Аннотация: В рассказе поднимается тяжелая тема наркотиков. Дело происходит в Детройте.
Нина возвращалась из забытья неспешно и без всякого желания. Будто возвращалась после отпуска - из сияющего огнями, брызжущего фонтанами Лас Вегаса в затерянную среди лесов Монтаны деревушку со светом от батареи и водой из реки. Возвращение из дворца в конюшню, из "того" мира в "этот". "Там" сплошной праздник: еда, вино и куча людей, всегда готовых услужить. Здесь сплошная печаль: боль, слабость и некому пожаловаться. Дом полон людей, да что толку. Не люди, а доходяги. Каждому до себя. Сдохнешь - не заметят. Придут посмотреть - нельзя ли что-нибудь стащить, ведь покойнику уже не надо. Да что у Нины тащить... Все ценное давно продано, дрянь приобретена и проколота.
Надо добывать новую дозу.
Надо вставать.
Приоткрыла глаза. Обвела затуманенным от близорукости взглядом картину упадка и заброшенности: на полу как на помойке, стены в росписях, потолки в пятнах. Единственное "украшение" - зеркало в простенке, вернее, осколок. Когда-то Нина врезала ему кулаком за то, что врало. Показало в отражении не ее, а столетнюю старуху. Наглый обман! До старухи ей далеко. Ей всего лишь двадцать семь... или двадцать восемь... или... Ну неважно.
Да если ее подкрасить да подкормить... в кино позовут сниматься. Ее, кстати, один раз приглашали. В фильм. Нет, в реалити-шоу, которое каждый день по телевизору. Когда это было? В прошлом году... Нет, в позапрошлом... Ну неважно. Не случилось Нине попасть в телевизор. Она тогда из героинового угара не вылезала, кололась и спала, кололась и спала...
И сейчас бы уколоться.
Да нечем.
Картина упадка поначалу удивила Нину - как она тут оказалась? Только что гуляла под ручку с Микки Маусом по сверкающему мрамором дворцу, лежала на кровати с мягким, как пух, матрасом, глядела в высокие, с лепниной потолки...
Вернуться бы туда.
Вернуться не удалось: действие героина прошло, сознание прояснялось. Из глубины его выплыл вопрос - сколько времени?
Часов Нина не имела, определяла время по состоянию солнца. Скосила глаза к высокому, от потолка до пола, окну без рам и стекол, к которому близко никогда не подходила, опасаясь выпасть с третьего этажа. В его прямоугольник, как в раскрытый рот, лился нежно-лиловый сумеречный свет, спокойный, какой-то неземной. Рассвет или закат? Нина не разобралась. Не стала шевелиться, дожидаясь ясности. Жаль, если начнет светлеть, тогда торопиться некуда. Если потемнеет, значит ночь - рабочее время суток.
Один раз она ошиблась. Проснулась в сумерках, которые вскоре стали сгущаться. Нина обрадовалась, но оказалось преждевременно. Грянула гроза - разбушевалась, разметалась, будто зарядилась стимуляторами и решила лишнюю энергию вместе с молниями сбросить на землю. Напугала Нину, накидала в окно мусора, налила дождя. Потом утихла, уступила место солнцу...
Вот и сейчас. В окне посветлело: лиловые лучи превратились в желтые и возвестили наступление дня. Днем она на работу не ходила. Вообще старалась дом не покидать, чтобы не попасть на глаза полиции или не потерять сознание где-нибудь в закоулке, где ее никто не найдет. Что ж, придется смириться и томиться в ожидании вечера, когда можно будет не опасаясь стражей порядка и других неприятностей выйти на улицу искать клиентов, чтобы заработать на героин.
Нина вздохнула и прикрыла глаза, уже уставшие, хотя только что проснулась. Как давно она здесь обретается? Лет пять точно. Или больше... Ну неважно. Главное - живет бесплатно. За жилье здесь платить некому, да и особо не за что.
Когда-то давно, во времена войны за независимость - Нина не знала кого с кем, но знала что более ста лет назад, этот дом считался шедевром архитектуры. Построенный из доброкачественного камня, который и сейчас не покрошился, он выглядел, как миниатюрный замок. Высокая крыша резко спускалась к краям, вдоль которых тянулась колоннадная ограда. По углам дома круглые башни во всю пятиэтажную высоту. Крыши башен походили на шутовские колпачки с острыми концами, там раньше стояли флюгеры в виде флажков. Теперь от них остались только погнувшиеся железные штыри, которые выглядели убого, но это никого не интересовало и не возмущало.
Дом был давно и прочно заброшен. Он стоял в старом центре Детройта среди других товарищей по несчастью, таких же добротных, но пустующих зданий без тепла, электричества и водоснабжения. В восьмидесятых годах двадцатого века старый центр признали бесперспективным, не соответствующим веяниям времени и перестали выделять деньги на градоустройство. Благополучные жители начали в спешном порядке его покидать.
Власти решили создать новый центр - на берегу озера Сент Клэр - современный, стеклянно-бетонный, отвечающий требованиям бизнеса и туризма. За считаные годы здесь из ниоткуда выросли небоскребы неординарных форм, которые сформировали скай-лайн, известную по парадным открыткам Детройта. Старый центр хотели снести, но забыли. Потом руки не дошли. Потом денег пожалели. В конце концов, чтобы не портил парадную картинку, его отгородили от нового центра неуклюжим, наспех разведенным парком и назвали Зеленая зона.
