Родий и Рутений не растворяются даже в "царской водке" (из учебника химии)
-Бисмилляхи-р-рахмани р-рахим.
Лбами в землю падают правоверные, тучи пыли взметая. Бисмилляхи-р-рахмани р-рахим! Вся Русафа, бывший византийский Сергиополь, покрылась людьми в серых или пестрых халатах, согнувшимися в три погибели в едином благочестивом порыве. На белых -иные на солнце нагревались бы, как печи - стенах домов ни единой тени. Все люди - на коленях, никого в полный рост.
Впрочем, не все усердствовали одинаково. Резван-сапожник, огромный, сильный, как верблюд, до глаз заросший черной бородой, как и его приятель, Масуд-водонос, были бы рады изменить надоевшую позу, а то и вовсе под шумок отползти подальше. Мешали многочисленные мавали, мухами сгрудившиеся позади. Как чистокровные арабы, Резван и Масуд имели право занимать на молитве первые ряды, будь то в мечети, или, как сейчас, на ее дворе. Сейчас привилегия обернулась досадной помехой. Персы рыжебородые. Одним своим видом оскорбляющие идеально черный глаз правоверного. Таким же маулу был Хасан ал-Басри, сын раба, который всего два года назад окочурился. Истинный правоверный ровно 5 раз в день молится, а этот простаивал на молитве часами, днем и ночью. Резван с Масудом не раз встречали этого юродивого, с ногами, распухшими от коленопреклонений, с покрасневшими бессонными голубыми глазами, которые словно увидели перед собой адское пламя - такой в них стоял испуг. Одно слово - "аджам". Скотина бессловесная.
Мавали (в ед. числе - маулу) -обращенные в ислам представители народов, покоренных арабами. Были ограничены в правах по сравнению с арабами (прим. автора)
Так размышлял про себя Резван, когда услышал где-то в отдалении вначале негромкий, а потом, по мере приближения, набиравший все большую силу цокот копыт. Недоуменно переглядывались правоверные. Кто посмел?!
Конь был чистейших арабских кровей - лоб имел выпуклый, грудь широкую, уши короткие, а шею длинную. На солнце поблескивала отделанная золотом уздечка. Алый чепрак был расшит согдийским шелком, шпоры у всадника серебряные, а сам он в византийском доспехе, украшенном насечкой, изображающей орла. Серые глаза равнодушным, ледяным взором скользят по белым стенам домов, мечети, бани. Словно довершая облик всадника, нестерпимый для глаз правоверного, подбородок был чисто выбрит, только русые усы, длинные, опускались на закованную в железо грудь. Всадник объехал мечеть и направил коня прямо к дворцу халифа.
Халиф Хишам щедростью не отличался, и дворец в Русафе, отстроенной по приказу халифа, чем-то неуловимо напоминал увеличенный в несколько раз шатер бедави-кочевника. Никаких внешних украшений, серые стены на фоне песка и все тех же городских стен. Внутри мрачно блестело золото, привезенное в Русафу из многочисленных грозных походов за веру. Четыре колонны подпирали крышу здания. Хишам сидит на золотом троне, недовольным оком глядит на подданных. Низко склоняются перед повелителем мужи арабские. Не склоняется только бритый всадник, смело подходит он к трону халифскому.
-Повелитель, - почудилось, или и в самом деле дерзкий позволил себе ироничную нотку? -твои победоносные войска, подобно гневу Аллаха обрушивающиеся на любого врага, обращая его в постыдное бегство, в долине Ардебиля ... биты вчистую.
* * *
На окраине города Рабан - поближе к прохладе реки, опоясывающей город - забор, сложенный из бревен, отделяет часть улицы. Любой правоверный, однако, остановившись возле забора, хоть и не проникает за ограду взором, может слышать запах дыма, и знает - дым предназначен для услаждения дыхания мерзостных Аллаху идолов - деревянных кумиров, стоящих внутри отгороженного двора. Ров о восьми дугах окружает златоусого Перуна. Другой идол, именем Стрибог, здесь в особом почете, потому что покровительствует воинам, и имя его на языке неверных созвучно стреле и стремени.
А впрочем, редко мусульманин осмеливается приблизиться, тем более остановиться рядом с забором. "Там живут славяне", - боязливо передают друг другу горбоносые мужи, избегая, словно ночного кладбища, обиталище порождений Иблиса.
Солнослав рысью подъехал к ограде и ударил в подвесное кольцо. Через минуту ворота распахнулись. Не слишком быстро - здесь не было слуг, кто ближе оказался, тот и подошел. Не слишком медленно - негоже товарища ждать заставлять, а чужой сюда не сунется. Словно сами собой - шагов не слышно, воин, когда без щита и без оружия, ступает легко, словно кошка. На конного Солнослава снизу вверх смотрел человек с такими же, как у него, светлыми усами и чубом на бритой макушке. В глубине двора Братило с Карном метали стрелы в подвешенный на ветке дерева круглый щит. Мишень раскачивалась на веревке как от ветра, так и от толчков вонзавшихся стрел, и оба лучника старались бить именно в подвижную цель, соревнуя сначала, кто первый попадет точно в середку, а потом кто сумеет выстрелом расщепить уже застрявшую в середке стрелу. Ставр полулежал на скамье (от ворот можно было разглядеть каждую деталь татуировки на могучем теле), лениво глотая виноград и алычу, которые держала перед ним в деревянной миске смуглая девушка, опустившаяся на колени возле ложа богатыря. Халиф предоставил женщин славянам Небула, которые перешли к арабам. "Здешние женщины не могут привыкнуть, что мы их не бьем," - подумал Солнослав. - "А мы не можем привыкнуть к их угодливости, не жены они нам - рабыни."
-Здрав буди, Оладья, - сказал он, слезая с коня.
-И тебе не хворать, Солнославе. Слава победителю при Ардебиле, да?
-Опричь шуток, и впрямь стоило бы славу провозгласить тем победителям. Только ни я, ни ты к ним не относимся. На другой стороне мы, Оладья.
Оба прошли в глубь сада, где пробегал ручей, и где стояла врытая в землю скамья, украшенная резным изображением. С одного края скамьи росла яблоня, с другого липа.
-Прижились-то, хоть здесь и воздух не тот, и земля не та, - вдруг с неожиданной гордостью сказал Оладья. Из славянских наемников он был самым старшим годами, на двенадцать лет старше Солнослава, оттого усы и чуб его уже тронула седина. Другие воины хоть невольно, а все же перенимали у арабов детали одежды, оружия, украшений, лишь Оладья носил только льняные рубахи, расшитые красным узором, да холщовые штаны, даже шелка не признавал Оладья, хотя, как думал Солнослав, уж шелк то можно носить, его еще в незапамятные времена славяне покупали у торговцев, что через кавказские горы приходили из страны Серикум.
-Я думал, у Хишама пена на устах выступит, когда я ему про Ардебиль поведал, - рассказывал Солнослав. - Потому-то арабы и заробели ему докладывать. Оладья, там наши были. Ты понимаешь, наши. Сначала копья все разом метнули, а потом стенкой с щитами напролом, и стенка ровная как... словом, как наша стенка. Джаррах не мог устоять. Оладья, там были наши. Славяне.