Лебединский Дмитрий Юрьевич : другие произведения.

Берендей

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

"БЕ­РЕН­ДЕЙ"

   Гус­той ель­ник - пе­ре­ста­рок с ши­ро­ким лап­ни­ком сви­саю­щим ед­ва не до зем­ли, вы­гля­дит уг­рю­мо. Влаж­ный от не­да­лё­ко­го бо­ло­та воз­дух тя­жел, и, да­же сол­неч­ным днём су­ме­ре­чен, а ви­ся­щие на ство­лах и ла­пах елей длин­ные зе­ле­но­ва­то-се­рые пря­ди ли­шай­ни­ка, ещё бо­лее до­бав­ля­ют жу­ти; ска­зоч­ной жу­ти, от­че­го, вне­зап­ное по­яв­ле­ние ле­ше­го или ба­бы-яги не ста­ло бы ка­зать­ся яв­ле­ни­ем столь уж не­ожи­дан­ным, и не­пред­ска­зуе­мым. Се­го­дняш­ний день с ут­ра был не по-ве­сен­не­му жар­ким и душ­ным, но с обе­да, солн­це, скрыв­шее­ся сна­ча­ла в се­рой мгле, вско­ре во­об­ще пе­ре­ста­ло про­све­чи­вать сквозь неё, а на лес, из низ­ко над­ви­ну­той на не­го шап­ки об­ла­ков, всё та­ких же се­рых, и бес­про­свет­но плот­ных, гус­то по­сея­ло мел­кой осы­пью вла­ги, ед­ва ощу­ти­мой ко­жей ли­ца. Лес окон­ча­тель­но по­чер­нел, на­сто­ро­жил­ся, и пол­но­стью за­тих. Толь­ко ед­ва слыш­ный ше­лест сте­каю­щей по ело­во­му лап­ни­ку во­ды, на­ру­шал его ти­ши­ну. На­мок­шая, и по­то­му по­тем­нев­шая тро­па, и так ед­ва за­мет­ная, ста­ла со­всем не­раз­ли­чи­мой, и я, в кон­це - кон­цов, за­блу­дил­ся. Ау­кать не­ко­му, и, ско­рее из пре­дос­те­ре­же­ния окон­ча­тель­ной по­те­ри ори­ен­та­ции, я ос­та­но­вил­ся, а за­тем, ныр­нул под бли­жай­шую ог­ром­ную ель, у ос­но­ва­ния ко­то­рой и сел на сухую хвой­ную под­стил­ку меж её кор­ней. На ней я и про­вёл ос­та­ток дня, весь ве­чер и ночь, боль­шую часть ко­то­рой я уже не спал, а вгля­ды­вал­ся в её чер­но­ту. Дождь, с при­хо­дом но­чи, стих окон­ча­тель­но, а вы­сы­пав­шие на не­бе звез­ды, за­гля­ды­ваю­щие сквозь про­ре­хи в ело­вом шат­ре на­крыв­шем моё убе­жи­ще, за­мер­ца­ли чис­тым ис­кря­щим­ся бле­ском ос­кол­ков хру­ста­ля. Не­да­лё­кий от мое­го убе­жи­ща гнию­щий ствол де­ре­ва, у ко­то­ро­го я сде­лал свою окон­ча­тель­ную ос­та­нов­ку при по­ис­ках по­те­рян­ной мною тро­пы, сей­час све­тил­ся го­лу­бо­ва­тым све­том: та­ин­ст­вен­ным сви­де­тель­ст­вом смер­ти, и на­по­ми­на­ни­ем о ней. В эту ночь, мои пред­став­ле­ния о гра­ни­цах Ой­ку­ме­ны име­ли имен­но та­кое оформ­ле­ние: жут­ко­ва­тое и хо­лод­ное. Ут­рен­ние по­лу­ча­со­вые по­ис­ки по­те­рян­ной мною на­ка­ну­не тро­пы, ни к че­му хо­ро­ше­му не при­ве­ли. Ран­ний рас­свет, но­чью обе­щав­ший сол­неч­ное ут­ро, - со­сто­ял­ся, но без солн­ца. Соб­ст­вен­но го­во­ря, и об­ла­ков вид­но не бы­ло, а над вер­хуш­ка­ми елей се­ре­ло не­что, на­по­ми­наю­щее за­сти­ран­ную про­стынь; гряз­но­ва­тое по­лот­но, не то, под­няв­ше­го­ся над ле­сом ту­ма­на, не то, - низ­кой об­лач­но­сти. Уда­ча от­вер­ну­лась от ме­ня окон­ча­тель­но, по­ки­нув в тот са­мый мо­мент, ко­гда я со­шел с по­пут­ки "под­бро­сив­шей" ме­ня по ста­рой, и, как я по­ла­гал, ма­ло­поль­зуе­мой грун­тов­ке, до при­мет­но­го зна­ка с на­зва­ни­ем нуж­но­го мне лес­ни­че­ст­ва, где в па­ре ки­ло­мет­ров от до­ро­ги я дол­жен был встре­тить­ся со сво­им при­яте­лем, обе­щав­шим мне ув­ле­ка­тель­ную охо­ту на те­те­ре­ви­ном то­ку. Тро­па, долж­ная при­вес­ти ме­ня к мес­ту ого­во­рен­ной встре­чи - по­те­ря­на, мес­та, в ко­то­рых я очу­тил­ся, мне со­всем не зна­ко­мы, а с кар­той этих мест, по­жа­луй, толь­ко у ле­ше­го и мож­но оз­на­ко­мить­ся. Знал я толь­ко, что в двух - трёх ки­ло­мет­рах от до­ро­ги долж­но быть бо­ло­то, ко­то­рое нуж­но бу­дет об­хо­дить его кра­ем, ори­ен­ти­ру­ясь по про­топ­тан­ной тро­пе, да, кое-где, по за­тё­сам на ство­лах де­ревь­ев. Ка­ков он лес­ной мас­сив, и сколь ве­лик он по про­тя­жен­но­сти, - для ме­ня, то­же не­раз­ре­ши­мая за­гад­ка. В гус­том ель­ни­ке, в ко­то­ром я в тот мо­мент на­хо­дил­ся, и го­ри­зон­та не ви­дать, что­бы мож­но бы­ло, по бо­лее свет­ло­му его краю оп­ре­де­лить­ся, хо­тя бы при­бли­зи­тель­но, с час­тя­ми све­та. Кру­гом не­за­да­ча! Ещё час блу­ж­да­ний вы­вел ме­ня на­ко­нец-то к краю бо­ло­та; не знаю, то­го ли. Од­на­ко, сле­дуя ука­за­ни­ям сво­его при­яте­ля, по­шел я кра­ем это­го бо­ло­та, два­ж­ды пе­ре­се­кая тро­пы ухо­дя­щие в са­мо бо­ло­то (ви­ди­мо, зве­ри­ные), но так и не на­хо­дя тор­ной тро­пы иду­щей его кра­ем, и за­тё­сов на де­ревь­ях не на­хо­дя. Два­ж­ды на­чи­нал­ся, сно­ва дос­та­точ­но бы­ст­ро пре­кра­ща­ясь, скуч­ный мо­ро­ся­щий, и дос­та­точ­но хо­лод­ный дождь, но на не­бе уже ста­ли по­яв­лять­ся го­лу­бо­ва­тые ок­на про­све­тов. Ча­сам к де­ся­ти ут­ра не­бо очи­сти­лось от об­ла­ков пол­но­стью, сверк­нув в про­све­тах де­ревь­ев чис­ты­ми лу­ча­ми солн­ца, от­че­го моё блу­ж­да­ние по ле­су уже не ка­за­лось мне слиш­ком дра­ма­тич­ным, и я, ско­рее, на­хо­дил его ед­ва ли не срод­ни при­ят­ной про­гул­ке. Ещё час спус­тя край бо­ло­та по­вер­нул к се­ве­ру. И без то­го тол­стая мо­хо­вая по­душ­ка, ста­ла ещё тол­ще, но су­ше, и бо­лее уп­ру­гой; при­ят­но пру­жи­ня­щей под но­га­ми. Бо­ло­то за­кон­чи­лось на краю про­сто­рной и чис­той бе­рё­зо­вой ро­щи, край­ние де­ре­вья ко­то­рой поч­ти вплот­ную ка­са­лись свои­ми кро­на­ми раз­ве­си­стых лап со­сед­ст­вую­щих с ни­ми елей пат­ри­ар­хов. И, на­ко­нец, на­ход­ка, об­ра­до­вав­шая ме­ня: хо­ро­шо про­сле­жи­ваю­щая­ся тро­па, ухо­дя­щая в сто­ро­ну не­вы­со­ко­го всхол­мка за­рос­ше­го про­зрач­ным, чуть тро­ну­тым зе­ле­нью ед­ва про­клю­нув­ших­ся по­чек, бе­рез­ня­ком. Те­бя- то мне и нуж­но!
   Плот­ная тро­па на­би­та в чис­том, пах­ну­щим пре­лым лис­том бе­рез­ня­ке. Она при­хот­ли­во вьёт­ся по длин­но­му по­ло­го­му ува­лу, спус­каю­ще­му­ся вос­точ­ным сво­им кра­ем к са­мо­му краю бо­ло­та, и поч­ти гра­ни­чит с ним. Но ещё рань­ше, на са­мом вер­ху всхол­мка, тро­па вне­зап­но раз­дваи­ва­ет­ся, да­вая от се­бя тон­кую, ед­ва за­мет­ную ни­точ­ку пет­ляю­щую в жух­лой про­шло­год­ней тра­ве за­би­той па­лым бе­рё­зо­вым лис­том. Она-то и ухо­дит к са­мо­му краю бо­ло­та, где поч­ти те­ря­ет­ся в глу­бо­ком мху, в ко­то­ром, ес­ли при­гля­деть­ся, кое- где вмя­ти­ны от сле­дов всё-та­ки про­сле­жи­ва­ют­ся, и, су­дя по все­му, не столь дав­них сле­дов. Не знаю, чем я ру­ко­во­дство­вал­ся, сой­дя на эту, ед­ва за­мет­ную тро­пу, ос­та­вив тор­ную, хо­ро­шо ви­ди­мую её се­ст­рич­ку, ко­то­рая яв­но мог­ла вы­вес­ти ме­ня ес­ли не к ка­ко­му-ни­будь жи­лью, то к про­ез­жей до­ро­ге, на­вер­ное, но я, сле­дуя, ско­рее все­го за сво­ей ин­туи­ци­ей, упор­но про­дол­жал дви­гать­ся по чьим-то сле­дам. На­гра­ду за свою на­стыр­ность я по­лу­чил мет­ров че­рез 300 - 400, у сло­ман­но­го на вы­со­те око­ло двух мет­ров ство­ла ста­рой бе­рё­зы, сто­яв­шей как бы особ­ня­ком от ку­пы де­ревь­ев, друж­но сгру­див­шей­ся на при­гор­ке, об­ра­зо­вав свет­лую бе­рё­зо­вую ро­щу. У этой от­шель­ни­цы бы­ла своя судь­ба. Её воз­вы­шаю­щий­ся над зем­лёй об­ло­мок, чьи­ми-то до­су­жи­ми, но, яв­но уме­лы­ми ру­ка­ми, был пре­вра­щен в фи­гу­ру весь­ма за­бав­но­го лес­но­го жи­те­ля, од­на­ко, по­хо­же, со­всем не ле­ше­го. Боль­но ко­мич­но смот­рел­ся этот де­ре­вян­ный про­то­тип че­ло­ве­че­ской глу­по­сти. Ме­сто сло­ма, с тор­ча­щи­ми в раз­ные сто­ро­ны щеп­ка­ми, бы­ло по­хо­же на не­при­че­сан­ные во­ло­сы, до­пол­нен­ные при­ла­жен­ны­ми во­круг них пря­дя­ми мо­ча­ла, слу­жа­щи­ми об­рам­ле­ни­ем урод­ли­во­му ли­цу изо­бра­зив­ше­му удив­ле­ние. Рот это­го уро­да был при­от­крыт, и слег­ка пе­ре­ко­шен, а в про­ре­зях глаз, встав­лен­ные вме­сто зрач­ков уголь­ки бы­ли све­де­ны к пе­ре­но­си­це. Слег­ка при­плюс­ну­тый, с про­ва­лен­ной сед­ло­вин­кой нос с вы­вер­ну­ты­ми ноз­д­ря­ми, и вы­пя­чен­ный под­бо­ро­док с ред­кой бо­ро­дён­кой, всё из то­го же мо­ча­ла, соз­да­ва­ли объ­е­ди­няю­щую ха­рак­те­ри­сти­ку это­му ти­пу, а рес­ни­цы, об­рам­ляв­шие гла­за, сде­лан­ные из по­ло­ви­нок по­пе­реч­но рас­се­чён­ных со­сно­вых ши­шек, до­бав­ля­ли ему ко­мич­но­сти, столь не­ожи­дан­ной, что не­воль­но вы­зы­ва­ло смех. Над фи­гу­рой вая­тель тру­дил­ся яв­но с мень­шим эн­ту­зи­аз­мом, и, впол­не ве­ро­ят­но, был на­ро­чи­то не­бре­жен во всём ос­таль­ном, кро­ме кис­ти пра­вой ру­ки, в ку­ла­ке ко­то­рой бы­ла за­жа­та по­ган­ка на длин­ной нож­ке, с тща­тель­но и ос­то­рож­но об­ра­бо­тан­ной её нож­кой с "юбоч­кой" под ши­ро­кой шляп­кой гри­ба. Очень ха­рак­тер­ный штрих до­пол­нив­ший ха­рак­тер скульп­ту­ры. Всё за­вер­ши­ла над­пись на ру­ка­ве этой скульп­ту­ры. "Про­ша" - зна­чи­лось на нём. Че­ло­век из­ва­яв­ший Про­шу яв­но не жа­лел вре­ме­ни на не­го, и не мог жить слиш­ком да­ле­ко от это­го мес­та. Тро­па от "Про­ши" по­шла вверх, уда­ля­ясь от бо­ло­та, и ста­ла впол­не от­чёт­ли­во вид­на. Ещё че­рез 50-70 мет­ров - но­вая скульп­ту­ра: торч­ком по­став­лен­ный об­ру­бок ство­ла ли­пы, - что уже уди­ви­тель­но, т.к. ни од­ной ме­ст­ной ли­пы я, за всё вре­мя сво­их блу­ж­да­ний, - не ви­дел. На этот раз скульп­ту­ра бы­ла об­ра­бо­та­на бо­лее тща­тель­но, с со­блю­де­ни­ем де­та­лей не толь­ко об­ли­ка, но и оде­ж­ды, и бы­ла яв­но на­де­ле­на ха­рак­те­ром соз­дан­но­го пер­со­на­жа. Де­таль­ная про­ра­бот­ка глаз и мор­щин во­круг них, вы­зы­ва­ли ощу­ще­ние чье­го-то порт­ре­та, воз­мож­но, ре­аль­но су­ще­ст­вую­ще­го че­ло­ве­ка, раз­гля­ды­ваю­ще­го под­хо­дя­ще­го к не­му пут­ни­ка с гру­ст­ным ин­те­ре­сом: "кто ты?" Я не­на­дол­го ос­та­но­вил­ся око­ло этой скульп­ту­ры, раз­гля­ды­вая её, и од­но­вре­мен­но от­ды­хая. Вда­ле­ке, где-то за бо­ло­том, в не­сколь­ких ки­ло­мет­рах от ме­ня глу­хо про­зву­ча­ли ду­пле­том сде­лан­ные вы­стре­лы, под­твер­див, что я, за­блу­див­шись, ушел да­ле­ко в дру­гую сто­ро­ну от ожи­дав­ше­го ме­ня при­яте­ля. Моя охо­та, что я по­нял ещё на­ка­ну­не - не со­стоя­лась, но, по ка­кой-то при­чи­не, это ме­ня ни сколь­ко не рас­строи­ло. Про­хо­дя ка­ж­дую сот­ню - дру­гую мет­ров, я на­хо­дил всё но­вые де­ре­вян­ные фи­гу­ры, час­то, весь­ма за­бав­ные, и не все­гда изо­бра­жав­шие лю­дей, но, уже ча­ще жи­вот­ных. На сре­зе ши­ро­ко­го бе­рё­зо­во­го пня я об­на­ру­жил за­бав­но­го ёжи­ка из ка­па, стоя­ще­го вер­ти­каль­но, и опи­раю­ще­го­ся на по­сох, а на со­сед­нем пне, в по­зе "ло­то­са" вос­се­дал, по всей ве­ро­ят­но­сти, ме­ди­ти­рую­щий за­яц с гру­ст­ной, но со­сре­до­то­чен­ной мор­дой. Прой­дя, та­ким об­ра­зом, ещё око­ло ки­ло­мет­ра, я по­до­шел к уз­ко­му лож­ку, че­рез ко­то­рый бы­ло пе­ре­бро­ше­но два брев­на. Пе­ре­хо­дя по ним, ус­лы­шал не­вда­ле­ке от се­бя сдво­ен­ный ме­ло­дич­ный звон, рит­мич­но по­вто­ряю­щий­ся ка­ж­дые 5-6 се­кунд, и, за­ин­те­ре­со­вав­шись при­ро­дой слы­ши­мых мною зву­ков, вдоль бор­та это­го лож­ка я по­шел к их ис­точ­ни­ку. Под не­вы­со­ким, но кру­тым из­ло­мом плос­ко­го бе­ре­го­во­го воз­вы­ше­ния, ко­то­рое бы­ло рас­се­че­но мел­ким уз­ким ов­раж­ком, я уви­дел со­ору­же­ние, слег­ка уди­вив­шее ме­ня сво­ей за­тей­ли­во­стью. Не­боль­шой, бив­ший из зем­ли род­ни­чок, был пу­щен по де­ре­вян­но­му лот­ку, на­ви­саю­ще­му над кра­ем об­ры­ва, и во­да из не­го па­да­ла в де­ре­вян­ный сруб, в ко­то­рый по­па­да­ла она не пря­мо из лот­ка, а из при­лич­ных раз­ме­ров ков­ша на длин­ной руч­ке, слу­жив­шей ему про­ти­во­ве­сом. Что-то вро­де окон­ной ра­мы бы­ло со­ору­же­но над этим ков­шом, руч­ка ко­то­ро­го бы­ла сво­бод­но за­кре­п­ле­на на по­пе­ре­чи­не этой ра­мы, слу­жив­шей ков­шу осью. На верх­ней пе­ре­кла­ди­не этой ра­мы бы­ла под­ве­ше­на сна­ряд­ная гиль­за, с длин­ным ме­тал­ли­че­ским стерж­нем в ней. На­пол­няе­мая во­дой ча­ша ков­ша оп­ро­ки­ды­ва­лась, сли­вая во­ду в сруб, и за­де­ва­ла при этом сво­ей руч­кой стер­жень тор­ча­щий из гиль­зы, де­лая это два­ж­ды: вто­рой раз, при воз­вра­те ков­ша в ис­ход­ное по­ло­же­ние. До­су­жие ру­ки ка­ко­го-то умель­ца не по­ску­пи­лись на вре­мя, по­лу­чая яв­ное удо­воль­ст­вие от реа­ли­за­ции сво­ей вы­дум­ки. Пе­ре­ли­ва­ясь че­рез края сру­ба, во­да уже спо­кой­но, мел­ким ру­чей­ком сбе­га­ла пря­мо в бо­лот­ный мох, тут же те­ря­ясь в нём. От сру­ба, тро­па, уже ши­ро­кая и хо­ро­шо на­би­тая, ко­со взби­ра­лась на бе­рег, под­няв­шись на ко­то­рый я уже знал, что ско­ро уви­жу ка­кое-ли­бо жи­льё. Ми­ну­та­ми спус­тя, по­лу­чив под­твер­жде­ние сво­ей до­гад­ке, я по­чув­ст­во­вал горь­ко­ва­тый за­пах ды­ма, и при­ба­вил ша­гу.
