Левченко Валерий Иннокентьевич : другие произведения.

Избранное

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
  
  
   Прочёл письмо недлинное твоё...
   Оно на почте малость залежалось,
   но этот факт в душе не вызвал жалость, -
   ну, может быть, мелькнула тень её...
  
   Душа опять во власти непогод, -
   ветра нагнали холод, как зимою...
   Холостякую, сам посуду мою, -
   всего лишь день, а пролетит, как год.
  
   Успеть подумать что-то о своём,
   хотя бы о письме твоём недлинном...
   Но свет на этом не сошёлся клином,
   да и тяжёл я нынче на подъём.
  
   Чего я там наплёл, наговорил?
   Факир был пьян, и фокус не удался!
   А я сейчас тово, проголодался, -
   пожалуй, я пельменей бы сварил.
  
   И вот стою, колдую над водой,
   кипящей в алюминевой посуде, -
   за давностью и далью неподсуден,
   почти свободный, глупый, молодой.
  
   Туда, назад, мгновенный перелёт:
   бурчит кишка, дымится сигарета,
   я снова жду казённого обеда
   и ничего не знаю наперёд -
  
   ни писем тех, что сам я напишу,
   ни тех, что запоздало получу я...
   Я у дверей столовки, носом чуя
   привычную солдатскую лапшу.
  
   И та же туч расплывшаяся тушь,
   и тот же молодой свирепый голод,
   чужбина, одиночество и холод
   нелепо разлучённых наших душ.
  
   Такая даль - вплотную вдруг, в лицо.
   А близкое - уже почти утрата:
   и то, что мной написано когда-то,
   и это небольшое письмецо.
  
   И что слова? Исчезнут, растворясь
   во времени и ветреном просторе.
   А нам дано лишь самое простое -
   поддерживать прерывистую связь.
  
   Держать её, родимую, тянуть!
   Вот нагрузил же кто-то нас заданьем...
   А с тем, что письма ходят с опозданьем,
   придётся примириться как-нибудь.
  
   * * *
  
   Возраст опасный, облик невинный -
   весь сквозняками продут.
   Дорога на танцы, очередь в винный,
   яблочный терпкий продукт.
  
   Сухое с креплёным, сладкое с горьким,
   безумная юная смесь...
   Век был, как день тот, немыслимо долгим -
   был, да закончился весь.
  
   Фонарь у подъезда, походный транзистор,
   лавочка в пару досок,
   гитарный негромкий аккорд неказистый,
   сорванный голосок.
  
   Клешёные брюки, болоньевый плащик,
   счастье за горсть пятаков...
   Год пролетевший, возраст пропащий,
   свистнул - и был он таков.
  
   Грустные песни, бодрые марши,
   кем-то забытый куплет...
   С веком прошедшим и всё стало старше
   сразу на сотню лет.
  
   * * *
  
   А всё не о том о чём-то,
   ведь надо не для отчёта,
   а надо, как для допроса,
   да не дорос... А?
  
   * * *
  
   ВОСПОМИНАНИЕ ОБ УДСКОМ
  
   Какая мысль таится в том,
   что я живу, курю табак,
   гостями приглашаю в дом
   знакомых вежливых собак?
  
   Они наивно-простодушны,
   и отпечатки мокрых лап
   я молча тряпкою высушиваю,-
   покорнейший слуга и раб.
  
   Им непонятно содержанье
   царящей антисуеты
   в моей прокуренной державе,
   где все уставы непросты.
  
   Какая мысль таится в том,
   что я за ними тру полы?
   Собаки покидают дом,
   недоумения полны.
  
   Какая мысль таится в том,
   что вспомнилось среди зимы?
   А я сижу с раскрытым ртом
   и думаю: какая мы...
  
   Я вспоминаю об Удском, -
   какая мысль таится в том?
  
   * * *
  
   Как давно не пел я песен
   за столом в своём кругу.
   За чужим бываю весел,
   а вот спеть я не могу.
  
   И бывает, хоть напейся,
   хоть умри, а - ни гугу.
   Не хочу чужих я песен,
   а своих - я не могу.
  
   Слушатель не то, чтоб разный,
   и не то, что - берегу...
   Я, бывает, спеть и рад бы,
   да вот как-то не могу.
  
   Улыбаюсь поневоле:
   Подыграть? Я подберу!..
   Не играл такие роли,
   а - поддерживай игру...
  
   Нет, не разожму я первым
   окривевших пьяно губ.
   Может, я совсем не пел бы,
   да вот как-то не могу.
  
   * * *
  
   Так холодно, так пусто ныне,
   такая долгая зима...
   Заносит снег изгибы линий
   незавершённого письма.
  
   Стихи-зверьки все разбежались,
   к себе испытывая жалость,
   и строчки-птицы разлетелись,-
   к чему терпеть такую ересь,
  
   как несвобода, холод, скука,
   хотя бывало и скучней?
   Но убегают, вот в чём штука,
   и улетают,- им видней.
  
   И открывают дверцы клеток,
   и убегают в снегопад,
   когда след редок и нерезок,
   а сторожа уходят спать.
  
   И тщетны на пути капканы,
   ловушки, ружья и силки,-
   зверьё уйдёт. как будто канет,
   а птиц полёты высоки.
  
   И впопыхах охотник дома
   волшебный обронил манок
   и никого прельстить не смог,
   и нет стрелы, и лук изломан.
  
   Зови, свисти, - и всё напрасно:
   оставлен дома твой манок,-
   какие сети ни забрасывай,
   как ни сбивай в погоне ног.
  
