Глаза женщины вылезали из орбит, она пыталась крикнуть, она прижимала к себе голую девочку, лет четырех-пяти, но рты обеих были запечатаны кусками черного скотча, а тела примотаны проволокой к коричневому телу сосны.
Мужчина плеснул из канистры. Женщина судорожно дернулась, упираясь ногами в истоптанный снег, бензин потек по ее волосам, лицу, груди, стекая на голову ребенка. Мужчина обошел сосну кругом, поливая обреченное дерево и обреченных людей, вылил остатки на ворох одежды у их босых ног, туда же швырнул пустую канистру. Второй палач стоял рядом, опершись джинсовым задом о крыло джипа и спокойно наблюдая за приготовлениями.
Некто третий, покуривая, наблюдал "из-за кулис", стоя за кустами орешника в ста метрах от сцены драмы.
Мужчина чиркнул спичкой.
Сухо треснули два выстрела, и оба палача свалились в грязный снег с простреленными головами.
Зритель подобрал гильзы, положил окурок в карман, положил карабин на плечо и вышел из-за кулис.
Он подошел к трупам и осмотрел их, поворачивая головы носком ботинка, - обе пули прошли навылет. Он перевел взгляд на сосну, - не более чем в двадцати миллиметрах над головой женщины белела свежая царапина, там, где пуля содрала кору.
Не выпуская рукоять карабина, он размотал одной рукой проволоку, уронил ее на землю и пошел прочь.
Смеркалось и подмораживало, через сотню шагов он обернулся, - голая женщина и голый ребенок неподвижно сидели в снегу у подножия дерева, он пошел назад.
Женщина дрожала, и девочка дрожала, они смотрели прямо перед собой, их рты были все так же запечатаны, из носу у обеих текло.
Он повесил карабин за спину и рывком поднял их на ноги, они остались стоять в том же положении, дрожа и не двигаясь с места. Он поднял с земли одежду и попытался их одеть, но вся одежда оказалась порезанной на куски. Тогда он подвел их к джипу, втолкнул на заднее сиденье, утрамбовал оба трупа в багажник, бросил сверху ворох воняющих бензином тряпок, сел за руль и повернул ключ зажигания.
Глава 2
Он прослужил семь лет в погранвойсках и после этого, - тринадцать лет в разных подразделениях милиции. За это время он приобрел два диплома, два ранения в голову, двоих детей, мучительных, как два ранения в голову, привычку к крови и водке и непоколебимую уверенность в том, что человек есть дерьмо, дерьмом был и дерьмом пребудет во веки веков.
Вымучив выслугу лет и украв кое-что, по мелочам, он поставил свой самогонный аппарат на даче в лесу и предался заслуженному, мрачному пьянству.
Где его и разыскала его бывшая подследственная, бывшая соотечественница, бывшая подруга и бывшая жена, которая, отбыв срок замужем за богатым американским извращенцем и уморив его, вернулась на историческую родину, чтобы забить последний гвоздь в крышку гроба предпоследнего мужа.
Забивание гвоздя растянулось на год и высекло искру, воспламенившую охапки баксов, брошенные вдовой на угли былой любви, и он, подобно Фениксу, вышел из вспыхнувшего костра обновленным и в новом качестве - альфонса.
Ему понравилось, он успел слетать в Париж и выпить водки в кафе "Куполь".
Но в организме его старой жены и новой возлюбленной, помимо сердца, склонного возгораться и затухать со скоростью и частотой газовой конфорки на коммунальной кухне, был еще один орган, в котором горел вечный огонь, неугасимый и сжигающий любое количество самых несгораемых жидкостей. Однако при всей своей коммунальной склочности и стервозности местечковой лахудры, помноженной на большие нью-йоркские деньги, - жадной она не была. Поэтому, когда она отбыла с очередным любовником, он остался в своих штанах от Диора, при даче, превратившейся в нечто среднее между дорогим борделем и фортом на Диком Западе, расположенной на двух гектарах обнесенного частоколом леса, и при некотором количестве наличности, завалявшейся в широких карманах штанов.
Теперь жить, вроде бы, стало и не для чего. Ему было сорок пять лет, он получил от жизни все, что хотел и много из того, чего не хотел, но не приобрел никаких привычек, которые помогли бы ему скоротать жизнь, не обремененную заботой о хлебе насущном и присутствием лахудры, присутствие которой было единственным светлым моментом в его жизни. Сам того не осознавая, он всю жизнь - отдавал. А теперь, когда жизнь вернула долг, - он не знал, что с этим делать и даже тяжело ненавидимая ментовская работа стала казаться не таким уж плохим временем.
Но судьба спивающегося эсквайра - была не его судьбой, и жизнь внесла свои коррективы: однажды в ворота его усадьбы постучали трое молодых людей и попросили денег, на нужды ветеранов спорта, - регулярно и в твердой валюте. Он невежливо отказал. Тогда они вразумили его, прямо у ворот, забив при этом монтировкой его собаку. Благодарение Господу, путь от усадьбы до трассы, через лес, - был неблизок. Когда он догнал их наперерез, виляя на мотоцикле между деревьев, он был все еще пьян, у него раскалывалась много раз травмированная голова, в глазах двоилось, и ему было не до церемоний. Отогнав машину в лес, он допросил оставшегося в живых, пока двое умирали в салоне с пулями в животах. Оставшийся в живых много кричал и много хрипел потом, но в промежутке успел назвать адрес уважаемой ветеранской организации, а также имена и домашние адреса уважаемых учредителей.
Эти ребята хорошо понимали в "стрелках", "толковищах" и кулачных разборках, но к войне они готовы не были. В тот же вечер, закопав трупы, утопив машину в озере и приняв пару таблеток амфетамина, он легко перебил их всех, вместе с женами и собаками, - от детей Бог его упас. Будучи достаточно опытным оперативником и никак не засветившись на месте, он понимал, что вычислить его невозможно: искать будут в той же среде, и очень вяло будут искать, однако, два последующих месяца ожидания, заполненных боевым дежурством, позволили ему снова почувствовать себя живым. И ему это понравилось.
Глава 3
Много лет назад еще молодым опером он познакомился с настоящей ведьмой. Однажды он разыскивал одного цыгана, который был задержан за какую-то ерунду с коноплей, выпущен под подписку и скрылся. И вот он подошел к дому, где, теоретически, проживал этот цыган, у ворот сидела ветхая старуха, которая на все вопросы отвечала "нет". Тогда он толкнул калитку и вошел во двор, навстречу ему сразу вышла молодая и очень красивая женщина, предложила пройти в дом. И он вошел.
