Аннотация: Что уготовила кому судьба? Ответа не знает никто. Одним спокойную жизнь. Другим ...
ЖИЗНЬ НА ОБОЧИНЕ
Обочина у жизни неприглядна
Там грязь и горе, и печаль
И если там ты оказался
Тебя мне от души и сердца жаль,
Вернуться снова на дорогу жизни
Уже не суждено тебе
Забытый всеми, там ты брошен
И предоставлен сам себе
И суждено тебе окончишь
Свой путь во мраке и грязи
И дай то Бог, что б твой конец,
Был лёгок, без мук и боли, и тоски
Что б осознал вот путь мой светлый
И что б сумел в тот свой последний миг
Вздохнуть легко и беззаботно
И своим сердцем ощутить
Что ты свободен от печали
Что всё плохое позади
И что конец пришёл страданьям,
И боли, горечи тоски
Но это ведь твои мечтанья
Твои желанья но, увы
Ведь только он, Всевышний знает,
Что уготовано пройти...
Слушаешь по телевизору или читаешь в газетах истории о дарах государству наших меценатов и невольно умиляешься. Они покупают на торгах шедевры искусства и дарят их государству. Это здорово! Мировые сокровища и бесценные шедевры искусства попадают в нашу страну. Становятся народным достоянием. Приятно!
Но в стране есть много проблем. О них стыдливо не говорят. Их не замечают. Их как бы нет. Это тоже метод! Не видеть и не говорить. Может всё само и рассосётся? Жизнь сама решит проблемы? Тем или другим путём. Увы! В это я не верю. Страна может быть сильной и богатой, когда в ней счастлив народ и нет людей брошенных на обочине жизни. Это лично моё мнение. Его не навязываю никому. Просто предлагаю над этими проблемами подумать.
Могу привести много примеров из истории жизни других стран и народов. Могу рассказать, как сегодня с проблемой наличия обездоленных людей борется демократический Запад. Тот мир, которым многие из господ демократов восхищаются и ставят в пример для нашего подражания. Но думаю, это и будет попытка пропагандировать свои взгляды. Убеждать других людей в своих мыслях. А это считаю не правильным. Мы не обезьяны! Свои проблемы должны решать по своему разумению и понятию. И каждый должен решить всё сам!
Если Вы читали "Чужой" и "Тень чужого", то это истории о трёх людях которые пережили перестройку и сумели оказаться на плаву. Они приняли новую реальность и вписались в неё.
Но так получилось не у всех. Этот рассказ о горькой судьбе одинокого человека. Ему не повезло. Он оказался выброшенным на обочину жизни лишний и не нужный. Таких тоже не мало. Там на обочине тоже кипит своя жизнь. В ней есть радость и горе, криминал, жестокость, бизнес и смерть. Но мы проходим мимо! Брезгливо закрывая нос и отводя взгляд. Наверно это присуще человеку сытому и ухоженному за это осуждать нельзя. Правильно ли это? По человечески? По Божеским заповедям? Нужны ли нам эти отверженные? Ответить на эти вопросы не просто. Но нужно. Своей судьбы не знает никто. И что его ждёт? Ответить не сможет. Предлагаю не забывать простой истины:
"Жизнь, прожить не поле, перейти!"
И у каждого это поле своё. А что на том конце ждёт?
Недаром в писании сказано:
"Не суди и не судим будешь!"
Ведь самым большим грехом считается гордыня. Это истина от Бога! Сегодня в нашей жизни он занимает всё больше места в быту и в культуре. А в душе? Это вопрос может поставить себе и ответить на него только каждый человек. Лично!
Я расскажу Вам историю жизни человека. Его жизнь сложилась из разных моментов хороших и плохих. Как и любая жизнь. Любого из нас. Судите сами.
... В знойный жаркий день 26 августа 1936 года в селе Каменном Кировского района Уральского края в семье молодых колхозников Сёмёна и Анны Савельевых родился сын Василий. Назван я был этим именем в честь деда по отцовской линии. У меня уже была старшая сестра Матрёна. Она была старше меня на 4 года. Причина такой разницы лет была житейской. И совсем не была плановой. Просто так сложились обстоятельства.
Сестра родилась через месяц после уходом отца на службу в Красную Армию, а я родился через 9 месяцев после его возвращения. Как и положено природой. Вообще сельские семьи были многочисленными. Служба отца в армии не позволила нашей семье достигнуть обычного количества 4-5 детей. Но это было поправимо время ещё не ушло. В сёлах над такими вещами не задумывались. Больше детей, больше рабочих рук в подсобном хозяйстве.
А может быть была и другая причина. Рожали по старой привычке. Ведь когда-то надел земли зависел от количества голов в семействе. Наделов не стало, а традиция осталась. Они обычно живут долго на генном уровне.
Но в нашей семье рост численности не получился. Вмешались обстоятельства. О них узнал позже. Это были жизненные стремления людей их желания и мечты.
Уже стал взрослым и насмотрелся фильмов о счастливой жизни села. В этих фильмах всегда светит солнце. Народ с песнями радостно чуть свет встаёт и выходит на поля и фермы. Строя новое социалистическое будущее. В жизни работать приходилось и в дождь. И в слякоть по колено в грязи. Когда жил в селе я видел эту совсем другую жизнь. Тяжёлую жизнь крестьян работающих на колхозных землях и на своих огородах от ранней зари и до глубокой ночи. Всю жизнь! До последнего часа и вздоха. Не сладко и не радостно. Да и ещё куча ограничений отличающих крестьян от людей, живущих в городах.
В сёлах в то время паспортов не выдали. Уехать куда-либо самому было не возможно. Ежедневная работа с зари до глубокой ночи изматывала человека выпивала все соки. А ещё было своё хозяйство. Вот и приходилось вставать чуть свет, а ложиться глубокой ночью. Но так жили все. Другой жизни не знали. Вот и трудились так с поколения в поколение и даже об этом не думали. Нравится или не нравится? Хотя мечтали о другой жизни и участи. Для себя и своих детей.
Отец отслужил срочную службу в большом городе. Городская жизнь ему очень понравилась. Выросшему в глубинке человеку каждый день этой жизни казался праздником, а жизнь раем. Трамваи, троллейбусы, автобусы гуляющие вечерами люди. Вода из крана, канализация. Ну чем не рай? Эту жизнь не сравнить с реалиями жизни сельского труженика. За такую жизнь стоило бороться. Вот он и пошёл обычным для сельского жителя путём. Этот путь давал шанс избавиться от серой сельской жизни. Он им и пошёл. Хотя и пришлось покрутиться и преодолеть много трудностей. О них расскажу дальше. Но он трудности преодолел. Завербовался на стройку машиностроительного завода в городе Мытищи Московской области. В те годы вся страна была большой стройкой. Строились заводы, фабрики, электростанции и везде требовались рабочие руки. А теперь о трудном пути к этому счастью.
Что на стройках используют заключённых? Не говорили и не писали. Да и о ГУЛАГЕ мои родители не слышали. Они знали то, что знали все. На стройки едут по направлениям райкомов партии и комсомола. Знали и приняли в расчёт.
Отец был комсомольцем. Туда он вступил во время службы в Красной Армии. Мать комсомолкой не была. Но тогда была такая классификация. Сочувствующей. Сегодня это звучит наверно смешно. В то время над этим не смеялись. Так писали в анкетах. Вот отец и начал осаждать райком комсомола. Искренне или притворно с жаром выступал на комсомольских собраниях. Горячо говорил:
- Место настоящего комсомольца на стройках народного хозяйства!
Даже спустя годы так и не смог добиться от него правды. Было ли его стремление работать на стройке душевным и идейным порывом или он просто бежал от сельской жизни? Отец утверждал первое и отрицал второе. Так и ушёл из жизни до конца настаивал на этом. Но у меня сложилось другое мнение. На чём оно базировалось? Расскажу позже.
Настойчивость и стремление отца было замечено. Хотя думаю, всё было проще. Райком получил разнарядку. Так отец и преодолел трудности. По комсомольским путёвкам отец и мать поехали на строительство машиностроительного завода в город Мытищи. А я и сестра остались в родном селе на попечении деда и бабы да остальной родни. Мне тогда исполнилось два года.
Уже позже мать с грустью, а отец с гордостью рассказывали, что им пришлось хлебнуть. Попытаюсь вкратце повторить рассказ матери он ближе к жизни. Ибо рассказы отца наполнены патетикой типа:
- Вот смотрите! Что пережило наше поколение? Укрепляя нашу родную страну СССР. Лишения и трудности мы преодолели. Построили и создали сильную и богатую мировую державу!
Особенно эта гордость сквозила в его речах уже в преклонном возрасте. Думаю это и есть его счастье, что он умер и не дожил до бескровной демократической революции уничтожившей его государство кумир. СССР. Он до самой смерти получал пенсию в 132рубля 50копеек, льготы и поддержку того государства для которого работал и жил. Умер как человек! В своей квартире легко и быстро. Во сне остановилось сердце. Ветерана труда. Труженика тыла. Отдавшего всего себя родному заводу похоронили с почестями. Как героя! Но это было потом. Когда прошли годы страна и народ преодолели и пережили все трудности и лишения строительства социалистического государства под руководством КПСС. Нашего рулевого.
А в начале этого пути они приехали на стройку и жили в палатках. Девушки и парни отдельно. Семейных палаток не было. С утра до вечера тяжёлая работа. Техники тогда было мало. Лопата, носилки и тачка были основным техническим оснащением. Простите! Забыл лом и кирку. Вот этим и строили, соревновались, устанавливали рекорды, не досыпали, не доедали.
Мать говорила о трудностях и о той горечи жившей в ней за то, что она бросила детей. Взялась за этот каторжный труд. Но сглатывала слёзы и продолжала таскать огромную тяжеленную тачку. Так продолжалось почти год. Этот труд и надорвал мать. Она простудилась и заболела. Врач вынес приговор. Больше иметь детей она не будет! А отец об этом и не думал. Другие цели и идеалы затмили всё семью, жену, детей. Он напролом шёл к своей мечте жить в городе.
Новый 1939 год отец и мать встретили в комнате 3х3 метра барака рабочего общежития. Общая кухня. Туалет во дворе. Эти достижения сменили палатки и жизнь в них. По словам матери, она была счастлива. Свой угол это был предел мечты тех дней. Изменилось и их положение. Мать из чернорабочих поднялась вверх. Не отстал и отец. Они стали специалистами. Обрели специальности. Мать работала штукатуром. Отец бригадиром каменщиков. Хотя тяжёлый труд не стал легче. Рабочий день по закону был 8 часов. В субботу 7 часов. Это нормально. Но это было официально. Так писали в газетах. Говорили с трибун. Как об огромном завоевании народа. В жизни партия призывала к подвигу и все трудились иначе. Сознательные комсомольцы не были исключением. Они работали по 10-11 часов. Лозунг партии: "Вперёд к мировой победе коммунизма!" заставлял не считаться ни с чем. Работать до потери пульса. Такое было время. Так все и работали.
Завод рос и ему тоже нужны были рабочие руки. Выходили из этой ситуации, просто. Брали грамотных селян из числа рабочих работающих на строительстве завода. Обещали им определённые блага. В перспективе. И обучали рабочим специальностям.