   Лишь облака - твоя добыча,
   и то - обман, всего лишь дым...
   И входит исподволь в обычай
   стрелять по цели холостым.
  
   Охотники! В такую зиму,
   когда бело до пустоты,
   поймите, что недостижимо
   стрелять в бумажные листы!
  
   ...Но проступило многоточье,
   но пролетел птенец-строка...
   Оружье кто-то спешно точит, -
   следы виднеются пока.
  
   * * *
  
   Мы мотались по белому свету,
   запылили изрядно глаза,
   всё казалось, что счастья нам нету,
   и на дальние шли голоса.
  
   Не сносивши, меняли одежды,
   не согревшись, мы шли в холода,
   и опять отголоски надежды
   заводили нас чёрт-те-куда.
  
   Покрутило слепых, помотало,
   понапрасну мы тёрли глаза.
   Счастья не было - счастья не стало,
   да прошибла однажды слеза.
  
   Наблукалась душа нараспашку, -
   сколько их, что промчались насквозь?
   Мы последнюю сняли рубашку:
   обогрейся, неведомый гость!
  
   Посидим, подсчитаем убытки
   да оплачем забытую прыть, -
   побираемся с миру по нитке
   опалённую душу прикрыть.
  
   Что искали мы: чёрта ли, бога?
   С кем остались? Не видно лица.
   А в глазах всё дорога, дорога -
   без конца, без конца, без конца.
  
   * * *
  
   Задаётся ли вопросом
   тополь: Быть или не быть? -
   Будет век, прямой и босый,
   на ветру холодном стыть.
  
   Ни спалить себя не может,
   ни под корень топором,
   ни уйти, ни сбросить ноши...
   И надежда только в том,
  
   что покров судьбы бездарной
   взрежет молнии полёт,
   и она одним ударом
   все сомнения прервёт!..
  
   * * *
  
   ВСАДНИК
  
   Ни узды, ни оков -
   налегке он ушёл.
   Только пара подков
   у него за душой.
  
   Кинув тесный постой,
   жизнь свою, как коня,
   он весёлой тоской
   каждый день подгонял.
  
   Пела пьяная плеть:
   так сегодня и впредь!
   Ничего не успеть!
   Никуда не успеть!
  
   Сто друзей разменял,
   сто рублей раздарил, -
   пролетел сквозь меня,
   потерявшись вдали.
  
   - Ты загубишь коня! -
   прокричал я вослед, -
   Ты забудешь меня
   через тысячу лет!..
  
   И погоня не впрок -
   лишь стелился в глазах
   им пробитых дорог
   потревоженный прах.
  
   Ждать не стоит труда,
   не искал и не звал -
   неизбежно всегда
   путь его узнавал.
  
   Вот избитых подков
   оплывающий след,
   вот покинутый кров -
   остывающий свет.
  
   Смотрит женщина вдаль,
   ничего ей не жаль -
   будет долго смотреть
   и не будет стареть.
  
   'Сколько сгубит коней,
   сколько вытопчет дней -
   он вернётся сюда,
   а она молода'.
  
   Не вернётся он к ней
   никогда, никогда!..
  
   Плеть напьётся вина,
   не устанет рука -
   плеть хмельная длинна,
   только жизнь коротка.
  
   Не прощайся! Скорей!
   Да назад не гляди!
   Только ветер в твоей
   завывает груди!
  
   Злую плеть изорви -
   никого не зови!
   Не поднимешь коня,
   не затеплишь огня.
  
   Никому не плати,
   будешь вечно в пути -
   никому не догнать,
   никому не спасти...
  
   * * *
  
   ДЕНЬ ИСПОЛНЕНИЯ ЖЕЛАНИЙ
  
   Все бывшие со мною неудачи
   и все со мной не бывшие успехи
   однажды разменяю, поистрачу
   в одной своей несбывшейся потехе.
  
   Свои неутаённые желанья,
   свои неисполнимые потери,
   все вечные вопросы отсылаю
   к одной не мной придуманной затее.
  
   Свои неумолимые кощунства
   я искуплю каким-нибудь безумством,
   а лучшую ошибку, лучший промах
   исправлю сотвореньем новых.
  
   Меня не посещающим соблазнам
   представлюсь я давно на всё согласным.
   Меня не посещающим порокам
   я укажу дорогу до порога.
  
   Порушу все не данные мной клятвы,
   займу тепла до следующего лета,
   верну долги, что мной ещё не взяты,
   словами песни, что ещё не спета.
  
   * * *
  
   О ХОЖДЕНИИ ПО НЕБУ
  
   Кто не ходит по небу,
   те давно уж поняли,
   что в уменьи ползать
   есть большая польза.
  
   Те ж, кто ходит по небу,
   ничего не поняли, -
   не нажив имущества,
   продолжают мучиться.
  
   Чем они питаются,
   что сказать пытаются?
   Может быть, их наняли -
   этих, там, что на небе?
  
   Равнодушно небо -
   остаётся немо.
   Залететь за синее
   слух земной бессилен.
  
   До неба высоко -
   не достанет око.
   Не достанешь глазом,
   не положишь на зуб...
  
   Не достанут руки
   голубой округи.
   Облака да ветер -
   никого в ответе.
  
   Ни продашь, ни купишь -
   наведёшь тоску лишь...
   Ничего не поняли,
   кто не ходит по небу.
  
   Ну, а те, кто по небу -
   что же они поняли?
  