На столе стоял самовар, две чашки, какие-то конфеты в вазе. Они сели за стол, и он, попивая чай, рассказал ей прямо и без утайки, очень подробно, о цели своего визита.
- И что ему будет? - спросила женщина.
- Года полтора будет, - ухмыльнулся он. - Учитывая, что цыган.
- Значит, ему не надо являться? - спросила женщина.
- Конечно, нет! - возмутился он. - Скрыться надо, а через год о нем никто и не вспомнит.
- Ну, ладно, - задумчиво сказала женщина. - А у тебя проблемы? Деньги нужны, да?
Проблемы были, он был должен, а платить было нечем. Он так и сказал.
Женщина протянула ему пачку денег, и он взял, - потом оказалось, что там нужная сумма, копейка в копейку. Сразу вслед за этим он обнаружил себя идущим по улице к своему райотделу, в другом конце города.
Ночь он провел, пытаясь понять, как он мог сделать то, что он сделал, и как с ним могли сделать то, что с ним сделали - а на следующий день пошел искать ведьму.
У ворот сидела все та же ветхая старуха, не обращая на нее внимания, он прошел во двор и в дом. На этот раз дом оказался полон народу, там шла какая-то цыганская гулянка. Он спросил Таню. Он не помнил, чтобы ведьма называла свое имя, но совершенно точно знал, что ее зовут Таня. Ему ответили, что Таня здесь не живет, а только приходит иногда, и никто не знает, когда она придет. Он ушел, но явился на следующий день и продолжал упорно приходить, принося старухе у ворот конфеты и водку, пока не застал ведьму одну.
- Чего ты хочешь? - спросила она.
У него был заготовлен ответ: погадать. Она взяла его ладонь, я рассказала ему про его детство такие вещи, о которых он догадывался, но точно не знал, - нехорошие вещи, страшные даже. Потом она взяла его вторую ладонь, но смотрела при этом ему в лицо и, долго помолчав, сказала:
- Приходи еще.
В последующие дни и годы он узнал многое и не узнал ничего. Они подружились, они выпивали вместе, они даже бывали в бане вместе, и он не раз видел ее роскошное тело, но ни разу она не допустила его до себя, а ему в голову не приходило настаивать. Он знал за собой свойство безоглядности, его заносило иногда и, работая в милиции, он нередко делал вещи, за которые можно было поплатиться не только свободой, но и головой. Таня предупреждала его, и он соглашался, точно при этом зная, что пока Таня с ним, - ничего не случится. Так оно и было. Люди вокруг падали, как кегли - спивались, съезжали с катушек, попадали в тюрьму или на кладбище, а его хранила судьба, при этом никогда не давая поднять голову выше планки. Деньги приходили легко и уходили легко, легко приходили и уходили женщины, легко он взбирался по ступеням ментовской лестницы и легко, без последствий, скатывался вниз. Он был, как щепка на волнах, которая не может утонуть, но и не поднимается выше уровня моря. Куда его несло?
- Ты - отмеченный, - говорила ему Таня.
- Чем отмеченный? - много раз пытался он добиться от нее.
- Меткой, - усмехалась Таня, и на этом собеседование и заканчивалось.
Это она указала ему место, где купить дачу, и она указала точное время, когда покончить с работой, за время их связи он оказал ей множество мелких и не очень мелких услуг, а она не оказала ему ни одной, кроме того, что - не давала пропасть. Он часто пытался научиться от нее чему-нибудь, но она всегда отвечала, что учиться ему нечему, и все же он часто видел ее во сне и даже, смешно сказать, всегда знал, когда у нее менструация. Он узнал, что ее подлинное имя - Танита, он узнал, что она родом из Узбекистана и происходит из особого клана узбекских цыган - гарундов, занимавшихся предсказанием, он знал, где она живет и номер ее телефона, но больше он не знал о ней ничего.
Она приехала на следующий день после того, как он расправился с рэкетирами - он лежал пластом, никакой амфетамин уже не помогал, битая-перебитая его голова страшно болела, его мучил несуществующий запах апельсинов, на краю поля зрения, слева, мелькали цветные вспышки. Ничего не спрашивая, она почти на руках перенесла его в баню, где он вырубился окончательно и уже не помнил ничего, а посреди ночи проснулся здоровым, и они долго плавали в озере вдвоем.
Он никогда и ни о чем не просил ее предметно, но теперь в его доме, дрожа и тупо глядя в стену, сидели два женщины - молодая и совсем ребенок, они не отвечали на вопросы, не реагировали на свет, по их подбородкам текла слюна. Он принял на себя ответственность, а в гараже стоял джип с двумя трупами в багажнике, о которых еще следовало позаботиться. И он позвонил Таните.
Глава 4
Она вошла в большое помещение, выложенное черной базальтовой плиткой, где он иногда занимался, развлечения для, кузнечным делом. Полчаса назад он оставил ее в доме наедине с женщинами. Теперь в помещении горел горн, в котором он только что сжег одежду и документы палачей.
- Мне нужна их кровь, - сказала она, указывая на голые трупы.
Он захлестнул цепью кран-балки одно из тел за ноги и подвесил его над ванной, в которой закаливал поковки. Затем быстро отделил голову от тела острым ножом: в ванну хлынула черная кровь, под дверью кузницы захрипели собаки. Танита поймала несколько капель крови в маленькую керамическую чашу.
- Теперь второго.
Он сбросил тело в ванну и проделал то же самое со вторым, две головы с плоскости железного верстака смотрели мертвыми глазами, как ведьма набирает кровь во вторую чашу. Когда она ушла, он быстро расчленил оба тела, сложив кишки в пластиковый мешок для мусора и бросив в горн ступни, кисти рук и мягкие ткани, срезанные с черепов. Затем, нарубив на железе печень и сердце, впустил собак.
Он купил этих злобных тварей после того, как бандиты убили его овчарку, у одного любителя, селекционировавшего монстров. Две суки-полукровки, от добермана и дога, никогда в жизни не жрали ничего, кроме сырого мяса, не боялись ничего, кроме специальной плети, которая продавалась к ним в придачу, и были натасканы на человека в паре - на пах и затылок. Они, урча, впились в кровавое мясо, наваленное в жестяной коробке и, возя ее по каменному полу, давясь и огрызаясь, заглотали вмиг, а затем сунули морды в ванну с кровью - он не кормил их с самого утра. Отгонять их, без плети в руке, было опасно, да и незачем, он нарубил в коробку оставшуюся требуху и, пока суки, бросив кровь, насыщались, уже неспешно, уже порыгивая и выпуская вонючие газы, снял кожу и срезал мясо со скелетных костей, сложил собачье питание в железный ящик и бросил отходы в горн.
Вошла Танита.