   Не­боль­шой свет­лой бе­рё­зо­вой ро­щи­цей я под­нял­ся по плос­ко­му скло­ну хол­ма на его вер­ши­ну, и от­ту­да уви­дел по­ля­ну дос­та­точ­но боль­ших раз­ме­ров, в даль­нем кон­це ко­то­рой тем­не­ло кры­ша­ми два не­боль­ших до­ми­ка, по­стро­ен­ных, слов­но под ко­пир­ку. Кры­ша третье­го строе­ния тём­ной по­ло­сой вы­гля­ды­ва­ла из-за ска­та хол­ма, и толь­ко дым из тру­бы по­мог мне бы­ст­ро об­на­ру­жить его, т.к. са­мо­го строе­ния прак­ти­че­ски не бы­ло вид­но. На по­ля­не и око­ло до­мов, ес­ли не счи­тать оди­но­кой ко­зы при­вя­зан­ной к ко­лу, - ни­ко­го нет. Ог­ля­ды­ва­юсь, и мет­рах в пя­ти­де­ся­ти от се­бя ви­жу, как мне ка­жет­ся, по­жи­ло­го че­ло­ве­ка стоя­ще­го за раз­вил­кой двух срос­ших­ся бе­рёз. Он не­под­ви­жен, и по всей ве­ро­ят­но­сти раз­гля­ды­ва­ет ме­ня, но вско­ре за­кан­чи­ва­ет это своё за­ня­тие, раз­во­ра­чи­ва­ет­ся, и те­перь я ви­жу толь­ко его уда­ляю­щую­ся вглубь ро­щи спи­ну, оде­тую в свет­лую ру­ба­ху, от­че­го она вско­ре сли­ва­ет­ся со ство­ла­ми бе­рёз, и че­рез ми­ну­ту ис­че­за­ет во­все. По­ля­на вновь опус­те­ла. На краю хол­ма спус­каю­ще­го­ся к не­да­лё­ко­му бо­ло­ту ви­жу ска­мью, сде­лан­ную из рас­ко­ло­то­го про­доль­но брев­на уло­жен­но­го на два ком­ля. Под­хо­жу к ней, и са­жусь, пред­ва­ри­тель­но сняв с се­бя рюк­зак. Че­ло­век, ушед­ший в лес, яв­но ви­дел ме­ня, и не счёл нуж­ным по­дой­ти. Зна­чит, ре­шил я, на­ше зна­ком­ст­во не­на­дол­го от­кла­ды­ва­ет­ся, ли­бо, в до­мах есть кто-то ещё, из жи­ву­щих в них. Од­на­ко уве­рен­но­сти в этом мо­ём пред­по­ло­же­нии у ме­ня нет, а за­хо­дить в воз­мож­но пус­тые до­ма - не впол­не при­лич­но, и я ре­шил по­до­ж­дать ушед­ше­го в лес че­ло­ве­ка, ли­бо тех, кто мо­жет вый­ти из до­мов, а по­ка, раз­вер­нув­шись ли­цом к не­да­лё­ко­му бо­ло­ту, ос­мат­ри­ваю ок­ре­ст­но­сти. Не­бо, тем вре­ме­нем, сно­ва по­се­ре­ло, обе­щая ско­рое во­зоб­нов­ле­ние до­ж­дя. По­до мною, ши­ро­ко раз­дви­гая окайм­ляю­щий его тём­но-зе­лё­ный хвой­ный лес, ле­жит бо­ло­то, с кра­ёв окан­то­ван­ное ма­ла­хи­то­вым мхом, а в по­лу­ки­ло­мет­ре от ме­ня бу­рым плев­ком тем­не­ет ост­ро­вок с не­сколь­ки­ми ко­ря­вы­ми де­ревь­я­ми на нём. Пе­ле­на сте­каю­ще­го на бо­ло­то ды­ма в от­да­ле­нии рас­пол­за­ет­ся в се­рые лос­ку­тья, и ис­че­за­ет во мху, ку­рясь в нём тон­ки­ми за­вит­ка­ми. Вновь, ко­то­рый уже раз за день, за­мо­ро­сил мел­кий и нуд­ный дождь, со­гнав­ший ме­ня с удоб­ной ска­мей­ки, и за­ста­вив­ший ис­кать ук­ры­тие от не­го под де­ревь­я­ми, где я и по­пы­тал­ся его най­ти под скло­нён­ным ство­лом ста­рой бе­рё­зы, усев­шись у её кор­ней на зем­лю по­кры­тую бу­рой про­шло­год­ней па­лой ли­ст­вой. Дождь дос­та­вал ме­ня и здесь, но ухо­дить в глу­би­ну ле­са в по­ис­ках ели - мне не хо­те­лось, и, ожи­дая ско­ро­го, как мне ка­за­лось, воз­вра­ще­ния хо­зяи­на этих строе­ний, я ос­тал­ся мок­нуть на мес­те, уже ус­пев по­жа­леть о по­ки­ну­той мною уют­ной ска­мей­ке, с те­перь уже на­мок­шим си­день­ем. Дождь вре­ме­на­ми, но не­на­дол­го, при­пус­кал, де­ла­ясь со­всем не­снос­ным, но, за­тем, слов­но обес­си­лев, поч­ти ути­хал, да­ря не­сколь­ко ми­нут по­коя. Моя эки­пи­ров­ка не впол­не со­от­вет­ст­во­ва­ла мо­ему пред­став­ле­нию о пла­ни­руе­мой охо­те, на ко­то­рую я был при­гла­шен впер­вые в сво­ей жиз­ни. Был, прав­да, двух­го­дич­ной дав­но­сти мой по­ход в лес с ружь­ём за пле­ча­ми. Де­ло бы­ло осе­нью, и лес уже по­те­ряв­ший боль­шую часть ли­ст­вы был по­лу­про­зра­чен, и хо­ро­шо про­смат­ри­вал­ся на боль­шом рас­стоя­нии от ме­ня. Ру­жьё, ко­то­рое ви­се­ло на мне, бы­ло чу­жим, да­ден­ным мне де­ре­вен­ским зна­ком­цем, ко­то­рый, су­дя по все­му, сам был да­лёк от пред­став­ле­ния о на­стоя­щей охо­те. Бол­та­ясь по ле­су, я вы­шел на его опуш­ку, с ко­то­рой уви­дел ок­раи­ну не­зна­ко­мой мне де­рев­ни, до­воль­но да­лё­кой от ме­ня. Сколь­зя гла­за­ми по бе­рё­зо­во­му пе­ре­лес­ку, я за­ме­тил сме­щаю­щее­ся вдоль его края бе­лое пят­но, и, ре­шив, что это за­яц бе­ляк, сду­пле­тил по не­му. Я ни­ко­гда рань­ше не слы­шал, что­бы зай­цы ла­за­ли по де­ревь­ям, но этот взле­тел на бли­жай­шую бе­рё­зу, и при­нял­ся во­пить, со­про­во­ж­дая свои во­пли ко­шачь­и­ми ут­роб­ны­ми ру­ла­да­ми. От гре­ха по­даль­ше, я тут же сбе­жал с мес­та сво­его пре­сту­п­ле­ния. Не­сча­ст­ный бе­лый, на своё не­сча­стье, кот ед­ва не стал мо­ей пер­вой охот­ничь­ей жерт­вой, и я на па­ру лет своё даль­ней­шее охот­ни­чье об­ра­зо­ва­ние от­ло­жил. Ны­неш­ний, мой вто­рой охот­ни­чий вы­ход в лес не до­ба­вил мне опы­та, хо­тя, был по­учи­те­лен в пла­не эки­пи­ров­ки. Оде­ж­да на мне, и до то­го слег­ка влаж­но­ва­тая, ста­ла от­кро­вен­но мок­рой, вслед­ст­вие че­го, я ос­но­ва­тель­но про­дрог к то­му мо­мен­ту, ко­гда пе­ре­до мною, слов­но из-под зем­ли, вы­рос ча­сом на­зад ви­ден­ный мною ста­рик. В оп­ре­де­ле­нии его воз­рас­та я, по­хо­же, дей­ст­ви­тель­но не ошиб­ся. Се­дая бо­ро­да, и усы, в об­рам­ле­нии рта, из­ряд­но жел­те­ли, про­пи­тан­ные та­бач­ным ды­мом. Смуг­лое его ли­цо, с мно­же­ст­вом глу­бо­ких мор­щин на нём, сви­де­тель­ст­во­ва­ли о весь­ма эмо­цио­наль­ной со­став­ляю­щей его ха­рак­те­ра, а длин­ные, до плеч во­ло­сы, и ру­ба­ха-тол­стов­ка, пе­ре­тя­ну­тая по поя­су ве­рёв­кой, не­про­из­воль­но на­во­ди­ла на мысль о том, что имен­но ру­кам это­го че­ло­ве­ка при­над­ле­жа­ли все те лес­ные по­дел­ки, ко­то­рые я ви­дел по пу­ти к его жи­лью. По край­ней ме­ре, имен­но та­ко­вы­ми мне пред­став­ля­лись ху­дож­ни­ки; лю­би­те­ля­ми сво­бод­ных одежд, - ни­как не ина­че. Рос­та ста­рик был яв­но вы­ше сред­не­го, воз­раст - за ше­сть­де­сят, не кре­сть­я­нин, так я оп­ре­де­лил его со­ци­аль­ный ста­тус, до­ба­вив к это­му, и уже впол­не кон­крет­но, что он, ско­рее все­го, дей­ст­ви­тель­но пред­ста­ви­тель ху­до­же­ст­вен­ной сре­ды. Од­на­ко, с воз­рас­том это­го че­ло­ве­ка труд­но со­гла­со­вы­ва­лись его гла­за: жи­вые, но че­рес­чур, как мне по­ка­за­лось вни­ма­тель­ные, ес­ли не ска­зать, на­сто­ро­жен­ные. Я встал с зем­ли, и те­перь моя ма­куш­ка ед­ва дос­ти­га­ла пле­ча это­го стран­но­го ста­ри­ка. Стоя пе­ре­до мною, он, слов­но изу­чая ме­ня, за­тя­нул пау­зу, пре­ж­де чем от­ве­тить на моё при­вет­ст­вие. На­ко­нец, он, кив­нув мне, от­ве­тил на моё при­вет­ст­вие, и тут же за­дал во­прос: "С чем из­во­ли­ли по­жа­ло­вать, мо­ло­дой че­ло­век?" Во­прос его был яв­но ник­чем­ным, т.к. за­чех­лен­ное ру­жьё ле­жа­ло на рюк­за­ке, и не ви­деть его - он не мог. Ну, да с ме­ня и не убу­дет, ес­ли от­ве­чу, ре­шил я. Стоя пе­ред этим ста­ри­ком, и гля­нув в его ли­цо, я на­ко­нец-то, за­ме­тил при­чи­ну, по ко­то­рой он но­сил столь пыш­ное во­ло­ся­ное уб­ран­ст­во сво­ей го­ло­вы, боль­шая часть ли­ца ко­то­рой бы­ла по­кры­та гру­бы­ми руб­ца­ми: ото лба, до ви­ди­мой час­ти шеи, пря­ча ос­таль­ные их де­та­ли за во­ро­том ру­ба­хи. Я пред­ста­вил­ся, и объ­яс­нил, как мог, что в по­ис­ках при­яте­ля по­звав­ше­го ме­ня на охо­ту, я за­блу­дил­ся, и те­перь не знаю как вы­брать­ся на до­ро­гу ве­ду­щую к стан­ции.
   - Со вче­раш­не­го дня, что ль, блу­дишь?
   - Со вче­раш­не­го! - под­твер­дил я.
   - А при­яте­ля твое­го, как звать?
   - Ан­д­ре­ем. Чер­ня­вый та­кой. С вас рос­том бу­дет.
   - Но­че­вал он здесь в до­ме лес­ни­че­го, а под ут­ро, вме­сте с ним за бо­ло­то на ток ушел, и сю­да вряд ли вер­нёт­ся. Хо­тел се­го­дня же до­мой уе­хать. Так-то вот, ми­лок, де­ла твои об­сто­ят. Идём по­ка в дом. Об­су­шить­ся те­бе на­до бы, а там и ре­шим: как, да что те­бе даль­ше де­лать. До­мой-то, не то­ро­пишь­ся?
   - Да, нет, вро­де, - то­ро­пить­ся мне не­ку­да. В от­пус­ке я, и ещё не­де­ля у ме­ня в за­па­се. -
   Ста­рик как-то не­оп­ре­де­лён­но хмык­нул, и, мах­нув мне ру­кой, при­гла­сил сле­до­вать за ним. Сам он по­вер­нул­ся, и по­шел по на­прав­ле­нию к даль­не­му до­ми­ку, за ко­то­рым вид­не­лась кры­ша ещё ка­ко­го-то строе­ния, из тру­бы ко­то­ро­го всё так же вил­ся ды­мок, рас­пол­заю­щий­ся над бо­лот­ны­ми мха­ми. Пе­ред до­мом ста­рик ос­та­но­вил­ся, оби­вая грязь с са­пог о ко­ло­ду с вы­ре­зан­ной с од­но­го его кон­ца го­ло­вой со­ба­ки, вме­сто хво­ста, у ко­то­рой бы­ло в ко­ло­ду встав­ле­но не­сколь­ко го­лых пруть­ев - что-то вро­де го­ли­ка. Хо­зя­ин во­шел в дом, ос­та­вив дверь в се­ни при­гла­шаю­ще от­кры­той. Я по­вто­рил про­це­ду­ру чи­ст­ки са­пог, до­пол­нив её го­ли­ком при­сло­нен­ным к крыль­цу. Ста­рик вновь по­ка­зал­ся в двер­ном про­ёме.
   -Ты са­по­ги хво­стом со­ба­ки об­ме­тай! Он сни­ма­ет­ся. А этот го­лик крыль­цо об­ме­тать. Да­вай, за­хо­ди в дом! -
   Я во­шел в се­ни, в уг­лу ко­то­рых сто­ял ог­ром­ный сун­дук, око­ван­ный по­лос­ка­ми ме­тал­ла, и, сняв с се­бя рюк­зак, стал ог­ля­ды­вать­ся, ища ме­сто, ку­да бы мож­но бы­ло его по­ло­жить.
   -Возь­ми его с со­бой в гор­ни­цу. Здесь не ос­тав­ляй! У ме­ня здесь вся­кие жи­вот­ные бе­га­ют, и ес­ли в тво­ём рюк­за­ке есть что-то съе­ст­ное, мо­гут твой рюк­зак по­пор­тить.
   Я ог­ля­нул­ся в не­про­из­воль­ном же­ла­нии уви­деть тех жи­вот­ных, о ко­то­рых он толь­ко что ска­зал, но ни­ко­го не уви­дел. Под­хва­тив с со­бой рюк­зак, хо­тел бы­ло прой­ти в гор­ни­цу, но вновь ус­лы­шал: "Са­по­ги сни­ми здесь! В гор­ни­цу мо­жешь прой­ти в нос­ках. У ме­ня там чис­то, да и есть, что на но­ги на­деть!" Сле­дуя его ука­за­ни­ям, я их вы­пол­нил, и уже пе­ре­сту­пив по­рог гор­ни­цы, толь­ко то­гда су­мел за­ме­тить, что хо­зя­ин сто­ит обу­тым в лап­ти, ко­то­рых я ни­где с 1949 го­да не ви­дел. В ком­на­те, у са­мо­го по­ро­га их бы­ло две-три па­ры вы­став­лен­ных вдоль сте­ны под лав­кой. Од­ну из них я и одел. Сняв с се­бя про­мок­шую на­сквозь курт­ку, по­ве­сил её на гвоздь, - по­бли­же к печ­ке.
   -На ночь в ба­ню от­не­сёшь! Там она к ут­ру долж­на про­сох­нуть. -
   Вой­дя в гор­ни­цу, я ог­ля­дел­ся. В не­боль­шой, но уют­ной ком­на­те бы­ло, тем не ме­нее, про­сто­рно. Спра­ва от вхо­да гро­моз­ди­лась рус­ская печь, от даль­не­го уг­ла ко­то­рой, на на­тя­ну­той до сте­ны ве­рёв­ке ви­се­ла сит­це­вая за­на­вес­ка, ви­ди­мо, от­го­ро­див­шая от ос­таль­ной час­ти по­ме­ще­ния кро­вать хо­зяи­на. Ши­ро­кие лав­ки вдоль стен, и стол, за­ни­маю­щий ле­вую по­ло­ви­ну ком­на­ты, над ко­то­рым, в са­мом уг­лу ви­се­ла ико­на, как я по­нял, Ни­ко­лая угод­ни­ка, но без лам­па­ды. По сте­нам, две ши­ро­кие пол­ки: од­на по­суд­ная - гро­мозд­кая, под ко­то­рой на лав­ке сто­ял са­мо­вар вну­ши­тель­ных раз­ме­ров; вто­рая - по­изящ­ней, - с кни­га­ми стоя­щи­ми в не­сколь­ко ря­дов.
   - Ос­мот­рел­ся? - Го­лос хо­зяи­на за­стал ме­ня врас­плох, и я вздрог­нул от не­ожи­дан­но­сти. - Мо­жет, пред­ста­вишь­ся? Ты мой гость, а хо­зя­ин дол­жен знать, ко­го он при­ютил у се­бя в до­ме.
   Не­сколь­ко то­ро­п­ли­вей, чем это нуж­но, я вновь на­звал се­бя, и тут же, ед­ва не ско­ро­го­вор­кой вы­ло­жил при­вет­ли­во­му хо­зяи­ну свои ан­кет­ные дан­ные: все, - вплоть до сво­ей бес­пар­тий­но­сти.
   - До пар­тии ты, по­жа­луй, ещё не доз­рел. - Тут же под­дел он ме­ня. - Раз­ве что, - ком­со­мо­лец? -
   Я по­жал пле­ча­ми. - То­же, как вид­но, не доз­рел. -
   Соч­ный смех хо­зяи­на был мне от­ве­том. - Доз­ре­ешь, со вре­ме­нем! Ме­ня мо­жешь на­зы­вать Ни­ко­ла­ем Ан­то­но­ви­чем. Мы с мо­им свя­тым тёз­ки! - по­вер­нув го­ло­ву к ико­не, и пе­ре­кре­стив­шись, - ска­зал он. - Ос­ваи­вай­ся по­ка, а я по-хо­зяй­ст­ву зай­мусь. Ско­ро обе­дать бу­дем. Ого­ло­дал, по­ди, охот­ни­чек? -
   За обе­дом, он весь­ма под­роб­но ин­те­ре­со­вал­ся мо­ей под­но­гот­ной, выс­пра­ши­вая, как мне ка­за­лось, и мно­гое из то­го, чем при пер­вом зна­ком­ст­ве мож­но бы­ло бы и не ин­те­ре­со­вать­ся во­все. Скры­вать, од­на­ко, мне бы­ло не­че­го, и я ко­рот­ко из­ло­жил свою ав­то­био­гра­фию, чем, по-мо­ему, хо­зя­ин был впол­не удов­ле­тво­рён, ска­зав в за­вер­ше­ние обе­да: "Мо­жешь ос­та­вать­ся здесь до кон­ца сво­его от­пус­ка. Ос­мот­рись здесь, да по­ды­ши све­жим воз­ду­хом. Это те­бе не Пи­тер! Ско­ро ба­ня бу­дет го­то­ва, - схо­ди, - по­грей­ся! То­же, по­ди, в та­кой не мыл­ся!" О воз­мож­но­сти та­ко­го от­ды­ха - я и не меч­тал, и, по­то­му, сра­зу со­гла­сил­ся.
   К 16-ти ча­сам не­бо вновь очи­сти­лось от об­ла­ков, за­сия­ло све­жей си­не­вой, и, слов­но от­мы­тый, яр­ко вы­све­тил­ся на солн­це го­то­вый за­зе­ле­неть близ­кий бе­рез­няк. Я обо­шел дом, на за­дах ко­то­ро­го уви­дел не­боль­ших раз­ме­ров ого­род с ак­ку­рат­но вско­пан­ны­ми, но по­ка без ро­ст­ков, гряд­ка­ми, да ма­лень­кий пар­ни­чок, в ко­то­ром зе­ле­не­ла рас­са­да. Шед­ший ря­дом со мною Ни­ко­лай Ан­то­но­вич, по­яс­нил: " Там у ме­ня огур­цы да по­ми­до­ры по­са­же­ны. Кар­тош­ку из де­рев­ни лес­ни­чий сю­да при­во­зит, вме­сте с му­кой, са­ха­ром и про­чей ба­ка­ле­ей. Я у не­го тут вро­де сто­ро­жа, да са­ни для де­рев­ни де­лаю, и боч­ки. Жи­ву на­ту­раль­ным хо­зяй­ст­вом, как ви­дишь".
   - Не очень-то вы на де­ре­вен­ско­го жи­те­ля по­хо­жи! - ска­зал я Ни­ко­лаю Ан­то­но­ви­чу, не обо­ра­чи­ва­ясь в его сто­ро­ну.
   - Это по­че­му? - ша­ги за мо­ей спи­ной стих­ли. Он ос­та­но­вил­ся. Ос­та­но­вил­ся и я, ог­ля­нув­шись на сво­его про­во­жа­то­го, гла­за ко­то­ро­го вни­ма­тель­но смот­ре­ли мне в ли­цо.
   - Нет в ва­шей ре­чи эле­мен­тов ме­ст­но­го го­во­ра, ко­то­рый я слы­шал на стан­ции, да от раз­го­вор­чи­во­го шо­фё­ра, под­во­зив­ше­го ме­ня до мес­та.
   - Э, ма­ло ли, кро­ме ме­ня, на­ро­ду здесь по­сле вой­ны осе­ло?