   * * *
  
   НОВЫЙ СТАРЫЙ ГОД
  
   Двери откроет, в дом войдёт,
   старые речи он заведёт...
   А Год этот Новый - такой ли уж новый?
   Голос его что-то больно знакомый.
  
   Старые новости новых газет
   пачкой в руке по дороге в клозет,
   по новому поводу старая желчь...
   Новые свечи осталось зажечь.
  
   Всё известно уже наперёд:
   Новый Год - старый год!
  
   Новых гостей за стол посадили,
   что с прошлого года не уходили.
   Старый знакомый - такой уже старый...
   Ужели и мы такие же стали?
  
   В зеркале те же всё старые лица...
   Кто старое вспомнит!.. Пора веселиться.
  
   Звона курантов дождёмся устало,
   всё будет по-новому, то есть - по-старому.
   Хрустят недожёванные слова...
   Весь год теперь будет болеть голова.
  
   * * *
  
   МАСТЕРСКАЯ
  
   Рифмоплетений -
   обрезки, обломки, опилки, огрызки и клочья,
   спутанных строчек мотки, заготовки, болванки и прочие
   странные вещи. Дымом сгоревших фантазий пропитаны стены,
   бродят неясные тени - грядущие темы.
  
   Тащится в дом, подбирается всякая дрянь неразобранной кучей:
   сгодится для дела - наступит когда-нибудь случай,
   струганных фраз штабеля... И словесная мелкая стружка
   хрустит под ногами, - 'Эй, осторожней! Всё это будет мне нужно...'
  
   Вповалку сырые тяжёлые прямо с мороза поленья -
   на пол смолой истекают в тепле впечатленья.
   И дух поднимается - крепкий, рабочий, смолистый...
   Листы чертежей в желтизне, как забытые с осени листья,
  
   сметаются враз с верстака - не хватает свободного места,
   рубанок поёт и звенит под ударом стамеска,
   осколки забытых ошибок идут в переплавку и в дело:
   в топку, в работу огня, - что сгодиться совсем не сумело.
  
   ...После прощания надо одежду вытряхивать долго,
   иначе запавшая рифма потом по пути вдруг уколет иголкой.
   И ночью уснуть не позволит, безбожно терзая бока,
   под кожей застрявшая острой занозой строка.
  
   * * *
  
   СТАРЫЙ ДОМ
  
   Совсем старик... Ему не спится
   в глухой, слепой его ночи,
   скрипит костями-половицами,
   надсадно кашляет, ворчит.
  
   Ах, вечно лишний под ногами!
   Уже не нужный ветхий кров...
   Со свистом трудное дыханье
   его привычных сквозняков.
  
   Он стар. Его не замечают
   и не смущаются при нём:
   при нём и мирятся ночами,
   и без конца бранятся днём.
  
   Дом только вздрагивает чаще,
   когда шаги над головой, -
   уже по грудь в земле стоящий,
   все сроки выжил, но живой.
  
   Обидной немощью унижен,
   всегда угрюм при свете дня,
   он крышу надвигает ниже,
   всё глубже в землю уходя.
  
   Ему всё ближе мхи и травы,
   в корнях деревьев муравьи, -
   он им, почти уже как равный,
   вверяет горести свои.
  
   И к ним придёт и растворится -
   уже не в тягость, не в укор -
   однообразной вереницы
   дней и ночей окончив спор...
  
   * * *
  
   КОНТОРА
  
   Храм калькуляторов и скрепок,
   горнило делопроизводства,
   где всё внимательно и слепо
   в лесах копирочного сходства.
  
   Сосредоточены движенья,
   мозг полон тайного вниманья,
   закон - таблица умноженья,
   а смысл - оценка прилежанья,
  
   и жизнь подобие конспекта
   под знаком всех соревнованья...
   И вот сюда приходит некто
   и начинает рисованье
  
   картин, в архивах позабытых, -
   им места не было и сбыта, -
   прекрасно замерших пейзажей,
   давно зачисленных в пропажи,
  
   не отражённая отчётом,
   река внепланово течёт там,
   и древо в зеркало глядит,
   отвергнув дебет и кредит.
  
   С баланса списанный когда-то,
   без штампа, подписи и даты
   неутверждённо плыл закат,
   так не похожий на плакат...
  
   - 'А он не пьян? Вполне нормален? -
   - Кто он такой? Его не звали... -
   - У нас своих проблем немало, -
   - У всех всё цело? Не пропало?..' -
  
   Не отвлекается вниманье
   от мудрых тайн скоросшиванья,
   когда всё правильно и голо
   в бодрящей песне дырокола.
  
   Неколебимы исполины:
   дух укрепленья дисциплины,
   квартальный план и чувство долга...
   Лишь задержался ненадолго
   средь инвентарных номеров
   свет нарисованных миров.
  
   * * *
  
   О ТЕЧЕНИИ ВРЕМЕНИ
  
   Время течёт, течёт...
   Из чайника в стакан.
   Течёт - она не в счёт -
   нечаянная строка.
  
   Сбегает по стеклу -
   лужа на углу.
  
   Переполняются трубы и желоба,
   капает с потолка.
   Стряхиваются со лба
   минуты, часы, века -
   п о к а п о к а п о к а...
  
   Заливает порог,
   уже коснулось ног.
   Стол качнулся, потом
   качнулся-поплыл дом.
  
   Приплывали слесаря,
   говоря,
   что вызов был зря:
   О чём вообще, мол, речь! -
   временная течь.
   Поток - ещё не потоп,
   а не промокнуть чтоб,
   сядьте пока на кровать...
  
   И ушли - время перекрывать.
  