- Эти люди, - она указала на два красных черепа, - остались кое-что должны.
- У них была какая-то мелочь, - он кивнул на кучку смятых бумажек на верстаке, - долларов триста, в общей сложности.
- Не деньги. Мне нужны их черепа, чистые черепа, ты понял?
- Хорошо.
Он взял электропилу и, быстро срезав верхнюю часть черепов, вытряхнул содержимое собакам, но собаки отказались это есть.
- Стой!..
Но он уже бросил мозги в горн, и розово-серая жировая масса, вспыхивая синими огоньками, растекалась по углям.
- Сейчас ты наказал их, может быть, сильнее, чем они заслужили.
- Сильнее? - он поднял брови. - Никогда нельзя наказать сильнее. Они собирались расплавить мозги в головах у женщины и ребенка.
- И расплавили, - усмехнулась Танита. - Но есть шанс отлить их в новую форму. Набери в черепа кровь и иди за мной.
Женщина и девочка сидели рядом на диване, уставясь пустыми глазами на огонь свечей.
- Поставь черепа на стол.
Он исполнил.
- Теперь уходи.
- Почему?
-Теперь уходи.
Он исполнил.
Уже забрезжил рассвет, когда, разрезав электропилой и газовым резаком все, что можно было разрезать, он сложил в одну кучу чистый металл, в другую - драный хлам, все что осталось от джипа.
В кузницу вошла Таня.
- Пойдем, - сказала она.
В комнате стоял сильный и неприятный запах. Женщина и девочка неподвижно лежали рядом на диване.
- Девочка умерла, - сказала Таня. - Выжить из них мог кто-то один. Выжила старшая, как более сильная.
- Они обе были живы, пока ты не начала колдовать, - мрачно заметил он.
- Они не были живы, - Танита перевела на него темный взгляд. - Жили их тела, как трава. Женщина вернула себе жизнь, которую дала этой девочке.
- И что мне теперь делать?
- Что хочешь, то и делай. Можешь одеть эту женщину, отвезти в город и там бросить, как собаку - куда-нибудь прибьется. Можешь убить, как собаку, которая не нужна. Можешь взять на себя ответственность и оставить ее себе.
- Как это, - себе?
- Так. Ты все это затеял. Кто-то тянет нить твоей судьбы, кто-то тянет нить ее судьбы, кто-то тянет нить моей судьбы. А узлы завязываем мы сами. Ты завязал узел. Теперь или разруби узел или тяни ее судьбу на себе.
- Она спит?
- Спит.
- А что будет, когда она проснется?
- Она ничего не будет помнить. Но потом вспомнит. А перед тем, как она вспомнит, ты должен либо избавиться от нее, либо отхлестать ее розгами.
- Зачем?
- Ее душа должна знать, кто хозяин. Иначе ты никогда не справишься с ней. Ее душа разнесет в клочья и ее саму и тебя.
- Когда она проснется?
- Иди, топи баню, я тебя позову.
Они вошли в баню втроем, лицо женщины было спокойно, глаза широко открыты, но она никак не реагировала на происходящее, Танита направляла ее, придерживая за волосы на затылке и не касаясь ее тела.
Жар стоял адский, в углу, в ушате, мокли тальниковые розги.
- Становись со стороны ног, бей вдоль тела, - Таня положила женщину на полку, лицом вниз, почти сразу по их телам потек пот.
Он взвесил в руке ржаво-красный пучок розог, глядя на выпуклые женские ягодицы и чувствуя, как поджимается мошонка, будто бы бить собирались его самого.
Он ударил с оттяжкой и увидел, как на теле женщины появляются узкие, мгновенно вспухающие ссадины, Танита сжала в кулак волосы на ее затылке.
- Еще!
После каждого удара истязаемая женщина с визгом выдыхала и дергалась, ее спина и зад расцвели красным узором, похожим на заросли тальника. Вдруг на него, как багровый туман, опустилось чувство, которого он никогда не подозревал в себе - неожиданно и страшно он ощутил сексуальное возбуждение от того, что делает.
- Хватит!
Он и сам знал, что хватит, он швырнул розги на пол, но было уже поздно - из него толчком выплеснулась сперма, на истерзанные ягодицы женщины.
- Стой! - крикнула Таня, потому, что он хотел ринуться прочь из бани. - Вотри это в ее тело!
Он остановился и исполнил указание, руки у него дрожали, и он чувствовал, как дрожит женщина под его руками.
- Ты слишком сильно затянул узел, - сказала Таня, они сидели в предбаннике и пили водку, на столе горела "летучая мышь", женщина, вниз лицом, лежала на лавке.
- От тебя этого не требовалось. Но раз уж так получилось, то знай, что ты принадлежишь этой женщине, так же, как и она тебе, и смерть вас не разъединит. Ты сам виноват, ты всегда все делаешь слишком. - Я меченый, - мрачно сказал он, не поднимая глаз.
- Точно. Ты меченый. Я помогу тебе, чем смогу, но тебя ведет тот, перед кем я - ничто.
- Я тебе не верю. Я знаю, что я слегка псих. Я почти ничего не боюсь и не раз убивал людей. Ну и что? Я не один такой.
- Все не такие так думают. Это помогает им не развалиться на куски. - Я ничего такого не чувствую.
- Врешь, чувствуешь. Поэтому ты начал искать меня много лет назад. Если бы не это, ты был бы сейчас милицейским полковником с толстым языком, чтобы слюнить деньги и жопы, и ни о чем не болела бы твоя голова. Любой человек - это яйцо. Нормальный человек - это мертвое яйцо, его скорлупа цельная, пока смерть не разобьет ее, чтобы выпустить вонь. А не такие - все в трещинах, потому что сила разламывает их изнутри. Есть яйца от Бога и есть от Дьявола. Бог рождает мертвые яйца, а Дьявол не ценит своих детей. И они гибнут до срока, если не научаются каким-то способом сохранять свою целостность. Смерть - это срок. Жизнь - это матка, в которой зреет новое рождение или окончательная смерть. Жизнь показывает это каждый день тысячью способов, но люди не видят этого, потому что мертвы. А глаза тех, кто жив - слепы от боли. Я говорила тебе это тысячу раз, но ты не мог понять. А теперь ты начнешь понимать, потому что наступило твое время, и ты будешь делать для этой женщины то, что я делала для тебя - будешь утирать ее слезы.
Глава 5
- Я не верю ни в какое воздаяние, божеское или человеческое. Я хочу своей справедливости, здесь и сейчас, - так говорила женщина, которая теперь называла себя Бертой. Раньше у нее было другое имя, но теперь это уже не имело значения. - Он виновен не только в том, что хотел сжечь живьем меня и мою дочь, не только в ее смерти он виновен. Он растоптал наши души - мою и ее. И чем он поплатился? Всего лишь - легкой смертью.
