Аннотация: Детство в Салаире, воспоминания дошкольника, двор, стайки, коровушка-кормилица, сено на сеновале
Детство в Салаире.
- " Я чо, упала с сеновала?"
Салаир, декабрь 2011 г. Угасает мой старенький папа, ещё бодрится, пытается сам в магазин сходить, помогает ухаживать за мамой, а мама - лежит, всё реже и всё короче проблески сознания, всё чаще провалы в беспамятство. С помощницей моей Надеждой, полвека тому назад - моей одноклассницей, купаем маму, Надюшка сушит голову мамы полотенцем . мамины, давно подстриженные, уже отросшие волосы, ерошатся в живописном беспорядке.
- " Ну вот, я упала с сеновала", - приговаривает Надюшка, расчёсывая мамины седые вихры.
До чего же избирательна детская память. Когда-нибудь психологи поймут , почему так мозаично восприятие ребёнка Вот случайно услышанные слово, фраза - и память, вне всяких хронологий, вдруг высвечивает мгновение, стоп кадр, ярко, в лицах, казалось бы навсегда забытых.
"Упала с сеновала" - и, вот передо мной наш двор, тот, из далёкого детства. Последние дни тепла, осенние сумерки, столы во дворе + как давно и неправда, а ведь так было: во двор выносили столы, пили чай, все соседи, стучали домино, малышня носилась под ногами + Высокий, до подоконников, штабель наколотых дров вдоль стен, вокруг всего дома. Два ряда стаек напротив. Стайки - дворцы моего детства! Дом мог быть холодным, стены дома могли промерзать, в квартирах под утро мог "надыхиваться" иней по углам, а подъездная дверь дома могла болтаться на одной петле. В стайках ничего подобного не допускалось. Всем двором, перед холодами, замешивали глину с соломой и сухим навозом, конопатили, промазывали каждую щелочку в бревенчатых стенах стаек; старые ватники, половики, обрывки войлока - всё шло на обивку, на утепление дверей. В стайках находилось самое дорогое наших дворов, гарантия нашего, детского благополучия, в стайках жили бурёнки, наши коровушки-кормилицы. А где коровушка - в тёплом стойле, сеном накормленная, тёплым пойлом напоенная, там - тепло, там , в самый лютый мороз . в загончике не замёрзнет и свинюшка: поросёнок, непонятно чем и как откормленный, там и курочки в курятничке не замёрзнут, не поморозят гребешки, и первые два яичка весной зашипят на сковородке для нас, самых маленьких. И в нашем дворе был сепаратор, ручной, общий на весь двор, значит - ну не каждый день, конечно, - на праздники хотя бы, была во дворе и сметанка, и своё маслице намораживалось зимой в эмалированной чашке. Своё было. Потому как на главной улице города стояли три каменных здания: школа ( 26), "Мясо - молоко" и ДК Горняков. Первой, задолго до моего рождения, не с царских ли времён (?) была построена школа, затем воздвигся ДК, и однажды, посередине улицы, поднялись белокаменные стены, колоннада и монументальная вывеска " Мясо - Молоко" + только ни кто с нашего двора, никогда не видели мяса на широких мраморных прилавках этого грандиозного ( как тогда казалось) магазина . Всё, как в обычных " продтоварах": ни мяса, ни молока - всегда в наличии крепкие напитки, курево.
Но легко сказать; корова в стайке, - а чем коровушку кормить?
" Всё вокруг колхозное - всё вокруг моё!" - ( из песни)
Колхозное - да не твоё! Каждый клок травы. Каждый пустырь, обочина дороги и поляна в лесу - либо совхоза, либо подсобного хозяйства, либо лесничества. За потраву - срок, как за расхищение социалистической ( общей - значит не твоей) собственности. Суд скорый, справедливый и по-советски неотвратимый. Трава в полях перестаивалась, превращалась в сухой бурьян - но за попытку накосить, нажать серпом. хоть копёшку сухой травы- неотвратимое советское возмездие: и посадят, и сено заберут, а то и коровку со двора уведут - конфискация.
Вот и подряжались взрослые у лесника косить ему сено из расчёта "одна с третьей". Думаете : леснику две копны а вам - одна? Ошибаетесь: из каждой третьей копны лесник отдавал за покос всего лишь её третью часть . Только накосить-то травы - это самое лёгкое. Траву надо сушить, ворошить, сгребать - это уже мы, с грабельками, а главное - сено надо побыстрее вывезти из леса. Почему? - Могут украсть, могут сжечь. За хищение социалистической собственности - суд и срок, за хищение частной собственности - пальчиком пожурят, в лучшем случае. Частное сено можно скоммуниздить (или скоммунячить?) безнаказанно, украсть, сжечь частное сено считалось у иных молодых за доблесть и оправдывалось борьбой с частнособственническими пережитками в советском обществе.
А как вывести сено из леса - косить давали на самых труднодоступных, бездорожных заболоченных участках? На двухколёсную дедовскую тележку привязывали копёшку сена, все вместе впрягались в тележку и тянули. Вот на этой тележке, на двух самодельных, высоких кованных колёсах, мы и тянули свою копёшку из лесу, по буеракам, болоту, а потом семь-восемь км до Салаира, да всё больше в гору. Сколько копёшек в стогу? - не менее шести, а коровушке на зиму два стога надо? Вот столько раз и ходили за сеном в тайгу и вытягивали его домой, а затем досушивали во дворе, метали на сеновал - на высокий чердак под крышей стайки. Кажется, до сих пор зудится тело от насохших на пот соломинок, горят воспалённые от сенной трухи глаза, и всё ещё першит в груди надавленной перекладиной тележки . А думаете от чего у моего папы, до самой смерти (так и похоронили) была "неоперабельная" грыжа?