Получилось издевательски, район справедливее было бы назвать Серая зона. Потому что деревья здесь росли только на границе. Дальше открывался пост-апокалиптический пейзаж: зияющие безрамными окнами дома-развалюхи вдоль улиц, позабытых цивилизацией. Дороги ускоренными темпами разрушались, покрывались глубокими и частыми ямами, как язвами, но ремонтировать их никто не собирался. Зачем? Бизнесмены сюда не заезжали, туристы не заглядывали. А местные - специфический народ: воры, проститутки, наркоманы и так обойдутся.
Старый центр образовал как бы город в городе, резервацию для изгоев, социальное образование, не имеющее статуса и живущее по своим законам. Сюда редко и неохотно заглядывали почтальоны. Их откровенно высмеивали. И было за что: приносили, к примеру, кому-нибудь письмо с требованием заплатить подоходный налог, а у него всего дохода - блоха в кармане да вич-инфекция в крови. Или письмо с требованием погасить долг по квартплате, а человек уже давно переселился туда, где все долги погашены и новых не возникает.
Мусорщики "забывали" освобождать помойки, и те неделями стояли полные к удовольствию бездомных граждан и собак. Правда, полиция аккуратно наведывалась, но только днем и по большой необходимости: зарегистрировать смертельный случай или собрать дань с сутенеров и дилеров.
Дом, в котором жила Нина, находился не в самом жалком состоянии и назывался "Страна зомби" - это написал какой-то опустившийся художник-графист крупными, черными, издалека заметными буквами над входом. Название лучше не придумаешь. Когда обитатели на рассвете стекались к дому или вечером выползали на улицу, казалось - движется толпа зомби. Мужчины и женщины, похожие друг на друга, потерявшие первоначальный облик и пол, в давно (или никогда) не стиранной одежде, висящей на тощих плечах, как на вешалках, они еле передвигали ноги и скорее напоминали ходячих мертвецов, чем существ одушевленных.
Нина была одной из них. Процесс превращения в зомби начался давно, лет десять назад, но тогда она еще этого не знала. До окончания школы оставалось полтора года, когда она забеременела. И сама не разобралась - как. В любовных вопросах была наивна, романтична, безгрешна - вроде только что вылупившегося из земли подснежника. "Улыбочки-поцелуйчики-записочки-цветочки"... Даже в голову не приходило, что от мальчиков могут появляться дети. Какие дети, когда они сами еще дети!
Подружки вовсю "крутили любовь", изображали крутых покорительниц мужских сердец. С таинственным видом рассказывали кое-что интимное, а на самом интересном месте замолкали. Мол, дальше было то, о чем вслух говорить не принято. Врали, конечно, ничего у них не было... Но Нина не хотела отставать, выглядеть неумехой, недотрогой. Скромницы сейчас не в моде, над ними посмеиваются, как над очкариками или толстяками. Хотела тоже выглядеть опытной, много-знающей. Флиртовала без разбора. К пятнадцати годам научилась целоваться "с язычком" и прилично делать минет. До настоящего, "по-взрослому" секса у нее пока не доходило.
О предохранении, естественно, не заботилась. Осторожность приходит с опытом, а какой у Нины опыт? Фактически ребенок. Жила одним днем, последствия поступков предвидеть не умела. А мать не подсказала, школа не научила, подружки сами такие.
Капкан для подростка: из головы еще детская беззаботность не выветрилась, а в теле уже все взрослые функции включены.
В тот капкан Нина и попалась.
В Ричи она влюбилась до бессознательности. Он учился годом старше и был завидным бой-френдом. На уличной баскетбольной площадке ловко умел забивать трех-очковые мячи и стильно носил полуспущенные джинсы. Почему он обратил внимание на Нину, которая не отличалась ни выпирающей из лифчика грудью, ни шмотками от Кевин Кляйн, она не знала, и не спрашивала. Безумно влюбилась и без долгих размышлений отдалась Ричи на заднем сиденье "форд-фокуса" его отца. Эх, лучше бы она ограничилась минетом...
Новость обрушилась на семью, как тропический тайфун среди зимы. Мать сначала огорчилась, потом подумала и преувеличенно бодрым голосом сказала: будем рожать! Отец тоже огорчился, потом подумал и стал ругаться. Даже пробовал поднять руку на дочь.
- Дура набитая! - орал он с налившимся кровью лицом и брызгая слюной. - Такая же дура, как мать! Вот наказание мне, жить с двумя дурами. Да еще третья на подходе, родится, потом тоже в подоле принесет!
Нина не понимала его раздражения. Подростковая беременность - не такое уж редкое явление в Америке. Сейчас за это не осуждают, а наоборот, всячески помогают. Назначают социальную опеку, бесплатного психолога, пособие на ребенка. Государство входит в положение молодой матери.
А родной отец нет. Он вообще был странный. На работу не ходил, по дому ничего не делал. Когда мать просила подстричь газон, он говорил, что не позволяет печень. А поглощать по десять бутылок пива за вечер, сидя перед телевизором, ему печень позволяла...
Отец продолжал орать и в конце концов заявил, чтобы Нина убиралась из дома, немедленно, даже собрался побросать ее вещи через дверь. Мать возразила - она имела последнее слово, потому что платила ипотеку. Тогда отец предложил ей выбирать: или он, или дочь. Мать выбрала дочь. Отец в тот же вечер сложил чемодан и отбыл в неизвестном направлении.
Нина родила мальчика. Как ни странно, Ричи их не бросил. Он присутствовал на родах и собирался у них поселиться, но тут воспротивилась мать. Она запретила молодым родителям спать вместе и ограничила для Ричи время посещений. Почему? Потому что, по ее словам, он был наркоманом. Она не знала точно, говорила, что временами от него "пахло". А Нина знала. И сама пробовала.
