Литвяк Александр Станиславович : другие произведения.

Сказ о Сабире и Гульбадиян

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попытка переосмысления нашей былинной истории.

  Сказ о Сабире и Гульбадиян.
  
  О том как Саня повстречал белого лебедя и что из этого вышло.
  Давно это было. Степь была полна: полна табунами диких коней, полна шорохом трав ковыльных, и метанием шаров перекати поля, полна ветром и солнцем жгучим. И в те времена ежели оставались в той полноте, какие пустоты мелкие, тут же заполняли их: гортанные окрики пастухов, перегоняющих тучные стада овец, бряцанье удилов, и дивные, чарующие звуки курая...
  Скакал воин Саня по степи. Три дня и три ночи скакал. Загнал одного коня, другого. Искал Саня башкырт. Хотел он их на честный бой вызвать и победить. Да не суждено, видимо было. Не мог он башкырт найти умаялся уже, весь пылью покрылся и потом лошадиным пропах. Чу, смотрит он, лебедь летит сам белый весь, глазами зыркает, а на голове прядь черная смоляная развевается. И показалось что-то Сане такого в нем, не хорошего, схватил он лук кленовый русский и пустил стрелку вострую в лебедь ту.
  И прикидываете, ну, не попал. Промазал.
  И тут понял он, что странные дела в степи башкыртской творятся, происходят. И лебедь, летит, крылами машет, как орел степной, и песни еще ноет и степь эта пыльная, бесконечная, и башкырт все ни как найти не может, на бой вызвать. И сильно Саня на всех обиделся, прямо в душе. Схватил лук кленовый вдругаря, дедовский, слился с ним весь и пустил душу свою стрелой в полет, лебедь ту странную поганую замочить.
  И прикидываете, попал, наконец.
  Схватила лебедь стрелу лапами, к Сане повернула. Видя такое дело не понятное Саня, всем дедам помолился, всех богов светлых помянул, к смерти приготовился. Ответ держать за гнев, злобу свою минутную. Подлетела к нему лебедь та, да грянулась с разбегу оземь.
   И смотрит Саня, и не верит, - это девица прекрасная, но ликом смугла как медь, а волосы белые как лунь, глаза голубые, как небо, стан тонкий как тростинка, и так ничего себе симпатичная очень. Жаль блондинка только. Говорит тут Саня ей, с придыханием так как обычно, что бы на девицу эту впечатление произвести, в душу запасть :
   - Кто ты девица ясная ответь, и как мне уже башкырт злобных найти, что бы жизнь наладить.
  А девица ему голосом тонким гневливым ответствует: - Гыр быр тыр батыр! Тыр тырле найромдал!
  - Да не понимаю я нихрена, языка вашего не разумею! - крикнул Саня и за меч острый в сердцах схватился, да девицу ту ясную конем своим хотел затоптать.
  - Дурак, - закричала она! Если не понимаешь нифига языка нашего башкыртского, зачем смерти ищешь в степи бескрайней!
  Усомнился в себе Саня, оставили силы его, бешенные Перуновы, спустился с коня, припал к ногам ее, сапожкам сафьяновым сиреневым, узорами разными изрисованным и промолвил.
  - Прости меня, миссис, не знаю, как звать, величать тебя, возьми в обучение, научи мя и языку башкыртскому и нравам их ним, и про верования все обскажи, что бы ни обмишурился я, еще раз так же нехорошо. И нашел бы я земли тогда башкыртские, племена боевые конноармейские.
  И молвила девица лебедушка губками полными, мягкими, соблазнительными своими:
  - Хорошо Сабир богадур. Быть, по-твоему, обучу я тебя башкыртской мове, да обычаям предков их. Но придется тебе, богадур, в услужении у меня побыть, три дня и три ночи. Пока еще халат запахивать правильно выучишь. А зовут меня, - несравненная Гульбадиян. Так и звать меня будешь. Сказала и глазками своими так озорно повела, стрельнула, что сердце Санино екнуло, в груди подпрыгнуло и в голове помутилось.
  Не подумал он о том спросить, что за служба така ему предстоит. Согласился сразу. О том и суслики в степи все знают. Что пролетел он немного.
  Но стал с той поры Саня в услужении у Гульбадиян языку башкыртскому учиться, халат правильно носить, и душу башкыртскую свою на кубызе изливать. И стали звать его Сабир богадур, что на языке руссов Саша Могучий значит.
   А про то, что дальше было ворон отец и сорока мать Вам расскажут в другой сказочке.
  
  
  Путь в стойбище Гульбадиян.
  
  Вскочил на коня Саня и только хотел руку прекрасной и несравненной Гульбадиян протянуть, а она уже впереди летит, путь, дорогу показывает.
  Обломался он короче, за девичий стан подержаться, да в ушко фигню всякую попеть, непруха у него с этим делом сегодня пошла. Ну, нет, так нет, на нет и суда нет. Затянул он пояс свой воинский, шелом на затылок сдвинул, да коня взнуздал. И полетел за Гульбадиян как камень из пращи пущенный.
  Прошел день, наступила ночь, долго ли коротко ли, устал Саня боец русский, устал конь его, а лебедь, тот хитрый не устает ни в какую, так дальше и летит, крылами своими изящно машет. Совсем кисло ему стало, глаза закрываются, голова коню на гриву падает, и у коня ноги то же стали заплетаться копыта об копыта стали постукивать. Стал думать он как лебедь эту противную побороть и вспомнил песню добрую, которая его всегда во всех делах выручала, и запел он на всю степь ночную голосом богатырским:
  - Броня крепка и танки наши быстры,
  Пойдут машины в яростный поход...
  Глаза сразу открылись, душа развернулась, да и конь железо в голосе хозяина почувствовал, подобрался весь.
  Тут свет у него перед очами и померк, рухнуло небо на голову.
  Очнулся Саня от воды, которая ему за ворот хлынула, рука к мечу метнулась, а нет его и пояса нет с волшебной баклажкой, которую горилка перцовая целительная налита была, руками искусницы знатной, еще там за Итиль рекой, в другой жизни. Открыл он глаза, а это все она злодейка и красавица его в чувство приводит из мешка кожаного, бурдюк называется, на него воду льет.
  - Что это было? - прошептали губы его, ветрами иссушенные.
  - Ты никак решил всю степь против себя настроить Сабир богадур? - вопрошала его Гульбадиян, с гневом в своих синих озерах.
  - Даже суслики все толпами к змею Сыбарчуку ломанулись, еще немного и вся степь бы против тебя восстала от таких песен твоих, поганых. Вспомни, зачем ты здесь, не ты ли Сабир богадур, башкырт искать хотел, не ты ли егет хотел обычаи и нравы башкырт изучить, чтобы стать одним из них, а так не пойдет, Сабир богадур, песни латной рати в чужом краю да в одиночку петь. Совсем все понятия попутал!
  - Вставай, давай иди в порядок себя у реки у Уралеэ приведи, да коня обиходь, а потом урок тебе будет первый, ученье твое пришло.
  Достала она из недр халата своего пластинку костяную, тонкую, да разными узорами дивными изукрашенную.
  - Вот говорит, тебе первый урок. Это, - подняла она пластинку в воздух как номисму злату Цареградскую, - душа башкырта и коня его и степи его. Богадур рождается с кубызом и умирает тоже с ним. Делают его один раз, из кости слонов земляных бешеных Зурагаев, и когда играет он в устах башкырта вся сила их, все бешенство в него и коня его переходит, и плещутся там, как Уралеэ река наружу просятся. Поэтому нельзя слова петь силу терять и выходит души башкырта только один звук, в котором и сила его и покой первозданный. И звук этот - ЕЭР. Вот смотри, как им пользоваться надо.
  Показала она Сабиру богадуру все как с этой чудной костяшкой обращаться надо и как звук ЕЭР душу башкырта наружу выпускать.
  Вкочил Саня на коня и помчал дальше за Гульбедиян в сторону хутора ее. Так и летели они дальше как Хумай и Шульген.
  А что его там дальше ждет, не знал Саня и не догадывался даже. Но о том следующий рассказ мой.
  
  
  Сказ о Сабире богадуре и сурке берильме Милимхан.
  
  Долго ли коротко ехал Сабир богадур по, над вдоль Уралеэ реки, отца всех коней башкыртских, летела рядом с ним Гульбедиян лебедь белая, путь ему к своему стойбищу показывая. Ехал богодур и думу горькую думал, совсем не молодецкую, постыдную даже для него такого удалого великого кормчего Санька из рода Журавлей.
  - Бедный я несчастный, - плакало тело его, - щеки все изрезаны зубочисткойкою этой, язык во рту как сучок священного дуба колом стоит, а голос пропал даже если лебедушку послать в пещеры башкыртские тайные, один шип раздается, как будь-то змей великий, Сыбарчук шкуру с себя сам стянуть пытается.
  Плакало его тело, а душа Санька пребывала в радости и блаженстве и томилась желанием звук ЕЭР еще раз спытать. Понял он душу и бескрайность звука этого, себя самого, коня верного каурого и ощутил в раз степь бескрайнюю башкыртскую в себе. И так он поразился этому, что враз забыл о ранах тела своего и не ощутил их на себе, да и не стало вдруг ран этих и от осознания этой великой истины остановился он, споткнулся конь его о нору сурка подлого, что всегда норовит коню башкыртскому подгадить ямку, где не надо выкопать.
  Грохнулся богадур Сабир оземь, все нутро отбил, за то душа его на место вспорхнула. А тут и несравненная Гульбедиян подскочила лебедушкой махом узрев непорядок в танковых войсках.
  - Чего разлегся! - кричит.
  - Вставай! Навязался на мою голову ученичек непутевый, пришло время урок опять справить. Сегодня будешь ты халат настоящий башкыртский осваивать, а то совсем скоро душу твою дэвы заберут. Им такие сильные, бесхозные очень даже нравятся.
  И нагнулась к Сане, так изящным движением, с безумной грацией мисс позабытых, где-то на задворках души его. Протянула руку ему. Ну, он и взялся за нее, мягкую и маленькую такую, а отпускать не торопится, что-то не дает ему внутри, захотелось ему чего-то такого, что сам мучительно ощутить, вспомнить пытается, а не может.
  Тут топнула ножкой в сафьяновом сапожке, бисером, изукрашенным Гульбедиян и руку у Санька выдернула.
  - Вижу, слышу, душа на место успокоилась. Не время за ручки держаться.
  И запела тут она голосом странным проникновенным, утробным, сознание глухотой и немотой обволакивающим.
  И зашевелилась глина тут красная, на бугре, что у Уралеэ реки, стоит весь норами сурков испоганенный, цельный град ихний, с волчьими ямами.
  И вылез из бугра сурчина огромный, весь седой, только лапы белые, как в сапожках. Тут Саня на землю опять седалищем сел, почти. И родился у него в душе старый звук могучий, других ужо не было.
  - Еть! - сказала душа богадура Сабира и дальше эхом множественным по всем закоулкам сознания волной разбежалася. Вернулась в члены трясучкой мелкой, да губ посинением.
  Подковылял барсучина к нему, как богадур не пытался ножками перебирать, ужиком древесным притворяться. И тросточкой вишневой в его потыкал, как в кусок произведения коня Саниного, ну сами знаете, что лошади производят.
  - Да не боись богадур, не съест тебя берильме Мелихан, он такими глупыми не питается, ему все дэвов или дэвчонок подавай? - сказала на полном серьезе несравненная Гульбедиян. И добавила с поклоном глубоким.
  - О много мудрый и велеречивый берельме Мелихан, пусть будут полны припасами кладовые твоих подданных и сурчихи принесут двойной приплод в зиму эту и пусть Сысканы мыши вездесущие никогда не пойдут войной на твои чертоги. Поучи хлопчика, как настоящий башкырт должен душу свою беречь от врагов халатом укутывать. А то кольчужка его не убережет в следующий раз от звуков всего сущего. Да и звуков этих еще нужно много ему знать, как бащкырту природному, богадуру могучему.
  И зашли они в чертоги Мелимхановы, а там, у трона его резного, кореньями всего изукрашенного, три халата висят. И сказал седой берельме:
   - Выбирай халат себе егет.
  Взялся Саня за золотом шитый халат, смарагдами сверкающий, а он прахом возле ног его рассыпался.
  Взялся он за другой серебром весь исшитый и с лалами среди шитья, а он в муху навозную обернулся, зажужжал и полетел, по своим делам, кучку побольше искать.
  Ну, а третий и рука у него да же не потянулась примерить. Неказист больно и обшарпан.
   Тут не выдержало его сердце, и крикнул он учителям в лицо:
  - Да что ж вы творите много мудрые. Как я такое непотребство носить буду! И где мне туесков набраться под насекомых разных, да пыль дорожную мелкую.
  Подошел к нему сурчина, на носочках белых своих, покачиваясь, монокль золотой на цепочке длинной достал откуда-то, движением факира Индского неуловимым, в глаз вставил и сказал ему правду.
  - А ты егет не смотри, что неказист, одна пола длиннее другой, то правильно все, как должно одежка для богадура скроена. И сила души твоей из халата этого никому не видна будет, если конечно носить его как подобает.
  - А как это? - буркнул Саня заинтересовано, виновато.
  - Если направо его запахнуть, - вот так, то душа твоя никогда сама по себе не побежит край у бескрайности искать. И видно сразу, что солидный богадур, ни чем не озабоченный и неомраченный, радуясь каждому ветерку на коне своем по степи бескрайней едет. А если налево запахнуть, - вот так, чувствуешь разницу, нет!
  - Да о много мудрый, слышу я, что душа за звуком потянулась, как будь-то крыла за спиной моей вырастают и песню гусарскую петь начинают...
  - Вот и постиг ты основной смысл халата башкыртского, направо жизнь твоя лежит, а налево душа. А еще вот возьми пряжку-заколку эту яшмовую с самой горы священной Сибай.
  - А зачем мне, о многомудрый, ширпотреб этот, - хмыкнул Саня.
  - Э нет, хрюкнул сурчина, ты кого ко мне привела, сродственница! Он же дикий совсем, от мудрости вековой башкыртской шарахается. Слово мое веское окончательное на веру не принимает. Думать не хочет и суть вещей не видит. Дослушай богадур остолоп сначала, а то пойдешь сейчас у меня во первой, - нору большую копать с погребцами, отнорками и каналами вентиляционными, а потом, - закапывать ее будешь. Отсюда, и до, пока я не разрешу. Мы же с Гульбадиян пока кумыс отведаем из захоронок моих холодных.
  - Покажи, о наимудрейший, что ты сказать хотел. Повинился Сабир богадур, совсем не хотелось ему экскаватором работать.
  - Ну ладно стар я кумыс кушать с такими прелестницами. Так что посмотри на брошь и яшму крапчатую. Что увидел?
  А Саня застыл столбом потому как узрел он в глубине пестро цвета, - журавля знак свой родовой и показался он ему таким родным и живым, что увидел он даже взмах крыла его величавый.... Правда тут его и выдернули из Ирия бесцеремонно, пинком под зад. Это красавица синеокая, медовоголосая наверно постаралась.
  Тяжела у нее наука душу башкыртов постичь, но необходима. Как еще найдешь их в степи бескрайней.
   Тут очнулся он на берегу Уралеэ реки. Поверх кольчужки халат накинут, брошкой у горла скреплен, поясом воинским перетянут, а сам дичинкой да потом конским попахивает. В голове шум остался, на зубах песок скрипит. В руке ощущение осталось, что только что в ней другая ладошка была поменьше и по нежней. Ладно, делать нечего, вскочил он на коня и булькнулся в реку думал халат хоть состирнет да коня напоит и сам проветрится от духа сурка того странного, отойдет.
  Но вздрогнул Сабир богадур, от рыка нежного, несравненной Гульбедиян. Не успел он однако Карло-Варскими ваннами, в полной мере насладиться.
  - Ты что творишь, зачем погибели нашей хочешь! - закричала Гульбедиян. Настоящий башкырт в халате рождается своем и умирает тоже. А вода батюшки нашего Уралеэ, смоет халат вместе с душой, и заблудишься ты в его омутах, навечно там останешься пескарей с плотвой пасти!
   Ну, делать нечего придется духом башкыртским дальше напитываться, подумал Саня и припустил вслед за лебедем навстречу судьбе своей.
  
