Он брел по аллее меж ряда скамеек по утоптанной тропинке, наслаждаясь свежестью и прохладой пасмурного дня, вдыхая полной грудью воздух, наполненный ароматом опавшей листвы. В парке почти никого не было, от того было еще приятней: он слушал шепот ветра, играющего в кронах тополей, тихое пение птиц, спокойное и мерное журчание воды, изливающейся из фонтана в крохотный пруд с берегами, выложенных гранитом. Слушать - это было практически все, что у него было. Потому он улавливал любой шорох, любой звук: вот человек тихо прошел мимо, вот какая-то птица хлопнула крыльями и взмыла в воздух, обдав его легким ветерком, вот другая, а может и та же, пропела еще один куплет нескончаемой песни, воздающей хвалу всему вокруг, всему тому, что радует глаз, что печалит, что заставляет улыбаться и что заставляет хмуриться, всему тому, что заставляет жить. Он слышал, как другая птица вторила первой. Он слышал голоса...
Да. То были именно голоса, сначала еле различимые, но если внимательно прислушаться, то можно было понять отдельные слова. Разговор людей доносился с легким ветерком откуда-то из-за спины. Птицы, деревья - жизнь природы, но было еще и другое: кто-то прошел мимо него, а еще, еще было - все, что позади, то было - за ним шли, чьи глаза, как это прекрасно - глаза, смотрели на него, в чьи-то головы приходила мысль, выраженная фразой спутнику: "Может его?.." Он не обратил в тот момент никакого внимания на эти слова, но они что-то да значили! Он так и продолжал идти, оставив позади слова, наполненные непонятным смыслом, ему даже показалось, что они сели на скамейку, возможно даже в тени. Было... А теперь голоса. Он слышал их! И опять: "Может его?.." А потом что-то произошло, что-то треснуло или хлопнуло, кто-то застонал и повалился на землю, а потом опять частые хлопки... Он брел дальше и слушал... Слушал...
Он брел по аллее меж ряда скамеек по утоптанной тропинке. Сколько раз он ходил здесь, сколько удовольствия он получал от тишины и уюта этого парка. И снова птицы щебетали о том, как прекрасен мир, как прекрасны они - птицы, звери, люди. Ветер-друг читал листве сонеты, а фонтан перебирал струйками воды, будто струнами лютни. Идиллия...
Впереди шла женщина. Он был в этом уверен на сто процентов. Он определил это сначала по звуку шагов, а потом и по голосу - та говорила с одной из своих дурочек-подружек, распространяющих только сплетни, не задумываясь ни о чем, или с одним из ухажеров - этаких мачо, ставящих превыше всего деньги и плотские потребности (животные!). Женщина была молода, голос не был ни надтреснутым, ни прокуренным, и ему она понравилась, он даже попытался бы завязать с ней знакомство, но кому нужен жалкий слепец?! Кому нужен такой недочеловек? Кому нужно такое ничтожество, которое ничего не может дать, а может только брать и требовать? Никому... Он привык к такому отношению, потому что почти вся его жизнь такова. Странно устроен человек, он противится тому, что кто-то может его пожалеть. А зачем? Ведь не этого ли мы хотим, привлекая внимание, говоря как у нас все плохо, как мы несчастны?! Жалость - это низко! Но сами всегда жалеем и унижаем... Очередная загадка человека. Он много размышлял над этим, и ему нравилось, когда к нему приходили, говорили что-то неизменно доброе, неизменно чистое, почти святое, как он это определял для себя. Он понимал, что это из жалости, но что ему оставалось еще?! Отвергнуть он не решался, а принять не полностью не позволяли человеческие устои.
Женщина шла, никуда не спеша, негромко говорила и смеялась. Он завидовал ей, и потому еще больше напрягал слух. К шороху его и ее шагов добавился еще один. Кто-то нагонял, при чем очень и очень быстро. Шаги все ускорялись, пока наконец не превратились в скорый бег. Этот кто-то стремительно обогнал его, пронесшись рядом, ему даже показалось, что они могли столкнуться. А прикидывая на какой скорости тот мчался, то ничем приятным это действо не закончилось бы точно. Еще несколько быстрых шагов... Вскрик! Что это, женщина?.. Еще вскрик! Всхлип... Она больше не говорит по телефону, она даже не знает, кто она такая, потому что бумажки указывающей на ее, хм, индивидуальность тоже нет. И теперь только один человек знает, кем она была... А он слушал птиц...
Он брел по аллее меж скамеек по утоптанной тропинке. Опять птицы, но они ему уже успели надоесть. Ему надоел мрак, вечная тьма, он не видел радости жизни, воспетой птицами, и потому злился на них, на весь мир. Справа ряд скамеек, слева пруд и журчание фонтана.
- Мама! А почему он палкой машет? А почему?! - но мама не дала договорить ребенку и закрыла его рот ладонью. Тот начал брыкаться и вырываться, но взрослый был сильней.
- Я тебе все объясню, только тихо... - сказала мама, устав от борьбы с чадом. Ребенок кивнул головой в знак согласия.
Ему стало интересно, и он сбавил и без того медленный шаг. Мама наклонилась над ухом ребенка, что-то начала нашептывать, и единственное, что он смог уловить было:
- Нельзя, слышишь, нельзя так громко говорить об этом. Надо жалеть таких людей - он слепой... - а после уже нормальным голосом добавила. --Посмотри лучше какая радуга!
Ребенок восхищенно ахнул. Тогда и он снял темные очки и повернулся в сторону семицветья. Как она красива!!!