   * * *
  
   Играем 'Дождь'. В который раз по счёту?
   Нам от него ни проку, ни почёту...
   'Прошу на сцену занятых в спектакле!'
   Есть действа неизбежные, не так ли?
  
   Свет ровный, мёртвый, неопределённый,
   дробь капель, серый цвет, свист ветра отдалённый,
   шуршанье шин и прочие шумы, -
   все звуки и цвета приглушены.
  
   Промокнуть нынче предстоит до нитки.
   Готовим реквизит: зонты, накидки...
   Да не забыть о куче прочих нужд:
   к лицу - гримасу, а к асфальту - луж.
  
   Сырые туфли, поднятые плечи,
   невнятные прерывистые речи,
   грядущий насморк, мысли о тепле,
   сухих носках и чае на столе...
  
   Второй звонок. Зал пуст наполовину.
   Во тьме кулис смешок неуловимый.
   Пора на выход!.. Уж который год
   на полуслове прерван анекдот.
  
   * * *
  
   О чём мы спорили, кто помнит?
   Лишь помнится, стакан был поднят,
   так и оставшись на весу
   в ночном расплывшемся часу.
  
   Звонили нам колокола
   над гулкой площадью стола,
   таили свет - багровый, ранний -
   в стекле прорубленные грани.
  
   Перемешав закат с рассветом,
   мы оставались без ответов,
   и позабытый давний спор
   как будто длится до сих пор...
  
   * * *
  
   ДАР
  
   Кем он выбран был нежданно, чтоб в руке его всегда
   неостывшая лежала с неба павшая звезда?
   Мимоходом, в шутку просто на свою поднял беду
   залетевшую без спроса ту проклятую звезду.
  
   Не ко времени, не к месту, не по адресу, не впрок...
   Кинув выжженную бездну, залетела на порог.
   Сколь летела, долго тлела, жар неведомый храня,
   чтоб душа его сгорела от небесного огня.
  
   Не давала спать ночами, взор слепила, руки жгла...
   Ночь за ночью - всё сначала. День не день, а будто мгла.
   Но прожгла однажды руки и карман ему прожгла -
   отшвырнул её в испуге, и она сквозь пол прошла.
  
   Дом прошла его до дна, жизнь прожгла его дотла.
  
   Прогоревшими руками ничего не удержать,
   в продырявленном кармане деньгам больше не лежать.
  
   Пролетела - не вернулась. Жизнь темна до черноты.
   Ах, душа, - зачем споткнулась у последней той черты!
   Раскалённый уголь впился, а душа на волоске, -
   сколь ни пил, ему не пилось в обжигающей тоске.
  
   На пожар не позовёшь - не затушишь, не зальёшь!..
  
   На печаль обрёк, на жалость душу тлевшую свою -
   разом сжалась, удержалась и осталась на краю.
   В одночасье онемела - сохранилась, как могла...
   Где звезда его горела - лишь дымящаяся мгла.
  
   * * *
  
   ОСТАНОВЛЕННОЕ
  
   'Как за делом пролетает время', -
   вздохнула, села. Всё остановилось.
   Остановились за стеклом деревья,
   тарелка падала, но так и не разбилась.
  
   Застыла штора, выгнутая ветром,
   и маятник уснул на полушаге.
   Слова взлетев повисли безответно
   и не достигли обмершей бумаги.
  
   Мелькнуло в зеркале - на миг, в пол-оборота -
   и не успело скрыться отраженье.
   Сорвалась с клавиш крохотная нота,
   но музыка не знала продолженья.
  
   Ты всё сидела, вечность продлевая,
   и тишина звенела монотонно.
   Заждавшаяся капля дождевая
   готовилась отречься от Ньютона.
  
   * * *
  
   Не врастаю ни в небо, ни в землю:
   здесь темно, а туда - высоко.
   Только ветру бездомному внемлю,
   открывая под крышей окно.
  
   Багровеют вечерние дали,
   закипает хмельное питьё...
   Неиспитая глубь ожиданья -
   не спеша допиваю её.
  
   Неслучайному редкому гостю
   зачерпну и нектара налью,
   облаков пламенеющей гроздью
   на прощанье его наделю.
  
   Только очень уж круты ступени,
   чтобы часто ходить в облака...
   Я надолго запасся терпеньем -
   пусть вино дозревает пока,
  
   своего дожидается срока,
   как его дожидаюсь и я, -
   лишь тревожит шальная сорока
   тишину моего жития.
  
   Вот и шляется ветер по дому,
   громыхая обложками книг, -
   всё прочитано им, всё знакомо...
   Я к его сумасбродствам привык.
  
   Он сегодня напился заката,
   вея терпкий осенний букет...
   Для меня всё вопрос и загадка -
   для него неизвестного нет.
  
   Собираю по дому посуду,
   наполняю вечерним огнём -
   всё, что есть, до краёв! И забуду,
   и до срока не вспомню о нём.
  
   А стекло растекается, плавясь,
   и пожаром пугает оно...
   Да, багрянец сегодня на зависть!
   Ах, какое сегодня вино!
  
   Пригублю - только самую малость -
   пару капель плеснувши в ладонь...
   Вот и всё, что сегодня досталось -
   этот стынущий в небе огонь.
  
   На исходе вечернего часа
   тонет тополь во тьме с головой,
   остывает небесная чаша,
   и стихает мой гость гулевой.
  
   Закрываю холодные створки,
   ещё долго сквозь стёкла гляжу,
   как уходит закат на задворки
   к недоступному мне рубежу.
  
