Аннотация: Второй рассказ о Былом, Серафиме и Ленке
Дымы Отечества
Лето было в разгаре. То есть полыхало так, что, казалось, было жарко глазам. Ленка успела загореть "как негра". Волосы выгорели на солнце и стали чуть рыжеватыми. Она заплела их в одну косу вместо двух, как делала мама. Так Ленка казалась себе взрослее. Да и то. Ей уже тринадцать лет и три месяца. Значит, еще 9 месяцев и будет четырнадцать. Там и все двадцать. А уж после двадцати пяти лет Ленка вовсе не знала, что может быть в жизни. К этому времени все уже должно случиться: любовь (непременно), свадьба (белое пышное платье, длинная фата, цветы и карета. Почему карета? Ну, хотелось карету, и все) и дочка. Дальше уже не интересно. Хоть помирай.
Так рассуждала Ленка, возвращаясь из магазина, куда ее отправила баба Фима. В доме, который за три года стал для Ленки почти что родным, "стоял дым коромыслом". Дыма, конечно, не было. Бабушка Фима преувеличивала. Но вот что касается пыли... Она летала в воздухе, нагло лежала на овальном столе в зале, пряталась среди висюлек большой люстры, оккупировала ковры и портьеры. Былое ходила по дому и трагическим голосом восклицала: "Господи, вразуми! Не могу сообразить, с чего начать! Родной брат возвращается из дальних странствий к дымам Отечества, а у нас ничего не убрано! Это же чёрт знает что такое!" Фима, скатывающая на полу большой ковер, заметила, что уж если Линапална спрашивает Божьего совета, то чёрта поминать совсем не обязательно. На что Ангелина Павловна ответила, что Фима ничего не понимает, а она, Ангелина, натура с тонкой душевной организацией и всякое потрясение может вывести ее из равновесия.
- Ну, вашей организации я не ведаю. А только намедни, когда замок в шкафу сломали, наряды себе выбираючи, так и мастера нашли в домоуправлении, и всю душу ему выели, пока не открыл шкаф-то. Надо же, он, бедный, аж протрезвел, когда вы его и матушку, и батюшку, и протчую-всякую дальнюю родню... поминали. Я, хоть много чего от батюшки сваво покойного слыхивала, а такого...
- Фима, вот посуди, я совсем себя, как женщину, запустила. Маникюр уж не помню, когда делала, слово "педикюр" вообще забыла.
- Лучше бы и не вспоминали. Тьфу ты, поганство какое...
- Какое же тут поганство? Любая порядочная женщина его делает.
- Господи святы! И слышать не хочу про блуд этот!
- Фима! Темная ты, темная. Это совсем другое, это... Это когда пятки пемзой потрешь - вот тебе и педикюр. А ты о пе... Ты совсем о другом подумала.
- Ну, так и потрите себе пятки. Чего сокрушаться-то.
Ленка застала как раз окончание этого разговора. Она разгрузила на кухне две хозяйственные сумки, сшитые из старого "болониевого" плаща. Оставив Фиму пыхтеть над ковром, Былое двинулась за Ленкой. Ради предполагаемой грязной работы и в связи с летней жарой одета она была соответствующе. Трикотажные спортивные штаны сохранили кое-где свой фиолетовый цвет, а странного покроя кофта когда-то, в непонятном ей самой порыве, была сшита из залежалого куска штапеля. Фиме она клялась в том, что шила по выкройке из журнала "Бурда моден", и называла эту кофту "блузоном". Полосатые гетры и обрезанные до щиколоток валенки переходили из сезона в сезон и замене не подлежали. Как и махровая повязка на лбу. Но Ленка привыкла и уже не удивлялась виду Ангелины Павловны. Содержимое сумок стало перекочевывать в холодильник и шкафчики, а Ленка поспешила на помощь бабе Фиме.
Кому повезло больше - старухам или Ленке, - что осталась она летом в городе, а не поехала с матерью к родне, трудно сказать. Ясно только то, что втроем им было хорошо. Ленка под присмотром и накормлена. Хотя мама и оставляла соседям деньги на продукты, но они отказались брать их наотрез. "Ты что, Катерина, старуху обижаешь, - сердито сказала баба Фима, - что же, дитю тарелки супа в доме не найдется?" А Ангелина Павловна так прямо пятнами красными пошла. Видно, оскорбилась. Но ничего не сказала. Гордо этак повернулась и в комнату уплыла. Мама потом к ней извиняться ходила, а бабу Фиму так, по-простому, расцеловала. Ленке все же пять рублей сунула, на мороженое. А старухи, хоть между собой об этом ни слова не говорили, были рады тому, что вот есть о ком позаботиться, приготовить что-нибудь вкусное да научить чему полезному.