Но всё
это мелочи жизни. Главное - вот оно, сено, на сеновале! Над каждой стайкой, прямо над стойлом, в потолке дыра, вокруг дыры уложено сено, и дыра заткнута сенной охапкой, в эту дыру сено с сеновала будут сваливать коровушкам. Конечно, одним сеном бурёнка жива не будет, каждый день ей - тёплое пойло. До работы, до ухода из дома - мать выносит тёплое пойло скотине, а отец вычищает из стойла, складывает за стайкой драгоценный навоз ( и удобрение будет , и огуречная грядка) , и перед доением обязательно, тёплой водой омывается вымя бурёнки, ласково, с приговариваниями. Нет света в утреннем стойле - есть маслёнка, лампадка выдолбленная из картофелины, фитилёк тряпочка. А потом родители переодеваются и в седьмом часу утра убегают на работу. И коровушки всё понимали, понимали любовь и заботу. Как забыть их печальные, умные глаза, кормилиц из моего детства. Однажды наша бурёнка повредила ягодицу. То ли бык рогом ткнул, то ли о колючую проволоку порвала - много колючей проволоки вокруг сибирских городов, производство колючей проволоки отменно хорошо налажено советской властью. Только детские песочницы, наверное, колючкой не огорожены. Рану насидели мухи. И вот, вечером, мама и старшая моя сестрёнка вооружились пинцетом, мне вручили маслёнку и пошли в стайку. Я держал маслёнку, подсвечивая её огоньком чёрно-багровую рану, будто решётка мясорубки с кусочками сала в дырочках, сестрёнка держала отведя коровий хвост, а мама пинцетом вытягивала из дырочек в живом мясе личинок мух, весь пол стайки был засыпан ими как белой лапшей. Умное животное стояло не шелохнувшись, терпело, каждая личинка цеплялась изнутри, выдёргивалась с хрустом, всякий раз волна дрожи прокатывалась по шкуре бурёнки. И её благодарные, плачущие глаза +
Но однажды советская власть решила окончательно преодолеть частнособственнические инстинкты своего населения. Центральные газеты опубликовали Указ о запрещении содержания крупного рогатого скота населением городов и посёлков городского типа.
Стайки было приказано снести и заменить сараями для хранения инвентаря.
Во двор пришли забойщики.
Рассказать Вам, как захлёбываясь рыдала моя сестрёнка? Как колотилась моя мама? - С того дня я понимаю, что такое "колотилась".
Бурёнку забойщики завели на огороды, за стайку, один забойщик держал бурёнку за рога, другой скоро перерезал ей горло и, не отрываясь, тем же ножом, сноровисто отрезал её голову.
Голова, с незакрытыми, живыми глазами - За что ?
Завалившееся на бок тело, сучащее ногами.
Прошло сорок лет, в фильме Александра Невзорова "Чистилище" я увидел, как негры в Чечне отрезают голову живому русскому парню (18 лет, безоружный водила, пригнал по приказу автобус в больницу Грозного). Такие же живые ещё глаза на отрезанной голове, такое же сучащее ногами тело. И те же ухмылки, те же реплики забойщиков.
Мы для них просто скот, скот предназначенный для забоя. Где-то слышал, что слово ЧК означает "бойня" . "забой скота" ( Знатоки языка - подтвердите?) .
Мясо убитой бурёнки храннть было негде - тепло. Да и кто бы смог есть это мясо.
Содранная шкура долго висела на заборе, за огородами, и мы, ребятишки, боялись заходить в тот угол. Приехали заготовители вторсырья, забрали шкуру. И годы потом, вскапывая грядки, натыкался я на клочья рыже-бурой шерсти и ужасом холодело сердце.
Рассказывали, что стайки заваливали бульдозером, на дрова разобрать не дали - казённое.
Но это всё потом, а в ту осень малышня носилась меж столов, стучало домино.. и вдруг распахнулась дверь стайки, взлетела сенная труха и в облаке пыли явилась наша соседка-молодуха + вот в таком виде + и со словами:
- " Я чо, упала с сеновала?"
А по лестнице, с торца стайки, путаясь в распущенных шнурках кальсон спасался бегством её "жених".
А где ещё уединиться парочке? Поймите, - тронутая войной и несвободой, молодёжь двора жадно хваталась за жизнь, хотела любви - двор был по колено в детях, посмотрите, сколько нас в сугробе на фотографии! А в доме, где сквозь щели перегородок слышен каждый чих, и, если в первом подъезде, на первом этаже пукнет ребёнок, - на первом, на втором этажах, во всех подъездах все уже знают, какой кашей ребёнка накормили.
А на сеновале - там тишина, и плотно уложенное - под потолок- сено отделяет закуток одних хозяев от закутка других .
Кстати, в альбомах советской живописи встречалась репродукция - стог сена, рядом спящие парень с девушкой, здесь же коса, грабли, вилы - сон после трудового подвига! - в народе эту картину называли не иначе, как "После палки".
Сладок сон после "палки" в мягком сене, но одно неосторожное движение, и можно скатиться вниз, вместе с сеном, под ноги бурёнки. И падали, и не раз. Но умные животные вовремя отпрыгивали, - ни кто, ни когда не поранился об их рога.