   * * *
  
   БЕЛАЯ СТЕНА, ЧЁРНАЯ СТЕНА
  
   Фотография на белом:
   тень, упавшая несмело,
   след ноги, зыбь силуэта
   посреди большого лета.
  
   Промельк жизни, взмах крыла...
   Пролетела, но была.
   Чистый ясный белый свет, -
   ничего другого нет.
  
   Фотография на чёрном:
   из потёмок извлечённый
   вдруг приблизившийся взгляд -
   как из вечности изъят.
  
   Только чёрная граница
   отделяет эти лица
   от сегодняшнего дня,
   бездной душу леденя.
  
   Свет далёкого окна,
   свет, мерцающий со дна...
   В чёрном высвечена брешь
   как достигнутый рубеж.
  
   Освещённый давним днём
   вдруг распахнутый объём,
   луч, летящий по прямой,
   окружённый вечной тьмой.
  
   * * *
  
   ЗАБЫТОЕ
  
   Тёплую ноту накину на шею шарфом я,
   повешу на ветви холодные ноты ночных фонарей.
   Навстречу мне девушка будет идти незнакомая -
   странных забытых созвучий лёгкое платье на ней...
  
   * * *
  
   Что-то пьём и говорим,
   говорим и забываем,
   синим пламенем горим,
   оплываем, убываем
   и всё дальше уплываем
   в заполуночный Гольфстрим.
  
   Отступает берег в дым,
   он почти неузнаваем...
  
   Пьём и что-то говорим,
   и торжественно внимаем,
   мы огонь благодарим
   и сиянья подливаем.
   Всё, конечно, понимаем, -
   путь назад неповторим.
  
   Что-то пьём и говорим,
   а потом всё забываем...
  
   * * *
  
   Это было так давно...
   Как давно всё это было!
   Словно старое кино
   память снова прокрутила.
  
   Приоткрытое окно,
   опалённое закатом,
   радиола, домино,
   голоса и смех за кадром.
  
   Промелькнувшие глаза,
   нескончаемое лето...
   Каждый в этот кинозал
   со своей приходит лентой.
  
   Чуть в углах затемнено,
   переклеено стократно,
   пыльный луч из аппаратной...
   Очень старое кино.
  
   След на стенке от часов -
   птичка время куковала,
   в такт ей бабушка кивала -
   здесь подарок был отцов.
  
   Ни часов, ни той стены,
   и ни тех, кто жил когда-то...
   Воедино сочтены
   те рассветы и закаты.
  
   Просто так скажи: Ку-ку! -
   птица глупая кукушка,
   а считать смешно и скучно,
   что случится на веку.
  
   Закрывается окно, -
   домино, часы с кукушкой...
   Вот и кончилось кино,
   забирай свою катушку.
  
   * * *
  
   Жизнь прошла и враз забылась,
   в ящик струганный забилась
   на два метра в глубину.
   Ну и ну!
  
   Всё осталось там, далече, -
   чьи-то слёзы, чьи-то речи,
   поминальные сто грамм...
   Всё осталось где-то там.
  
   Местожительство пустое,
   механизм часов в простое,
   в покрывалах зеркала, -
   ни двора и ни кола.
  
   Недочитанная книга,
   и закладка, будто фига
   всем оставшимся в миру
   на холодном на ветру.
  
   Паспорт в ящике комода.
   Непривычная свобода
   от долгов, забот и тягот:
   не достанут, не притянут!
   Не поставят снова в строй, -
   здравствуй, вечный выходной!
  
   Ни документа, ни штампа...
   Непогашенная лампа
   раздаёт ненужный свет, -
   общий пламенный привет!
  
   Облупившиеся стены,
   хлам вещей, белья две смены,
   писанины полный стол...
   Гол остался, как сокол.
  
   Бросив позднее 'Прости', -
   только спичку поднести...
  
   * * *
  
   Тагиру,
   оказавшемуся первым
   Вот сижу, чешу в затылке, -
   полный мрак!
   Хоть бы кто зашёл с бутылкой
   просто так.
  
   Я б его, как брата, обнял:
   милый мой!
   Он бы всё, конечно, понял, -
   сам такой.
  
   Значит, боги на Олимпе
   помнят нас!
   Нам сейчас налить и выпить
   в самый раз!
  
   Грамм по сто? Давай по полной -
   не скупясь -
   за незримую упорную
   за связь!
  
   Хоть и кто-нибудь осудит
   нас порой, -
   за родство и душ, и судеб
   по второй!..
  
   Посидели бы неслабо
   не спеша, -
   отогрелась, ожила бы
   вдруг душа.
  
   Закурили б, помолчали,
   что - слова?
   Сразу б стали все печали
   трын-трава.
  
   В самый раз и дождь, и вечер,
   шум ветров...
   Нам вот так сидеть бы вечно, -
   будь здоров!
  
   Что осталось, - поделили б,
   сколько есть.
   Годы нас не отдалили, -
   чту за честь.
  
   Тяготению взаимному -
   ура!
   Я б его прославил гимном, -
   жаль - пора...
  
   Мы б потом прощались долго:
   заходи!
   Полуночная дорога
   впереди.
  
   Что мы не договорили, -
   ну и пусть.
   По последней докурили б,
   да и в путь.
  
   Пусть не меркнет в ожиданьи
   свет в окне.
   Шаг улавливаю дальний:
   вдруг - ко мне?..
  
   * * *
  
   В ржавой коросте рельсы, зарывшиеся в бурьян...
   Путь был когда-то стремителен, бесконечен и прям.
   Хочешь проехать дальше - чем-нибудь заплати.
   Давно уже наш бронепоезд стоит на запасном пути.
  
