Ледяная Соня : другие произведения.

На сатиновых крыльях

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ девушки о двух птицах бескрылых, что мечтою о небе живут, и о трагическом событии из её прошлого. Да, масса моментов перекликается с рассказом "Светлая ей память", но всё-таки общий тон я экспериментально попыталась задать совсем иным. Да и построено это на обрывочных вдохновениях - отдельное спасибо за них Мельнице, Flёur, Маше Badda Boo, Принцессе Ангине и прочим причудливым русскоязычным исполнителям. И нет, "Мост в Терабитию" тут весьма косвенен, несмотря на более чем значительное сходство. Оно больше ушло в "Закрытый космос", чем сюда.
   В детстве я никак не могла понять, почему мой зодиак - дракон. Ведь я всегда любила птиц. Меня восхищали и очаровывали абсолютно все пернатые создания, будь то огромный орлан или маленький воробушек. А покрытые сверкающей чешуёй бездвижные изваяния из бронзы совсем не вызывали симпатии. Даже мой маленький тотем, сделанный на заказ, с фотографии. По правде сказать, драконыш получился совсем на меня не похож, скульптор угадал разве что с глазами, а всё остальное меня страшно нервировало: чересчур большие уши, нелепые крылья, совершенно не пригодные для полёта, хвост ему и вовсе завязали узлом - а это больно, между прочим... Я даже несколько раз снимала этот тотем с полки и запрятывала глубоко в ящик под столом, так неприятно было на него смотреть.
   А потом, однажды, заинтересовавшись сей темой, прочла справочник и неожиданно для себя убедилась - астрологи были правы. Всех птиц зодиакального цикла символически обобщает легкомыслие и отсутствие привязанности к дому. Они хоть каждый год могут вить новое гнездо на новом месте. Я определённо не такая. Моя комната это крепость, где я чувствую себя в безопасности и где могу хранить всё, что мне дорого, так же, как дракон хранит сокровища в своём логове. Но всё же у птиц и драконов есть кое-что общее: из живых существ они ближе всех к небу.
   Мой подоконник всегда оставался пустым. Я могла часами сидеть на нём, уткнувшись в холодное стекло и разглядывая мир с высоты седьмого этажа. И чем больше я смотрела вниз, тем больше хотелось однажды ночью, втайне ото всех, отворить окно настежь, разбежаться как следует и полететь над спящим городом... Но это было слишком рискованно. Мои мысли были слабыми, я едва-едва могла приподнять себя над землёй - сказывались отпиленные рожки. А мама говорила, что дело не столько в рожках, сколько в том, что я наполовину человек.
  
   Это странно, не спорю, но так оно и есть. Мои родители впервые встретили друг друга в глухом лесу. Это было похоже на сказку: он - отбившийся от группы, потерявшийся турист, она - с детства жившая в этих местах, знающая каждое дерево и каждую тропинку. Они верили в Судьбу, в любовь с первого взгляда. Он души не чаял в ней, восхищался её красотой, разделял её взгляды и мнения. Он говорил, что она особенная, что она полна сюрпризов. Мама, в свою очередь, ценила его внимание и заботу, доверяла ему, не боялась поделиться с ним самыми сокровенными тайнами. Кроме одной.
   Однажды, когда они вместе любовались закатом, он вложил ей в ладони бриллиант, голубой, как её глаза, на золотой цепочке. В тот вечер она решила открыться ему полностью. Она предстала перед ним такой, какая она есть. Он увидел её рога, в своё время жёсткими ободами свитые в маленькие тугие спирали, её хвост. Увидел и стал бледен как смерть, однако не проронил ни слова о своём страхе, и они провели ту ночь вдвоём. Но на следующий день его как ветром унесло. Этот последний сюрприз оказался для него слишком неожиданным. Он навсегда исчез из жизни моей матери, оставив ей в память драгоценный кулон и, как оказалось, меня. От всех вопросов порядка "где мой папа?" и "почему он не с нами?" она отбивалась этой историей.
  
