Аннотация: Здесь и впрямь есть обещанная сентенция.
Дарю от всего сердца Ольге Фост.)
- По абсентику? - Мрачновато спросил Карл. Он перенес, снес и унес куда-то, когда-то, давно, тяжелейшее бремя. Все детство его дразнили и обвиняли в краже кораллов. Вы полагаете, нет, вы что, всерьез полагаете, что это может пройти даром? Это только звучит даром, а пройти - нипочем не пройдет, и тщетно уступать ему дорогу. Слово "абсентик" как-то странно уживалось с его непреходящей мрачностью.
- Разумеется! - Весело и беспечно провозгласил Измаил, бывший, кстати сказать, хозяином дома, где Карл предложил хозяину освежить мысли хозяйским же абсентиком. - По абсентику! По абсентищу! - И услужливо подвинул Карлу вазочку с засахаренными мексиканскими кактусами, откушав ломтик которых можно было слетать в Гималаи, не поднимая... Нет, не понимаю. А, не вынимая, да, так вот, не вынимая зада из кресла.
- Не терплю сахарок, - еще мрачнее сказал Карл, наливая себе в высокий бокал абсент, чистый и, как он и говорил, без сахара. - Сахар уничтожает половину оттенков любого верного воздействия на организм. - И молча съел маленькую шоколадку. Горький шоколад, вы уж не подумайте чего!
- Да, я помню, - опомнился Измаил и подвинул Карлу вазочку с мексиканскими грибами. Карл посмотрел на Измаила с благодарностью и быстро набил рот предложенным угощением. Затем так же быстро встал и вылил в себя, а иначе и не сказать, я пытался, но у меня не вышло, так вот, вылил в себя абсентище, закрыл глаза, словно вслушиваясь, не началось ли еще таинственной метаморфозы зеленой феи абсента, души поэта (Карл зачем-то, словно мало ему было травмы детства, купил на распродаже душу поэта, но таланта покупать не стал, и, скажу по секрету, правильно сделал) и мексиканских грибов.
Измаил был намного проще и в поведении, и в переживаниях. Душу он давно и по очень, я бы сказал, сходной цене, продал. Сказал бы, да не скажу. Не хочу. Так вот, с тех он пор он был бесконечно счастлив, весел, общителен и даже склонен к некоторой дозе гротеска во всем. Он выпил абсентику, прошедшего сложный путь сквозь сахарный песок кубинского происхождения и смешавшегося с водой. Не успев поставить порожний бокал на стол, он обратился ко все еще стоящему, как столб, Карлу: "А вы что же не пьете?" Карл не смог не признать всю справедливость обращенного к нему мягкого укора и тут же налил второй бокал абсента и вылил, на сей раз, как не в себя.
Затем в столовой некоторое время слышалось только: "А вы что же не пьете?" и бульканье. Потом был сделан перерыв, и друзья некоторое время молча жевали мексиканские грибы.
- На душе просто парение, у меня предчувствия, что сегодня что-то произойдет! - Восторженно сказал Измаил. Восторженность его была, пожалуй, единственным положительным моментом во всем том шабаше и хаосе, который следовал всегда за этой самой восторженностью.
- Надо бы привязаться к креслам, - еще более мрачно сказал Карл.
- Вы не поверите, - начал было Измаил, но Карл еще более мрачно молвил: "Поверю".
- Да? - Обрадовался Измаил, - так вот, я хотел предложить то же самое!
- И что же может нам с вами помешать? - Еще более мрачно спросил Карл.
- А ничего! И никого! - Уверенно крикнул Измаил, осмотревшись и поглядев даже под стол.
- Человек! - Крикнул он, щелкнув пальцами так, что вывихнул три из них. В дверях образовался, казалось, прямо из пола (на самом же деле, из потолка) трехметровый негр в лиловом тюрбане, желтой ливрее и красных штанах. На ногах у него были небольшие лыжи. Нет, ботинки у него тоже были, но он не искал легких путей и всей возможной обуви предпочитал лыжи. Без ботинок, если кто будет так настырен, что примется вас расспрашивать. Ничего не спрашивая, он молча вправил Измаилу пальцы. Тот даже не поморщился.
