Подождав пока за кадровиком закрылась дверь, главный врач районной больницы набрал номер телефона заведующего хирургическим отделением, которого, после краткого приветствия, попросил зайти к себе в кабинет. "Есть тема для конфиденциального разговора!" - сказал он. Абонент понятливо угукнул, и повесил трубку, перебирая в уме причины, по которым он мог понадобиться главному во вторую половину пятницы, - дня, освящённого традицией хирургических посиделок, начало которым обычно было отнесено на 18 часов. Традиция эта давняя, и не ими была некогда заведена. За последние пятнадцать лет весь состав хирургического отделения сумел почти полностью смениться, оставив в неприкосновенности давние традиции, а бывший ординатор этого отделения сумел взлететь в кресло главного врача больницы, оставив за бывшим своим начальником право равного друг с другом общения на "ты": без реверансов, но только при личном общении; как говорится, "с глазу на глаз". После того, как зав. кадрами покинул кабинет главного врача, на столе начальника остался большой конверт, в каких обычно рассылают деловую почту. В этом же, почта была почти частного характера, в чём десять минут назад он и убедился, внезапно почувствовав потребность обсудить ставшей сложной проблему с близким ему человеком. Сложность проблемы была скрыта в конверте, и лежала она среди бумаг, являющих собою копию трудовой книжки. В дверь постучали, и в кабинет вошел заведующий хирургическим отделением. Прежде чем прикрыть за собою дверь кабинета, он повернул ключ в дверях тамбура, изолирующего кабинет от приёмной, в которой место секретарши всегда пустовало. Главным была звукоизоляция самого кабинета.
- Присаживайся Борис! - произнёс главный врач, сопровождая приглашение к столу, выставляемыми на него двумя бокалами, и бутылки коньяка "Мартель", извлечённой из вделанного в стену сейфа. - Есть разговор к тебе!
- Тогда банкуй! - Борис не стал задавать вопросов, догадываясь, что причина вызова к главному вряд ли касалась проблем его отделения. Он, прищурившись, теперь исподволь разглядывал лицо своего начальника, никогда прежде не демонстрировавшее нерешительности, сейчас почему-то выглядевшее растерянным. Рука главного, пока он разливал по фужерам коньяк, слегка вздрагивала, что демонстрировало Борису пока непонятное волнение друга. С чего бы вдруг? Раскатав по дну бокала тонкий слой спиртного, он влил его в свой рот, омыв его изнутри, прежде чем проглотить душистый напиток, полностью вобрав в себя вкус, и аромат хорошего коньяка. Продолжавший пока молчать главный стал раздражать своим молчанием Бориса, и он довольно грубо спросил своего бывшего подчинённого, с которым у него сохранились вполне дружеские отношения, ещё ни разу не дававшие сбоя.
- Что позвал? Если пить коньяк, - то, надо было заранее предупредить. Если по делу, - то, выкладывай, а "не тяни кота за хвост".
- Не торопи, а лучше посоветуй, как мне стоит поступить с этой вот новой претенденткой на работу в нашей больнице. - Главный врач слегка сместил в сторону своего друга распечатанный конверт, сделав этот жест не до конца завершенным, исполненным той же нерешительности, которую изображало его лицо. - Три месяца тому назад, учитывая нехватку кадров среднего медперсонала, я разослал в некоторые центральные районы России приглашение на работу в нашу больницу, адресовав его медицинским сестрам и фельдшерам. Начинается сезон отпусков, и наши проблемы становятся, как ты понимаешь, близкими к катастрофе. Ты знаешь, народ в наши края в настоящее время не слишком рвётся, а тут - это письмо... м-м-м - с фотографией. - Тело главного врача перегнулось через стол, и его рука пододвинула конверт на половину стола сидящего визави Бориса, который не стал развлекать себя долгим извлечением бумаг из него, а просто вытряхнул почти всё содержимое конверта на полированную столешницу. Перевёрнутую лицевой стороной вниз фотографию, он пока не стал рассматривать, начав первым делом знакомиться с копией присланной трудовой книжки, не найдя, правда, в её записях ничего экстраординарного, кроме однажды исполненной смены места работы за два года общего стажа претендентки в операционные сёстры его отделения. С отделенческими кадрами у него, как и во всей больнице, - тоже были проблемы, которые он не стал бы называть катастрофичными, но и они не сулили ему безоблачного существования в грядущий период летних отпусков. Одно штатное место в своём отделении, тем более - в операционной, он, пожалуй, был бы не против считать вакантным. Подумав таким образом, он задумчиво перевернул лежащую перед ним на столе фотографию, и тут же, вроде главного врача, протяжно выдохнул: у-у-у-у!
