких попыток она на четвереньках переползает порог, осторожно переставляя конечности.
  
  Тузик смыкает веки, какое-то время ждет, а потом приоткрывает один глаз. Ну, да, точно - никого в комнате, кроме него самого, нет. В кухне слышатся возня, стенания, скоро, впрочем, прекращающиеся. Мальчик устремляет взгляд в потолок.
  
  Плохо, когда такая слабость. Даже не спрятаться, не убежать. Отец наверняка скоро проснется, и ему - после такой-то попойки - будет сильно хреново. Это точно. А это значит, что он будет срывать злобу на всех, кто попадется под руку. Тузик давно уяснил, что если папаня с бодуна, от него лучше держаться подальше. Впрочем, той же самой линии поведения необходимо следовать и тогда, когда он сильно пьян. Вот если батя только навеселе - тогда еще ничего, да.
  
  На самом деле, лучше всего, когда родителей вообще нет дома. Анька и накормит, и переоденет. И угрозы никакой. Красота. Вот только что это такое с маманей? Прямо как из фильма ужасов.
  
  Мальчика передергивает. Он вновь косится в сторону порога.
  
  Да нет. Там пусто. Тузику кажется, что если бы это чудище потянулось к нему, он сразу же бы тут и умер от страха. Ведь спрятаться он не может.
  
  Зато, когда болеешь, совсем не хочется есть. И это здорово. Нет ноющей боли в животе, нет тошноты. И не надо изворачиваться в поисках еды. Становишься практически ангелом - ведь им-то уж жрачка не нужна по любому. Об ангелах опять же достаточно много рассказывала Анька, и было не очень интересно. Тогда. А сейчас вот - нормально. Чувствовать себя таким существом - вполне себе прикольно. Что будет, если не питаться вообще, мальчику в голову не приходит.
  
  Скрип входной двери. Шаги. Он настораживается. Но это оказывается сестра.
  
  - Проснулся? - шепотом интересуется она.
  
  Тузик кивает.
  
  - Есть хочешь?
  
  Он отрицательно мотает головой.
  
  - Ну, ладно. Сейчас все равно кормиться не след, родоки вот-вот очнутся. Ты маманю-то видел? Вот ужас-то, да?
  
  Анька садится к нему на кровать, оправляет платьице, поддергивает колготки на коленках. С забавной важностью приглаживает волосы.
  
  - Сейчас опять к остановкам таскалась. Насобирала сущую мелочь. Но все равно спрятала. Так вернее. А то этим точняк надо будет на опохмелку. А меня вот хоть убей - с собой ничего, - она довольно смеется, потом испуганно прикрывает рот ладошкой. - Чего это я? Еще разбужу этих раньше срока, совсем озвереют. Особенно папаня.
  
  Она прислушивается, потом облегченно вздыхает. Приглаживает волосы уже Тузику.
  
  - А ты как? Приходил кто-нибудь? Нет? Ну и ладно.
  
  Девочка встает, делает несколько кружков по комнате, останавливается у окна, смотрит на улицу. Попинав носком ботинка батарею, поворачивает к брату.
  
  - Плохо, что ты не можешь ходить. Так бы переждали пару часиков во дворе. А сейчас торчи вот тут, - она задумчиво кивает головой. - Нет, ну ты видел маманю? - вновь изумляется сестра. - И чего это с ней? Неужто из-за того, что батя обоссал ее? - она округляет глаза на Тузика. - Как представлю, аж захолонет. Жу-уть...
  - Блин, нахрен! - раздается хриплый голос отца.
  - Ну все, началося, - Анька вжимает голову в плечи.
  - Что за нахрен, твою мать?! - продолжает интересоваться отец. - Хр-ра-пфу, - смачно сплевывает он. - Блин, ты чего тут разлеглася-то, а? Вообще охренела, в натуре? - адресуется он, видимо, к жене. - Слышь? К кому я, нахрен, обращаюсь-то, блин? Типа к самому себе, что ли? Разлеглася, ага, - пауза. - А-а-а-у-у, - протяжно зевает батя. - Иди, блин, сбегай за бухлом, хе-хе. Слышь?
  
  В ответ доносится невнятное бормотание.
  
  - Чего? Чего, я не понял? Ну-ка, повтори.
  - Больно мне, говорю ж.
  - А чего тебе больно-то, дура? Ништяк так поквасили. С этими. Ну, как их... Сашаня с Лехой, что ли? И эта, с ними была, хе-хе. Любовь. Слышь, видная женщина - Любовь! Хе-хе. Не чета тебе, дуре, - пауза. - Ты чего разлеглася-то, я не понял реально? Мне, блин, опохмелиться надо, нахрен. Все нутро жжет. Давай, вали, ищи опохмелку мужику. И чего тут еще так воняет??
  
  Слышится возня. Анька напряженно всматривается в темень коридора, потом переводит взгляд на Тузика.
  
  - Сейчас и он увидит, - шепчет она брату и берет его за руку.
  - О-оп! А это еще что за нахрен?? - изумляется отец. - Что за хрень, я не втыкаю!! Бли-ин... Ай! - неожиданно тонко взвизгивает он. - Что за дрянь, с-сука?? Блин, блин, твою мать! - вопит он. - Все руки запоганил, блин!!!
  