  Сказ о том, как Сабир богадур кушак в степи нашел.
  
  Скачет Саня, за лебедем поспешает, с халатом намаялся весь. На одну сторону запахнет, - неудобно - дует, на другую пристроится - полы ветром рвет, развевает. Не знает: как быть, как помочь горю своему все мысли об одежке непонятной, окаянной. Так боролся он полдня с искушением, подарок сбросить под куст карагача какого. Не справился, в конце концов, с управлением коня своего, сбросил буланый его на речной песок.
  Встал Сабир богадур, а нога за что-то в кустах зацепилася, а тут еще лебедушка подлетела да напустилась на него, прямо как коршуница, с увещеваниями:
  - Нет, не башкырт ты, Сабир, и не богадур пока, а так - малец несмышленый, без роду, без племени ко мне в учебу прибившийся, на мою голову неповинную, которая скоро от учебы такой, совсем белая, седая сделается, и не возьмет меня, не приголубит ни какой егет. Поскольку буду я вся страшная из себя и злая очень.
  Тут совсем осерчал Сабир богадур, да и ипужался мальца, что уже не подержаться с несравненной за ладошку ее мягкую такую, и со всей дури ногу из кустов рванул, а за ней кусок материи длинный, петлей обернувшийся, тянется.
  - Ну, вот не башкырт ты, Сабир еще, и на приключения тебя тянет все время, - пропела прекрасная, солнцеликая Гульбадиян, - все тебе какая-то мертвечинка попадается, прямо как археологу гробокопу. И так изящно носик свой аккуратный пальчиками прищепила.
  Выдернул Саня из кустов тряпку ту когда-то парчовую, длинная такая полоса оказалась, и вроде не совсем и грязная, а когда встряхнул ее, выпали к его ногам три монеты серебряные, вязью покрытые, но тяжелые такие. Сунул он их в суму переметную и только на коня примерился взгромоздиться, как из кустов треск раздался.
  - Еть! - привычно сказала душа Сабира богадура окукливаясь, замирая, а рука к сабельке вострой потянулась.
  Но раздались кусты враз внезапно, и появился из них сурчина давешний, почти родной уже.
  А несравненная к нему уже стрелой кинулась - расположение и вежество свое показать.
  - Добрый день дядюшка, белемле Мелимхан, как ваше драгоценное, не кончились еще нити серебряные в вашем Зингере, не надо ли чего от детей Уролеэ батюшки.
  - Да вот, ответствовал тот, и тебе не болеть! О! Несравненная Гульбадиян, - лебедушка, единственная батюшкина надежа. Хотел я вам еще вчера кушак презентовать, а то, как егет будет свою душу усмирять широкую. Подобрал ему один наимоднючий. Да не судьба была вчерась его ему одеть. Потерял его где-то я, а где, запамятовал.
  Тут Гульбадиян, лебедушка, кулачек изящный, вострый такой, Сане из-за спины показала, молчи, мол, про мертвечину ни слова.
  - Вот говорит, Сабир богадур тут тряпицу парчевую сыскал, не твоя она чай?
  - Да точно, тот кушак, что я для егета подобрал как раз в тон к халату его. Ну-ка повернись багадур, запахнись халатом, как я вчера тебя обучил, что бы душа твоя бескрайняя всегда с тобой была, никуда не убежала. Сказал белемле, руками складки оправляя.
  - А теперь смотри, как правильно кушак носить, повязывать, что бы совсем на башкырта походить - знатного и степенного.
  И начал он Саню крутить, вертеть, про костюмчик напевая, и виток за витком парчу накладывая. У Сабира богадура голова закружилась, ноги за ногу заплетаться стали от такого бесцеремонного обращения. Однако почувствовал он, что душа его уже не стремится просто ни куда, а рука сама за кубызом тянется, видимо высказаться время пришло.
  Но вспомнил он, что по чести еще с кушаком монеты три арабские где-то в суме переметной лежали, достал их и белемле протянул:
  - Вот, говорит, - достопочтенный баба. Возьми, не ты ли потерял богачество это?
  Обнял его сурчина, к груди своей шерстяной прижал и ответствовал:
  - По сердцу мне честность твоя Сабир богадур. Скоро, скоро ты станешь знатным егетом, славным во всей степи башкыртской. Но, однако, одной честности маловато будет, за науку платить надобно. Не то учеба не впрок пойдет, а в наказание.
  Мялся Саня, не зная, что придумать. Ну что, скажите на милость, сурчине дивному за науку предлагать? Разве что бартером его удоволить? Враз тут вспомнил, чем мастера порадовать может.
  - Была, говорит, - у матушки моей такая же механика как у тебя уважаемый белемле Мелимхан, да только еще немного посложнее крутилка у нее была, ножная присобачена. Очень полезная в вашем мастерстве вещь. Ногой нажимаешь, а руки как есть все свободные, хоть ткань поправляй, хоть очки на носу придерживай. Одна незадача, я ее сей же час изладить ни как не могу. По причине того, что нет у меня прямо здесь ни какого производства железного. Вот повстречаю мастеров своих, и изладим тебе вертелку эту, если не побрезгуешь, в гости пожалуешь.
  Возрадовался тот и говорит:
  - Ежели так вопрос стоит, то конечно прибуду к тебе, как оказия сложится. Благодарствую за приглашение, Сабир богадур. Вот это правильно егет, настоящий башкырт ничего за науку не пожалеет и будет учиться и трудиться, пока не станет настоящим башкыртом, богадуром степенным и важным, как всем нам завещал дедушка Уролеэ, отец всех башкыртов, такому и кушак не жалко самый-самый отдать, дабы берег его душу в странствиях и приключениях.
  - Хотя стоит отметить, прищурился он под, над моноклем хитро,- что настоящий кушак только жена башкырта изладить сможет, так чтоб и в горе и в радости душу хранил, оберегал. И клюшкой своей вишневой в сторону несравненной так невзначай протянул. Глянул Саня, а там, в сторонке, уже хлопоты кухонные вовсю идут, заурчало у него в животе враз, организм о шурпе вспомнил. Обернулся, на белемле Мелимхана посмотреть, поблагодарить за науку, а того уже и след как есть простыл.
  Делать нечего, вспомнил Сабир богадур, что на войне надо поближе к кухне быть, да видимо вторую часть байки припамятовал - что от начальства подальше. Ну и нарвался, как обычно, на очередной наряд как всегда без очереди:
  - А что это Сабир богадур, пока не башкырт, на охоту не скачет, дичину не добывает? Вопросила несравненная голосом ласковым, но твердым.
  - А то, говорит, и шурпа не шурпа будет, а так кашка жиденькая. Сам же будешь повара хаять, да глазки щурить, давай ,вали на охоту скорей, пока вода в казане не закипела...
  
  
  О том как Сабир богадур охотничал и что с того получилось.
  
