Аннотация: "Сколь верёвочка не вейся, а совьёшься ты в петлю". (В. Высоцкий)
'Сколь верёвочка не вейся, а совьёшься ты в петлю'. (В. Высоцкий)
Желаю вам отключить себя от лишней суеты, переживаний и хлопот, а подключиться к источнику питания энергией, отличным настроением и усладой, и не допустить в своей жизни того, что случилось с моим бывшим другом, а знать, и со мной: 'Избави, Богородица! О, ужас... ужас! О, кошмар... кошмар!'...
Хочу и вас, граждане-правоведы, предостеречь от подобных последствий в сей нелёгкой для всех нас жизни.
Благодаря нашим пассионарным красоткам-институткам, а ноне уже бизнес-леди, являющимися собственницами кафе, а ещё и ресторанов, раз в пятилетку они организуют встречу выпускников в Саратовском юридическом институте.
- Умнички-девоньки!
- Неча... и говорить! Дай Бог всем счастья!
Сорганизовали они сей Праздник и в этом году, о чём всех выпускников и уведомили, что будет, дескать, и концерт наших звёзд Поволжья в главном корпусе института, а опосля... ресторан и лучшие номера мотелей. А на опохмел, как правило, для полного отрезвления и оздоровления на свежем воздухе, экскурс... на теплоходе - по реке-матушке Волге.
Ну да... аки вишенка на торте.
А ты уже сам думай - ехать тебе на оное питейное мероприятие или чихай, ишь, на него, к чёртовой матери, с высоты своей многоэтажки. Не с кажным же своим однокурсником ты готов, знаете, встретиться. Ладно девчонки... ведь с ними я завсегда дружил, а некоторых даже и полюбливал. Приголубливал. А вот иные морды из выпускников, что в портках, для меня хуже, к примеру, любого ворога, типа: джихадиста, али, скажем, хунвейбина.
В этот же раз я уже было собрался, надушился, заказав машину, да не суждено, видите ль, было моим светлым мечтам сбыться.
Ведь всю жизнь мы с вами находимся в погоне за чем-то: за деньгами, за славой, всевластием, положением в обществе, а при встрече каждый, протыкая носом облака, старается убедить своего дошлого собеседника: как своими личными выдающимися достижениями, так успехом и фурором, скажем, родных детей... с внуками. А в ответ слушаешь и думаешь... как везёт оному, гля... прыщу и паршивцу, а ведь и поглядеть то не на что. Башка и два уха. И вроде как... родных и близких они не теряют. Лишь полный успех у них и любовь.
На стороне.
А тут, чёрт побери, с одной мамзелей мизинец на лапе в стогу занозил, так тот, зараза, так и нарывает, что даже и нынче не до моей полюбливаемой зазнобушки. А ведь она, стерва, поди, долго тебя ждать не будет. Подол в зубы и айда гулять - с другим сексуальным объектом, у кого и палец, гляди, в рабочем состоянии, да и не такого уж... страшного, поди, синюшного цвета.
- Ужасть!
- Надоть, - думаю, - всё же смотаться, да с гордо поднятой головой погулять и позубоскалить со сверстниками и подружками по институту! А на подхалимов, да бывалых стукачей чей наплевать, так как все, кто против меня, те - не со мной! Руки, мол, не подам и не шаркну-де... пред ними ножкой в туфле!
А тут, ожидаючи транспорта, слышу звонок с губернской ФСБ.
- Кем, - вопрошают, - вам доводится глава Следственного комитета по Волгоградской области, генерал-лейтенант Музраев Михаил Кандуевич!?
- Как это, - говорю, - кем!? Чей учились вместе, дружили, любили девчушек, мол, прежде! А что, вообще-то, - спрашиваю, - случилось с ним, нежели даже на мою личность соизволили выйти!?.. И с какой это пьяной радости я вам понадобился?..
- Вы, - сказывают, - пока находитесь дома, а к вам-де... подъедут ребята из органов безопасности! Дело особой важности, а потому, просьба, оставаться в хате, а вам всё объяснят и зададут несколько интересующих нас вопросов по уголовному делу!