   Я по­чув­ст­во­вал, что те­ма, за­тро­ну­тая мною, чем-то за­де­ла за "жи­вое" Ни­ко­лая Ан­то­но­ви­ча, воз­мож­но, да­же, бы­ла ему не­при­ят­на, но чёрт дёр­нул ме­ня за язык, и уже бо­лее на­стой­чи­во, я про­дол­жил: "Вая­ни­ем по де­ре­ву кре­сть­я­нин, ли­шен­ный празд­но­го вре­ме­ни, за­ни­мать­ся не ста­нет". - на­стаи­вал я.
   - Вер­но, - не ста­нет! Но от­че­го же не по­те­шить се­бе ду­шу? Мог же этим, как ты го­во­ришь, вая­ни­ем те­шить се­бя тот же Ко­нен­ков?
   - Мог, - но эти ра­бо­ты Ко­нен­ко­ва ста­ли вы­ста­воч­ны­ми, т.е. ста­ли его про­фес­си­ей, кор­мя­щей его.
   Ни­ко­лай Ан­то­но­вич не от­ка­зал­ся от ав­тор­ст­ва ви­ден­ных мною де­ре­вян­ных скульп­тур, - и это ме­ня раз­за­до­ри­ло, не­ос­то­рож­но под­толк­нув к раз­ви­тию те­мы.
   - Ва­ши-то скульп­ту­ры, во мно­гом то­же про­фес­сио­наль­но вы­пол­не­ны!
   - Что ты име­ешь в ви­ду?
   - Да то­го же зай­ца - фи­ло­со­фа, "Про­шу", да ста­ри­ка, ко­то­рый без име­ни, - кста­ти, - из­ва­ян­но­го из ли­пы, ко­то­рой я здесь не ви­жу. Зна­чит, вы за­вез­ли её сю­да спе­ци­аль­но, че­го кре­сть­я­нин де­лать не бу­дет.
   - Ну, что ещё уви­де­ли твои гла­за, что мне не­вдо­мёк? -
   Мне бы ос­та­но­вить­ся, но ощу­ще­ние не­по­нят­но­го мне са­мо­му пре­вос­ход­ст­ва над яв­но сим­па­тич­ным мне че­ло­ве­ком, - за­хва­ти­ло ме­ня, и я за­кон­чил свою речь без­апел­ля­ци­он­ным, и, как мне ка­за­лось, не­от­ра­зи­мым до­во­дом: "И кни­ги ва­ши, что сто­ят в до­ме на пол­ке, - под­бор их, и речь ва­ша пол­ная эв­фе­миз­мов, ко­то­ры­ми сель­ский жи­тель ба­ло­вать се­бя не ста­нет... Что ска­же­те? - спро­сил я ув­ле­чен­ный поч­ти ули­че­ни­ем во лжи Ни­ко­лая Ан­то­но­ви­ча, и гля­нул ему в ли­цо, ко­то­рое ста­ло по­сле мо­их слов слов­но оде­ре­ве­нев­шим. И ни те­ни улыб­ки толь­ко что быв­шей на нём.
   - Во­семь клас­сов, го­во­ришь, у те­бя об­ра­зо­ва­ния? И лет те­бе во­сем­на­дцать?.. Ра­бо­та­ешь-то кем? - Н.А. про­дол­жа­ет смот­реть мне в гла­за, за­дум­чи­во те­ре­бя паль­ца­ми свою бо­ро­ду, но ли­цо его вы­ра­жа­ет пол­ное не­до­ве­рие ко мне.
   - Сле­са­рем ра­бо­таю! - го­во­рю я, и пе­ре­во­ра­чи­ваю ру­ки ла­до­ня­ми вверх. Мо­зо­лей на них хва­та­ло, и не толь­ко от на­пиль­ни­ка, но и от вё­сел. В то вре­мя я за­ни­мал­ся греб­лей. Ли­цо Н.А. слег­ка от­мяк­ло. Он не­оп­ре­де­лён­но хмык­нул, но тут же ожи­вив­шись, спро­сил ме­ня: "По сле­сар­ной спе­ци­аль­но­сти по­мочь смо­жешь? Мне тут ра­бо­ту под­ки­ну­ли по бон­дар­ной час­ти, да об­ру­чи кле­пать тя­же­ло­ва­то, - ру­ка пра­вая раз­бо­ле­лась. По­мо­жешь?"
   - Да, уж точ­но, - не от­ка­жусь!
   - Вот и лад­но!.. А там - по­смот­рим!.. - не­по­нят­ным мне пре­ду­пре­ж­де­ни­ем за­кон­чил он свою речь. Прой­дя ещё с де­ся­ток ша­гов, уже спо­кой­нее, до­ба­вил.- Де­лом зай­мём­ся зав­тра, а се­го­дня - ба­ня. Как я и обе­щал!
   - Я по­жал пле­ча­ми. - Зав­тра, - так, зав­тра! На­де­юсь, зав­тра бло­ху под­ко­вы­вать он мне не пред­ло­жит.
   За­шли в ба­ню: не­боль­шую, но уют­ную, с тё­п­лым пред­бан­ни­ком, пол ко­то­ро­го был за­стлан пле­тё­ной до­рож­кой руч­ной ра­бо­ты. Сняв у по­ро­га са­по­ги, хо­зя­ин, а сле­дом за ним и я, во­шли в пар­ную. Н.А. по­во­ро­шил ко­чер­гой под ка­мен­кой уже ед­ва тлею­щие уг­ли, и, плес­нув на кам­ни из ков­ша го­ря­чей во­дой, тут же жи­во вы­ско­чил в пред­бан­ник, не за­крыв за со­бою дверь в пар­ную.
   - Пусть весь угар уй­дёт! То­гда, и мыть­ся бу­дет мож­но! -
   Па­ру ми­нут спус­тя, он дверь в пар­ную при­крыл, и вы­шел на ули­цу в мо­ём со­про­во­ж­де­нии. Стоя­щие у вхо­да в ба­ню на ска­мей­ке два вед­ра под­нял, и по­дал мне: "Возь­ми вёд­ра, и по этой тро­пе, - мот­нул го­ло­вой в её на­прав­ле­нии, - схо­ди к род­ни­ку, и на­пол­ни во­дой, стоя­щую у вхо­да в пар­ную кад­ку. По­том, воз­вра­щай­ся в дом!"
   Счи­тая тя­го­ст­ный для нас обо­их не­дав­ний раз­го­вор за­вер­шен­ным, я, пре­ис­пол­нен­ный за это бла­го­дар­но­сти к Ни­ко­лаю Ан­то­но­ви­чу, бро­сил­ся ре­ти­во ис­пол­нять его прось­бу. Спус­тив­шись с вёд­ра­ми ша­гов на три­дцать ни­же, и чуть ле­вее ба­ни, я на­шел род­ник, под ко­то­рым бы­ло уг­луб­ле­ние в пес­ке, вы­ло­жен­ное по дну круп­ной галь­кой. Из это­го во­до­ёма и за­черп­нул во­ду: про­зрач­ную, и не­обы­чай­но хо­лод­ную. В три за­хо­да на­пол­нил кад­ку, а по­след­ним, - чет­вёр­тым за­хо­дом, од­но вед­ро с во­дой ос­та­вил в пред­бан­ни­ке, вто­рое же, от­нёс в дом для хо­зяй­ст­вен­ных нужд. Хо­зя­ин по­бла­го­да­рил кив­ком го­ло­вы, до­ба­вив: "За­был по­про­сить об этом, но, мо­ло­дец, что до­га­дал­ся сам! Па­рить­ся бу­дешь?"
   - Нет! Я жа­ру пло­хо пе­ре­но­шу, но по­гре­юсь - с удо­воль­ст­ви­ем!
   - То­гда, мо­ешь­ся во вто­рой за­ход, а мы с Во­ло­дей - лес­ни­чим ме­ст­ным, он толь­ко что вер­нул­ся, пой­дём в пер­вый пар. С Во­ло­дей, и я с тру­дом вы­дер­жи­ваю! Так что, - не обес­судь!
   - И, сла­ва Бо­гу! Мне ба­ня нуж­на, а не пы­точ­ная ка­ме­ра с па­ром!
   - А нам, - де­ре­вен­ским, - про­из­нёс Н.А. с яв­ным вы­де­ле­ни­ем сло­ва "де­ре­вен­ским", та­кая пы­точ­ная под­хо­дит в са­мый раз! -
   Я за­сме­ял­ся: "Бог вам в по­мощь!" Ни­ко­лай Ан­то­но­вич в от­вет слег­ка ус­мех­нул­ся: "Прой­ди в гор­ни­цу, и по­зна­комь­ся с Во­ло­дей!"
   В ком­на­те, за сто­лом си­дел круп­ный пол­но­гу­бый муж­чи­на со свет­лой кур­ча­вой ко­рот­ко под­стри­жен­ной бо­ро­дой. Он ел щи, но при мо­ём по­яв­ле­нии по­ло­жил на сто­леш­ни­цу лож­ку, и, слег­ка при­встав с лав­ки, при­вет­ст­во­вал ме­ня, на­звав своё имя, и про­тя­нув че­рез стол ог­ром­ную ла­донь. На­звал се­бя и я, так­же про­тя­нув на­встре­чу ему свою ру­ку. Моя кисть "уто­ну­ла" в его паль­цах, ед­ва от­ве­тив на их по­жа­тие.
   - Из­ви­няй! - ска­зал он. - Я с ут­ра ещё хлеб­ной крош­ки не съел. По­том по­го­во­рим! По­сле ба­ни. Вре­ме­ни у нас для раз­го­во­ров хва­тит. - И сно­ва при­нял­ся за пре­рван­ную мо­им по­яв­ле­ни­ем еду, с ко­то­рой, впро­чем, упра­вил­ся бы­ст­ро, маз­нув на­пос­ле­док по сво­ей бо­ро­де ши­ро­кой ла­до­нью.
   - Бог на­пи­тал, - ни­кто не ви­дал. А кто уви­дел, - не оби­дел! - сыт­но хо­хот­нул он. - Те­перь мож­но и ци­гар­ку за­смо­лить. По­шли на ули­цу! В до­ме, по та­кой по­го­де, греш­но зель­ем тра­вить­ся! -
   Вы­шли на ули­цу, и при­се­ли на ла­воч­ку, при­стро­ен­ную под са­мым ок­ном до­ма.
   - Слы­шал я, что ты с Ан­д­ре­ем дол­жен был се­го­дня на то­ку быть, да за­блу­дил­ся. Где ж те­бя чер­ти-то но­си­ли? -
   Я рас­ска­зал Во­ло­де, где Ан­д­рей по­со­ве­то­вал мне сой­ти с до­ро­ги на тро­пу, что­бы встре­тить­ся с ним.
   - Экий Ан­д­рю­ха - не­су­раз ка­кой! По­со­ве­то­вал те­бе у зна­ка вый­ти, а не ска­зал у ка­ко­го! У вто­ро­го зна­ка вы­хо­дить сле­до­ва­ло, и сча­стье твоё, что сю­да вы­шел, а то б, не­де­лю, ес­ли не боль­ше, плу­тать мог бы! Да ты не го­рюй! Он се­го­дня то­же пус­той уе­хал. - Во­ло­дя хо­хот­нул. - Охот­ни­чек! Ты, что ль, то­же та­ко­го по­ля ягод­ка? -
   Я кив­нул го­ло­вой, по­ни­мая, что по мо­ему сна­ря­же­нию на охо­ту до­га­дать­ся об этом бы­ло со­всем не слож­но, а ста­вить се­бя в не­лов­кое по­ло­же­ние яв­ной ло­жью, бы­ло бы во­все не­ле­по. Во­ло­дя сно­ва рас­сме­ял­ся, как раз то­гда, ко­гда треть­им на на­шей ска­мей­ке рас­по­ло­жил­ся Н.А., ко­то­рый тут же дос­тал из кар­ма­на шта­нов ки­сет, и, на­сы­пав та­ба­ку из не­го в бу­маж­ную по­лос­ку, лов­ко свер­нул из неё са­мо­крут­ку. За­ку­ри­ли оба.
   - Что сам-то не ку­ришь?
   - Я не ку­рю.
   - Вот, и пра­виль­но! - Во­ло­дя под­толк­нул ме­ня лок­тём. - Здо­ро­вее бу­дешь! А на­счёт охо­ты, я те­бе так ска­жу: нау­чить­ся уби­вать жи­вот­ное не труд­но, но нуж­но сна­ча­ла по­лю­бить и лес, и его оби­та­те­лей, что­бы не бы­ло у те­бя же­ла­ния уби­вать всех под­ряд, всех, - кто ше­ве­лит­ся.
   - Не очень-то вы, су­дя по все­му, охот­ни­ков жа­луе­те.
   - От­че­го ж так? Хо­ро­шо я к охот­ни­кам от­но­шусь, и сам, иной раз, охо­той ба­лую се­бя. Охо­та, как сред­ст­во про­пи­та­ния, - за­ня­тие вы­ну­ж­ден­ное, и мне, - по­нят­ное. Охо­та, как сред­ст­во об­ще­ния с при­ро­дой, как его со­став­ляю­щая - по­нят­на то­же. Я иных не мо­гу по­нять, тех, кто с ору­жи­ем в ру­ках ви­дит лес как по­ли­гон, где мож­но по­стре­лять, и не важ­но в ко­го, или, во что. Убий­ст­во, са­мо по се­бе, - это убий­ст­во, а не охо­та. Убий­ст­во! - Од­ним сло­вом.
   - А я вот, дву­мя го­да­ми ра­нее, при пер­вом вы­хо­де с ружь­ём в лес на охо­ту, ко­та бе­ло­го ед­ва не убил, вме­сто зай­ца бе­ля­ка.
   - В ка­кое же ты вре­мя охо­тил­ся на зай­ца? - спро­сил Во­ло­дя.
   - В се­ре­ди­не сен­тяб­ря.
   - Так за­яц-то, - тот же бе­ляк, в это вре­мя не вы­ли­нял ещё, и бе­лым быть не мог! -
   - Где ж мне бы­ло знать это? -
   - Вот ви­дишь, о та­ких вот "охот­ни­ках", как ты, я толь­ко что и го­во­рил! - Во­ло­дя об­ре­чён­но мах­нул ру­кой, да­вая, ви­ди­мо, по­нять, что всё ска­зан­ное им для ме­ня, вро­де бы "не в ко­ня корм" - Сно­ва, по­ди, по­том с ружь­ём бе­гал?
   - Нет. Се­го­дняш­ний мой вы­ход - вто­рой по счё­ту. Да, не­удач­ный!
   - Экий ты, пра­во, ба­ла­мут. Нор­маль­ный твой вы­ход - без гре­ха! По­сле­зав­тра, ес­ли здесь бу­дешь, и бу­дет у те­бя же­ла­ние, схо­дим с то­бой на даль­ний кор­дон, да толь­ко без твое­го ру­жья. С ним, ты опас­нее мед­ве­дя бу­дешь. Пой­дёшь со мною, или здесь ос­та­нешь­ся?
   - Возь­мё­те с со­бою, - так и пой­ду! - от­ве­тил я.
   - Ну, вот, - и до­го­во­ри­лись! Ай­да в ба­ню, Ни­ко­лай! -
   Они ра­зо­шлись по сво­им до­мам, и уже че­рез па­ру ми­нут в од­них ис­под­ни­ках про­шли ми­мо ме­ня в ба­ню, на хо­ду о чём-то пе­ре­го­ва­ри­ва­ясь.
   Что­бы не ску­чать, я от­пра­вил­ся по тро­пе иду­щей кра­ем бо­ло­та к то­му его уча­ст­ку, ко­то­рый был са­мым близ­ким к су­хо­му ост­ров­ку по его цен­тру, при­влек­ше­му моё вни­ма­ние па­ру ча­сов на­зад. Ме­ня не по­ки­да­ла мысль, что этот ост­ро­вок не мог ос­тать­ся без вни­ма­ния двух этих лю­дей, столь по-хо­зяй­ски обу­ст­ро­ив­ших­ся здесь. Ни­ка­ких пре­ду­пре­ж­де­ний ка­саю­щих­ся мо­их пе­ре­дви­же­ний по при­ле­гаю­щей к мес­там их про­жи­ва­ния тер­ри­то­рии, ни от Во­ло­ди, ни от Н.А. я не слы­шал, и, по­это­му, ре­шил по-воз­мож­но­сти пол­но удов­ле­тво­рить своё лю­бо­пыт­ст­во. Ос­та­но­вил­ся пря­мо на­про­тив это­го ост­ров­ка, имею­ще­го в ок­руж­но­сти не бо­лее 30-40 мет­ров. Этот ост­ров буг­ром воз­вы­шал­ся над ров­ной гла­дью мха, и с дос­туп­ной мне бли­зи он ока­зал­ся ку­да при­вле­ка­тель­ней, чем при даль­нем рас­смот­ре­нии, тем бо­лее что в его цен­тре про­смат­ри­ва­лось не­что, что на­по­ми­на­ло ос­тов ка­кой-то по­строй­ки. От близ­ко­го мне края бо­ло­та, по на­прав­ле­нию к ост­ро­ву мох слег­ка при­мят, и из не­го тор­чит ко­нец сле­ги, уло­жен­ной па­рал­лель­но дру­гой та­кой же, но при­то­п­лен­ной в мох. Ви­ди­мо, до­ро­гу к это­му ост­ро­ву га­ти­ли, че­му под­твер­жде­ни­ем слу­жил и шест, ко­нец ко­то­ро­го тор­чал изо мха, воз­вы­ша­ясь над ним на метр, в 7-8 мет­рах от края бо­ло­та, - мес­та, от ко­то­ро­го на­чи­на­лась гать. По­ис­кав гла­за­ми, я на­шел вы­со­хшую бе­рёз­ку, как мне по­ка­за­лось, под­хо­дя­щих раз­ме­ров, и, воо­ру­жив­шись ею, на­пра­вил­ся к ле­жав­шим во мху сле­гам. По мо­им пред­по­ло­же­ни­ям, до ост­ро­ва бы­ло не бо­лее 150 - 200 мет­ров, а с учё­том то­го, что этот ост­ров был яв­но кем-то ос­во­ен, мне до­ро­га до не­го не ка­за­лась слиш­ком слож­ной. Опи­ра­ясь на шест из су­хой бе­рёз­ки, я ус­пел сде­лать не бо­лее 4-5 ша­гов по ле­жа­щим во мху сле­гам, по­сле че­го ощу­тил под но­гой глу­хой хруст, и сра­зу про­ва­лил­ся в бо­лот­ную жи­жу по по­яс, так и не ощу­тив под но­га­ми опо­ры. Ко­нец об­лом­ка сле­ги, по ко­то­рой я толь­ко что шел, ос­тал­ся под мо­ей ру­кой, и те­перь мед­лен­но по­гру­жал­ся в топь под мо­им ве­сом. Вы­ру­чил мой шест, не слиш­ком глу­бо­ко во­ткну­тый в мох. Вы­дер­нув шест изо мха, я уло­жил его па­рал­лель­но сле­гам, соз­дав под ру­ка­ми бо­лее плот­ную опо­ру, под­тя­ги­ва­ясь по ко­то­рой мне, на­ко­нец, уда­лось до­б­рать­ся до ощу­ще­ния под но­га­ми твёр­дой опо­ры, по­хо­же, ка­ко­го-то кор­ня тор­ча­ще­го из по­ка­то­го бе­ре­го­во­го скло­на ухо­дя­ще­го в бо­ло­то. Всё про­изош­ло бы­ст­ро, и за­ня­ло не бо­лее 5-7 ми­нут, но у ме­ня эти ми­ну­ты ос­та­ви­ли ощу­ще­ние це­лой веч­но­сти; до та­кой сте­пе­ни я ус­пел ус­тать. Ощу­ще­ние стра­ха я ис­пы­тал толь­ко на су­хом бе­ре­гу, где ме­ня вдруг взвол­но­ва­ла пер­спек­ти­ва то­го, что ги­бель моя ос­та­лась бы не­за­ме­чен­ной, и уз­нать, ку­да я ис­чез, ни Н.А., ни Во­ло­дя не смог­ли бы.
   К ба­не я воз­вра­щал­ся в та­ком ви­де, буд­то толь­ко что при­ни­мал гря­зе­вую ван­ну вме­сте со свинь­я­ми; весь уве­шан­ный ош­мёт­ка­ми бу­рой гря­зи, к ко­то­рым при­ли­п­ли во­лок­на мха, и ка­кой-то во­лок­ни­стой сли­зи. Двое: Ни­ко­лай Ан­то­но­вич и Во­ло­дя встре­ти­ли ме­ня на по­ро­ге пред­бан­ни­ка, две­ри ко­то­ро­го бы­ли рас­пах­ну­ты на­стежь. Во­ло­дя стас­ки­вал с ме­ня лип­кую от гря­зи оде­ж­ду, пред­ва­ри­тель­но, ещё на ули­це ока­тив тё­п­лой во­дой из вед­ра. Ни­ко­лай Ан­то­но­вич смот­рел на ме­ня уг­рю­мо, без те­ни со­чув­ст­вия.