- Не было времени делать из него шашлык, - заметил он.
- Конечно. И оснований у тебя не было. Но ты вмешался.
Был вечер третьего дня после того, как они похоронили девочку, они сидели в доме у голландской печи, он чистил карабин, она смотрела в огонь.
- Я буду мочиться в их черепа, его и его проклятого брата. Но их проклятый отец и их мать, которая родила тварей, легко не умрут, я заставлю их мучаться.
- Что они тебе сделали?
Женщина помолчала.
- Меня воспитывал отчим, моя мать умерла, когда мне было 11 лет. Это был самый лучший человек из всех, кого я знала. Он был добрый, честный, умный и справедливый. Я не понимала тогда, что жили мы бедно, он сам недоедал, но у меня было все - даже золотые побрякушки. Мне никогда не было одиноко, никогда не было грустно - все время, что мог, он проводил со мной. В пять лет я уже умела читать, я училась в лучшей школе, он выучил меня в лучшем университете. Потом я вышла замуж за эту тварь, имени которой не хочу произносить. Сначала тварь была просто мелкой шушерой на базаре при большой твари - своем папе. А что я могла понимать? Он был моим первым и единственным мужчиной, я видела только цветы и внешность, как у Тарзана. Но большие и дурные деньги заставили эту мелкую тварь думать, что она - тигр, что ей все позволено. И ей было все позволено - за деньги, а не за силу. Я начала понимать, с кем имею дело, но уже родился ребенок, отец сильно болел, он продал дом, чтобы внести деньги на свадьбу - эти жирные подонки взяли с него деньги, и теперь у него не было ничего, он ютился в общежитии, мне некуда было идти - я закрывала глаза. Так крепко закрывала, что не видела, как папик моего мужа положил на меня глаз, пока он не начал хватать меня за грудь. Я хотела пожаловаться мужу, но папик пожаловался раньше, и муж избил меня за то, что я строю глазки его отцу. Он был очень храбрым, мой муж, нанюхавшись кокаину, и его брат тоже. Мой отец понял что-то, почувствовал. Он пришел и поговорил с отцом мужа. А через три дня после этого мой храбрый муж привязал меня и свою дочь к дереву. Знаешь, почему? Потому, что он нашел в комнате у моего отца фотографии, на которых я совокуплялась со своим отцом. Я не знаю, какой богом проклятый ублюдок смонтировал эти фотографии, но я найду его. И я заставлю за них расплатиться старую тварь, которая их заказала. О, если бы ты знал, как я жалею, что мой муж умер, - он отрезал голову моему отцу, на моих глазах и глазах моей дочери.
Он меланхолично покачал головой, не поднимая глаз от карабина - вещи, подобные этой, были вполне обычным делом для его прежней работы, он видел их много раз и уже много лет назад приобрел к ним иммунитет, он научился принимать людей таковыми, каковы они есть, - дерьмом и разучился их ненавидеть за это.
- Я разделил обоих братьев между своими собаками, - заметил он. - По-братски.
- Ты поможешь мне отомстить? - спросила женщина.
- Конечно, помогу, - ответил он.
Глава 6
Лет сто или пятьдесят или даже пятнадцать лет назад - город бы замер от ужаса. Впрочем, возможно, что и не замер бы. Возможно, прежние времена нам кажутся добрее по той же причине, по которой в "Трех мушкетерах" мы не видим крови, а небо в детстве кажется голубее и трава зеленей. Город истерично развеселился и пришел в возбуждение, подобно олигофрену, увидевшему автомобильную аварию - в холодильнике городского рынка были найдены разделанные туши директора рынка и его жены. Собственно, директор был разделан частично - у него были вырезаны всего лишь глаза, губы, язык, нос, уши и яички. На момент обнаружения он висел с перебитыми конечностями на крюке, воткнутом под ребро, был еще жив и умер только через сутки, в больнице. Над его женой поработали тщательней - она была вспорота, как свинья, от влагалища до горла и вычищена полностью - от матки до трахеи, все детали осклизлой кучей лежали у ее, сведенных судорогой, ног.
Двое отпрысков разделанной пары, подвизавшиеся на том же рынке в качестве менеджера и коммерческого директора, бесследно исчезли, ночные охранники оказались выключены "перечным газом" и ничего толком сообщить не смогли, следствие сразу и с удовольствием зашло в тупик - городок был маленький, у правоохранительных органов тоже были дети, а места под солнцем явно не хватало на всех и, поскольку у почивших не оказалось объявившихся наследников, то их имущество, составлявшее половину города, плавно перешло под опеку городских властей. Ввиду открывшихся перспектив никто не заметил исчезновения жены коммерческого директора с ребенком и не обратил внимания на смерть какого-то учителя-пенсионера, найденного с отрезанной головой - ну, отвалилась голова, подумаешь, старый уже был и, уж конечно, никто не стал разбираться, куда делось его тело, наспех зарытое на краю городского кладбища. Вяло писались бумажки в конторах у правоохранителей, вяло назначались экспертизы, неспешно бродили по домам участковые в поисках дармовой выпивки и несуществующих свидетелей - и мощно взбурлила деловая жизнь, освеженная здоровым кровопусканием, через месяц, на пригородной трассе, водитель грузовика столкнулся с автобусом, угробив одиннадцать детей, новая кровь выплеснулась на асфальт, новое вино раздуло старые бурдюки заросших шерстью сердец, жизнь покатила дальше, оставляя за собой разрытые могилы, смятые бумажки и раздавленные тела.
Здесь, в этом маленьком городишке, крохотной точке на карте, точка была поставлена - кровью. В других местах кровь растекалась морями, карта планеты пропитывалась кровью, стирающей границы, города и страны. Ну и что? Верка Сердючка появилась в новом парике, в Париже открылась выставка мехов.
Глава 7
- Хорошие ножи получаются из зубца от старых вил, - сказал он, выдергивая из горна раскаленный стержень. - Если его "отпустить", отковать, а потом не закаливать. Такая сталь, не слишком твердая и не слишком мягкая, прочна на излом, хорошо держит заточку и легко затачивается. Я это вычислил эмпирически, - он нанес первый удар.
- Фирменные ножи, наверное, лучше, - заметила Берта, отходя чуть в сторону.