   * * *
  
   МЕТЕОВОСПОМИНАНИЯ
  
   Прощай, зима? Ползком, украдкой,
   за овощной таясь палаткой,
   почти уковыляла вдаль,
   но вновь смешала календарь
   и прихватила март с апрелем.
   Уже готовый к птичьим трелям,
   я снова валенки надел,
   но оказался не у дел.
  
   Снег был изряден, но не прочен,
   он к рождеству был приурочен,
   накоплен впрок, да вышел срок,
   теперь - на выброс, за порог.
   Сугроб ненужный - просто свалка...
   Такая вышла затоварка,
   что я с тоскою повторял:
   какой загублен матерьял!
  
   В канун открытия Америк
   я плот резиновый примерил,
   готовя первый взмах весла,
   когда своё возьмёт весна,
   ну, а за ней не заржавело, -
   и в полдень с крыш капель запела,
   пошла вода округой всей
   на радость местных карасей.
  
   Установились торопливо
   моря весеннего разлива,
   дома, как будто корабли,
   стояли прочно на мели.
   Я сам на той мели болтался,
   со скукой тесно побратался,
   взирал, как времени вода
   течёт неведомо куда.
  
   Считал часы, а шли недели.
   Я пребывал в бездушном теле,
   в котором кончился завод,
   и ожидал исхода вод
   и не спешил изведать хлябей.
   И лишь нужда в насущном хлебе,
   тоскою наполняя грудь,
   влекла из дома в тяжкий путь.
  
   Не знал ни дела, ни покоя
   и даже, что это такое,
   припоминал с большим трудом.
   Был суетой наполнен дом,
   но я был в вялой полудрёме
   и ничего не помнил, кроме
   того, что тяготен весьма
   груз бесконечного письма.
  
   В эпоху общего разлада
   и торжествующего злата
   я, растерявши прежний пыл,
   с самим собой в разладе был,
   когда ни злата и ни блата,
   а голос старого собрата -
   без оговорок, напрямик -
   звучал так редко в нужный миг.
  
   И мне казалось, что бесплоден
   круговорот воды в природе:
   мороз и - солнце... И вода
   вновь бьёт о струны-провода...
   Мы подтянуть их забывали,
   и струны гулко завывали,
   и ветер тренькал за стеной
   всю ночь на лире жестяной.
  
   А на дворе концовка века,
   как финиш долгого забега -
   куда? зачем? каков итог?
   Да никаков. Ещё виток
   диалектической спирали.
   Себя спросил я: не пора ли
   прощаться всё-таки с зимой?
   Зима! Вали-ка ты домой!..
  
   Я был по горло сыт тем пленом,
   где до весны лежал поленом, -
   сидел, стоял... - не в этом суть!
   Вот если б попросту заснуть,
   очнувшись где-нибудь в апреле,
   уже готовым к птичьим трелям,
   к работе сердца и ума, -
   пошла б зелёная сама!
  
   Сходил на убыль век двадцатый,
   в проёмах окон рост рассады
   сигнализировал: пора!
   Вода бежала со двора,
   температура поднималась,
   и оставалась только малость:
   мне самому подняться в строй -
   бегом навёрстывать простой.
  
   И я вставал, смотрел за окна:
   как там округа, не подмокла? -
   И сквозь стекло очковых линз
   искал, где новый катаклизм.
   Век догоняя уходящий,
   бросал письмо в почтовый ящик, -
   всю жизнь спеша, как на вокзал,
   вздыхал: успел, не опоздал...
  
   * * *
  
   Свет погашен. Спать пора.
   Дождик льёт, как из ведра, -
   где-то там, в водопроводе
   не заделана дыра.
   И до самого утра
   лезет в голову мура...
   Разом брошены поводья,
   и растёт, как половодье,
   жизни чёрная дыра.
  
   Дыры улиц, городов,
   дыры прожитых годов,
   'Будь готов! Всегда готов!' -
   отгремевших дурью ртов.
   Дыры отглядевших глаз,
   дыры отлетевших фраз,
   слов пустых, дворов пустынных,
   чёрных сумерек постылых...
   Дыры вымерших подъездов,
   дыры битых фонарей,
   возвращений бесполезных
   в дыры запертых дверей.
  
   Двор знакомый. Двадцать лет,
   как исчез последний след.
   Посреди того двора
   только чёрная дыра.
  
   Дыры чёрных мёртвых окон,
   силуэт мелькнувший... Чей?
   Всё смывается потоком
   чёрных вымерших ночей -
   безымянных палачей.
   Дыры срубленных деревьев,
   песни вырубленный звук,
   продырявленное время -
   циферблата чёрный круг.
  
   Вот собачья конура -
   чья-то чёрная дыра...
  
   Мир зияющих пустот,
   зал пустых свободных мест.
   - Кто пришёл? - Никто. Не тот. -
   Над дырой чернеет крест.
  
   Вот была любовь когда-то,
   а теперь сквозит дыра.
   Место пусто, место свято...
   Не помогут доктора:
   не залепят пластырями,
   не закутают бинтом, -
   что имели - растеряли,
   вспоминай теперь о том.
  
   Дыры! Дыры... Всё забыли!
   Где тот город, где тот дом?!
   Как от выстрелов навылет
   светит память решетом.
   За невидимой чертой
   обезлюдевшая глушь
   заливает чернотой
   дыры вылетевших душ,
   дыры мыслей, чувств и слов,
   улетевших давних снов...
  