- А привяжи-ка, индус, нас к креслам, да попросторнее и поживее, - еще более мрачно сказал Карл, но Измаил знал, что Карл постоянно забывает - негр слушается только его, Измаила. Потому, дав Карлу чуть поостыть, сказал сам то же самое. Негр привязал их чудовищной толщины канатами к тяжелой викторианской мебели и вышел, как и не было его.
- Теперь мы в безопасности, - сказал Карл еще более мрачно. - Я ведь рассказывал вам, чем закончились наши изыскания в позапрошлый четверг?
- Я прекрасно помню, что нас отправили в участок и проявили к нам там участие, мой друг, - мягко сказал Измаил, - но вы, увы, мне этого еще не рассказывали.
- Ну, так слушайте, - сказал Карл еще более мрачно. Часа четыре он вел свое повествование, которое Измаил слушал с чрезмерным вниманием. И тот, и другой при этом задумчиво жевали гашиш и рассеянно курили чарс.
- Ужасная история! - Искренне воскликнул Измаил, выждав ровно пятнадцать минут после того, как Карл, наконец-то, заткнулся. Он знал, что Карл имеет привычку помолчать после рассказа, а потом еще что-то сказать. Обычно молчал он минут тринадцать с половиной, но Измаил решил подстраховаться. Но Карл, оказалось, изменил привычке, как вчера, после полудня, он дважды изменил Родине, в чем раскаивался. Он молвил, еще более мрачно: "И вот потому-то, друг мой, я и посоветовал нам. Вам. Нам. С вами. Нам с ними. Вами и с ним. Привязаться к мебели. Хороши бы мы были, если бы не вынесли урока из позапрошлого четверга!"
- Ах, как хороши! С лимончиком, чуточку масла, корицы и крупный клубень имбиря - что может быть лучше? - Восторженно вопросил Измаил.
- Ничего, - согласился Карл еще более мрачно.
Помолчали.
Карл равнодушно взял было с книжного шкафа книгу, но, поймав себя на этом самом равнодушии, аккуратнейшим образом вернул книгу на место. И всему этому, кстати, аккуратности и честности в общении с собой, нам следовало бы у него поучиться.
В дверь кто-то начал неистово стучать, а точнее, бить, судя по грохоту, бревном. Помимо тяжких, методичных ударов, медвежье рыканье обрушилось, казалось, со всех сторон на тихую и сонную улочку.
- Кто бы это мог быть? - Поинтересовался Измаил, достав четыре маленькие серебряные лопаточки и склянки с порошками кокаина и героина.
- Уверен, что это Исабель, - еще более мрачно отвечал Карл.
Снова помолчали.
В дверь били.
Стекла по улице дрожали от ужасного, низкого рева, настолько ужасного, что с трудом верилось, что его может издавать кто-то по имени Исабель. Каждый раз такая мысль приходила в головы всем, хотя все прекрасно знали ответ.
- Я знаю ответ, но мне все равно интересно, как такое имя досталось такому существу! - И Измаил не врал и не хотел сделать приятное другу, дав тому возможность сказать что-то информативное. Он и в самом деле хотел снова и с удовольствием, лишь слегка уступающим первому прослушиванию, услышать эту захватывающую историю.
- В мальчике с рождения, помимо бороды до колен и трубного голоса, было столько мужского начала, столько брутальности, что родители в панике, чтобы добиться хоть какого-то равновесия, назвали его Исабель. Им это показалось здравой идеей. И ключнице их, представьте себе, тоже.
- Мудро, - легко согласился Измаил с родителями Исабель и невольно с ключницей, - а что, помогло?