   В школе я всегда была объектом издевательств и обидных шуток. И даже не из-за одной моей одноклассницы, прознавшей о том, что я "нелюдь". Я и без того была странной девочкой. Я носила длинную чёлку, фенечки, кофты с милыми котятами и разные носки, слушала своеобразную музыку. Певцы и певицы с моих любимых пластинок словно и не пели вовсе, а размашистой кистью метафор рисовали поверх обыденной реальности новые чувства. В этих песнях не было сюжета, лишь расплывчатые ассоциации. Даже я сама не могла понять, какую мысль они хотят донести до слушателей, но в этом их прелесть - каждый понимает их по-своему, сообразно тому, что помнит его собственный разум и что творится в его собственной душе. Главное, что эти песни помогали мне бороться с тоской. Тяжёлой, выматывающей тоской, коей была пропитана вся моя жизнь.
   Бывало, я залезала на гараж во дворе, садилась, свесив ноги, на самый край карниза, включала магнитофон и мечтами уносилась прочь. Куда-нибудь, не важно куда, хоть бы подальше, повыше... Мечтами я бежала по городским вершинам, по крышам, резво перемахивая через бездонные пропасти между ними. Ветер устремлялся мне навстречу сильными, густыми потоками, в которых трепетал подол платья, развевались конской гривой волосы, путаясь вокруг гладких и острых проводящих костей. Мечтами они были на месте, целые. Я выпускала рой мыслей из спины и, вытянув их во все стороны жёсткими чешуями, пыталась взлететь. Рвалась ввысь со всей силы, плавно опускалась и продолжала бежать, снова прыгала, подбирая подходящую форму и размер своим крыльям, и в конце концов поднималась в небо... Но это всё было лишь догадками, домыслами. Тогда я ещё не знала, каково это - летать. Но испытать это чувство почему-то очень хотелось.
  
   Мечты получили неожиданное воплощение в тринадцатое лето моей жизни, когда мы снова поехали к бабушке в деревню. Давно я там не бывала. Почти всё изменилось с тех пор, но даже то немногое, что осталось прежним, неотвратимо напоминает о том лете... Деревенские ребята меня не дразнили, но в их компании я всё равно чувствовала себя неловко. Они охотно общались между собой, а меня как будто не замечали вовсе. У них у всех было какое-то предубеждение, что "горожане" скучные и совсем ничего не умеют из того, что умеют они, так что на рыбалку или, скажем, пострелять по банкам из воздушного пистолетика меня никто не звал, а навязываться не хотелось, так что изо дня в день я находила себе занятия самостоятельно.
   Собственно, тем летом не одна я оказалась из числа "горожан". Присутствие этого скрытного мальчишки я обнаружила далеко не сразу. Только изредка можно было наблюдать, как он выскакивает с одного из дворов с доской или фанерной пластиной в руках и бежит куда-то в лес по заросшей, одному ему известной тропинке. Он явно что-то строил там, в чаще, чтобы никто об этом не узнал. Не сразу, но я решилась тайком проследовать за ним и нырнула в дебри, разросшиеся столь густо, что едва ли взрослый человек мог без проблем пробраться сквозь них. Тропинка была не из числа куцых и на всём своём протяжении упрямо шла в гору, подозрительно ровная, как будто колея старой дороги. Когда же кусты наконец кончились, моему взору предстало нечто восхитительное: дорога, как оказалось, раньше вела к дому, ныне заброшенному и оставшемуся без крыши, напротив которого на окружённом буйной растительностью бетонном пятачке лежал самый что ни на есть настоящий планёр. Вот, вот каково оно было - воплощение моей мечты о полёте! Я пришла в восторг и подбежала к нему, чтобы рассмотреть со всех сторон каркас из фанеры, оснащённый сатиновыми мембранами - то ли из простыней, то ли из скатертей, на них были нарисованы фрукты и вазы с цветами. Правда, у конструкции не доставало части крыла.
   - Стой, кто идёт!
   Пацан с криком выбежал из развалюхи и остановился, пройдя всего пару шагов мне навстречу, не то растерянный, не то напуганный, словно я застала его врасплох за осуществлением чего-то запретного. Он смотрел на меня и нервно потирал незагоревшие предплечья, стряхивая с них жгучее солнечное тепло. Я, пользуясь моментом, тоже рассматривала незнакомца. Это был человек, человек из Европы, примерно моего возраста, может, чуть старше, с взъерошенными русыми волосами, сносно одетый, сносно обутый, на шее два амулета - крест и триксель. Интересно, что он делает в наших краях?
   - А ты что тут делаешь?!! - наконец выпалил он, будто услышав мои мысли.
   - Сгораю от любопытства! Это ты сам смастерил?
   - Да. Я на нём улечу.
   Он сказал это, понизив голос и сделав суровое лицо.
  
