Я полжизни учился без промаха бить и стрелять, 
Глядя прямо в глаза, правду-матку рубить без боязни. 
Я привык записать ежедневно хоть строчку в тетрадь, 
Как последнее слово на случай неправедной казни. 
 
Я полжизни ходил c автоматом и без костылей, 
Твердо зная, что выше и чище всего справедливость. 
А потом я случайно нашел в нашем старом столе 
Два письма, начинавшихся так: "Ваша милость..." 
 
Я читал эти письма - прошения высшим чинам 
О каких-то делах, абсолютно неясных в итоге, 
И столетья в минуты сгущаясь, ложились под ноги, 
Превращаясь в дорогу, еще не понятную нам. 
 
Там в холодном презрении длинные речи велись, 
Я повелся на них, как мальчишка на кубики Лего, 
И моя беспримерная жизнь показалась мне будто не жизнь, 
И ее заносило годами, как снегом. 
 
И я вышел во двор - там чернела предзимняя хлябь, 
Кувыркались синицы, беспечно звенели в терцетах, 
И была мне чужой, но моей - плоть от плоти - земля, 
И светился на ней огонек от моей сигареты. 
 
И пришло кое-что как наследство потерянных лет - 
Непонятных времен - отнесенное к вечности знанье. 
Я отбросил свой меч. И решил принести покаянье 
В том, что я воевал, пусть за правду, на этой земле.