Фима и Ленка вместе быстро скаталили ковер и понесли его во двор выбивать. Несмотря на большие размеры, ковер был достаточно легкий. Фима объяснила Ленке, что он старинный, шерстяной, потому и лёгкий. "А нынешняя синкетика и нездорова, и тяжела", - подытожила Фима. Вернувшись домой, они нашли Ангелину Павловну в "раздрызганных чувствах", как она называла состояние полной растерянности и прострации. К ним едет еще один гость. Родной сын ее родного брата. А проще - племянник Николай. Только что, вот только что позвонил и сказал, что условился с отцом встретиться в Москве, и уж оттуда, вместе - сюда. Через три дня. В воскресенье. Фима выслушала новость спокойно.
--
Вот и славно. Вся семья соберется вместе. Значит, пирожков с капустой надо наладить. Николай Викторович очень их уважает.
Три дня прошли в заботах по уборке дома, закупке продуктов, варке и жарке всего, что было возможно сварить и зажарить заранее. Фима отгладила выходные юбку и блузку, которые покидали шкаф два раза в год - на Пасху и Рождество. Ангелина Павловна по случаю приезда гостей "посетила салон" и сделала укладку. Вероятно, ей попался плохой мастер или это она ему попалась, но результат был плачевен. Фима, молча наблюдавшая за вчерашними экспериментами Ангелины Павловны с окраской бровей и помогавшая потом отмывать их мылом и уксусом, вздохнула, махнула рукой и пошла в кухню ставить тесто на пирожки. Ангелина Павловна оглянулась на Ленку и будто спросила: "Что, так все плохо?" Ленка покривила бы душой, если бы сказала, что "нет, Линапална, вполне нормально". Поэтому промолчала.
Из кухни вышла Фима. Руки ее были в муке. "Как хирург в перчатках", - подумала Ленка.
- Вот что, Линапална, мне тесто творить надо. А для того настроение у меня должно быть хорошее. Вы пока пойдите к себе с глаз моих. Посидите там. Закончу с тестом, потом за вас возьмусь.
Ангелина Павловна, притихшая и кроткая, сидела и ждала, когда Фима за нее возьмется. Время, в общем, было. Гостей ждали не раньше, чем часа через три. А за час до их приезда Фима отступила на шаг от стула, на котором сидела Ангелина Павловна и сказала: "Ну вот". Белоснежные, с голубоватым отливом, еще густые, завивающиеся в кольца волосы доходили Ангелине Павловне до плеч. Высокий лоб, не закрытый повязкой, красивый овал лица, голубые, яркие не по-старушечьи глаза... Именно тогда Ленка поняла, что значит для женщины прическа.
- Линапална, ты можешь, конечно, делать со мной что хочешь, тока я твой блузон спрятала от греха подальше. Не дело такой даме в нем ходить. И валенки сними, Христа ради прошу. А платье я тебе погладила. Ты, Алёнка, тоже пойди переоденься. Скоро уже приедут. Будешь в окошко смотреть, пока мы на стол накрываем.
В окошко Ленка смотреть любила. Выходило оно на проспект, взрезанный по центру трамвайными путями. Кроме того, в доме напротив располагались два магазина - бакалейный и дамской одежды. Ангелина Павловна называла их лавками "Хлеба и Зрелищ". А уж магазин Ювелирторга на углу именовала не иначе как "Сокровищами Магриба". Кто такой Магриб, Ленка не знала. Но для себя решила, что он вроде царя или фараона. Потому как сокровища в магазине были несметные. У Ленки тоже были драгоценности: колечко с зеленым камушком и брошка. Ради такого дня она надела и кольцо, и брошку, которую приколола к лямке сарафана. Линапална, правда, сказала, что брошка сюда не пойдет, а колечко можно оставить. Много понимает! Но совета все же послушалась.
Минут через сорок Ленка увидела такси, которое заворачивало во двор, пропуская встречный трамвай.
- Едут! Едут!- закричала она.
Ангелина Павловна бросилась к двери, от нее - в спальню к трюмо, мазнула по губам помадой и опять - к входной двери. Фима сняла фартук, оправила блузку и бросила взгляд на накрытый к обеду стол. По Ленкиному мнению, все было идеально. Но Фима чуть передвинула тарелки и расправила спрятавшуюся под одной из них маленькую складочку на скатерти. Теперь придраться было не к чему.
В открытую дверь квартиры из подъезда доносились голоса и шаги. И вот прихожую до краев заполнил чей-то густой бас:
- Линка! Здравствуй, сестричка! Совсем не взрослеешь, все такая же, как была. Фимушка, голубушка, и тебя годы не берут. Вы тут что, сговорились?
Ленка в коридор не выходила. Надо же родным людям встретиться. А она кто, чтобы под ногами крутиться?