Травка ей понравилась, а материнство нет. Оно давалось тяжело и вскоре вообще надоело. Устала Нина от бесконечных бутылочек и памперсов, старалась чаще сбрасывать маленького Дэвида на мать под предлогом того, что ей надо учиться. Но школу она тоже забросила. Охотнее проводила время с подружками, болтая о модных журналах, кинозвездах, подростковых поп-певцах. Каждую новость обсуждали, как сенсацию, обсасывали в подробностях. Оказывается, красавица Наоми Кэмпбелл носит парик - от частой покраски у нее полностью вылезли волосы. А Бритни Спирс головой тронулась - остриглась наголо, пыталась покончить самоубийством...
Обсуждая чужие несчастья, Нина забывала про свои.
По вечерам она частенько уходила из дома, чтобы заняться сексом с Ричи. Во избежание следующей беременности она, по приказу матери, дала ввести себе ампулу, которая гарантировала незалет. Нина не запомнила, на сколько. На пару лет... Ну или год точно. Спасибо, мать!
Ампула подействовала на Нину странным образом. Освободила не только от страха секса, но и от страха перед неблаговидными делишками вроде употребления наркоты и воровства. Ослаб внутренний тормоз, появилось ощущение вседозволенности.
По ночам ходили "на дело". Нина стояла на шухере, Ричи с приятелями воровали: так, по мелочи - из машин или приусадебных сараев. Однажды их задержал полицейский патруль. Участие Нины в преступлении не доказали, но так как была несовершеннолетняя и от нее "пахло", поставили на учет в социальной службе. Ричи взяли с поличным - со свеже-сворованным авторадио в руках - и посадили в камеру предварительного заключения.
Нину заподозрили в употреблении наркотиков и обязали в течение трех месяцев каждого двадцатого числа проходить контроль. Если за это время она ни разу не сорвется, вовремя явится на тест и покажет отрицательный результат, ее снимут с учета. В случае положительного анализа, ситуация осложнится. Вплоть до тюрьмы.
На третий раз она сорвалась. В том, что недолго продержалась, винила всех, кроме себя. В первую очередь мать, которая донимала придирками, сына, который слишком рано родился, полицию, которая задержала ни за что. А также Ричи. Потому что именно из-за него...
Получилось так. За день до третьего тестирования подружки сообщили, что Ричи уже несколько дней как освободился. Странно, а к ней не пришел и даже не позвонил. Нина заволновалась: в чем дело? Она с таким нетерпением ожидала любимого... Набрала его номер, услышала женский голос:
- Алло, кто говорит?
У Нины упало сердце или даже остановилось ненадолго, потом помчалось с удвоенной скоростью. Нет, с утроенной. Ей давно передавали, что у Ричи завелась новая подружка, но она не верила. Думала - врут от зависти. Оказалось, не врут. И Ричи с "той" уже настолько близок, что позволяет ей поднимать его трубку.
Какое предательство! Что ж, она отплатит той же монетой. Позвонила его ближайшему другу, Брендону, предложила встретиться. Тот сначала отказывался, не хотел влезать в чужие разборки, но Нина так уговаривала, что тот сдался. Вечером они увиделись в условном месте, и он увез ее за город, в дикий парк, где встречаются люди, которым есть что скрывать или от кого прятаться. Когда машина съехала с главной дороги, остановилась за деревьями и погасила огни, Нина спросила:
- У тебя сигаретка есть?
Брендон сразу понял - что за сигаретка. Но угощать бесплатно чужую девушку не собирался. Окинул ее взглядом придирчивого оценщика.
- Они дорогие. Деньги есть?
Денег не было. Нина предложила расплатиться традиционно, тем, что у девушки всегда с собой - сексом. Он согласился, но плату потребовал вперед, заранее зная, что она не откажется. Брендон оказался опытным в интимных делах, в машине нашлось достаточно презервативов, чтобы трахаться до утра. Чем они и занялись, в перерывах покуривая травку... На рассвете она вспомнила:
- Черт, у меня же сегодня тест.
- Что за тест, на беременность?
- Нет, наркотик.
- Наркотики? Ерунда, я сколько раз проходил. Не беспокойся.
- Да, тебе легко говорить, а меня в камеру могут упечь. Это пятно на всю последующую жизнь.
Брендон откинулся расслабленно на сиденье, затянулся самодельно скрученной сигаретой, выпустил дым колечками, составив трубкой губы. Посчитал - шесть колец. Неплохо.
- Купи димидонизол и выпей сразу весь пузырек. Тест ничего не покажет.
- Дими... Как?
- Димидонизол. В каждом аптечном киоске продается.
Она записала название на телефоне, он отвез ее домой. Мать не спала, начала орать с порога. Вот сумасшедшая, даже не побоялась ребенка разбудить. Дура мать досталась. Нет бы пожалела дочь, ведь родная и единственная... Нине надоело выслушивать ее упреки. Не проходя в дом, она взяла со стола ключи от машины и умчалась кататься по городу. Заодно заехала в аптеку.
Лекарство, которое посоветовал Брендон, имело ядовито-зеленый цвет и воняло какой-то химической гадостью, от чего хотелось блевануть на месте. А ее и так вело от перекура и перетраха. Нина прикинула, нельзя ли увильнуть от теста? Придумать отмазку или какую-нибудь уважительную причину, только чтобы не травить себя этим ядом.
Попросить перенести тест? На сколько? Не меньше, чем на неделю, потому что следы марихуаны сохраняются в организме до трех дней, а через неделю точно не обнаружатся. К сожалению, вариант тут же отпал: слишком наивная отговорка, прозрачная. Глупо надеяться на сочувствие социальных работников, они не пойдут ей навстречу. В службе контроля сидят не дураки, сразу поймут, что дело нечисто. К тому же Нина за себя не ручалась. Вряд ли выдержит неделю. Привыкла сигаретками облегчать ежедневный стресс... Нет, видимо, все же придется глотать эту отраву. И немедленно.