  Вскочил Саня на Сивку своего, и помчал к кустам приречным, помнил, что там живности всякой полно обитает. Стянул лук свой могутный, русский с плеча, приладил стрелу каленую, спугнул косулю степную из кустов, прицелился и не попал, как обычно. Как будь-то, кто-то стрелу в сторону уводит, отклоняет. Чертыхнулся про себя, делать нечего, помчал дальше кусты вдоль воды проверять. Но не тут-то было, видит: утка летит, стрелит, а утка дальше понеслась, как и не стрелял вовсе.
  А на гусаке - красавце пестроцветном, вообще поблазнилось, что после целых трех прицельных выстрелов из лука своего, русского, кленового, этот вредный бомбер америкосовский в воздухе застыл и у головы своей пером покрутил. Так что Сабир богадур долго челюсть рукой прижимал, силясь понять, где облажался, как целкость потерял и что за непотребщина с ним происходит.
  Распугал он всю живность в округе, но почти ничего не добыл. Все стрелы из колчана потратил. Так, пару пичуг в кустах случайно укокошил. Подался, понурый, обратно - кашку пустую хлебать, перед солнцеликой ответ держать. Едет, думу - печальку в голове гоняет. Подъехал в грусти к становищу их нему. Смотрит на несравненную и такая его тоска съедает, прям хочет Саня в лепешку разбиться, вежество к девице своенравной проявить, а все как-то так невзначай боком выходит. И опять он кругом виноватый получается.
   Вот и получил от несравненной Гульбадиян на орехи. Увидала она его улов скудный. Встала, так горделиво, руки в бока свои крутые уперев. И стал Сабир богадур судорожно душу халатом укрывать, да глаза прятать.
  - А скажи-ко Сабир богадур на какую, такую ты охоту ездил, у какого, такого купца дичинку эту завалящую взял? Да и уж не своей ли смертью те пташки померли - на удаль такую молодеческую посмотрев, да с хохоту и летать разучились?
  - Посмотрите на него башкырты добрые, посмотрите на это не башкырта! Как с ним рядом находиться не знаю. Видимо судьба у меня такая нелегкая педагогическая. А потом, тяжело вздохнув, добавила, протягивая плошку. Садись вечерять Сабир богадур не башкырт. Без шурпы сегодня, кашкой, будешь пробавляться.
  Повинился Саня перед ней, все рассказал и про косулю, и про утку и даже историю про гусака странного, слегка необычного поведал. Ни чего, не утаив.
  - Дай-ка мне лук твой руссов Сабир богадур не башкырт, я, кажется, знаю, где тут собака порылась, и как непруху эту твою поправить.
  Взяла она лук Санин во правую руку, а левой стрелу заговоренную, из трех священных для каждого башкырта деревьев склеенную, к тетиве приладила. Ту стрелу, заметить следует, из своего колчана бисером и жемчугом речным изукрашенного, одним взмахом вытянула. Только натянула, приладила ее, как лопнула тетива, да и лук Сабира богадура трещину дал, с громким звуком прахом рассыпавшись.
  - Да-а, - протянул жалобно он. Вот ведь незадача, и где мне теперь в степи клен искать? Как я здесь лося искать буду, чтобы тетиву из его жилок сплести? И сдвинул он шелом на лоб, затылок почесывая.
  - Да не три то место, что мысли рождают Сабир богадур, - весело сказала несравненная Гульбадиян, там все равно ни одной дельной нет, пока ты башкыртом не стал. Завтра поутру займемся мы с тобой новым уроком, - как лук настоящий башкыртский производить, и какие ингредиенты для того потребны.
  Как только рассвело на следующий день. После завтрака воробьями, что Саня вчерась добыл, почти на желудок пустой утробно ворчащий, пошли они дерево священное для всех башкыртов карагач искать, как сказала несравненная, из него только и можно самый роялистый могутный башкыртский лук изваять. Долго они бродили среди кустов приречных пока несравненная Гульбадиян, что шепча про себя, чуть слышно, не нашла старый, как казалось багадуру совсем непотребный куст и сказала Сане, чтобы он из него самый толстый ствол выбрал и срубив к Уролеэ отцу всех башкыртов, от коры очистив, унес.
  - Положи его в заливчик с песчаным дном, расщепив его на три по две дощечки, да потом сразу возвертайся Сабир богадур пойдем слонов земляных Зурагаев искать. Дабы взять у них кость их крепкую, желтушную, для накладок пружинистых, мощь и силу Зурагаев луку придающих.
  Все как она приказала сполнил Сабир богадур. Поднялись они на холм крутой, который овраг с крутыми стенками прорезал и увидел он, лежит в овраге скелет бело-желтый из костей огромных на корову совсем не похожих, с рогами огроменными круто изогнутыми, прямо как бежит он, череп к низу с рогами крутыми пригнув.
  - Бей! Сабир богадур его в сердце копьем, да не промахнись, а то восстанет слон земляной и кердык нам придет, - зашептала несравненная Гульбадиян. Примерился Саня, ударил копьем в сердце Зурагая под белую правую лопатку. Попал, кажись, с первого раза на диво. Видимо присутствие несравненной так на духе воинском его сказалось. Руку направило впрямь, куда нужно. Рябь по костяку пробежала, и рог один отломился, его почти не прибив, чуть-чуть.
  - Вот. То, что надо. Хороший удар у тебя, - сказала несравненная Гульбадиян, улыбнулась. Саня от слов этих прямо весь воспарил, кушак, поправляя твердой рукой.
  - Бери этот рог, что в честном бою достался тебе и неси туда же в заливчик. Положи в воду и искренно попроси, прямо от сердца честного богадурского, что бы Уролеэ отец всех башкыртов, лук для тебя к утру приготовил, и пообещай ему за работу, что все остатки от рога себе забирал, там еще на десять таких хватит.
  День пролетел, зарей загораясь вечерней, устал багадур, притомился совсем. Но не отстает училка строгая, опять поучает:
  - Не время Сабир богадур, рано ко сну отбиваться, будем сегодня сайгака в ночи караулить на лугах заливных приречных. Только из жил, крученых его, можно тугую тетиву для девайса твоего изготовить. А я поищу цветок волшебный абага папороть, как раз время его пришло цвести, сок его густой самая наилучшая пропитка для тетивы гулкой.
  Притаился Саня в кустах у Уролеэ отца всех башкыртов, до полуночи со сном боролся, но не удержался, закемарил. Только пробудился он ночью темной степной внезапно от стука копытного, гулкого. И узрел прямо перед собой в свете лунном серебристом сайгака. И пришла ему мысль с перепугу, что зверушка сия помесь зайца степного и скорее осла, чем лошади ибо нрава вздорного. Замахнулся Сабир богадур копьецом вострым и опять с первого раза блин попал удачно, видимо близость к Уролеэ отцу всех башкыртов сыграла. Не хотел он в прямой видимости от реки священной обмишуриться, несравненную Гульбадиян скомпрометировать.
  Взвалив на плечи добычу, побежал он в радости до стоянки их, дороги во тьме ночной не разбирая, почти и попался опять, как тот сайгак неожиданно. Выскочил на полянку приречную и увидел в зарослях карагача этого, блин, священного, огонек горит, радугой переливается. А вокруг него, эка невидаль, дева обнаженная танцует безмолвно, змейкой извивается, волнами руки раскинув. А в огне том неземном показался ему цветок дивный колдовской текучий, семицветный. Пригляделся, только хотел звук, - Еть, родить. Ибо признал в деве той несравненную Гульбадиян. Но уста его сделались вмиг безмолвными восторг и вожделение выразить хочут, а не могут. Понял он, что узрел случайно то, что мужчинам знать не велено и, повернувшись на цыпочках, пошел своей дорогой, образ несравненной в сердце заронив.
  
  Сабир богадур и лук самострельный.
  
  А поутру проснувшись с животом, урчащим от запахов дивных. Возрадовался он, что сегодня наконец-то шурпы башкыртской наестся до отвала. Но не тут, то было. Только он ложку свою большую деревянную наготовил, из-за голенища вынул, облизал, почистив, как принято. Хотел к несравненной со словами лестными подкатить, руку протянул, чтобы приобнять слегонца да ни как слова не рождаются, уста раскрываются, а звуки забылись, один только звук нехороший, - еть выходит. И чисто так.
  Нахмурила личико прекрасное несравненная Гульбадиян:
  - Ты говорит, почто болезный за мной вчерась подглядывал? Почто мою красу смущал взором своим нечистым? Я же тебе говорила, что ни как не можно в такой миг на меня смотреть? Вот и будешь теперь постоянно своим дивным звуком пользоваться, все свои мысли через, - еть выражать. Хотя, ладно, пожалею уж тебя не башкырта в последний раз.
  И лопаткой своей, половником его между глаз приголубила. Больно конечно. Искры из глаз посыпались, ложка из рук большая выпала, а когда круги радужные разошлись и голос прорезался.
  - Прости меня, свет моих очей! Не виноватый я. Получилось так, что дорожки наши охотничьи вчерась сошлись. Виноватился Сабир богадур, руки свои, опустив, не пытаясь больше заигрывать.
  - А что же ты там поделывала несравненная Гульбадиян? - спросил он, отойдя от поварешкотерапии.
  Закончил завтракать Сабир богадур, ложку большую облизал, за голенище заткнул. Запахнул халат настоящий башкыртский, кушаком подпоясался и пошел в карагач на берег лук свой искать самострельный.
  Закончил завтракать Сабир богадур, ложку большую облизал, за голенище заткнул. Запахнул халат настоящий башкыртский, брошь заколку приладил, кушаком подпоясался и пошел в карагач на берег лук свой искать самострельный.
  Долго бродил вдоль реки, в заливчике том на песке прибрежном не было ничего уже. Ни рога витого земляного слона Зурагая в битве священной побежденного, ни досочек черного дерева священного башкыртского карагача. Только ручей звенел, чистой делясь и прохладой. Через три рукава протоки вплавь перебрался, три болота по кочкам преодолел, на два кургана забрался. Наконец-то на третьем нашел, где белым зубом изваяние матери земли в землю вросло. Увидал прямо под ним сверток шелковый белый лежит, ленточкой зеленой из травы речной сплетенной, весь перевитый. Развернул Сабир богадур его, а там чудный лук самострельный лежит, в руки проситься, черными боками лакированными блестит, белыми костяными накладками резными полированными сверкает. На них сцены из жизни башкыртов вырезаны. Как богадур поступать должен с врагами своими по совести и по правде. Как в жизни нелегкой руководствоваться, волей Тенгри и Уролеэ отца всех башкыртов, обязан. Как коня обиходить своего верного, и справу воинскую. Как род свой могучий блюсти.
  Взял его Саня прижал, к месту, где сердце стучит, крепко и почувствовал, как сливаются токи его внутренние с этим инструментом, как вибрирует он и стрелу наложить просит, чтобы всех ворогов нечестивых покарать враз или по одному на выбор. Да вот беда такая, - нету стрел у него, какие положены. Пошел Сабир богадур на становище несравненную Гульбадиян пытать. Как стрелы ему получить необходимые в его искусстве воинском, чтоб как у всякого верного востроглазого Робингудистого башкырта были, острые и верные, самонаводящиеся. Куда захотел, туда и попал, даже с закрытыми глазами. Даже если враг невидимый, за углом, к примеру, али за деревом прячется.
  - Слишком многого, и сразу желаешь, Сабир богадур пока не башкырт. Быстро только племя дядюшки Мелимхана сурчиное образуется и то, потому что он там заведует, всем помогает. А тебе еще надо все три дерева священных башкыртских собрать, расщепить, да поклеить, соком абага папоротника связать. Да потом поправить выстрогать. Карагач ты изведал уже, теперь ильм найти надо, да кедр горный раскидистый добыть.
  Делать нечего собрали они становище и припустили дальше в сторону стойбища несравненной, по над вдоль Уролеэ реки, отца всех башкыртов. В середине дня увидал Саня вдалеке рощу на холме белую, как будь-то дымкой маревом подернутую, а вокруг ее камни как богадуры дозором расставлены, солнце жжет, печет, а они как глыбы торосы ледяные стоят.
  - Что это!? - Вскричал в удивлении сильном Сабир богадур, в стременах привстав.
  - Это и есть роща священная, ильмами засеянная, старейшинами нашими обихоженная. Доставай кубыз Сабир богадур, раскрой душу свою, и сможешь ты одариться деревом еще одним священным, если помыслы твои чисты, а слова честны.
  Достал богадур инструмент не хитрый костяной из-за пазухи, халат направо запахнул, кушак затянул, лук самострельный поправил, и извлек чудный звук, - ЕЭР. Налетел порыв ветра сухого, степного. Заколыхалось над рощей священной марево знойное, пропали камни богадуры. Добыл Саня еще одну деревягу для производства стрел заговоренных башкыртских.
  Радостно стало на душе у Сабира богадура не башкырта пока. Все у него сегодня выходит, получается. Не иначе полоса черная в жизни воинской закончилась. Душа поет звук, - ЕЭР из горла рвется. Халат сам запахивается как необходимо, а кушак заплетается. На закате красноликом добрались они до утеса по над рекой Уролеэ отца всех башкыртов. Заметил богадур, что на самом краю растет дерево могутное раскидистое, с иглами длинными как стрелы острыми. Все шишками покрыто с кулак величиной и немаленький.
  - Вот, - говорит лебедь белая, - и кедр священный. Взбирайся на скалу Сабир богадур осторожно, но только на письмена древние, забытым народом, оставленные не наступи, а, то сорвешься с утеса крутого и костей не соберешь. А когда к дереву подберешься вот эту ленточку поминальную возьми, она тебе позволит кусочек древа в дар получить. А я пока стан разобью, да шурпой займусь.
  Сбросил халат, отвязал кушак, достал ложку большую из-за голенища, чтоб не мешала и сверху пожиток бросил, пополз богадур по скале к вершине, к дереву священному, ленточку в зубах прищемил. Через трещины перепрыгивает, через письмена переступает. Но не удержалась нога, наступил Саня на руну, имя ей, - смерть, черной краской в камень вписанную, вылетели тут, поднялись духи умертвия косматые, обликом страшные, из расщелин скальных, потянулись из глубин пещерных. Рвали они, отрывали его руки от скалы, но лезет богадур, не обращает внимание. Стали они его ноги запутывать, обвивать, но лезет богадур вперед, поднимается, не сдается. Стали они увещевать его отказаться от задуманного всякие помыслы дарить о покое вечном, с гуриями небесными, сладкоголосыми, но ползет он по скале, не смущается. Шибко, однако, стрел хочет. Дошел до верха, добрался, не смогли его духи-умертвия древние опозорить, преодолел крутизну. Тут они от него и отстали, поняли, что чисты его помыслы и честны желания. Повязал он ленточку к ветви ломкой. Добыл Сабир богадур дерево священное, - кедр. Спустился на землю к шурпе поближе.
  
  О том, как Сабир богадур стрелы певучие готовил, вострил.
  