   - Ты, па­ря, по­хо­же, сво­ей смер­тью не ум­рёшь! Кой чёрт те­бя в бо­ло­то за­нёс, да в са­мую топь? - на­ко­нец, спро­сил он.
   - На ост­ров хо­тел прой­ти!
   - А на нём, ты что-то за­был?
   - Да, нет, - про­сто ин­те­рес­ный ост­ров, со­всем, по­хо­же, су­хой, да сре­ди бо­ло­та. Ду­мал, прой­ду сво­бод­но, тем бо­лее что там кто-то га­тил ко­гда-то тро­пу. -
   - Я и га­тил, да сам чуть там не ос­тал­ся: на том мес­те, где ко­нец шес­та изо мха тор­чит.
   - Ну, вот, - вам же то­же хо­те­лось по­смот­реть на этот ост­ров вбли­зи. Не толь­ко мне! - Ни­ко­лай Ан­то­но­вич про­мол­чал, а Во­ло­дя втолк­нул ме­ня в пар­ную, на­пут­ст­вуя без­злоб­ным ма­тю­гом, а за­тем, по­яс­ни­тель­ной раз­ряд­кой, вви­де лек­ци­он­но­го мо­но­ло­га.
   - Бо­ло­то - это быв­шее здесь ко­гда-то озе­ро с ост­ро­вом на нём. Тут не­да­ле­ко бы­ла бар­ская усадь­ба, так на этом ост­ро­ве ос­тат­ки, по­хо­же, бе­сед­ки есть. В даль­нем кон­це бо­ло­та есть ру­чей, вы­те­каю­щий из не­го, но был и дру­гой, - пи­тав­ший это озе­ро. Лет сто на­зад, а мо­жет и боль­ше, во­ду то­го ру­чья - при­то­ка от­вёл в ре­ку управ­ляю­щий быв­шей здесь гос­под­ской усадь­бы, а на том ру­чье по­ста­вил мель­ни­цу и мас­ло­бой­ню. То­го и дру­го­го сей­час уже нет. Озе­ро с го­да­ми об­ме­ле­ло, и пре­вра­ти­лось в бо­ло­то, дос­та­точ­но глу­бо­кое, впро­чем, и не та­кое уж бес­по­лез­ное. На ру­чье, вы­те­каю­щем из бо­ло­та, сто­ят две боб­ро­вые за­пру­ды. Зем­ли год­ной для сель­хо­зу­го­дий во­круг озе­ра, - те­пе­реш­не­го бо­ло­та, - нет, а боб­рам здесь хо­ро­шо. В са­мый раз! - Всё это го­во­рил Во­ло­дя, од­но­вре­мен­но на­хлё­сты­вая ве­ни­ком по мо­ей спи­не и но­гам, а Н.А. си­дя­щий на низ­кой ла­воч­ке у ма­лень­ко­го око­шеч­ка, вре­мя от вре­ме­ни под­бра­сы­вал на ка­мен­ку из ков­ша ки­пя­ток. Он мол­чал. Че­рез не­сколь­ко ми­нут моя ко­жа пе­ре­ста­ла ощу­щать жар, и ещё не­сколь­ко ми­нут спус­тя я оч­нул­ся на по­лу в пред­бан­ни­ке, а скло­нив­ший­ся на­до мною Ни­ко­лай Ан­то­но­вич ко­рил Во­ло­дю: "Я ж те­бе го­во­рил, что он жа­ры не пе­ре­но­сит. Ви­дишь, - со­млел со­всем!" Гус­той бас Вла­ди­ми­ра по­ка­ян­ным то­ном вы­во­дил: "Та­кой внеш­не креп­кий па­рень, а вот, по­ди ж ты, - дох­ло­ват ока­зал­ся!"
   - Лад­но те­бе! Пе­ре­гре­ли мы его! Ну, вот, - ка­жет­ся, ок­ле­мал­ся! Ты как, сы­нок, - жи­вой? - Гла­за Н.А. за­гля­ды­ва­ют мне в ли­цо с не­под­дель­ной тре­во­гой, и мне ста­но­вит­ся стыд­но за се­бя, за то, что за­ста­вил я вол­но­вать­ся ста­ри­ка из-за ка­ко­го-то глу­по­го об­мо­ро­ка.
   - Вро­де бы, жи­вой! - от­ве­чаю я. Я си­жу на по­ло­вом ков­ри­ке, и от сму­ще­ния не знаю, ку­да се­бя де­вать.
   - От­дох­ни по­ка здесь, - на хо­лод­ке. Отой­дёшь, - то­гда иди в ба­ню. По­мыть­ся те­бе всё же не ме­ша­ет. Да и ве­щи свои за­од­но про­стир­ни. К ут­ру, над ка­мен­кой они долж­ны вы­со­хнуть.
   Че­рез час мы все втро­ём си­де­ли в до­ме Н.А. за тон­ко по­пис­ки­ваю­щим са­мо­ва­ром, в ко­то­ром за его ре­шет­кой све­ти­лись ма­ли­но­вым све­том бе­ре­зо­вые уг­ли, рас­ка­лён­ные, но уже не коп­тя­щие. Верх­няя часть са­мо­ва­ра при­кры­та пе­ре­вёр­ну­той мед­ной кон­фор­кой, на ко­то­рой сто­ит за­вар­ной чай­ник. В до­ме под по­тол­ком све­тит ма­лень­кая лам­поч­ка, по­хо­же, даю­щая свет то ли от ба­та­рей­ки, то ли от ак­ку­му­ля­то­ра. В ком­на­те су­ме­реч­но, но очень уют­но. Чай пи­ли дол­го и об­стоя­тель­но, как это уме­ют де­лать толь­ко в де­рев­нях, не под­го­няе­мых су­ма­тош­ли­вым рит­мом жиз­ни го­ро­да, и этот же, ритм де­рев­ни: раз­ме­рен­ный и не­спеш­ный, ви­тал за сто­лом, удер­жи­вая нас в со­стоя­нии рас­слаб­лен­но­сти и по­коя. Дол­гое вре­мя си­де­ли поч­ти мол­ча, лишь из­ред­ка по­зво­ляя се­бе ко­рот­кие за­ме­ча­ния с об­су­ж­де­ни­ем по­го­ды, да ви­дов на уро­жай гри­бов и ягод в пред­стоя­щий лет­ний се­зон. Раз­го­вор этот ни к че­му не обя­зы­вал, но тут ме­ня вновь, слов­но чёрт за язык по­тя­нул. Гля­нув в угол ком­на­ты, где в су­ме­реч­ной те­ни ед­ва уга­ды­вал­ся лик Ни­ко­лая угод­ни­ка, я без вся­кой "зад­ней мыс­ли" за­дал во­прос, ко­то­рый мож­но бы­ло бы на­звать толь­ко ду­рац­ким, столь не­ле­по и гру­бо он вы­гля­дел.
   - Ни­ко­лай Ан­то­но­вич, вы все­рь­ёз ве­рую­щий че­ло­век, и на са­мом де­ле ве­ри­те в по­кро­ви­тель­ст­во ва­ше­го свя­то­го тёз­ки, или это что-то вро­де про­яв­ле­ния оп­по­зи­ции все­му то­му, что тво­ри­лось и тво­рит­ся в на­шей стра­не по­след­ние со­рок лет?
   Н.А. по­перх­нул­ся ча­ем, и за­каш­лял­ся. По­сле при­сту­па каш­ля, он ус­та­вил­ся в моё ли­цо не­ми­гаю­щи­ми гла­за­ми, слов­но пы­та­ясь за­гип­но­ти­зи­ро­вать. Сно­ва ли­цо его слов­но оде­ре­ве­не­ло. Ни­ко­гда: ни до, ни по­сле это­го дня, я не вы­гля­дел боль­шим ду­ра­ком, и ощу­ще­ние до­пу­щен­ной мною глу­по­сти тут же по­се­ли­лось во мне, но как ис­пра­вить её, я, по-мо­ло­до­сти, не знал, и пус­тил ис­прав­ле­ние её "на са­мо­тёк" - "ку­да кри­вая вы­ве­зет". Ли­цо Н.А. ни­че­го хо­ро­ше­го мне не обе­ща­ло. Во­ло­дя то­же умолк.
   - В на­шей стра­не, - за­пом­ни это, сво­бо­да со­вес­ти за­пи­са­на в кон­сти­ту­ции, и ни­кто её не от­ме­нял! Ка­ж­дый во­лен ве­рить в то, во что он ве­рит, и это пра­во я ис­поль­зую так, как мне ве­лит моя со­весть, и об­су­ж­дать свою ве­ру я ни с кем не на­ме­рен. Кон­сти­ту­ция по­зво­ля­ет вы­би­рать се­бе ве­ру по сво­им убе­ж­де­ни­ям!
   - Но мас­са церк­вей за­кры­та! - вспом­нил я за­бро­шен­ную об­шар­пан­ную цер­ковь не­вда­ле­ке от зда­ния ме­ст­но­го во­кза­ла. - Где ве­рую­ще­му най­ти свой храм? -
   - Па­ст­вы нет, - все в ате­изм уда­ри­лись, вот, при­ход и при­кры­ли, до луч­ших вре­мён. - Н.А. смот­рит в моё ли­цо же­ст­ко, - не смиг­нув ни ра­зу. - Ате­изм, - то­же ве­ра, и у ка­ж­дой ве­ры есть своя мо­раль!
   - А ес­ли мо­раль­ные прин­ци­пы ве­рую­щих в идеи Хри­ста, и атеи­стов - сов­па­да­ют, то по­лу­ча­ет­ся, что ве­рую­щие в дог­ма­ты ате­из­ма и хри­сти­ан­ст­ва, так или ина­че, ли­бо еди­но­вер­цы, ли­бо, в от­но­ше­нии друг к дру­гу яв­ля­ют­ся ере­ти­ка­ми, или атеи­ста­ми - те и дру­гие. Так что ли? -
   Вла­ди­мир, раз­ря­жая об­ста­нов­ку, ко­рот­ко хо­хот­нул.
   - Те­бя хоть сей­час, Мит­рий, на ам­вон с про­по­ве­дью вы­пус­тить мож­но, - всем моз­ги за­пач­ка­ешь! Ве­ра, Ми­тя, - это нрав­ст­вен­ная ка­те­го­рия, в ко­то­рой гла­вен­ст­вую­щей яв­ля­ет­ся об­ще­ст­вен­ная мо­раль. Мо­раль, - это пар­форс, - же­ст­кие обя­за­тель­ст­ва пе­ред об­ще­ст­вом, пе­ред его нрав­ст­вен­но­стью, со­из­ме­рять с ко­то­рой свою нрав­ст­вен­ность вся­кий че­ло­век обя­зан всю свою жизнь. На­ши чув­ст­ва, так или ина­че, от­ра­жа­ют­ся в на­ших по­ступ­ках, а от­сут­ст­вие син­хрон­но­сти в них, нор­маль­но­го че­ло­ве­ка за­став­ля­ет ощу­щать внут­рен­ний дис­ком­форт, на­дол­го ли­шаю­щий его по­коя. Лом­ка сте­рео­ти­пов по­ве­де­ния, для лю­бо­го че­ло­ве­ка: нрав­ст­вен­но­го, и не очень, - есть на­си­лие, и ес­ли от­ход от них вы­пол­ня­ет­ся соз­на­тель­но: во имя, и в пред­ви­де­нии ка­кой-то вы­го­ды, - то это чис­той во­ды ци­низм, и ни о ка­кой нрав­ст­вен­но­сти, в этом слу­чае, ре­чи ид­ти не долж­но! Воз­мож­но так­же, что мо­раль на­по­ми­на­ет ло­шадь с от­пу­щен­ным хо­зяи­ном по­во­дом, в си­туа­ции, ко­гда он за­блу­дил­ся. Так и мы са­ми, при не­воз­мож­но­сти дать трез­вую оцен­ку сло­жив­шей­ся си­туа­ции, долж­ны сле­до­вать толь­ко од­но­му на­прав­ле­нию - нрав­ст­вен­но­му. И, сла­ва Бо­гу, ес­ли это на­прав­ле­ние сов­па­да­ет с на­шим им­пе­ра­ти­вом! - Вла­ди­мир умолк, но в раз­го­вор вме­шал­ся Н.А.
   - Ты об­ра­ти вни­ма­ние, Дмит­рий, на то, что за­ко­но­да­тель­ные ко­дек­сы всех стран объ­е­ди­не­ны тем, что прак­ти­че­ски в лю­бой ре­ли­гии трак­ту­ет­ся как "За­по­ве­ди", ко­то­рые ве­рую­щий че­ло­век обя­зан ис­пол­нять. Ни­че­го но­во­го к ним ате­изм не при­ба­вил, но впол­не ра­зум­но ис­поль­зо­вал ре­ли­ги­оз­ные по­сту­ла­ты, за­ста­вив их слу­жить сво­им, за­час­тую про­ти­во­по­лож­ным ре­ли­гии це­лям, вве­дя их в свою за­ко­но­да­тель­ную ба­зу. Но, ес­ли на­ру­ше­ние за­ко­на стра­ны вле­чёт за со­бой уго­лов­ное или гра­ж­дан­ское пре­сле­до­ва­ние, за­кан­чи­ваю­щее­ся штра­фом, тю­рем­ным за­клю­че­ни­ем, а то, и смер­тью пре­ступ­ни­ка, то на­ру­ше­ние мо­раль­ных прин­ци­пов сре­ди ве­рую­щих, чре­ва­то, в худ­шем слу­чае, из­гна­ни­ем про­ви­нив­ше­го­ся из ре­ли­ги­оз­ной об­щи­ны. Сей­час не сред­не­ве­ко­вье, - на кос­тёр не по­шлют! Про­сто, по­ря­доч­ный че­ло­век: ве­рую­щий, ли­бо ате­ист, не­го­дяю и так ру­ки не по­даст, ибо бу­дет для не­го та­кое ру­ко­по­жа­тие жес­том амо­раль­ным. - Ли­цо Ни­ко­лая Ан­то­но­ви­ча че­рес­чур серь­ёз­но, и я уже не рад, что за­те­ял этот раз­го­вор, хо­тя по­лу­чил уди­вив­шую ме­ня ин­фор­ма­цию: Во­ло­дя, в мо­их пред­став­ле­ни­ях, обыч­ный лес­ни­чий - не так уж прост, и, ско­рее все­го, на­по­ми­на­ет ин­тел­ли­ген­та, Бог весть, чем за­ни­маю­щим­ся здесь. Сно­ва го­лос Н.А. вы­вел ме­ня из со­зер­ца­тель­ной за­дум­чи­во­сти.
   - Ты ко­гда-ни­будь на­ру­шал оп­ре­де­лён­ные мо­раль­ные прин­ци­пы: ну, ска­жем, во­ро­вал, или ещё, что дру­гое со­вер­шал, - в том же ду­хе?
   - Мор­ков­ку во­ро­вал! - чуть по­ду­мав, от­ве­тил я.
   Взрыв хо­хо­та раз­дав­ший­ся в до­ме буд­то раз­дви­нул его сте­ны, ос­во­бо­див ме­ня на вре­мя от чув­ст­ва ви­ны пе­ред Ни­ко­ла­ем Ан­то­но­ви­чем за моё гру­бое втор­же­ние в его мир, в от­вет на ко­то­рое он ме­ня ещё тер­пит, и, ма­ло то­го, пре­дос­тав­ля­ет мне же и стол, и кры­шу над го­ло­вой.
   - И всё?! Ни­че­го, кро­ме мор­ков­ки? - Во­ло­дя вы­ти­ра­ет сле­зы, вы­сту­пив­шие у не­го на гла­зах от ду­шив­ше­го его хо­хо­та. В мо­ей го­ло­ве су­до­рож­но пе­ре­ме­ща­ют­ся все воз­мож­ные ва­ри­ан­ты гре­хов за­не­сён­ных не­ко­гда в скри­жа­ли, но кро­ме ко­гда-то ус­лы­шан­но­го мною от Ана­ста­сии Фё­до­ров­ны, - жи­тель­ни­цы Руи, об­ви­не­ния в из­лиш­ней гор­до­сти, яко­бы имев­шей ме­сто быть у ме­ня, и яв­ляю­щей­ся гре­хом, - ни­че­го дру­го­го на ум не при­хо­ди­ло. Не уби­вал! Не воз­же­лал! Ка­жет­ся, ещё дол­жен был воз­лю­бить ближ­не­го, аки..., но в этой час­ти я про­блем по­ка не ви­дел, ес­ли не счи­тать то­го, что к се­бе я от­но­сил­ся со слиш­ком боль­шой до­лей скеп­си­са, а лень свою, по­ка пре­одо­леть не мо­гу. Это уж точ­но, - тя­нет на грех, - и уже на­стоя­щий, о чём я и со­об­щил это­му ма­ло­му си­нед­рио­ну со­брав­ше­му­ся за сто­лом, до­ба­вив на­пос­ле­док, что иной раз и сол­гать мо­гу в не­ко­то­рых си­туа­ци­ях. Но это уже от­но­сит­ся ко лжи во спа­се­ние, до­ба­вил я, реа­би­ли­ти­рую­щий ме­ня до­вод. На­вер­ное, в этот мо­мент я в гла­зах Н.А. и Во­ло­ди вы­гля­дел маль­чиш­кой, в го­ло­ве ко­то­ро­го был пол­ный сум­бур. Впро­чем, так оно и бы­ло на тот мо­мент. Сно­ва смех, но уже бо­лее доб­ро­душ­ный.
   - Дмит­рий, - не на­пря­гай­ся в по­ис­ках сво­их гре­хов! - это уже сно­ва за­го­во­рил Н.А. - Их боль­ше, мно­го боль­ше то­го, что ты мо­жешь сей­час вспом­нить. Воль­но, или не­воль­но - мы со­вер­ша­ем гре­хи, но боль­шин­ст­во из них со­став­ля­ет, как это ни при­скорб­но зву­чит, ос­но­ву на­шей жиз­ни, и не под­ле­жат они уго­лов­ной от­вет­ст­вен­но­сти. Од­на­ко, те же са­мые дея­ния, для че­ло­ве­ка жи­ву­ще­го ду­хов­ной жиз­нью, тре­бу­ют ка­тар­си­са, суть ко­то­ро­го - по­кая­ние. Для это­го, мне не обя­за­тель­но нуж­на цер­ковь. Вот, пе­ред ним - Н.А. раз­вер­нул­ся ли­цом к ико­не, и пе­ре­кре­стил­ся,- я и очи­ща­юсь, и в этом для ме­ня суть его по­кро­ви­тель­ст­ва. На­де­юсь, я от­ве­тил те­бе на за­дан­ный мне во­прос? - Я кив­нул го­ло­вой, по­ни­мая, что за­тро­ну­тую мной те­му о ве­ре, по­ра за­кры­вать.
   За раз­го­во­ра­ми под про­дол­жаю­щее­ся чае­пи­тие, я не за­ме­тил, как на­сту­пи­ла ночь, и, ес­ли бы не Вла­ди­мир, на­пом­нив­ший о том, что ут­ром он дол­жен бу­дет убыть на весь день в рай­центр, мне ка­жет­ся, ве­чер мог бы был быть про­дол­жен.
   - Я пой­ду к се­бе! - под­ни­ма­ясь, и уже, вы­хо­дя из гор­ни­цы, ска­зал Во­ло­дя, и мы вы­шли сле­дом за ним, про­во­жая его.
   Чер­но­та без­лун­ной по­ка но­чи сра­зу на по­ро­ге до­ма ок­ру­жи­ла нас, слов­но на­крыв чёр­ным вет­хим по­ло­гом, сквозь про­ре­хи ко­то­ро­го мер­ца­ли чис­тые, буд­то от­мы­тые звёз­ды, столь яр­кие, что ка­за­лось их ско­п­ле­ния, от­бра­сы­ва­ют на зем­лю свой свет. Эта ночь бы­ла яв­но про­хлад­ней пре­ды­ду­щей, про­ве­ден­ной мною в ле­су. За бо­ло­том та­ин­ст­вен­но ух­нул фи­лин, до­ба­вив то­ли­ку жу­ти вяз­кой ти­ши­не ох­ва­тив­шей всю ок­ре­ст­ность. Ма­ли­но­во за­све­ти­лось окош­ко до­ма Вла­ди­ми­ра, но, че­рез па­ру ми­нут свет в ок­не по­гас, и сно­ва глу­хая те­мень ок­ру­жи­ла нас. По­ка мы стоя­ли на крыль­це, Н.А. ку­рил, и вре­ме­на­ми, вспы­хи­ваю­щий ого­нёк его ци­гар­ки вы­хва­ты­вал из тьмы час­ти его ли­ца, пе­ре­черк­ну­то­го тём­ны­ми по­лос­ка­ми глу­бо­ких мор­щин, от­че­го оно ка­за­лось по­хо­жим на ли­ки тех, вы­ре­зан­ных им из де­ре­ва при­чуд­ли­вых лес­ных жи­те­лей. За­ту­шив оку­рок, Н.А. на ми­ну­ту вер­нул­ся в дом, от­ку­да вы­шел с фо­на­ри­ком в ру­ке. "Иди за мной!" - по­звал он. Дош­ли до ба­ни, где из ла­ря стоя­ще­го в пред­бан­ни­ке он дос­тал то­щий мат­рас, одея­ло, по­душ­ку и па­ру про­сты­ней. При­от­кры­тая дверь пар­ной уже из­ряд­но вы­сту­ди­ла и про­су­ши­ла её.