- Ну-ну... Но я, - ответствую, - таки должен ехать в Губернию и уже нахожусь-де... в ожидании лошади, которая домчит моё тело на встречу выпускников, где тот самый Музраев и будет гулять!
- Музраев, - заявляют, - нами задержан, а потому не будет он с вами застольничать и пировать. А вот именно к вам, в связи с задержанием генерал-лейтенанта, у нас и возникло несколько вопросов! А пока мы, - сказывает чуждый мне голос, - едем, то вы, пожалуйста, припомните содержание всех своих разговоров по телефону, адресованных Музраеву Михаилу Кандуевичу.
Действительно, ситуация сложилась аховая.
- Всё! - думаю. - Не дожить мне до седых волос, ибо ноне же облысею... Точно! Полностью. Вот же ж... сукины дети, разрази их гром Небесный, что удумали, да как, скажи, не вовремя! Но не за ракушками же морскими, - рассусоливаю я сам с собою, - они ко мне едут!? Но всё же зачем... И думы захватили меня, что повлекло за собой даже нарушение вестибулярного аппарата, что меня заштормило, как, помнится, в Баренцевом море, в каюте теплохода - 'Клавдия Еланская'. От 'шила' и вина-с...
К кому-то ныне Небеса благосклонны и звёзды, видимо, ночью правильно сошлись, но я не мог вспомнить, что же за сон таки видел в ложе: свадьбу или похороны, раскрасавицу-невесту, али новопреставленного... усопшего! С одной стороны, мне всё это было пофиг, ибо у каждого гражданина - своя личная жизнь и Мишка вправе ею распоряжаться самобытно, на свой манер.
А с другой...
Ведь мы когда-то дружили, гуляли, вместе бражничали, но это было тогда, когда грехов на нас ещё было оченно мало, но они ежедневно собирались, набирались, копились, что к выпускному балу мы стали греховодниками. Но мы же с ним воспитаны Советской властью и вместе с другими строили Коммунизм. Ужель... хорошего парня так смогла сгубить власть, которой тот чрезмерно был наделён. Именно этот вывод и умозаключение повергли меня в шок.
Тем часом я чувствовал себя ужасно, будто ощущал колючего ежа, засунутого, пардоньте, в промежность моих подштанников.
- Однако, - думаю, - без причины генералов не задерживают. А коль задержали, знать, не просто так. А опосля ареста он будет предан всеми гражданами, включая его друзей и приятелей и не найдёт поддержки ни одного разума. Известный, вишь, случай!
И государственный флаг, батеньки вы мои, когда-то превращается в порванную, в хлам, ветошь.
Пока я принимал строевую стойку, во входную дверь уже звонили. Открываю, а предо мной уже стоят ажно четверо офицеров ФСБ, аки духи Наполеона Бонапарта, сующие мне под нос свои ксивы. Всё, видите ль, чин-чинарём! Всё чин чином! Стояли то предо мной четверо самцов, а мне казалось, что был один, но четырёхглавый - с железными бейцами! Нет, это, вишь, совсем не балеруны! Сталью в голосе они напоминали мне гренадёров лейб-гвардии Семёновского полка. Словно осьминоги, те пустили щупальца, которые тут же пошли по всему моему невинному телу, проникая, мать иху... даже в душу.
Заледенило всю мою суть, закрепостило движения, что даже биение сердца приостановилось, но вот мысль у меня в черепной коробке заработала намного быстрее.
- Быстры вы, - молвлю, - на подъём! А я и котомку ещё не успел собрать, да и сухарями в лавке ещё не запасся! Вы что, - говорю, - пропуская их в зал и не скрывая к ним своего пиетета, - либо признали Музраева человеком года по версии журнала 'Мурзилка'. Я, - поясняю, - не только звонил, но и ездил к нему и, в его кабинете собачились, что может подтвердить и его секретарша. Это для вас он целый генерал, вкупе... с лейтенантом, а для меня неблагодарный жлоб и хамло, отказавший мне в частной просьбе, не имеющей никакого значения к обстоятельствам вашего уголовного дела.
- Так, слушаю ваши вопросы! Только, - заключаю, - будьте уж... так любезны - без флёра, фантазий и безумных наворотов! Адреналину, - рассуждаю, - хватит теперь до самой, поди, до смерти, доведись кому-то столкнуться с подобными выяснениями обстоятельств уголовного дела о тягчайшем преступлении моего бывшего дружка, к которому я ни сном, вишь ли, ни духом!