Вдохнула поглубже, одной рукой зажала нос, другой поднесла лекарство ко рту. Вылила в самое горло. Поперхнулась, закашлялась. Да так сильно, что ее едва не вывернулась прямо в машине. Испугалась заляпаться, выскочила на улицу, стала чаще дышать. Наклонилась над газоном, собираясь вырваться. Не получилось. Пустой желудок подергал-подергал, да и успокоился. Надолго ли?
На свежем воздухе кашель угомонился, но ощущала Нина себя не лучшим образом. В теле слабость, как с перепоя, дыхание несвежее. Вспомнила, что не приняла сегодня душ и зубы, вроде, не почистила. Но поздно сейчас о мелочах беспокоиться, главное - тест пройти. Поможет ли ядовитая настойка? Кстати, что за средство она проглотила, даже не прочитав инструкцию? Поверила Брендону на слово...
Нина надела очки - с детства страдала близорукостью - поднесла к глазам злосчастный флакон. А, черт. Написано: употреблять не более двадцати капель за один прием, дозу не превышать. А она целый флакон опрокинула, вдруг умрет? Нина заволновалась. В тот же момент в животе забурчало, закрутило. Будто началась война внутренностей. Кишки ворочались, будто опутывали и душили другие органы, а те сопротивлялись, подступали к горлу, пытаясь выпрыгнуть и спастись.
Нина снова выскочила из машины, склонилась над асфальтом, часто глотая. Слюны не было, она глотала сухой язык - он набухал и не давал дышать. От недостатка кислорода забились в истерике легкие. В глазах помутилось, кровь прилила к голове. Сознание уплывало. Нина подумала, что умрет, если не вывернет только что проглоченный яд. Засунула два пальца, надавила на язык, освободила проход. Откуда-то издалека, из самой глубины живота выдавилась желтая жидкость, будто кто-то выжал желудок, как губку.
Это было похлеще родов. Нина лежала головой на траве и смотрела на проезжавшие машины и проходивших людей, как с другой стороны жизни. С того света. Она умерла? Сморгнула. Вроде нет, жива. Почему ее никто не видит? Не подходит, не спрашивает - как она?
Никому не надо.
А ей надо. Пройти тест.
Надо вставать.
Ноги слабые, подгибаются, как травинки. Нина кое-как поднялась, сделала пару шагов и плюхнулась на водительское сиденье так, что машина сперва присела, потом подскочила на рессорах. В голове обида и вопрос: за что ей такие мучения? Откинулась на спинку, прикрыла глаза. Посидела неподвижно. Вспомнила про тест. Тошнотворное состояние тела призывало его игнорировать - и будь что будет!
А будет тюрьма.
Надо сходить. Может еще обойдется...
Если не ходить - не обойдется точно.
Веки поднялись тяжело, будто на них висели гири. Посмотрелась в зеркало, отшатнулась: Господи, да она белая, как снеговик! В голове дробилка, в животе бурчит. Как она предстанет перед контролерами? Посмотрела на часы. Ой, время! Надо торопиться, а то не допустят. Крутанула ключ, рванула с места.
Всю дорогу Нина боролась с приступами тошноты, несколько раз тормозила, выбегала на обочину, засовывала пальцы в горло - без результата. Ей уже было все равно пройдет тест или не пройдет, лишь бы это мучение поскорее закончилось. Поскорее лечь где-нибудь в тишине, отдохнуть головой и телом.
На следующий день позвонил работник соцслужбы и сообщил, что тест она не прошла, о последствиях придется разговаривать с адвокатом. Помочь найти? Не надо. У Нины уже есть. Дирк Даглас защищал ее на процессе, когда осудили Ричи. Адвокат не из дешевых, но Нину не беспокоило, за нее платил штат.
Дирк ей ужасно нравился как мужчина. Высокий, мышцы в меру подкачаны - заметно, что занимается с персональным тренером. Лицом похож на Тома Круза. "Интересно, каков он в сексе?" - думала Нина по дороге в кафе, где предстояла встреча. Эти современные аристократы ужасно привлекательны. Улыбка на миллион, на лбу университет, взгляд хозяина жизни. Одет шикарно, даже, если только в джинсы и рубашку. Но самые дорогие джинсы и рубашку.
Она знала, что с ним не имеет шансов. На лицо - не очень, грудь недоразвита, а главный недостаток - несовершеннолетняя. Дирк не станет рисковать блестящей карьерой ради перепиха с ней сиденье своего лэнд-ровера с четырьмя ведущими колесами. У него наверняка есть если не жена, то подружка, тоже из среды университетских выпускников.
Рассчитывать на что-то серьезное не стоит, а от удовольствия пофлиртовать с красавчиком-адвокатом Нина не откажется. Надела блузку с вырезом, лифчик "пуш-ап", джинсы, туго обтягивающие задницу. К сожалению, пришлось взять с собой сына, потому что мать ушла на работу в супермаркет на кассе. Но, может, и хорошо. Дирк увидит ее очевидно-незавидное положение тинейджерской матери-одиночки, проникнется сочувствием, поможет советом или долларом...
Надежды не оправдались. Дирк остался холоден к ее застенчивым улыбкам и многообещающим глазам из-под удлиненных тушью ресниц. Он один раз скользнул по ней взглядом, будто желал удостовериться, что перед ним клиентка, а не официантка. В дальнейшем разговаривал, не отрывая глаз от бумаг или рассматривая собственные ногти, обработанные маникюршей. Сколько он ей заплатил? На те деньги Нина жила бы неделю.
