Аннотация: Продолжим поиски идеального государства. Европейская демократия... От нее один шаг до обыкновенного фашизма.
Не голосуйте за Цезаря - 2
Как обстояло дело с высшей властью во Втором Риме?
Любопытный момент: казалось бы, исследователи выяснили все подробности византийской жизни, но технология появления императоров так и осталась до конца неясной. Слишком уж различными были пути замещения престола. Императорами становились личности, казалось бы, менее всего достойные трона. Еще страннее было то, что эти случайные, часто необразованные простолюдины фантастическими деяниями выводили империю на новый, более высокий уровень.
Прагматичные историки не могли допустить, что императоров византийцы вымаливали у Бога, и принимали всех, что посылало небо. Русские цари тоже считались помазанниками Божьими, но это всего лишь дань традиции, и всерьез подобное словосочетание не воспринималось. Только византийцы сумели постичь простую истину, что все известные земные способы замещения трона не гарантировали хорошего правителя. Впрочем, фатализм не мешал им при обустройстве империи руководствоваться разумом, а не ждать очередных чудес с неба. У них были и плохие императоры, потому что Бог не только помогает, но и учит. В конце концов, каждый народ имеет такого правителя, которого заслуживает.
Вот как описал византийское отношение к власти Андре Гийу:
"Все, что приходит свыше, зависит только от Бога, все, что происходит на земле ― от императора, единственного управителя земного дома ― византийского государства. Высшая магистратура, которую осуществляет император, не может быть выборной, потому что может привести на трон худшего из кандидатов, потому что народ не умеет выбирать, не может стать решающей и линия родства, потому что власть могут получить люди к ней неспособные и просто невежественные. Император, как пчелиная матка, получает власть по своему естественному происхождению, а значит, от Бога".
Западноевропейские государства со строгой феодальной иерархией и наследственной королевской властью удивлялись византийской императорской чехарде. Однако демократизация императорской власти и стала одним из важных факторов, обеспечивших Второму Риму необычайную живучесть. Обратимся еще раз к Андре Гийу:
"В Византийской империи в течение долгого времени доступ к власти был связан не с происхождением человека, а с качествами его личности, и скромное происхождение не было проблемой для успешного человека. Скорее наоборот, так как, например, можно было добиться славы, будучи выходцем из нижайших слоев. Не один император со скромным прошлым взошел на престол: Михаил II был необразованным наемником, сделавшим карьеру в армии, он был приговорен к смерти императором Львом V Армянином за мятеж, и его казнь была отложена из-за празднования Нового года (802 г.). Василий I был крестьянином, а затем объездчиком лошадей на службе у знатного вельможи. Роман I Лакапин был также выходцем из крестьян, Михаил IV, до того как стать императором, был меняльщиком денег, как и один из его братьев, Никий, два других его брата были знахарями, а одна из сестер вышла замуж за конопатчика в порту Константинополя, ее же сын стал императором Михаилом V".
В XX в. человечество вдоволь посмеялась над принципами византийского общежития, ученые умы доказали полную непригодность консульской власти в Риме. На 1/6 части суши и вовсе было объявлено, что Бога нет, а человек сам кузнец своего счастья. На остальной части планеты все меньше уповали на Небо. Но оказалось, что человек не выковал себе счастья, а нажил одни только неприятности.
В XX в. человечество узнало, что такое истинная демократия, каждый дееспособный человек получил право избирать себе власть. Однако еще в 1930 г. испанский социолог Хосе Ортега-и-Гассет в книге "Восстание масс" призывал не радоваться такому положению вещей:
"Так как массы, по определению, не должны и не могут управлять даже собственной судьбой, не говоря уж о целом обществе, из этого следует, что Европа переживает сейчас самый тяжелый кризис, какой только может постигнуть народ, нацию и культуру. Такие кризисы уже не раз бывали в истории; их признаки и последствия известны. Имя также известно ― это восстание масс".
"Чушь какая-то!" ― воскликнет борец за демократию. Однако... Именно эта самая демократия породила Муссолини; никто иной, как добропорядочные избиратели вручили власть Гитлеру. Книга Ортеги-и-Гассета оказалась пророческой, но, к сожалению, она не стала колоколом, издающим звон в момент наивысшей опасности.
Чем же опасна демократизация общества?
С ней коренным образом меняется значение человека "общего типа" ― имеющего общность вкусов, интересов, образа жизни, ― который и есть подавляющее большинство общества. Они ничем между собой не связаны, и тем не менее похожи, как братья: они "такие, как все", у них "все, как у других". Если раньше основная масса народа существовала где-то на периферии, то теперь она в центре всех происходящих в обществе процессов. Количество переросло в качество, толпа, состоящая из обычных заурядных индивидов, почувствовала себя неодолимой силой.