   - Рас­по­ла­гай­ся на пол­ке, - ска­зал Н.А.. - а я те­бе по­ка по­све­чу! -
   Два­ж­ды уп­ра­ши­вать ме­ня не при­шлось, и я до­воль­но бы­ст­ро за­стлал се­бе по­стель.
   - От­ды­хай! - ска­зал он, и при­крыл за со­бою дверь. Скрип­ну­ла дверь, ве­ду­щая из пред­бан­ни­ка на ули­цу, шо­рох ша­гов Н.А. по зем­ле, его влаж­ный ка­шель, и в на­сту­пив­шей пол­ной ти­ши­не ус­лы­шал я шур­ша­ние мы­шей под по­лом, и ка­кую-то воз­ню на чер­да­ке, где кро­ме ве­ни­ков, ни­че­го, как я ви­дел днём, не бы­ло. Я ус­нул до­воль­но бы­ст­ро, но спал не слиш­ком дол­го.
   Раз­бу­дил ме­ня ос­то­рож­ный скрип две­ри пред­бан­ни­ка, опять же, - скрип, но бо­лее при­глу­шен­ный, его по­ло­виц, и, на­ко­нец, ед­ва слыш­ный шо­рох от­крыв­шей­ся две­ри в пар­ную. Сон с ме­ня сле­тел мгно­вен­но, - буд­то, его и не бы­ло во­все. Взо­шед­шая к это­му вре­ме­ни лу­на ос­ве­ща­ла ку­сок по­ла под ок­ном, ос­тав­ляя во тьме всё ос­таль­ное по­ме­ще­ние. Моё ли­цо опах­ну­ло про­хлад­ным улич­ным воз­ду­хом, про­ник­шим из пред­бан­ни­ка. Мяг­кие два - три ша­га, по­хо­же, бо­сых ног за­мер­ли в мет­ре - по­лу­то­ра от ме­ня, и сквозь ед­ва при­кры­тые ве­ки я уви­дел дей­ст­ви­тель­но бо­сые но­ги ста­ри­ка. Его пре­ры­ви­стое, яв­но сдер­жи­вае­мое ды­ха­ние с лёг­кой си­по­той, де­мон­ст­ри­ро­ва­ло не­же­ла­ние Н.А. бу­дить ме­ня сво­им по­яв­ле­ни­ем. То­гда, за­чем он при­шел сю­да? Вих­рем в мо­ей го­ло­ве про­ле­тел се­го­дняш­ний день, мои раз­го­во­ры с Н.А. и Во­ло­дей. От­чёт­ли­вей, и, как бы рель­еф­ней про­сту­пи­ло пе­ред мои­ми гла­за­ми вы­ра­же­ние ли­ца Н.А., как ре­ак­ция на за­да­вае­мые мною во­про­сы, по­че­му-то яв­но тре­во­жив­шие его. Чем? Ста­рик, по­хо­же, был чем-то на­пу­ган, но чем я мог воз­бу­дить его страх, и вы­звать у не­го тре­во­гу? За­це­пив­шись мыс­лью о стра­хе Н.А., я вне­зап­но сам ис­пы­тал его, и не про­сто страх, но, ско­рее, ужас; не­по­нят­ный мне жи­вот­ный ужас ох­ва­тил ме­ня. Я за­был, что спя­щий че­ло­век дол­жен ды­шать спо­кой­но и раз­ме­рен­но, и, со­вер­шен­но не­воль­но, моё ды­ха­ние ста­ло пре­ры­ви­стым, в точ­но­сти по­вто­ряя ды­ха­ние ста­ри­ка. Чув­ст­вуя свою бес­по­мощ­ность в том по­ло­же­нии, в ко­то­ром я на­хо­дил­ся, - я за­мер, но паль­цы мои уже под­би­ра­ли одея­ло, стя­ги­вая его с ног к жи­во­ту, не­про­из­воль­но ища в нём хоть ми­ни­маль­ную, но за­щи­ту. В это вре­мя раз­дал­ся со­вер­шен­но не сдер­жи­вае­мый вздох, бо­сые но­ги раз­вер­ну­лись на лун­ном пят­не пят­ка­ми ко мне, - и ис­чез­ли. Мяг­ко, и поч­ти не­слыш­но при­кры­лась дверь в пар­ную, лёг­кий скрип по­ло­виц пред­бан­ни­ка, и поч­ти не скры­вае­мый от­чёт­ли­вый скрип его две­ри, за­вер­шив­ший­ся её хлоп­ком. И сно­ва; чуть слыш­ный шо­рох уда­ляю­щих­ся ша­гов за сте­ной. Поч­ти до са­мо­го ут­ра я не спал, ожи­дая ка­ких-ли­бо по­след­ст­вий ноч­но­го ви­зи­та хо­зяи­на. Уже под ут­ро, пе­ред са­мым рас­све­том, сон всё же смо­рил ме­ня, и я про­снул­ся толь­ко око­ло де­вя­ти ча­сов ут­ра.
   Глу­бо­кий, хоть и ко­рот­кий сон - ос­ве­жа­ет, да­вая, пусть не на весь день, чув­ст­во пол­но­цен­но­го от­ды­ха. Ду­маю, я ут­ром вы­гля­дел впол­не све­жо, но ли­цо Ни­ко­лая Ан­то­но­ви­ча ку­ря­ще­го на крыль­це до­ма, бы­ло ли­цом че­ло­ве­ка из­му­чен­но­го бес­сон­ни­цей: гла­за его вва­ли­лись, а чер­ты ли­ца, и без то­го имев­ше­го мно­же­ст­во глу­бо­ких мор­щин, за­ост­ри­лись, - уг­лу­бив их про­ва­лы. Туск­лы­ми гла­за­ми гля­нув на ме­ня, он по­ин­те­ре­со­вал­ся поч­ти рав­но­душ­ным го­ло­сом: "Как спа­лось?" Мы встре­ти­лись гла­за­ми.
   - Спа­си­бо! - Пло­хо!
   - Не спал? -
   - За­снул под ут­ро. -
   - Те­бя я раз­бу­дил? -
   - Да! -
   - Прой­дём в дом, - по­го­во­рить на­до! -
   В до­ме на сто­ле сто­ял са­мо­вар с ещё тлею­щи­ми уг­ля­ми в под­ду­валь­ной ре­шет­ке, и две чаш­ки, - яв­но, сле­ды ут­рен­не­го по­се­ще­ния с чае­пи­ти­ем Вла­ди­ми­ра. Кив­нув мне го­ло­вой в сто­ро­ну сто­ла, Н.А. про­шел в угол, и сел на своё обыч­ное ме­сто под ико­ной. Я на­лил чаю: ему и се­бе, на­ма­зал ло­моть хле­ба мас­лом, и пред­ло­жил его хо­зяи­ну.
   - Я уже пе­ре­ку­сил, - от­ка­зал­ся он. - Че­рез час мож­но бу­дет ос­но­ва­тель­но по­зав­тра­кать, а по­ка, - пей чай! -
   Что за раз­го­вор мне пред­сто­ит, до­га­дать­ся бы­ло труд­но, но то, что он не бу­дет лёг­ким, - уга­ды­ва­лось без тру­да. Ни­ко­лай Ан­то­но­вич по­ка по­мал­ки­вал, раз­гля­ды­вая ме­ня че­рез стол, слов­но изу­чая объ­ект под­ле­жа­щий де­таль­ной пре­па­ров­ке. За­тя­нув­шее­ся мол­ча­ние бы­ло на­ру­ше­но вне­зап­но, и столь не­ожи­дан­но для ме­ня, что я не­про­из­воль­но вздрог­нул.
   - Кто ты, Дмит­рий, или как там те­бя звать? По­яс­ни об­стоя­тель­ней, без де­мон­ст­ра­ции мо­зо­лей на сво­их ла­до­нях. Мо­зо­ли за­ра­ба­ты­ва­ют­ся и в спор­те, а у вер­ста­ка, та­кие как у те­бя мыш­цы не на­ра­ба­ты­ва­ют, - это пер­вое. Вто­рое: рас­ска­жи-ка ты мне о се­бе по­под­роб­нее - по по­ряд­ку: год за го­дом - всю свою жизнь, - до это­го дня. Ес­ли не воз­ра­жа­ешь, я по­слу­шаю те­бя, и сам ре­шу: че­му мне ве­рить, че­му - нет. Пред­ло­же­ние не­ожи­дан­ное, и по­дан­ное, ско­рее, не как прось­ба, но как тре­бо­ва­ние, - что ме­ня оби­де­ло.
   - Ни­ко­лай Ан­то­но­вич, мне не со­всем по­нят­но, в чём, в ка­ких гре­хах вы ме­ня по­доз­ре­вае­те, и чем я при­ну­дил вас в та­ком то­не со мною раз­го­ва­ри­вать? Я бла­го­да­рен вам за при­ют в ва­шем до­ме, за по­мощь ока­зан­ную мне, и, что на­зы­ва­ет­ся, за хлеб, за соль, но, ес­ли моё при­сут­ст­вие здесь вам в тя­гость... - из­ви­ни­те, про­шу вас, мне мою не­воль­ную ви­ну! Я се­бя вам в по­сто­яль­цы не на­вя­зы­вал, до­ро­гу к до­му, на­де­юсь, я те­перь най­ду. С чем по­жа­ло­вал, - с тем и уй­ду, боль­ше не бес­по­коя вас сво­им при­сут­ст­ви­ем. - Я встал из-за сто­ла, со­би­ра­ясь уй­ти.
   - При­сядь, Дмит­рий! Не то­ро­пи до­ро­гу к до­му, ко­то­рая слу­ча­ет­ся зна­чи­тель­но длин­нее той, что ты се­бе пред­став­ля­ешь. Се­го­дня но­чью я, воз­мож­но, по­сту­пил во­пре­ки ло­ги­ке, но со­глас­но нрав­ст­вен­ным прин­ци­пам, о ко­то­рых мы вче­ра ве­ли бе­се­ду. Мне нуж­на твоя под­но­гот­ная, по­няв, и при­няв ко­то­рую, я сам бу­ду ре­шать свою судь­бу, но те­бе по­ка, без мо­их по­яс­не­ний, ме­ня не по­нять. Ес­ли по­ве­рю те­бе, - рас­ска­жу, в свою оче­редь, о се­бе дос­та­точ­но, что­бы ты по­нял при­чи­ну, по ко­то­рой твои во­про­сы ме­ня за­де­ли "за жи­вое". СЕЙ­ЧАС те­бе са­мо­му ни­что не уг­ро­жа­ет, по­это­му, я очень хо­тел бы, что­бы на­ша вза­им­ная, ес­ли по­лу­чит­ся, от­кро­вен­ность бы­ла мне не во вред. Од­на­ж­ды я уже по­пла­тил­ся за неё, а по­втор­но­го про­счё­та, мне уже не пе­ре­жить. По­том, я всё те­бе по­ста­ра­юсь объ­яс­нить. -
   Не знаю, по­че­му, воз­мож­но, из-за сме­ны то­наль­но­сти слов Ни­ко­лая Ан­то­но­ви­ча, - я ус­по­ко­ил­ся, и сно­ва сел на своё ме­сто.
   - И с ка­ко­го мес­та и го­да жиз­ни мне на­чать свой рас­сказ? - спро­сил я.
   - С то­го вре­ме­ни, ко­то­рое за­пом­ни­лось те­бе пер­вы­ми впе­чат­ле­ния­ми. Вре­ме­ни у нас сво­бод­но­го мно­го, а твоя жизнь, су­дя по твое­му воз­рас­ту, не мо­жет уд­ли­нить рас­сказ, пре­вра­тив его в не­скон­чае­мую че­ре­ду но­велл. Где на­до, - я те­бе по­мо­гу со­кра­тить­ся! -
   Впер­вые за по­след­ние пять лет я столь­ко вре­ме­ни вы­ну­ж­ден был го­во­рить о се­бе, од­но­вре­мен­но, то буд­то со сто­ро­ны раз­гля­ды­вая свою жизнь, то, дос­та­точ­но бур­но при­ни­мая вновь в ней уча­стие, слов­но за­быв о том, что это все­го лишь пе­ре­сказ про­шед­ше­го. Н.А. ме­ня не пе­ре­би­вал, но, вре­ме­на­ми, мы вста­ва­ли из-за сто­ла и вы­хо­ди­ли на ули­цу, где са­ди­лись на ска­мью, на ко­то­рой, в день сво­его по­яв­ле­ния здесь, я от­ды­хал до на­ча­ла до­ж­дя, в ожи­да­нии по­яв­ле­ния хо­зяи­на до­ма. Н.А ку­рил, а я вре­мен­но за­мол­кал, от­вле­ка­ясь раз­гля­ды­ва­ни­ем ок­ре­ст­но­стей. Ок­ру­жаю­щий со всех сто­рон бо­ло­то лес уже по­дёр­нул­ся про­зрач­ной зе­ле­но­ва­той дым­кой, от­че­го бе­рез­ня­ки по­те­ря­ли чёт­кость, слов­но, в "сма­зан­ном" кад­ре. Солн­це со­гре­ва­ло нас ров­ным, не об­жи­гаю­щим те­п­лом, и в воз­ду­хе во­круг нас уже за­рои­лись му­хи и про­чие на­се­ко­мые всех ка­либ­ров, и, да­же, еди­нич­ные по­ка ко­ма­ры: жел­тые, круп­ные и бес­тол­ко­вые. За­кон­чив рас­сказ сво­им по­яв­ле­ни­ем в до­ме Н.А., - я за­мол­чал.
   - А ты дей­ст­ви­тель­но ра­бо­та­ешь сле­са­рем? - за­дал Н.А. по­след­ний во­прос.
   - Да! В на­стоя­щее вре­мя я ра­бо­таю в Эр­ми­таж­ной ме­ха­ни­че­ской мас­тер­ской, но бо­юсь, ско­ро ме­ня от­ту­да вы­го­нят, т.к. боль­шую часть дня я про­во­жу в "ка­рет­ном за­ле" Эр­ми­та­жа, где сей­час сни­ма­ют­ся ко­пии с экс­по­на­тов Дрез­ден­ской га­ле­реи, пе­ред их от­прав­кой, как го­во­рят, в Дрез­ден. Я да­же "го­ло­ву" ца­рев­ны Не­фер­ти­ти тро­гал свои­ми ру­ка­ми, и не­мно­го по­мо­гал ре­бя­там из "Му­хин­ки" сни­мать гип­со­вые ко­пии с "Пер­гам­ско­го ал­та­ря"! - не­воль­но по­хва­стал­ся я.
   - Всё! Точка! Те­перь я те­бе ве­рю! - Н.А. вздох­нул ед­ва ли не с об­лег­че­ни­ем. - Моя те­перь оче­редь на ис­по­ведь, но она бу­дет толь­ко для тво­их ушей! До­го­во­ри­лись?
   - До­го­во­ри­лись!
   - Всей сво­ей жиз­ни я те­бе рас­ска­зы­вать не бу­ду, но от­ме­чу од­но, - уга­дан­ное то­бой - я ху­дож­ник. Вер­нее, - был им ко­гда-то. Ка­ж­дое до­во­ен­ное ле­то я со сво­ей же­ной и до­че­рью вы­ез­жал в раз­лич­ные мес­та Рос­сии: я на на­ту­ру, а они от­ды­хать. В пер­вой по­ло­ви­не ию­ня 41-го го­да мы прие­ха­ли в Бе­ло­рус­сию, где и осе­ли в де­рев­не не­да­ле­ко от бе­ре­гов Бу­га. Там жи­ли ста­ри­ки - ро­ди­те­ли мо­ей же­ны. Вой­на нас со­рва­ла с мес­та бу­к­валь­но че­рез час по­сле её на­ча­ла, и уже на вто­рые су­тки на­ше­го ис­хо­да, дви­га­ясь в по­то­ке бе­жен­цев и раз­роз­нен­ных от­сту­пав­ших групп сол­дат, на мос­ту пе­ре­ки­ну­том че­рез уз­кую реч­ку, нас ос­та­но­вил ка­кой-то офи­цер, ка­жет­ся, лей­те­нант, при ко­то­ром бы­ло че­ло­век три­дцать сол­дат. Из тол­пы бе­жен­цев, он стал от­би­рать тех муж­чин, кто, по его мне­нию, мо­жет дер­жать в ру­ках ору­жие. Сре­ди ото­бран­ных им, ока­зал­ся и я. Мне в ру­ки да­ли трёх­ли­ней­ку, но, по­че­му-то, без па­тро­нов. "Дой­дём до скла­дов на стан­ции, - ска­зал лей­те­нант - там и по­лу­чи­те бое­ком­плект!" Вид мой, ко­неч­но, был не­сколь­ко ко­мич­ный, т.к. за мои­ми пле­ча­ми ви­се­ла ко­том­ка, че­рез пле­чо ви­се­ла пап­ка с ри­сун­ка­ми и этюд­ник, а одет я был на­спех, - во что при­дёт­ся. Дви­ну­лись по до­ро­ге в не­из­вест­ность, но обе­ща­ние лей­те­нан­та дой­ти до не­ве­до­мой мне же­лез­но­до­рож­ной стан­ции, по­се­ли­ло во мне на­де­ж­ду, что с этой стан­ции я смо­гу от­пра­вить до­мой же­ну и дочь. Кто ж то­гда мог пред­по­ло­жить, что наш ве­ли­кий ис­ход про­дол­жит­ся аж до Мо­ск­вы? По­это­му, они и по­шли с на­шей ко­лон­ной вме­сте, тем же не­ско­рым ша­гом, т.к. за­би­тая до­ро­га по­то­ка­ми бе­жен­цев по­сто­ян­но ме­ша­ла на­ше­му пе­ре­дви­же­нию. На стан­ции мы ока­за­лись во вто­рой по­ло­ви­не дня. Лей­те­нант ку­да-то убе­жал, а я, с раз­ре­ше­ния стар­ши­ны, по­шел к зда­нию во­кза­ла, что­бы уз­нать рас­пи­са­ние дви­же­ния по­ез­дов. Же­на с доч­кой ос­та­лись воз­ле во­до­на­пор­ной ко­лон­ки. Я ус­пел уй­ти от них не очень да­ле­ко, ко­гда на­ле­тев­шие не­мец­кие са­мо­лё­ты ста­ли бом­бить стан­цию. Вер­нув­шись к мес­ту, где я ос­та­вил же­ну с до­че­рью, на мес­те ко­лон­ки я об­на­ру­жил толь­ко боль­шую во­рон­ку, ко­то­рая бы­ст­ро за­пол­ня­лась во­дой. Ис­кать бы­ло не­ко­го! Часть сол­дат на­шей ро­ты, вклю­чая и но­во­бран­цев, вро­де ме­ня, бы­ла той же бом­бой раз­бро­са­на по сто­ро­нам. Зда­ние во­кза­ла го­ре­ло, а за ним, ря­дом с пу­тя­ми что-то рва­лось, как кто-то пред­по­ло­жил, - рва­лись бо­е­при­па­сы. Вер­нув­ший­ся Лей­те­нант под­твер­дил это, буд­то са­мо­го се­бя спро­сив: "Ку­да же я с ва­ми без­о­руж­ны­ми те­перь дол­жен ид­ти?" По­хо­ро­ни­ли в об­щей мо­ги­ле тех, ос­тан­ки ко­то­рых мож­но бы­ло со­брать, и тро­ну­лись по той же до­ро­ге, ко­то­рой при­шли сю­да, но те­перь уже в об­рат­ный путь, в сто­ро­ну слы­ши­мой уже от­чёт­ли­во стрель­бы. Пе­ре­да­вать чув­ст­ва, с ко­то­ры­ми я шел вме­сте со все­ми - я не бу­ду. Не мо­гу! Я ту­по шел, по­те­ряв ощу­ще­ние ре­аль­но­сти про­ис­хо­дя­ще­го, ав­то­ма­ти­че­ски вы­пол­няя при­ка­зы ко­ман­ди­ра. Об­рат­ный путь мой с ос­тат­ка­ми этой ро­ты был ко­ро­че пре­ды­ду­ще­го. На том же мос­ту наш от­ряд был ос­та­нов­лен, но те­перь уже нем­ца­ми. Мы стоя­ли в тес­ном ок­ру­же­нии бе­жен­цев, их скар­ба и ско­ти­ны, тол­пив­шей­ся здесь же - на до­ро­ге.