В нашем селе с безграмотностью покончили вначале 30 годов. Не на словах, а на деле. В селе была построена школа. Семилетка. Показатель очень для села того времени высокий. Были и учителя. Учиться в школе были обязаны все дети. Не зависимо от возраста. За этим следили строго. Отец и мать и все их сверстники закончили её. Это было очень приличное образование. По меркам тех лет. Их взяли работать на завод.
Осенью 1939 года отец и мать поступили на рабфак. Для поступления экзамены тогда не сдавали. Просто нужно было иметь рекомендацию комсомольской организации и документ об окончании семилетки. Они это имели вот и поступили. Как это правильно называлось тогда? Забыл. Но это было что-то наподобие техникума.
1940 год родители встретили в коммунальной квартире в собственной комнате 12 квадратных метров. Здесь же в этой квартире жили ещё четыре семьи. Мать работала табельщицей в цехе. Отец был помощником мастера участка сборки.
В конце 1940 года они закончили свою учёбу. Передовик производства мой отец стал кандидатом в члены партии. Семья стояла в очереди на квартиру. Дом должны были сдать к 7 ноября 1941 года. В СССР всё сдавали к каким-либо датам. В этом доме родителям была выделена 2-х комнатная квартира. Они и планировали забрать сестру и меня к себе.
Часть этих событий знал из писем матери. Два раза в месяц они приходили нам. Тётя Дарья читала их всей родне. Мы с сестрой со страхом и радостью ожидали переезда к родителям. Большой город манил и пугал. Собирались с детьми остальной родни и слушали их страшные рассказы об ужасах жизни большого города. Большие дома. Много людей. Ещё там ездят большие машины по улицам. Даже есть автобусы! Что это такое? Не знал никто. В селе машин было две и семь тракторов. Остальным транспортом были кони. Их запрягали в телеги или использовали для верховой езды. Вот и рассказывали страхи. Как умеют выдумывать дети? Вы наверняка знаете.
Но 22 июня 1941 года перечеркнуло все планы и мечты всех. Этот день разделил жизнь всех людей, страны СССР на две части. Жизнь и смерть. Началась Великая Отечественная война.
Долгие дни и ночи она перемалывала судьбы людей. Только по учётам официальной статистики двадцать миллионов человеческих жизней наших сограждан унесла она. Но мы знаем, что такое статистика! Сколько жизней оборвалось на самом деле? Даже гадать бесполезно и страшно.
Для меня мальчугана 4 лет 10 месяцев и 4 дней живущего в селе далеко от войны она выразилась в одном. Начались шумные проводы. Народ уходил на войну. Сначала провожали с песнями и танцами. Затем со слезами и воем баб.
Всё меньше мужчин оставалось в селе. И пришёл страх. Со страхом люди ждали стука в калитку почтальона. Он мог принести и письмо, а мог и извещение. Оно имело два содержания. Первое было горькое лишавшее надежды:
"Ваш муж (отец, сын) геройски погиб, защищая нашу Родину от немецко-фашистских захватчиков"
Второе тоже не радостное. Но оно оставляло для семьи надежду:
"В ходе боёв у реки Н, Ваш муж (отец, сын) пропал без вести".
В первом случае это был вдовий платок и определённость. Во втором случае была робкая надежда и неизвестность. Кто знает? Что лучше?
Для нас детей понятие смерти было общим. Чем-то размытым и не осознанным. Мы умирали и оживали по десятку раз в день. Ибо играли только в войну. Даже не замечали, как менялась жизнь. Места мужчин занимали женщины, старики, подростки, привлекали и нас детей. Продовольствие нужно было фронту и стране. Вот все и работали изо всех сил.
Останавливались трактора. Не было запчастей. Но это ничего не меняло. Пахали на быках и коровах. Лошадей давно забрали для фронта. Их забирали, как и людей молодых и здоровых. Оставляли старых и больных.
Горе не способствует жизни и счастью. Похороны в селе были частым явлением. Умирали старики и старухи. Умирали и молодые. Не было ни лекарств, ни врачей. Страна всё отдавала фронту. Люди лечились, как могли и умирали. Народ возвращался к истокам знаний и мудрости ушедших поколений. Старухи вспоминали забытые знания предков. Собирали травы и готовили настойки. Как ни странно часто это помогало. Так и жило село. Да и вся страна жила не лучше. Тяжело было всем!
Ещё хуже было там, где война проходила по сёлам и городам. Там было ещё страшнее. Людей убивали. Увозили в рабство. Но народ выживал, как выживал и до этого. Опыт был. Часто попадали в ужасные условия.
К концу 1941 года мои сверстники забыли об играх. Мы как муравьи трудились в личном хозяйстве на наших плечах лежали взрослые заботы. Жили взрослой жизнью. Кормили свиней, коров, гусей и кур. Были полноправными работниками в семьях. Детские руки покрывали мозоли следы взрослого труда. Вот и были мы без скидки на детский возраст, взрослыми. Знали и боль, и горе, и жизнь. Насупленные и серьёзные очень редко радовались и смеялись. Таким и было моё поколение. Поколение детей войны. Она отобрала у нас детство. Состарила сразу и навсегда.
Так и проходили военные годы.
Отец и мать были эвакуированы с заводом. Отец считался специалистом по сборке танков. Руководил цехом. Перевыполнял план. Его грудь украшали правительственные награды и на фронт его не отпускали. Приказали в партийном порядке прекратить забрасывать военкома заявлениями. Он и подчинился. С партией тогда никто не спорил. Почему? Не знал. Это уже стал взрослым и узнал о стране ГУЛАГ. И об её ужасах.
Письма от родителей приходили не часто. Они работали по 12-14 часов без выходных. Но так работал и весь народ страны вставшей на пути коричневой заразы. Труженики тыла, как их называли, в прессе и по радио. Геройством это не считалось. Дни шли за днями слагались в недели, месяцы и годы.
В 1943 году смерть коснулась и нашей семьи. Умер дед. Человек, который меня растил. Он просто однажды лёг на лавку. Зажал в руках старый образок. Обвёл взглядом горницу, бабушку, меня и сестру, а потом улыбнулся и закрыл глаза. Больше он их не открывал. Улыбка так и осталась на его сморщенном лице. С ней его и похоронили. Этот осенний день запомнил навсегда.
До обеда моросил мелкий дождь. После обеда неожиданно выглянуло солнце. Оно тоже провожало деда в его последний путь на сельский погост. Холмик земли и крест. Вот и всё, что осталось от моего деда. Я не плакал на его похоронах. Голосили женщины. Мужчины просто шли с суровыми лицами. Хотя многим из них было на год-два больше моих лет. Но наши плечи несли тяжесть мужских забот. Мы и старались этому соответствовать. Такими были все мои сверстники!
Весной 1944 года горе опять посетило наш дом. Умерла сестра. Зимой она простудилась. Лечили её снадобьями всем селом. Но болезнь не проходила. Она съедала тело 12 летней девочки. Высушила его и отбирала надежду. Я ругал болезнь самыми грязными словами. Что только знал. Даже не понимая их смысла.
Однажды бабушка подслушала мою ругань. Она взяла меня за руку и отвела в дом. Усадила за стол. Открыла старый потрёпанный молитвенник и прочла первый псалтырь. Так она начала учить меня церковным премудростям.
В то время в нашем атеистическом государстве эти знания не приветствовались. Осуждались и подвергались осмеянию. Но народ их хранил. Как хранил и старые церковные книги и иконы. Так было испокон века. В душе ведь народ был православный! Разрушение церквей и уничтожение священников большевиками не убило веры. Народ просто затаился. Сделал вид, что покорился. Так он всегда переживал лихолетье. Внешне народ был покорный и послушный, а в душе...
Туда не заглянешь и ничего не прочтёшь. Там хранил народ свою веру и мудрость. И вот меня приобщили к этому таинству. Я увлёкся всем этим новшеством. Вечерами бабушка читала молитвы и псалмы. Их учил наизусть.
Но болезнь не отступала. Сестра таяла на глазах. В один из дней она просто не проснулась. Её маленькое иссушенное болезнью тельце положили в гроб из не строганных грубых досок. Совсем маленький.
Его закопали рядом с могилой деда и установили маленький крест. Это была вторая могила на моём семейном погосте. Он есть у каждого человека! Где бы, он не жил. Где бы, не были остальные могилы. Земля ведь одна! Понял эту истину ещё тогда. Будучи по существу ребёнком.
На похоронах сестры я впервые молился. Молился горячо и самозабвенно. Увы! Детство прошло. И Бог надолго покинул меня. Только в конце моего пути он вернулся ко мне. Значит, он простил мою не праведную жизнь? Ведь Бог добрый! Он принял муки за весь род человеческий. За грехи всех людей. Он завещал прощать грехи вольные и невольные всем заблудшим и раскаявшимся душам!
Но об этом я думал тогда, когда жизнь обернулась ко мне своей неприглядной стороной. Принесла боль и горе. Думал в свой последний миг. Слава Богу! Человеку не дано знать своего будущего. Это считаю самой большой Божьей милостью!
После смерти сестры мы остались с бабушкой вдвоём. На двоих нам было не полных 79 лет. Из этих лет 71 год прожила бабушка. А неполных 8 лет прожил на свете я. Как нам приходилось не сладко жить в эти тяжёлые годы? Знает только человек того времени. Тот, кто сам вкусил все тяготы голодной жизни военных лет. Ему говорить об этом не нужно. Для молодого поколения попробую рассказать.
В колхозе за работу денег не платили. Колхозникам в зависимости от выполняемой работы начислялись трудодни. Два раза в месяц на них выдавали муку, масло, крупы, комбикорм и фураж для скота. Стариков не баловали. Как не балуют и сейчас. А сколько трудодней мог заработать мальчик моего возраста?
Добрые люди пристроили меня помощником пастуха общественного стада. Тогда люди были добрее. Помочь своему ближнему старались от души. Часто вспоминал то голодное военное время. Думаю, люди тогда были ближе к Богу. Чего не могу сказать о людях сегодняшнего дня. Хотя они и ходят в церковь. Ставят свечи и молятся Богу. Но об этом судить ему! Судье высшему и беспристрастному.
Вот и было для жизни на месяц у нас с бабушкой. 6 килограммов муки. 5 килограммов круп. Два литра подсолнечного масла и это всё. Выручали огород, корова и десяток кур да поросёнок подаренный роднёй. Хоть им и самим было не сладко. Но, помогали! Как могли.
Родители получали рабочие карточки. О них говорить не буду так, как этих карточек не знаю. Скажу просто. Помочь нам они не могли. Ничем. Вот старуха и мальчик с трудом выживали сами. Старались, как могли не умереть с голода.
Я вставал в половину четвёртого утра. Выгонял нашу корову и собирал коров по селу. Затем гнал их на общественное пастбище. Заканчивал со всем этим и бежал в школу. После уроков снова бежал на пастбище. Там до вечера пас коров и учил уроки. Вечером гнал с пастухом коров в село. И так было изо дня в день. В дождь и жару. Только зима и снег прерывали эту работу. Бабушка работала в огороде и по дому. Старалась изо всех сил.