   Мальчишку звали Алек. Его родители владеют маленьким домиком в этой деревушке, здесь на диких полях они каждое лето охотятся с гепардами. Пардов двое - Баста и Верный - их я часто видела. А вот Аль сюда приехал впервые. У него, как можно было понять с его слов, никогда не было настоящих друзей. В компании приятелей он всегда оказывался тенью, что идёт позади, если ширина тротуара не может вместить всех. И в этом он, пожалуй, был похож на меня. Мы оба были странными подростками, которым общество не предвидело места. Семья и народ избрали для Алека одну веру - он сам предпочёл другую, и при всей той терпимости, коей так гордится современный Континент, он встретил лишь непонимание. Он искренне хотел найти тех, кто его поймёт.
   - Я обязательно улечу, - говорил он, полный уверенности. - Я знаю, много есть народов на Земле, у которых было принято, чтобы мальчишки однажды сбегали из дома и уходили куда глаза глядят, на поиски судьбы. Преодолевая трудности на своём пути и пробуя разные роли, они находили единомышленников и друзей, да и предназначение своё тоже. И мне, если честно, очень такая традиция приглянулась. Жизнь ведь - она итак как одно большое путешествие. Никогда не знаешь наверняка, что принесёт тебе завтрашний день, как за поворотом не угадаешь, гора впереди или каньон, пустошь или озеро... Но я-то хотя бы знаю, куда лететь в первую очередь. К дедушке Мавалу. Он капитан дирижабля, всю жизнь, считай, в небе провёл. Он вееесь мир повидал. Думаю, он мыслит шире, и примет меня таким, каков я есть. Родители даже не верят, что он жив, а я его во сне видел не так давно, совсем состарился дедуля. Надо бы его навестить.
  
   Это странно, возразить не смею, но Алек, видимо, и во мне тоже видел человека, способного понять. Каким-то образом почуял родственную душу. Он всё рассказывал и рассказывал о себе, а я не возражала. Не скажу, что моё мнение полностью совпадало с его принципами, но, помимо всего прочего, касавшегося нас обоих, было кое-что очень существенное, и оно в итоге сблизило нас - мы с ним вдвоём были птицы бескрылы, что мечтою о небе живут. Я предложила Алеку свою помощь в постройке планёра, и вскоре мы пообещали друг другу - полетим вместе.
   Он подробно изложил мне свои планы. Самодельную крылатую конструкцию под гордым названием "Белый орёл" Алек планировал запускать с обрыва за развалюхой. Склон не был отвесным, он зарос кустами, зато от подножия холма простиралось дикое поле, где можно было бы без проблем приземлиться. Вместе мы вырезали из дерева детали, доводя их форму до совершенной гладкости, попутно беседуя обо всём на свете. Чтобы на поляне было ещё веселее, я принесла магнитофон. Сперва ставила что-нибудь известное, общепринятое, а потом рискнула включить свои любимые песни. И они понравились моему другу. Он назвал их целебной музыкой, "лекарством для раненой души". Но разве в те времена я уже была ранена?
   - Что может быть отвратительней земли? - жаловалась я ему, когда мы сидели на стене развалюхи, болтая ногами и разглядывая плывущие над миром фигуры из облаков. - Грязь, которая тысячелетиями слагалась из миллионов гниющих мёртвых тел, и, что самое ужасное, от неё никуда не деться! Она повсюду под ногами, куда бы ты не пошёл, хоть на Край Света!
   - Что может быть восхитительней неба? - отвечал он мне, намеренно переделывая только что сказанные мной фразы, как попугай. - Воздух, что с начала времён слагался из миллионов освобождённых мёртвых душ. И он прекрасен тем, что есть повсюду, как бы далеко ты не полетел, как бы высоко не поднялся...
  