   Дыр без счёта. Ночь без сна -
   дырка чёрная без дна.
  
   Ночь бездонна. Жизнь бездомно
   птицей канула во тьму, -
   не догонишь, если ровно
   двадцать лет уже тому.
   Всё - никчёмная игра,
   если - чёрная дыра.
  
   Дождик льёт, как из ведра.
   Свет погашен. Спать пора.
   Спать... В постельную нору,
   в сон, как в чёрную дыру...
  
   * * *
  
   Все разъедутся, все разойдутся,
   выбирая дорогу свою.
   Ветры севера ждут не дождутся
   просвистеть в опустевшем краю.
  
   Будет песня ветров беспощадней,
   чем вагонных колёс перестук, -
   знаком будущих кратких прощаний
   и предвестием вечных разлук.
  
   * * *
  
   Время камни собирать, -
   хлеб забытого посева, -
   в эту общую тетрадь,
   что одна досталась всем нам.
  
   Огрубевший чёрствый хлеб,
   что из белого стал чёрным, -
   из таких забытых лет,
   что и разница никчёмна.
  
   Не мечтайте поскорей
   истолочь муки той в ступе!
   Время чёрных сухарей,
   дайте срок, ещё наступит.
  
   Время - время собирать,
   поразбросанное нами.
   Время стены подпирать,
   принести хотя бы камень,
  
   у порога положить,
   по былым найдя приметам, -
   может быть, ещё пожить
   доведётся в доме этом.
  
   Время камни собирать.
   Собираться надо, братцы!
   Время слово подбирать -
   для себя, не для оваций.
  
   Напоследок не соврать,
   раньше срока не сорваться...
   Что-то в бездну проорать
   перед тем, как расставаться.
  
   Время камни собирать.
  
   * * *
  
   Дом, покидаемый жильцами,
   их суетой, их голосами,
   пустой, свободный наконец -
   и сам как будто не жилец.
  
   Так я стою полуживой,
   от всех ушедших отдалённый,
   давно никем не заселённый -
   забытый в доме домовой.
  
   Явь перепутавший со сном,
   живу в дому почти бездомным,
   как будто сторожем недрёмным
   оставлен был в себе самом.
  
   Напоминаньем бродит эхо
   о тех, кто был, ушёл, уехал...
   Остался речи тихий звук,
   следы их ног, тепло их рук.
  
   Ещё осталось их дыханье,
   и чья-то тень ещё видна.
   Ещё качается в стакане
   глоток прощального вина.
  
   Я будто сам остался с теми,
   чьи голоса со всех сторон,
   чьи задержавшиеся тени
   ещё теснятся за столом.
  
   Звучат обрывки давних песен,
   звенит отпевшая струна
   и лет невидимая плесень
   ещё не тронула вина...
  
   * * *
  
   Ах, надежда, ветреная дева!
   Обнимала сразу всех подряд
   и с ума сводила то и дело,
   каждый день меняя свой наряд.
  
   Уходила, снова возвращалась...
   Ей прощалось: только приходи!
   Нам такое ею обещалось, -
   до сих пор колышется в груди.
  
   А судьба не так... Поодиночке, -
   не под ручку, не под локоток, -
   а за горло, - незаметно, ночью...
   Уж она-то знала в этом толк.
  
   Где-то рядом с самого начала, -
   где-то за спиной, над головой...
   Ничего впотьмах не обещала,
   но своё исполнила с лихвой.
  
   ...Редкие свидания с надеждой,
   краткий миг, - уже домой пора,
   где судьба латает нам одежды
   и гремит кастрюлями с утра.
  
   * * *
  
   Снег всё валит и валит.
   Воздух с привкусом дыма.
   Голос чей-то едва ли
   долетит. Нелюдимо
  
   ночь летит в белой пене.
   Так и было когда-то -
   с ветровым тихим пеньем,
   чуть на вкус горьковатым.
  
   То ль в снегу, то ли в дыме
   с головою завален
   город. Выпало имя,
   и не вспомнить, как звали.
  
   Только дымная горечь
   отгоревшего чувства, -
   не вернёшь, не догонишь
   в ожидании чуда.
  
   Дым сгоревших мгновений,
   давних лет пролетевших...
   Дым напомнит, навеет, -
   снег засыплет, утешит.
  
   Он всё валит и валит,
   память кружится дымом,
   и метельные дали
   поднимаются дыбом.
  
   Дым виновен ли горький,
   снег на веках ли тает?
   Как с заснеженной горки,
   я в былое слетаю.
  
   Я в былое слетаю,
   снег солёный глотаю,
   эта белая стая
   мою память латает.
  
   Память - горькая дымка
   из ночного провала,
   жизнь прошла невидимкой
   и под снегом пропала.
  
   Память - сонный дневальный,
   ночь дымится, сгорая.
   Снег всё валит и валит -
   без конца и без края...
  
   * * *
  
   Улетаю, убегаю в дальние края:
   детство, юность, солнце, небо -
   посредине я...
  
   * * *
  
   Мне бы тысячу лет,
   чтобы всем всё сказать и воздать,
   разделить этот хлеб
   между всеми, уставшими ждать.
  
   Пусть не тысячу, нет,
   пусть не щедро отмеренный срок, -
   лишь задержится свет,
   чтоб итог не был горестно строг.
  
   Я б свершил этот труд,
   накопившийся долг одолел, -
   пусть ещё подождут,
   не заступят однажды предел.
  
   Всё верну, но они,
   перед кем я полжизни в долгу,
   и последние дни
   рассыпают, как медь на бегу.
  