Но она была очень старенькой. Маленькая, сгорбленная с покрученными пальцами на руках она упорно пыталась что-то делать. Не смотря на тяжесть и боль в теле и руках. Целыми днями она крутилась по дому и хозяйству. Жизнь не баловала её. Ежедневная тяжёлая работа не красит человека. Но жить иначе она не могла! Так жили её предки. Тяжёлым трудом утверждали жизнь. И она продолжила их жизнь. Просто не представляла и не знала другой жизни.
Всё это осознал позже. Мысленно возвращаясь в прошлое. Прожитая жизнь заставила пересмотреть и понять многое. А тогда воспринимал всё, как должное само собой разумеющееся. Просто детский ум и отсутствие жизненного опыта не позволяли видеть и понимать всё иначе. Знаю только одно! Я всегда старался помогать ей во всём. Так мы и жили или точнее выживали в те далёкие и тяжёлые годы. Так жило большинство простого работающего люда.
О том, что война идёт к концу? Как-то и не думали. Просто с упоением слушали сводки Информбюро по радио. Я до сих пор слышу голос Левитана:
"Внимание! Работают все радиостанции Советского Союза! В ходе освободительных боёв Красная Армия перешла западную границу нашей Родины! Освободив от фашистской заразы нашу землю! Нашу Родину! Красная Армия приступила к своему интернациональному долгу! Освобождению от фашистской заразы захваченных ими территорий других государств Европы! ..."
Тогда я не всё понимал. Но жизнь вокруг начинала меняться и это я видел. Сначала начали возвращаться в село мужчины. Искалеченные войной без рук, без ног они принесли с собой рассказы о тяжёлых боях, смертях и мужестве. Вечерами мы ребята с раскрытыми ртами слушали их. Рассматривали медали и сожалели о том, что так малы и война прошла без нас. Это знакомо всем поколениям, которых война обошла стороной.
На полях коров и быков сменяли танки. Эти ветераны боёв со снятыми орудийными башнями очень выручали нас. Может и грубо сказано, но эти калеки войны продолжали приносить пользу людям. Помогали им выстоять, выжить в это трудное время.
День Победы праздновали всем селом. На площади перед сельсоветом поставили длинные столы. Из громкоговорителей неслись марши и песни. На столы несли всё, что у кого было. Сначала веселились, ликовали, а потом скорбно сидели под бравурные марши и весёлые песни. Да и было от чего. Почти 800 человек от 17 до 50 лет ушло на войну, а вернулось 123 искалеченных и больных. В каждой семье не досчитались 2-3 человек. Это и была народная цена нашей победы. Поэтому и грустили.
А я и бабушка получили письмо от родителей. Они возвращались на свой родной машиностроительный завод. Но в письме не было и слова об их приезде в село.
Я уже смирился со своей жизнью без родителей. В то тяжёлое время, когда в каждом доме были вдовы и сироты из общего числа ребят я не выделялся. Отсутствие родителей меня не угнетало.
Закончилась война и жизнь входила в своё русло. Теперь возвращались и те, кого война пощадила. Их было очень мало. Но были и такие. Ещё были и радостные события. Вернулись трое односельчан. Они числились в сельсовете солдатами, пропавшими без вести. Не живыми и не мёртвыми. Но оказались живыми. Судьба забросила их в партизанские отряды. Теперь после проверки органами их отпустили. Выяснили, что они не шпионы и не дезертиры. Повезло. Не отправили в лагерь. Другим повезло меньше. Так и пропали без вести. Оставили жен и детей. Не вдовами и не сиротами. А просто никем! Между небом и землёй. С робкой надеждой и неизвестностью.
Лето 1946 года выдалось жаркое. Я окончил третий класс и стал пионером. В школе были каникулы. И это немного облегчало мне жизнь. Пасти коров продолжал, как и раньше. Но стояла жара и добавилась новая забота. Ежедневная поливка огорода. Он был нашим кормильцем. Вот добросовестно и таскал вёдра с водой из колодца. Спасал огород.
В один из дней пригнал коров с пастбища. От голода сводило живот. Вбежал в избу и первым делом схватил из чугунка еду. Обычный свой деликатес варёную картошку. Это был мой ужин. Жевал на ходу. Так и выскочил на огород. Бабушка сидела на грядке. Я подбежал к ней и прикоснулся к её плечу. Последнее время она плохо слышала. Радостный крик приветствия уже готов был вырваться из моих уст. Но поразила окостенелость её тела. Ничего не придумал лучшего и начал трясти её за плечи. Тело бабушки упало на землю.
На мой крик сбежались соседи. Они и оторвали меня от уже застывшего тела. Одна из соседок обняла меня и увела в свой дом. Я прижался к ней и горько плакал. Уже понимал, что остался один.
Остальные дни для меня прошли как в тумане. Из них ничего не запомнил. Я что-то делал. Но даже не осознавал. Зачем и для чего это делаю. В себя пришёл только на сельском погосте. В тот момент, когда гроб с телом бабушки опустили в яму. Она была выкопана возле двух могил. Деда и сестры. Мой скорбный погост пополнился ещё одной могилой. Месяц и 3 дня я не дожил до своего десятилетия и остался один. Совсем один.
Отец и мать были далеко. Да я их не помнил и не воспринимал. Мне были ближе соседи и родственники. Они всегда были рядом. Опекали и заботились обо мне. Не давали замкнуться в своём горе. Я ничем не мог отплатить им за заботу и ласку. Хотя понимаю, они об этом не думали. Уже прожив жизнь. Когда столкнулся с чёрствость и безразличием людей к себе и подобным мне людям. Часто думал об этом. Страдал, испытывал укоры совести. От своей неправедности. Просил у них и у Бога прощения за свою чёрствость и не благодарность. Принимал свою тяжёлую жизнь, как наказание за этот грех. Времени думать, о своей жизни и поступках у меня было достаточно.
Хочу сказать всем! Помните! Бесследно всё содеянное Вами не проходит! Не зависимо от того верите ли Вы в Бога или нет. За всё приходится платить! Это узнал, испытал на себе!
Мне предлагали жить у себя соседи и родня, но я упрямо отказывался. Оставаясь жить в избе деда и бабы. Теперь на плечи десятилетнего мальчика легли все хозяйственные заботы. Протопить печь и сготовить нехитрую еду. Ухаживать за живностью и огородом. Безропотно нёс свою ношу. С утра и до ночи возился. Старался всё успеть. Получалось не всегда.
Ночами плакал, уткнувшись в подушку. А целый день старался держать форму. Соседки и родственницы часто приносили мне что-то из еды. Пирожки, оладьи. Они мимоходом оставляли всё это на столе. Я был очень признателен всем этим людям! Ибо понимал, что лишней еды ни у кого нет. Просто люди делились последним. Делились от души. Ничего не ожидая в ответ. О тех людях их бескорыстности, доброте, любви, человечности. Потом вспоминал часто. Потом, когда стал старым и немощным. Жил, где придётся и как придётся. И много думал о прошлом.
Странная получалась картина. Она и навевает такие же странные мысли.
Те голодные времена ушли. Наступили сытые времена. Ушли нужда и горе. И куда делось сострадание? Люди стали сытыми и очерствели. Огрубели. Нуждаясь в людском участии и сочувствии. Часто думал об этом. Вывод получался горьким и не приятным. Нам нужно горе! Для того, что бы быть людьми. Это осознал и понял. Но изменить что-то? Достучаться до людей? Я не мог. Да и кому нужно моё мнение? Что я мог? Это только одно. Просить! Надеясь на сострадание и жалость. Как это унизительно и нелегко! Словами это не рассказать. Но пережить такое никому не желаю. Я был вынужден пройти через всё это не по своей воле и желанию. Просто попал в такие обстоятельства, что был бессилен что-то сделать. Не мог изменить жизнь, а мог только уповать и надеяться на милость и сострадание людей. И просить...
В прошлом мне мальчишке тоже было нелегко! Но была надежда на лучшее. Ей и жил. А сейчас этой надежды не было. На что мог надеяться нищий бездомный старик? На чудо? На Бога? В детстве чудо произошло! Произошло оно не сразу. И до него прошло время. Тяжёлое и горькое. Но случившееся изменило мою жизнь к лучшему.
Перед Новым 1947 годом за мной приехала мать. Она для меня была чужим человеком. Нам предстоял долгий путь друг к другу. Он был не лёгким и простым. Понял это тоже потом. Но мы его прошли!
А пока начались сборы в дорогу. Избу деда и бабы, огород и всю живность отдали соседям и родственникам. У меня болела душа! Но я держался. Старался не плакать на людях. Тогда ещё не знал и не понимал, что уезжаю навсегда. И эта жизнь уже закончилась для меня. Ушла в прошлое. Навсегда.
Больше в этих местах никогда не был. Хотя и была такая мысль. Когда жизнь прикрутила меня. Хотелось бросить всё и приехать сюда в детство. К родным могилам. Надеясь на помощь и участие. Но испугался. Прекрасно понимал ситуацию. Тех стариков, что знали меня? Уже не было в живых. Они заняли свои места на сельском погосте. Живы ли мои сверстники? Вспомнят ли меня? Захотят ли принять? Ответов на эти вопросы не находил. Вернее не знал. Так и мучился. Цепляясь за никчемную жизнь. Не понятно зачем...
Всё время отвлекаюсь! Из прошлого возвращаюсь к действительности. Понимаю! Эта моя не последовательность может раздражать Вас. Объясняется она очень просто. Эта действительность не радостна и полна горечи. Прошедшие годы оставили в воспоминаниях только всё чистое и хорошее. Теперь не доступное. Всё прошлое плохое и тяжёлое ушло. Остались только светлые и чистые воспоминания ушедшей жизни. Теперь не доступного человеческого счастья. Горечь одиночества и ненужность обществу ноша не очень лёгкая. Я спасался от всего этого кошмара и прятался в воспоминания о прошлом. Так уж устроен человек. В жизни он подобен страусу. И я не исключение. Ещё раз извините!
Вернусь к своим воспоминаниям о тех днях отъезда.
Предстоящий отъезд пугал и возбуждал меня. Десять лет моей жизни прошли в селе. На ограниченной территории среди соседей и родственников. Никогда и никуда я не выезжал за эти пределы. Весь мой мир был здесь! В этом замкнутом пространстве ограниченной местности. И вот предстояла дальняя поездка. Туда в неизвестный большой мир. Он неведомый и таинственный простирался за горизонтом.
Мать привезла с собой письмо. Руководство завода, партийная и профсоюзная организация просили сельсовет оказать помощь в переезде семьи передовика производства коммуниста Савельева. Председатель сельсовета тоже был коммунист и старался выполнить просьбу товарищей по партии. Он выделил нам подводу доехать до железнодорожной станции.
На подводах я ездил! Это было не новое ощущение. Правда, ездил не далеко. В этот раз предстояло проехать 12 километров. Для меня расстояние огромное. В дорогу собрались быстро. Имущества у мальчика из села да ещё в послевоенное время было очень мало. Если не сказать проще и точнее. Не было ничего. Пара брюк перешитых из старых брюк деда. Свитка и старый тулуп. О гамашах даже рассказывать не буду. Не знаете? И, слава Богу! Еще взял с собой три бесценные для меня вещи. Старую библию, потрёпанный псалтырь и маленькую иконку. Вот и все ценности. Да и их потом утратил. Об этом печалюсь постоянно. Иногда думаю, что они оберегали меня. Лишился их и лишился этого оберега. Получил страдание и горе. Но так случилось. И мне нести свой крест. На свою Голгофу.
