Многоэтажный дом сжимался от крика. Сжимался так сильно, что вот-вот превратится в кукольный домик весом в несколько тонн. Внутренности не были внутренностями, а наружности не были вообще. Крик отделился от меня и наблюдал со стороны, как долго я смогу кричать.
Я и Крик сидели на полу в углу комнаты, будто Угол мог нас укрыть. Монстр подходил всё ближе. Он был так зол, что стены горели. Крик пытался отпугнуть его.
А потом он сказал:
- Я люблю тебя.
Тогда Крик стал Ужасом, он как сумасшедший схватил меня за плечи и начал трясти. Девочка-болванчик, девочка-метроном. На каждый такт вылетает надежда на светлое будущее.
Кухня была пустая, бутылка на столе - тоже.
У моего кота была очень густая шерсть. Сосед по парте с аллергией на кошек всегда краснел.
- Опять ничего не выучила? Что ты делала?
Если бы не Монстр, то выучила бы, на полу с Криком весь день просидела, постыдился бы спрашивать. Подумала я, а сосед снова чихнул.
Около школы был дом с пристройкой. Тогда я не знала слова пристройка, но я знала, что где-то под ней живут котята. Я играла с ними, пока солнце не превратится в кислотно-оранжевый круг, а потом приходил поздний Вечер. С Вечером мы тоже не очень дружили, потому что спать нужно было все равно дома.
По дороге домой была длинная лестница, а после нее плиты. Наступаешь, считаешь их, не хочешь, чтобы они заканчивались.
В моей комнате стояла большая картонная коробка. В нее помещалась подушка, дневник для важных записей, плед и целый мир. Миллиарды миллионы тысяч и сотни осколков сердца разлетелись по комнате, когда Монстр выбросил коробку. В тот день Крик не пришел.
Я часто уходила в другие дома, чтобы посмотреть, как оно. Почему-то у них не жил Монстр.
- Как дела у твоей мамы?
Нормально, говорила я. В других домах было слышно, как тикают часы. В комнате у моей подруги стоял компьютер, а в шкафу было много красивых вещей. Тогда я была глупой и завидовала. Меня часто поили чаем и угощали конфетами.
Сладкое я не люблю, но другие мама и папа были очень добры со мной, поэтому всегда ела две, а то и три конфеты.
В другой дом иногда приезжала бабушка. А еще они говорили, что у них есть дедушка.
- Это как?
Спрашивала я и представляла, как у меня тоже когда-нибудь будет дедушка. Мы бы с ним играли во всякие игры, которые любят дедушки. Нарды, например. Деда бы говорил, что я умная и хорошая девочка, но вот в его время дети читали больше и родителям помогали.
Зато мама у меня лучше, чем в любом другом доме. Я не знала, как спасти её от Монстра, потому что была маленькая. Она хоть и большая, но тоже никогда не знала.
Помню. Или мне кажется, что помню. Раньше вместо Монстра с нами жил папа. Он катал меня на плечах, когда я разрешала, а на выходных мы гуляли в парке. Парком я называю тот самый маленький лес недалеко от нашего дома, в котором сейчас вместо деревьев торчат из земли уродливые карги.
Гулять мне нравилось. Особенно нравилась в парке избушка на курьих ножках. У неё были кричащие окна-глаза и кривой рот.
- Как прошёл твой день? - спрашивала она.
- Хорошо, спасибо, а твой?
Она вздыхала, и от шума разлетались голуби.
В такие моменты становилось ясно, что я не самая несчастная девочка на планете. Бедная избушка даже боком повернуться не может, потому что она не настоящая.
С неба на меня падала большая рука в мозолях и мужской голос, похожий на что-то типа "пойдем домой".
Я относилась к тому типу детей, которых на улицу не выгонишь и не загонишь. Поэтому папе приходилось искать серьезные аргументы.
- Поставим кассету про "Питера Пэна".
Хорошая попытка, молодой человек, но я никогда не смотрю "Питера Пэна" два раза подряд.
В конце концов меня заводили домой, и я считала это предательством.
Дома можно было только сидеть и ждать следующего дня. Мне никогда не было понятно, чего я хочу. Всего или ничего.
Я смотрела, как кто-то поёт и мне хотелось петь лучше него. Друзья ходили на концерты и мне хотелось тоже полюбить концерты. На китайском рынке китаец говорил по телефону и мне хотелось его понимать.
Я будто собирала разные ветки от дерева и пыталась их склеить в дуб.
- Загорелся в жопе дым, - это мама.
Очень точно и подробно описывает мое состояние, когда я находила новое увлечение.
Каждая веточка не жила дольше двух месяцев. Её можно было тихонько сжечь и сказать, что продолжаешь поиски своего предназначения.
"Когда ты наконец оживёшь, то расскажешь, что мне делать"
Детская ручка гладила синтетическую шёрстку белого тигра. Потом мы ложились спать.
Засыпалось всегда долго и нудно, я колупала ногтями обои и представляла, что узоры - лабиринт.
Тигр выпадал из рук и тогда начиналось.
Комната растягивалась в ширину. Темнота становилась тягучей и послушной. Появлялось маленькое, лохматое, неотесанное. Бегало по комнате и летало, мерцало жёлтым, пищало как комар и трещало как кузнечик. Детские руки становились меньше и меньше, сжимать их в кулак становилось сложнее и потом - невозможно. Бегающее и мерцающее командовало:
- Высунь язык! - Непонятное изречение.
Меня воспитали хорошо, поэтому я послушалась. Кадры несмонтированого фильма, щёлкает и меняется картинка. Дверь в ванную. Свет. Мама в сиреневой ночной рубашке. Спина мамы и длинные волосы, как у другой мамы. Глаза смотрят в зеркало. Бац. Стук. Она не моргает, а с них течет и течет. Густое, чёрное, грустное. Жёлтое мерцает, тени пляшут, мой рот пытается позвать Крик, но не может, его тошнит. Стук. Мама смеётся. Чёрное всё течёт и течёт.
- Доченька, опоздаешь же. Ну. Сама объяснять потом будешь.
Это голос из труб. Звон, стук, гром. Она поворачивается, не глаза, а уголь, не улыбка, а приклеенная перевернутая скобка.
)
Вокруг закрутилось, скрутилось, железный сильный удар.