Никоим боком не причастен.
Те вроде и шептались в тиши, а мне слышался визг лишаемых жизни свиней. Ни больше... ни меньше - иерихонские трубы! Они всё говорили и говорили, а я всё слушал... слушал. Однако, те бормотали так, будто гвозди вколачивали в крышку моего гроба, заплетая мозги в косичку. Сзади. А кудахтали то как милейше хором, ласково обжигая губами всё моё ухоженное тело.
- А что, - вопрошает четырёхглавый монстр, хитро ухмыляясь и стряхивая с лица глупую свою улыбку - за деньги, которые вы не единожды вымогали у него!?
- Ха... А не следовало ль, - говорю, - вам было спросить по мобильнику, чем добираться ко мне за сотню вёрст, чтобы верить чёрт-те... каким фальшивым показаниям и надуманным фактам о вымогательстве денег. Два раза вам ха-ха! Это каким же, - поясните-ка, - образом Государеву слуге можно вымогать деньги у самого генерала... с целым лейтенантом. Небось... самому было стыдно вам признаться в скупердяйстве, что тот засунул язык в то самое место, которое, как говорил Вольтер, он не мог произнести при мадамах. Нетути у меня никаких претензий относительно эксцентричности моего бывшего дружка, тем паче, к той студенческой стипендии - в пятьдесят пять рублей, которые он занял у меня ещё в институте и тихой сапой смылся, вишь ли, на сорок лет из поля зрения.
- Али, - спрашиваю, - задержанный теперь суетится, аки червь на огороде в капусте... или как вошь - на гребешке! Бляха-муха! Я, знаете ль, - сказываю, - по жизни озорник, а дабы генералу жизнь не казалась раем и каждый раз тот передо мной чувствовал вину, я на наш с ним профессиональный праздник напоминаю невеже, нахалу и скупердяю о всё возрастающем его студенческом долге. Три раза вам ха-ха... Это в какое же, интересно, положение я должен был поставить советника главы оного могущественного ведомства, дабы выбивать с него какие-то долги. А вам самим то, - спрашиваю, - не смешно ль от этого!?
Но я же хоть и из бывших, а служил то на Государя и был не хрен в стакане, да и звать меня: не Шиш и не Кукиш, потому меня трудно взять - на 'слабо'. Никогда мы не воровали, ибо... слишком правильно воспитаны, а значит, психическая и паническая атаки на нас никогда не действовали.
В глазах же моих незваных гостей я видел уже тоску и обречённость.
Видимо, отпала причина загонять мне и иглы под ногти. Они то допускали и надеялись на совершённые когда-то мной факты вымогательства, либо какие иные противоправные деяния с оборотом денежных средств, а тут выходило, что выдумка, лажа и, все их намерения... уличить, заодно, и меня в совершении тяжкого преступления - коту под хвост!
Досада и ничего более.
- О, Волька... ибн Алёша, знать бы почему бывший дружок так поступил, став ночным Губернатором Волгограда! Как говорил товарищ Сталин: 'Я сам себе не верю!'... Проживая комфортно с семьёй и имея в высотке огромную квартиру с загородными домами... с мансардой и флюгером, что же, чёрт побери, ещё не хватало генерал-лейтенанту, чтобы меньше думать о молодках и терроре, а больше задумываться о своей душе и дальнейшем её упокоении.
Но почто тогда выжидали три года, когда совершилось то самое покушение на убийство Губернатора. А зачем же тогда, после отставки, назначили советником Главы всего Следственного комитета Расеи-матери. Чудеса... право. Сотни, тысячи дилемм. Удивление и тревога были таковы, что казалось, и объём дерьма, находящегося в канализационных трубах, подскочило - до критического!
Ага...
Вижу же... глазом, что высокопоставленные слуги страшно переживают и нервничают из-за того, что не могут они получить от меня желаемого результата, который, вроде бы, был совсем для них рядом. Корчили рожи, хлопали ушами и пожимали плечами от своей беспомощности, неспособности и полной бессильности.