Вещи, ценности и я с матерью много места на подводе не заняли. Мы тронулись в путь. Выпавший до этого снег растаял и лошадей вместо саней запрягли в телегу. Растаявший снег на наших грунтовых дорогах образовал огромные лужи и слой грязи.
Возница душевно крыл матом всё и всех и погонял лошадей. Телега безбожно тряслась на ухабах. Эта тряска передавалась всему телу. Открыть рот было опасно. 12 километров такой тряской дороги измотали меня и мать. Ныло всё тело. Каждая косточка. Каждая мышца. Серый унылый пейзаж тоже радости не доставлял. А вот здание станции впечатление произвело неизгладимое.
Кирпичное красное здание. Большой зал с двумя большими печами. Множество народа забившего всё вокруг. Сидели на полу тесной кучей. В общем, зрелище новое и не виданное. А потом...
Яркий свет разрезал тьму и из ночи выполз огромный, чёрный, пыхтящий дымом монстр. В страхе я прижался к матери. Спрятал лицо у неё на груди и едва не закричал от ужаса. Монстр пыхтел паром. Оглушительно грохотал. Извергал клубы дыма и яркого света он приближался к нам. Моё тело тряслось от страха. Мать пыталась успокоить меня. Но безуспешно. Тогда она просто стукнула меня пару раз. Эта терапия помогла. Тут же пришёл в себя.
Народ ринулся к вагонам. Места брались с боем. Победителем выходил только самый сильный и безжалостный представитель рода людского. Шансов у нас в этой борьбе не было. Но у матери было грозное требование партийного органа. Оно помогло нам. Милиционер проводил нас в вагон. Это был плацкартный вагон. Теперь такие вагоны увидеть можно только в музее. Деревянные лавки никаких матрасов и постельных принадлежностей. Народ размещался всюду. На полу вагона. Под полками. В тамбурах и на крыше вагона. Неудобства никого не смущали. Главным было ехать. А как? Значения не имело.
Мы ехали со всеми удобствами. По царски. У нас была своя полка! По тем временам роскошь не виданная. Разместились и стали ждать отправления. Свисток. Удары колокола. И вагон дёрнулся! Лязгнули колёса и мы поехали! За окном проплывала темень ночи. Она скрывала унылый пейзаж. Я задремал.
Мать растолкала меня. Уже было утро. Наш состав стоял на большом вокзале. Он был большой и состоял из здания вокзала. Нескольких платформ и десятка путей. Это был город Углич. Мне он показался огромным. Хотя потом на карте найти его не смог. Здесь нам предстояла пересадка на поезд до Москвы. Он делал остановку на вокзале этого городка и стоял 2 минуты. Тогда этот вокзал с тремя платформами показался мне самым большим и страшным. Везде сновали толпы людей. Такого скопления народа ещё не видел. Страх потеряться в этом людском водовороте заставил меня уцепиться за материн подол. Как это делают малые дети. Отчаянно крутил головой по сторонам. Нервничал. Страшно боялся, что сесть на свой поезд мы не успеем. Но всё прошло нормально. Слава Богу, мы успели.
Это был такой же вагон, как и тот в котором мы ехали до этого. Те же деревянные полки общего вагона. Но он был более новый и каждый едущий в нём занимал свою полку. На полу и под полками никто не сидел. А по вагону с достоинством курсировала проводница. Женщина лет сорока в тёмно- синей форме с погонами и беретом на голове. В её руках был кирзовый футляр с флажками. При отправлении поезда после гудка паровоза она стояла в открытой двери вагона с флажком в руке. Поезд отходил от станции. Она закрывала дверь движущегося вагона. Я её очень боялся. С замирающим сердцем подглядывал за этими её действиями.
Заполнявший вагон народ был одет в старую одежду. Было много людей одетых в солдатскую форму без погон. Их груди украшали орденские планки и нашивки за ранения. В вагоне стоял густой запах немытых тел, портянок, пота, смешанный с запахом лука. Всего этого не замечал. К таким запахам привык. В сёлах пахло и не так. Наше путешествие длилось почти четверо суток. Всё время пути не отрывался от окна вагона. За стеклом проплывали большие города, городишки, сёла, поля и леса моей огромной Родины. Жадно впитывал это новое. Увиденное зрелище заставляло трепетать от возбуждения. Оказалось мой мир такой огромный и прекрасный! И я упивался им.
Длинные очереди в туалет в вагоне или такие же толпы народа за кипятком к стоящему у купе проводницы баку не могли повлиять на моё восторженное состояние. Я ехал к новой жизни! К жизни в большом городе. К жизни, о которой ничего не знал. Поезд шёл вперёд. Мерно стучали колёса вагонов. Они поглощали километры пути. Уносили нас вперёд к нашей цели.
Всё чаще мы проезжали города. Это было знаком, что мы приближались к Москве. Отличал города от сёл по скоплению домов. Эти большие по сельским меркам сооружения жались друг к другу. Составляли длинные цепи зданий без просветов между ними. Двух, трёхэтажные они поражали меня.
Самое большое здание, которое я видел в своей жизни, было обширное рубленное одноэтажное здание нашей сельской школы. Да старая разрушенная церковь. Ещё в начале 30-х годов она была превращёна в клуб. А здесь такие большие избы! Так я вначале называл дома. Вызывая насмешки сверстников. Им моя сущность десятилетнего мальчугана жившего в глубинке была смешной и комичной. Они долго издевались надо мной. Обзывали "лаптем". Но десятилетний парень вырос в селе и познал физический труд. Я был сильнее их. Надавать им по шеям мог спокойно. Даже если обидчики превосходили числом. Поэтому издевались не долго. Это было потом. А пока колёса вагонов стучали по рельсам и уносили меня в неведомую даль.
И вот Москва! На вокзале просто застыл с открытым ртом. Гомон и рокот вокзала, голоса из репродукторов оглушили меня. Я почувствовал себя маленькой букашкой в большом человеческом муравейнике. Но и это не было концом нашего пути. Путешествие продолжалось.
Нам ещё нужно было ехать на пригородный вокзал. Тогда электричек ещё не было и до Мытищ предстояло добираться пригородным поездом. Эту часть пути не заметил. Ошеломлён был окружавшей меня новой действительностью и видами большого города.
Мать отвлекала меня рассказами истории возникновения города, где мне предстояло жить.
Когда-то подмосковное село после строительства железной дороги начавшееся ещё при царе стало расти вокруг железнодорожной станции. Сначала появились железнодорожные мастерские. Потом выросли заводики. Они ещё в царское время поглотили село. Превратили его в городок Мытищи. Он и рос. Сначала около железнодорожного вокзала. Машиностроительный завод построили в стороне. Он был детищем советских пятилеток. Как и заведено было в те годы, это была стройка века. Огромную территорию окружал забор. За ним стояли большие цеха. К заводу подходила четырёх колейная железнодорожная ветка. Тысячи человек работали на заводе. Им требовалось жильё. Это и дало толчок новому строительству города. Центром его и стал комплекс зданий заводоуправления. А вокруг рос новый жилой посёлок. Работников гиганта первых пятилеток.
Тогда в 1946 году город состоял из трёх частей. Центра города, железнодорожного и заводского посёлков. Они назывались районами. Но народ упорно именовал их по названию этих трёх частей города. Границы между ними стирались. Дома завода поглощали все территории. Добираясь до окрестных сёл и вбирая их.
Родители жили в заводском посёлке. От вокзала мы туда ехали автобусом. Для меня это море впечатлений превратило всю дорогу в сон. Удивляться, восхищаться уже не было сил. Просто смотрел на всё вокруг. Уже не воспринимая ничего. Но вот путь закончился. Передо мной был дом родителей. Двухэтажный он стоял среди других домов похожих на него. Мы направились к нему.
В этом двухэтажном доме было четыре подъезда. Сам дом был из кирпича. Об этом материале представления не имел. Деревянная лестница внутри по материалу была мне ближе. На площадке второго этажа были две двери в квартиры. Одна налево. Вторая на право. Ещё металлическая приставная лестница вела на чердак. Мы с матерью поднялись на эту площадку. Подошли к двери квартиры справа. Мать ключом открыла дверь. Я переступил порог квартиры, где жили родители. Сказать, что она меня поразила? Значит, не сказать ничего. Попал в сказку. В волшебный дворец. После сельской избы это великолепие назвать иначе язык не поворачивается. Попробуйте посмотреть на всё моими глазами.
Что всё убого и носит отпечаток сельского понятия о достатке. Понял значительно позже, а тогда стоял на пороге и обозревал открывшийся вид коридора квартиры.
Выкрашенные доски пола покрывала дорожка из грубой дерюги. Стены на половину были выкрашены зелёной краской. Выше неё шла побелка захватывающая потолок. Слева на стене висело зеркало в рамке. Под ним стоял узкий около метра высотой шкафчик. Справа на деревянной доске укреплены были с десяток крючков для верхней одежды. Внизу лежал кусок дерюги. На нём стояли тапочки. Рядом на полу стояла обувь. Длиной коридор был около 7 метров. Слева белая выкрашенная дверь. Такая же дверь заканчивала коридор. Да ещё две двери были справа. Одна обычная одностворчатая. Вторая последняя дверь была широкая двойная. На потолке коридора на свитых проводах висела лампочка. Мать вошла и включила её. Электрический свет залил всё это великолепие.
На фоне этой красоты мои стоптанные бахилы в резиновых галошах, старые штаны, потёртый тулуп и самодельный треух пошитый дедом лет 8 назад выглядели жалко и безобразно. Если учесть, что ноги мои одетые в бахилы были обмотаны старыми портянками. Благоухающие запахом после дороги. То моё состояние понять можно. Просто топтался у порога. Не решался войти. Мать радостно улыбалась. Она втащила меня за руку в квартиру. Так ничего и не поняла. Думала, застыл от вида великолепия их жилья. Очень отличавшегося от убогости сельского жилья.
- Чего застыл? Это теперь и твой дом! Заходи! Привыкай!
Истинной причины ей не сказал. Это частое не понимание было между нами всю жизнь. Мы были по существу чужими людьми. Так и остались ими навсегда. Винить в этом было не кого. Так сложилась наша жизнь. Что мне оставалось? Только одно. Перебороть свой страх. Это и сделал. Переступил порог своего нового жилья. Начинал приспосабливаться к новой жизни и новым понятиям. Мать подсказывала. Что делать.
Вошёл в квартиру. Снял и сложил в углу у входной двери свою обувь и одежду. На сморщившийся нос матери внимания не обратил. Свой запах не слышал. А мать повела меня дальше знакомиться с квартирой. Шли мы по часовой стрелке.