  В комнате что-то с грохотом падает, кажется, там носится, не находя выхода, раненый баран. Анька крепче сжимает ладонь брата. Через несколько секунд отец появляется в двери детской, ошарашено глядит, дергая ртом, и бежит дальше. Тузик стискивает губы в точку и сглатывает.
  
  Звон разбитого стекла, хруст выламываемой рамы. И вновь тишина. Проходит минут десять. Анька наконец отпускает пальцы брата, переводит дыхание.
  
  - Тебе повезло, что ты его не видел. Прикинь, по ходу, он перепутал окно с дверью. Козел.
  
  Мальчик вопросительно взглядывает на нее.
  
  - Ну, у него с рук что-то стекало. Прикинь. Но не кровь, - она тоже сглатывает. - Ага. А рожа? Никогда у него такую не видела, нахрен.
  
  Сестра встает, на цыпочках подходит к двери, прислушивается.
  
  - Тихо как. Уж не замочил ли он ее совсем, а? - поворачивается к Тузику. - Ну, и харя! Типа бежал от дюжины монстров, не меньше.
  
  Она делает несколько шагов по направлению к брату. Останавливается, в раздумье дергает подол платья.
  
  - Сходить, что ли, туда? Посмотреть, что с маманей?
  
  Мальчик испуганно вытаращивается на нее, шепчет:
  - Не нядё! Неть! Мне стасно.
  - А мне, думаешь, не страшно? - сестра переступает ногами, поправляет ворот. - Но если он ее замочил, с мертвяком-то в тыщу раз хуже!
  
  Она глубоко вздыхает, стискивает пальцы в кулачки, вжимает голову в плечи и, крадучись, выходит. Тузик натягивает одеяло до самых ушей.
  
  Какое-то время слышатся только осторожные шаги сестры, ее нервное покашливание.
  
  - Ма? - наконец раздается ее голос. - Ма, ты как? Ма?
  - Кто здесь? - голос матери странно тягуч и словно растянут. - Чего надо?
  - Ма, это я, Аня, - сестра явно не в своей тарелке. - Ты как?
  - Аня? И чего? Воды бы мне, Аня. Пить сильно хочется.
  - Ага, - соглашается сестра. - Сейчас. Я мигом.
  
  Мальчик, напряженно всматривающийся в темный проем, видит Аньку, пробегающую в кухню и обратно. Потом опускается на подушку и старается, чтобы не бояться так сильно, вспомнить белого щенка. Это ему удается вполне, поэтому, когда возвращается сестра, он встречает ее почти спокойно.
  
  - Ну, вот и я, - сообщает немного дрожащая Анька.
  
  Тузик улыбается ей, присутствие живой сестры в любом случае намного лучше соседства воображаемого щенка.
  
  - Ну, и жуть, скажу я тебе, - продолжает она. - В кухне выбито окно, мне пришлось заткнуть его подушкой, чтобы оттуда сильно не дуло. Теперь к нам отовсюду можно спокойно забраться, - тут она нервно хихикает. - Но дело не в этом. Тс-с-с... Маманя - это просто жесть! Прикинь, она выглядит, как гниющий кисель!
  
  Тузик ерзает под одеялом, старается ухватить сестру за руку. А у той глаза круглеют еще больше.
  
  - Болезнь, видать, какую-то плохую подхватила. Типа парши, что ли.
  - Сьто?
  
  Сестра оглядывается, передергивает плечами, будто ей холодно, сжимает и разжимает ладонь мальчика.
  
  - Давай-ка я на всякий случай дверь закрою да подопру ее чем-нибудь. Так нам спокойнее будет.
  
  Но Тузик не готов остаться без надежной сестринской руки и начинает тихонько скулить.
  
  - Да ну чего ты? - оглядывается она на него. - Говорю ж, нам так спокойнее будет!
  
  Она придвигает тумбочку к двери, потом прикладывает ухо к тонкой переборке, прислушивается.
  
  - Вроде, тихо все там, - она возвращается к мальчику, пристраивается на край кровати. - Да так-то маманя не буйная, неа. Не кидается, ничего такого, - снова прислушивается, отчего ее лицо становится уморительно сосредоточенным. - Только страшная сильно. Ага. Прям смотреть жутко. Парша, видать, хреновая штука.
  
  Так Анька сидит, время от времени бормоча что-то едва различимое, рядом с Тузиком до поздней ночи, когда уже и пьяные в дальнем конце двора перестают орать, окончательно обессилев от подогретого спиртным куража. И в конце концов засыпает, утыкаясь носом в подушку. А мальчик лежит, таращит глаза то в темный потолок, то в окно, завешенное кажущейся сейчас почти черной шторой. Сон совсем не идет, тепло спящей рядом сестры согревает и дарит зыбкое ощущение покоя. Тузик поднимает брови домиком, двигает туда-сюда точкой рта и думает о белом щенке, представляя, как они носятся с ним по двору, заросшему травой - одни в целом свете. Догоняют друг друга. Тузик весело смеется, а щенок задорно лает. И в конце концов мальчик подхватывает собачонка, ощущая его мягкую, такую шелковистую на ощупь шерсть, прижимает к груди. А щенок принимается неистово лизать его лицо и уши.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"