  Отъелся Сабир богадур шурпой мясной жирной. И пошел на берег Уролеэ отца всех башкыртов думам о вечности степной бескрайней предаваться. Дыханье последнего ветерка дневного ловить. И мечтать, конечно, о несравненной Гульбадиян. Представлять себя войном смертоносным, как рог Сыбарчука змея, и быстрым как, ветер степной, удачливым как... .
  Короче помечтать то же героям не вредно иногда, а на сытый желудок и полезно, так как ничто душу егета от дум правильных не отвлекает. А успокоенная и безмятежная душа баиньки хочет...
  - Вставай давай, соня, лежебока - не башкырт, - это несравненная Гульбедиян с утра вместо шурпы законной Саню так попотчевала.
  - Давай, говорит,- дерево священное обрабатывай, на тонкие пластинки щепи. Да стрелы на сок абаги клей, полно дел-уроков у тебя на сегодня, а ты все с духами ночными общаешься, их ублажаешь, улыбаешься.
  Ну не знала она ни разу, что сама и снилась багадуру в образе царицы Хорезмийской, велеречивой и осязательно приятной.
  Смастерил плотник Сабир до обеда стрел Сабиру охотнику, сто по сто штук.
  Посмотрела несравненная Гульбадиян на морду лица его довольную, и руки ножом почиканные. Головой помотала и говорит, Саню опять в ступор, вогнав шибко продвинутыми технологиями, как из всякого помета конфетки лепить, и пирожки медовые клеить.
  - Займемся мы с тобой сейчас оснащением кажной стрелы модулями самонаводящимися. А для дела этого нужно добыть сегодня немного гуано мышей перепончатых премерзких, перьев ласточек быстрых, а совиные перышки у меня уже давно припасены. За одним и белемле Кэндегэней Шуфшарэ навестим, наконечников для стрел повзаимствуем.
  Долго ли, коротко, добрались они до пещеры речной, в утесе, на берегу Уролеэ - отца всех башкыртов. Переоделся Сабир богадур в старое свое рубище. Зашел он в пасть пещерную, достал кубыз из-за пазухи, и извлек звук, - ЕЭР могучий. Все сделал, как поучала его несравненная. И раздался тут шорох крыльев мышей ночных перепончатых, и была их тьма великая, бессчетная. Ну а, как известно, всякая птица норовит все свои дела в полете совершить, и покрылся Саня слоем этих дел дурно пахнущих, добыв зараз много ингредиентов для стрел умных башкыртских.
  С ласточками было договориться гораздо проще. ( поскольку на гуано все очень классно прилипает) (от страха они все перья враз сбросили) На берегу Уролеэ - отца всех башкыртов, под яром, насобирали перьев сколько нужно. И даже не пришлось ни каких подвигов греко-башкыртских совершать.
  А как остановились на дневку, показала Сане несравненная Гульбадиян, попону расстелив на лужку, как шарики дырявчатые лепить, сколько и чего, в каких пропорциональных соотношениях исходных ингредиентов в глину добавлять и как к стреле сей инновационный модуль кожаным ремешком прихватывать.
  Шедевром же шаманских супертехнологий, оказалось, что Сабир богадур должен сам, своим звуком - ЕЭР, душевным, глубинным, каждый шарик под завязку заполнить. Тогда слушаться его эти стрелы будут. И будут выполнять все, что он пожелает: врагов в ужас приводить звуками в полете, колоть нещадно всех, в кого надумает прицелиться он.
  Апгрейдив все стрелы клееные, да поизведя ингредиенты мудреные, помчались они вперед, к стойбищу несравненной Гульбадиян приближаясь. А тут и новое приключение подоспело.
   Скачет Саня, по над берегом Уролеэ отца всех башкыртов, на Сивке своем, а несравненная Гульбадиян в облике истинном лебяжьем, белом, как курсор на окне виндозном летит. Добрались они до огромной рощи прибрежной, где все священные дерева вместе произрастали, стеной сплошной, непроходимой. Там, на самом краю, на раскидистой березе - кайын, бубен - денгэр висел, и рядом колотушка была молотообразная, из дерева священного, карагача, искусно вырезанная, на цепке массивной приклепана. Только таблички медной рядом не хватало, как на дверях коммуналки, что тетя Софа, к примеру, на три удара выскочит, а на один - сапожник Армен появится, а без дела стучать почнешь, все выйдут, кто там есть, и по кумполу этой деревяшкой пройдутся.
  Ударил задумчиво Сабир богадур по бубну три раза, полетели в лес священный раскаты тревожные. В ответ послышались потрескивания странные, поскрипывания разные, да пофыркивания громкие. Зашевелились дерева, перемещаться начали, шепчась о чем-то недобро. И удивился очень егет, когда увидел, кто к ним из леса вышагивает.
  Организм, как обычно, в душу глянув, за привычным звуком - Еть потянулся. Да только несравненная возглас его неродившийся прервала бесцеремонно, наставительно:
  - Челюсть подними, не ко времени ронять ее сейчас, - прошипела.
  А по тропинке к ним выдвигалась, огромная, вальяжная ежиха, на голове, подобием нимба, цветы лесные и степные на кончиках игл наколоты. На боках узоры дивные из ягод выложены, ни одна иголочка впусте не осталась. На ножках сапоги сафьяновые, серебром вышитые, а в лапах зажат изукрашенный искусно посох, целиком вырезанный из рога слона земляного Зурагая, с навершием в виде золотого шара. Вокруг же, возле ног мельтешил то там, то здесь, забавный, ярко рыжий пушистик, на тушканчика смахивающий. Сгорбленный под множеством мешочков разноцветных, в которых травки шуршат да ягодки перестукивают, с несчастным выражением на маленькой вытянутой мордочке, с подвижным носиком и одним сколотым резцом.
  - Как есть Ямуранчик. Подумал Сабир богадур, отступая и хватаясь за руку несравненной Гульбадиян, так и незаметив когда она из лебедя перекинулась в девицу красную. Тут несравненная выступила вперед и склонилась в поклоне вежливом, низком:
  - Многие лета тебе, благомудрая хранительница всех рощ целебных башкыртских под небом Тенгри, да не оскудеют запасы в твоих кладовых, да будет твой ланцет остер, а рука верна, да будет побольше работы тебе у рожениц племен наших, а не медицинской, - белемле Кэндегэней Шуфшарэ.
  - Прости мудрейшая, что потревожили твой покой, но дело спешное к тебе привело, меня и школяра моего неразумного Сабира богадура, не совсем башкырта.
  - Я и мой повелитель услыхали призывный, чарующий звук бубна сторожевого и ... - Затараторил мелкий прохиндей, но получив промеж ушей, отбрасывающим солнечные зайчики посохом, смурной матери ежихи, опять шмыгнул за нее.
  - Помолчи Ямур выскочка, когда старшие говорят, - профыркала мать ежиха, встав в горделивую, важную позу вопрошающего.
  - Опа на, - подумал Сабир богадур, - полный, почти попадос с имечком мелкого получился.
  А вслух сказал:
  - А ты почто многомудрая Кэндегэней Шуфшарэ над малышом изгаляешься, своей костяной ногой его охаживаешь?
  - Во-во, - опять высунулся Ямур из-за спины ежихи, чуть не плача, скорчив умильную мордочку, - обижают маленьких, таких умных, и пригожих. И опять огреб посохом, порская все тудаже за спину в мертвую зону.
  - Что понравился неслух, можешь забрать его себе, - произнесла белемле Кэндегэней Шуфшарэ. Пусть у тебя в седельных Абзаром в услужении побудет немного, егет, и поймет, как несладко на коне да по солнцепеку в седле ютиться, да животину обихаживать, на стойбищах, указки не башкырта выполняя, а то устала я от него, если честно, неугомонен, да шкодлив больно. Может у тебя Сабир богадур исправиться, мудрости наберется.
  - Так что, вас привело в мою рощу, несравненная Гульбадиян, чем могу послужить народу башкыртскому степному? - продолжила ежиха, повернув свой подвижный хищный нос к девице красавице, при этом ягодки на колючках эхом простучали, цветочки шорохом откликнулись, а из шарика золотого просто целый сноп зайцев ломанулся по поляне рассыпался.
  - Да вот незадача приключилась, многомудрая, надобно Сабиру богадуру науку башкыртскую постигать, а стрел настоящих у него не имеется. Вот мы и пришли к тебе, чтобы ты нам пока иголок своих прошлогодних отсыпала, сама ведь знаешь, что это наипервейшие бронебойные противо доспешные наконечники. Во всей степи лучше не сыскать. Все наши вожди у тебя по осени отовариваются.
  - А я как чувствовала, прихватила, - произнесла белемле, оборачиваясь за спину, ловко ухватив за шкирку не успевшего удрать Ямура.
   - Поди-ка сюда неслух, сымай самый тяжелый мешок.
  - Спасибо тебе белемле Кэндегэней Шуфшарэ, за дело твое доброе. Наконец-то сердце мое богадурское обрадуется и будет у меня полностью готовый девайс башкыртский, а значит, будет легче науку степную постигать. Поклонился Саня до земли, не поленился, подхватил котомку с наконечниками, будущими, и на Сивку вскочил. Но заметил, что что-то у него за лукой завозилось покашливая устраиваясь.
  Так и получил Сабир богадур лук самострельный и стрелы, заговоренные башкыртские, а на оперение несравненная Гульбадиян ему пучок своих белоснежных презентовала. Показала ему она как разом по три стрелы пускать и стали они с той поры шурпу всегда со свежим мясом употреблять.
  
  
  Сабир багадур и отец всех башкырт Уралеэ.
  