За первой дверью слева оказалась комната. Её стены были обложены белой плиткой. Пол выложен коричневой плиткой. В ней стояло большое корыто. Позже узнал. Это корыто правильно называли "ванной". Над корытом было странное сооружение. Блестящая труба с лейкой на конце торчала над корытом. Он по стене спускалась вниз к трём вентилям. А оттуда ещё одна широкая труба отходила в корыто. Здесь же находился небольшой таз квадратной формы. Он был прикреплён на стене. Над ним кран с вентилем. Выше деревянная полка с зеркалом. Под этим тазом изогнутая труба уходила в пол. Мать назвала этот тазик "умывальником". Висевшая на потолке лампочка освещала всё это. Узнал два новых слова и продолжил экскурсию.
За следующей дверью находилась ещё одна комната. Названная матерью "кухня". Там стояла печь. Верх её был из металла с тремя разной величины отверстиями закрытыми металлическими кругами. В печь входила труба с краном и такая же труба с краном выходила из печи и шла в металлический ящик под названием "бак". Сбоку у плиты было две дверцы. Верхняя большая. Нижняя маленькая. У печки были сложены дрова. Около них стояло ведро с углём. Рядом с печкой стоял столик с дверцами. На нём на металлической подставке стоял "примус". Стена над столиком с "примусом" и все стены этой комнаты были окрашены масляной краской синего цвета. В стену над столиком с примусом были вбиты гвоздики и крючки. На этих гвоздиках и крючках висели кастрюли, сковородки, крышки. Между столиком и боковой стеной висел ещё один тазик. Как и в ванной. Он был больше, чем его собрат в ванной. Но здесь почему-то он назывался "раковиной". У большого окна стоял стол и четыре табуретки. Была и своя лампочка на потолке. Сбоку на стене висела чёрная тарелка включенного репродуктора. И мы пошли дальше. Мать открыла первую дверь справа. И продолжила показ с комментариями.
Эта дверь вела в "спальню". Там стояла большая кровать с горой подушек. Спинки кровати украшали блестящие шары. Шкаф, комод, этажерка, уставленная статуэтками и зеркало на стене. Над зеркалом висела картина. Озеро, деревья и два лебедя плавающие на нём. Выкрашенный пол покрывали дерюжные дорожки. На окнах висели вышитые занавески.
Последняя дверь вела в большую с двумя окнами комнату. Там стоял стол застланный скатертью над ним висел красный абажур. Вокруг стола стояло четыре стула. У стены стоял шкаф, буфет, столик с патефоном. У противоположной стены стоял диван обтянутый черным материалом похожим на клеёнку. Два валика по бокам были оббиты жёлтыми гвоздями с большими шляпками. Спинка дивана из этого же материала тоже была причудливо оббита этими же гвоздями. Над диваном висела большая картина. Иван-царевич верхом на волке держал в объятиях Василису Прекрасную. Эту сказку знал. Пол и окна были украшены, как и в спальне. В самом углу комнаты была ещё одна дверь. Мать открыла её и пропустила меня вперёд. Сама стояла за моей спиной. Радостно сообщила:
- А это твоя комната!
У меня ещё никогда не было своей комнаты. Я вошёл в неё с интересом.
Помещение было 2.5х3 метра. Узкое окно. Топчан, стол, с настольной лампой и этажерка. Вот и всё, что уместилось на этом пространстве. Позже узнал. Раньше здесь был чулан. Но для меня это значения не имело. В моих глазах это была роскошная комната! Мой собственный угол. Да квартира после сельских изб была богата и шикарна.
Осмотр дворца был завершён. А теперь, что бы был понятен мой восторг. Опишу крестьянскую избу. Тех далёких лет моего детства. Таких изб сейчас нет и это хорошо. Ставшие жить лучше люди забыли то убогое жильё. И, слава Богу! Это рассказ об избах моего села. Но они были типичными для сёл глубинки тех лет.
Самими молодыми были новые избы председателя колхоза, парторга колхоза и председателя сельсовета. В них не был никогда. Рассказать о них не могу. Все остальные избы села имели почтенный возраст и были построены ещё в прошлом веке. Так изба моего деда, в которой прошли все мои десять лет жизни, имела возраст за 80 лет.
Как и человека сгибают годы. Так и время поработало над избой. Сруб с годами просел. Почерневшая соломенная крыша понуро горбатилась над растрескавшимися брёвнами стен с маленькими окнами. Покосившаяся дверь вела в сени. Там на стенах висели разные хозяйственные вещи. Многие висели десятилетиями. Хомут и упряжь для лошади от старости потрескалась. Как рассказывала мне бабушка, лошадь у них была до революции. Потом её забрали. Толи красные, толи белые, толи бандиты. Разобраться в этом было не возможно. С тех пор лошадью так и не обзавелись. А упряжь выбросить было жалко. Вот и хранили этот и другой ненужный хлам. Дверь слева вела в пристроенный коровник, свинарник и курятник. Морозные и снежные зимы диктовали свои требования. Дверь направо вела в жилую часть избы большую горницу. Посредине стояла большая русская печь с лежанкой. На ней обычно спала вся семья. На этой же печи и готовили зимой. Летом готовили во дворе. Посредине стоял стол и лавки. В углу за занавеской висела полка на ней стояла икона и горела подвешенная лампадка. За лёгкой перегородкой стоял топчан на нём когда-то спали отец и мать. Вот и вся жилая площадь. И земляные полы. Скромное или бедное жильё. Как хотите. Такие избы были в основном у всех в нашем селе. Вот и представьте мои ощущения, когда увидел квартиру родителей. Вернее их дворец.
Правда, туалет у родителей был во дворе. Как и в селе. Там же была помойная яма. Туда сбрасывали все отходы. Ещё во дворе стояли общие сараи на каждую квартиру свой отсек. В нём был погреб. Там хранили все запасы. Картошку, овощи, лук, чеснок. Стояли бочки с соленьями капустой, огурцами, помидорами. А наверху в сарае были сложены дрова и уголь. Там же хранили и разный хлам. Ещё в этой же части отсека был выгорожен угол для живности. Держали курей и поросёнка. Некоторые держали кролей. Со всем этим познакомился позже. Носить дрова и уголь в квартиру, ухаживать за имеющейся живностью стало моей обязанностью. Меня это не тяготило. В селе работать приходилось намного больше.
Но это было потом. А сейчас мать затопила печь. Открыла вентили. Нагрела воду в баке. В ванную налила горячей воды и закрыла меня там. Заставила через дверь отдать ей мои не хитрые одежды. Впервые в жизни я сел в ванну с горячей водой и вымылся мылом. В селе раз в две недели я мылся в бане. Но это было совсем другое. Без веника и без разъедающего глаза дыма. Бани в селе топились по "чёрному".
Блаженствовал в ванне больше часа. Пока мать не выгнала. Она пряталась за дверью ванны и дала мне новую одежду.
С ней я намучился. Вернее с одной частью под названием трусы. Видел их впервые. Как одеть? Так и не сообразил. Сначала стеснялся спросить у матери. Что это такое? Куда и как одевать? Просил вернуть мне мои бязевые кальсоны. Привычная одежда домашнего пошива. Их носил всю свою десятилетнюю жизнь. Но она отказалась. Объяснила, что от их запаха задохнётся всё в округе. Потом она поняла, в чём проблема. Стала перед дверью. Показала и объяснила, как одеть трусы. Закутанный в простыню я постигал эту науку. Со штанами, майкой, рубашкой и носками разобрался сам. Всё было немного великовато. Но в селе носил всё с чужого плеча и смущения не чувствовал.
А потом был обед. Так не ел никогда! Щи со сметаной, картошка с куском мяса, соленья, огурцы и помидоры и гора хлеба. Из-за стола я и мой живот вылезли отдельно.
С трудом доковылял до кушетки в выделенной мне комнатёнке. Мы с животом так и упали отдельно. Я погрузился в глубокий сон.
Проснулся вечером. Отец уже был дома. Тогда я впервые увидел его. Черноволосый, плотный мужчина среднего роста с уверенными движениями. Он произвёл на меня впечатление. Надулись и смотрели друг на друга. Чужие незнакомые люди встретившиеся впервые. Нам предстоял длинный путь. Предстояло привыкать друг к другу. Осознавать своё родство и близость. Его предстояло ещё пройти. А пока мы просто присматривались.
Так и прошёл мой первый день. Первый день жизни в городе. Точнее в квартире вновь обретённых родителей.
Мать на работе взяла отпуск. Дорога туда и обратно заняла 12 дней. Но это было не всё. Хлопот со мной предстояло ещё много. Оформить в школу. Купить всё для школы. Приобщить к местной жизни.
Освоился быстро. Хотя и не безболезненно. Не обошлось и без драк. Получил сам и дал другим. Так и прижился.
Во время войны существовала карточная система распределения продуктов, промтоваров вообще всего. С ней знакомо старшее поколение. Моё поколение познакомилось с этими прелестями в последний год существования СССР. Слава Богу! Жили так не долго. В селе, где я жил карточек не было. Как и не было ничего. Вместо мыла использовали глину или песок. Остального всего нужного для жизни просто не знали.
Рабочие оборонных предприятий имели рабочие карточки. По этим карточкам, руководствуясь утверждёнными нормами, на месяц рабочим выдавали для жизни определённый перечень товаров. Это были то, что необходимо для скромной жизни людей. Что бы они могли жить и работать. Я тех норм не помню. Был мал. Да и вскоре их отменили. Застал их не долго. Знаю только, что родители эти карточки имели. Этих скромных товаров получаемых родителями в небольших количествах для меня было похоже на сказку. О многих этих вещах и продуктах даже не знал. Тогда впервые узнал, что такое "конфета". Так и жил. Постигая городскую жизнь.
В школе ко мне прилипла кличка "лапоть". Старался её не замечать или вступал в бой с обидчиками. Но численный перевес был на их стороне. И сражения я часто проигрывал. Тяжело давалась и учёба. В сельской школе учителя понимали, что достаётся нам детям военных лет и делали снисхождение. Занижали требования. Здесь в школе всё было не так. Требовали знаний, а их не было. Вот я и крутился. Как мог. Старался не быть самым последним тупым учеником. Получалось не всегда. Мой говор и выражения вызывали смех у товарищей и улыбки учителей.
Родителей раздражала моя привычка коркой хлеба вычищать тарелки. После еды и они боролись с ней. Успех пришёл только через два года. Я отъелся и из худого мальчика превратился в крепкого подростка.
По укоренившейся с детства привычке хозяйственные заботы взял на себя. Колол дрова. Носил дрова и уголь в квартиру. Топил и чистил печь. Выносил золу, мусор и помои. Кормил курей и поросёнка. Ходил в магазин за покупками. Возился на небольшом огороде, выделенном родителям. Старался учиться. Со временем из отстающего ученика превратился в середнячка. Прочно занял место в середине. Не гений! Но и не безнадёжный двоечник. Постепенно нашёл общий язык со сверстниками. Появились друзья. Не такие, о которых можно мечтать! А просто друзья, с которыми можно общаться. Прошедшая жизнь наложила свой отпечаток. Я был нелюдим. Мне было хорошо и одному. Так вписался в новую жизнь.
В шестом классе нашёл первую свою симпатию. Но так никогда и не подошёл к ней. Любил и страдал на расстоянии. Всё это меня не угнетало. Такая жизнь устраивала.