Только что по щенячьи, скажи, не скулили.
А меня бесило то, что из-за какого-то недоразумения в юности и моих, в отношении Михаила, приколов, я находился и не на концерте, и не в кабаке с сотоварищами и институтками, а вынужден отвечать на чёрт-те... какие провокационные их вопросы.
Это было равносильно тому, когда ты, скажем, хочешь пить текилу на экзотических Тробрианских островах в океане, а тебе приходится питаться на работе сухой гречкой из контейнера, запивая всё это слабо заваренным зелёным чаем... с пакетика.
Но не по своей же прихоти и воле прибыли ко мне офицеры ФСБ, а потому надобно было с ними оставаться сдержанным и хладнокровным. Но и не косметику же своей полюбовницы оставалось жрать, чтобы оставаться красивым перед офицерами.
Изнутри.
Сидя в ленивой позе, я стал вспоминать годы учёбы и своих вузовских друзей с приятелями... и милыми подруженьками. Ведь с институтской скамьи уже было заметно, что Музраев, закусив удила, пойдёт до конца по трупам товарищей, но кто же мог допустить то, что генерал-лейтенант, обвеянный: наградами, почестями и славой, подойдёт - к животному расчеловечению.
Да ещё и за тяжкое преступление, как терроризм.
Ну я, к примеру, понимаю, что прелюбодеяние с блудом - тяжкие грехи, а потому замаливаю, но как, вообще, можно человеку ставить под угрозу жизнь и здоровье ему подобных субъектов. Ведь банда, якобы, покушалась не только на жизнь Героя России и Губернатора, но и членов его семьи, а это значит, что и на его малых деток. Я был просто сражён: открытостью, дерзостью и умыслом преступников, участвующих в поджоге трёхгодичной давности.
Как, вообще, можно было взять такой грех на душу.
Только и оставалось покрутить перстом указующим... у виска, ибо лишь с родовой травмой башки, с которой ты не дружен, так подло можно было поступить и пойти на тяжкое преступление. Допустим, Музраев когда-то и выйдет на свободу, таки доставая языком до ноздрей курносого своего носа, будет клясться фибрами своей души и всеми куполами Успенской Киево-Печерской Лавры, что, дескать, нет на нём вины и что его, мол, оговорили продажные морды.
Подсидели, дескать, собаки.
А как, спрашивается, его могли оговорить, коль до ареста он сам был советником главы всесильного ведомства. Недаром же то уголовное дело велось с 2016 года, когда неизвестные до сей поры лица, по его, якобы... указанию, пытались поджечь энтот деревянный дом на одной из улиц Волгограда, в котором тем временем вместе с семьей проживал Губернатор Волгоградской области.
Неуж... всё кому-то непонятно: как голым человек пришёл на этот свет, так голым отсюда и уйдёт. А ведь, помнится мне, что любили Мишку студенточки, да и опосля, говорили, ни одна резиновая жена ему не отказала. Ведь обычный советский парень из далёкой глубинки мог войти в историю великого города, но пройдя путь от простого следователя прокуратуры до руководителя следственного отдела, лишь вляпался в неё, лишившись, к чёртовой матери, всего того, чего добивался по жизни: и папахи, да и ничем неограниченных привилегий, а ещё и генеральских погон, пенсии, портков - с лампасами. Вместе с тем, утратив былую значимость, ещё, верно, и опозорил всех своих родных.
А кем он после отсидки будет в среде знакомых ему лиц значиться - отставной козы разжалованный барабанщик.
И только...
Нет, не позавидуешь судьбе человека, которому так тяжко давалась учёба в институте, когда его даже отчисляли из него. Ещё и долгая служба на подводной лодке. Уж... мне ли о том не знать, когда я, уже работая, оказывал посильную помощь Михаилу в его проживании в заводской общаге.
- Бог ему судья! Как по мне, так лучше смерть, чем такое позорище на всю, как есмь, страну.