Второй голос, не такой густой и низкий, как первый, вступил в общий хор приветствий:
- Тетя, Фима! Здравствуйте!
Те, само собой: "Здравствуй, мальчик мой! Как ты вырос! С усами уже", - это Ангелина Павловна. - "Здравствуйте, Николай Викторович! Дождались, наконец, приезда вашего. Как раз к обеду поспели. Милости просим к столу", - это, понятно, бабушка Фима. Ну, все руки пошли мыть.
Первым в комнату вошел очень высокий, загорелый мужчина. Виктор Павлович, решила Ленка. За ним такой же высокий, как отец, но гораздо моложе. Николай Викторович. Ленка подняла на вошедших глаза и покраснела.
- А это что за барышня у нас? - прогрохотал бас Виктора Павловича.
- Так то Аленушка наша, - ответила Фима, внося в комнату блюдо с горячими, только из духовки, пирожками. - Просим любить и жаловать.
- Аленушка, Аленушка... Пока Аленушка, а скоро станет Еленой Прекрасной. Помяните мое слово. - Виктор Павлович подошел к Ленке, наклонился, взял ее за руку и легонько пожал. - Будем знакомы, Елена.
Ленка промямлила в ответ что-то вроде "здравствуйте", очень уж смущена была. С ней взрослые никогда за руку не здоровались. И уж совсем неловко ей стало, когда Николай, сын Виктора Павловича, сказал: "Можете называть меня Николаем или Колей. Как вам удобнее". К ней обратились на "вы"! Это было так непривычно, ново и волнующе, будто Ленка вдруг выросла и стала взрослой. Но нет, те же худенькие ноги, та же косичка, те же два прыщика вместо груди под сарафанчиком. А все же что-то изменилось, но что - понять она не могла.
За столом было весело. Виктор Павлович рассказывал о своей работе в Индии, путешествиях и разных забавных случаях. Потом вдруг ударил себя ладонью по лбу, выскочил из-за стола и выбежал из комнаты.
- Куда ты, Витя? - крикнула ему вдогонку Ангелина Павловна.
- Сейчас вернется. Наверно, забыл что-то. - Николай улыбнулся и, повернувшись к Ленке, спросил:
- А чем вы занимаетесь после школы?
- Уроки делаю.
- А после уроков?
- Гуляю или читаю.
- Вот как. А что читаете?
- Пушкина, Чехова, Гоголя и Скотта. Вальтера Скотта.
- А что больше всего нравится? У Пушкина, к примеру? - поинтересовался Николай.
- "Евгений Онегин", - просто ответила Ленка.
Брови у Николая поползли вверх. От тринадцатилетней девочки он ожидал услышать другое. Но "Евгений Онегин"?..
- Ты, Коленька, не смотри, что наша Аленка маленькая. Она умница, читает много. И память хорошая. Прочтет один раз стихи - и наизусть уже может рассказать, - заметив удивление племянника, сказала Ангелина Павловна.
Виктор Николаевич вошел в комнату с большими пакетами в руках.
- Простите, совсем забыл о подарках. Лина, это тебе. - Он протянул сестре красивую кожаную сумку, из которой та стала извлекать расписные шелковые ткани, бусы, серьги, браслеты, шкатулки, чай, кофе, какие-то пряно пахнущие пакетики. Былое погрузилась в созерцание этого богатства, то и дело вороша пеструю гору и выуживая из нее что-то новое, пропущенное ею раньше.
Фиме достались красиво расшитые тапочки, широкий легкий шарф и пакет пушистой пряжи. Не осталась без подарка и Ленка. Браслет, украшенный перламутром, и колечко из слоновой кости были ей великоваты, но Виктор Павлович сказал, что это на вырост. Скоро уже будет впору.
За разговорами не заметили, как наступил вечер. Ленку совсем разморило от жары, беготни и волнения. Да и пирожков она съела стыдно сказать сколько. Потому вежливо попрощалась и пошла домой. А там скинула с себя сарафанчик, и так, в одних трусиках уселась на подоконник. Окна их с мамой квартиры выходили во двор, и кроме голого асфальта, мусорных баков да машин ничего видно не было. Даже детскую площадку в соседнем дворе устроили. Ленка вздохнула, слезла с подоконника и пошла в душ. После прохладной воды стало уже не так жарко, но спать не расхотелось. Она залезла в кровать, натянула на себя простыню и, как всегда перед сном, стала мечтать... Вот вырастет она, станет красавицей писаной. Наденет красивое-красивое длинное платье, бусы из разноцветных камушков, как те, что Ангелине Павловне брат привез. Мечтала-мечтала и уснула.
Снился Ленке Летний сад и она сама в белом платье. Сидит будто бы на белом стуле за белым столом и старательно выводит в прописях "Я к вам пишу..."