После окончания седьмого класса в 1950 году поступил в училище при заводе. Окончил его. Получил специальность слесаря-сборщика. Это был 1953 год. Запомнился он похоронами нашего вождя. Товарища Сталина.
О случившейся в тот день трагической давке. Унёсшей много человеческих жизней говорили и рассказывали многое. Но шёпотом. Расскажу, что видел и запомнил я.
Мать простудилась и на прощание с товарищем Сталиным мы пошли с отцом. Был морозный пасмурный день. Толпы народа запрудили улицы Москвы. Среди этой толпы шли и мы. Люди плакали. Это были не показные, а идущие от сердца слезы. Многого тогда не знали. А так отец всех народов заботился о народе. Снижал цены. Под его руководством выиграли войну. Если не знать чёрной стороны, то можно говорить о счастье. Так думали очень многие простые люди. Вот и шли проститься. Идти ещё было далеко. Так и шли плотной толпой. Среди толпы были пожилые люди. Многие шли семьями. С детьми. И вдруг! Толпа дёрнулась. Раздались крики и началось...
Толком ничего не понял и был захвачен толпой. Где-то пропал отец. Толпа хлынула вперёд. Протащила меня метров триста. Она выпихнула меня в какой-то переулок. Позже узнал! Мне очень повезло. Тогда об этом и не думал. Не до того было! Крики и стоны людей неслись со всех сторон. Толпа давила и топтала. Но я этого ничего не видел. Только слышал общий гул. В каком-то полусне добрался домой. Как добирался? Не смог вспомнить никогда. Часа через три появился растрёпанный отец. Обо всём остальном узнал уже из разговоров людей. Их страшные истории леденили душу. Правды так и не сказали. Власть хранила молчание. Усиленно делали вид. Всё нормально! Народ и старался сам. Выдумки и легенды обрастали ужасными подробностями. Гуляли среди людей. Рассказывали эти страхи шёпотом. А я только слушал. Сам ничего не видел. Это обычное явление при массовых трагедиях. Поэтому в очевидцы тех событий не гожусь. Страшных историй выдумать и рассказать не смогу. Как и обычно разговоры ходили не долго. Вскоре всё забылось. И моя дорога жизни вела меня дальше.
Этой осенью пошёл работать в сборочный цех завода. Так зарождалась рабочая династия Савельевых. Сын шёл по стопам отца! Династия зарождалась, но не родилась. В 1955 году меня призвали служить в Советскую Армию. Тогда призывали в 19 лет и на три года. В Морфлот призывали на целых 4 года. Мне повезло! Меня призвали на 3 года. Хотя тогда служить идти не боялись. Зверств в армии было очень мало. Народ был добрее и не злобный. Исполнять свой гражданский долг попал в город Мичуринск. В инженерные войска. Так мы назывались. На деле это был стройбат. И строили мы военный городок для какой-то воинской части.
Описывать путь призывника в город Мичуринск не буду. Это теперь возят в вагонах, самолётами и пароходами. Тогда тоже возили в вагонах. Но товарных для перевозки грузов. Их называли теплушки. В фильмах про войну и то время Вы их видели и знаете, что это такое. Для молодого поколения расскажу.
Берётся обычный товарный вагон. Без окон с большими раздвижными дверями. Из деревянных брусков и досок сколачиваются нары в три этажа. На доски кладут сено или ничего. Для обогрева ставят одну или две "буржуйки". Печки. Эти печки изготовлены из старых железных бочек. Труба выводится в прорезанное под крышей вагона отверстие. И ещё бак с водой ставят у двери вагона. Вот и готово транспортное средство для перевозки будущих солдат в холодное время года.
Меня призвали осенью и везли на север. Поэтому вагон, который стал на 11 дней моим домом, имел две бочки-печки. На нарах мне досталась третья полка. Протяжный гудок паровоза был сигналом к движению. Грузовой состав и наш вагон тронулся в путь. Ехать было здорово! Откроете двери и...
Минут через 20 в вагоне зуб на зуб не попадает. Задраите двери и запах одежды, обуви и тел достаёт до желудка. В вагоне нас ехало 50 человек. Сопровождающие ехали в плацкартном вагоне. Они нас успокаивали. Сказали нам, что обычно в вагоне едет человек 60-65. А вас? Всего ничего! Вот и наслаждайтесь комфортом! На стоянках нас кормили пшённой кашей и поили горячим чаем с сахаром. Стоянка была обычно два раза в день. А так ехали и ехали. По малой нужде ходили в открытые двери вагона. А по большой нужде ходить приспособились в старое мятое ведро. И этот запах от его содержимого добавлялся к ароматам запахов вагона. Нас было 50 человек. Над ведром постоянно кто-то сидел. И так целый день.
Пока были домашние припасы, мы не страдали. Было ещё ничего. Но постепенно они заканчивались или портились. Выбрасывать не решались. Ели. Этим увеличивали очередь желающих посидеть над ведром. К испорченным продуктам добавляли ещё и то, что добыли на остановках. Где добывали? Говорить лишнее. Это путешествие запомнил на всю жизнь. Но наконец! Оно закончилось. Прибыли к месту назначения.
Мичуринск это как теперь говорят климатический курорт. Зимой до - 50 градусов. Летом до + 40. Весной и осенью резкие переходы с дождями, мокрым снегом и пронизывающим ветром.
Прибыли мы глубокой осенью к началу зимы. Вот нас и встретил мокрый снег и резкий ветер. Забыли даже о голоде. Все дружно стучали зубами. Но сопровождающие своё дело знали. Нас они пожалели и быстро согрели. До части от полустанка было километров 12-15. Нас высадили в поле. Согрели нас своеобразно. Прогнали нас это расстояние галопом. Когда прибыли в часть пар валил от всех. А дальше мы начали вживаться в армейскую жизнь.
В части нам рассказали:
- Вы парни везунчики! Вас разместили в щитовых казармах. Их успели построить за лето. Вот прибывших призывников в прошлую осень поселили в палатках. Так натерпелись! До сих пор страшно!
Это не только утешило нас. Но и безумно обрадовало. Нам и так пришлось не сладко в этих казармах. Четыре бочки-печки ненасытно съедали всё, что в них забрасывали. Но в щитовой казарме было не жарко. + 16 градусов показывал термометр и старшина роты его убрал. По принципу не знаешь, что холодно? Вот и не мёрзнешь! Странная логика! Но она не помогала и теплей не становилось. Вот и спали в ватных брюках и телогрейках да в шапках на голове. Пока кто-то из командования не сжалился и мы в свой выходной день обшивали стены здания казарм листами шифера. В оставленное пространство между шифером и стеной здания засыпали опилками. Поверх эти утолщённые стены обтягивали рубероидом. Смотрелось не очень. Но внутри казарм стало теплее. Температура повысилась до + 20 градусов. Почти жара юга! Того края, где не был и не знал. Но так говорили ребята. Их призвали с мест расположенных на берегах Чёрного моря. Верил им на слово.
Нашему взводу досталась боевая задача. Строить сборные здания для хранения техники. Стояли приличные морозы. Они сковали землю. Превратили её в камень. Лом и кайло стали основным инструментом. И ещё костры. Ими отогревали землю. Помогало немного. А так каждая ямка давалась огромным трудом. Для нас это оборачивалось кровавыми мозолями, гудящей от напряжения спиной и ноющими мускулами. Может это? А может и какая-то другая причина помогли. Но дедовщины у нас не было. Мёрзли и пахали все. Только командир взвода старший сержант в форме тех лет, шерстяном кителе, синих галифе и яловых сапогах красовался перед нами. Вечером и утром прогуливался по казарме. На улице он не красовался. Кутался, как и все.
И здесь впервые у меня появился друг. Алик был из города Одинцова. В отличие от меня это был городской парень. Он в своей жизни не знал тяжёлого труда. Не высокого роста, полный он кутал кусками простыни свои кровавые мозоли. Они обильно покрывали ладони его нежных рук. Ему было тяжело. Вот и пожалел его. Старался работать с ним в паре. Выполнял большую часть порученной нам работы. План дневных заданий был приличный. Не выполнение его было чревато. Он принял эту помощь с радостью. По выражению его глаз, преданно смотревшим на меня, видел его чувства. Благодарен он был безмерно. Моя помощь слабому сослуживцу не была обременительной для меня. Героем себя не чувствовал.
Так проходило становление бойцов. По призыву Родины мы прибыли сюда честно исполнить свой долг.
Зима прошла. Холода отступали. Мы уже освоились. Привыкли к небогатому солдатскому пайку и незамысловатому быту. Стало легче. К 9 мая празднику Победы нам выдали парадную форму. Фуражку, китель и галифе. До этого мы ходили в гимнастёрках, галифе и кирзовых сапогах. В это переодевались после работы. Так сказать повседневная форма. На работу ходили иначе. Были одеты в соответствующую зиме одежду. Ватник, ушанка, ватные штаны и валенки. Иначе на том морозе не поработаешь. И вот парадная форма!
Все сразу надели её и начали фотографироваться. Эти фотографии отсылали домой, родителям, родственникам и невестам. Изображённые на фотографиях бравые солдаты смотрелись здорово! Торжественно и солидно. Не отстал и я. Отослал родителям фото бравого бойца с задумчивым взглядом. Даже самому понравилось. Мой подопечный Алик сумел пристроиться в кладовщики и наша дружба окончилась. Он боялся, что я буду у него что-то просить. Вспоминая былую помощь. Вот и старался избегать меня.
Я особо не расстроился. Привык быть один. Поддерживая со всеми нормальные отношения. Таким был с детства и последующая жизнь моей отчуждённости не изменила. Хотя был такой же парень, как и все мечтал о верных друзьях и товарищах. Но так сложилась моя жизнь. Этого мне не было даровано. Не повезло. Одиночество не мешало мне жить. Особенно не переживая. Просто другой жизни не знал. Вот и сравнивать было не с чем.
Время за работой летело быстро. На нас давили постоянно. Требовали заканчивать объекты к праздникам и другим датам. Тогда так было принято и в нашей жизни ничего нового не было. Начальство рапортовало о трудовых достижениях и победах. Получая благодарности, грамоты, чины и другие блага. Для нас всё было проще. Работа. Сон и снова работа. Так и пролетели два года службы. Пахал я как трактор. Был дисциплинирован и послушен. Меня приняли кандидатом в члены КПСС. Рекомендации дали замполит роты и старшина. Честь по тем временам огромная.
Ещё год службы добросовестно оттянул лямку кандидата. Домой демобилизованный ефрейтор Советской Армии, уезжал членом партии!
Три года пропахал как так и надо. Мне познавшему труд с детства это было не трудно. Да и другой жизни не представлял. Радостный и счастливый я ехал домой. Родная квартира и родители встретили меня. Был праздничный обед за накрытым вкуснятиной столом. После солдатского рациона всё было особенным.
Неделю отсыпался и отъедался. Встретил Новый год. 1959. Отдых кончился. Начались будни. Встал на партийный учёт и вышёл на своё рабочее место в родной цех. Родного завода. Теперь начались трудовые будни. Осенью этого года по настоянию родителей поступил на вечернее отделение филиала машиностроительного института при нашем заводе.