Она ногтя его не стоит. И не должна слишком рассчитывать на помощь. Он не станет терять время, зарываться в книжки, чтобы выудить какой-нибудь юридический прецедент в ее пользу. Сделает по минимуму и вернется в свою среду. Нина со всеми ее проблемами - ничто. Дирк - самая важная для себя персона. Вокруг него крутится остальной мир. Люди имеют ценность, только если полезны лично ему.
- Ты не прошла тест, - сказал Дирк вежливым тоном, без снисхождения к ней и ребенку. - Соцслужба собирается ужесточить надзор. Предлагают два варианта. Или в течение полугода два раза в неделю ходишь на контроль или немедленно садишься в тюрьму на сорок пять дней.
- А потом? Опять тесты?
- Нет. Потом свободна.
Улыбка сползла с губ Нины. Не ожидала. Неужели ничего нельзя придумать? Почему так строго? К ней нельзя с обычной меркой, ведь она увязла в проблемах: несовершеннолетняя с ребенком, школу не закончила, работы-доходов нет. Где помощь? Только обещания...
Ни один из вариантов не устраивал. Полгода находиться под контролем - слишком долго, она не выдержит, сорвется. В тюрьму садиться тоже перспектива не из лучших: слишком долго без "травки" да и пятно на всю жизнь.
- Если выберу первое и по той или иной причине не пройду тест, что тогда?
- Отправят на принудительное лечение.
- А что будет с сыном? Мать не может присматривать за ним постоянно.
- Если тебя отправят в лечебницу или посадят, его на время поместят в приемную семью. Но есть опасность потерять родительские права.
Нина помешала трубкой колу, подумала, не торопясь. Вообще она склонялась ко второму варианту: полтора месяца в тюрьме, потом - свобода. Ни контроля, ни тестов. После отсидки будет действовать умнее: на глаза полиции не попадаться, в криминальных делишках не участвовать. Курить? Да. Нечасто и незаметно.
А Ричи?
Да пропади он пропадом. Все из-за него...
- Пойду в тюрьму, - сказала Нина и поинтересовалась на всякий случай. - Нельзя ли сократить срок?
- Попробую договориться, - сказал Дирк без обещания в голосе. - У тебя ребенок и сложная семейная ситуация. Может, пойдут навстречу.
Дирк собрал со стола бумаги, попрощался и, не предложив подвезти, вышел на солнечную площадку перед кафе. Нина смотрела через окно: молодой, а уже популярный в городе адвокат, выглядит как кинозвезда, пахнет счастьем и дорогущим парфюмом "Эгоист"... А Нина чем пахнет? Детскими какашками и марихуаной, от которой самой тошно.
Лэнд-ровер Дирка развернулся, сверкнул напоследок солнечным зайчиком, будто подмигнул, и скрылся в пыльном тумане. Нина проводила его взглядом, каким провожает человек на необитаемом острове уплывающий вдаль корабль. Уплывала ее последняя надежда. Настроение ни к черту. Перспективы никакой. Если посадят, даже на короткий срок, она лишится пособия. Той мизерной финансовой подачки, которая делала ее относительно независимой от матери. Она же ни минуты покоя не даст, когда узнает.
"А, пошли все к черту!" - подумала Нина и посмотрела почти с ненавистью на сына. Тот шлепал по луже разлитого кетчупа и, глядя на брызги, смеялся от счастья. Нину зло взяло. Ему смешно, а ей хоть вешайся. Лучше бы он не родился...
Надоело. Хватит...
Надо позвонить Брендону.
И покатилась жизнь под горку, с неудержимым ускорением. Нина отсидела срок, вернулась домой. Мать приняла ее с условием, что бросит употреблять траву, закончит школу, найдет работу. Нина всё обещала и ничего не выполнила. Мать не отступала, ругалась, требовала. Дело доходило до драк. Вдобавок в разборки стал вмешиваться новый друг матери, естественно - на ее стороне. Когда скандалы и упреки переполнили чашу терпения, Нина ушла из дома и стала жить вольной птицей - с одной лишь разницей: ее птица не парила в вышине, а пикировала в пропасть.
Она опускалась на дно и не замечала, потому что жила в раздвоенности. Реальный мир с его проблемами - постоянных поисков денег на еду и наркотик, секса без разбора, воровства из супермаркетов, стычек с полицией - казался временным и не совсем настоящим. Вроде промежуточной станции в другой мир - светлый и безмятежный, как марихуановый сон. Еще немного потерпеть, посидеть в дерьме. Скоро придет поезд и унесет ее в Страну Вечного Солнца. Она прекратит бездомный, бездумный образ жизни, где ее только используют и шпыняют. Вновь встретится с друзьями, которые ее помнят, вернется в семью, где ее любят и ждут.
Старые друзья ее забыли, семья отвергла. Нина продолжала катиться вниз и все больше теряла связь с реальным миром. Скоро она оказалась не в Стране Вечного Солнца, а в Стране зомби. Влилась в их обреченную компанию, нашла там сочувствие и даже бой-френда. В принципе, была довольна. Свобода! Никто не приказывает - сдавай тест, садись в тюрьму, ищи работу и прочее. Никому ничего не должна, только себе: достать наркотик, принять и забыться.
Нина жила в третьем мире - маленьком, темном и непрозрачном, как ореховая скорлупа. Почти не имела связи с реальностью. Не знала - какой день, какой год, какой президент. Зато научилась отличать афганский героин от колумбийского, чистый кокаин от крэка, азиатский гашиш от местной конопли.
