Аннотация: Спокойно засыпая в собственной постели, не забывайте, что мы живем в мире, который может внезапно рухнуть, и все в жизни перевернется с ног на голову.
Окончательно потревоженный хозяин аристократического экстерьера безнадежно взмахнул рукой, отпугивая нахалку, и сдвинул ярко-оранжевую панаму унисекс на затылок, со всхлипом вздыхая спросонок и резко садясь на песке.
Если бы кто-нибудь оказался в этот час на маленьком пригородном пляжике,то заметил бы, как плоская грудь при переходе из горизонтального положения в вертикальное
слегка подкруглилась, взметнувшаяся футболка открыла на миг тонкую загорелую талию, изящные ручки чисто девчоночьим жестом потерли припухшие глаза.
- Еханный бабай! И где они все делись? - изумленно воскликнула девушка, оглядыаясь вокруг так, словно надеялась внезапно отрыть рядом кого-нибудь из приятелей.
Обиженная муха, устроившись неподалеку на пустой и мятой коробке из-под сока "Я", чистила крылышки, забываясь и дергая так, будто хотела их оторвать. Она искоса любопытно посматривала на одинокую пляжницу, после чего осуждающе крутила глазастой головой и пожужживала себе под нос.
Наконец девушка встала, выдергивая себя из песка.
- Ну, ясно!!! - с угрозой выкрикнула она, отворачиваясь от мерно шелестящих по берегу волн, и почти вприпрыжку направилась к корявой деревянной лестнице, вздымающейся над двумя ржавыми переполненными мусорными баками и скрывающейся где-то высоко, в бесконечном лепете листвы.
-Все ясно,- уже себе под нос повторила она, взлетая на первые две ступеньки и через мгновение-другое исчезая в зеленом мареве над лестницей. Хотя на самом-то деле все было абсолютной абстракцией.
Вот, собственно, с этого все и началось.
* * *
Ирка жестоко, до полного обессиливания конечностей сражалась за свободу, пока, наконец, простыня не сдалась, выпуская ее из своих жарких объятий. Совершенно обесчувствевшая Ирка тотчас замерла, бессмысленно уставившись в ватно-объявшую ее тьму. Тьма вяло пошевелилась где-то с левого бока, сонно всхрапнула, слегка двинув ее по вольно раскинутой левой рученьке и обдав ароматом полупереваренного кутежа.
Ирка тихо-тихо, почти про себя, чтобы не потревожить мягкую оболочку темноты, застонала от навалившейся на почки тяжести и просыпающейся жалости к себе. Ей невероятно быстро плохело, несмотря на и без того невозможную в реальности плохизну во всем организме. Самым мерзким казался бесконечный полет по невидимым, но весьма ощутимым американским горкам, происходивший почему-то в бесконечном же зале с белыми мраморными колоннами (блин, блин!!! Только-только забрезжил зал, как колонны взлетели верхушками куда-то в ... небо? Потолок???) Ирка почувствовала легкую испарину по всему телу (телу в этой действительности как будто не оставалось места, его словно выталкивало что-то. Куда?) и внезапно, словно прозрев, обнаружила прямо перед собой - рукой дотянуться! - желтое пятнышко колеблющегося света.
От пятнышка веяло теплом и каким-то фантастическим уютным добром. Оно разрасталось и мягко вибрировало. Ирка подумала было, что стоит, наверное, испугаться и заорать, чтобы магические силы истерического визга отогнали "белку", но на испуг-то сил уже не хватило. " Придется как-нибудь так..." - появился в голове огрызок недомыслия, от чего черепная коробка словно расширилась и стала пухнуть и разрастаться, наполняя собой мраморно-колонный зал и постепенно вытесняя его из телесно-мозгового пространства. "...выкручиваться." - завершилась тяжкое мыслительное движение, и Ирке сразу полегчало.
Она забылась, прикрыв глаза, и на одном из крутых горочных виражей подалась вперед, чувствуя потребность переместить почки в более безболезненное положение. В лицо ей пахнуло вдруг солнечным светом, пляжным июньским теплом, ее чуть приподняло над влажными простынями и потянуло вперед и вверх, словно заработал огромный пылесос. Ирка распахнула глаза навстречу бросившемуся на нее сверху облачному небу и ... И исчезла. Вся. Без остатка. Как "Rich", высосанный до капли страждущим бомжом.
Нежданно наступившим утром превращенная темнота, оказавшаяся всклокоченным мужиком, спавшим в истинно китайском "Аdidas"е, недоуменно пошарит по просохшим виткам постельного белья и скажет, почесав пятерней макушку : "Ёбти...Звезда с ногами... Узвездила уже. Ирк! Ты там лечисси? Неси давай по пять грамм". А через час сорвется обзванивать в поисках жены родных и общих знакомых.
Но это будет уже не ее реальность.
* * *
Утро елозило по глазам мягким валиком солнечного света, как котенок хвостом. Где-то на улице вздохнула проезжавшая машина, и все стихло.
Она легко потянулась, чувствуя всем телом свежесть хрусткого белья и боясь новизны давно забытого ощущения. Почему-то хотелось петь, и она мяукнула почти про себя "парам-пам-пам", улыбнулась с закрытыми глазами и как пружина подскочила в постели, просыпаясь в полете .
Недовольно булькнул на тумбочке кубический будильник - не ее будильник! И вялый детский голосок хныкнул слева: "Ну,мам...", шурша простыней, наворачиваемой на голову - она сама всегда так укутывалась в детстве, перед тем, как мать будила ее в садик.