У меня после службы в армии были льготы. Шёл вне конкурса. Достаточно было сдать экзамены на "3". Мучили не очень. Даже мои скудные способности и знания оказались достаточными. И я стал студентом.
Друзей у меня не было. Невесты тоже не было. Девушки любили развлечения. Ходили в дом культуры завода на танцы и вечера. Меня туда не тянуло. Стеснялся. Характер имел замкнутый. Жил сам в себе. Обычно перед танцами и вечерами рабочая молодёжь потребляла вина. Типа портвейн. Для смелости. Меня это тоже не вдохновляло. Вот и учился. Ходил на занятия вечерами четыре раза в неделю. В остальные дни занимался дома. Грыз гранит науки. Было тяжело. Особыми способностями к наукам не отличался. Понимал и усваивал учебный материал туго. Приходилось заниматься больше других. Это и отнимало всё свободное время.
Так в трудах и мучениях прошли два года. За это время одно радостное событие произошло в нашей семье. Отцу как передовику производства в феврале 1961 году выделили новую двухкомнатную квартиру в пятиэтажном доме на третьем этаже. Новый жилой микрорайон вырастал на месте старых бараков времён строительства завода. Эти новые шикарные дома были презираемые теперь хрущёвскими пятиэтажками. Тогда эти дома были раем. Пределом мечты. Нашу старую квартиру с туалетом во дворе и печным отоплением описал раньше.
Опишу и новое жильё. Две комнаты, туалет, ванная, кухня с газовой плитой. Батареи отопления, балкон, горячая вода. Пусть и не большая квартира, но зато всё есть. Было для меня одно неудобство. Лишился своей комнаты. Своего угла. Пусть эта комнатёнка и была переделана из кладовки. Но это был мой угол. Об этом не горевал. Разместились и так.
Родители заняли меньшую комнату под спальню. Я разместился в большой комнате. Там спал на раскладном диване. Занимался на кухне. Она была маленькой 6 метров квадратных. Но мне хватало.
В новую квартиру мы купили новую мебель. Талоны на неё дали на заводе. Так же по талонам купили холодильник "ЗИЛ" и телевизор "Луч" с радиолой. Тогда это называли "комбайн". Почему? Кто придумал это? Народ или производители? Не помню!
Кур и поросят уже не держали. Лишились сарая и погреба. Было не привычно. Но пережили это. Нашли во всём и хорошее начало. Теперь не нужно было запасаться углём и дровами! Выход с хранением припасов тоже нашли. Отец на заводе заказал ящик. Это сооружение установили в коридоре возле квартиры и там хранили картошку. Так делали все наши соседи. Одно время в коридоре держали небольшую бочку с соленьями. Но запах солений к весне был не очень приятный и от этого отказались. Решили все проблемы с припасами. И были счастливы. Безмерно! Квартиру мы получили одни из первых. Многие ещё продолжали жить в старых домах. Рады были своему углу и крыше над головой. Счастье было иметь квартиру. Пусть и такую убогую как наше старое жильё. Оно тоже было не у всех. Дефицит жилья в стране был огромный.
Сказать, что мне нравилась моя жизнь? Не могу. Однообразная работа. Собирал все годы один и тот же узел. Пять гаек. Семь болтов. И так всю смену. Каждый день. По шесть таких операций за час это была норма. Но как сознательный коммунист я её должен был перевыполнять. Вот и собирал на один узел в смену больше. Нудно и скучно.
В воскресенье был выходной. В виде отдыха уезжал побродить по Москве. Она завораживала меня. Правда, летом делать это не получалось. Вместо огорода у нас теперь был дачный участок. 6 соток. Там мы с отцом построили деревянный домик. Осталось место под огород и несколько яблонь. Вот летом и трудился на земле. Вернувшись к своим истокам.
Так однообразно и протекала моя жизнь.
Но однажды гулял по Москве зимним днём и встретил Диму Злобина. Моего армейского сослуживца. В армии мы жили в одной казарме. Работали и мёрзли. Особой дружбы у нас не было. А здесь встретились как родные. От радости даже обнялись. В кафе возле площади Пушкина взяли по бокалу пива. Просидели часа четыре. Периодически заказывали новые бокалы пива.
Говорили беспрерывно. Вспомнили службу и сослуживцев. Не забыли и разные курьёзные случаи. Плохое и тяжёлое забылось и осталось только радостное общее единение сослуживцев. Людей три года проживших под одной крышей. Человек так устроен! Мы не были исключением.
В разговоре выяснили всё друг о друге. Не обошли вниманием и работу. Дима работал в дорожно-строительном управлении и учился в Московском автодорожном институте. Он с упоением рассказывал о прелестях своей работы. Целый день на свежем воздухе. Сам себе хозяин. Рассказал и о своих заработках и перспективах. Мне стало интересно. Его работа отличалась от моей работы. Однообразной и монотонной. Раздумывал не долго. Решение принял быстро.
Осенью перевёлся в автодорожный институт на заочное отделение. Проучился год. Познакомился с сокурсниками. Народ на заочном отделении учился разный. В основном это были взрослые люди. Они работали в организациях занимавшихся дорожным строительством. Один из них Лотков Андрей Иванович работал прорабом в ПМК-18 треста МОСОБЛСТРОЙ. Он и уговорил меня пойти к ним на работу. Рабочие руки требовались везде. Плановое хозяйство заставляло раздувать штаты. Это делали старательно и усердно.
Летом 1963 года окончил третий курс автодорожного института. Перед положенным по графику отпуском написал заявление на увольнение. С родного завода. Родители восприняли этот мой поступок как предательство.
Отец очень обиделся. Его мечта о заводской династии рухнула. Но я уже пообтесался в реалиях жизни. И обставил всё красиво. В духе времени. Повторил всё сделанное отцом для побега с села. На партийном собрании заявил:
- Место члена партии на переднем фронте борьбы за подъём сельского хозяйства! Отсиживаться не для коммуниста! Мы все должны внести свою лепту и поддержать Генерального секретаря КПСС!
Тогда была такая установка ЦК КПСС. Конечно, меня поддержали. Даже дали рекомендацию и направление от партийного собрания цеха. Этим отчитались в горкоме партии. Лицемерил не только я. Уволили без отработки положенного при увольнении месяца. В протоколе партийного собрания так и записали:
"Направить члена КПСС Савельева Василия Семёновича от партийной организации машиностроительного завода в помощь строителям села".
Отец тоже проголосовал "За". Против партии не пойдёшь. Поэтому он дулся на меня. Но молчал. Просто не разговаривал со мной. И с гордым видом рассуждал о месте молодых коммунистов в жизни страны.
Так и началась моя новая жизнь в роли мастера дорожно-строительного участка ПМК-18. Стоял август месяц. Погода была чудесной тёплой и сухой. Мой участок работал в Рузском районе Подмосковья. Управление ПМК находилось в городе Руза в 120 километрах от Москвы. Строили мы сельские дороги. Жили в вагончиках. В Рузе в общежитии мне выделили койку. В комнате кроме меня жили ещё трое. Но встречались мы редко. Мои соседи по комнате тоже работали на дорожном строительстве. Они тоже пропадали на своих участках. Один сосед мастером участка. Второй работал водителем катка. О третьем не помню. Скажу сразу главное. Работа мне понравилась. С однообразной работой на заводе сравнить было нельзя.
Эта работа состояла из творчества. Наряды приходилось рисовать. Рабочие работали сдельно. Денег хотели получать больше. Но при этом особо не перетруждались. Цену себе знали. Тогда рабочие требовались везде. И у меня выбора не было. Не нарисуешь хорошей зарплаты? Разбегутся. Начальство за такое по голове не погладит. Этой премудрости меня научили сразу. Я и старался. Рисовал и придумывал много. Используя всю свою фантазию. Но скажу правду! Делалось всё не бескорыстно. Были и обязательные платежи наверх руководству. Делалось это по схеме сложившейся до меня. В моём подчинении был бригадир. С ним и решались все вопросы. За мои художества бригадир собирал с рабочих по 5 рублей. Пару червонцев перепадало мне. 30 рублей каждый месяц отдавал прорабу. Он делился с остальным руководством. Иначе было нельзя. Не отдашь денег? Наряды не пропустят. Порежут. Да и материалы необходимые для работы вовремя не подвезут. Щебень, песок, битум, асфальт, дизельное топливо ждать будешь долго. Без всего этого не обойтись. Одно дело пририсовать в нарядах к сделанной работе. Совсем другое дело работу не выполнить. Выполнять и перевыполнять план дело святое! Найдут, как наказать правдолюбца. Перевоспитается или сбежит быстро.
Кроме этого ещё вёл материальный отчёт. Списание материалов. Приписки делала вся страна. Плюс нормированные потери. При нормальном раскладе материалов должно было быть достаточно. Но кое-что продавалось налево. В сельской местности все наши материалы были ходовым товаром. Вот и приходилось приписывать высоту подушки под асфальт. И саму толщину асфальта. Об этом знали все. Иногда планово ловили. Клеймили позором и наказывали стрелочников. Таких рядовых исполнителей как я. Но иначе жить и работать не давали. Вот и приходилось платить и изворачиваться. Я старался от души! И ходил в передовиках.
Домой к родителям приезжал не чаще раза в месяц. Приезжал не с пустыми руками. Тушки кур, мясо, яйца, молоко, сметана, творог, отягощали мои руки. Настоящие сельского производства эти продукты очень отличались от тех продуктов, что продавались в магазинах. Родители и смирились с моим предательством. Простил меня и отец. Он снова разговаривал со мной. А мать искала мне невесту. Далеко не ходила среду дочерей своих сотрудниц. Т Я попадался ей не часто. И успеха её поиски не имели. А я упорным трудом и ручкой добивался благ.
Как передовика производства и победителя в социалистическом соревновании меня поставили на квартирный учёт. Для получения квартиры. В длинную трестовскую очередь. Увы! Квартиры в первую очередь получало начальство и люди близкие к ним. Я не был ни тем. Ни другим. Поэтому стоять в очереди на квартиру предстояло долго. Как минимум десяток лет. Меня это не тревожило. Об этом даже не задумывался.
Свободная от внимания начальства творческая жизнь. Лишняя копейка приработков меня устраивали. Давали возможность жить свободно. Как хочу.
На время сессии согласно тогдашнему законодательству мне давали учебный отпуск. Это два раза в год. Был ещё и обычный отпуск.
В первый год работы его мне дали зимой. Когда снег укрыл землю и дорожные работы замерли. На второй год работы отпуск мне дали глубокой осенью. Когда лили дожди. Как и положено природой. А к отпуску дали и бесплатную путёвку в Сочи. В пансионат "Луч". Я и поехал. К уже холодному морю. Но ещё тёплой погоде города-курорта Сочи.
