Однажды на рассвете Кларамонда решила, что довольно ей проводить свои дни за серыми стенами замка Званштейн, и настало самое подходящее время отправиться в родные края.
В тот ранний час солнце будто не хотело смотреть на землю, скупо-скупо освещало мир своими лучами, ветер вяло играл клочьями облаков, и обитатели замка в большинстве своем все еще дремали кто на соломе, кто на овчине или волчьей шкуре. Кларамонда бесшумно выскользнула из их общей с Маргерией спальни, чуть ли не на ходу подвязывая к ногам берестяные башмачки. Не то чтобы она боялась с кем-нибудь столкнуться - просто какой-то инстинкт подсказывал, что разумнее всего как можно незаметнее пробраться к выходу из донжона, перебраться через крепостной вал и побыстрее скрыться в лесу. Легко ли ей будет найти дорогу обратно в свою деревню, оставшуюся где-то в королевстве Арелат - о том маленькая кельтка не думала, выбирая дорогу, как вольный зверь.
Маргерия проснулась, испытывая смутное ощущение чего-то непривычного, еще не осознавая, что она одна в горнице, и тут же пожелала растолкать Кларамонду, полагая, что правильно будет, если ее невольница с самой первой минуты дня будет вынуждена в какой-то мере приобщиться к мыслям и заботам госпожи. Не сомневаясь, что кельтское чудовище тут же даст ей сдачи, она с тем большим азартом постаралась вложить как можно больше силы, размахиваясь локтем в темноте. Удар пришелся в пустоту, и Маргерия с возрастающим недоумением обнаружила, что рядом ней никого нет, хотя медвежья шкура еще хранила тепло тела Кларамонды. В глазах Маргерии это было очередным проявлением зловредного своеволия ее служанки.
В самом деле, Кларамонда в Званштейне всегда обнаруживала крайнюю степень пренебрежения ко всему, что составляло суть здешнего уклада - будь то авторитет княжеской власти, требования религии или обязанности, вытекавшие из ее положения подневольной служанки. Было бы напрасной тратой времени добиваться, чтобы она хоть развела огонь в очаге их общей горницы или принесла ведро воды. Маргерия давно убедилась - любое дело стократно проще сделать своими руками, чем заставить Кларамонду. Если был в замке пир, Кларамонда неизменно оказывалась рядом с маленькой государыней, и уже не обращала внимания на происходящее, тянула к себе лучшие куски, прикладывалась к золоченым кубкам; знатные люди, поседевшие в жестоких походах, немало обогащавших отца и деда Маргерии, замечая самоуправство невольницы, начинали косо посматривать в ее сторону - и ловили на себе упрямый, недовольный взгляд принцессы. "Если я ее терплю, и вы стерпите", казалось, хотела сказать Маргерия, первый раз в жизни проявляя деспотизм.
Поспешно набросив поверх камизы крашеную алым котту - как и все, ночью она не снимала нижней рубахи, и сейчас могла пуститься в погоню, не тратя лишнего времени, Маргерия просунула ножки в шитые золотом башмачки и устремилась тем же путем, что Кларамонда. Горло у нее сильно болело, и при обычных обстоятельствах ничто не могло бы помешать Маргерии поскорее напиться согретого молока, но сейчас можно было пренебречь такими мелочами.
Принцесса бежала по лугу, через заросли высокой травы, блестящей от росы, каким-то чутьем угадывая, какой путь выбрала ее неверная невольница, и в лесу оказалась на той же тропе, что Кларамонда. Кельтка никуда не торопилась, словно прогуливаясь, и не пройдя и первой тысячи шагов от опушки, принялась лакомиться малиной с куста - там Маргерия и застала ее. От бега принцесса дышала тяжело, светлые волосы висели неровными прядями и капли пота выступили на лице. Повернув голову, Кларамонда недобрыми глазами смотрела на нее. Рот беглянки уже был перемазан красным ягодным соком.
-Вернись... Я тебе не разрешала...Ты - не свободная... - начала Маргерия, не успевая сплетать слова в мудрую княжескую речь. Кларамонда сначала слушала, потом снова взялась за малину - молча, не удостаивая госпожу ответом. По сравнению с ее сильными руками, широкими, почти как у мальчишки плечами Маргерия казалась особенно хрупкой и беззащитной.