- Ни черта оно им не помогло, - еще более мрачно отвечал Карл. Помолчали. В дверь продолжали долбиться, и можно было только вчуже позавидовать умению некоторых находить столяров и плотников.
- От таких ударов, - одобрительно заметил Измаил, - уже упали бы ворота Трои!
- Не сомневаюсь, - еще более мрачно сказал Карл и сунул в рот пригоршню разноцветных таблеток-спидов. Измаил последовал его примеру и скоро они начали так рваться из кресел, неважно куда, абы куда, абы зачем, что даже через муть абсентища, грибов, чарса, гашиша и спидов, Измаил не мог не изумиться предусмотрительности своего друга.
- А вот если бы мы были непривязаны? - С восхищением спросил он Карла, - представляете, чтобы началось? Да мы бы начали с того, что открыли бы Исабель! - Новый ужасный удар сотряс дом.
- Да, много было бы проблем, - еще более мрачно согласился Карл, - кстати, велите папуасу послать, наконец, Исабель в задницу.
- Эфиоп! - Нежно крикнул Измаил, звоня в малахитовый колокольчик, в чем не было нужды дважды. Во-первых, его не было слышно, во-вторых, упомянутый эфиоп уже давно стоял у его кресла.
- А вот пошли-ка ты, голубчик, Исабель в задницу! - Крикнул Измаил и счастливо расхохотался. Карл стерпел. Помимо вечной мрачности, это человек обладал терпением дикаря, как выразился однажды об одном дикаре наш с вами Джек Лондон. Это писатель. И, чтобы повергнуть вас в окончательный шок, прибавлю. Он не английский, как можно было ожидать, писатель, а американский.
Вот так.
Эфиоп, поклонившись, необычайно проворно зашаркал лыжами к дверям. Друзья услышали, как тот молвил ужасным фальцетом: "Господин Исабель, мне велено послать вас в задницу!"
- Ну, и что ты тянешь, дурак?! - Страшный бас заставил подпрыгнуть фарфоровый сервиз в буфете. - Велено, так посылай, а то что я тут стою, как дурак?!
- Идите в задницу, господин Исабель, эсквайр и сэр, - все тем же ужасным фальцетом, но с большой чопорностью сказал эфиоп.
- Вот, видишь, как все было просто, дурак? - Вновь прогремел сварливый бас, - нет, тебе надо было тут церемонии разводить! Все, я ушел. Пока!
- Всего доброго, сэр! - Ужасным фальцетом и все так же чопорно проорал эфиоп.
Стало тихо.
- А я вот задумался, - начал было Измаил, но Карл воззрился на него в таком ужасе, что Измаил опомнился и уточнил: "Мелькнула тут мысль". Карл сразу успокоился и стал привычно еще более мрачен.
- Так вот, мелькнула мысль завести в доме канадского бобра, - поделился Измаил, - то-то радости будет детишкам!
- Каким детишкам? - Спросил Карл еще более мрачно.
- Да без разницы, каким, - щедро, но с некоторой долей беспечности, махнул рукой Измаил, - ведь детишки вечно чему-то радуются, даже если знать не знают, что я заведу себе канадского бобра! Одно меня смущает - как бы бобер не начал грызть мои мебеля! - Молвил он. Видимо, это и впрямь его тревожило, раз он позволил себе такое просторечие.
- А вы уравновесьте его ослом, что тут поделать-то еще. Пусть себе борются, - сказал Карл еще более мрачно. Измаил согласно кивнул.
Помолчали.
- А позвольте, господин Карл, порадовать вас понюшками! - Вспомнил Измаил свои хозяйские обязанности.
- Вполне, - немного невпопад отвечал Карл еще более мрачно.
- Вот! - Измаил протянул Карлу уж упоминавшиеся ложечки, - в левой кокаин, в правой героин! - Пояснил он. Но Карл отчего-то проявил крайнюю степень упрямства.