- Ну? - Этот короткий вопрос был адресован Борису.
- Где, Миша, ты её снял? - Вопрос был резонным, потому что в отделы кадров личных фотографий не принято присылать, тем более таких, - как эта. На фото была изображена девушка в пляжном бикини, поза и сам внешний вид которой вызывали сомнение: по тому ли адресу было доставлено письмо хозяйки фотографии, и не перепутала ли девушка больницу с фирмой, занимающейся поиском претенденток в фотомодели. Идеальное сложение тела молодой женщины было подчёркнуто пляжным фоном: с накатом волны, разбивающейся о прибрежную скалу, и белеющего на горизонте корпуса корабля. С этим проблем не было. Проблема была в том, что качественное цветное фото было испорчено фломастером, которым лицо девушки было изуродовано небрежно пририсованными усами, и бородкой. Борис резонно предположил, что вызывающая сомнения фотография - это чей-то розыгрыш, которых был и сам не чужд, временами, ими разгоняя скуку длиннющих северных зим. Свой вопрос, только что заданный приятелю, он задал просто так - тоже не придавая ему серьёзного значения. Он знал о том, что главный уже два года сидит на месте, и отпуск свой планирует отнести только на следующий год.
- Сам вижу её впервые! - Ответ главного был вполне серьёзен. Он не поддержал игривого тона приятеля, и теперь уже с самым задумчивым видом вновь плеснул в бокалы очередную порцию коньяка. - Ты с письмом успел ознакомиться? Если нет, - загляни в конверт. Там оно должно остаться.
Борис ещё раз, и уже более внимательно, стал разглядывать фото особы, осмелившейся на лишенный тривиальности поступок, и на этот раз лицо девушки показалось ему чем-то знакомым; будто некогда видимым им, причём, неоднократно. Оторвав свой взгляд от фото, он не стал оттягивать удовольствия от предполагаемой разгадки сути столь необычного согласия претендентки в новые сотрудники их районной больницы. Общий тон письма не был чем-то необычным, и ни сколько не напоминал игривого содержания фотографии, хотя, если отнестись к тому и другому, как к единому целому, фото могло стать необходимым дополнением к деловому, и, в целом, вполне корректному письму, в котором не виделось даже намёка на что-либо вульгарное, если иметь в виду, что сама фотография ни коим образом не предназначалась администрации больницы, главным в которой был Михаил.
- Розыгрыш! - Кратко резюмировал Борис, если не само письмо, то дополнение к нему, которое так и осталось лежать перед ним, совершенно невольно продолжая притягивать его взгляд. - Соглашайся, Миша: стол и стул в твоей приёмной - пустуют, но не вздумай предлагать эту мамзель в моё отделение. Не возьму! Не возьму потому, что насест в моём курятнике занят девочками, у которых самой лучшей частью их тел: являются руки и головы, а у этой - жопа и титьки, которые она так охотно демонстрирует, надеюсь, не с целью охмурить тебя, или ещё кого-либо другого. Это фото сугубо личное, и попало оно в конверт, как мне кажется, почти случайно, или не без помощи завистливой подруги. Надеюсь, ты своё фото к приглашению на работу - не прилагал? (Позднее выяснилась полное совпадение мнения Бориса в части причины попадания злополучной фотографии в конверт)
- Ты с ума сошел, Боря! Я привык обходиться без секретарши, а появление в приёмной - главный подтянул к себе конверт, и глянул на его лицевую сторону - Лидии, боюсь, вызовет массу кривотолков, и не только в нашей больнице.
- Ты давно стал обращать внимание на чьё-то мнение, кроме мнения райкомовских баб? Эти, естественно, почешут твои бока языками, - и заткнутся. Сами были такими, и большинство из них с секретарш начинали свою карьеру. Не облезли, - как видишь. - Влив в свой рот очередную порцию коньяка, Борис снова погрузился в детальное изучение лица весьма привлекательного объекта, продолжавшего лежать перед ним на столе. - А эта - ничего себе старушка, - смотрится отлично. Бери к себе в приёмную - и, надеюсь, ты не пожалеешь. Кстати, Миша, я почти уверен, что эту твою Лиду быстро приберут к рукам райкомовские деятели, которые падки до такой клубнички.
- На себя, трепло, посмотри сначала. Тоже мимо юбки даром не пройдёшь без того чтобы своими глазами женщину не раздеть.
- Ты вот что, Миша, лучше скажи, где Мартель добыл. В наших магазинах я его ещё не видел. - Ушел от Борис от правильной, в общем-то, оценки своих привычек, сформулированных главным врачом, и переведя разговор в иную плоскость.