  Скачет Санек за лебедем, который день поспешает, но отстает шибко все время. Не легко ему и коню его, через овраги да за крылатой гарпией поспешать. Да еще халат этот треклятый, который должен душу настоящего башкырта стеречь, тело Санино и коня его не охраняет совсем. Мороки столько. Руки в рукавах бесконечных путаются, полу запахнуть все ни как правильно не получается, кушак сбивается или жмет нещадно. Брошка еще в шею впилась, жалом своим змеиным.
  Воюет Саня, сопротивляется силам и знаниям башкыртским. Пока тужился истину постичь, не заметил, что к оврагу подъехал, а конь то его тоже устал, раз хозяин сам с собой бьется, что ему делать. Только думу думать, как помочь. Вот и оступился он, полетел в овраг, даже Ямур не помог дрых наверное без задних лапок после трудов утренних. И Сабир богадур, он ведь на коне своем сидел, и полетели они в овраг вдвоем и все, темнота наступила.
  Очухался Саня, уже привычно, мокро кругом, вода за шиворот льется, не иначе Гульбедиян постаралась, решила дружество оказать и очнуть богадура от спячки такой нехорошей.
  Рядом слышится кашль заполошный седельного своего. Быстро он от седла избавился.
  - Эй, егет давай вставай. Нет не башкырт, ты совсем еще не башкырт, разве что на вот столько. И оттопырила средний свой пальчик в перчаточке бисером расшитой. Подпрыгнул Саня, что бы Гульбедиян поймать к сердцу своему прижать, потому как очень грациозной она выглядела, и ножка ее маленькая, из под халата, так невзначай высовывалась чуть-чуть.
  Но вскочив, увидел он, что без коня остался, свернул Сивка его, шею себе. Спешил сильно башкырт отыскать. Старался. Хозяина уберег, сбросил со спины своей, а сам не успел в перекат уйти. Добрый был конь, - спецназовский. Сам учил его как копытами приемчики разные показывать, как на допросах врагов общих, пальчики по одному откусывать. Короче сыном, и братом был одновременно.
  Поплакал Сабир богадур на теле коня своего, не без этого. Ямур так вообще в голос выл рядом , седло безлошадное обняв. Переживал, наверное, за егета, что придется теперь ему седло вместе с седельным на себе таскать. Красавица, дьявольское отродье, все его слезки в платок свой собрала, не иначе замышляла чего-то в учебном процессе нового и необычного.
  - Поплачь, говорит, - дитятко неразумное. Поплачь. Пожалуйся на судьбину свою непутевую не башкыртскую.
  Долго ли коротко. Кончились слезки в Санином организме, пришла пора решать, как быть дальше, что измыслить. Ну не на Гульбедиян же лететь. Его ведь не братец же Иванушка зовут, да и весу в нем поболее, а с воинской справой и вообще маленький такой БРДМчик получается. И лебедь это не АН-62, не понесет она его, не выдержит.
  Сидит Саня на берегу Уралеэ, отца всех башкыртов, думу горькую думает, лениво звук ЕЭР из души извлекает, вытягивает, но, ни чем не может беде помочь своей. Как халат не переплетал, кубыз не терзал, все напрасно, - спит душа, искать выход отказывается.
  А седельный еще участливо так издевается:
  - Может, говорит, до кыпчаков сбегаем, у них коня позаимствуем. Али до огузов прошвырнемся, там табуны бескрайние и сторожи почитай нет, такому егету с луком самострельным на один выстрел.
  - Угу. Счас все бросим и в поход боевой пойдем на тыгыдымском коне поскачем, за три моря, в тридевятое царство, за конем горбуньком. Пусть мне братом советником станет, а то своих маловато, для кворума - прошипел Саня, совсем пригорюнившись.
  Тут подходит красавица писаная, от котлов своих с шурпой отвлеклась. Еще бы башкырт делом занят, а она ни чем помочь не хочет, все наваривает что-то, да еще отвлекает, куски мяса жаренного в морду сует. Вкусно, правда! А как дальше быть? Не стать же тут прямо башкыртом, не стать. Надо в стойбище ее добираться. Там учеба будет, речь и нравы башкыртские, доска каменная, говорила в юрте стоит, его ждет, что бы все красиво было, как за морем учат теперь. Да стило из задней ноги какого-то редкого дэва, которого ейная бабка примучила в песках кыпчатских. Только этой костью на камне писать можно и рисунки запретные выводить.
  - Короче! О свет моих очей, несравненная Гульбедиян! Хорош, говорю, мясо мне в рот складывать. Помогла бы уж чем-то, что ли или на худой конец поцелуй уже скорее, может путнее, что в голову придет.
  - Фу, грубиян! Противный, - Сабир богадур не башкырт! Отстань от меня пиявка лягушачья. Вот о чем я тебе поведать хочу, послушай лучше.... Молвила, так загадочно глазками своими карими похлопывая.
  - Коня тебе правильного надо, такого, что бы часть тебя самого был. Надо, однако, скорей к Уралеэ отцу всех башкыртов на поклон идти, но такого коня, по тебе, что бы был, он произвести сможет, а для этого часть тебя надо. Отшатнулся от нее Саня, думал эта дева, сейчас от него кусочки резать будет, увидел как нож в ее ручке изящной, молнией блеснул.
  - Да не боись егет, не смертельная процедура, надо волосок от тебя отчекрыжить, ДНК твое оторвать. Так, - с головы. Чтобы думал как ты. С ресниц. Что бы видел как ты. С рук и ног, что бы летал как ты. А там сам отрежешь, иди за бугорок, давай. Не в местно мне шариться, где не попадя.
  - А там-то к чему? - пробурчал Сабир богадур вопрошающе.
  Ничего не ответила несравненная Гульбадиян, видимо, не готова была еще отвечать на вопросы провокационные. Однако в спину крикнула:
   - И от седельного Абзара тваво оторви клочок, чтобы признал сразу, своего дружка товарища.
  Собрал Сабир богадур, что сказала девица умудренная, в кожу завернул, сырье для коня своего и пошел к Уралеэ отцу всех башкыртов. Запела Гульбедиян, провела по водной глади крылом своим, заволновалась вода в реке, побежали водовороты и струи быстрые и поднялся столб водяной до небес, проснулся Уролеэ отец всех башкыртов.
  Заплескалась вода, зашумел голос водяным потоком:
   - Вижу, вижу. Гости дорогие давно вас поджидаю, вот Сабир богадур, выбери коня себе по достоинству. Разверзлись хляби водяные, выскочил конь из них небесной красы, ослепительно белый.
  - Нет, не пойдет мне такой, - крикнул Саня, - не мой это конь!
  - Не надобен нам такой. Вторит седельный из-за спины егета.
  Пропал конь, разверзлись воды в другой раз и выскочил вороной, весь такой беспокойный, копытом бьет, хвост топорщит, видно только бойца армии Красной дожидается.
  - И этот тоже не тот, воскликнул Саня!
  - Не по нраву нам, - попискивает Абзар из-за спины богадура боязливо.
   Зарычал Уралеэ отец всех башкыртов, заволновался. Водой брызжет, струями окатывает. Недовольство свое демонстрирует.
  - Да как смеешь ты, не башкырт, мне отцу перечить, как девица красная, у Гульбадиян научился, щечки надувать, и губки алые медовые пучить! Превращу тебя в сома сейчас, мне в дальнем омуте кильку охранять не кому.
  - Послушай меня, отец всех башкыртов, сына твоего. Нужен мне конь такой, что бы был как я, весь из себя похожий на богадура и видом и статью. Возьми сущность мою и слепи по образу моему и подобию, не прогневайся. Мы, за всегда к тебе с уважением и лаской. Хочешь травку морскую из бороды почешем или пескаришек надоедливых из шевелюры твоей изымем? Ну, можем и по охранять кого, за девушками приглядеть, полонянками.
  - Да, да уважаемый ата. Все так есть. Выскочил седельный из-за спины Саниной и в ноги Уралеэ отцу всех башкыртов повалился.
  - Девушками говоришь егет, ага сейчас, только пойду покрасивше выберу. Нет, пескаришек и травку это все Гульбадиян и без тебя сотворит, пока я пойду коня по тебе призывать, а ты тут на бережку покемарь покудова. Смилостивился видимо Уролеэ отец всех башкыртов с неизбежными тратами.
  - Пойдем дива - дивная пескарей с травкой много. Произнес он с улыбкой многозначной.
  И опал столб водяной, успокоились воды Уралеэ отца всех башкыртов поглотили в своих пучинах прекрасную несравненную Гульбадиян, закемарил богадур Сабир на песочке речном, закутался в халат по правильному и не заметил, как день с ночью местами поменялись. Наступило утро с туманом и мороком, но послышался тут шум водяной и разверзлась пучина вод, Уралеэ отца всех башкыртов, выскочила на бережок голубоокая, несравненная девица в нарядах новых, непонятно где добытых. Второй раз разверзлись воды и вышел лев горный сиянием чистой силы окруженный и пошел к Саньку слюной капая и порыкивая, крылами позвякивая. Саня испугался и бочком от него пополз, соображая, куда бы повыше заскочить, от зверюги страшной, зубастой и когтистой, наперегонки с Ямуром.
  - А ну стой Сабир богадур! - закричала несравненная Гульбедиян.
  - Долго ты от коня своего башкыртского настоящего бегать будешь, да и не спрятаться от себя самого, не убежать. Подойди к нему приласкай, гриву буйную расчеши, можешь морковку дать, если сладкая осталась, но, похоже, мне побольше теперь вокруг котлов крутиться придется, оба вы мясцо уважаете, особенно хорошо прожаренное. Так у меня вообще-то и помощник есть в деле нелегком коня настоящего башкыртского обиходить поможет. Сказала она за шкирку шустрого седельного придерживая.
  - Права я Ямур. А? - встряхнула она его несильно.
  - Да конечно ваша милость. Мы чего? Ничего. Другие вон оно как? А мы за всегда всем сердцем. Ну и руки у нас так всегда тут как тут, - зачастил седельный выкручиваясь из нежных лапок несравненной.
  - А теперь ты должен коню имя башкыртское дать, а то он не нареченный, ни куда не годен, как ты был. Помнишь! Необучаемый! Пока Сабир богадур не назвался. Подойди я тебе на ушко скажу как его Уралеэ отец всех башкыртов, назвать повелел.
  Только Саня дыхание Гульбадиян ягодки на ушке своем услышал, так сразу руки его, - цап сделали. Но, увы, как всегда не поймали ни кого, лоб щелчок поймал, палки шумовки из котла, которую несравненная при случае за спиной припрятывала. Видимо догадывалась она, чем ее шуточки закончатся в очередной раз. И сказала она, от Сабира богадура обиженного, отстраняясь немного:
  - А повелел Уралеэ, отец всех башкыртов, имя коню твоему дать, - Ургылып Канатлы Улемесле Ата бесей, что будет значить, - ЕрррХамм или Стремительный Крылатый Смертоносный Кот. Так и зови его теперь, разговаривай с ним почаще, как с самим собой. И пробуй, как он будет отзываться на то, что ты уже научился. Оседлал Сабир богадур коня своего, Абзара упирающегося в седло отправил словом волшебным:
  - Как дам сейчас в лоб! Больно!
  И помчали они дальше с лебедем белым, за душой и славой башкыртской.
  
  О том как Сабир богадур во дворец Гульбедиян попал.
  
  Скачет Саня на боевом льве своем, поспешает, шелом придерживает и халат запахивает. Лев эта вам не конь, через овраги птицей огненной сигает, по протокам Уралеэ отца всех башкыртов торпедным катером прет, даже не морщась. Успевай только от шмелей и прочей живности отплевываться. Сначала Сабир богадур ни как приноровиться не мог к прыжкам его диким. Пять раз упал, да просил несравненную фельдшерицу для зада своего, к таким кульбитам не привычного, какое-нибудь снадобье подобрать. А потом приноровился, и ничего легко так стало, а середине дня и звук божественный ЕЭР уже стал наружу проситься, взял кубыз Саня и стал наслаждаться полным слиянием с самим собой и львом своим и созиданием, поглощением звука ЕЭР. Тут еще Ямур из седла что-то бескрайне тягуче затянул, но как не странно в унисон попадая. И так ему хорошо и расчудесно на душе ево еще не башкыртской стало, что захотелось, чего ни будь этакого, прекрасного. И увидел солнышко он ясное и потянулся к нему.
  Но тут же как обычно уже, получил по лбу, чем-то, от училки, наверное, своей грозной и прекрасной. Открыл он глаза свои широко, халат в правильную сторону запахнул и родился у него сначала звук души мятежной, сказала она громко:
  - Еть! - а потом еще новый звук, совсем для него необычный, боевой и грозный добавила.
  - УРр-р! - заорал Сабир богадур, роняя слезы и размахивая клинком своим, что не понятно как в руках его очутился и выписывал сейчас круг серебристый, полусферу смертоносную, солнечными бликами сверкая. Вокруг транспортного средства его. И казалось ему, что разрезает он сейчас время и пространство, что захочет то и совершить может.
  Он летел!
  Как стрела. Нет даже как ядро и орудия пущенное. Да нет же, как метеор тьму пронзающий!
   Конечно, это не сам Сабир богадур крылами махал, но летел он уже давно. И рядом летела лебедушка распрекрасная, и, похоже, ругалась шибко на разных языках и наречиях, видать, мудра была зело и словоохотлива.
  -Что совсем, башка твоя глупая не чего не думает! Да сколько мне тебя из всякой задницы вытаскивать, а Сабир богадур!
  - Икар, блин недоделанный, полоумный. Как я в глаза батюшке Уролеэ отца всех башкыртов смотреть буду? Что скажу ему, если погибнешь ты, не познав душу и желания народа башкыртского?
  - Ну все жив... Не бывает худа без добра, как пророков без дэвов искусителей, вон юрта тирме моя показалась, аэродром у твоего кукурузника чуть правее будет, да смотри бычар моих не расшугайте, с ЕрррХаммом своим потом сам же и собирать будешь по всей великой степи.
  И направил Саня коня, не коня, льва, не льва, а короче ЕрррХамма своего к юрте белой одинокой, у реки Уралеэ отца всех башкыртов на старом кургане расположенной.
  Идет Сабир богадур к юрте белоснежной, мурзика своего за веревочку ведет, песню настоящую башкыртскую под нос мурлычет, да халат оправляет. Смотрит, а несравненной уже нет нигде, наверное, в юрту подалась, думает он, доску для учебы готовить, да шурпу свежую варить, мы же с мурзиком и Ямуром проголодались уже.
  Подходит он к юрте, а попасть в нее ни как не может, нет входа нигде. Обошел ее раз, обошел второй, обошел в третий, не может попасть никак. Нет дверей, нет окон нет никой щелочки, посмотреть, что там твориться, куда несравненная Гульбадиян пропала. Мурзик ЕрррХамм за ним, как привязанный ходит с любопытством на своего хозяина за его таинственными операциями наблюдает.
  Тут еще седельный Абзар нарисовался, хрен сотрешь с советами особо ценными:
  - Ты говорит богадур, постучи. Три раза.
  - Ага, по войлоку. Сам попробуй.
  - Ну, тогда попинай, сапожком.
  - Ага, три раза. Вдруг с первого не попаду.
  - Ну, покричи тогда. Сим сим откройся. Слово такое умное шибко. И добавил с придыханием:
  - Ученое.
  - Ага, или овес откройся. Знаю, испытывали уже раньше. Не помогает.
  Достал тогда Сабир богадур кинжал свой острый весь каменьями дорогими изукрашенный. Все думает, если враг не сдается, его уничтожают. Только к кошме белоснежной его поднес, только резать собрался, наметился. Как сзади, пинок сафьяновым сапожком получил.
   - Во! - думает, - не ты, так тебя!
  Обернулся он совсем не в себе и уже за мечом своим острым потянулся, а это солнцеликая, несравненная Гульбедиян стоит. Ручки свои нежные в бока уперла, глазищи синие так и сверкают, даже воротник великолепного халата ее встал от злости. Ямур сразу в седле растворился, типа спрятался.
  - Ты что болезный недоучка творишь! Как так нехорошо поступаешь, удумал меня в степи без дома моего оставить, на улице бросить. Разве так честные богадуры в дом чужой заходят! Разве так они башкырты с честными и прекрасными незамужними девушками поступают! За которых даже защитится не кому!
  - А что я. Я нечего совсем. Честно-честно ничего... Попытался Санек оправдаться, руку с ножичком своим за себя спрятал.
  - А как нужно было во дворец, твой заходить. О, - несравненная лебедушка! Воззвал Саня к совести боевой подружки своей.
  - Вот с этого и надо было начинать, а он как кыпчак какой-то, сразу за ножичек свой хватается. А он как огуз какой-то, честную и непорочную девушку притесняет. Ладно так и быть покажу, как во дворец мой честным башкыртам заходить надо.
  - Вот смотри. Берешь седло с коня твоего бесценного, кстати, - куда этот кот шкодливый пропал? Не уследил? Хоть одного бычка недосчитаюсь, сам на мясо пойдет. Добавила она грозно, бровки нахмурив.
  - А он, о, - несравненная, женских слез не переваривает, пищеварение у киски слабовато будет, спрятался где-то.
  -Ну и дэв с ним, на чем это я остановилась, а точно, положил седло с коня своего встал на него коленками своими, головой на восток от дворца моего отвернулся и произносишь слова следующие голосом громким:
  - Тирме - юрта встань, повернись, полог свернись, дверку яви, отворись.
   Тут из-за спины Саниной скрип послышался, он струхнул маленько, голову повернуть хотел. Ну и опять, правильно догадались, щелбан по носу получил.
  - Ты чего опять удумал, надо три раза слова эти верные произнести и дверь перед тобой багадур отвориться. Но, - подняла она пальчик свой грозный, - в дом входить в грязных сапогах, забудь, руки помыть перед входом, чан стоит с водой ключевой. Кота своего с собой не затаскивать, а то на подушку полезет, и вообще будь как дома, но не забывай богадур, что не у себя. Друзей не водить, кумыс не пить, песни душевные петь только мне, когда сильно попрошу. Да! И Ямура своего с седлом не затаскивать, пусть со львом твоим дрессурой занимается. Дуров, блин!
  И добавила, уже тон поменяв. Сладким как мед голоском:
  - Заходи теперь Сабир богадур, учиться будем.
  Зашел Саня и в правду в сказку попал, за дверью волшебной, коридор открылся и две двери на право и налево, хотел он за Гульбадиян на право ломануться, но сверкнула она опять глазками, кулачек в нос ему сунула, как всегда с поварешкой волшебной и говорит.
  - Куда собрался боец невидимого фронта, все мужики всегда налево идут, там ваши покои, а это женская половина правая, сюда вам богадурам вход заказан, тут все не ваше, но если ты себя как-то не так не по богадурски ощущаешь, то конечно можешь пройти, но не обижайся уже потом. Вот иди уже к себе, там для тебя и учебы все приготовлено.
  И пошел Сабир богадур налево, как все правильные пацаны.
  