Господи, кто это? У нее нет детей!
Смешно, но она не испугалась. Несмотря на антикварную нелепость окружающего интерьера, ее незыблемо понесло на кухню (как будто можно предвидеть, где здесь должна быть кухня). Оказалось, что она откуда-то знала это, и привычно(!) принялась заливать водой из-под медного крана аллюминиевый чайник с кругло оттопыренным носиком.
В хищно клацнувшем замком холодильнике нашлось полпалки вареной колбасы, сыр в фольге и свежая городская булка в пакете. Глядя на него, она почему-то вспомнила про тараканий мор, присоветованный девчонками на работе.
Руки сами, автономно от сознания, пилили тупым ножом кусочки хлеба, пластали поверх белоснежно-душистого мякиша сыр и закидывали бутерброды полупрозрачными ломтиками колбасы.
В заварочном чайнике оказалась почти свежая заварка, поделенная по двум чашкам, разбавленная кипятком и засыпанная разным количеством сахара. Она уже нисколько не удивлялась, проделывая все манипуляции. И подойдя к постели спящего ребенка, властным голосом позвала: "Та-ак! Пора вставать".
Девочка, а это была девочка, дочь!- сердито засопела, не желая вылезать из-под простыни, когда она стягивала ее с кровати, и спросонок погрозила матери кулачком, на что тут же схлопотала по макушке и с совершенно прояснившимся взором окатила обидчицу беззвучной ненавистью.
Потом обе умывались в тесной ванной, брызгая на запотевшее зеркало капельками мыльной пены и зубной пасты, молча завтракали, готовясь к ежеутреннему сражению, бились в прихожей за не-выход из дома. Девочка была предсказуема до изумления, и борьба с ней доставляла удовольствие.
Тут ей впервые почудилась реальность происходящего и застучал в черепной коробке вопрос: а я - кто? Она нервно хохотнула, и перепуганная Иришка безропотно дала вывести себя за дверь.
Дверь в дверь с ее (теперь ее) квартирой оказалась какая-то нелепая кабинка, приветливо распахнувшаяся при их появлении, и девочка дернулась, увлекая ее внутрь.
- Мам, можно я сама? - утвердительно произнесла она, щелкая пальчиками, после чего произошел почти неуловимый взлет и бережное торможение. Внутренний свет, отражавшийся на голубых стенах лифта, слегка померк, и они вышли наружу.
- Мрмм, - отчетливо прозвучало под ухом, на что девочка ответила тем же, изумленно
оглянулась на мать:- А ты почему не ответила консьержу? Он же теперь вечером не отвяжется, будет спрашивать, чем тебя обидел.
В маленьком прянично-ярком садике уже гуляли такие же, как ее Иришка, детки. И принимала их изящная и грациозно-заботливая большая кошка в салатовом халате натянутом на спортивный костюм. Она чеширски улыбнулась и спросила на своем, кошачьем,так похожем на рыночный корейский (рыночный... корейский?), и ей пришлось ответить в тон, так же ласково растягивая рот к ушам. Кошка удовлетворилась, приобняла ее Иришку за плечико, привлекая к себе и уводя от матери, желтоглазо мигнула, мол, свободны, мамаша, и заняла детей общей пискляво-восторженной игрой: с беготней вокруг столбиков с грибочками, ауканьем и возней друг возле друга.
Имра (а откуда всплыло имя Ирина?) устремилась к остановке мобилиса, где ее уже поджидал нервно топчущийся коллега, при виде ее удовлетворенно встряхнув золотисто-рыжей гривой и взмахом браслета вызвал ринувшийся вниз свободную капсулу.
- Ты как? - встревоженно спросил он, когда они забрались в мягкие кресла и сообщили ориентировку.
- Сумасшедшее утро,- честно буркнула Имра, подтягивая колени и зябко передергиваясь: прохладная выдалась осень. - "Раньше я бы просто ммм... напилась".-странно подумала она, пытаясь осмыслись ощущения тела при этой мысли. Напилась, набухалась, кернула, жжение в горле, тепло по пищеводу, тяжесть в организме, головная боль и ломота повсюду... А еще что-то страшное, вонючее и грязное рядом. Зачем?
В офисе их ждал вызывник, лучший нюхач управления,. Его большая собачья голова с вечно печальными глазами нависала над карманным мониторчиком: что-то вычмслял.
- Эй, привет, Дин!- поприветствовала его Имра. - Как наши дела?
- Все как всегда плохо,- улыбнулся ее спутник Марк, поднимая в приветствии свою огромную лапу. - Кстати, знаешь, чем оптимист отличается от пессимиста? У пессимиста все плохо, а у оптимиста - могло быть и хуже!
Дин покачал гладкошерстной головой, с кряхтеньем пряча ноутбук в карман брюк: -Девочка. В секторе поражения радиацией. Срочно вывезти. Машина на крыше.
По дороге к служебному авто он пробурчал: "Между прочим, оптимист - плохо информированный пессимист", что вызвало бурю веселья.
Девочку (да нет же, девушку), они обнаружили у самого купола. Та сидела и плакала, размазывая по щекам остатки краски с губ и ресниц.
- Вы - чужие глюки,- отвечала она на все их вопросы и просила кока-колы. Ей дали воды, вкололи антидепрессант и забрали с собой, недоумевая, как она могла оказаться в безжизненном районе, куда выбрасывают асоциальные элементы.