- Лучше, - кивнул он, продолжая равномерно оттягивать металл. - Если у тебя много денег, чтобы их использовать, а потом выбрасывать. Или повесить на ковер и показывать друзьям. Любой нож тупится. А фирменный можно заточить только специальной фрезой, камень его не берет. А механическое точило просто испортит клинок. А где ты возьмешь специальное оборудование - в лесу? В горах? - он снова сунул заготовку в горн. - Армейские ножи никогда не точат, незачем. А если ты частное, лесное лицо, - он усмехнулся, - или волчья морда, то ты должен сделать свой нож, по своей руке, по своим потребностям, и который можно заточить на любом камне. - Он взял заготовку из огня. - Тебе нужно мачете?
- Нет.
Он пристукнул молотом.
- Тебе нужен кавказский кинжал?
- Нет.
Он пристукнул молотом.
- Тебе нужен венецианский стилет?
- Нет.
Он пристукнул молотом.
- Тебе нужен нож, который у нас традиционно называют "финским". Он не слишком большой и не слишком маленький, не слишком широкий и не слишком узкий, с прочной ручкой, которую крепят на заклепках, а не набивают на "хвостовик". У такого ножа толстый обух, который придает прочность, и тонкое лезвие, которое можно заточить, как бритву, у него нет никаких прибамбасов, вроде гарды, которая только мешает, - он положил заготовку в огонь. - Настоящий финский нож не прямой и не кривой, но слегка изогнут, что увеличивает поверхность режущей кромки, а острие у него острое, как шило и похоже на трехгранный штык - за счет толстого обуха. Его не полируют, как зеркало, чтобы не отсвечивал, и чтобы не оставалось царапин при заточке, эта штука не для фраера, это оружие и орудие на все случаи жизни.
Он взял заготовку и ударил по металлу.
- В жизни всегда так. Есть идеал, а есть практическая эмпирика. Совершенства можно достигнуть только в какой-то одной области. А если хочешь что-то универсальное, то приходится чем-то и жертвовать. - Он усмехнулся. - Ты выше меня на полголовы. Когда я был пацаном, я хотел быть широкоплечим блондином двухметрового роста. Если бы я таким был - меня бы давно уже убили, на войне или в подворотне. Крупный человек - это цель, приметного человека легко вычислить. Рэмбо не выживают. Выживает тот, кто может спрятаться за любым фонарным столбом, кому не надо много пищи и воды, чтобы питать гору мускулов, и у кого есть иммунитет, не ослабленный анаболиками и ванной "джакуззи". - Он критически осмотрел почти готовый клинок и снова сунул его в огонь. - Быков забивают и фасуют в банки, а львов держат за решеткой в зоопарке. Выживает волк.
- Волков отстреливают, - заметила Берта.
- Точно, - согласился он, - если попадут. Знаешь, как по-фински - волк?
- Как?
- Суси. Нежное такое слово, правда? В Германии есть королевский парк - Сан-Суси.
- Святой волк? - улыбнулась Берта.
- А черт его знает, что это значит по-французски. По-французски настоящий мужчина - это лакированный симпатяга с сережкой в ухе и в костюме от Армани, знающий толк в любви по-французски. А по-русски - это пидарас.
- Ты не мужик от сохи и не блатной, не надо корчить из себя русского мачо, - сказала Берта.
- Я не корчу, - он выхватил из огня алую полоску металла и нанес несколько завершающих ударов с оттяжкой. - Я выпрямляю скорченное. Клинок готов. Теперь осталось сделать из него нож.
Они сидели в отблесках пламени из распахнутой печи, он потягивал самодельный кальвадос из толстого стакана, она рассматривала подарок, отточенный, как бритва и снабженный крепкой, дубовой ручкой.
- Завтра я сделаю тебе футляр, - сказал он. - Из толстой кожи. Не слишком мягкий и не слишком жесткий, ты сможешь носить нож и в кармане и на поясе.
- Его можно метать? - она провела пальцем вдоль холодно блеснувшего лезвия.
- Можно научиться. Метательные ножи специально утяжелены на конце. А этот - сбалансирован для рукопашного боя.
- Я не собираюсь ни на кого махать - только бить.
- Это правильно, ножом не машут. Противник вообще не должен видеть нож, он должен его почувствовать - у себя в печени.
- Я не левша.
- Я это вижу. Ножом двигают - если двигают - в горизонтальной плоскости и в вертикальной, крестом. А удары наносят от оконечностей креста - к центру. Ты можешь достать печень правой рукой, для этого надо двигать ногами, вот и все. Но никогда не перебрасывай нож из руки в руку - выбьют или сама уронишь.
- А если у противника нож?
- Не фехтуй с ним. На тебе всегда есть какая-то одежда, обувь, головной убор. Сорви их и гаси его руку с оружием, а другой - бей.
- А если нельзя сорвать?
- Гаси голой рукой. Он тебе руку порежет, а ты его убьешь. Самое главное - быстрота. Не позволяй втянуть себя в игру, он может оказаться серьезным бойцом и переиграет тебя. Или в своих ногах запутаешься.
- У меня ноги хорошо работают.
- Глупости. Никогда не поднимай ног на противника с ножом, не своди глаз с ножа, не играй с ним в гляделки, не смотри на его свободную руку и на его ноги - это все финты. Гаси нож и бей - вот главное правило.
- Легко сказать.
- И сделать легко. Все остальное сделать намного трудней.
- А если у меня будет болевой шок?
- Никаких - "а если". Бей, режь, визжи, кусайся - побеждает тот, кто злее. У тебя есть целых семь секунд, пока ты почувствуешь боль.
- Я не боюсь боли.
- Я знаю. Ты вообще ничего не боишься, и мы оба это знаем. Для тебя главное, это держать в голове схему - схему простых действий. Для того чтобы сделать что-то, всегда есть самый простой и самый эффективный способ. Надо выучить его - а потом не думать вообще, когда действуешь. Твоя ярость должна быть холодной, как у кошки. Кошка всегда яростна, ей нет до тебя дела, даже когда она мурлычет у тебя на коленях - это самый эффективный способ жать. И она всегда холодна, даже когда дерется - это самый эффективный способ побеждать.
- Не надо говорить со мной, как сэнсэй с ученицей. Я не кошка.
- Ты не кошка, ты - бешеная сука, и мы оба это знаем. Прими от меня то, что я могу тебе дать, и ты не попадешь в капкан, тебя не подстрелят, не возьмут на ядовитую приманку - ты будешь эффективной.
Глава 8
Сухо щелкнул выстрел, с деревьев поднялись галки.