  
  Сабир богадур и тирме Гульбадиян.
  
  Пошел Саня налево как муж настоящий башкыртский. А там открылись взору его палаты чудные и дивные. На полах ковры, на стенах яркие картины, и все его мурзики красные в разных позах запечатленные, по бокам стен сундуки все в перламутре и инкрустациях разных, полные добра всякого, а по середине огонь в очаге горит, дым в трубу каменную выдувает. На полу казан стоит, а запах из того казана. М-м-м какой, язык проглотишь! Помялся он помялся, и так к нему пристроится и этак не получается, стоя у него откушивать, хоть и входит в организм больше, а все как-то не так, непривычно. Да и жир с ладоней капает на его одежде пятна некрасивые оставляет. Схватил он сундук резной и потащил к казану, раз стульев нет, присесть на него захотел да за шурпу по настоящему приняться, но открылась тут дверь в зал этот и запорхнула в него гурия пресильно, злющая.
  - Ты что опять удумал? Вредный Сабир богадур. Опять разор жилищу моему учиняешь, давай учись сразу и первый урок проведем прям сейчас, - сказала она, руки в халат золотом вышитый уперев. Поправила фартук и строгим голосом первой уже забытой учительницы Санька продолжила.
  - И будет наше учении о том, как настоящие башкырты должны явства вкушать, и как вести себя при этом, учтиво, правильность миру являя.
  - А то не даешь мне такой красивой, своим туалетом после дороги дальней наконец-то заняться. Еще красивее стать. - Вот буду целый вечер тебя гонять, как Албасты грязная и лохматая, ругаться словами нехорошими по огузски или кыпчатски. Коров их них беременных поминать или быков недойных. Сказала она, притопнув ножкой, распустила свои прекрасные волосы и начала в них бантики в белый горошек вплетать.
  - Вот садись уже на ковер, правую ногу под себя, левую, вот так заводи. Да что ты валишься все время, держи спину прямой, а хвост пистолетом. Ну, если у тебя третья нога есть, можешь ей сзади подпереться. Давай, давай тренируйся.
  С этими словами несравненная котел с шурпой взяла да отодвинула подальше за камин. Через некоторое время активных занятий башкыртской эквилибристикой у Сани ноги сплелись в не разрубаемый башкыртский узел и упал он в позе беременной лягухи носом к котлу вожделенному и побежали у Сабира богадура слезы из глаз, и проснулся в теле его звук новый бесконечный - УМР.
  -Так прекрасно, очень хорошо, не надо будет завтра тебя новым башкыртским знаниям о единстве и борьбе с собственной башкыртской душой бесконечно мятежной учить. Сам все понял и звук правильный извлекать научился. Даже не надо ЕрррХамма о одолжении просить, - тебя вокруг юрты погонять с утра. Развязывайся быстрее человек-паук кушать шурпу будем, а кумыс тебе пока нельзя пробовать, пока ты башкыртом совсем не стал, а мне можно немного, я то давно уже все могу.
  С этими словами, несравненная Гульбедиян отлучилась ненадолго и принесла всю изукрашенную баклажку со свежим кумысом.
  А Саня кушать сильно хотел руки к шурпе протянул, схватил кусок мяса побольше и только хотел его проглотить, как несравненная ему баклажкой по лбу тюкнула и опять его поучать давай, на путь истинный башкыртский наставлять.
  - Вот, говорит, - ты Сабир богадур сам-то уже за шурпу мною приготовленную по правильным башкыртским рецептам, а Мурзик твой, конь величественный, и заметь сильно боевой спецназовский даже, под стенами тирме ходит и уже, наверное, весь запас дров моих, что такая скромная и хрупкая красавица, как я, успела приготовить, догрызает. А Ямур Абзар седельный твой, между прочим, наверное, к моему самому тощему бычку примеривается с живодерскими наклонностями, крупного ведь ему не взять у такого хозяина непутевого. Иди кошку свою бешенную уважь, и кормчего своего покорми, это ведь твои родовичи теперь однокоштные. Я им пару горшочков с разной снедью у дверей наготовила. Ибо коня башкыртского только один хозяин должен услаждать. А про обержного твоего, Ямура я и вообще молчу. Если его не потчевать так и жизнь свою никчемную не башкыртскую можно потерять. Можешь им еще песню души для лучшего пищеварения на кубызе сыграть, иди не стесняйся, корми своих боевых соратников, лучших полковых товарищей.
  Пришел Саня через два часа, в предвкушении пребывая, весь в мыслях о еде здоровой и вкусной. Руки помыл, зубки березовой щепкой отполировал, только за шурпу браться, а тут опять новая вводная поступила.
  - Это как же ты богадур о богах своих позабыл, как так о них позаботиться не желаешь, они ведь о тебе каждый миг помнят, каждое мгновенье твоей судьбы стерегут , а ты им не единой крошки от такого лакомства не выделил, не простят они тебя, придется их всех в огонь завтра покласть и новых рубить. А ты не башкырт еще, этому ремеслу и правильности не обучен.
  - Так что пошел быстрее за юрту тирме, кинул один кусок мяса на север, - злого змея Сыбарчука отблагодари, что не сожрал еще тебя.
  - Потом на восток иди, - зарю утреннюю Зукче поприветствуй, отдай ей пару зернышек с котла, ей хватит и глядишь с новым днем сила в твои стада вольется.
  - И на юг поспешай там твоего Журавля обиталище, вот корней пару возьми, он от них просто балдеет и будет тебя с мурзиком и дальше по небесам носить, без всякого ДТП.
  - А после беги на запад там тебя Уролеэ отец всех башкыртов поджидает, тому придется золотой отдать, больно батюшка на злато падкий, от того и доверчивый сильно.
  - О чем это я до того говорила?
  - А-а! И когда уже все тобой довольны станут, почувствуешь это, точно тебе говорю, можешь уже ты у котла присесть, ежели силы еще есть!
  - Но ничего Сабир богадур, не расстраивайся печальку себе не придумывай.
  - Ибо, как сказал один раз мне батюшка Уролеэ отец всех башкыртов, - тяжело в учении у Гульбедиян, ничего потом очень легко по жизни побежишь, быстро-быстро, и никто не догонит.
  Делать нечего. Вздохнул егет тяжко, но не осмелился несравненной Гульбадиян перечить, богов-дэвов гневить. Пошел их ублажать, обслуживать, вежество свое выказывать. Все культы исполнил, вернулся уставши, но со взглядом таким очень мудрым и челом светлым.
  - Э да ты устал совсем, притомился, наверное, переел, шурпа очень сытная сегодня получилась. Давай спать иди, вон на тот коврик у двери я его для тебя развернула.
  
  О разговорах ночных.
  
  Поставил седло Ямур Абзар рядом с мурзиком, возле бочка его. Растянулся, в неге, сытости и довольстве пребывая, голову на бок ЕрррХамма запрокинув. И стал звезды считать, в бесконечном небе, чтобы уснуть поскорее зарю утреннюю встретить во всеоружии, выспавшись, то есть.
  Только не мог заснуть конь Санин, внове обретенный, ворочаться начал, да вздыхать изредка, паром, попыхивая, от бесконечности седельного отвлекая, на разговор полуночный набиваясь, наверное.
  - Что же тебе не спится конь ты львиный боевой, друг сердешный. Проворчал Ямур, позевывая, почесывая грудь волосатую.
  - Ни как не могу все звездочки перечесть, постоянно про то, что на ум пошло забываю.
  - Я тебе водички ключевой принес, потрошками накормил, волоски расчесал, крылья бальзамом волшебным смазал, что мне белемле Кэндегэней Шуфшарэ в награду в секретной котомке оставила, а из хвоста и аж сорок сороков репеин безболезненно удалил, а ты все не спишь и не спишь. Все норовишь парку поддать, да прямо в ухо. Ну поведай мне о том, что тебя за грусть, печалька мучает, тоска неминучая гложет?
  Повернулся шумно мурзик на другой бок, открыл глаза и молвил вдруг, тихо и печально в пространство тихое безбрежное:
  - А ведаешь ли ты, Ямур Абзар седельный Сабир богадура, как долог и труден будет путь наш в чертоги мерзкого падишаха Сыбарчука? Хватит ли силы и ума у нас, что бы помочь победить этого гада дэва могутного?
  - Что мы ужиков не видали что ли? - заметил с ехидцей Ямур, подбрасывая в костерок щепок. Как сейчас помню по осени цельный клубок этих змиенышей с мать ежихой обезклавили, вот и ремешок у меня пузе из их шкурок поблескивает. Видишь прямо, как пандора переливается.
  - Нашел ужика! - заволновался Еррр, не понимаете вы с хозяином моим, что вас там ожидает, какая такая битва вам предстоит. А вот знаешь ли ты, что Уролеэ батюшка отец всех башкыртов с тем змеюкой бешеной двенадцати главой уже бился смертным боем или не ведаешь?
  - Тю-ю, обманывашь меня таково мелкого все норовят обмануть, да побольней ущипнуть. Не ведаю я такого, чтобы сам Уролеэ отец всех башкыртов да на какого-то змеенка снизошел.
  - А вот послушай, Абзар как дело то обстояло.
  - Давно это было, не было еще ни меня не тебя, но был Ата Уралеэ батыр отец всех башкыртов, бился он с Шульгеном и с дэвами всеми сразу один. Силен был, могуч. В воде окучивал их, сам водой стал, бился в земле, - сам землей наполнился, на скалах голых, без устали рубился он с дэвами и так же стал частью их. Победил всех, загнал обратно в подземные чертоги, дал племени людскому воды чистой горной напиться, стада коней и быков напоить, наполнить, землю нашу напоить, чтобы рождала она все. Открыл потоки горные. Не мог он допустить, что бы дэвы мстили и пакостили людям и племени башкыртов. Собрал он всех у себя в чертогах, сплотил клятвой великой и раслюнявил всех по местам доходным. Повелел каждому своим делом заняться, а не козни измышлять. Кого куда, но к каждому роду одного приставил. Но был еще там на сходняке этом, - Сыбарчюк непокорный дэв, племянник падишаха дэвов. Злой, такой двенадцати главый змеюка. Удрал он короче. Спрятался от Уролеэ отца всех башкыртов, в самых дальних северных пределах и стал ворожить с пути истинного всех сбивать кто рядом с его горой, где пропасти его были, проходил. Путников стал захватывать, особенно охочь был до не башкыртов, тех вообще сразу к каелке приковывал, к молоту привязывал, и в самые дальние шахты и мастерские в мрачных штольнях отправлял. Победу для себя хотел чужими руками сковать. Ну и партизанил понемногу. Сколотив ватажки лихих преданных, повязанных на крови башкыртов, отступников.
  - Вот же мерзость какая? Передернул плечами в ознобе Ямур, да еще в костер дровишек подкинул.
  - Однажды, продолжил свой рассказ Мурзик, приволокли его нукеры душманные журавля, да не простой журавль оказался. Споймали они дочку Ана Торна Самрау падишаха всех птиц. Как не отбивалась она бедная, как не рвалась на волю, но подрезал ей крылья Сыбарчук змеище противный. Запер в своем чертоге и ни как отпускать не хотел. Хотел чтобы и у него от падишаха всех птиц сыновья родились, как у Уролеэ отца всех башкыртов. И продолжили его дело черное. Стали дэвами опасными для башкыртов.
  - И что этот поганец сотворил? - нервно воскликнул седельный.
  - Попытался он сначала уговорить Ана Торна, прельщая девочку речами сладкими и воспитанными, яствами ее смущал, да посулами. Даже орех заморский кокос добыл. Думал понравиться такой. Но не смог открыть его, видимо слова потаенного не знал, только зуб свой сломал. Осерчал что она не поддается. Повелел в самые дальние комнаты закрыть.
  - И что так и сгинула она, там в темноте? - прошептал Абзар, участливо. Прижимая кулачки к шерстке своей.
  - Да нет, - повел свое повествование дальше ЕрррХамм, пришлось ей все-таки выйти замуж за этого ужика, не могла она просто так уйти к Тенгри небу, не могла башкыртов покинуть, потому как было на тот момент в степях всего одиннадцать племен.
  - Смотри-ко уже ни как, рассвет скоро, давай спать укладывайся, потом дорасскажу тебе историю эту. Утро ночера краснее.
  