   - Брось на до­ро­гу вин­тов­ку, - толк­нул ме­ня в пле­чо лей­те­нант - и про­бе­рись в тол­пу бе­жен­цев! Не­че­го ба­лан­ду не­мец­кую хле­бать! Мо­жет, избежишь пле­на!-
   Я так и сде­лал. Нем­цы ра­зо­гна­ли нас по раз­ным сто­ро­нам до­ро­ги, за кю­ве­ты, от­де­лив бе­жен­цев, сре­ди ко­то­рых ока­зал­ся и я, от во­ен­ных. Не­мно­го по­го­дя, к во­ен­ным пе­ре­гна­ли и часть гра­ж­дан­ских муж­чин, оп­ре­де­ляя на гла­зок их воз­мож­ность быть при­ча­ст­ны­ми к во­ен­ной служ­бе. Я по­втор­но со­еди­нил­ся с те­ми, с кем про­шел наш со­всем уж не­ле­пый и го­ре­ст­ный путь. Всех нас за­ста­ви­ли вы­трях­нуть у сво­их ног вещ­меш­ки, но кро­ме кра­сок, кис­тей, мел­ков и ка­ран­да­шей в мо­ём меш­ке ни­че­го не бы­ло. Рас­крыв мой этюд­ник и пап­ку с ри­сун­ка­ми, один из сол­дат обы­ски­вав­ших нас, по­до­шел к сво­ему офи­це­ру, и на­чал по­ка­зы­вать в мою сто­ро­ну паль­цем. Тот мах­нул ру­кой, и по­ма­нил ме­ня паль­цем к се­бе. Не­мец­кий язык я знал хо­ро­шо ещё со шко­лы, но по­ка­зы­вать это­му офи­це­ру зна­ние язы­ка я не стал, из опа­се­ния, что ме­ня нем­цы мо­гут за­дей­ст­во­вать в ка­че­ст­ве пе­ре­во­дчи­ка. Я слу­шал до­воль­но пло­хой пе­ре­вод ка­ко­го-то ниж­не­го чи­на, со слов ко­то­ро­го я дол­жен был за­пе­чат­леть это­го офи­це­ра в крас­ках для его се­мей­но­го аль­бо­ма. От­ста­вив но­гу в сто­ро­ну, офи­цер этот изо­бра­зил по­зу На­по­ле­о­на, в ко­то­рой он хо­тел бы пред­стать пе­ред по­том­ка­ми. Все нем­цы сто­яв­шие во­круг нас, - рас­смея­лись, на­пе­ре­бой вы­ка­зы­вая же­ла­ние за­ка­зать и се­бе порт­ре­ты. Мне вер­ну­ли всё моё иму­ще­ст­во, и от­ве­ли в сто­ро­ну, ту­да, где за спи­на­ми тол­пя­щих­ся сол­дат стоя­ло две бро­не­ма­ши­ны, и не­сколь­ко мо­то­цик­лов с ко­ля­ска­ми. Всех мо­их спут­ни­ков уже кон­вои­ро­ва­ли ку­да-то в сто­ро­ну бли­жай­шей, ви­ди­мой от мос­та де­рев­ни. Три дня нем­цы тас­ка­ли ме­ня с со­бой, и ка­ж­дый ве­чер я за­ни­мал­ся тем, что ри­со­вал их ка­ран­даш­ные порт­ре­ты, де­лая их раз­ме­ра­ми с поч­то­вую от­крыт­ку. На чет­вёр­тый день, в ка­ком-то го­род­ке они со мной рас­ста­лись, по­же­лав на про­ща­ние "сча­ст­ли­во­го" пу­ти, но пе­ред этим от­ве­ли в уже сфор­ми­ро­ван­ную ме­ст­ную ко­мен­да­ту­ру, где мне вы­да­ли "аус­вайс". Из раз­го­во­ра нем­цев я по­нял, что до сво­их мне те­перь то­пать и то­пать, Слиш­ком бы­ст­ро от­ка­ты­вал­ся фронт, и мне за ним бы­ло не уг­нать­ся. Ещё три ме­ся­ца я шел на вос­ток, про­би­ра­ясь, как пра­ви­ло, по лес­ным до­ро­гам, и по но­чам, из­ред­ка за­хо­дя в мел­кие де­рев­ни, в ос­нов­ном, в ок­ра­ин­ные до­ма, где, по­ка ещё не бы­ло сво­ей по­ли­ции. Пар­ти­зан не встре­чал, а нем­цев ста­рал­ся из­бе­жать сам. Ме­ня кор­ми­ли, и не­ред­ко, кое-что из про­дук­тов да­ва­ли с со­бою. По­ла­гая, что вы­дан­ный мне "аус­вайс" на про­хо­ди­мых мной тер­ри­то­ри­ях мо­жет при­нес­ти толь­ко не­при­ят­но­сти, я его унич­то­жил. С осе­ни 41-го, до вес­ны 42-го го­да, жил на лес­ном ху­то­ре у оди­но­ко­го ста­ри­ка, к ко­то­ро­му нем­цы не за­гля­ды­ва­ли, и, раз­ве что, од­на­ж­ды, к не­му за­шли двое воо­ру­жен­ных вин­тов­ка­ми, в дра­ных ват­ни­ках, лю­дей. Они про­жи­ли в до­ме ста­ри­ка трое су­ток. На чет­вёр­тые су­тки, ото­брав у не­го всё са­ло и мёд, они уш­ли, как ска­за­ли, к сво­им. Зва­ли и ме­ня с со­бой, но их ли­ца по­че­му-то ме­ня на­сто­ро­жи­ли, и я от­ка­зал­ся быть треть­им в их ком­па­нии. Ухо­дя от ста­ри­ка, я ос­та­вил у не­го этюд­ник и пап­ку с ри­сун­ка­ми, с ко­то­ры­ми не рас­ста­вал­ся, т.к. в них бы­ли по­след­ние порт­ре­ты мо­ей же­ны и до­че­ри. Я вновь от­пра­вил­ся на вос­ток, в сто­ро­ну фрон­та. Ли­нию фрон­та пе­ре­сёк вплавь по ре­ке, за­це­пив­шись за брев­но, ко­то­рое пус­тил по те­че­нию вслед за ку­чей дре­вес­но­го му­со­ра, сбро­шен­но­го мною в во­ду для про­вер­ки то­го, как кон­тро­ли­ру­ет­ся ре­ка нем­ца­ми и на­ши­ми. Всё бы­ло спо­кой­но, и сам я от­пра­вил­ся тем же пу­тём тём­ной дожд­ли­вой но­чью, удач­но ми­но­вав и не­мец­кую, и на­шу ли­нии обо­ро­ны. И толь­ко под ут­ро, уже да­ле­ко от пе­ре­до­вой, вы­шел я на ка­кую-то часть, ку­да и об­ра­тил­ся, т.к. впол­не ре­зон­но по­ла­гал, что вы­гля­жу дос­та­точ­но по­доз­ри­тель­но. Офи­це­ру СМЕР­Ша, доп­ра­ши­вав­ше­му ме­ня, я рас­ска­зал мно­гое, но не всё. Чув­ст­вуя, что моё пле­не­ние, и, глав­ное, ос­во­бо­ж­де­ние из пле­на, бу­дет зву­чать не слиш­ком убе­ди­тель­но, я ему рас­ска­зал свою судь­бу бе­жен­ца по­те­ряв­ше­го по­гиб­ши­ми же­ну и ре­бён­ка, и ту часть воз­вра­ще­ния, ко­то­рую я про­вёл про­би­ра­ясь по не­мец­ким ты­лам. Про­сил­ся в дей­ст­вую­щую часть, и, в кон­це кон­цов, был от­прав­лен в гау­бич­ный ар­тил­ле­рий­ский полк ору­дий­ным но­ме­ром. С этим пол­ком всю ос­таль­ную часть вой­ны я и про­шел. Два­ж­ды был ра­нен, но оба раза дос­та­точ­но лег­ко. Осо­бен­но дос­та­лось под Ке­нигс­бер­гом, где мы и за­кон­чи­ли свои бое­вые дей­ст­вия, встре­тив по­бе­ду. Был на­гра­ж­дён: ме­да­лью за от­ва­гу и, "крас­ной звез­дой". Но все­го один день от­ме­нил всю мою пре­ды­ду­щую жизнь. Ме­ня пре­да­ли! На­ка­ну­не бо­ёв за Ке­нигс­берг, в наш ди­ви­зи­он при­бы­ло не­сколь­ко че­ло­век из по­пол­не­ния, боль­шей ча­стью, вер­нув­ших­ся в строй по­сле гос­пи­та­лей. В этом по­пол­не­нии был один, ин­тел­ли­гент­но­го ви­да па­рень, сра­зу же за­ин­те­ре­со­вав­ший ме­ня сво­им не­за­ви­си­мым по­ве­де­ни­ем, и гра­мот­но по­став­лен­ной ре­чью, ко­то­рая шли­фу­ет­ся го­да­ми и вос­пи­та­ни­ем. Мы со­шлись с ним, тем бо­лее близ­ко, что он очень со­чув­ст­вен­но от­нёс­ся к по­те­ре мной се­мьи, а уз­нав, что не­за­дол­го до это­го в Но­во­си­бир­ске умер­ла моя ма­ма, он очень ис­крен­не, как по­ка­за­лось мне, пе­ре­жи­вал, и дол­го уте­шал ме­ня, как бы де­ля со мной моё го­ре. Ему-то, имен­но в тот, уже по­сле­во­ен­ный день, я и рас­ска­зал всю свою одис­сею 41-го года. Всю, - без утай­ки! На сле­дую­щий день я был аре­сто­ван, а пе­ред офи­це­ром доп­ра­ши­вав­шим ме­ня ле­жал лист с до­но­сом это­го не­го­дяя. Н.А. за­мол­чал, пус­ты­ми гла­за­ми об­ра­щён­ны­ми в сто­ро­ну бо­ло­та, гля­дя пе­ред со­бой. Мол­ча­ние дли­лось дол­го, и я ос­то­рож­но каш­ля­нул, как бы на­по­ми­ная ему о сво­ём при­сут­ст­вии.
   - Даль­ше всё бы­ло по сце­на­рию от­ра­бо­тан­но­му ещё в 1936 - 40-е го­ды про­дол­жил Н.А. - ва­гон для пе­ре­воз­ки ско­та с на­ра­ми по его тор­цам, а в цен­тре па­ра­ша, ко­то­рую мы вы­во­ра­чи­ва­ли пря­мо на на­сыпь, при ос­та­нов­ке ва­го­на в сто­ро­не от во­кзаль­но­го пер­ро­на. Но, я ушел! Ушел бла­го­да­ря этой па­ра­ше. В этот день наш ва­гон ока­зал­ся у са­мо­го края плат­фор­мы, но на вто­рых от неё пу­тях, на­про­тив ка­ко­го-то раз­би­то­го сна­ря­да­ми строе­ния, а на­ша па­ра­ша бы­ла пе­ре­пол­не­на, как ни­ко­гда. Ме­ня, и ещё од­но­го пар­ня кон­во­ир за­ста­вил спус­тить­ся из ва­го­на, и по­вёл в сто­ро­ну от стан­ции за ка­кую-то буд­ку, к кус­там, где и при­ка­зал оп­ро­стать на­шу ём­кость с дерь­мом. Мы шли пе­ре­сту­пая че­рез ку­чи би­то­го кир­пи­ча и раз­но­го хла­ма, и дерь­мо при этом рас­плё­ски­ва­лось, что за­став­ля­ло кон­вои­ра всё вре­мя смот­реть се­бе под но­ги, от­вле­кая своё вни­ма­ние от нас. В ка­кой-то мо­мент, он, пе­ре­пры­ги­вая че­рез раз­вал би­то­го кир­пи­ча, спо­ткнул­ся, и ока­зал­ся на чет­ве­рень­ках, и мы оба: я и мой на­пар­ник, не сго­ва­ри­ва­ясь, оп­ро­ки­ну­ли на это­го кон­вои­ра ба­дью с дерь­мом, а са­ми под при­кры­ти­ем буд­ки, а за­тем, и не­да­лё­ких кус­тов, по­пы­та­лись скрыть­ся от по­езд­ной ох­ра­ны, от­крыв­шей по нам стрель­бу. Мне уда­лось уй­ти. Лес был бли­зок, - силь­но за­бо­ло­чен­ный, и за­хлам­лён­ный. До ве­че­ра от­си­дев в бо­ло­те, по­гру­зив­шись в не­го по са­мое гор­ло, к но­чи я вы­полз из не­го, пе­ре­полз че­рез же­лез­но­до­рож­ные пу­ти на дру­гую сто­ро­ну на­сы­пи, а даль­ше, по­шел ле­сом в том же на­прав­ле­нии, ку­да нас вез­ли в те­п­луш­ках, - на­встре­чу сво­ей но­вой судь­бе. На­ча­лась дру­гая часть мо­ей жиз­ни - зве­ри­ная. Шел, пре­иму­ще­ст­вен­но, но­ча­ми, опа­са­ясь лю­бых встреч, лю­бо­го че­ло­ве­ка. Ино­гда, за­хо­дил в сель­ские до­ма, со­чи­нял о се­бе не­бы­ли­цы об ук­ра­ден­ных до­ку­мен­тах, вы­пра­ши­вая еду, ко­то­рой и са­ми хо­зяе­ва боль­шей ча­стью бы­ли ли­ше­ны. Ку­да я стре­мил­ся, в кон­це кон­цов, по­пасть - я и сам не знал. Ид­ти мне, по су­ти де­ла, бы­ло не­ку­да. Один раз, сел на ка­ком-то по­лу­стан­ке в ва­гон пас­са­жир­ско­го по­ез­да, в ко­то­ром сто­ял на пло­щад­ке. Про­ехал па­ру ос­та­но­вок, но на се­ре­ди­не оче­ред­но­го пе­ре­го­на вдруг за­ме­тил, что в ва­гон, с дру­го­го его кон­ца, во­шел пат­руль, и я, по пол­ной ве­чер­ней тем­но­те, си­га­нул с под­нож­ки на на­сыпь, на­де­ясь толь­ко на сле­пую уда­чу. Сле­ды этой "уда­чи", ты мо­жешь ви­деть сам на мо­ём ли­це и те­ле. Ут­ром ме­ня на­шла пу­те­вая об­ход­чи­ца, ко­то­рая и от­та­щи­ла моё обод­ран­ное те­ло к се­бе в дом. Ей, в кон­це кон­цов, я рас­ска­зал о се­бе всё. Она вы­хо­ди­ла ме­ня, и, бо­лее то­го, снаб­ди­ла до­ку­мен­та­ми, дос­тав­ши­ми­ся мне в на­след­ст­во от по­гиб­ше­го на ле­со­спла­ве род­но­го бра­та му­жа её се­ст­ры. Ка­жет­ся, та­ких род­ст­вен­ни­ков на Ру­си на­зы­ва­ют де­ве­ря­ми. Тот уто­нул, а ме­ст­ная власть не­под­твер­ждён­ную те­лом уто­п­лен­ни­ка смерть фик­си­ро­вать от­ка­за­лась, пе­ре­пра­вив от­вет­ст­вен­ность на на­чаль­ни­ка лес­пром­хо­за. При­ятель по­гиб­ше­го, то­же мо­тать­ся по ин­стан­ци­ям не стал, а взяв в кон­то­ре рас­чёт по­гиб­ше­го, и его до­ку­мен­ты, с фор­му­ли­ров­кой в тру­до­вой книж­ке о со­сто­яв­шем­ся уволь­не­нии по окон­ча­нии тру­до­во­го до­го­во­ра, при­вёз и то и дру­гое се­ст­ре мо­ей спа­си­тель­ни­цы. Раз­би­рай­ся, мол, са­ма! Так я стал Бе­рен­дее­вым, - "Бе­рен­де­ем", для ме­ст­ных. Сход­ст­во по пас­порт­ной фо­то­гра­фии с по­гиб­шим бы­ло не слиш­ком точ­ным, но те­перь по­ло­ви­ну мое­го ли­ца за­ни­ма­ли шра­мы, ко­то­рые то­гда бы­ли све­жи­ми, и же­ла­ния све­рять фо­то с ори­ги­на­лом, ни у ко­го не воз­ни­ка­ло. Всё: вклю­чая пас­порт, во­ен­ный би­лет и тру­до­вую книж­ку - бы­ло под­лин­ным, и я впер­вые мог без вся­кой опа­ски по­ка­зать­ся сре­ди лю­дей. Мог, но не су­мел. Не­сколь­ко раз при­би­вал­ся к ар­те­лям ша­баш­ни­ков, с ко­то­ры­ми на­ни­мал­ся в кол­хо­зы от­страи­вать по­ру­шен­ные вой­ной скот­ные дво­ры, и дру­гие хо­зяй­ст­вен­ные по­строй­ки. Од­на­ж­ды, по­сле рассчёта в кон­то­ре, наш бри­га­дир бро­сил нас, уве­зя с со­бою все бри­гад­ные день­ги. И то­гда, я ос­тал­ся здесь, най­дя се­бе ша­баш­ную ра­бо­ту в де­рев­не, в ко­то­рой за­кон­чи­лись мои ски­та­ния. Был, прав­да, пе­ри­од дли­тель­но­стью в па­ру ме­ся­цев, ко­гда сле­дуя уже вы­ра­бо­тан­ной при­выч­ке скры­вать­ся от лю­дей, я жил на этом ост­ро­ве, на ко­то­рый ты ста­рал­ся по­пасть. Есть к не­му про­ход, но с дру­гой сто­ро­ны, и бо­лее даль­ний. В эту по­ру я ещё не ра­бо­тал, а жил тем, что во­ро­вал с кол­хоз­но­го по­ля кар­тош­ку, ка­ж­дую ночь вы­хо­дя на этот про­мы­сел. Хо­дить круж­ным пу­тём на этот ост­ров бы­ло уто­ми­тель­но, и я ре­шил со­кра­тить его, для че­го на­чал га­тить бо­ло­то в том мес­те, где ты про­ва­лил­ся в не­го. Ве­че­ром бы­ло де­ло, поч­ти по су­мер­кам. Шест, ко­то­рым я упи­рал­ся в дно, вне­зап­но ушел глу­бо­ко, а я, по­те­ряв опо­ру, ныр­нул в бо­ло­то, и стал то­нуть. Это слу­чи­лось на том мес­те, где се­го­дня ты ви­дишь вер­хуш­ку это­го шес­та. Слу­чай по­мог мне; слу­чай, и но­вый лес­ни­чий, не­дав­но, поч­ти од­но­вре­мен­но со мной по­се­лив­ший­ся в этой де­рев­не. Он уви­дел ме­ня, ко­гда я стал то­нуть, и по­мог мне вы­брать­ся на су­шу. С тех пор мы с ним вме­сте. Во­ло­дя, - мой спа­си­тель, и он вто­рой, по­сле той, спас­шей ме­ня жен­щи­ны, кто зна­ет обо мне всё. Ночь я про­вёл в его до­ме, а ут­ром мы бы­ли в кон­то­ре у пред­се­да­те­ля, где мне пред­ло­жи­ли ра­бо­ту по най­му, т.к. на­вы­ков сель­ских ра­бот у ме­ня не бы­ло, раз­ве что, чуть ос­во­ил плот­ни­чье ре­мес­ло, по­ка ра­бо­тал с ша­баш­ни­ка­ми. Здесь, вме­сте с Во­ло­дей мы соз­да­ли кор­дон, и я, вско­ре пе­ре­брал­ся сю­да: по­бли­же к при­ро­де, по­даль­ше от лю­дей! Се­мья Во­ло­ди жи­вёт, в ос­нов­ном, в де­рев­не, на­ез­жая сю­да по вы­ход­ным и празд­ни­кам, да на всё ле­то, как на да­чу. Же­на его ра­бо­та­ет в шко­ле учи­те­лем, а двое его де­тей - по­ка шко­ля­ры. Для всех ме­ст­ных я при­шлый го­ро­жа­нин, как тот мой, су­дя по тру­до­вой книж­ке, не очень усид­чи­вый пас­порт­ный брат. Он ра­бо­тал мно­го где, но вез­де, по спе­ци­аль­но­стям, не тре­бую­щим глу­бо­ких про­фес­сио­наль­ных на­вы­ков, что ги­бель его и под­твер­ди­ла. Ни­кто из ме­ст­ных, ес­те­ст­вен­но, не мо­жет знать, что я не тот, за ко­го се­бя вы­даю, и твои рас­су­ж­де­ния по по­во­ду мо­их про­фес­сио­наль­ных на­клон­но­стей, ме­ня на­сто­ро­жи­ли. Я бег­лый аре­стант, для ко­то­ро­го в на­шем го­су­дар­ст­ве срок дав­но­сти пре­сту­п­ле­ния, трак­туе­мо­го как пре­да­тель­ст­во, не ис­чис­ля­ет­ся оп­ре­де­лён­ным ко­ли­че­ст­вом лет. Твоё здесь по­яв­ле­ние, с твои­ми умо­зак­лю­че­ния­ми - на­пу­га­ло ме­ня, вер­нув всю мою жизнь на де­сять лет на­зад. Ты по­нял ме­ня?