   Близился день первого полёта. Все части левого крыла были прилажены, ещё одна простыня похищена с бельевой верёвки и натянута на каркас. Вырезая контуры мембраны, я оставила маленький лишний лепесток ткани. Из него я сделала кармашек для талисмана. Нет, Алек совсем не боялся лететь, но вот мне почему то не давало покоя некое плохое предчувствие, затаившееся внутри. И я не могла понять, в чём кроется подвох. Уговорила маму съездить на ярмарку, чтобы купить пучок перьев колибри. Хотела, конечно, какой-нибудь покачественней, с блестяшками, в оправе из алюминия, но в итоге остатков моих карманных хватило только на самый простой. Мне даже подумалось, что это перья какой-то обычной местной пташки, выкрашенные в зелёный цвет, но эту мысль я постаралась быстро отбросить. И вот, когда настал этот час и всё наконец было готово, я принесла волшебные пёрышки и вложила их в кармашек:
   - Колибри Изумрудная, как кроны дождевого леса, услышь мою просьбу, благослови полёт этого хрупкого планёра, проведи его сквозь ветра и туманы, пожелай нам удачного взлёта и мягкой посадки!
   С этими словами я достала иголку с ниткой и быстро зашила. Всё, можно лететь. Вдвоём мы взялись за края сатиновых крыльев "Белого орла", впервые сняв его с импровизированного постамента, и понесли к обрыву. Однако на полпути моё внимание привлекло то, что привязной ремень снизу был только один. Ну конечно! Как же я раньше об этом не подумала? Конструкция летательного аппарата подбиралась до того, как мы с Алем познакомились, и потому была рассчитана только на одного человека! А он, видимо, успешно забыл об этом.
   - А он выдержит нас двоих?..
   - Должен выдержать, - заявил было Алек, но мгновением позже тоже осознал всю неловкость ситуации и то, что виновен в её возникновении в основном он, и попытался хотя бы на время её разрешить: - Но сначала я лучше полечу один.
  
   Разум успокаивал меня тем, что принятое решение было наиболее логичным, но вот сердце подсказывало - как-то неправильно это. Мы же обещали лететь вместе! А если что-то пойдёт не так? Я-то ещё сумею приземлиться, но мой друг не такой, как я. Он - человек. Он просто упадёт. Я помогла полётчику взвалить планёр на плечи, он взял его за поручень, привязался, чуть отошёл от края и начал разбег на взлёт. В течение этих двух или трёх секунд меня накрыло настоящей бурей из чувства несправедливости и сопутствующих эмоций, и знаете... Я совершила, по сути, очень большую глупость. Едва ноги Алека повисли над пропастью без опоры, я вздёрнулась со своей позиции, запрыгнула на планёр сверху и, намертво вцепившись в него всеми конечностями, застыла.
   - Что ты... Зачем?!...
   Аль от испуга двух слов связать не мог и просто закричал, хотя, возможно, это я толком ничего не разобрала за диким шумом, заполнившим слух. "Орёл", получив нежданный импульс, пошатнулся и очень быстро заскользил по воздуху вперёд и вниз, едва не снося верхушки кустов. Внутренности в животе сжались в комок и поползли куда-то вверх, а это безошибочно означало, что мы снижаемся слишком стремительно. Действовать надо было быстро: Алек оттолкнул от себя поручень и подтянул ноги кзади, я на крыше тоже откинулась назад. Шум ветра перешёл в жуткий вой, от которого уши рефлекторно прижались - и наступила тишина. Планёр повернулся клювом вверх, перестал падать и замедлился. Встречные потоки воздуха вихрились вокруг меня, щекотали глаза длинными ресницами и играли в волосах. Страх исчез. Я посмотрела вниз: под нами проносились зелёные волны диких трав, зайцы и степные кабанчики разбегались в разные стороны, завидя нашу тень...
   И тут я наконец осознала, что лечу. Вопервой. По-настоящему.
   Сразу же меня пронзила какая-то сказочная лёгкость, радость освобождения от ненавистной земной поверхности. Это чувство охватило меня полностью, пульсируя горячими вспышками в солнечном сплетении. Вокруг было небо, только небо... Не в состоянии будучи удержать в себе ликование души, я издала победный клич, и Алек столь же восторженно вторил мне, и наши звонкие голоса разливались над полем. Хоть мой друг так же как и я наслаждался полётом, не забывал он и об основной задаче: стараясь лучше разобраться в управлении, он наклонялся вперёд и назад, влево и вправо, и "Белый орёл" слушался его. Потом мы приземлились у подножия холма и очень долго затаскивали планёр наверх. Отпраздновали свою победу песнями и благодарностями духам неба за этот прекрасный полёт. Мы пускали по ветру цветочные лепестки. Да, Алек принёс мне белые хризантемы. Именно их он не с проста решил выбрать - эти цветы дарят только лучшим друзьям.
  