   А иные уже
   остаются почти без гроша
   на незримой меже,
   за которой слабеет душа.
  
   Я тянусь, чтоб успеть
   до мгновения вечных разлук
   и хоть жалкую медь
   сунуть в пальцы негнущихся рук.
  
   Мне бы лет хоть чуток,
   чтобы всех наделить, удержать, -
   кислорода глоток! -
   тем, кому уже нечем дышать.
  
   Мне подать бы хоть знак!
   И шепнуть напоследок: прости...-
   опоздавший пятак
   зажимая бессильно в горсти.
  
   * * *
  
   Как паук, плету я сети:
   нить - туда, обратно - нить...
   Всё надеюсь в сети эти
   ваши души заманить.
  
   Жду заветного улова,
   и нанизывая слово,
   строчку тонкую тяну,
   как негромкую струну.
  
   Всё ищу сплетений точных,
   подбираюсь так и сяк
   и надеюсь, что источник
   добрых мыслей не иссяк.
  
   И для прочности вплетаю
   нить с отливом золотым -
   неразрывную, как тайна,
   невесомую, как дым.
  
   Как приманку, душу в небо -
   не на волю, а в залог -
   отпущу в полёт, а мне бы
   завязать хоть узелок,
  
   чтоб запомнил, чем заполнил
   дни, отпущенные мне.
   Пусть не понял, но исполнил,
   звук доверивши струне.
  
   Жизнь пропелась, поутихла,
   лишь качнётся в небесах
   эта сетка-паутинка
   на невидимых весах.
  
   * * *
  
   Досказать, дописать, доплести
   слов и строк бесконечные сети,
   донести этот груз, добрести
   до какой-то отметки на свете.
  
   Довязать все концы, все узлы,
   слово вывести к свету из темени...
   Донесите, гонцы и послы,
   вашу тайнопись в хитросплетениях!
  
   Дотащить, расписаться в графе:
   'Принял... сдал...', отчитаться и баста!
   Можно просто лежать на траве
   и бездумно потом улыбаться.
  
   Отдышаться, расправить плечо,
   распахнуть облегчённую душу...
   То, что было почти ни о чём,
   несмываемой врезалось тушью.
  
   * * *
  
   Не арест, не ссылка, не опала,
   не позорный столб, не эшафот...
   Просто жизнь промчалась как попало
   и пропала вдруг за поворот.
  
   Не плетей отсчитано с избытком,
   не хулы отмерено с лихвой...
   Испытанье это или пытка -
   непробудной общей глухотой?
  
   Всё промчалось. Нет, не промолчалось, -
   просто получалось вкривь и вкось
   и ни до кого не достучалось,
   странным звуком лишь отозвалось.
  
   Так случилось. Поздно торопиться.
   Лишь крылом коснувшись на лету,
   серая невидимая птица
   прокричала что-то в темноту...
  
   * * *
  
   ПИСЬМЕЦО
  
   Дело было вечером,
   все тычки получены.
   Суматоха вечная
   улеглась к полуночи.
  
   Я кляну нелёгкую:
   никакой гармонии! -
   Жизнь меня селёдкою
   по физиономии
  
   бьёт да ухмыляется,
   огурцов ей хочется...
   Сколько ж ещё маяться?
   Скоро ль это кончится?
  
   У судьбы в учении
   в подмастерьях мучаться?
   Мне бы облегчения
   незавидной участи.
  
   Порыдать в жилеточку
   хоть кому-то дальнему,
   взять бумагу в клеточку,
   отписать куда-нибудь.
  
   Письмецо недолгое, -
   сколько их написано!
   Мне вниманье дорого, -
   вот сермяга-истина.
  
   Может, долетит оно
   в сторону нездешнюю,
   будет там прочитано
   со слезой сердешною.
  
   Эх, судьба-судьбинушка,
   мне б тебя за лацканы!
   Шевелись, дубинушка,
   песенка бурлацкая!
  
   ...Заплативши денежки,
   прислюнявлю марочку:
   'На деревню дедушке
   Константин Макарычу'.
  
   Иван Иванович Жуков
  
   * * *
  
   Я остался в это лето
   без ответа, без привета,
   без письма и без намёка
   из безмолвного далёка.
  
   Дальний друг в заботе дальней
   избегал исповедальни.
   Дом, семья, жена под боком...
   Что судить? Мы все под богом.
  
   Как уж есть, - могло быть хуже.
   Наши родственные души
   бродят порознь, - вот досада! -
   не нашедши адресата.
  
   Наши тайные курьеры
   вряд ли сделают карьеры,
   торопясь доставить в сроки
   ненаписанные строки.
  
   Нити нашей хрупкой связи
   рвутся вдруг на полуфразе,
   полувздохе, полуслове,
   что для нас уже не внове.
  
   Всяк в своём тылу глубоком
   у судьбы под тяжким боком
   тянет лямку поневоле...
   Что там письма - до того ли?
  
   Сухопутным Робинзоном
   в ожидании бессонном
   на конверт наклею марку,
   маяком зажгу цигарку.
  
   Буду вглядываться в темень,
   ожидая встречи с теми,
   кто с далёких побережий
   отзывается всё реже.
  
   Может, кто-то, скинув лямку,
   вложит клок бумаги в склянку
   и отдаст на попеченье
   океанскому теченью?
  
   Пусть плывёт неторопливо.
   Буду ждать, ходить к отливу,
   буду мять песок прибрежный...
   Я всё там же. Адрес прежний.
  
   * * *
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"