   - По­нял, ко­неч­но, но мне ка­жет­ся, что по­сле смер­ти Ста­ли­на всё сей­час из­ме­ни­лось: про­шел два­дца­тый съезд, и лю­дей, не­за­кон­но аре­сто­ван­ных в преж­ние го­ды, ста­ли от­пус­кать из ла­ге­рей...
   - А ты не ду­ма­ешь, что раз­би­ра­тель­ст­во в их судь­бах бу­дет длить­ся ещё не один де­ся­ток лет, а мне уже сей­час ше­сть­де­сят. Кто мне даст га­ран­тию то­го, что это раз­би­ра­тель­ст­во бу­дет объ­ек­тив­ным? Как я смо­гу объ­яс­нить по­яв­ле­ние в мо­их ру­ках чу­жих до­ку­мен­тов по­гиб­ше­го че­ло­ве­ка, не пре­дав при этом тех жен­щин, ко­то­рые спас­ли мою жизнь? Как, на­ко­нец, я мо­гу, не за­пят­нав име­ни че­ло­ве­ка объ­яс­нить уча­стие в мо­ей судь­бе Во­ло­ди, во мно­гом су­мев­шим убе­дить ме­ня про­дол­жить свою жизнь? Где у те­бя га­ран­тии ны­неш­них из­ме­не­ний в под­хо­де к жерт­вам вой­ны, ко­то­ры­ми ста­ли мил­лио­ны сол­дат - во­ен­но­плен­ных, бро­шен­ных в эту ги­гант­скую мо­ло­тил­ку без ору­жия, без долж­но­го ко­ман­до­ва­ния, да, вдо­ба­вок ко все­му, ещё и об­ви­нён­ных в пре­да­тель­ст­ве? Кто бу­дет су­дить их ви­ны? Не те ли, ко­то­рые на­де­ля­ли не­сча­ст­ных стать­я­ми? Мол­чишь? Ну, и мол­чи! Ка­ять­ся мне не в чем, но я про­дол­жаю бо­ять­ся, и бу­ду по всей ве­ро­ят­но­сти бо­ять­ся, весь ос­та­ток сво­ей жиз­ни. Зо­вут ме­ня ме­ст­ные Бе­рен­де­ем, - им я, вид­но, и пом­ру! Об­жег­шись на мо­ло­ке, - ду­ют на во­ду, или вод­ку - это, ко­му как нра­вит­ся. Я, по­ка, ис­пол­ни­тель пер­во­го ва­ри­ан­та, и моё не­до­ве­рие к те­бе из этой, - пер­вой час­ти по­сло­ви­цы. Не оби­жай­ся! Твоя не­за­мы­сло­ва­тая био­гра­фия убе­ди­ла ме­ня в мо­ей не­пра­во­те. Та­кое не при­ду­мы­ва­ют, вы­страи­вая ле­ген­ду для сы­ск­ных ра­бот­ни­ков, Но лю­бо­пы­тен ты не в ме­ру, друг мой! -
   Я за­сме­ял­ся в от­вет на как бы из­ви­няю­щую­ся улыб­ку Н.А.
   - Вам ещё один во­прос, мож­но за­дать?
   - Ва­ляй! Че­го уж там!
   - Я не о вас хо­чу спро­сить, - о Во­ло­де. Мож­но?
   - Мож­но, ко­неч­но, ес­ли этот во­прос не ка­са­ет­ся су­гу­бо лич­ной его жиз­ни. -
   - Все во­про­сы о ком-то треть­ем, так или ина­че, ка­са­ют­ся лич­ных ха­рак­те­ри­стик.
   - Ты бли­же к те­ме го­во­ри. Ес­ли со­чту воз­мож­ным от­ве­тить, - от­ве­чу. Нет, - от­ка­жусь от от­ве­та. Спра­ши­вай то­гда сам, ес­ли это те­бе бу­дет удоб­но, у са­мо­го объ­ек­та твое­го ин­те­ре­са.
   - Речь Во­ло­ди, по мо­ему мне­нию, то­же не слиш­ком ха­рак­тер­на для че­ло­ве­ка, ко­то­рым мне пред­став­ля­ет­ся лес­ни­чий. Фи­ло­соф­ст­вую­щий лес­ни­чий, не слиш­ком ук­ла­ды­ва­ет­ся в мои пред­став­ле­ния о про­фес­сио­наль­ной су­ти их дея­тель­но­сти.
   - Ай, мо­лод­ца! Ну, учу­дил! Не ук­ла­ды­ва­ет­ся, го­во­ришь, в твои пред­став­ле­ния?! - Впер­вые за два дня я уви­дел по-на­стоя­ще­му раз­ве­се­лив­ше­го­ся Н.А, ко­то­рый сме­ял­ся "от всей ду­ши": рас­сла­бив­шись, и де­мон­ст­ри­руя пол­ное доб­ро­ду­шие. - Ска­жу ему про твой во­прос, - по­ра­дую! Два у Во­ло­ди выс­ших об­ра­зо­ва­ния, и пер­вое из них, - уни­вер­си­тет­ское. Ис­то­рик он. Он за­дол­го до вой­ны пи­сал дис­сер­та­цию, но за­бро­сил её, бро­сив и уни­вер­си­тет, по­сле то­го, как его про­фес­со­ра аре­сто­ва­ли. В на­шей стра­не, её ис­то­рию нуж­но пи­сать ос­то­рож­но, пусть она и бу­дет пи­сать­ся о вре­ме­нах Ро­ма­на и Гле­ба. Лес, и во­об­ще вся при­ро­да тер­петь мо­жет мно­гое, кро­ме ту­по­го во­люн­та­риз­ма. Он о­кон­чил Ле­со­тех­ни­че­скую ака­де­мию, а те­перь пы­та­ет­ся ис­пра­вить то, что по­ру­ше­но, где вре­ме­нем, где хо­зяй­ст­во­ва­ни­ем дея­тель­ных ду­ра­ков. Он очень при­лич­ный че­ло­век, - а это - са­мое глав­ное в нём!
   - И, по­след­ний во­прос. К вам, Ни­ко­лай Ан­то­но­вич. Раз­ре­ши­те?!
   - Поль­зуйся мо­мен­том!
   - Ико­на, ви­ся­щая у вас в до­ме - не по­след­них лет рос­пи­си, как мне ка­жет­ся: на дос­ке, да без ок­ла­да... От­ку­да она у вас?
   - Не знаю я, ка­ких лет эта ико­на. Не спе­циа­лист я по ико­но­пи­си, а по­ин­те­ре­со­вать­ся не у ко­го. Во­лею слу­чая, я ока­зал­ся тёз­кой, хо­тя и не пол­ным, то­го, чью фа­ми­лию сей­час но­шу. Эту ико­ну по­да­ри­ла мне вы­хо­див­шая ме­ня жен­щи­на, дав мне её с со­бою, вме­сте со сво­им на­пут­ст­ви­ем. Вы­жить! Па­мят­на мне эта ико­на, и очень до­ро­га. Суть её - ве­ра в лю­дей и в до­ро­гу, ко­то­рую мы се­бе из­би­ра­ем! - Он за­мол­чал, и по­вер­нул­ся спи­ной ко мне, про­ти­рая ли­цо обеи­ми ла­до­ня­ми, слов­но сни­мая с не­го при­лип­шую к не­му пау­ти­ну.
   За на­шей спи­ной раз­да­лось фыр­ка­нье ло­ша­ди, и на по­ля­ну вы­ехал вер­хом на ней Во­ло­дя, с дву­мя деть­ми: маль­чи­ком лет де­ся­ти, си­дев­шим по­за­ди сед­ла, на кру­пе ко­ня, и де­воч­кой лет 7-8, вос­се­дав­шей на ло­ша­ди­ной хол­ке.
   - А мы всем се­мей­ст­вом по­жа­ло­ва­ли! - про­гу­дел Во­ло­дин бас. - При­ни­май­те гос­тей! - Не сле­зая с сед­ла, он под­нял де­воч­ку пе­ред со­бою, и пе­ре­дал её в ру­ки Н.А., а маль­чик, тем вре­ме­нем, уже сполз с кру­па ло­ша­ди са­мо­стоя­тель­но. Бе­ло­бры­сые де­ти очень по­хо­ди­ли ли­ца­ми на Во­ло­дю, и сей­час смот­ре­ли на не­го с не­скры­вае­мым обо­жа­ни­ем.
   - Как там, на­счёт обе­да, - есть что-ни­будь по­есть? Или "та­ком" обой­дём­ся?!
   - Ес­ли в за­гне­ток гля­нешь, да са­жей нос из­ма­жешь, - то, что-ни­будь оты­щешь для сво­его раз­бой­но­го пле­ме­ни! -
   Де­ти по­здо­ро­ва­лись с на­ми, а де­воч­ка, по­дой­дя к Н.А., и, дёр­нув его за ру­кав ру­ба­хи, впол­го­ло­са, опас­ли­во ко­сясь че­рез пле­чо на ме­ня, спро­си­ла его: "А ка­кое на се­го­дня ме­ню?" Ни­ко­лай Ан­то­но­вич рас­сме­ял­ся: "На пер­вое, - щи аб­ра­ка­даб­ро­вые - вче­раш­ние, и уха из пе­ту­ха. Вто­рое - на вы­бор: са­зан по-поль­ски, гу­ляш по ко­ри­до­ру, пам­пуш­ки из ля­гуш­ки, и ту­ше­ная кар­тош­ка с зай­ча­ти­ной. На третье: мыль­ные пу­зы­ри, или клю­к­вен­ный морс. Вы­би­рай!" Де­воч­ка за­смея­лась, и убе­жа­ла в свой дом.
   - Хо­ро­шие у не­го де­ти! - кив­нув го­ло­вой в сто­ро­ну до­ма Во­ло­ди, ска­зал Н.А..- От­га­дай, кто из них кто? Один из них Са­ша, дру­гой - Ва­лер­ка. Смот­ри, - не спу­тай! - Са­ша, ко­неч­но, де­воч­ка, - пред­по­ло­жил я. - а, Ва­ле­ра, со­от­вет­ст­вен­но, - маль­чик.
   - С точ­но­стью, - до на­обо­рот! Де­воч­ка зо­вёт­ся Ва­ле­ри­ей, но мы зо­вём её Ва­лер­кой. Так ей боль­ше нра­вит­ся. Не спу­тай! - по­вто­рил Н.А.
   Обед про­хо­дил в до­ме Н.А, т.к. ком­на­та в до­ме Во­ло­ди, хоть и быв­шая раз­ме­ра­ми рав­ной Бе­рен­дее­вой, бы­ла тес­ной из-за двух до­пол­ни­тель­ных кро­ва­тей, по-ви­ди­мо­му, дет­ских. За сто­лом бы­ло шум­но, из-за уст­ро­ен­ной Н.А. для де­тей иг­ры в "уга­дай­ку". Он под­хо­дил к печ­ке, и, не от­кры­вая чу­гун­ка, спра­ши­вал, ка­кое сей­час блю­до ока­жет­ся в их та­рел­ках. Сле­до­ва­ли са­мые раз­но­об­раз­ные от­ве­ты, сре­ди ко­то­рых мог­ло зву­чать на­зва­ние эк­зо­ти­че­ско­го блю­да, ти­па: жар­ко­го из ко­ма­ри­ных но­жек с гриб­ным со­усом из му­хо­мо­ров. Боль­шую фан­та­зию де­мон­ст­ри­ро­ва­ла Ва­лер­ка, по всей ве­ро­ят­но­сти не­од­но­крат­ная по­бе­ди­тель­ни­ца по­доб­но­го ро­да кон­кур­сов. Са­ша был бо­лее де­ло­вит и ре­аль­нее в сво­их пред­по­ло­же­ни­ях, и че­ре­па­хо­вый суп был пре­де­лом его из­мыш­ле­ний. По­сле обе­да, де­ти сбе­жа­ли из до­ма на ули­цу, где на­шли се­бе за­ня­тие по ду­ше, а мы ос­та­лись в до­ме. Не­мно­го по­го­дя, вы­мыв по­су­ду, и я вы­шел на ули­цу, по­чув­ст­во­вав, что при­яте­лям есть о чём по­го­во­рить в моё от­сут­ст­вие. Ва­лер­ка си­де­ла на кор­точ­ках у ка­ко­го-то ста­ро­го пня, и сту­ча­ла по это­му пню су­ко­ва­той пал­кой, по­вто­ряя, вре­мя от вре­ме­ни: "Филь­ка, вы­хо­ди!" Но ни­кто из-под пня не по­ка­зы­вал­ся. "Ко­го это ты зо­вёшь?" - спро­сил я Ва­лер­ку.
   - А ты что, не зна­ешь раз­ве? Фи­ля здесь жи­вёт - наш зна­ко­мый ужик.
   - Хо­лод­но по­ка твое­му Фи­ле. Зем­ля про­гре­ет­ся, - то­гда, и вы­пол­зет он.
   - На сол­ныш­ке-то и сей­час не очень хо­лод­но - от­ве­ти­ла она, и сно­ва ста­ла звать сво­его при­яте­ля. Од­на­ко, без­ус­пеш­но. На­ко­нец, бро­сив это своё за­ня­тие, она по­до­шла ко мне.
   - Тут у нас и ёжик зна­ко­мый есть. Хо­чешь, по­ка­жу? -
   Я со­гла­сил­ся, и мы вме­сте от­пра­ви­лись к краю ле­са, где бы­ла вы­ло­же­на по­лен­ни­ца за­го­тов­лен­ных дров, опи­раю­щая­ся сво­им ты­лом о трух­ля­вую ко­ло­ду. "Вот тут Фе­до­тыч жи­вёт! - по­че­му-то ше­по­том со­об­щи­ла Ва­лер­ка, - толь­ко он по­че­му-то всё боль­ше по ве­че­рам вы­хо­дит на про­гул­ку. Па­па го­во­рит, что он стес­ня­ет­ся нас, но мы его всё рав­но мно­го раз ви­де­ли. Он фыр­чит смеш­но, и рук не лю­бит".
   -Ты, Ва­ле­ра, в шко­лу, хо­дишь?
   - Хо­жу, ко­неч­но. Во вто­рой уже класс! Зав­тра то­же ид­ти нуж­но. Ско­рей бы ка­ни­ку­лы на­сту­пи­ли! Ва­лер­ка вздох­ну­ла. - По­ра ведь и от­дох­нуть от учё­бы! - Взрос­лая ин­то­на­ция, рас­сме­шив­шая ме­ня, слы­ша­лась в её сло­вах.
   - На ле­то, ку­да-ни­будь уез­жае­те? - спро­сил я.
   - За­чем? - пле­чи де­воч­ки под­прыг­ну­ли в не­до­уме­нии. - Здесь ле­том про­сто за­ме­ча­тель­но, и мы, по­это­му, ни­ко­гда ни­ку­да на ле­то не уез­жа­ем! -
   Я ей от всей ду­ши по­за­ви­до­вал. По­кой и кра­со­та этих мест, соз­да­ют гар­мо­нич­ное со­че­та­ние це­ло­ст­но­сти при­ро­ды в со­еди­не­нии с лю­бя­щи­ми её людь­ми. Сто­ит ли раз­ру­шать это еди­не­ние, хо­тябы и не­дол­гим его рас­па­дом?
   - Ты ви­дел, ка­кие фи­гу­ры здесь вы­ре­зал То­ныч? Это она о Н.А., по­нял я, и кив­нул со­глас­но го­ло­вой.
   - Ну, и кто, Ва­ле­ра, те­бе боль­ше все­го нра­вит­ся из них?
   - За­яц! - не раз­ду­мы­вая, от­ве­ти­ла она, - и ле­со­вик!
   - А кто та­кой этот "ле­со­вик", ко­то­рый с гри­бом в ру­ке? -
   - Нет, - тот дру­гой! - Он "Про­ша"! А "Ле­со­вик" ря­дом с зай­цем.
   - По­нял! - го­во­рю - мне он то­же нра­вит­ся!
   - Вот ви­дишь, я ведь так и по­ду­ма­ла сра­зу, что те­бе они долж­ны по­нра­вить­ся.-
   - Ну, вот! - за­гля­нув мне за спи­ну, ска­за­ла Ва­лер­ка, - па­па с То­ны­чем уже на крыль­цо вы­шли, зна­чит, нам ско­ро до­мой нуж­но со­би­рать­ся - и она по­бе­жа­ла к от­цу. Ко­гда Во­ло­дя по­до­шел ко мне, Ва­лер­ка уже си­де­ла на сво­ём мес­те пе­ред сед­лом, ело­зя на бай­ко­вом одея­ле по­сте­лен­ным под неё, на ко­то­ром она пы­та­лась усе­сть­ся по­удоб­ней, а Са­ша сто­ял ря­дом с ло­ша­дью, ожи­дая, ко­гда отец ся­дет в сед­ло. Про­тя­ги­вая для про­ща­ния ру­ку, Во­ло­дя улыб­нув­шись, ска­зал мне: "Ка­ж­дый за­дан­ный то­бой во­прос, тре­бу­ет обя­за­тель­но­го от­ве­та на не­го, и не все­гда эти от­ве­ты мо­гут быть те­бе при­ят­ны. И ещё, за­пом­ни, что де­лить­ся с кем по­па­ло не­ко­то­ры­ми свои­ми от­кры­тия­ми - не нуж­но то­ро­пить­ся. Для это­го су­ще­ст­ву­ют толь­ко те, ко­му твоё от­кры­тие не по­слу­жит в ущерб дру­гим лю­дям. Не за­бы­вай это­го! Ну, - бы­вай! До встре­чи! Зав­тра, как обе­щал, про­гу­ля­ем­ся на даль­ний кор­дон". Сев в сед­ло, он под­тя­нул Са­шу, и по­мог ему усе­сть­ся на круп ло­ша­ди. Ва­лер­ка за­смея­лась: "Мы, как три бо­га­ты­ря, но на од­ной ло­ша­ди! Впе­рёд, Ка­ур­ка!" Ос­тав­шись од­ни, мы до ноч­ной тем­но­ты кле­па­ли об­ру­чи на боч­ки. Не слиш­ком слож­ное это за­ня­тие, вско­ре ув­лек­ло нас, и по окон­ча­нии ра­бо­ты Бе­рен­дей до­воль­но кон­ста­ти­ро­вал, что те­перь на­ше­го за­де­ла ему долж­но хва­тить на па­ру ме­ся­цев ра­бо­ты с боч­ка­ми.
   Ут­ром, чуть свет, вер­хом на сво­ей ло­ша­ди поя­вил­ся Во­ло­дя. Он так и ос­та­вил её на по­ля­не без при­вя­зи, а сам про­шел в дом к Н.А, где сра­зу при­сел к сто­лу, и на­лил се­бе в чаш­ку чаю. Спро­сил ме­ня: "Не пе­ре­ду­мал ид­ти, или, до­ма ос­та­нешь­ся?"
   - Мы же вче­ра до­го­ва­ри­ва­лись. Ес­ли не от­ка­же­тесь от ме­ня вам в на­пар­ни­ки - ко­неч­но, пой­ду!
   Я бы­ст­ро пе­ре­одел­ся, и вы­шел на ули­цу. Во­ло­дя на­ки­нул на ло­шадь два меш­ка, за по­яс за­ткнул то­пор, а в мой рюк­зак по­ло­жил но­жов­ку. "Всё это нам мо­жет при­го­дить­ся!" - ска­зал он. До­ж­дя на ули­це не бы­ло, но воз­дух был про­мозг­ло сы­рым и лип­ким, от­че­го ощу­ще­ние бы­ло та­ким, буд­то на ли­цо на­бро­ше­на влаж­ная тряп­ка. Свою ло­шадь Во­ло­дя вёл в по­во­ду, а сам всё вре­мя ог­ля­ды­вал­ся по сто­ро­нам, буд­то что-то вы­ис­ки­вая. За­даю ему во­прос: "Что вы ищи­те?"