- Вообще-то, - сказываю, - сей гражданин для меня давно умер или, как говорят доктора: 'Пациент для нас скорее мёртв, чем жив!'... Если же резюмировать, то после того, что я от вас узнаю, мне очень жаль, что в его дом пришли: беда... и горе. Ведь мы столько с ним пережили, да и у него самого нынче, поди, жизнь пробежала пред глазами и захотел бы он повернуть время вспять, да уже поздно! Это вам всё одно, а мы с ним в то времечко, как и все другие наши сверстники, жили без навороченных, как у вас, телефонов! А это равносильно - расти дубу без дятла! Ой, да я вас умоляю, но если я и посылал кого-то - к ebenjam собачьим, то он делал то же самое, но только со словом: 'Пожалуйста!'... Вот вам и ха-ха!..
Но, как говорится: 'Решил служить - дверьми не хлопай!'...
- Не огорчайтесь, - успокаивают, - всякое в этой жизни бывает! Это... как индикатор состояния нашего капиталистического общества. А нас вы извиняйте уж... за вторжение в ваше жилище! И спасибо за приём, за кофе... за чай!
Несолоно хлебавши, работники службы безопасности уехали, а я отменил поездку на встречу выпускников, так как настроение было никудышнее и отнюдь... не праздничное. Зашёл в интернет и вижу лицо Михаила, представляющее собой застывшую на лице маску, которой физически было больно отвечать на вопросы снующих рядом журналистов. Та сторонняя и чуждая маска минимизировала общение со всеми гражданами. Только боль на ней и страдания. Лишь печаль и мучения.
- Видели ль вы подобное существо... да и я впервой. Нет-нет... не хочу даже верить, чтобы Мишка пошёл на такое тяжкое преступление. Это до какого же скудоумия нужно было кому-то дойти, дабы решиться на то, чтоб поджечь... живьём людей.
Папуасы прямо.
Я сидел и не мог представить смену вольной и богатой жизни бывшего дружка Михаила на тюремную обстановку... с её, очень характерными особенностями и скудной пищей, которая и в рот то ему не полезет. Он не только себе беды нажил, но теперь моё воспаленное сознание допускало, что возьмутся, поди, и за его пацанов-баловней, обложив не мытьём, так катаньем, как волчат - флажками. Ведь один из них, сбив на машине пешехода насмерть, до сих пор не понёс наказания. За вторым, вишь ли, пишут, тоже тянется шлейф правонарушений. Только и надежда, поди, у Мишки на Главу их следственного ведомства, где он то последнее время работал советником.
Я так думаю.
Я думал и вспоминал, а мне всё звонили, названивали с города Саратова, желая видеть мою личность на Празднике - встречи однокурсников-выпускников, но, видно, не мой тот день был. Не мой... да и не до торжества уже было, ибо меня всё никак не покидали мрачные мысли. До того, братцы, был я зол, что становилось страшно. Нет, не за себя. За Мишку, сменивший разом уютный свой кабинет с муляжом подводной лодки и огромным, на полстены, телевизором - на малую вонючую камеру.
Как когда-то напевали нам, сопатым, в школе старшеклассники легенду о Сталине.
- Кум докушал огурец
И закончил с мукою:
'Оказался наш Отец
Не отцом, а сукою...'...
Незнамо, уместно ли оное выражение в данном случае, но похоже, что да, однако вину Миши может установить суд и, только суд, а потому, рано ещё сопливиться и негодовать... матом. Кулаками.
Друзья, если у вас сегодня не заладилось - не переживайте, ради Христа! Возможно, что у иных бедолаг из вашего окружения: знакомых и друзей, дела обстоят намного хуже ваших, а жизнь и служба Михаила Музраева - ярчайшее тому подтверждение, как нельзя жить и как нельзя служить.
Наверное...
А это уже, знаете ль, не ложка дёгтя, а что называется - обделаться в конце жизненного пути по полной! Де-факто же... это бальзам на душу некоторых жаждущих наказания и крови ворогов и иных его недругов, но только не на мою, так как мы с ним слишком много пережили, и я не исключаю ошибок в сборе каких-то в отношении его виновности доказательств - в терроре.
- Эх, Миша, Мишка, ужель ты, умнейший человек, разумом помрачился, став на путь шайтана! Нет, не верю! Не верю!
Надежда, в конце концов, умирает последней, а знать... рано ещё посыпать нам головы пеплом, надеясь на качество оного расследования, да справедливое рассмотрение дела судом.