Аннотация: История о рыбаке-колдуне из прибрежного городка и морском драконе.
На закате рыбака провожал весь городок, и никто, как обычно, не произносил ни слова. Рыбак не знал, молятся они про себя всем богам или просто молчат, всякий раз опасаясь худшего, но груз их молчания за эти четыре года стал легче и не так давил уже на его плечи.
Собственный его груз, тем не менее, легче не становился.
Рыбак бережно опустил в лодку свою притихшую ношу, завернутую в парусину, проверил весла и удилище, пощупал нагрудный карман. В нем лежала наживка, на которую не клюнула бы ни одна рыба, та же самая наживка, что была на его крючке четыре года назад, когда он сверх меры возгордился своей силой и умениями, - а ему было, чем гордиться: никто, кроме него, в их городке не способен был приманить любую морскую тварь на вещи, слишком мало общего имевшие с обычной наживкой, но привлекающие нужную добычу быстрее и вернее, чем самый лакомый для рыб кусочек.
Конечно, он был сведущ в колдовстве, и все это знали, и никто не стал отговаривать его, уверенные в его силе, когда он ушел как-то раз на закате за рифы, похваляясь, что сумеет поймать на удочку самое большое и самое сильное из созданий, что ложились когда-либо на морское дно, и привести его на берег, как любую из рыб, чтобы весь город пировал над его телом.
Закатные лучи растворялись в воде, превращая ее в оранжевое, сверкающее зелье, но теперь рыбак хорошо знал, что есть глубины, которых солнце не достигает никогда.
Стоял штиль. Рыбак долго греб, тяжело налегая на весла и отвлекаясь только на то, чтобы вытереть пот со лба. Сверток, лежавший на дне лодки, вновь начал было шевелиться, и рыбак сердито толкнул его ногой.
Он хорошо знал прибрежные воды, - думал, что хорошо знает, - но это место он точно никогда не перепутал бы ни с каким другим.
Рыбак поднял весла и посидел немного так, качаясь на тихих, едва заметных волнах; руки его больше не дрожали, как в первые годы.
Он насадил свою странную, страшную наживку, - прядь своих волос, кусочек выцветшей ленты его умершей жены и писчее перо, принадлежавшее, по слухам, тому, кто подписал немало приказов о казнях, - и забросил ее так далеко, как только мог.
Потом он стал ждать.
Солнце спускалось все ниже к океану, тихое небо расцветилось золотой и алой краской, вытесняя остатки голубого, дневного цвета; облака растянулись вдоль волн, предвещая на завтра ветер.
Все в точности, как было в тот день.
И в точности как тогда удилище дрогнуло в его руках.
Лодка качнулась, и рыбак привстал, хватаясь за ее борта и прижимая удилище коленом, - удерживать его больше не было нужды.
В тот первый раз он попытался дернуть за него, вытянуть то, что клюнуло на его приманку.
Теперь он стал гораздо умнее.
Вода лилась вниз, качая лодку, и море противилось тому, что поднималось с его дна, но даже его тяжелые воды не способны были стать этому препятствием, если уж ему захотелось подняться.
Дракон, древний, как донный ил, и черный, как глубины морские, повернул шею и посмотрел на рыбака.
- Похвальная честность, - пророкотал он, и голос его был как предвестник шторма.
С его тела продолжала литься вода, глаза, светящиеся, как утонувшее солнце, сощурились, разглядывая лодку.
- Что мне еще остается, - ответил рыбак тихо.
Дракон захохотал, и воздух и волны потемнели от его смеха.
- И верно. Ну, отдавай мне дань, и еще полгода я не трону вас, жалкие вы создания.
Рыбак сорвал парусину со свертка и подтолкнул его; тот, подпрыгнув, заплясал по лодке, прыгая с бортика на бортик, танцуя и кривляясь.
Дракон сощурился еще больше, поднося свою огромную морду как можно ближе к лодке.
Рыбак молчал. Он знал, что там, на берегу, стоят люди, и молчат, как и он, и возносят богам молитвы.
Дракон втянул носом воздух, - лодка подпрыгнула на волнах, - и щелкнул гигантскими зубами, проглатывая танцующую фигурку.
Рыбак все еще молчал.
- Жалкие вы создания, - вновь проворчал дракон. - И детеныши ваши жалки, а души их глупы и легковесны, и год от года ничего не меняется. Почему я вообще терплю вас, почему бы мне не выйти из моря, чтобы пожрать вас всех скопом... легковесных тварей с тощими душами.
Дракон подержал паузу, но потом протяжно выдохнул.
- Ладно. Живите. Но не вздумайте прятаться - я достану вас везде, где бы вы ни были. Через полгода, на закате, ты принесешь мне еще одного детеныша, и постарайся, чтобы он был постарше в следующий раз... может, у тех, кто постарше, не так мельтешит в голове.
И он нырнул в океан, скрываясь в его водах, и через минуту ничто не выдавало больше, что кто-то живет в этих глубинах, кроме волн, качавших лодку.
Рыбак смотал удочку и повернул к берегу.
Парусина, смятая, лежала на дне лодки.
Конечно, никакого ребенка в ней никогда не было.
Когда рыбак вернулся в городок в тот, самый первый раз, и, упав возле колодца, рассказал о том, что видел, и о том, что потребовал дракон, горожане не стали мстить ему, пусть и имели на то полное право.
Это был не тот случай, когда месть могла стать помощницей.
Он же был сведущ в колдовстве, и меньшее, что он мог сделать, это хоть немного исправить то, что натворил.
Конечно, ни он сам, ни кто-то другой в городке не смог бы победить морского дракона, и никто не хотел приносить ему раз в полгода жертвы.
Восемь юных "детенышей" ушли на следующее утро, ушли сушей, избегая воды, чтобы, странствуя по миру, найти способ справиться с морским драконом. Двое из них были детьми самого рыбака, и он всегда помнил об этом, и этот груз был таким же тяжелым, и он не становился легче, хоть он и помнил, что его сын и дочь были умными, быстрыми и смелыми, и уже в тот день знали о колдовстве не меньше, чем он сам.
Он знал, что они справятся.
Им просто нужно было время.
И ему тоже нужно было время, как и всему городку. Время и высокая, безоговорочная гордыня дракона, не видящего и не знающего ничего, кроме себя, ни в море, ни на земле.
И всякий раз за день до того, как рыбак брал свою лодку, чтобы уйти за рифы, горожане выходили на площадь, вынося скорлупу и пустые кокосовые орехи, тряпье и собачью шерсть, и, встав бок о бок, следили за тем, как рыбак, очертив их кругом, стаскивает из воздуха какие-то нити, пронизывая ими весь хлам, принесенный на площадь, и каждый из них вспоминал какую-нибудь мелочь из старых времен, - луч солнца на полу по утрам, мелодию, звучавшую на последнем празднике, обрывок разговора, вытащенную на берег рыбу, чей-нибудь смех, - и рыбак-колдун в городке рыбаков вплетал их в куклу из хлама, лежавшую перед ним, пока та не начинала сперва подрагивать, а потом и прыгать, танцуя и подскакивая, как будто и впрямь была человеком.
Это отнимало у него много сил.
Как исправление любой ошибки.
Восемь кукол исчезло в пасти дракона, и восемь детей отправились странствовать, и рыбак знал, что рано или поздно они вернутся с ответом.
Горожане стояли на берегу, дожидаясь его.
Поднялся легкий ветер; он был попутным.