Кажется, вчера мы страшно нажрались,
Спорили за храмы да за коммунизм,
Расплевались, вроде, и ушли вдвоём,
Вот и хороводим, горюшко моё.

Мы бредём с тобою по земле отцов.
То ли с перепою слышим этот зов?
Чтоб его не слышать, надо выпивать,
И тогда потише будет донимать.

Запах смерти лезет в чуткую ноздрю.
"Потерпи, болезная, -- я тебя бодрю, --
Эй, не надо плакать, скоро минет вонь!"
Под ногами слякоть, а в руках гармонь.

Заиграю, может, "Барыню"... Споём?
Что тебя тревожит, горюшко моё?
Отчего устало смотришь ты окрест?
Тает снег, как сало да краса невест.

Всё тебе неясно, всё тебе туман.
Как бы не завязнуть, горе от ума!
В безнадёге этой я латаю брешь
Скучными куплетами, старыми, как плешь.

Можно так скитаться долгие века
Да врагам отдаться за узор платка,
Захотеть диковин да гармонь порвать --
Кто же не греховен, подскажи-ка, мать?

Нам осесть не светит -- гонит по себе
Родина, как ветер гонит снег к весне.
Здесь наш дом спалили, там согнали так,
То ли разлюбили, то ль народ им враг...

"Им"! Какое свинство -- выходить из "нас"
И в гнилом единстве забывать тотчас,
Что ты не захватчик на земле родной,
Ты, вчерашний мальчик с горки ледяной.

Вот моя деревня -- пусто, ни души,
Лишь колодец древний продолжает жить.
Сколько ни плевали, но колодец чист.

Не молчи, наяривай, горе-гармонист!