- Прошу задавать вопросы по содержанию лекции, - лектор, высокий, худощавый, интеллигентный мужчина в очках, неопределенного возраста, перебирал листы бумаги. Рядом с ним за столом президиума неизменный председатель клуба "Знание - сила", Сергей Федорович.
На лбу лектора выступил пот, видно, что он очень устал от полуторачасового выступления перед аудиторией, абсолютно не подготовленной для восприятия одного из сложнейших мыслителей всех времен. Лектор очень старался, кажется, еще никогда так не старался быть понятным слушателям. На ходу перестраивал фразы, заменял привычные для него понятия на более простые. Но оживить публику так и не сумел. Чуть ли не половина присутствующих дремала на своих местах. Его, мягко говоря, ввели в заблуждение, когда приглашали сюда. Сказали, их клуб существует вот уж скоро семь лет, в основном приглашают читать лекции профессоров, так что привычны к высокому уровню.
- Можно вопрос? - с места поднялась женщина в яркой, расшитой блестками
кофточке, - Ну, короче, я вот вас послушала и вдруг поняла, дошло, надо в жизни делать, что хочешь, а не, что другие от тебя хотят. Я правильно поняла?
Лектор устало кивнул головой:
- Допустим да, не совсем так, но близко.
- Так вот, я всю жизнь мечтала учить иностранные языки. Но куда сейчас
пойду учиться, если у меня дочь четырех лет. Муж, правда, отпускает, иди куда хочешь, только не доставай меня. А куда дочь девать? Я почему сегодня сюда пришла? Мне сказали, что будет лекция о здоровье. Ну да ладно. Вы только скажите, что мне делать.
Кто-то засмеялся, но, видимо, посмотрев на строгое лицо лектора, замолчал.
- Учить, - произнес лектор.
- Что учить?
- Вы меня спрашиваете, что вам делать, учить или не учить иностранные языки. Так? Так. Я отвечаю, учите.
- Учить, да, учить? - женщина растерялась, - Так просто. А я мучаюсь.
Значит, учить.
Женщина села, глаза её возбужденно горели. Она что-то зашептала на ухо рядом сидящей женщине.
- Еще вопросы. Прошу не стесняться.
С места поднялся мужчина лет тридцати пяти со стройной юношеской фигурой и неподвижным, очень бледным лицом с блестящими глазами. Такими бывают лица фанатиков, преданных одной идее до конца жизни. Кто-то громко произнес: " Кузьмин опять со своей формулой, достал всех".
- Завидуете, потому что слабо вам. Я хочу с профессором говорить. Дело в том, что я совершил открытие, вывел формулу глупости. По моей формуле восемьдесят три процента всего населения глупы и только тринадцать умные.
Снова раздались голоса с мест: считать не умеешь. Ты тоже дурак, семнадцать, а не тринадцать. Но выступающий на выкрики внимания не обращал.
- По формуле глупыми я считаю курящих, обжирающихся, обязательно и в первую очередь пьющих, а также верующих. Но вот был человек, как его, Кьер, Кьер, ну вы поняли, верующий, а как точно всё объяснил. Формулу я, может, пересмотрю, но не обещаю, тут надо подумать. Она выверена и проверена не один раз. Но в отношениях с женой для меня многое прояснилось после вашей лекции. Я чтобы ей угодить, с пятницы по понедельник устраиваю себе голодовку. Сильно похудел. Для жены это экономически выгодно. И для меня хорошо, стал молоденьким девочкам нравиться. Иногда с другом на дискотеки захаживаю, чтобы голод было легче переносить. Буду краток. Немного о боге все же скажу. Для меня бог - опиум. Ну, это мы все знаем, проходили. Я так считаю, если он есть, пусть даст знать о себе. Почему он молчит, если всё видит и слышит? Пока он этого не сделает, нечего на него время тратить. Я немного отвлекся, но хотелось бы сказать, что лекция была очень полезная для меня. Я понял, что все претензии жены от меня не зависят. Ублажай, не ублажай её, она останется неудовлетворенной, потому что по своей природе такая недовольная.
- Все, хватит, Кузьмин. Время вышло, прошу по существу. Сегодня у нас лекция о Кьеркегоре, прошу вопросы по этой теме. Кто ведет протокол? Ты, Нина Васильевна? Будешь записывать то, что я тебе скажу. Кузьмина вычеркни, - Сергей Федорович обвел глазами аудиторию. - Кто выступит?