   - А я раз­ве не го­во­рил те­бе? - спро­сил он, в свою оче­редь, ме­ня. - Кап я ищу для Ан­то­ны­ча. Он из не­го вся­кие кра­си­вые по­дел­ки де­ла­ет, а по­том, с баб­кой - со­сед­кой мо­ей, в Нов­го­род на та­мош­ний ры­нок от­прав­ля­ет. Оде­ж­ду на вы­ру­чен­ные день­ги по­ку­па­ет, кни­ги и про­чее, - в чём ну­ж­да есть. Ма­ло ли че­ло­ве­ку для нор­маль­ной жиз­ни на­до? На кол­хоз­ный-то за­ра­бо­ток, и с тру­до­днём ед­ва про­жи­вёшь, а он ра­бо­та­ет от по­треб­но­сти кол­хо­за, сей­час в са­нях да те­ле­гах ну­ж­ду не ис­пы­ты­ваю­ще­го. Боч­ки его толь­ко де­ре­вен­ским жи­те­лям и нуж­ны. Вот он и вы­ну­ж­ден за­ни­мать­ся по­боч­ным про­мыс­лом, что­бы вы­жить. На даль­нем уча­ст­ке у ме­ня есть ста­рая бе­рё­зо­вая ро­ща, в ко­то­рой я и на­хо­жу нуж­ный для его по­де­лок кап. -
   Шли, не слиш­ком то­ро­пясь, ча­са три. Па­ру раз ос­та­но­ви­лись, сре­зав два при­лич­ных уз­ла ка­па со ста­рых бе­рёз. Ра­ны на их ство­лах, ос­тав­лен­ные но­жов­кой, Во­ло­дя тут же за­ма­зал гус­тым дёг­тем, ко­то­рый нёс в сво­ей ко­том­ке. "Что­бы гниль де­ре­во не по­пор­ти­ла!" - по­яс­нил он. Не­бо как-то не­за­мет­но для нас про­яс­ни­лось, и поя­ви­лось солн­це, сра­зу на­ря­див­шее бе­рез­ня­ки в свет­лые оде­ж­ды, слег­ка при­по­ро­шен­ные ед­ва про­бив­шей­ся ма­ла­хи­то­вой зе­ле­нью мо­ло­дых, ещё не раз­вер­нув­ших­ся руб­ча­тых лис­ти­ков. Оче­ред­ная бе­рё­зо­вая ро­ща, со­сед­ст­вую­щая с ореш­ни­ком, бы­ла на­пол­не­на су­ет­ли­вой воз­нёй пер­на­той жив­но­сти: с её цвир­кань­ем, чи­ли­кань­ем, шур­шань­ем в су­хих вет­ках и про­шло­год­них ли­сть­ях гнию­щих на зем­ле, да ко­рот­ки­ми глу­хи­ми вспле­ска­ми бью­щих крыль­ев вспар­хи­ваю­щих птиц. Где-то про­кри­ча­ла жел­на: рез­ко и тоск­ли­во, буд­то жа­лу­ясь на что-то. И сра­зу, с дру­го­го края ле­са, слов­но в от­вет ей, раз­да­лась чёт­кая дробь ещё од­но­го дят­ла, про­ве­ряю­ще­го су­хо­стой. Мы си­дим на ста­рой мше­лой ко­ло­де, и Во­ло­дя с улыб­кой, но вни­ма­тель­но смот­рит в про­гал об­ра­зо­вав­ший­ся на сты­ке кус­тов и де­ревь­ев. "Смот­ри! - ше­по­том го­во­рит он, и лег­ко тро­нув ме­ня за ру­кав, под­бо­род­ком ука­зы­ва­ет на­прав­ле­ние, в ко­то­ром он что-то уви­дел. Уви­дел и я стоя­щую в этом про­га­ле ли­су. Она сто­ит не ше­лох­нув­шись, по­вер­нув в на­шу сто­ро­ну го­ло­ву. Ли­са за­сты­ла как из­вая­ние; в на­пря­жен­ной по­зе, де­мон­ст­ри­рую­щей го­тов­ность мгно­вен­но ис­чез­нуть при ма­лей­шей опас­но­сти для неё. На­ко­нец, она, ви­ди­мо ус­по­ко­ив­шись на­шей не­под­виж­но­стью, по­тру­си­ла, чуть гор­ба­тя спи­ну, в про­ти­во­по­лож­ную от нас сто­ро­ну. За­тем, ли­са сде­ла­ла рез­кий пры­жок: вверх и в сто­ро­ну, ото­рвав от зем­ли сра­зу че­ты­ре ла­пы, и вот, нам ос­та­лась вид­на толь­ко часть её хво­ста, тор­ча­ще­го из под кус­та при­крыв­ше­го са­му ли­су. "Мыш­ку­ет ку­ма!" - ска­зал Во­ло­дя, и под­нял­ся с ко­ло­ды. По­ра про­дол­жить на­ши по­ис­ки. От­дох­нув, мы по­шли даль­ше. Вер­ну­лись до­мой толь­ко к ужи­ну, с меш­ка­ми на­пол­нен­ны­ми ка­пом, сре­зан­ны­ми с кор­ней "вы­во­рот­ней" упав­ших ста­рых де­ревь­ев, ин­те­рес­ны­ми их спле­те­ния­ми, и спи­ла­ми сучь­ев, с раз­лич­ны­ми урод­ли­вы­ми де­фор­ма­ция­ми. До­воль­но бы­ст­ро ра­зо­брав­шись в том, что тре­бо­ва­лось ис­кать, я внёс по­силь­ную леп­ту в по­ис­ки и на­ход­ки, чем за­слу­жил одоб­ре­ние Во­ло­ди, ко­то­рое мне поль­сти­ло. По до­ро­ге, объ­яс­няя при­чи­ну от­сут­ст­вия с на­ми Н.А., Во­ло­дя ска­зал, что дли­тель­ных и да­лё­ких по­хо­дов ста­ри­ку уже не вы­дер­жать. "Серд­це у не­го - ни к чёр­ту!" - под­вёл он итог. - "И это од­на из при­чин, по­че­му я круг­ло­го­дич­но, поч­ти еже­днев­но бы­ваю в сво­ём лес­ном до­ми­ке. А во­об­ще, - я жи­ву в де­рев­не" - до­ба­вил он. - "Здесь бы­вая - ра­бо­таю: пи­шу вся­кое раз­ное, - бу­ма­гу пе­ре­во­жу". - Он ус­мех­нул­ся. - "До­ма, в де­рев­не, ку­терь­ма и тес­но­та. Там - не пи­шет­ся!"
   На ба­зе, как на­зы­вал свой кор­дон Во­ло­дя, Н.А. ра­зо­брал при­ве­зён­ную на­ми до­бы­чу, и ос­тал­ся, как я по­нял, до­во­лен ею. По край­ней ме­ре, он так ска­зал нам.
   - Зав­тра с ут­ра вы­не­су всё это на про­суш­ку, а по­ка иди­те за стол. Го­лод­ные, по­ди! -
   До кон­ца не­де­ли я был с этой, ин­те­рес­ной мне па­рой. Сно­ва ви­дел­ся с деть­ми, и сно­ва Ва­лер­ка во­ди­ла ме­ня в гос­ти к Фи­ле и Фе­до­ты­чу. По­след­не­го мне уда­лось уви­деть ве­че­ром, толь­ко на­ка­ну­не мое­го отъ­ез­да. Де­ло­ви­тый зве­рёк, ко­то­ро­му я пре­гра­дил до­ро­гу но­гой, съё­жил­ся и фырк­нул, дос­та­точ­но рез­ко по­дав­шись всем сво­им те­лом на­встре­чу мо­ей ла­до­ни, ко­то­рую пы­тал­ся уко­лоть. Впро­чем, же­ла­ния тут же сбе­жать от ме­ня, он не про­де­мон­ст­ри­ро­вал, а про­дол­жил своё дви­же­ние в из­на­чаль­но из­бран­ном им на­прав­ле­нии. Ут­ром, сле­дую­ще­го за на­шим по­хо­дом, дня, по­сле зав­тра­ка я по­шел в при­строй­ку, при­ле­п­лен­ную к за­дам до­ма, где бы­ло что-то вро­де мас­тер­ской ху­дож­ни­ка, на­по­ло­ви­ну схо­жей со сто­ляр­ной мас­тер­ской. В цен­тре её воз­вы­шал­ся в рост че­ло­ве­ка ли­по­вый кряж по­став­лен­ный на "по­па", с об­руб­лен­ны­ми, но со­хра­нив­ши­ми не­боль­шую про­тя­жен­ность кор­ня­ми, да­вав­ши­ми боль­шую ему опо­ру. Ствол его, рез­цом Н.А. был поч­ти пол­но­стью от­де­лан, и пре­вра­щён в скульп­ту­ру, имев­шую яв­ное сход­ст­во с са­мим мас­те­ром, из­ва­яв­шим её, под­твер­жде­ни­ем че­му слу­жи­ла тща­тель­ная от­дел­ка го­ло­вы этой скульп­ту­ры, по­за­ди ко­то­рой на про­во­ло­ке сви­саю­щей с по­тол­ка был при­де­лан ку­сок фа­не­ры, к ко­то­рой кноп­ка­ми бы­ла при­шпи­ле­на лю­би­тель­ская фо­то­гра­фия са­мо­го Н.А. Ею, по всей ве­ро­ят­но­сти, он поль­зо­вал­ся в ка­че­ст­ве мо­де­ли при от­дел­ке ли­ца сво­ей де­ре­вян­ной ко­пии. По­ка я рас­смат­ри­вал скульп­ту­ру, за мо­ей спи­ной раз­да­лось ос­то­рож­ное по­каш­ли­ва­ние, и я обер­нул­ся, встре­тив­шись гла­за­ми с гла­за­ми Н.А.
   - По­хо­же? - спро­сил он.
   - Бо­лее чем!.. - от­ве­тил я. - Да­же фо­то­гра­фию мог­ли бы не вы­ве­ши­вать!
   - Эта фо­то­гра­фия для ме­ня яв­ля­ет­ся мо­де­лью, т.к. руб­цы мое­го ли­ца на ней до­воль­но удач­но за­ре­ту­ши­ро­ва­ны, че­го со сво­им зер­каль­ным от­ра­же­ни­ем я сде­лать, увы, не в си­лах, так что зер­ка­ло для этой це­ли не го­дит­ся. По­ка Я здесь за сто­ро­жа, а по­сле мо­ей смер­ти, пусть он по­сто­ит! Для этой це­ли я его и де­лаю.
   - Не ра­но ли вы о смер­ти за­го­во­ри­ли?
   - Что зна­чит, - ра­но?! Эта ста­руш­ка на­ве­ща­ет лю­дей без пред­ва­ри­тель­но­го опо­ве­ще­ния о да­те сво­его ви­зи­та. По­ди, уга­дай на­зна­чен­ное свы­ше вре­мя! Ис­пы­ты­вать со­жа­ле­ние по по­во­ду то­го, что не ус­пел че­го-то сде­лать в от­пу­щен­ные мне сро­ки, - у ме­ня же­ла­ния нет. До­кон­чу сво­его "сто­ро­жа", и од­ной из мо­их зем­ных за­бот ста­нет мень­ше.
   - Вы­хо­дит, что так-то и ка­ж­до­му, с са­мо­го ро­ж­де­ния нуж­но то­ро­пить­ся до­де­лы­вать всё пред­на­зна­чен­ное, как вы го­во­ри­те, свы­ше?
   - А по­че­му бы и нет?! Жизнь на­ша по­вто­ров не обе­ща­ет, и вре­ме­ни на ис­прав­ле­ние до­пу­щен­ных оши­бок у нас прак­ти­че­ски нет, а ес­ли кто и ду­ма­ет ис­пра­вить эти ошиб­ки, или не­до­дел­ки, то сде­лать это мо­жет толь­ко в ущерб дру­гим сво­им пред­на­зна­че­ни­ям, так и ос­тав­ши­ми­ся не­ис­пол­нен­ны­ми. По­это­му, лень и празд­ность, я счи­таю са­мы­ми боль­ши­ми гре­ха­ми че­ло­ве­ка. К те­бе, кста­ти, это от­но­сит­ся не в по­след­нюю оче­редь, че­ло­век с вось­ми­класс­ным об­ра­зо­ва­ни­ем!
   От­ве­тить мне бы­ло не­че­го, и, ос­та­лось толь­ко по­жать пле­ча­ми. Что я и сде­лал, не без со­жа­ле­ния.
   - А на­зва­ние у ва­ше­го сто­ро­жа бу­дет? - сно­ва за­дал я во­прос.
   - По­че­му бы и нет? Уже есть! На­кло­нись, - и про­чи­тай! Вон там, под но­га­ми, на по­лос­ке об­ра­бо­тан­но­го де­ре­ва. -
   Я на­кло­нил­ся, и да­же при­сел, что­бы про­чи­тать од­но един­ст­вен­ное сло­во: "БЕ­РЕН­ДЕЙ", с про­чер­ком по­сле не­го, как бы пред­по­ла­гаю­щим про­дол­же­ние. Ут­кнув па­лец в ко­рот­кий про­черк, я под­нял гла­за на Н.А, как бы за­дав во­прос, ко­то­рый он по­нял сра­зу. "По­сле про­чер­ка бу­дет сто­ять моя на­стоя­щая фа­ми­лия, и её вы­ре­жет Во­ло­дя. Он мне это обе­щал, и я ему ве­рю!" Я со­глас­но кив­нул го­ло­вой, и вы­шел на ули­цу.
   Вос­крес­ным днём, по­след­ним днём мое­го пре­бы­ва­ния в гос­тях у Ни­ко­лая Ан­то­но­ви­ча и Во­ло­ди, я про­стил­ся с ни­ми, по­че­му-то ис­пы­ты­вая не­осоз­нан­ное чув­ст­во ед­ва ли не по­те­ри че­го-то близ­ко­го мне. Бы­ло гру­ст­но, и да­же бол­тов­ня Ва­лер­ки иду­щей ря­дом со мною, ме­ня от ощу­ще­ния этой гру­сти не ос­во­бо­ди­ла. До трой­ной раз­вил­ки ши­ро­кой тро­пы, боль­ше по­хо­жей на лес­ную до­ро­гу, я шел в со­про­во­ж­де­нии Во­ло­ди и его де­тей. Сам гла­ва се­мей­ст­ва, ви­ди­мо, не до­ве­ряя мо­ему уме­нию ори­ен­ти­ро­вать­ся в ле­су, но, ща­дя моё са­мо­лю­бие, про­вёл эту ак­цию как обыч­ные про­во­ды гос­тя ра­душ­ным хо­зяи­ном. У раз­вил­ки троп мы ос­та­но­ви­лись, и по­про­ща­лись. Ко­гда де­ти ото­шли от нас, Во­ло­дя про­тя­нул мне лис­ток со сво­им ад­ре­сом, и ре­цепт. Он по­про­сил, ес­ли это мне не бу­дет в тя­гость, при­слать на его имя ле­кар­ст­во для "Бе­рен­дея" (так впер­вые за всё вре­мя на­звал он Н.А.), ко­то­рое бы­ло вы­пи­са­но ему вра­чом, но его в ме­ст­ной ап­те­ке не ока­за­лось. "При­ез­жай в гос­ти!" - на­пут­ст­во­вал он ме­ня. "Бу­дем ждать!"
   - Те­перь толь­ко осе­нью прие­ду, да, и то - не­на­дол­го! - от­ве­тил я. - Да­ле­ко­ва­то вы жи­вё­те! -
   Воз­вра­тив­шись до­мой, я пер­вой сво­ей за­да­чей по­счи­тал вы­пол­не­ние прось­бы Во­ло­ди, что да­лось не без тру­да, - но дос­та­точ­но бы­ст­ро. В сен­тяб­ре то­го же го­да я вновь ока­зал­ся в этих кра­ях, уже рас­цве­чен­ных осен­ни­ми зо­ло­ты­ми крас­ка­ми бе­рёз, и с тём­ны­ми, как и пре­ж­де, пи­ра­ми­да­ми елей-пат­ри­ар­хов, с за­па­хом пре­лой ли­ст­вы и гри­бов. При­вёз с со­бою не­сколь­ко дет­ских книг для Са­ши и Ва­лер­ки, по­втор­но, - ле­кар­ст­во для Н.А., и рюк­зак с яб­ло­ка­ми. Ру­жья в этот раз у ме­ня с со­бою не бы­ло. Мет­ров ста не до­хо­дя до по­ля­ны, на ко­то­рой был кор­дон Во­ло­ди и дом Н.А., ме­ня встре­тил сто­рож "Бе­рен­дей" с уже по­тем­нев­шим от солн­ца ли­цом, об­ра­щён­ным к тро­пе - на­встре­чу пут­ни­кам иду­щим по ней. К ство­лу бе­рё­зы стоя­щей за спи­ной "Бе­рен­дея" был при­вя­зан лист фа­не­ры, на ко­то­ром зна­чи­лась сен­тен­ция в сти­ле Н.А. "В ле­су то­ро­п­ли­вость вред­на! Вре­мя всё рав­но не об­го­нишь, но из-за спеш­ки мо­жешь про­пус­тить са­мое ин­те­рес­ное". Пер­вой моё по­яв­ле­ние об­на­ру­жи­ла Ва­лер­ка, пом­чав­шая­ся на­встре­чу мне, и уже вдво­ём мы поя­ви­лись на по­ля­не, где уви­де­ли всех в сбо­ре, вклю­чая, Ва­лер­ки­ну ма­му. При­ня­ли ме­ня хо­ро­шо, и на­столь­ко ра­душ­но, что по­не­во­ле при­шло ощу­ще­ние встре­чи с род­ст­вен­ни­ка­ми. Три дня про­ле­те­ли бы­ст­ро. Яго­ды я не со­би­рал, т.к. со­всем не люб­лю это за­ня­тие, но, за­то, от­дал долж­ное гри­бам, ко­то­ры­ми эти мес­та бы­ли бо­га­ты. На вто­рой день Н.А. взмо­лил­ся: "За­му­чил ты ме­ня эти­ми гри­ба­ми! Ку­да их те­бе столь­ко? Не до­ве­зёшь ведь до до­му - за­кис­нут!"
   - Так я и не со­би­ра­юсь вез­ти столь­ко до­мой! Вам они ос­та­нут­ся! Год дол­гий, и до сле­дую­щих гри­бов, дай Бог, что­бы вам са­мим это­го хва­ти­ло!
   - Да мы уже и так на­бра­ли дос­та­точ­но; ку­да ещё?
   - Как знае­те, но мне и, прав­да, - все­го не увез­ти!
   Во­ло­дя рас­сме­ял­ся: "Лад­но, - при­стро­им ка­кой-ни­будь ста­ру­хе обез­но­жен­ной ста­рос­тью. Най­дем, ко­му от­дать! Толь­ко ты, будь добр, - боль­ше их не со­би­рай. Те­бя ещё снаб­дим. Су­ше­ны­ми! Дру­гих, до до­ма це­лы­ми не до­ве­зёшь!" Так оно, в об­щем-то, и по­лу­чи­лось, как обе­щал Во­ло­дя. Це­лый во­рох су­хих гри­бов за­пол­нил мой рюк­зак, а в ру­ки мне вру­чи­ли пя­ти­лит­ро­вый би­дон с за­со­лен­ны­ми гри­ба­ми. "Ма­ме от­дашь!" - на­пут­ст­во­вал ме­ня Н.А., а би­дон сле­дую­щим ра­зом при­ве­зёшь, ес­ли не за­бу­дешь!" - до­ба­вил он ус­мех­нув­шись.
   До осе­ни 1959 го­да, - вре­ме­ни мое­го ухо­да в ар­мию, я ещё три, или че­ты­ре раза при­ез­жал на тот кор­дон, и по­след­ний мой при­езд был от­ме­чен пе­ча­лью ут­ра­ты: умер Ни­ко­лай Ан­то­но­вич - по­след­ний Бе­рен­дей, как ска­зал о нём Во­ло­дя. По­хо­ро­нил он его там же - ря­дом со "сто­ро­жем", объ­яс­нив, что на сель­ском клад­би­ще его мо­ги­ла ско­рей за­те­ря­ет­ся, и про­па­дёт в без­вест­нос­ти. В ию­не 1964 го­да я по­след­ний раз был на кор­до­не, но уже не за­стал там и Во­ло­ди. Хму­рая жен­щи­на, - же­на но­во­го лес­ни­че­го, встре­тив­шая ме­ня на по­ля­не, ска­за­ла мне, что Во­ло­дя с семь­ёй год на­зад уе­хал в Си­бирь. Ка­жет­ся, на Бай­кал, - до­ба­ви­ла она, и, по­вер­нув­шись ко мне спи­ной, на­пра­ви­лась к за­го­ну, в ко­то­ром бы­ло не­сколь­ко сви­ней. Ещё под­хо­дя к по­ля­не, я от­ме­тил, что "сто­рож" ис­чез, ос­та­вив си­рот­ли­вый крест за про­стень­кой ре­шет­кой мо­гиль­ной ог­ра­ды. На кре­сте над­пись - "Сер­ге­ев Н.И. 1896 - 1959 го­ды. - Бе­рен­дей" Ре­шил схо­дить и гля­нуть на зай­ца с ле­со­ви­ком, но и тех не ока­за­лось на мес­те. Ко­го-то они со­блаз­ни­ли на кра­жу. Жаль!
   Ст. Но­во­ла­за­рев­ская 2008 год
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"