   К вечеру того дня самые большие ветра поднялись со своих лёжек и начали неистовствовать над деревней, поднимая шелест в вершинах деревьев и знаменуя большие перемены в погоде. С запада надвигался рокочущий фронт. Он заслонял полнеба, разделив его на синеву и серость, менялся на глазах, обретая всё более грозные формы. Великая небесная стихия показывала себя во всей красе, и нельзя было не восхищаться ей, но делать это хотелось издалека. Я разглядывала приближающуюся бурю из окна своего надёжного укрытия. К ночи она пришла. Засыпать мне пришлось не под привычные крики ночной птицы, треск цикад и песни подвыпившей компании с соседнего двора, а под громовые раскаты, дробь дождя по шиферу и хлёсткие удары веток об оконное стекло.
   В ту ночь мне снился тяжёлый, тревожный сон. Я видела Алека, сидящего на стене развалюхи. Он смотрел вверх, в небо, обёрнутое непроглядной пеленой туч. Рядом лежал его походный рюкзак. Почему он выбрал именно этот ненастный вечер? О чём он только думал тогда, зачем пошёл на такой риск? Он ведь даже ещё не научился как следует управляться со своим планёром... Мгновение спустя он уже был на сатиновых крыльях, совсем один, и ветер нёс его в неведому серу высь, туда, где угрожающе сверкали разряды молний и метались свирепые вихри. Он не боялся. Он доверял своему ветру, был уверен, что тот проведёт его даже через самую страшную грозу. Но ветер бросил его. Отшвырнул, как осенний лист, как надоевшую игрушку. "Орёл" завертелся, камнем устремился вниз и, упав из неба, разбился о земную твердь.
   Когда я очутилась на месте крушения, груда обломков планёра ни с того ни с сего вспыхнула огнём, тусклым и почему-то голубым. Алек навзничь лежал перед ней и не шевелился. Он тоже горел, и пламя лужей растекалось вокруг, словно кровь. Неужели это конец? Нет, нет, он встаёт. Он медленно, с трудом поднимается на ноги, и тут только я замечаю, что мой друг теперь окрылён в буквальном смысле этого слова... Он расправил свои новые крылья - настоящие, русые, похожие на орлиные, только вместо перьев на них росли жёсткие костяные чешуи, и голубые брызги капали с их кончиков, острых, как кинжалы - и вдруг обернулся ко мне. Два амулета звякнули друг о друга и оба упали с его шеи. Да, теперь он мог видеть меня, незримого наблюдателя.
   - Всё в порядке, - сказал он. - Я никогда не сдаюсь. Просто пообещай, что не полетишь за мной.
   - Но почему?
   - Там, куда я улечу, ты не найдёшь счастья.
   - Но Аль! Я счастлива, когда рядом с тобой! - крикнула я ему, сама от себя не ожидав.
   Вместо того, чтобы ответить, он со звучным шорохом замахал крылами и легко, как если бы с рожденья был птицей, и стал быстро подниматься в серое, то и дело пронзаемое молниями небо. Я не раздумывая бросилась бы за ним, но не могла даже оторваться от земли - мои ноги словно вросли в неё. Мне оставалось лишь провожать друга взглядом. Там, куда он стремился, высоко-высоко над миром на долю секунды из-за туч показался силуэт охваченного огнём дирижабля.
  