Предпочитала героин. Он дает ощущение счастья, которое ни с чем не сравнить. Укололся и засыпаешь - безмятежно, как ребенок. Героин дороже других и требует определенного инструментария. Шприц она украла из больницы, где лежала с раздробленной челюстью. Ложку нашла на помойке, спиртовку заняла у соседей. Когда те умерли от передоза - обрадовалась: не надо отдавать. Жила по распорядку, который не менялся годами: ночью выходила на заработки, днем покупала дозу, кололась и забывалась. В особо удачный день денег хватало и на еду. Но такое случалось нечасто.
На улице стояло слишком много конкуренток - молодых, бойких, привлекательных. Клиенты выбирали Нину одной из последних, когда никого посвежее поблизости не наблюдалось. Ей не всегда удавалось заработать полтинник на героин, но двадцатку на крэк обязательно. Без наркотика не могла вытерпеть и пары часов. Тело скручивали судороги. В голове взрывалось и стучало.
В такие моменты она сама себя боялась.
Была в состоянии убить.
Была готова на всё ради дозы.
Ах, лучше не вспоминать... Нина попробовала снова заснуть, чтобы скоротать время до вечера, но в животе забурчало. Резкий спазм пронзил кишки и подступил к горлу. Сколько дней она не ела? Два-три, может, неделю. Не помнит. Неважно. Точно знает: еды в доме нет и нет даже воды - заглушить спазмы. Придется терпеть. Главное дожить до вечера. А сейчас отдохнуть, поберечь силы.
Отдохнуть не получилось. Не успели веки сомкнуться, как снова распахнулись - от грохота, с которым открылась дверь. Двери тут не запирались. Замки когда-то были, но сломались, ключи тоже были, но потерялись. Да они без надобности - воровать нечего, на помойке и то богаче.
Дверь открылась от пинка соседки по этажу Кэт. Она не вошла, но влетела и едва успела затормозить перед кроватью Нины.
Кэт сидела на амфетаминах, которые, как известно, сразу после приема обеспечивают такой прилив энергии, что можно спортивные рекорды побивать. Правда, бешеная активность появляется ненадолго, всего пару часов, затем наступает рецессия. За эти короткие часы амфетаминщики должны приложить максимум усилий, чтобы обеспечить следующую дозу. У Кэт, видимо, был тот самый период перевозбуждения. Она плюхнулась на край кровати и затараторила, бестолково размахивая руками и дрыгая ногами:
- Слушай, Нина, такое дело, нам жутко повезло... - Кэт говорила как заведенная кукла, без пауз, на одном дыхании, будто боялась, что кончится завод, и она не успеет высказаться. - Пришла психиатр, или психотерапевт, ну точно не знаю, доктор по психам, короче, она занимается исследованием причин наркомании и пришла с нами поговорить, заодно помочь, совершенно бесплатно, на благотворительных началах, хочешь участвовать? - выпалила она и вопросительно посмотрела на Нину проверить, поняла ли та ее болтовню.
Та, вроде поняла, однако участвовать ни в чем не хотела, тем более в дурацких исследованиях. Хотела лежать без движений и без гостей. Пусть от нее отстанут...
Кэт не отстала.
- Вижу, тебе не до того. Но сейчас наши все отсыпаются. Только ты и я бодрствуем. Соглашайся! Она за разговор гамбургер дает.
А. Это меняет дело. Бесплатный гамбургер пришелся бы очень кстати. Нина сглотнула горловой желвак, кивнула.
- Пусть приходит.
Кэт подскочила, будто под задницей имела пружину, и вылетела из комнаты так же стремительно, как ворвалась. И почти тотчас снова вошла. За ней следовала женщина лет сорока - полноватая, с круглыми, будто надутыми щеками, ярко накрашенными губами, в платье с цветочками и туфлях на каблуке. В одной руке портфель из натуральной кожи, в другой что-то еще, Нина не разобралась. Благополучный облик ее резко контрастировал с убожеством жилья. Живой цветок на мертвом пепелище...
Женщина кого-то напомнила Нине... кажется, мать, когда та была здоровая, добрая и, уходя на работу, красила губы. Когда это было? Сто лет назад. Мать давно уже не та. Да и Нина тоже. Сейчас они вряд ли узнали бы друг друга, случайно встретив на улице.
Гостья - из круга успешных людей, которые так же отличаются от обитателей Страны зомби, как инопланетяне от землян. И выглядят по-другому, и думают, и чувствуют. Ноль интереса к попавшим в беду. Слово "сочувствие" не из их лексикона.
В глазах вошедшей читалось если не сочувствие, то отсутствие осуждения. И то хорошо. Нина приподнялась на кровати, ожидая - что будет делать и говорить гостья. Угостила бы сначала гамбургером, а лучше бы денег дала...
- Здравствуйте, я доктор Коллинз, - представилась женщина и протянула руку.
Заметила, что Нина не сделала попытки встать навстречу, сама подошла, наклонилась, пожала слабую, как тряпочка, ладонь. Глянула мельком на матрас: голый, потому что постельного белья Нина не имела, грязный, потому что вопрос гигиены давно не стоял. Садиться опасно - подцепишь или заразу или клопов. Коллинз развернула ту, вторую вещь, которую держала, это оказался складной стульчик с сиденьем из материи цвета хаки. Села.
- Как вы живете? - спросила Коллинз нейтральным тоном - без осуждения или понимания. Видно, что задавала вопрос не в первый раз и научилась не вкладывать в него смысловой нагрузки.
- Как видите, - ответила Нина тоже нейтрально - не оправдываясь и не смущаясь.