-Ты должна вернуться в замок!
-Если подойдешь ко мне, я разобью тебе голову об дерево.
Они говорили, смешивая германские и кельтские слова, и то было наречие, на котором девочки понимали друг друга, а больше никто в замке толком не понимал. Упрямо всхлипнув, Маргерия подобрала с земли сухую корягу и угрожающе занесла над головой Кларамонды. Кларамонда одним движением вырвала дубинку, так что Марго с трудом удержалась на ногах. Она показалась Кларамонде такой слабой, что даже не хотелось ударить ее.
-Убирайся, - бросила Кларамонда сквозь зубы, махнув рукой, как ей казалось, в направлении замка. И снова оборвала с куста горсть малины, желая показать, что ей нет больше дела до Маргерии.
Слезы душили Маргерию, она сделала усилие, чтобы четко выговорить:
-Я не желаю владеть таким диким существом, как ты; отправляйся в свою злую языческую землю и останься там вечно.
С этими словами Маргерия побрела в обратный путь, и слезы застилали ей глаза, а Клара, в свою очередь, продолжала идти через лес, перебирая в голове воспоминания о своей прежней жизни. Потому что в те времена, когда она еще не была невольницей Маргерии, ей часто случалось, как и другим крестьянским детям, бродить по лесу в поисках грибов и ягод.
Думать о прошлом - значит проявлять пренебрежение к настоящему; увлеченная картинами Арелатских лесов, девочка не замечала, что ступает уже не по высушенной солнцем, относительно твердой земле - то, что сначала показалось всего лишь грязью, было лесным болотом, и башмачки Кларамонды увязали все глубже. Она вернулась к действительности, когда не смогла оторвать ногу от земли - трясина неспешно засасывала Кларамонду.
Кларамонда сразу поняла, что это случилось с ней от того, что она забыла, входя в лес, поприветствовать положенными словами здешних лесных духов. Ведь даже на порог своей собственной хижины, возвращаясь с поля, всякий крестьянин ступает с заклинанием, должным выразить его благодарность домовому. Христиане замка Званштейн дурно повлияли на Кларамонду - она начала забывать обычаи, и вот результат. Черная хлябь обволакивала ступни девочки. В здешних землях такое не редкость - несколько месяцев назад ей довелось увидеть болотного человека. Какой-то мужик резал торф на болоте - наткнулся на мертвеца. Священник посчитал находку нечистью, и распорядился зашвырнуть обратно в трясину. Кларамонда запомнила умное, многозначительное выражение, застывшее на лице, навек нетленном - в болото нет хода тем, кто дочиста обгладывает кости в могилах.
Да, определенно, ей предстоит стать болотной нежитью. Дух ее по ночам будет покидать последнее пристанище, проникать в хижины и замки, до полусмерти пугая жильцов - даже христиане знают, что дух дышит где хочет. Кларамонда засмеялась, предвкушая, как она появится во тьме перед священником, вся в белом одеянии - в тот момент она позабыла, что на ней самое обыкновенное платье замковой служанки - и тот начнет, одурев от страха, отмахиваться крестом.
Одна только мысль смущала Кларамонду. Почему-то ей казалось чем-то недостойным, проявлением мелкой мстительности идея появиться в таком виде перед Маргерией. Значит, белоручка так и не узнает, что произошло с ее беглой невольницей, будет считать, что Кларамонда где-то живет тихой, спокойной жизнью, никаких вестей о славных деяниях не достигнет слуха Званштейнской принцессы. Это казалось несправедливостью, впрочем, как и всякое ложное мнение. Лишь потому Кларамонда не утерпела, крикнула вслед бывшей хозяйке:
-Марго!..
Сделав эту уступку, Кларамонда замолчала, считая, что и так сказала слишком много. Опустив голову, Маргерия брела через лес, погруженная в тяжелые думы, но услышав голос, встрепенулась, бросилась обратно, быстро, как птица или белка, и через несколько секунд уже, распростертая на клочке твердой земли, обхватив руками плечи Кларамонды, пыталась отобрать у трясины свою собственность. Кларамонда не помогала ей - она про себя говорила
с болотными духами.