Кроме серого однообразного большинства в обществе есть и меньшинство ― личности в силу врожденных или приобретенных качеств не похожие на толпу. Отличия могут выражаться в чем угодно: уровне интеллекта, состоятельности, цвете кожи, разрезе глаз, языке или даже диалекте, ― вплоть до предпочтения нетрадиционного секса. Идеальное общество ― это когда большинство и меньшинство мирно сосуществуют.
В одно, прекрасное не для всех, время массам начинает не нравиться, что рядом живут люди, которые чем-то отличаются. Что будет далее? Ортега-и-Гассет в 1930 г. чувствовал дыхание неведомого зверя, который окажется германским фашизмом:
"Поэтому я полагаю ― предвосхищая то, что мы увидим далее, ― что политические события последних лет означают не что иное, как политическое господство масс. Старая демократия была закалена значительной дозой либерализма и преклонением перед законом. Служение этим принципам обязывает человека к строгой самодисциплине. Под защитой либеральных принципов и правовых норм меньшинства могли жить и действовать. Демократия и закон были нераздельны. Сегодня же мы присутствуем при триумфе гипердемократии, когда массы действуют непосредственно, помимо закона, навязывая всему обществу свою волю и свои вкусы".
На постсоветском пространстве мы наблюдаем то, чего боялся в свое время испанский социолог. Законы с легкостью меняются под очередного президента на внеочередном референдуме, и появляется очередной "Отец народа", "цветные революции" свергают законно избранных президентов, ― и это стало нормальным явлением. Подобные шалости граждане дружно одобрят, если их немного подкормить ― пусть даже обещаниями. Увы! Давно позабыта замечательная фраза: "Не хлебом единым жив человек". Нетрудно предугадать, что наступит потом, особенно если читать "Восстание масс" и немного знать историю XX в. В.В. Путин, видимо, был знаком с процессом, и потому оставил без внимания "просьбы трудящихся" занять президентский пост на третий нелегитимный срок. Он остался у власти, потому что страна на данном этапе нуждается в сильном лидере, но закона не нарушил. Чтобы не допустить гипердемократии и США не меняют своей Конституции последние 200 лет (ограничиваются лишь поправками) и держат в рабочем состоянии электрический стул. Последнее изобретение необходимо в любом обществе, призабывшем христианские принципы: если не мораль, так страх не позволит Каину поднять руку на Авеля.
Вернемся опять к испанскому социологу. Не правда ли, ощущение такое, что этим словам не 70 лет, а 7 дней?
"Но для нынешних дней характерно, что вульгарные, мещанские души, сознающие свою посредственность, смело заявляют свое право на вульгарность, и, причем, повсюду. Как говорят в Америке, "выделяться неприлично". Масса давит все непохожее, особое, личностное, избранное.
Кто выглядит не так, "как все", кто думает не так, "как все", тот подвергается риску стать изгоем...
Вот страшный факт нашего времени, и я пишу о нем, не скрывая грубого зла, связанного с ним".
Кто-то может не согласиться: сегодня выбор есть. Есть... Но кое в чем рамки выбора уменьшаются с паническим постоянством. Слишком упрямые рекомендации звучат со всех сторон: что кушать, на чем ездить, какие окна вставлять в квартиру, что смотреть по телевизору, что читать...
Например, одна солидная федеральная организация рекомендует книжным магазинам под тему "История, культура, искусство" отводить всего лишь 5% площадей. (С точки зрения рентабельности.) Недалеко и до 0 %. Тем более, прочие СМИ, формирующие читательское мнение, дружно вопят о падении спроса (и даже провале) на литературу категории "non fiction". Массовому человеку остается только отметить, что историческую литературу читать не модно, а вместо нее взять чтиво, любезно рекламируемое в метро и троллейбусах. И никто никогда не узнает, что человечество многие тысячелетия ходит по одним и тем же граблям.
Если история еще кое-как входит в рекомендательный список, то философии и вовсе не нашлось места. А ведь Ортега-и-Гассет предрекал: единственное, что может спасти Европу ― подлинная философия. От нее ученый хотел немногого: чтобы наука объясняла человеку массы: "хочет он этого или нет ― самой природой своей призван искать высший авторитет". Иначе будет полный хаос. Парадокс ― хаос придет, когда люди станут слишком свободными, когда станет слишком много демократии. "Для господство философии вовсе не нужно, чтобы философы правили, ― писал социолог, ― как требовал в свое время Платон; не нужно также, чтобы правители философствовали, как требовалось впоследствии. Оба требования в основе неверны. Для господства философии достаточно существовать, т.е. ― чтобы философы были философами. За последние сто лет философы занимаются чем угодно, только не философией ― они стали политиками, педагогами, литераторами или учеными".
Сегодня философ вынужден разгружать вагоны, чтобы в свободное от работы время заниматься философией.