- Дайте мне сказать, - встал мужчина, невысокий и плотный, широкоплечий. Черные, мелко вьющиеся кудри падали на глаза из-за явно невысокого лба. Сочетание цепкого взгляда из-под чуба, и широкой нижней части лица с пухлыми щеками и яркими губами производило впечатление мужчины-ребенка. Наклонил голову, смотрит пристально, в упор - мужчина. Задрал подбородок, выпятил губу - ребенок. И голос менялся: то сильный, мужской, то растягивающий гласные, глотающий окончания слов, - капризный ребенок. - Ну, так вот, товарищ лектор. Если хотите, могу назвать господином. Как называть вас? Товарищем или господином?
Лектор махнул рукой:
- Как хотите, так и называйте. Не в этом суть.
- Под товарища не подходите. Какие мы вам товарищи. А на господина не тянете. Не обижайтесь, я в смысле одежды и общего впечатления. У нас господ пока нет. Не выросли ещё. Вот и не знаю, как вас называть.
-Придется называть по имени-отчеству, Виталием Петровичем.
- Пойдет. Так вот, Виталий Петрович, друг у меня был. Сосед, значит.
Может, я ему и не друг. Но пили вместе. Он как выпьет, все этого кхе-кхе гора вспоминает. Сосед интересный был. Он у соседки угол снимал, в университете учился. Водку всем напиткам предпочитал. И для меня водка предпочтительнее. Пивали мы и портвейн и другое, но по нужде. Баба моя скандалит, денег на водку жалеет и не понимает, огненная вода мне для жизни требуется. Если бы не она, я бы остальных денег не заработал. Если не выпью, становлюсь вон той лампой под потолком. Или лопну на мелкие осколки или взорвусь от перенапряжения. И звон в ушах, хрустальный. Так душа звенит, когда похмельем мучается.
Николай, скучающе поглядывающий в окно во время лекции, сразу после смены пришел на заседание клуба, даже не переодевался, и выглядел не умыто и угрюмо, заулыбался, даже покраснел от удовольствия и стал казаться чище:
- Во даёшь, Лёха, само то говоришь, молодец!
Председатель Сергей Фёдорович пробасил:
- Алексей прав, с похмелья в голове позвякивает, даже если дома тишина, и никого нет.
- Может, кто-нибудь всё же ближе к теме выскажется. Мне бы хотелось послушать. Садитесь, пожалуйста, Алексей, - предложил лектор.
- Зачем садиться. Сесть всегда успею. Я как раз по существу. Соседа я не
зря вспомнил. Он в подпитии всегда жалел, что этого кхе-кхе гора у нас не печатали. Мол, велик, куда Марксу до него. А Ленин и в подмётки не годится. У него невеста была, не у соседа, а у этого, кхе-кхе гора. Любил он её. Так что вы думаете? Сбежал перед самой свадьбой, чтобы пострадать, а потом свои страдания описать. Это я в дополнение к тем страхам и упрёкам, пардон, трепетам, о которых вы, Виталий Петрович, нам рассказывали.
- Лёха, о водке продолжай. Интереснее. Не слушай никого. Продолжай! - Николай аж запрыгал от нетерпения на стуле.
- Нет, зачем же, - донесся солидный голос Виктора Николаевича, с трудом уместившегося на сидении театрально-зрелищного назначения. - Что водка полезна и необходима, я сам давно знаю, и не надо меня агитировать и дискутировать на эту тему. Мне интересно о Кьеркегоре послушать. Он мне уже начинает нравиться, раз не женился. Представляю, как невеста злилась. Продолжай, Лёха, я тебя внимательно слушаю. - Виктор Николаевич откинулся на спинку стула, сложив руки на животе, и в медленном темпе закрутил большими пальцами.
- Так вот, повторяю, мой сосед много о нем рассказывал. А тут иду, вижу, он, "Страх и трепет" называется. И картинка на обложке. А на картинке полуголые мужики. Может, думаю, он голубой был?
- Ближе к делу. Признавайся, книжку читал? Если не читал, замолкни, - разозлился Виктор Николаевич.
- Читал, читал. Сосед читал. Тоже недовольный был, но не признался. Это его, конечно, дело.
-Ты о книге. Что там написано? Или забыл? - бело-розовое круглое лицо Виктора Николаевича потемнело.