Коллинз еще раз оглядела комнату, которую справедливее было бы назвать каморкой без удобств, которую, к тому же, никогда не убирали. Пустое окно, осколок зеркала на стене, из мебели только кровать с матрасом и старый, деревянный стул-инвалид на трех ногах. На стуле предметы, назначение которых слишком ясно: помутневший пластмассовый шприц с неоднократно использованной иглой, зажигалка, закопченная снизу ложка, пластмассовая бутылка с остатками воды. Смятые картонные коробки на полу, явно служившие постелью для кого-то.
Ни воды, ни света, ни тепла. Обитель призраков. Тоннель в преисподнюю, по которому бредут эти полуживые существа - без веры в будущее, без надежды вернуться, без любви к себе. Тоннель со входом, но без выхода. Там они и закончат путь.
Не туда идут...
Доктор ужаснулась про себя, но виду не подала. Не лекцию пришла читать. Помочь бы хоть чем-нибудь этим заблудшим душам.
Душа умирает последней. Попробовать до нее достучаться?
Хотя надежды мало. Легче парализованного поставить на ноги, чем вылечить зависимого.
Попытаться стоит. Это был бы человеческий и профессиональный успех Коллинз. Она обрела бы популярность, расширила бы практику...
- Чем согреваетесь зимой? - спросила чуть более заинтересованно.
У Нины кружилась голова и отсутствовало желание откровенничать с посторонним человеком. Она и согласилась только при одном условии, да Коллинз, видимо, забыла. Надо напомнить. Нина вздохнула и прямо глядя на гостью мутными, не совсем проснувшимися глазами, сказала:
- Простите, я сегодня еще не завтракала...
- Гамбургер хотите?
Глупый вопрос. Кто ж от гамбургера откажется? Толстые и сытые не упускают момента, а уж голодные и тощие...
Коллинз пошарила в портфеле, вытащила бумажный сверток с рекламой Макдоналдса, протянула Нине. Та развернула и... Вот оно - счастье! Двойной гамбургер, свежий, еще теплый, будто живой, с аппетитно свисающими между булками листьями салата. А запах! Он проник в ноздри, забитые кокаиновой пудрой и давно ничего не ощущавшие. Откуда-то в сухом рту взялась слюна. Нина пошире раздвинула челюсти и откусила кусок - такой большой, какой смогла.
Выглядело некрасиво, но когда от голода в животе переворачивается, и в голове звенит, не до этикетов. Прожевала, откусила еще. Хотелось быстрее затолкать еду подальше в себя, заполнить желудок, успокоить голодные ворчания. А потом лежать не двигаясь, переваривать и ощущать принесенное гамбургером тепло, которое живительным потоком растекалось по телу. Останавливало только присутствие посторонней женщины. Она зачем-то пришла, но Нина запамятовала - зачем.
Гамбургер закончился слишком быстро. Нина облизала пальцы, вытерла ладонью рот. Кэт стояла неподалеку и завидовала. Она уже получила свой завтрак от Коллинз, но не отказалась бы от повторения. Коллинз ощущала спиной ее голодные взгляды и не реагировала. Наблюдала за Ниной. Потом опять спросила:
- Как вы здесь оказались?
Нина пожала плечами. Она и сама бы хотела знать.
- Вас, наверное, постигло какое-то несчастье? Заставило принимать наркотики, потом вы не смогли остановиться? - подсказала Коллинз.
Она слышала рассказы пациентов, читала в книгах по психологии зависимости. Люди практически в один голос рассказывают истории о несчастьях, которые заставили их искать утешение - в наркотиках, алкоголе или чрезмерной еде. Наркоманы, алкоголики, обжоры... И ни один не сказал: каюсь, не удержался, слабый человек, попробовал - понравилось, пристрастился, опустился. Слабые люди вину не признают. Причины падения ищут на стороне (или придумывают).
У Нины тоже имелись причины, но сейчас она их забыла. Давно не разговаривала о тяготах жизни. Жила в настоящем и не мучила себя мыслями о том, что ушло. Отключила память за ненадобностью. Погасила, как лампу, уходя из прошлого. Теперь бы включить, да не получалось.
- У вас в семье все в порядке? - спросила Коллинз.
Нина помотала головой, будто смахивала пелену с мозгов. Голод их больше не туманил, сознание немного прояснилось.
Кое-что вспомнила.
- Будучи тинейджером, родила ребенка. Отец его нам не помогал. Мой собственный отец выгнал из дома, - врала она, желая выдать историю пожалостливее. Чтобы докторша... или психиаторша... или кто она там - пожалела, прониклась, посочувствовала. Может, даст денег. Хоть немного. Тогда не придется ждать до вечера. Нина купит наркоту, уколется, чтобы побыстрее убить день. - Оказались мы с сыном на улице. Жили попрошайничеством. Все, что подавали, тратила на ребенка...
- Почему не обратились в социальную службу, получили бы место в приюте для одиноких матерей?
- У меня был привод в полицию. В приюты таких не принимают. Только вы не подумайте, что я преступница. Я случайно там оказалась. Проходила мимо, когда полицейские кого-то задерживали. Ну и меня заодно... Ложно обвинили, поставили на учет. Сына отобрали. Я его уже давно... три года не видела... - Нина попыталась всхлипнуть, но не получилось. Ее собственная история ее не трогала. На самом деле она не виделась с сыном с того момента, как ушла из дома, и не испытывала желания встречаться. Наверняка, и он тоже, если вообще знал о существовании матери.
История не отличалась оригинальностью. Коллинз слышала их десятки раз. Зря пришла. Ничего нового тут не узнает, только время потеряет. Сразу встать и уйти неудобно. Полезла в сумку.