Государству почему-то понадобилось, чтобы человек как можно меньше думал, больше развлекался, согласно своим узкоспециализированным знаниям нажимал кнопки, получал зарплату..., в общем, был предсказуемым и покорным. Государство и человек оказываются в положении бездушных механизмов. Наивно полагать, что сведение к "0" всякой общественной инициативы обеспечит стабильность. Джин заталкивается в бутылку, но он непременно оттуда выскочит, как только государство перестанет удовлетворять все капризы масс.
"Это стремление кончится плохо, ― предрекал испанский социолог. ― Творческие стремления общества будут все больше подавляться вмешательством государства; новые семена не смогут приносить плодов. Общество будет жить для государства, человек для правительственной машины. И так как само государство в конце концов только машина, существование и поддержание которой зависит от машиниста, то, высосав все соки из общества, обескровленное, оно само умрет смертью ржавой машины, более отвратительной, чем смерть живого существа".
"... это ― истинное новшество. Такого еще не бывало в истории, ― рассказывает о восстании масс Ортега-и-Гассет. И чуть призадумавшись, ученый опровергает собственную мысль. ― Если мы хотим найти что-либо подобное, мы должны отойти от нашей эпохи, углубиться в мир, в корне отличный от нашего, обратиться к древности, к античному миру в период его упадка. История Римской империи есть, в сущности, история ее гибели, история восстания и господства масс, которые поглотили и уничтожили ведущее меньшинство, чтобы самим занять его место".
Оставит ли нынешнее общество своим членам возможность порыться в памяти человечества?
Не обойдем вниманием еще один знаковый момент. Описывая восстание масс в Риме, их неудержимое стремление в центр, Ортега-и-Гассет замечает: "Трагическим в этом процессе было то, что одновременно с переполнением центра шло обезлюдение, запустение окраин, приведшее к роковому концу Империи".
Что касается Рима, надо заметить, мечта поселиться в нем не носила характер эпидемии: ветераны охотно принимали участок земли в провинции и селились там, аристократы предпочитали приморские виллы, активно заселялись римлянами и завоеванные земли. Император Август даже принял ряд законов, чтобы препятствовать оттоку граждан из столицы.
Однако обратим внимание на нынешнюю Москву. Желание россиян попасть в пределы МКАД, не считаясь с массой житейских неудобств, становится поистине пугающим. Если бы испанский социолог мог увидеть сегодняшний город, претендующий на право называться преемником Рима... Вероятнее всего, он бы произнес: "Это конец!"
Еще в XVIII в. было заявлено, что каждый человек в силу своего рождения должен обладать основными политическими правами. Свобода, Равенство, Братство! За эти идеалы долго и упорно сражались. Их добились, но как только идеал становится действительностью, он неизбежно теряет благородный ореол. "Равенство прав ― благородная идея демократии ― выродилась на практике в удовлетворение аппетитов и подсознательных вожделений", ― приходит к выводу ученый. Видел бы он, что в XXI в. французы творили на улицах своих городов, когда пришло время логичной пенсионной реформы.
Выводы о том, что демократия портит людей, актуальны и по сей день, хотя словам Ортеги-и-Гассета семь десятков лет:
"У равноправия был один смысл ― вырвать человеческие души из внутреннего рабства, внедрить в них собственное достоинство и независимость. Разве не к тому стремились, чтобы средний человек почувствовал себя господином, хозяином своей жизни? И вот это исполнилось. Почему же сейчас жалуются все те, кто тридцать лет назад был либералом, демократом, прогрессистом? Если вы хотите, чтобы средний, заурядный человек превратился в господина, нечего удивляться, что он распоясался, что он требует развлечений, что он решительно заявляет свою волю, что он отказывается кому-либо помогать или служить, никого не хочет слушаться, что он полон забот о самом себе, своих развлечениях, своей одежде ― ведь это все присуще психологии господина".
Оказывается, нельзя терять бдительности, даже когда страна прочно стоит на демократических рельсах; в один миг неведомый стрелочник может перевести движение совсем на другой путь, и большинство с удовольствием туда помчится, выбрасывая из вагонов и перемалывая колесами меньшинство. Толпа идет за тем, кто говорит ее языком, ― это одна из самых больших опасностей демократии. Накануне прихода к власти Гитлера Ортега-и-Гассет предупреждал:
"Все наши материальные достижения могут исчезнуть, ибо надвигается грозная проблема, от решения которой зависит судьба Европы... Господство в обществе попало в руки людей определенного типа, которым не дороги основы цивилизации ― не какой-нибудь определенной формы ее, но (насколько мы вправе судить сегодня) всякой цивилизации вообще. Этих людей интересуют наркотики, автомобили, что-то еще; но это лишь подчеркивает полное равнодушие к цивилизации как таковой. Ведь эти вещи ― лишь продукты цивилизации, и страсть, с которой новый владыка жизни им отдается, подтверждает его полное безразличие к тем основным принципам, которые дали возможность их создать".