- Да, читал я, читал. Ну, и что. Ну, и что, я вас спрашиваю! Сто страниц, если не двести, про то, как один старик вёз сына на гору, забыл название, чтобы убить его, своего сына. Во сне приснилось, будто бог ему велел. Если убьешь, значит, веришь в меня, то есть бога. Если не убьешь, значит, не веришь. Денег на книгу жалко. Две бутылки водки стоит.
- Забавно, - Виктор Николаевич всё также крутил пальцами, но теперь в упор смотрел на лектора. - Вы нам, Виталий Петрович, ничего про это не говорили.
Со стороны председательствующего донеслось:
- Если бы я сны свои приводил в исполнение, в живых из моих родных и близких ни одного не осталось бы.
- Это точно. Во сне я часто убиваю, - Николай, потерявший интерес к происходящему, снова оживился. - Чего только не приснится за ночь. Но в сны только бабы верят.
- Хватит! Бабы, бабы, надоело! Сколько раз повторять, здесь нет баб! - Нина Васильевна, женщина, как бы о ней сказали, без особых примет, оторвалась от протокола.
- А кто есть? Это ты женщина?
- Николай, делаю последнее предупреждение. Ещё раз услышу, кто-то из нас отсюда уйдет, или ты, или я! Мне надоело! Я не баба!
- Нина Васильевна, успокойся, мы тебя все уважаем, но люди разные бывают. Согласись, есть женщины, а есть бабы.
- Ты, Серёжа, не уводи в сторону. И, вообще, совесть надо иметь.
Перед нами профессор из университета, интересную лекцию прочитал, познавательную. А вы всё о бабах и о водке. Если вам нечего больше сказать, послушайте умного человека.
- Да, хотелось бы ближе к теме, женщина права. И вы правы тоже. Кьеркегор, действительно, расстался со своей невестой. Предпочел семейной жизни одиночество как необходимое условие творческой деятельности. Я, конечно, за полтора часа не мог пересказать и труды великого мыслителя, и его биографию, а выбрал только самое важное, как мне показалось, с учетом, во-первых, того, что аудитория негуманитарной направленности, во-вторых, несмотря на это, тянется к знаниям.
- Ладно, я скажу. - Нина Васильевна встала, держа в руке записную
книжку. - Я тут записывала по ходу, не всё, конечно, но что успела. Я понимаю так: всё наше недовольство родными, товарищами и, вообще, окружающими, не столько сиюминутное и временное, сколько оттого, что грешны от природы и пребываем в тоске. Но этого сами не понимаем, а обвиняем в плохом настроении друг друга. Если бы все это поняли, меньше бы ссорились.
- Пошла, поехала, тоска, печаль, грусть. Мужики, кто из вас когда в
печали пребывал? - Лицо Виктора Николаевича приобрело багровый оттенок. Он злился. А когда он злился, то его круглая, лысая голова походила на красный надутый шар.
- Лопнешь, Витёк.
- Не лопну. Эта женщина не дождется. Ты, Лёха, не переживай за меня. И не такое терпели. В самом деле, о чем мы тут? Там стреляют, там с голоду умирают, а мы про тоску и печаль, потому что оторвались от божьей сиськи. Слышали все, когда здесь выступали солдатские матери? Наши дети гибнут не только в войнах, но и в мирное время. Вот вам тоска и печаль. А нам говорят, что всё это от первородного греха. Сам же он писал, если бы греха не было, то и нас бы не было. Какая тогда тоска, радоваться надо, что те, в раю, согрешили. Нет, я не понимаю, человек умирает, - печаль. Человек живет, - тоже печаль.
- Да если что такое во мне заведётся, тоска или печаль, бывает, хоть
в петлю лезь, сто грамм приму, и жить хорошо. Так?
- Всё верно, Никола. Не печатали их и правильно делали. Хоть и
коммунисты, но понимали жизнь. Сначала есть, пить, одеваться, жильё еще, а потом остальное.
- Не пойму тебя, Виктор, то ты демократ, а то в тоску по
коммунистам впадаешь. Ты уж определись, - вступил в разговор пожилой, давно
пенсионного возраста, не пропустивший ни одного заседания клуба, Андрей Иванович. По его острому взгляду видно, что он много думает и самостоятелен в суждениях.
- Непонятно я говорю? Тогда мне непонятно, что грешного в том, что есть хочу.
- Грех в том, что можешь лопнуть, потому что жрёшь много.
- Кончай, Лёха, не на твои деньги. На еду я себе заработаю. Но
вы мне ответьте, почему я, вкалывая по восемь часов, раньше мучился тем, что в магазинах колбасы не было, а сейчас колбаса есть, а денег не стало. В чём дело?