- Прибедняешься, но - зря. Через неделю, к твоему дню рождения я тебе подарю бутылку такого же коньяка, который для тебя мною уже заготовлен. Мир, как ты понимаешь, не без добрых людей, которые водятся даже в нелюбимом тобою райкоме партии.
- С этого и надо было начинать, а не провокационные фотографии мне показывать. - Борис оттолкнул в сторону Михаила все бумаги, включая и фотографию, по которой вновь скользнул глазами.
Деловая часть разговора, если суть его сводилась к обсуждению весьма необычной фотографии молодой женщины, к этому моменту закончилась, как и сам рабочий день, что полностью освобождало эту пару от забот прошедшей недели. Торопиться домой ни тому, ни другому - не хотелось, и они продолжили беседу на полностью отвлечённые от работы темы, заодно напомнив друг другу о скором наступлении весны, с семейными вылазками на пикники. Борис и этого удовольствия был лишен, поскольку его жене давно уже надоел и север, с его сезонными забавами, и работа супруга, заменившая ему семейный уют, и вечные разговоры о больных, об операциях, о нуждах больницы, короче, - надоело ей всё, чем он жил. С тем, она ещё год назад уехала в Ленинград, якобы, на лето, но, как выяснилось вскоре, - навсегда, о чём и уведомила, теперь, уже бывшего, своего мужа. Борис побег своей супруги прокомментировал одной короткой фразой: с глаз долой, - из сердца вон, чем и поставил точку в семейном вопросе, тем более, что Галина, его, - теперь уже бывшая супруга, обрастать детьми прежде не захотела, желая посвятить свою жизнь живописи: странному смешению пятен акварели, композиционных решений в которых найти было вовсе невозможно, о чём говорили и сами названия её художественных поисков: "Сны", "Ужасы", "Адский огонь", и т.д. Получив от Галины уведомление о своём желании расторгнуть их, как она написала, "затянувшиеся семейные отношения", Борис сгрёб все измазанные краской альбомные листы, и отправил их бандеролями бывшей супруге, сопроводив свои ей послания ядовитым советом: пристроить эти "живо - письки" в Лувр, галерею Уффици или Прадо. Ни слова благодарности ему в ответ, от Галины - не последовало. Теперь, он был свободным человеком, испытывавшим, однако нечто вроде комплекса этой самой свободы, которую он, в моменты находившего на него откровения, называл комплексом ненужности. Семейная чета Михаила и его жены, с парой детей-подростков, отныне была надёжной бронёй его ущербного быта, только время от времени разбавляемого коллективными посиделками с девочками "хирургического профиля", и с их мужьями, с которыми он изредка выбирался на охоту, или рыбалку.
Сдвинутые в его сторону бумаги, Михаил стал укладывать в пустой конверт, оставив на столе только вызывающее фото молодой женщины. Пока он укладывал в конверт бумаги, лицевая часть конверта была обращена в сторону Бориса, лицо которого всем своим видом изображало трудную попытку что-то вспомнить, а его глаза, упиравшиеся в блестящую от лака столешницу, только на мгновение оторвались от пустого созерцания её, с тем, чтобы проследить за действиями рук Михаила.
- Стоп, Миша, дай-ка мне ещё раз этот конверт!
- Держи! - Недоумённый взгляд Михаила проследил за рукой своего друга, который почти выхватил из его рук конверт с письмом.
- Я знаю, как попало это фото в конверт, и знаю Лиду, приславшую письмо! Плесни ещё коньячку, а я тебе кое-что расскажу по поводу этого письма, и про то, с чьей, скорее всего, помощью попала в него фотография.
- Ты, часом, с ума не двинулся, Боря? Тебе не кажется, что автора письма, даже если он живёт в родном тебе городе, ты знать не обязательно должен? Ошибка, по-твоему - исключена?
- Исключена полностью! Я сначала не обратил внимания на адрес корреспондента, и на её фамилию. Эта девушка - моя соседка по лестничной площадке, и с нею, как и с её родителями - я знаком почти двадцать лет; с тех пор, когда она ещё ходила в детский сад. На моей свадьбе, кроме моих родителей, да пары приятелей, бывших на ней с моей стороны, была и семья Лиды, с нею самой. Остальные гости были друзьями Галины, и мне они были почти не знакомы. Лида тогда была подростком - этаким "гадким утёнком", на которую мне не приходило в голову обращать своё внимание. Полтора десятка лет возрастной разницы - этому способствовали. И, вот... - как видишь. Галина, судя по всему, вхожа в их дом, и это испоганенное фото попало в конверт, думаю, не без её участия, о чём свидетельствует и адрес, написанный её рукой. - Борис замолчал, надолго вновь уставившись взглядом во вновь оказавшуюся перед ним фотографию.