А ведь эта проблема висит над сегодняшней Россией. Большинство ее населения интересуют исключительно материальные блага. Любитель хорошей жизни, владыка голоса на избирательном участке с легкостью поддержит партию или особу, ― потенциального врага этой самой цивилизации. Человек толпы ненавидит всех, кто ведет цивилизацию вперед, потому что они его умнее; ненавидит тех, кто дает ему работу и зарплату, потому что они богаче его. В результате, его поддержкой с легкостью пользуется очередной Цезарь, обещающий уничтожить всех, кого ненавидит человек толпы.
Самое интересное, что изгоями и чужаками толпа считает то меньшинство, на котором и держится мир. Цивилизация ― это не природное, а искусственное образование, и ее нужно постоянно поддерживать в рабочем состоянии. Уберешь ненавистную большинству верхушку, ― этих продажных политиков, вшивых интеллигентов (как их любят называть люди, не отягощенные большими знаниями), заботящихся только о своей прибыли капиталистов, ― и мир превратится в хаос. Толпа, желающая оставить на земле людей по своему подобию ― остальных извести любым способом, готовит себе страшный конец.
По словам Ортеги-и-Гассета, большевизм и фашизм ― два новых политических явления XX в. ― "представляют собой два ярких примера существенного регресса ― не столько по содержанию их теорий, которые сами по себе, конечно, содержат часть истины, сколько по антиисторизму, анахронизму, с которыми они к этой истине относятся. Эти движения, типичные для человека массы, управляются, как всегда, людьми посредственными, несовременными, с короткой памятью, без исторического чутья, которые с самого начала ведут себя так, словно уже стали прошлым, влились в первобытную фауну.
Вопрос не в том, быть или не быть коммунистом и большевиком. Я не обсуждаю веры, я просто не понимаю, считаю анахронизмом, что коммунист 1917 года производит революцию, тождественную тем, какие уже бывали, ни в малой мере не улучшая их, не исправляя ошибок. Поэтому все происходящее в России не представляет исторического интереса; что-что, но это не переход к новой жизни. Наоборот, это монотонное повторение прошлого, трафарет, революционный шаблон, и до такой степени, что нет ни одного шаблонного изречения о революциях, которое не нашло бы печального подтверждения: "Революция пожирает собственных детей", "Революцию начинают умеренные, продолжают крайние, завершает реставрация" и т.д."
Можно лишь дополнить, что в России реставрация затянулась; в России все имеет место тянуться долго и болезненно, принося дополнительные страдания народу, ― будь-то революция, война или обычные реформы.
События XX в. жестоки, но стали ли они уроками? Мир по-прежнему не понял, что с либерализмом надо обходиться крайне осторожно: лучше завинтить гайку в колесе до упора, чем отпустить на несколько витков и продолжать движение.
В качестве избирателя мы имеем того самого среднего человека, ― как и прежде в его руках судьба страны, Европы, мира. Испанский социолог детально разбирает характерные черты "заурядного" человека, ставшего хозяином жизни. Выводы неутешительные:
Возник портрет, который "напомнил нам о некоторых недочеловеческих типах, таких как избалованный ребенок и мятежный дикарь, то есть варвар. (Нормальный дикарь, наоборот, крайне послушен внешнему авторитету ― религии, табу, социальным традициям, обычаям)". Таков плод борьбы либералов многих поколений; за несколько десятилетий он отнюдь не стал лучше. Наоборот. Последствия большевизма и фашизма с успехом забываются средним человеком, а значит мир становится все более открытым для новых кровавых экспериментов.
И далее несколько "дружеских шаржей" Ортеги-и-Гассета на массового представителя демократического общества:
"Цивилизация XIX века поставила среднего, заурядного человека в совершенно новые условия. Он очутился в мире сверхизобилия, где ему предоставлены неограниченные возможности. Он видит вокруг чудесные машины, благодетельную медицину, заботливое государство, всевозможные удобства и привилегии. С другой стороны, он не имеет понятия о том, каких трудов и жертв стоили эти достижения, эти инструменты, эта медицина, их изобретение и производство; он не подозревает о том, насколько сложна и хрупка организация самого государства; и потому не ощущает никакой благодарности и не признает за собой почти никаких обязанностей".
Кого напоминает это описание? Да ведь перед нами плебей времен поздней римской республики! Требующий хлеба и зрелищ, не работающий ― потому что работа ― удел рабов, ничего не умеющий кроме как продать свой голос на выборах, но твердо убежденный, что государство обязано о нем заботиться. Да! Это портрет древнего бездельника накануне гибели республики! Он ее и погубил.