- Такой работник, раз на колбасу заработать не можешь. Как ни
пройдешь мимо, весь ваш отдел в полном составе курит на лестничной площадке, и ты в центре, на трёх этажах слышен твой голос, - с места говорила худощавая, опрятно одетая, но выражением лица очень уставшая женщина. - И всё о сексе.
- Ещё одна сексуально неудовлетворенная. Успокойся, Ольга
Ивановна, пока я не пожалел, что тебя сюда привёл. Будь благодарна, что бесплатно профессора слушаешь.
Обиженный Виктор Николаевич заворочался на стуле. Стул пошатнулся, пришлось принять неудобную позу с наклоном вперёд, чтобы не перевернуться.
Лектор незаметно подсел к столу, рядом с председателем, и что-то записывал на листе бумаги. Аудитория молча наблюдала за ним.
- Прошу прощения. Пометки для себя. Я тут попытался разобраться в высказываниях, наметить проблемы, волнующие вас. Должен сразу заметить, что разговоров о колбасе и мясе поддерживать не собираюсь. Для этой темы пригласите другого специалиста. Вслед за Кьеркегором я развожу понятия: материальное и духовное. Объясню подробнее. Материальное благополучие относительно. Сегодня есть, а завтра его может и не быть. Сами понимаете, сгорит, украдут, сломается. Также об источниках доходов. Они могут быть случайны. Можно заработать, найти кошелёк с деньгами, клад с золотыми монетами, в конце концов, ограбить банк. На таком зыбком материальном фундаменте вряд ли можно построить прочное здание. Я же хотел о вечном, вслед за Кьеркегором, о духовном.
- А если я умру, - перебил Виктор Николаевич, - куда душа
денется?
- Душа бессмертная.
- О, Нина Васильевна, давненько в разговор не встревали. Так вам на курсах экстрасенсов сказали? Моя баба тоже бегала, три вечера в неделю приходилось самому ужин готовить. Потом стала пугать меня, пить не брошу, высоко не вознесусь. Оболочка отяжелеет, так и буду вечно болтаться между небом и землёй. Это же надо такое придумать. Нет, о сексе интереснее, я разочарован, - Виктор Николаевич принял благодушное выражение, его чело посветлело, и большие пальцы в спокойном темпе снова закружились на животе. - Серёга, ты как хочешь, а был только один великий человек, Марксом звался.
- Да, в самом деле. - Сергей Фёдорович вышел из-за стола и встал рядом с лектором, оказавшись невысоким, в меру плотным, лет около тридцати, в джинсовом костюме. Он говорил, а сам поглядывал вбок, на полированную поверхность стола, близоруко щурясь, будто пытался что-то прочесть, написанное для него. - Нас часто уводили в сторону, иначе говоря, переводили на другие рельсы. Вместо того, чтобы бороться с врагами, нам предлагали в себе разобраться. Было? Было. Бог терпел и нам велел. И сейчас получается, что я страдаю, потому что такой от природы, а сосед мой об этом не знает и идёт грабить, пока я грехи замаливаю. Деньги добывает. Ест, пьёт в своё удовольствие. И не догадывается об отчаянии, потому что он, как и все, от божьей сиськи оторвался. Он не верит ни в боги, ни в чёрта, только кулаку своему и пистолету доверяет. И хорошо живёт.
- Сопляк ты, вот что я скажу. Сопляк ещё. Было время, многие
так рассуждали, а потом в сталинских лагерях оказывались. Вот так. Историю с соседом ты переврал. В прошлый раз твой сосед нажил капитал, и его на тот свет отправили конкуренты.
Пока с места возмущался Андрей Иванович, Сергей Фёдорович скучающе изучал люстру под потолком. Заметно было, что к резким выступлениям старика он давно уже привык и терпел их как неизбежное зло.
Кажется, и остальные привыкли к старику, поэтому молчали, но Нина Васильевна не выдержала:
- Андрей Иванович прав, сам же ты жаловался на жену. Она в невестах
всё о духовном говорила. Теперь только деньги давай, детей надо кормить и одевать. И всё кормит, и всё одевает, два шкафа набила тюлем и кисеёй. Твои же слова.
- К чему ты вспомнила?
- Всё к тому же. Или ты, Сергей, думаешь, у нас памяти нет? К тому, что нам сказали, - духовное это страдание. Но не как у твоей жены, страдания по импортным сапогам.