- Не так, - он положил руку на ее руку, сжимающую приклад карабина. - Сначала надо научиться стрелять по-настоящему, а потом ты можешь использовать эти финты с закрыванием одного глаза. Стрелять по-настоящему - это стрелять навскидку, путем наведения ствола и без использования прицельных приспособлений. Чтобы легче было научиться, на стволе установлен световой целеуказатель - "красная точка". Наводишь точку на цель, нажимаешь на спуск - и все. Лучшее прицельное приспособление - это два твоих глаза, оба, а не один. Каждый раз, когда ты используешь их в повседневной жизни, - ты целишься и никогда не промахиваешься. Ты же не промахиваешься, когда берешь яблоко со стола? При этом ты сводишь две оси зрения на цели, это в два раза более эффективно, чем использование одной. Эффективность - это быстрота. В бою побеждает тот, кто быстрее, а время - это главный арбитр в любом состязании. Когда ты научишься "брать" цель так, как ты берешь яблоко - ты никогда не промахнешься. Все остальное - вопрос простого вегетативного навыка, который обычно называют "твердостью руки". В принципе, это та же способность, которая позволяет тебе дотронуться пальцем до кончика носа. Целься пальцем, понимаешь?
- Я могу просто не увидеть точку.
- А вот когда ты начнешь стрелять на расстояния свыше ста метров, тогда мы установим телескопический прицел - только для того, чтобы ты могла увидеть точку, это намного эффективней, чем использовать его в качестве прицельного приспособления. Ты знаешь, сколько времени требуется снайперу для подготовки качественного выстрела?
- Сколько?
- Не менее получаса. Он должен замерить расстояние до цели, скорость ветра, скорость движения цели, вычислить все необходимые поправки по специальным таблицам и выставить прицел, учитывая скорость пули. Но ты не можешь использовать компьютер, чтобы почесать нос, здесь не Америка, здесь тебе отобьют нос вместе с головой. Уверяю тебя, что здесь, в радиусе ста километров от места, где мы сидим, есть человек десять, которые умеют стрелять по-настоящему - и все они научились стрелять в подворотне.
- А мы в лесу.
- Мы в лесу, в руках у тебя не обрез, не школьная мелкашка, а боевой СКС с целеуказателем, и не надо экономить патронов, у тебя больше возможностей - учись, и я научу тебя этому нехитрому делу за пару недель. Это хорошо, что ты никогда не стреляла раньше, значит, у тебя в голове нет мусора. Точность выстрела никак не зависит от цепкости твоих рук, - отдача дергает ствол вверх уже после того, как пуля вылетает из ствола. Поэтому держи оружие легко, смотри вдоль ствола обоими глазами, не прижимай приклад к плечу, а располагай его по центру тела, но так, чтобы он тебе не выбил зубы. Удерживай карабин так, как ты удерживаешь шланг, поливая огород, если хочешь попасть струей в определенный куст.
- Как ты удерживаешь свой член, когда мочишься, - заметила Берта.
- Да, черт возьми, - как я удерживаю свой член. Не думай о том, как ты выглядишь, - в счет идет только результат. Пусть он лежит - я имею в виду карабин - свободно в твоих ладонях, не надо его стискивать.
- Не буду, - помотала головой Берта.
- Ну, тогда стреляй.
Она сделала три выстрела с интервалом секунды в две, затем еще шесть чуть медленней. Шесть пуль попали в мишень, нарисованную в центре толстого деревянного щита, ни одна не вышла за пределы щита. Он опустил бинокль.
- Неплохо.
- Ты был прав, - заметила Берта. - Это не так уж сложно, если не напрягаться. Давай еще патронов.
Из лесу они вернулись с зайцем, подстреленным Бертой. Она взяла его с расстояния метров в семьдесят, одним выстрелом. Дома он показал ей, как снимать шкуру "чулком" - все остальное она сделала сама.
Теперь они наслаждались великолепным заячьим рагу, запивая его великолепным кальвадосом, который он научился делать сам и предпочитал всем другим напиткам.
- Ты много пьешь? - спросила Берта.
- Теперь уже нет. Но когда-то я был алкоголиком.
- И как же тебе удалось спрыгнуть?
- Я не спрыгивал. Жизнь сбила меня щелчком, как муху с бутылки. Кончилась сладкая жизнь, кончились легкие деньги, началась жизнь суровая, в лесу, и алкоголизм кончился за отсутствием подпитки. А раз закончившись, он уже не начинается никогда, если не использовались всякие завязки. По моим наблюдениям, завязки любого рода всегда заканчиваются мощными развязками - с порывами, надрывами и возвращением на круги своя.
- Ну, тогда тебе надо дать Нобелевскую премию: ты сделал то, чего не удавалось ни одному наркологу в мире.
- Не верь специалистам. Вообще никому не верь, но специалистам - в особенности. Военные операции в Афганистане планировали генштабисты, выпускники академий, используя самую мощную военную машину в мире, - против кучки бородатых мужиков. И чем это все закончилось? Мужики научились воевать и побили генералов, со всеми их "Альфами", "Бетами" и "голубыми беретами". То же самое происходит и на Кавказе, и повсеместно. Спецназовцам, которые так славно освобождали заложников в Буденновске, заложники кричали в лицо перед телекамерами всего мира: "Сволочи, за что вы нас убиваете?" А Басаев ушел оттуда с высоко поднятой головой и добившись своих целей - прекращения бомбардировок.
- Это же не значит, что террорист и нарколог - одно и то же.
- Конечно, не значит. Это значит, что есть разные уровни заинтересованности. В чем заинтересован генерал? В карьере всего лишь, жизнь его от этого не зависит. В чем заинтересован спецназовец? В зарплате, в звездочках, в выслуге лет, в своей семье - а не в том, чтобы сдохнуть на чьих-то пулях. В чем заинтересован нарколог, уролог, зоолог, хренолог и специалист по общественным связям? В том, чтобы все считали его специалистом - это дает вес, авторитет, клиентуру и деньги. Он может и быть чем-то, но казаться - для него намного важнее, чем быть. У него нет подлинной заинтересованности в деле, из которой вырастает подлинный профессионализм в деле. Профессионалом становится тот, у кого нет выбора, кто приперт к стенке - жить или умереть. Урка, который дрался на выживание в зоне - профессионал боевых единоборств, а не Брюс Ли. Есть сферы жизни, где невозможно ничего сымитировать, где в счет идет только результат. Такова сама жизнь и такова война, которая есть жизнь. Гитлер не был генералом, он был ефрейтором - и положил под себя всю Европу. Сталин не был даже ефрейтором, он был бандитом, который научился драться до конца - и он сломал Гитлера со всей его военной машиной. Бен Ладен - профессионал спецопераций, а не спецы, которые постоянно обсераются в борьбе с ним. Но попробуй скажи об этом генералам - и они заплюют тебя, опираясь на общественность, которая готова платить за красивые глаза и красивые погоны - и всегда ложиться под победителя. Никогда не становятся подлинными профессионалами выученики каких-нибудь школ - профессионалом можно стать только в одиночку. Это касается духовной войны так же, как и любой драки - у Будды и Мохаммеда не было учителей. Нельзя достичь высот ни в каком деле, полагаясь на школу, структуру, корпоративные связи и государство - это подпорки, которые лишают идущего своих ног.