- Что-то похожее на детектив - эта твоя история, и что теперь мне делать с этим письмом?
- Соглашайся на вызов!
- А ты - таки последовательная скотина, Борька. Похоже, ты уже закусил удила, и что на это скажут твои девочки - тебя уже не интересует. Может, мне ей свою приёмную предложить?
- Обойдёшься без секретарши, как обходился без неё раньше! - Оба дружно хохочут, довольные друг другом, и некоторым разрешением проблемы.
Всё, что произошло дальше, имело в некотором роде банальное продолжение, варианты которого тысячекратно описаны в рассказах, романах и повестях, особенно, Советского периода, все проблемы которого повторялись, иной раз, с буквальной точностью, меняя, разве что, только место его воспроизведения. Оба участника обсуждения новой кандидатуры в штатные работники больницы, своевременно забыли спросить о её семейном статусе, и вспомнили о своей промашке слишком поздно. Михаил Антонович отправил письмо по адресу девушки приславшей запрос о приёме на работу. Спустя месяц, главврач едва не испытал шок, увидев стоящей у дверей административного корпуса молодую женщину, чем-то похожую на ту, - с фотографии, в ногах которой стояло два больших чемодана, а за её спиной стоял молодой мужчина, и тоже - при чемодане. У главного врача свободного жилья для работников больницы - не было, и в обозримом будущем, до случайного убытия кого-либо из старых работников "на материк", исполком, из новых жилищных фондов, тоже ничего не мог гарантировать: не только медицинским работникам среднего звена, но, даже, и врачам. От этой мысли, у главного врача лысина под шапкой мгновенно вспотела. Только теперь он вспомнил о том, что в день отправления вызова этой женщине на работу, он заручился только устным обещанием председателя исполкома предоставить необходимое ей жилище, но не настоял на выдаче гарантийного письма под это обещание. Чуть легче он почувствовал себя тогда, когда увидел, что мужчина, только что стоявший рядом с женщиной - покинул её, удалившись со своим чемоданом в направлении исполкома. Уходя, он пожал женщине протянутую ею руку, что муж делать ни в коем случае не будет, и это слегка приободрило главного врача, немедленно пригласившего женщину пройти следом за ним в кабинет. Михаил Антонович был галантен, и, пропуская женщину в двери здания, забрал у неё из рук оба тяжелых чемодана. Едва дверь кабинета за вошедшей женщиной закрылась, Михаил Антонович тут же стал набирать номер телефона хирургического отделения, попросив старшую сестру пригласить к нему в кабинет Бориса Владимировича, по неотложному, как сказал он, делу. Фамилия, имя и отчество заведующего хирургическим отделением, прозвучавшее в кабинете главного врача, у посетительницы вызвало мгновенную реакцию, отобразившуюся на заалевшем лице, которая не осталась незамеченной хозяином кабинета, тут же склонившего над столом лицо, чтобы скрыть на нём внезапно пробежавшую улыбку. Борька, похоже, пропал, - подумал главный врач, и тут же в его голове созрел коварный план, который должен был решить сразу две проблемы: административную, - свою, и личную - уже Бориса. С тем он и стал ожидать появления в своём кабинете приятеля, для полноты грядущего эффекта, предложив посетительнице снять с себя верхнюю одежду, утомительную для пребывания в жарком кабинете. Повесив на вешалку пальто посетительницы, он оглянулся, и убедился в том, что его ход с раздеванием её - был верным ходом. Женщина была, куда как хороша. За дверью послышались шаги, после чего дверь распахнулась, и в кабинет вошел Борис, который мимоходом кивнув, вместо приветствия, главному врачу, сразу подошел к немедленно поднявшейся со стула посетительнице, лицо которой вновь покраснело. "Здравствуй, Льдинка!" - Поцелуй в щеку, с последовавшим за этим внимательным заглядыванием в глаза девушки: "Не забыла меня?", и короткий ответ, сопровождаемый кивком головы: "Нет!"
- Похоже, вы действительно давно знакомы?
- Я же говорил вам, что только при рождении её не присутствовал, и мы даже целый месяц жили вместе - у меня в доме; так ведь? - И новый кивок головы девушки, в котором она спрятала застенчивую, но счастливую улыбку, невольно появившуюся на её лице.
- Михаил Антонович, - обратился к главному врачу Борис, - я знаю, что проблема с жильём для Лиды - нынче не разрешима, и, если Лида не будет против этого, я могу предложить ей мою квартиру, имеющую две комнаты. В одной из них вполне официально она может быть прописана. Впрочем, что она сама скажет по этому поводу, - решать ей.