- Нина Васильевна, ты из меня скоро слезу выдавишь, эк, ты, матушка
моя, да как ты поддела, молодец, я доволен. Виктор Николаевич благодушествовал, руки неподвижно покоились на животе. - Но ты, матушка, одного не учла, пусть лучше тряпки в шкаф складывает, а потом достаёт и себя тешит, их перебирая, чем с перекошенным лицом по дому ходит и детей пугает. Нужны бабе для счастья тряпки, пусть имеет. Или ты, Серёга, на тюль и кисею не заработаешь?
- Заработать всегда можно, да она не останавливается. Всё ей мало.
Наступила тишина. Лектор решил воспользоваться паузой:
- Минуточку, прошу внимания. Мне кажется, настало время для
подведения итогов. Я уяснил, что вы в основном поняли, а чего ещё нет. Конечно, нам мешают стереотипы. Мы ведь привыкли, так нас учили, что человек создан для счастья, как птица для полёта. Каждый жаждет быть счастливым. Раз нас этому учили. Но я бы хотел повторить то, о чём в лекции уже говорилось. Кьеркегор не считал счастье духовной категорией. И о тоске мне хотелось бы подробнее поговорить, чтобы аудитория яснее представляла, о чем речь.
Но публика зашумела, раздались раздраженные выкрики, нет, хватит, это слишком, сколько можно, надоело, не хотим, устали слушать, дайте сказать!
- Как хотите. - Лектор пожал плечами, собрал листы, прошел сгорбленной походкой мимо стульев, ушел.
- Вот как! Профессора выгнали! Хамы вы после этого! - Нина
Васильевна перешла на крик, но голос её сорвался, и она закашлялась.
- Хватит, Нина Васильевна, не нравится, уходите. А нам, в самом
деле, нечего морочить голову, за дураков принимать, - Людмила Павловна начала говорить с места, но от избытка чувств выбежала к столу председателя. - Дайте сказать. Знакомая у меня есть, я хочу о ней рассказать. Очень важно, - она говорила торопливо, будто боялась, что её перебьют. - Знакомая есть у меня, из рерихнутых, ну из тех, с верхним путём, мы их тут слушали, приглашали года два назад. Знакомая работала в издательстве, симпатичная, фигура идеальная, с трудными подростками всё возилась, бесплатно. С утра до ночи работала, зарплаты никакой. Мужчину завела, тоже из трудных. Он её грабанул, все деньги, наследство от отца, пропил и проел с любовницами, пока она работала. Знакомой этой я объяснила, есть телесное, и с этим надо считаться, пока мы живы. Есть духовное, и оно бессмертно. А раз оно бессмертно, то времени для материального у нас достаточно. Пока живы, надо о телесном заботиться, а после смерти, когда грешные мысли не будут отвлекать, можно и о духовном подумать. О чем тогда вообще думать, если не о духовном. А тут встречаю недавно, выходит она из машины, иномарка, мужчина рядом с ней, на килера из фильма похож. Она увидела меня, обрадовалась, поговорили, у неё денег много, всем довольна, но он немножко недоволен, что она непьющая. В сорок лет начинать уже поздно, зато не истаскалась, темперамент как у молодой, да к тому же образованная.
- Если фигура хорошая, пригласи к нам, я люблю на красивых женщин смотреть.
- Виктор Николаевич, тут я согласна с Ниной
Васильевной, вы иногда пошлости говорите.
- Я? - Виктор Николаевич начал багроветь, но в зале зашумели, - хватит, успокойся, дай послушать женщину, - откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
- Короче, я её ещё раньше познакомила с психологом. Помните,
симпатичная такая приходила, успокаивала нас и уговаривала получать от жизни сплошные удовольствия. Живи, радуйся и стремись к успехам. Как в поздравительных открытках. Так, Виктор Николаевич?
- Живи и радуйся, будто ты в Америке. Как уговаривала по телевизору
ведущая с выпученными глазами и крокодильей улыбкой. Фригидная, потому что глупая.
- Ты о какой, Виктор? Может, познакомишь?
- Нет, она в Москве сидит. Та, что в полночь не то по пятницам, не то по субботам вещала. Как Людмила говорит, уговаривала нас быть счастливыми. Вот только одно неясно, Людмила Павловна, почему ты меня в пошлости обвинила?
Но Людмила Павловна даже не посмотрела в его сторону:
- Я, может, и жалею, что её с психологом познакомила, - она села на
место также стремительно, как начала говорить.