Поезд Москва - Адлер тогда в пути был 40 часов. Отправлялся он в 21.00. Ехать предстояло две ночи и полтора дня. Билет купил в купейный вагон. Летний бум уже закончился. С билетами проблем не было. Досталось место на нижней полке. Но ехал на верхней полке. Уступил своё место пожилой женщине. Ночью спал. Днём торчал в коридоре у окна. Не отрывал взгляда от проплывавших пейзажей. Чем дальше отъезжали от Москвы, тем больше менялся вид за окном вагона. Зеленый цвет листвы сменял багровый и жёлтый цвет листвы деревьев и кустарников. А утром второго дня пути меня ждало неожиданное зрелище. Слева сверкала бескрайняя голубизна моря! Дальше у горизонта она сливалась с небесной голубизной. Справа проплывали за окнами вагона заросли кустов и деревьев украшенные яркой зеленью листьев. От окна вагона не отходил. Смотрел на море. Белых чаек круживших над ним у берегов. Всю эту красоту увидел впервые. Поражён был этой красотой. Очарован ею был настолько, что прилип к окну и забыл обо всём. Величественная красота южной природы завораживала.
На сочинском вокзале вышёл из вагона. Зелёный южный город с пышной зелени и разноцветным ковром цветов был прекрасен. Особенно поразили пальмы. Что такие деревья есть? Знал. Но знать и увидеть вещи разные. Мы знаем. Сахар сладкий. Но если не ощутить его во рту сладости его не узнаешь!
В путёвке было подробно указанно. Как и чем доехать до санатория. Спешить не хотелось. Узнал у прохожего, что рядом есть базар и пошёл туда. Идти было не далеко. Огороженная территория базара находилась на набережной реки. От её имени получил своё название город.
Базар встретил шумным южным говором. Обилием овощей и фрукты. Многое из продававшегося здесь товара видел впервые. Ну и решил попробовать. Продавцы наперебой предлагали пробовать свой товар. Покупать мне ничего не пришлось. Полный живот был результатом этих проб. Пришлось вернуться к вокзалу. Сесть на скамейку выставить живот. Так отходил от посещения базара. Живот бурчал с последствиями. Спасала близость вокзального туалета. Туда бегал часто. Через час своё отбегал. Пришёл в нормальное состояние и смог продолжить путь. Осталось определиться. Чем ехать. В пансионат можно было доехать автобусом. Но денег у меня было достаточно. И ещё не забыл походы в туалет. Исходил из этих соображений. Решил взять такси. Стоянка была здесь же у вокзала. Приезжих в это время года уже было мало. Поэтому проблем с поиском такси не было. Их стояло штук 7-8 да ещё крутились и частники, предлагали довезти дёшево и быстро. Я и попался на их удочку.
Частник вёз меня кругами и содрал двойную цену. Но об этом узнал позже. В тот момент этого не знал вот и не расстроился. Вышёл у ворот пансионата и бодро вошёл в ворота. Руководствовался стрелками указателей дороги шёл к административному зданию. Не заблудился. Зашёл в дверь здания и подошёл к стойке администратора.
Женщина средних лет оформила меня. Выдала ключ от комнаты. План территории и расписание часов приёма пищи. Объявления о ежедневных мероприятиях вывешивались на доске объявлений у входа в каждый корпус. Ежедневно. Так сегодня вечером согласно красочному объявлению были танцы.
Обед я игнорировал. Причина была та же. О ней говорил. Направился прямо в номер. Он был двухместный. Осмотрел обстановку. Шкаф, стол, два стула, зеркало на стене, две кровати. Стеклянная дверь вела на балкон. Там стоял столик и два стула. В самом номере была ещё одна белая дверь. Она вела в небольшую комнату без окон. Умывальник, зеркало, под ним полочка. Душ и унитаз. Это было кстати. Немного задержался и закончил осмотр. Четыре крючка. На них висели полотенца. Вот и вся обстановка. Для тех лет это была очень достойная обстановка. Тогда одноместных номеров не было для простого народа. Жить должны были коллективно. Скажу сразу. Мне с соседом повезло. Сезон уже заканчивался. Отдыхающих было мало и я в двух местном номере проживал один. Вернее числился один.
Разложил свои вещи. Их было не много. В костюме приехал. Белые парусиновые брюки. Белые туфли из парусины. Три тенниски, плащ и две рубашки. Вот и весь нехитрый гардероб. О трусах, майках и носках я умолчал. Но поверьте моему честному слову. Они у меня были.
Полочка над умывальником вместила мои скромные бритвенные и туалетные принадлежности. Тогда их тоже было намного меньше. Чем у мужчины этого времени. И были они ближе к природе проще. Зубной порошок, мыло, одеколон "Шипр", бритва, чашечка с помазком и стаканчиком из алюминия. Перечислять, что у мужчин появилось позже? Не буду. Сами знаете.
Пока всё разложил и разместил. Подошло время ужина. Собрался и направился в здание из дерева и стекла. Столовую. Столик у меня был указан. Вошёл в столовую и сел за него. На столе лежало отпечатанное на машинке меню на сегодняшний день. Оно было общее для всех. Девушка в белом переднике с кокошником на голове быстро накрыла мой столик. Я ел и осматривался по сторонам.
Понятно! Не картины на стенах и занавеси на окнах интересовали меня. Я осматривал отдыхающих. Они сидели за другими столиками. В основном это были люди в возрасте. Сезон подходил к концу. Возраст отдыхающих был приличным. По моим наблюдениям самым молодым был я. Многие были парами. Но попадались и одиночки. В основном это были женщины за тридцать лет. Их заинтересованные взгляды смущали меня. Вот и сидел за столом смирно. Устремивши свой взгляд в тарелки. Входная дверь открылась. Скосил глаза и замер. Так и не донес вилку с куском мяса ко рту. В столовую вошла "Она" ...
Белые волосы. Синие бездонные глаза.
Крепдешиновое платье в красный горошек облегало её фигуру. На ногах были модные красные туфли. Лодочки. Сердце моё отчаянно застучало и вдруг замерло. Я смотрел на неё и не мог отвести взгляд. Лицо наливалось краской. Было ужасно неудобно. Но я продолжал смотреть только на неё. О своих отношениях с противоположным полом уже говорил. Опыта как такового у меня не было. Как подступиться к такой красавице? Увы, не знал. Вот и сидел окаменев. Она моё внимание заметила. Понимал это даже я! Но вида не подала. Вела себя не принуждённо. Естественно.
Кое-как проглотил ужин. И поспешно покинул столовую. Неуклюже пытался изобразить спокойствие и безразличие на лице. Только в номере оклемался. Выпил два стакана воды и начал приходить в себя. Этот процесс затянулся. Преодолевал его с трудом. Ещё просидел больше часа на балконе. Мой интерес к дивной природе и морю угас. Мир интересов и желаний замкнулся только на одном. Это был образ увиденной мной женщины. Окончательно пришёл в себя. Начал готовиться к выходу в свет.
Начистил зубным порошком свои парусиновые туфли на микропоре. Одел тенниску. Натянул белые парусиновые брюки. Одел уже высохшие туфли. Полюбовался на свой вид в зеркале и отправился на танцы. Это было обычным для всех учреждений индустрии отдыха вечерним занятием для отдыхающего народа. Танцевальный павильон в пансионате представлял собой крытую площадку. С одной стороны её закрывала стена с эстрадой. На ней стоял стол. На нём стояла большая радиола. Массовик-затейник менял пластинки и объявлял танцы. На остальном пространстве столпились отдыхающие. Кто танцевал. Кто сидел на стульях.
Я всё время переживал, что моя красавица будет не одна. Осмотрелся и с радостью убедился в своей ошибке. Уже упоминал. Кавалеров было мало. Основную массу отдыхающих составляли пары и женщины. Мужчины украдкой от своих спутниц бросали взгляды на женщин. И с глубоким вздохом сожаления отводили глаза. Это заметил! Несмотря на своё возбуждённое состояние.
Пропустил четыре танца. Набирался смелости. И вот решился! Собрал всё своё мужество в кулак и с гулко бьющимся сердцем встал. На дрожащих ногах направился к сидевшей красавице. Танцор был ещё тот! Как танцуют? Видел, но сам не пробовал. Это и было ещё одной причиной моего страха. Дополз до красавицы. Запинаясь, медленно произнёс:
- Разрешите Вас пригласить?
Она на моё удивление радостно вскочила. Улыбнувшись. Кивнула. А дальше просто прижалась ко мне всем своим горячим телом и мы начали танец. Медленно передвигая ногами. С этим справлялся! Особого искусства это не требовало. Гораздо сложнее было унять дрожь в коленях и возбуждённую плоть. С первым справился. Со вторым не получалось.
В моих руках было плотное тело с упругой большой грудью. Вблизи было видно. Женщине за тридцать! Но это прошло мимо моего взгляда. Он был направлен совсем в другое место. Жаркое тело женщины жгло меня. Вызывало не понятное томление. Я просто плыл и таял рядом с ней. Музыка закончилась. Но я всё также прижимал к себе женщину. Даже и не думал отпускать её. Она не противилась. Делала и очень успешно вид, что так и должно быть. От неловкого положения меня спас массовик. Он снова поставил пластинку. И полилась музыка!
Так не отлипали друг от друга мы и простояли весь вечер. Танцем назвать моё передвижение ног? Язык не поворачивался. Затем гуляли по аллеям южного парка. Так и дошли до пляжа и моря. Красота ночи поражала. Усеянное яркими звёздами южное небо. Тихий плеск волн и насыщенный неведомыми запахами воздух. Все было сказочным и прекрасным! Это соответствовало моему настроению. Ведь рядом была она! Сладкая мечта. Пару раз я несмело и неумело попытался поцеловать её губы. Она засмеялась и взяла инициативу в свои руки. Инстинкт помог мне разобраться в этом процессе. Уже скоро отбросил робость. И постигал эту премудрость с возрастающим мастерством. Мы почти не говорили. Я держал в руке её грудь с набухшим соском и усердно терзал её губы. Отрываясь только, что бы вдохнуть воздуха. Моя отвердевшая в брюках плоть грозила проткнуть её. Но она не боялась, а тихо мурлыкала. Поглаживая её.
Это уже становилось мукой. Что было дальше? Помню плохо. Отдельными кусками. Мы подошли к скамейке. Я прижал её к спинке скамейки. С её помощью снял с неё трусы. Она подняла платье. Я расстегнул ширинку своих брюк. Несколько мгновений путался в своих обширных трусах. Справился и освободил свою плоть. А дальше ...
Мы слились телами. Её дыхание участилось. Она застонала и обмякла. У меня тоже всё обмякло. Как и что произошло? Правильно или не правильно? Тогда не знал. Поэтому и застыл как статуя. Не знал как вести себя дальше.
Женщина первая пришла в себя. Опустила подол платья. Трусы она не надевала. Только тут заметил, что стою с расстегнутой ширинкой брюк. Вокруг ширинки расплылось по брюкам мокрое пятно. Стало неудобно. Дрожащими руками застегнул её. Больше ничего сделать не мог. Пятно так и осталось. Всё произошло так быстро, что ничего не понял и не ощутил. Романтического восторга не было. Жаркой и долгой любви тоже. Молча, мы шли через парк к жилому корпусу. Вошли в здание. Женщина прикрыла моё пятно. Под всё понимающим взглядом дежурной старушки поднялись на третий этаж в мой номер. Возбуждение накатывалось на меня вновь.
Дрожащими руками с трудом вставил ключ в скважину замка и открыл дверь. Вошли в номер. Тут же у порога начали раздеваться. Одежду бросали на пол. Добежали до кровати и начали снова терзать друг друга.