Нина впилась глазами в ее руку. За деньгами?
Нет.
Жаль.
Гостья вытащила салфетку, протянула Нине. Зачем? Вытереть слезы, которые не выдавились?
- Что вы сейчас употребляете? - задала Коллинз очередной вопрос.
- Героин.
- Куда колетесь? Удается найти вены?
- С каждым разом труднее, - со вздохом сказала Нина. - Вены попрятались. Сначала в руки колола, с обратной стороны ладони. Потом в ноги - в бедра, в стопы. В голову пробовала. Когда на висках вены исчезли, колола в лоб. Но стало страшно. Один раз на лбу образовалась такая шишка, что подумала: растет рог. Колю, куда придется. Только, если в вену не попаду, приходится долго ждать, пока подействует.
- Лечиться не пробовали?
- Зачем? Я не больная. Сама могу бросить, если захочу.
- Хорошо. - Коллинз решила закончить беседу. Дольше находиться в этом мусорном баке не имело смысла. Она снова пошуровала в портфеле, достала визитку, протянула. - Вы всегда можете обратиться ко мне за помощью. Насчет оплаты не беспокойтесь. Глава города выделил фонд на помощь зависимым и бездомным. Я участвую в программе.
Коллинз поднялась. Помедлила. Не хотела уходить, оставляя впечатление лишь формального визита. Она участвовала в программе не ради денег или рекламы, а с желанием хоть чем-то облегчить участь упавших на дно. Среди них были и те, которым действительно не повезло и которые действительно желали бы вернуться.
Таким для возвращения требуется лишь внешний толчок.
Пример - бывший бездомный по имени Пол Виннерс, недавно прогремевший на всю страну. В другой жизни он был актером, теперь обитал возле бензоколонки и зарабатывал тем, что хорошо поставленным, артистическим голосом декламировал стихи перед водителями, приехавшими заправиться. Один из них снял его выступление на телефон и выложил в интернет.
Пол получил всеамериканскую известность. Жизнь его изменилась, как по щелчку пальцев. Его заметили телекомпании и предложили озвучивать закадровые тексты. Коллинз слышала его голос даже по каналу Дискавери в программе о природе. Его приглашал на передачу сам "король интервью" Ларри Кинг. Пол стал мировой знаменитостью. Теперь он живет в Лос Анджелесе в собственном доме и со слезами на глазах рассказывает корреспондентам о своем чудесном возрождении.
Чудеса случаются редко.
- Могу дать один совет, - сказала Коллинз. Испытующе посмотрела на Нину - она вменяема? Иначе совет пропадет впустую. В мутных глазах у той мелькнуло нечто, похожее на интерес. - Чтобы героин действовал быстрее, возьмите шприц без иголки, вставьте в задний проход. Туда и запускайте. Действует моментально, не придется вены искать. Иначе, если вам когда-нибудь потребуется медицинская помощь, их вообще не найдут.
- Здорово! Иголку не надо в себя тыкать. А то после укола кровь течет, не останавливается...
Коллинз на секунду задержалась. Кровь течет - плохая сворачиваемость. Посоветовать витамины, хорошее питание, здоровый образ жизни? Пожалуй, нет. Этот совет пропадет даром.
- До свидания.
Коллинз ушла. Нина без сил сползла на матрас, прикрыла глаза. Собралась вздремнуть. Опять не удалось. В комнату ввалился ее бой-френд - двадцатидвухлетний Шон. Он с десяти лет страдал алкоголизмом и теперь выглядел как пенсионер. Мышцы у Шона атрофировались, кости усохли. Он был похож на скелет, обтянутый кожей - прямо-таки египетская мумия. Ходил, не разгибая колен, переваливаясь с боку на бок, похожий на робота устаревшей модели. У робота проржавели суставы, у Шона стерлись хрящи. От каждого движения он испытывал адскую боль. Которую заливал водкой - лучшая анестезия.
Последние метры дались Шону особенно тяжело. Он шел черепашьим шагом и задыхался, как от спринтерского забега. Шаркал по полу ботинками, найденными на помойке и тогда уже изношенными до крайности. Не лег, а упал на матрас, придавил Нине руку и ногу. Долго не шевелился. Лишь грудь приподнималась и опускалась со свистом - простуженные, прокуренные легкие работали на износ.
Нина провела осторожно ладонью по его впалой щеке. Жалость к Шону - одна из немногих эмоций, которые еще не угасли. На что он ей нужен? Ничего мужского в нем не осталось. Нина не помнит - когда у них был секс и был ли вообще. Что-то другое их связывало. Больше, чем любовь. Крепче.
Вместе они спасались от одиночества. Двое отверженных против целого мира.
А может, они по-своему любили... Когда находились в сознании, лежали, обнявшись, делились последним теплом. Потом уходили каждый в свое забытье. Возвращались, помогали друг другу чем могли. Шон подворовывал в магазинах, приносил иногда булку или бутылку воды, необходимую, чтобы развести героин. Нина, в свою очередь, когда выдавался удачный день, покупала себе наркотик, Шону водку.
Через несколько минут он пошевелил губами.
- Есть... что-нибудь... выпить? - Не только движения, но и слова давались ему с трудом.
- Откуда? Тебя три дня не было. А я алкоголь не употребляю.
- Нина, пожалуйста, найди выпить. Умираю...
- У меня ни цента. А у тебя?
- Тоже... Пожалуйста... Найди...
- Ну где я найду, на дороге, что ли? Или займу? У кого из наших есть деньги? Тем более сейчас все спят. Разбудишь - по шее получишь.