- Без школы ты не выучил бы даже таблицу умножения.
- Конечно. Кто-то научил Толстого азбуке, а Парацельса - анатомии. Но Парацельс стал Парацельсом не благодаря, а вопреки тогдашней медицинской школе, и Наполеон стал Наполеоном вопреки тогдашней военной науке.
- Ты не Наполеон.
- Я не Наполеон, я - одинокий убийца, так же, как и ты. Но я научился сам себя лечить, делать себе хорошие ножи и стрелять лучше любого снайпера. Это мелочь по сравнению с Наполеоном. Но что такое Наполеон по сравнению с моей жизнью? А я научился жить так, чтобы не было страшно умирать. И тебя научу, если ты захочешь.
Глава 9
Она захотела. Но, пытаясь сформулировать для нее некоторые простые вещи, он обнаружил, что одно дело научиться самому, за сорок пять-то лет, смотреть на себя в зеркало, а другое дело экстерном научить этому кого-то другого - великим педагогом он не был. Вот когда они действовали в паре, по зачистке работников рыночной экономики, - это было легко. А когда праздник закончился, и наступили серые будни - зверь заснул в своей клетке, и его не могло разбудить даже ежеутреннее журчание струи, которую Берта с маниакальной щедростью вливала в черепа своих врагов. Когда, много лет назад, он впервые пролил человеческую кровь, а это случилось на войне в Таджикистане, где он убил трех человек сразу, он думал, что это мощное переживание навсегда изменит его жизнь. Но ничего оно не изменило - уже через год-полтора он напрочь забыл свои тогдашние ощущения, как будто это произошло с кем-то другим. Ему понадобилось еще пятнадцать лет пробултыхаться в кровавой грязи этого мира, в той из его множества сточных канав, которую он сам выбрал в качестве линии своей жизни, чтобы прочесть руны, написанные дерьмом и кровью на лбу у каждого новорожденного младенца - ЭТО АД. И с удивлением обнаружить, что и тогда он не потерял аппетит к жизни, в его жилах струилась та же восхитительно пахнущая смесь, что и у любого из живущих. И обнаружить - почти без удивления - что этот запах пробуждает зверя, который делает возможным все. Все. Человек был дрянью, зреющей в гадючьем яйце, в теплом дерьме выгребной ямы, но, вылупившись, он становился дрянью летающей и, воспарив на кожистых крыльях в вонючих потоках породившей его атмосферы, становился способным на все, отражаясь во всем, что ниже его. Но как было объяснить эти простые, канализационные истины, видные сверху - другому яйцу? Разве что сесть ему на голову и попытаться высидеть своим примером - он устал парить в одиночестве. Таня боялась его, и он знал это, Таня управляла им, как хотела, но - стоя на земле, Таня не была летучей тварью - она была ползучей змеей, коброй с гипнотическими очами. Проблема состояла еще и в том, что полет никогда не длился долго - без горючего тварь падала вниз, теряя обзор и тупо барахтаясь в поверхностной грязи, не будучи в состоянии ни воспарить, ни свернуться в яйцо, ни уползти в щель. Никакая синтетика ей не подходила, тварь летала только на чистом, природном горючем. Раньше ему не раз приходилось видеть маньяков и серийных убийц в клетках, и он всегда удивлялся - почему они выглядят такими серыми, такими безжизненными? Теперь он понимал, почему. У него хватало эстетической брезгливости, чтобы не уподобиться этим гоблинам, и хватало ума, чтобы не попасть в клетку. Был ведь и другой способ достать горючее - открыть охоту на гоблинов. Чувство справедливости - великая вещь, оно уже миллионы отправило на тот свет и еще миллионы отправит. Илья Муромец - он ведь тоже убивал, не так ли? И Робин Гуд, и д'Артаньян, и Бампо Кожаный Чулок, и даже Иван-Царевич - как он этого Кощея? На гоблинов охотиться, на чудищ всяких - это вам не девочек в подворотнях душить, это благороднейшая вещь, настоящая мужская работа. А результат тот же самый. Ланцелот и Чикатило, с точки зрения любого, непредвзятого тамбовского волка - это деятели одного и того же порядка. Но умный тамбовский волк берет в руки какой-нибудь Эскалибур, а не кухонный нож - и собаки общественной морали удовлетворены, они с упоением грызут мясо того типа, который на данный момент считается драконом. Тамбовскому волку, как бывшему волкодаву, хорошо было известно, что прежде, чем поймали Чикатило, за его преступления успели расстрелять, по меньшей мере, трех, ни в чем не повинных, людей - под рукоплескания общественности. И как бывшему правоохранителю, ему хорошо было известно, через что пришлось пройти этим несчастным перед смертью.
Берта была умной девочкой и университетски образованной, ее папа, который, может быть, и был отцом ее ребенка - тамбовскому волку приходилось видеть всякое - позаботился об этом. И она была бешеной сукой - он это знал. Но ей еще предстояло узнать, как удовлетворять свой никогда уже не удовлетворимый голод и не сдохнуть раньше, чем он успеет ее научить. Проблема научения состояла в отсутствии формально-логических способов научения и в дефиците времени, она могла поехать крышей, упражняясь со своими черепами - требовалось действо, а пока зрели варианты сценария, следовало занять ее курсом молодого бойца.
Глава 10
- Ты хорошо развита физически. Занималась спортом?
- Специально, - нет. Но в школе у меня неплохо получалась легкая атлетика. Потом бегала на лыжах зимой, летом плавала, пока не познакомилась с той мразью. А в университете я даже некоторое время ходила на карате, не долго.
Они находились в небольшом спортивном зале - полированное дерево и куча дорогостоящего металла - который его жена оборудовала, чтобы гонять свои жировые складки.
- Чем наносят удар? - переспросил он.
- Ну, чем... Кулаком, ребром ладони...
- Выбрось из головы эту чушь. Такие штуки может себе позволить только профессиональный боец. А у тебя суставы вылетят или запястье сломаешь. Человеческая кисть, слишком тонкий инструмент, чтобы бить ею по башке. Можно, конечно, научиться, но это то же самое, что использовать микроскоп как кувалду.
- Чем же бить?
- Локтем. Локтевые удары - самые мощные и безопасные для исполнителя. Локтем женщина может ударить сильнее, чем здоровый мужик - кулаком. И локтевой удар - хитрый, кисть, сжатая в кулак, проходит мимо носа, а локоть бьет в висок и вышибает мозги напрочь. Локтем можно вбить глаз внутрь черепа так, что он из затылка выскочит. А кулаком ты попадешь в бровь, а не в глаз.