Сознавая, что в одиночку не справится, Маргерия метнулась назад, обломала с дерева сухую ветку и протянула Кларамонде; только тогда кельтка снизошла до того, что ухватилась руками и попробовала выбраться. От ее рывка Маргерия чуть сама не упала с ног. Держась одной рукой за ствол какого-то дерева, упираясь башмачками в землю, она упрямо продолжала тянуть, и наконец почувствовала, что ее усилия не прошли даром. Болотный хозяин раздумал вступать во владение имуществом, которое защищают с таким упорством. Ноги Кларамонды одна за другой вырвались на свободу, а сама она оказалась на твердой земле, рядом с выбившейся из сил, перемазавшейся в грязи Маргерией. Сквозь череду деревьев можно было разглядеть людей из замка, спешивших на помощь маленькой принцессе.
Вскоре обе девочки сидели в повозке, которая везла их через луг к замку. У Маргерии зуб на зуб не попадал, она продрогла гораздо больше спасенной, от волнения не могла говорить, и по щекам ее стекали слезы. Тогда Кларамонда разорвала на себе платье и обняла свою госпожу, так, чтобы живое тепло передавалось от тела к телу.
-Побыстрей пошевеливайтесь, бездельники! - прикрикнула она на возничих. - Не видите, государыня мерзнет!
Кларамонда была страшно горда собой.
* * *
Солнечный луч, пройдя сквозь замковое окошко, слепил глаза преподобному Гаттону. Оттого он не мог смотреть прямо в лицо девочки, что сидела в кресле хозяев замка, и казалась безучастной к происходящему, словно восковая статуя. Ножки Маргерии, обутые в шитые шелком туфельки, стояли на простой деревянной скамейке, служившей подставкой. Спинка резного кресла, слишком высокая для принцессы, поднималась над белокурой головкой - и гербовый кабан Званштейнов, намеченный рукой искусного мастера, скалил клыки в лицо епископу.
Так, вынужденный нелепо прищуривать глаза, держал посланец Рима свою речь, и не мог угадать, что думает маленькая хозяйка Званштейна:
-Итак, дело это, сколь не малозначительной кажется личность крестьянина Якоба, затрагивает немаловажную сторону нашей веры, как в капле дождевой воды разумный человек может найти все свойства океана, так и в поступке помянутого крестьянина. Настрого карает Баварская правда тех, кто не чтит святое воскресенье.
-Званштейн не в Баварии, - сказала Маргерия.
Недовольный тем, что его прервали, Гаттон пояснил:
-Твой отец обещал Баварскому епископу признать его закон и на своих землях, в обмен на поддержку в тяжбе, которую он вел при дворе императора. Достодолжно детям чтить обеты, данные отцами. Помянутый же Якоб виновен в том, что не желал быть свободным в святой день. Ибо повелел Господь Адаму: "шесть дней работай и совершай в них все дела твои, а день седьмой - день покоя да будет посвящён Господу Богу твоему". Помянутому же Якобу оказала святая мать-церковь свои благодеяния, когда он в голодный год припадал к ее стопам, и согласилась взять в прекарий землю Якоба, и поручила ему возделывать землю в обмен на строго установленную повинность. Когда же помянутый Якоб не смог по своей лености внести оброк, назначенный ему мудрым святым отцом, тогда взял настоятель корову Якоба в счет долга. Помянутый же нечестивец Якоб взял тогда в долг у мирянина, почти такого же презренного грешника, как и он сам, разве лишь чуть побогаче, за что и прозван он Михаэлем Богатым. Шесть дней подрезал Яков ветки в огороде святой обители, в седьмой же день, пренебрегая Божьей заповедью, взялся косить траву на поле Михаэля Богатого. И за то должен помянутый Яков лишиться правой руки. Manum Dexsteram Perdat.
-Званштейн не выдает своих крепостных, - сказала Маргерия.
-Монах сбрехнул, если тебе это важно.
Голосок Кларамонды прозвучал неожиданно для всех, и к девочке разом повернулись и преподобный Гаттон, задыхающийся от негодования, и рыцарь Джованни из Рима, сопровождавший епископа, и двое наемных солдат, служившие Джованни, и старый Килиан, облаченный в тяжелый доспех, и привратник Славомир, пленник из славянской земли. Кларамонда сидела на полу, прислонясь спиной к престолу, и вырезала из куска дерева драгоценную чашу. Получалось у нее плохо, дерево крошилось под ножом, засыпая трухой пол тронной залы, никак не желая украшаться задуманным узором. Несколько дней прошло с тех пор, как Маргерия вытащила свою непутевую служанку из болота. Сегодня Кларамонду увлекло искусство неизвестного резчика, и она попробовала повторить.
