Но то, что той осенью тихо шагало рядом с тобою и мной
Не подходило под мерки "порядочно и непорядочно", "плохо и хорошо",
"Прилично и неприлично" - а просто тихо шло рядом,
Постепенно став самым хрупким, самым хрустальным моментом
Моей сегодняшней памяти...
А ты помнишь, как я, такой гордый, отпетый, весь на актерстве, неотразимости и кураже
Вдруг спросил, как дурак: "Можно, я тебя поцелую?"
А ты негромко, как и всегда - негромко, понимаю теперь, что еще и тактично,
Сказала, что об этом не спрашивают. А потом
Разрешила.
А еще через два часа сама спросила о том же самом.
Ты помнишь?
Я помню каждое слово и каждую глупость,
Что я тогда успел и сказать, и сделать.
Я улыбаюсь. Тогда я действительно - был.
А ты знаешь... Даже тогда я уже умел
Чуять судьбу - и не ошибаться. И не ошибся.
И еще. Я так и не смог найти слова
Для того, что меж нами было
Тогда, на стеклянном осеннем
Листе.
А помнишь, тогда с опаской ко мне
Относились твои подруги?
Я уже тогда был очень талантлив в умении быть чужим.
Хочется кружку чифира, початую пачку "Примы", ночь за окном, октябрь, распахнуть окно, стекло у которого было тогда разрисовано восковой свечкой и увенчано надписью "Выход", вдохнуть сырую прохладу и крикнуть, чтобы эхо ударило по кирпичным ущельям: "Стира!"
Я помню это странное
"Ничего", что порою крепче любви.
А через пятнадцать лет я тебя полюбил.
Как никого не любил и не буду любить в этой жизни, сколько бы там ее еще не осталось.