Сергей Фёдорович поднялся с места:
- Мы с интересом всё прослушали. Правда, с выводом не понял. Если у знакомой всё к сексу свелось, почему Виктор - пошляк?
- Как по Фрейду.
- Согласен. Но, Виктор, давай не будет сегодня о Фрейде. Мы знаем,
что ты спец, но время поджимает. Я предлагаю двести восемнадцатое заседание клуба "Знание - сила" на сегодня закрыть. Пора по домам расходиться.
Неожиданно вскочил Константин, худой, подросткового вида, холерического темперамента мужчина:
- Почему меня все учат? Я не о присутствующих. Я о тех,
бородатых, лохматых, лысых, большеголовых и очкастых. Почему меня все учат? Я вас спрашиваю. Раньше тоже учили. Но не до такой степени. Сейчас даже учат, как я должен с женой своей спать.
- Потому что ты член клуба "Знание - сила", болван. Всё,
закрываю. Двести восемнадцать заседаний, сколько умных людей мы бесплатно слушали, семь лет слушали, а этот болван только проснулся. Будем считать, что встреча прошла плодотворно, раз Константин, наконец, проснулся от многовековой спячки. Проснулся и возмутился. Как уже сложилось и стало традицией, несколько слов в заключение. Быть свободным от общества нельзя, - это можно записать в протокол. Вы слышите, Нина Васильевна? После слов профессора. Других выступлений в протоколе не должно быть. Не хочу повторяться о пруте и метле, я уже об этом не раз говорил. Мы все поняли, что человек один слаб, это тоже не записывать
в протокол. Ясно, Нина Васильевна? От себя, не для протокола скажу, что концепция Кьеркегора, как её тут подали, нам не подходит. Хватит нас считать за круглых идиотов и чужие грехи навязывать. Мало ли чего там сотворили Адам с Евой на природе в райском саду. Ещё не доказано, а были ли они. Почему человечеству навязывают преступление, которого не было? Кому это выгодно?
- Да, в самом деле, может, это инопланетяне нас таким образом
используют? Мы впадаем в тоску и выделяем пот, а они им питаются. А? Может такое быть? Зачем нам всё это? В конце концов, хочется отдохнуть, а тебя, бац, по физиономии грехами.
- Лёха отдохнуть захотел. От чего, хотелось бы знать. А? Новая ба..., то есть женщина, - Виктор Николаевич покосился в сторону Нины Васильевны.
- Нет, я не согласна с такими выводами, Сергей. - Людмила
Павловна поднялась с места, - я не согласна, вы меня не поняли. Я говорила о своей знакомой, а вы меня не поняли. Я ведь не того хотела. Я ведь сильно мучаюсь. Потому что вмешалась в её жизнь. Вот о чём я хотела сказать. Раньше она мне больше нравилась, хоть и несчастной была. Ты, Костя, не прав, нам ещё многому учиться надо. Нас, да, учили, но не тому. Мне не нравится, когда общество на первое место ставят. Жить надо так, как хочется, а не так, как другие хотят, потому что способности в меня вложил бог, и только перед ним я в ответе, - проговорила она скороговоркой.
Сергей Фёдорович устало кивнул головой:
- Допустим. Но что ты мне посоветуешь, если я работаю
экономистом, а в юности мечтал на оперной сцене петь. Посоветуй мне, Людмила Павловна.
- Петь.
- Что петь?
- Что хочется, то и петь. Можешь начинать прямо сейчас, а мы послушаем.
- Вот так взять и запеть?
- А что? - оживился задремавший было Николай, - Пой, мы поддержим.
- Любопытно, - большие пальцы в бешеном темпе закрутились
на животе Виктора Николаевича. - Такого конца я не ожидал. А что? Давайте споём. Я предлагаю свою любимую. Помнишь, Оля, нам по пятнадцать лет, астрономический кружок, ты красивая, я не такой толстый. Помнишь наш гимн?
- Помню, Витя, всё помню. "Гори, гори, моя звезда..."
- Начинай, Серёга, мы подхватим, начинай, не тяни, - Виктор
Николаевич полуобернулся к публике, как бы собираясь дирижировать хором.
Сергей огляделся, увидел, как потянулись к нему в ожидании Николай, Лёха, Андрей Иванович, женщины. Ни одного иронического лица, все были серьёзны.
Он шагнул вперёд и запел: "Гори, гори, моя звезда..."
Все дружно подхватили: "Звезда любви приветная, ты у меня одна заветная, другой не будет никогда..."