   Я проснулась... не то чтобы от ужаса. Скорее от чувства полной опустошённости. Решила не рассказывать маме про этот сон. Она любила и до сих пор любит толковать сновидения, и мне тогда совсем не хотелось знать, что может предвещать увиденное. Я открыла окно, посмотрела на восток, где таяли вдали остатки иссякших грозовых туч, повернулась к нему спиной и плюнула через плечо, мысленно целясь Кошмару прямо в уродливую морду:
   - Куда ночь, туда и сон.
   Но разве мог этот маленький бабушкин ритуал предотвратить то, что уже свершилось?..
   Да. Всё то, что я видела во сне, тем вечером произошло на самом деле. Только вот Алек не улетел. Улетела его душа, покинула слишком тяжёлое, изломленное при падении тело. Трудно было в это поверить. Я слышала - согласно традиции его похоронят на родине. Положат в тесный ящик и закопают в землю. Как несправедливо, как позорно... Я видела родителей Алека. Горе раздавило их, оставив лишь бледные, шепчущие тихими плачами оболочки. На следующий день они поспешно собрали вещи и уехали. Я не приходила ни выразить соболезнований, ни даже просто попрощаться. Не хотела видеть Алека мёртвым. Ведь у меня перед глазами он всё ещё был жив, бодр и готов лететь за своей мечтой. Мы даже не успели толком узнать друг друга. Я столько нового и прекрасного ожидала от этой дружбы, а теперь ничему из этого не суждено было свершиться.
  
   Ещё много дней у меня никак не получалось перестать думать о фатальном крушении "Белого орла". Я не могла найти себе места, бесцельно шарахалась по диким полям и пыльным улицам. Приходила к тотемному дворику - совсем маленькому, под стать деревушке. Приносила белые хризантемы, зажигала чашу скорби Обсидианового Дракона. Впускала ветер в трубы Золотого Орла и Изумрудной Колибри, негодующе косилась на изваяние Ворона.
   - Его крыла дымятся, глаза сверкают злом, безумный хохот шторма зовёт его Углём...
   Зачем его вообще ставят вместе с остальными? Зачем уделять столько внимания духу бурь, ураганов, свирепого в безумии воздуха, который по определению не может принести ничего хорошего ни Природе, ни людям? На третий или четвёртый день я сорвалась, позволила чувствам вырваться наружу. Я снесла Ворона с постамента, разбила молотком, яростно распинала ногами обломки, как заправский вандал. Когда убегала с места преступления, хватило смелости обернуться. Следы моих собственных ног были угольно-чёрными, и от них клубами поднимался дым. Я до сих пор помню - тогда мне часто снились сны, где мы с Алеком были журавлями. Мы летели над бескрайним зелёным простором, подымая и опуская крыла в унисон. Холмы и горы внизу перемежались с равнинами, по которым скакали табуны, и лошади не могли нас обогнать. Но мы с ним вдвоём, как оказалось, не были птицами. Это он был птицей. Он без страха, без малейших колебаний мчал в будущее. А я... Не человек и не асур, не птица и не зверь. Та, что всеми силами держится за прошлое и не способна его отпустить, сколь бы тяжёлым оно ни было, сколь бы не мешало жить дальше. Та, что из года в год стережёт в своём логове сокровища, даже если они прокляты. Я дракон.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"