  
  
  
  О том как Сабир богадур романтики возжелал.
  
  Проснулся Санек поутру рано-рано, еще птиц неслышно было, и Гульбедиян котлами греметь не начинала, спала еще наверное, умаялась вчера такого трудного башкырта уму разуму учить, непростое дело.
  Встал он с коврика у двери, холодно спать было, мурзик то за стенами остался, некому косточки молодецкие согреть, а от этой училки дождешься разве, что очередным инструментом между очей прилетит.
  И решил Сабир богадур задобрить несравненную, прекрасную девицу. Подмазаться стало быть к ней каким-то необычным для времени того способом. Думал думу недолго, пошел в степь, из тирме вышел с ЕрррХаммом посоветоваться решил, а того нет нигде, удрал кот львиный наверное кошек степных по ближайшим горам гонять, даже хозяину не доложил ни чего.
  Запечалился, Сабир богадур, хотел уже за кубызом лезть, рука так и тянулась душу успокоить. А тут и Ямур в недалечке нарисовался. Ходит по степи бескрайней, цветущей, песенки распевает веселые, и какие-то травки собирает в кошелку свою. Вот и одумался он, напомнил ему седельный, как он раньше поступал, пошел по степи всякие разные красивые цветочки собирать, да в руку складывать. Набрал целый ворох и довольный к юрте побежал. Весь в предвкушении о том, как его голубоокая хвалить будет и смущенно так ножку от себя отставит. И вообще уж всякие мысли его посещать начали, но тут дорога не длинная закончилась, к тирме подошел он.
  Как вчера ритуал провел, накрепко запомнил уже как дверца волшебная открывается, забрался в юрту, а там уже красавица Гульбедиян весь завтрак изладила, опять запахи голову богадуру кружить начали, и мысли стали в ненужную сторону сворачивать, как бы сгрызть чего вкусного и питательного, ведь со вчерашнего вечера почитай голодный был.
  Вошел он налево и красивый букет очаровашке несравненной протягивает: - Это говорит от всего сердца тебе! Для того что бы жизнь твоя не была отныне такой унылой, а стала как цветы эти наполненной красками радостными.
  - Ты чего опять, дурачина, придумал! - молвила Губадиян. Да ты знаешь, что притащил мне поутру, нет. Не знаешь, не башкырт ты пока, ой не башкырт. Вот смотри, я сейчас тебе все подробно обскажу.
  - Вот этот цветочек желтенький такой, на вершине курганов растет, называется - Поймай меня. Он нужен, что бы лучше и быстрее бегать, от ворогов нечаянных. А этот голубенький, гром называется, от глухоты старцам прописывают. Вот еще один странный дар твой аленький, затвор цветок. Когда башкырт в походе ест что не приколочено, у него живот сильно болеть начинает и его заварить и выпить надо. О-о! А зачем же ты вот эту бордовую колючку прихватил, это же очень сильный женский цветок, нам в своих делах тайных помогает.
  - И знаешь, Сабир богадур чего ты наплел этим набором юного безумного шамана, а вот как я понимаю суть этого.
  - Ты мне только, что сказал: - Знаешь! Дорогая! Если у меня болит живот, - беги побыстрее и подальше, а то оглохнешь!
  - Дурак короче. Ладно, делать нечего кое-что я использовать смогу, так что спасибо за травки целебные, но без меня, - опять, она пальчик грозно так оттопырила и покачивая произнесла, - рвать их забудь, а не то сорвешь чего-нибудь не того и в лося облезлого превратишься.
  Санек руками замахал, слюной горькой чуть не подавился, полы халата его настоящего башкыртского разошлись, душа звуками ЕЭР - УМР налилась. Но тут же опять колобком на дне тела свернулась, услышав новые пассажи своей несравненной Гульбедиян.
  - Как говорят у нас все башкырты, время пришло, - пить херши, бальзам из кумыса, садись, давай на коврик свой, науку башкыртскую дальше постигать будем. А выучишь ты сегодня знания тайные как с плеткой камсой башкыртской дружить, правильно плести ее сможешь.
  - Плетется она из кожи змеи Аждахи, что греться на курганы старые выползает, поймать ее невозможно, больно прыткая тварь, а вот из лука башкыртского настоящего поразить возможно, и потому мы сразу с тобой и за лук возьмемся. Ну-ка попробуй ян свой Уролеэ отцом всех башкыртов даденный натянуть.
  Как ни старался Санек, не получилось у него лук свой настоящий башкыртский натянуть, тот ни как не сдавался богадуру, и так он его крутил и этак примеривался. Умаялся весь присел на коврик свой ажурный, задумался шибко, халат запахнул по правильному, кубыз вынул из гульфика кармашка для кубыза на поясе воинском, звук могучий ЕЭР извлек, и открылась ему истина, как взяться за ян - лук башкыртский. Как его прислонить к душе своей, и объять необъятное, непознаваемое, неподъемное. И конечно сразу все получилось. Все готов был Сабир богадур, к труду по поимке Аждахи змеи черной, могильной, к добыче шкурки с нее, и к обороне тоже был готов, от всех до кого его стрелки дотянуться смогут, самой белемле многомудрой Кэндегэней Шуфшарэ подаренные.
  - О несравненная Гульбедиян, а не поучишь ли ты меня способам плетения камсы, узелковязанию тайному, башкыртскому, что бы все умел я уже как башкырт настоящий непоколебимый.
  - Ну да сейчас, только стрелу куек заговоренную точить закончу. Без нее нельзя Аждаху победить, все другие стрелы, не башкыртками заточенные и в священном кумысе с мочой коня твоего шибко злого не вымоченные. От змеи той отскакивают. Так что не убежит ни куда от тебя плетение узелковое башкыртское, сначала зверюгу добудем, а потом шкурку ее поделим, тебе на камсу, а мне на разное рукоделье, а то вон уже абажур резной на лучине Ильича совсем плохой стал. Да и обедать уже пора. Давай-ко все по плану, как вчерась, сначала ЕрррХамма с Ямуром уважь шурпой, а то один похоже хвостик свой уже сосать начал, плохой признак, огненная сила кончаться начала, а второй за песни жалостливые гастрономические принялся. Слышь, как какие-то кусочки колбаски поминает, да жалобно так. Потом по богам пробегись всех уважь, а потом котел и доскоблишь, чего останется.
  
  
  О том, почему Ургылып Канатлы Улемесле Ата бесей, - ЕрррХаммом стал.
  
  
  Красива степь башкыртская ночью. Всякими шорохами полуночными наполнена. Небо бездонное светится мириадами звезд далеких. От того и понимаешь сразу всю бескрайность и безбрежность мира, что верх и низ его сливаются в ней и рождают нечто целое, могучее и единое.
  Сидят у костерка в ночи ЕрррХамм с Ямуром вечеряют, единством наполняются, и борьбой противоположностей ночи и дня, степи и неба, вдохновляются. Седельный отвар целебный из свежих травок заваренный прихлебывает, языком прицыкивает. Да Мурзика допрашивает, опять, как мастер дел неявных, все у него выпытать норовит, как так получилось, что у хозяина его такой боевой конь оказался.
  - Как так получилось, скажи мне ЕрррХамм, что именно тебя Уролеэ батюшка отец всех башкыртов отправил в услужение к Сабиру богадуру не башкырту? Вот скажи на милость, как так произошло, ответствуй львиный конь, как такое получилось? А то я страж багадура тайный, самой белемле Кэндегэней Шуфшарэ к нему приставленный за тайнами наблюдать да ворогов незримых выведывать, не понимаю почти ни чего, хотя и присутствовал при действе этом.
  Дыхнул тут Мурзик огнем раздраженно на шар глиняный, что в лапах крутил, раскалил его докрасна и в полет отправил ударом хвоста своего, только пыхнуло где-то далеко за горизонтом зарницей дальней. И успокоился сразу, растекся всем телом вокруг костерка малого.
  - А вот и расскажу, чего уж там... Только не ругайся на меня если глаз до утра не сомкнешь, а будешь под ухо зубами своими страшными лязгать, вон на бережок тебя отправлю чтоб лязганье зубовное правильное было, - от холода, а не от страха.
  - Был праздник у нас там в чертогах Уролеэ батюшки отца всех башкыртов, день мы славы воинской богадурской отмечали. Кумыс там рекой лился да не простой, а от кобылиц, что подарены батюшке Акбузатом, яства кушали разные, какие не помню, но много чего на столах наставлено было. Силушкой богадурской дурной в меру мерялись. Но не об этом быль моя, а том, что рассказал нам Уроле отец всех башкыртов, о битве своей с падишахом дэвов, как там все в прошлом происходило, да и день этот славы воинской, как праздник, красный день календаря, с тех пор отмечаться стал.
  - А ты отвар то прихлебывай, прихлебывай, а то скоро льдом покроется, и начнешь ты зубьями своими стучать, рассказу моему мешая. Сказал Мурзик и хитро так прищурился, сверху на Ямура.
  - Ой! И в правду остыл уже. Всполошился Ямур и зачерпнул новую кружку отвара целебного из котелка.
  - Когда все успокоилось и сон пришел явилось мне в том сне видение чудное устрашающее. Будь-то, стою я в пещере в дивной вода журчит слышу и капель падает, воздух вокруг влажный такой теплый, как в утробе, туман вокруг и голоса звучат где-то впереди глухо. Пошел я, пополз осторожно на голоса, все сторожился, как бы чего не вышло, да и тьма вокруг жуткая такая стояла. Боялся что духов каких пещерных на себя нацепляю, так потом вообче спать перестану, буду с ними каждую ночь лютым боем биться.
  - Так вот, сказал Мурзик нервно сглатывая, - подобрался я к ним, голосам этим. Глянь! Свет появился неяркий такой пологом. Голоса громче зазвучали. Один другого Сыбарчуком обзывает с укоризной.
  - А тут вижу уже в небольшой пещерке стою и как за туманным пологом все. Знаешь ведь, как во сне все с одного на другое перескакивает. И видно, что посередине на камне таком большом, фигура на коленях стоит. Из под ней, ручей струится, с камня брызжет, а из ручья того свет бьет, стеной поднимается, змеиться и вроде как он журчит переливисто разговаривает.
  И замер Мурзик вспоминая времена прошедшие, тягостные.
  - Ну и чего? Говори дальше, как чего там получилось? Затараторил Ямур, нервно шерудя в костре длинной веткой, подгребая угли к сыроватому полену.
  - Вот и я говорю. Встрепенулся ЕрррХам, продолжая свой рассказ. Да не просто так голос слышится, а язва такая, тоже мне падишах всех дэвов, шпыняет Сыбарчука как пиявку болотную. Дезертиром обзывается. Велит поднимать всех оставшихся верными дэвов, уходить на север в чертоги горные Сыбарчуковые. Пока не объединились еще рода башкыртские. А он, Сыбарчук, оправдывается, откуда мол чужеземец возьмется с задатками дипати... дилоти... Тьфу! Дипломатическими. Слово такое сильно мудрое. А потом снова и я уже в реке. Уролеэ на ладонях держит меня и улыбается. Но поначалу отругал, конечно, дурнем крылатым обозвал, а потом рассказывает, как на самом деле Сыбарчук выжил. И от меча его Уролеэ отца всех башкыртов с сыновьями ушел. Вражина!
  - И попросил он меня сон ему весть передать и ни чего не утаивать. Даже дал воды своей чистой ведерко испить, так как перестарался я с кумысом походу. И рассказал, почему Сыбарчук выжил в битве с Уралеэ, прикрывался он, как оказалась жениной юбкой, не пошел на битву. Его ведь убить нельзя, потому что нет Уролеэ отца всех башкыртов с сыновьями рядом, не могут они в пределы северные дотянуться, а если кто Ана Торна освободит то он сам сбежит, и силу свою навеки потеряет. А Уролеэ батюшка ему быстро оброк определит и делом заставит заниматься.
  - И чего дальше-то, ты ведь мне походу дела не все поведал? Занервничал опять седельный и к кочерге своей деревянной потянулся.
  - Да брось ты сучек этот Ямур. А то от дыма уже в носу свербит. Сейчас чихну и несравненная нас точно утром к Сабиру пристегнет, ГТО сдавать заставит. Или уставами своими примучит. Противопожарными.
  - Это почему?
  - А потому что вся поленница, что ей любовно собрана от чиха моего полыхнет.
  - Ладно, ладно... Сказывай давай уже дальше. А я пока вот сухих дровишек подкину. Сказал Ямур, подкладывая хворост в еле теплящийся костерок.
  - Так вот. На чем это я там остановился? А? Пробурчал ЕрррХам, почесывая лапой шею. - Приснилось мне еще, как едет по степи бескрайней егет обликом иноземным. Песни не башкыртские распевает, халата нет, лук у него не лук, а так деревяшка с веревкой, да и кубыз отсутствует. Но понял я, что душой он чист, умен, и бесстрашен. А самое главное привиделось мне. Ждут его битвы великие, если признает его Уролеэ отец всех башкыртов. И получится у него всех башкыртов объединить под волей своей и в нужную сторону направить. Вот об этом я и поведал Уролеэ батюшке. Вот так и случись мне к вам на хвост упасть, буду теперь вас на себе таскать, пока вся земля башкыртская свободной и единой станет. Так повелел мне Уролеэ отец всех башкыртов. А теперь, седельный Абзар, давай спать. А то утром не понятно какую науку Гульбадиян придумает.
  