- А у вас что? - Спросил он еще более мрачно.
- То же самое, - несколько опешил Измаил. Да, я забыл сказать, что его кресло было укреплено на широченной спине ломового битюга, который тоскливо жевал листья конопли, так что употребленный мною термин "опешил" взят вовсе не с потолка!
- Вот так и всегда, - сказал Карл еще более мрачно. - Нет уж. Мы пойдем другим путем, как говорил один русский по фамилии Крупский, когда его родного старшего братца за попытку цареубийства удавили, как кота.
- Но мы же привязаны, как же мы пойдем? - Остолбенел Измаил.
- Смело, - сказал Карл еще более мрачно.
- Ну... Я могу, наверное, привязать ваше кресло посредством папуаса к моему коню, но, мне кажется, хотя, может так действует остывший чай с утра, что вы имели в виду нечто. Нечто другое.
- Именно, - подтвердил Карл еще более мрачно, - я выражался образно. Вы так и нюхайте, как держите ложечки, а я поменяю их местами.
- Блестяще! - С искренним восхищением воскликнул Измаил.
- Не спешите радоваться, мало ли, что может быть! - Сказал Карл еще более мрачно, но от задачи, поставленной самому себе, не отступил. Послышались алчные вдохи.
Помолчали.
- Ну, как вам, мой друг? - Спросил раздираемый любопытством Измаил, глаза которого уже смотрел в разные стороны, один восторженно, а второй решительно.
- Не пойму. Видимо, не уловил всей тонкости, - сказал Карл еще более мрачно, - и виноват в этом крыжовенный пирог, что мы с вами съели за обедом.
- Да, - печально согласился Измаил, - я всегда не доверял крыжовнику. Подумаешь, ведь ягодка совсем, а представьте себе, позволяет себе походить на целый арбуз, который, как мне известно, ягода! Ягода, ягодка. Да, тут добра не жди. Нет, не жду. - Измаил погрузился в пучины диалога с самим собой. Он спорил, ораторствовал, впадал в витийство, а порой в откровенное шутовство, он был многолик, не побоюсь этого слова. Причем тема обсуждения давно уже ушла от крыжовника.
- Я понял, что надо сделать, - внезапно перебил его Карл еще более мрачно, - надо повторить.
- Гениально! - Вскричал Измаил.
Повторили.
- Нет, я понял только теперь, - сказал Карл еще более мрачно, - надо поменять ложечки местами и мне, и вам! И так будем менять до тех пор, пока не придем. К истине.
Долго слышалось в столовой тяжкое надрывное дыхание, чихание и кашель и, наконец, откинувшись в кресле, Карл еще более мрачно потребовал: "Опиума! Нельзя терять драгоценное время!"
- Нет, этот человек не перестанет меня удивлять, - сказал, покачивая уважительно головой, Измаил, протягивая, не глядя, в пустоту руку. В нее тут же была вложена эфиопом, одетым на сей раз в китайском стиле (правда, он перестарался с белилами) трубка, а Измаил передал трубку Карлу.
Тот глубоко затянулся трубкой, поднеся ее к лампе, поданной вездесущим папуасом и навзничь, вместе с креслом, рухнул на пол. Никого это ни нам миг не смутило.
- Да, - помолчав, сказал Измаил, - вот это отдача у этого опиума! Как из ружья!
- О какой вообще наркотической зависимости, о которой все уши нам прожужжал ваш приходящий доктор, может идти речь, если ты сам твердо решаешь, когда и что принимать? Когда курить чарс, а когда опиум, когда нюхать героин, а когда кокаин, в котором часу жевать мескалиновые грибы и так далее? Какая зависимость, что за бред, если ты сам властно контролируешь все процессы?! Полноте вам, - еще более мрачно донеслось с пола, где лежал в кресле Карл.
- Шампанского, черт вас всех раздери! За такую сентенцию можно пить только шампанское! - Вскричал огненный от восторга Измаил.