- Мне объясняли, что женщина должна бить ногой по яйцам.
- Еще одна чушь. На самом деле попасть в мошонку очень трудно, только если дурак сам расставит ноги, иначе не попадешь. Не рассчитывай на дурака - поймают за ногу и стукнут затылком об асфальт. Кроме того, яйца живут своей собственной жизнью - в момент опасности они сами прячутся в специальные, природой предусмотренные, паховые пазухи.
- Первый раз слышу.
- Ну, так слушай и запоминай, - он ухмыльнулся. - Ебари тебе об этом не расскажут. Мошонку легче всего достать сзади, когда атакующий промахнулся, проскочил вперед и расставил ноги, чтобы удержать равновесие. Вот тогда его и бьют - сзади. А вообще, за яйца надо хватать рукой.
- Хватать?
- Хватать и сжимать. На Востоке так убивают баранов - без ножа. Но для быков способ тоже годится. А если ты бьешь в пах спереди, то делать это надо коленом. Хватаешь за одежду на груди, рвешь на себя и бьешь одновременно - это старый ментовской прием, очень действенный. И знают про него, и все равно ловятся - в такой момент внимание рефлекторно переключается на верхнюю часть тела, а про яйца забывают. А удары коленом - самые сильные, особенно если довернуть удар поясницей: намного сильнее, чем удары стопой, да и безопасней - стопу, пальцы и голень очень легко повредить.
- Но, чтобы ударить коленом или локтем, надо подойти вплотную.
- А это твой единственный шанс - прорваться вплотную. Не строй иллюзий, любой здоровый мужик забьет тебя на расстоянии.
- Не любой...
- Согласен, ты очень крепкая девка. Но рассчитывать надо всегда на более сильного противника: если рассчитывать на слабака, так незачем и учиться.
- Я все равно не научусь, на это годы нужны.
- Очередная чушь. Которую придумали торговцы каратизмом, чтобы сдирать бабки с учеников. Если ты будешь крепко держать в голове основы, которые можно усвоить за час, и освоишь толком три-четыре приема, которые подходят персонально для тебя - тебя никто не побьет. При этом надо помнить, что физическая сила и выносливость как были, так и остались базой для всего - без этого тебе никакие приемы не помогут.
- Мне поможет злость.
- Точно. Тебя почти ничему не надо учить, ты сама все знаешь. Но знать мало. Ты знаешь, что я сделал, когда впервые увидел нож?
- Что?
- Я обосрался. Я не мог сдвинуться с места, застыл, как столб. А ведь я считал себя тогда подготовленным бойцом.
- И что случилось дальше?
- Дальше - ноги проснулись и унесли меня с места событий. А потом голова задумалась - почему со мной случился такой конфуз? Я же тысячу раз делал приемы по выбиванию ножа.
- И почему же с тобой случился такой конфуз?
- Потому, что нож был резиновым, вот почему. Моя нервная система не была готова к встрече со сталью. А вот когда я впервые пошел в атаку на пулемет, я не боялся. Знаешь, почему?
- Почему?
- Потому, что я не видел и не слышал пуль - это дурная храбрость. Когда я был пацаном, меня били уличные пацаны, как собаку. А я был сильнее многих из них.
- Почему же они тебя били?
- Потому, что они были привычны, их нервные системы легко входили в состояние, нужное для драки. А я впадал в ступор. С другой стороны, на войне мне пришлось учиться кланяться пулям, чтобы они не отбили мою дурную башку. Нервная система - это машина. А ты - не нервная система, ты - водитель машины. Как ты ее заправишь, как ты ее поведешь - так она и поедет. Но ты никогда не будешь знать, как она поведет себя в реальных обстоятельствах, пока гоняешь ее только на тренажерах.
- Значит, тренироваться не к чему?
- Очень даже есть к чему - в гараже сгниет твоя машина. Но есть фактор, который определяет все и стоит выше всякого тренинга.
- Какой фактор?
- Ты знаешь, какой.
- Злость?
- Точно. Ты когда-нибудь видела, как дерутся вокзальные бляди?
- Бог миловал.
Он ухмыльнулся, потер пальцем бровь.
- Я начинал свою работу в милиции в патрульно-постовой службе. Однажды нам пришлось задерживать одну такую. Это была старая уже потаскуха, пропитая насквозь, а нас было трое здоровых, молодых парней. Не знаю, что на нее нашло, но она взорвалась, как бомба. Она стала похожа на циркулярную пилу, честное слово. Она визжала, била всеми четырьмя конечностями и хватала зубами...
- Могу себе представить.
- Нет, не можешь. Это на словах выглядит смешно, но уверяю тебя, я видел серьезных урок в драке - так она была страшнее. Чтобы просто скрутить ее, не было и речи, мы достали дубинки.
- И что, задержали?
- Ни хрена не задержали. Она сломала одному парню руку, его же дубинкой, другому выбила глаз и ушла, перепрыгнув на стройплощадку через двухметровый забор - это с ее-то жирной задницей! Ее отловили на следующий день, спящей на лавке, и дали пять лет.
- Око за око?
- Не только за око, - он оскалился. - Мне она вышибла новые фиксы, хорошие такие фиксы были, почти золотые, я их потом так и не нашел. Пока она нас товарила, какой-то добрый человек подобрал их и унес, на бутылку пива сменял, наверное, дай бог ему здоровья.
- Ты эту притчу рассказал, чтобы вразумить меня примером?
- Тебя не надо вразумлять, ты сама пример. Тебе надо запоминать свои аффекты, если они были эффективны, впечатывать их в свою нервную систему, и тогда они сами возникнут - в тех же ситуациях и с тем же результатом, без затраты времени на рефлексию. Побеждает тот, кто не думает. А два сигнала противоположного свойства - бить или не бить - разорвут твою нервную систему и введут тебя в состояние ступора, пока противник будет бить тебя по голове. Если ты способна бить по голове сразу и чем попало - ты будешь сбивать каратистов, как кегли, пока они только подумают, чтобы встать в свою стойку. Поэтому я и говорю тебе постоянно: не позволяй втягивать себя в игру. Бей шахматной доской по голове - и ты выиграешь у любого гроссмейстера. Есть надежный способ побеждать всегда - бить первым, изо всех сил и по голове. Боевое искусство - это искусство единственного удара, все остальное - чушь для фраеров. Поэтому сделай мне одолжение: разомнись слегка и поработай полчаса вот с этими гирьками - мне приятно смотреть, как ты двигаешься.