-Однажды я со скуки листала книги, которые хранятся в замке, и мне попался Баварский кодекс, - спокойно продолжала Кларамонда. - Только серву рубят руку. Свободного пахаря только бьют.
-Ах ты... - рыцарь Джованни шагнул вперед, намереваясь схватить Кларамонду за шиворот. Когда он подошел достаточно близко, чтобы не успеть уклониться, в лицо ему полетел неоконченный кубок, а сама Кларамонда кошкой откатилась на несколько шагов и вскочила на ноги.
Чужой хотел поднять руку на ту, которая была невольницей принцессы... То, что принадлежит принцессе - трогать нельзя.
Редко кому доводилось видеть, как быстро может двигаться старый Килиан. Не со спины - наискосок через залу, будто обходя римлянина, чтобы оказаться с ним почти лицом к лицу. Длиннолезвийный сакс сидел в ладони старого воина, будто часть руки. Замешкавшиеся солдаты тут же бросились на помощь своему господину, так что Славомиру пришлось ударом могучего кулака уложить на пол одного, а второй попытался висящим на его руке затейливым шестопером раскроить голову славянина, и оба они сцепились, ломая друг друга сила на силу. Славомир был не моложе Килиана, бритое его лицо быстро взмокло от пота, и может быть, молодой наемник одолел бы его, но Кларамонда, свирепая, как дикий котенок, полоснула солдата ножиком, которым пыталась вырезать кубок, чуть выше оплечья. Рана вышла пустяковая, но солдат испуганно вскрикнул, стал зажимать рукой пострадавшее место, и Славомир легко свалил его подножкой, и прижал к каменному полу, особой ухваткой выкручивая руки.
Опомнившись, преподобный Гаттон сорвался с места и опрометью бросился к выходу. Маргерия продолжала сидеть на своем троне, будто ничего не случилось. Взгляд ее был устремлен туда, где Килиан рубился с Джованни. Не устояла спесь, в шелка разряженная, против многолетнего опыта, пропустил Джованни несколько верных ударов, и хоть доспехи спасли жизнь, бежал римлянин вслед за епископом, тут и там оставляя на полу кровавые пятна.
Вскоре незваные гости уже торопились покинуть землю Званштейна, настегивая коней, провожаемые презрительным смехом крестьян. Кларамонда подняла перевернутый стул, уселась на него с не меньшим достоинством, чем Маргерия сидела на престоле. Оба боевых старика тяжело дышали, несытыми глазами глядя по сторонам.
-Не стоило их и допускать к государыне, - сказал, будто плюнул, Славомир. - Плохо вы, немцы, за дитём смотрите. Хоть и в золоте и на троне, а всё одно - сирота она горемычная, всякий заезжий обидеть норовит.
-Я бы побратался с тобой, славянин, - сказал Килиан. - Да уже слишком стар - самого себя резать.
-Такой обычай, - пояснил он, обращаясь к Кларамонде. - Когда два человека порешат стать друг другу как кровные братья, и всегда стоять один за другого, и во всем делиться друг с другом, тогда они режут руки - чуть выше запястья, или между плечом и локтем - и смешивают кровь. Тогда между ними дружба - все одно что кровное родство.
* * *
Полумрак в девичьей, только одинокая свеча тускло освещает лица девочек. Будто обычный день прошел, и не было никакого сражения в тронном зале. Слуги расставили на места мебель, подмели пол.
Первой, как госпожа и государыня, Маргерия берется за рукоятку узкого кинжала, с безразличным лицом восковой куклы рассекает себе кожу и плоть на плече. Следовало очень внимательно приглядываться к маленькой принцессе, чтобы догадаться, как трудно ей хранить такое лицо. Но не дрогнула ее слабая рука, и закапала кровь из раны, а Маргерия протянула нож Кларамонде. Кларамонда разрезала себе плечо легко, как хлеб, и прижалась к Маргерии, так, чтобы ее кровь смешалась с кровью Маргерии.
-Доколе солнце светит, пока хмель не тонет и камень не плывет - я всегда буду стоять за тебя, сестра.