- Я согласна! - едва различимым голосом, произнесла посетительница, и рот главного расплылся в довольной улыбке.
- Вот и решена одна проблема. А кем, Лида, вы хотите работать у нас, и в каком отделении?
- В хирургии, если можно, - в операционной.
- Борис Владимирович, похоже, вы опередили меня, нарушив порядок приёма на работу. Это так?
- Опередил, Михаил Антонович, но не мог же я отпустить близкого мне человека в "свободное плаванье" по другим отделениям больницы, если я имею собственные виды на неё в своём отделении.
- Насчёт ваших "собственных видов", - мы с вами поговорим потом, а пока пусть Лида пройдёт к кадровику, и займётся оформлением на работу... в ваше отделение. По поводу вас, Лидия Николаевна, я сейчас позвоню заведующему отделом кадров, а вы, Борис Владимирович, побудьте пока в моём кабинете. - Едва дверь за девушкой закрылась, главный с удивлением уставился в лицо Бориса, так как у него вызвало недоумение его упоминание о том, что некогда Борис жил вместе с Лидой, которой только недавно исполнилось, судя по документам, двадцать два года. Главным так и был сформулирован вопрос, обращённый к приятелю.
- И когда, Боря, ты стал жить с Лидой? - позволь у тебя узнать. Ведь, насколько я знаю, свой последний отпуск в Ленинграде ты провёл семь лет назад, и оттуда ты привёз с собой Галину. Ведь так? Сколько же лет было Лиде в пору твоего с нею совместного проживания?
- Пять лет ей тогда было, Миша, а жила она у нас в доме потому, что мама её в это время лежала в больнице, где была срочно, и не очень удачно оперирована, отец же Лиды, - он моряк, появился в своём доме месяца через три, после выписки жены из больницы. Я тогда был на последнем курсе института, и довольно часто дежурил в больнице, подрабатывая на свои карманные расходы. Именно в это время детский сад был закрыт на карантин по какой-то инфекции, и моя мама время от времени, Лиду брала с собою в библиотеку, где она работала, а, иной раз, и я прогуливал из-за неё свои занятия, выгуливая Лидку в ботаническом саду, постоянно отогревая её замёрзшие лапы у себя за пазухой. Оттуда и её прозвище, которое ты услышал от меня сегодня: "ледышка". Если не ошибаюсь, и в медицинское училище она поступила благодаря моему влиянию на неё, возможно, и по детской любви, признание в которой я услышал от неё в день женитьбы на Галине. Я тогда пошутил, что не всё ещё у нас потеряно; надо, мол, ей только немного подрасти до своего совершеннолетия. Не исключаю того, что самой Галине она высказала нечто похожее на то, что некогда сказала мне в день свадьбы, а та, чисто по-бабьи, решила отомстить нам. Чуть более полугода назад Лида, её мама и Галина вместе отдыхали на Чёрном море, и снимок, - тот, что мы с тобою видели, сделала Галина, но никогда не показывала его самой Лиде. Письмо же, как она сказала Лиде, она "попутно" завезла на почту. Вечером того дня, когда ты меня познакомил с письмом Лиды, я сам написал ей письмо, которым кое-что ей объяснил. Я знал, что она должна была прилететь сюда в ближайшие дни, но тебе об этом, боясь сглазить, не говорил. Ничего на ближайшее время я не загадываю, а сейчас, надеюсь, что всё разрешится само собою, с помощью самой Лиды.
Оставив вещи Лиды в кабинете главного врача, с нею вместе Борис Владимирович прошел в своё отделение, где познакомил своих сестёр с Лидой, представив её как свою двоюродную сестру, на что старшая сестра вполголоса добавила: "похоже, однако, - троюродная", чем вызвала довольно ехидный смех остальных сестёр, и яркий румянец на щеках Лиды. Борис примирительным тоном осадил ехидство сестёр, в свою очередь, назвав их самих "троюродными", Лиду же, вновь возведя в двоюродное родство. Таким незамысловатым способом он временно потушил могущие возникнуть несвоевременные разговоры о степени родства его и Лиды. Как бы там ни было, секрет родства этой пары, - оказался секретом полишинеля, который был раскрыт уже через неделю, - сразу после подачи ими заявления в ЗАГС, которое позволило старшей сестре отделения вновь прокомментировать это событие, как эпохальное: "Отныне, только ЗАГС может подтвердить родство брата и сестры, если они не являются близнецами".
С детьми у этой пары, как мне известно, - теперь всё в порядке. Их двое.