  
  О том, как Сабир богадур на Аждаху ходил.
  
  Лежал Сабир богадур, свернувшись калачиком, наверное, змею Аждаху постичь старался, на коврике своем под порогом, и размышлял горько о судьбе печальной, одинокой и несравненную вспоминал, - как она посмотрела, как сказала, как к нему наклонилась когда кусок мяса в рот его запихивала. Прямо видел все, ощущал. Вот ушла, сказала сиеста тепереча, всем добрым башкыртам после обеда и рюмки кумыса, поспать полагается, к новым свершениям приготовиться, душу успокоить, и звуки в ней.
   - А мне не налила, вредина. Думал он. Ничего, прознал я, где она кувшинчик прячет, после оприходывания змеи попробовать надо обязательно.
  Но не спалось богадуру, нет, не спалось! Коврик весь измусолил, в кучку собрал, в соломе вывалялся. В конце концов, встал и пошел из юрты на день белый, жаркий. Хотел ЕрррХамма проверить, за ушком ему почесать, у Ямура про травки разные расспросить, раз уж красавица наша на него ноль внимания, фунт презрения, выражает.
  Подошел к коню своему огненному, только руку протянул гриву взлохматить, блошек поискать, повычесывать, приспособился.
  - Что богадур закручинился, нос свой повесил, еще разревись, давай, вот девица-то обрадуется! - произнес конь его огненный.
  У Санька глазки на лоб вылезли, от слов этих, и челюсть отпала, на место никак приспособиться не могла.
  - Ты что еще и поговорить иногда могешь? - произнес он, с трудом отойдя от столбняка так внезапно с ним приключившегося.
   Седельный же его в это время в траве валялся хохотом исходя. Аж лапками подергивать начал
  - А я все почти могу, что и ты. Мы ведь одной крови. Ты и я.
  
  Тут дверка у юрты хлопнула, несравненную на знойное марево выпуская.
  - Что соколики готовы к боевым подвигам, во славу народа башкыртского. Тогда. По коням! Полетели егет, вражин всяческих изничтожать.
  С этими словами она Сабиру богадуру три стрелы заговоренных, в правильном составе вымоченных, протянула, ручку на секунду, в его лапище, задержав. Опять надежду в сердце богадура заронив.
  Долго ли коротко, прилетели они к кургану высокому, такому большому, что вершина его за облака цеплялась. Как поведала по дороге, несравненная Гульбедиян, его двенадцать родов венгерских насыпали, когда бая венгерского Уролеэ отец всех башкыртов в степи в честном поединке зашиб. Но поселилось с тех пор зло в краях этих. Душа черная неотомщенная в Аждаху змею заползла и стала всем башкыртам пакостить.
  Подлетели они к вершине и увидели, среди облаков, Сабир богадур чудо дивное. Лежит круг камней, а вокруг него тело огромное обернулось. Соскочил он с коня своего ратного и пнул его тело это сапогом своим. Поднялся тут ветер сильный порывистый, и стаи воронья черного с карканьем примерзким вокруг его закружились, гуано своим весь халат богадура запачкав.
  Тут востали три головы Аждахи змеи и зафыркали.
  - Фу! Фу! Чую! Чую! Опять духом вкусным башкыртским потянуло, будет мне пожива сегодня, чем закусить, мясца свежего богадурского распробовать.
  А младшая голова пробурчала, в зубах ковыряясь когтем длинным приострым.
  - Пусть вонючка халат свой изгвазданный снимет.
  Третья же с бантиком импозантным переливчатым между рожек добавила.
  - И железки тоже пусть бросит, а то опять десны болеть будут.
  - Ах! Вражина ты народа башкыртского, помолись богам своим венгерским, смертушка твоя пришла. Халат мой егетский ей не по вкусу пришелся. Видите ли! Расплодила тут на меате смертном непотребства всякие. Давай ужик готовься, смертушка пришла твоя лютая!
  - Ага, мочи его робята! Запинывай! Прокричал Абзар из под седла.
  Тут главная голова, сверкнув глазами, произнесла фразу волшебную.
  - Нервничает!
  Вторая с медалькой золотой, видно орденом в Византе стыренным, дополнила.
  - Ага! От того и хамит! Недопесок! Еще и шелупонь всякая визжит!
  А третья плотоядно улыбнувшись, бантиком качнув макромешным, свою лепту внесла.
  - Чур! Голова моя!
  Разозлили они Сабира багадура, запахнул он халат изгаженный, но родной, звуки правильные призвал ЕЭР и УРрр на помощь, лук натянул и все три стрелы куда надо послал.
  Так пришел конец змее Аждахе! Приняла она смерть о руки Сани Журовля.
  Сняли они, с несравненной, шкурку со змеи Аждахи и ЕрррХамм помогал, где нужно когтями как бритвой орудовал. А мелкий Ямур все когти подобрал, в баул, и зубы в баночки покидал, приговаривая:
  - Это от сглаза, это от чахотки, это страха ночного. О! А этот потом бабушке отдам, она давно хотела такой поиметь.
  - А давай Сабир богадур еще сала нутряного натопим, пригодится же в деле моем потом.
  - Ага! Стройку века сейчас затеем. Химзавод имени Аджахи замастрячим. Некогда нам учеба ждет. Сказал Саня, как отрезал.
   Быстро управились разобрали тело змеиное на ингредиенты и уже богадур домой в тирме засобирался.
  - Э! Нет, егет, рано ты лететь отсюда собираешься. Надо еще заначки во дворце Аждахином повытрясти, все сундуки собрать, а то тулупчик у меня потерся, пора сменить. И посмотрев на ручки свои нежные, розовые, несравненная Гульбедиян добавила:
  - Посмотри, какая бедная и несчастная. Колечек на пальчиках моих всего пять, много недостает.
  - Иди и принеси мне недостающее! А то, ишь, какой шустрый, за ручку брал, обнимать пытался, а сам гол как журавель, а кто калым собирать батюшке будет.
  Видит Сабир богадур не то лихо Аджаху со свету сжить, а лихо потом всем сестрам по серьге раздать. Да и себе надо каких-нибудь плюшек нарыть, а то действительно как ему девицу приветить.
  И пришлось Сабиру богадуру халат нехорошо пахнувший, запахнуть. Полез он в лаз узкий, мурзика свистнув, на вершине кургана возле центрального камня, продырявленный. Седельный же уклонился от дела этого благого. Пробурчал, что с детства по норам лазить не любит.
  
  
  О том, как Сабир богадур в подземные чертоги Аждахи попал.
  
  Полз Санек по лазу тому в пыли и паутине весь свой вонький халат перепачкал, в дополнение к вороньему помету. Выпал он в зал огромный, на ковер красный, а сверху на него ЕрррХамм сверзился, с кучей пыли в придачу и придавил даже слегонца, но благо, что задатками в хозяина пошел, откатился сразу по спецназовски и застыл в позе рядового православного воинства, имея вид лихой и придурковатый.
  - Вольно. Вольно. Проговорил Саня и слова его гулким эхом понеслись по чертогом Аждахи, рождая смятения и шепотки с перестуками в многочисленных переходах.
  - Ну что приступим к досмотру помещений. Произнес Сабир богадур, подбадривая себя, первый раз на дело пошел видно, еще ни разу дворцы грабить не приходилось.
  Прямо в середине, утопающего в роскоши шелков цинских зала, на постаменте из черного лабрадора переливчатого возвышался трон не трон, диван целый большой и мягкий, а за троном виднелись три двери. Средняя золотая, правая серебряная, левая медная.
  - Н-да, - протянул Мурзик, подходя к ним, - И с какой ты Сабир богадур начнешь? Даже надписи нет никакой, где ты должен щастье найти, суженную ряженную с голосом простуженным? Я бы конечно с этой, - с этими словами ЕрррХаммчик дверку золотую с петелек отодрал, как картонную.
  Пошли они дальше, а там кладовки полные добра заморского всякого. Затарились по полной, колечек всяких Гульбедиян набрали, на все руки, ноги, шею, ушки не забыли, кацавейку соболью не одну нашли. Санек сразу себе портянки из соболей наделал. И шкурок для седла не забыли чтоб Абзару мягко жилось. Про Уролеэ отца всех башкыртов вспомнили, нашелся для него сундучок с каменьями разными самоцветными, вперемешку с дирхемами золотыми лежащими.
  - Хорош уже грабительством заниматься, - прошептал почти, Мурзик, богачеством к земле придавленный.
  - Я ведь не слон ездовой, рабочий! И не забывай, там еще дверки есть.
  Оторвали следующую серебряную.
  А там визг поднялся девичий и подушки с тапками градом полетели. Видимо к женам Аждахиным попали, вошли нежданно. Наконец все вещи под руками девиц в газовых одеяниях, коих числом одиннадцать оказалось, закончились, тапки тоже, и голосок тонкий крикнул пронзительно:
  - Не бойтесь девочки, это егет Сабир богадур, он притеснителя нашего на тот свет спровадил, нам свободу дал. Давайте покажем ему какие мы жены приличные, и умелые, как освободителя нашего порадовать сможем.
  - Хм... Протянул Мурзик прикрываясь золотой дверкой.
  - Ты Санек бы поостерегся, а то экзамен на башкырта не сдашь, слова заветного как тирмэ открывать лишишься.
  Тут Сабир богадур челюсть на место вставил, сглотнул судорожно, про ворон вспомнил, паутину, и пыль подземную.
  - Так девоньки. Равняйсь! Смирно!
  Вся стайка бабочек этих небесных застыла в одно мгновение, голосом командирским успокоенная.
  - А скажите-ка есть тут еще люди башкырты какие? Или только вы в пленницах пребываете?
  - Как же конечно есть. Ответствовала та, что постарше, самая неказистая, но умудренная видать сильно.
  - Ведь Аждаха почти все племена пленил окрестные, много их людей в темницах, пребывает. По разным мастерским да шарашкам трудиться.
  - Вот ты и... А как же тебя зовут, красавица?
  - Талэ, мой господин!
  - Вот тебе Ивушка связочка ключиков Аждахиных, сходи, разберись там со всеми пленниками, выпусти всех на волю-вольную.
  - А вы девицы, гурии небесные, накормите нас ЕрррХаммчиком. Да, что ли халат мой вот постирайте, да доспех почистите. А я пока в эту шторку замотаюсь. Сказал он, да сорвал со стены гобелен битвы дэвов восхваляющий и употребил его как патриций цареградский словно в тогу завернувшись.
  Долго ли коротко. Собрались все рода башкыртские, полонянские числом шесть, в зале Аджахином. Вышел тут Сабир богадур на середину и молвил речь парламентскую.
  - Как вы в плен попали, уважаемые не мне судить. Хорошо, что не погибли все бесславно. Выберете себе старейшину, мужа достойного. Пусть решит, как дальше жить и что делать, когда общий сход племенной назначать.
  Образовалось тут движение среди егетов вышел на середину дедушко годами убеленный и молвил слово ответное:
  - Ты Сабир богадур нам уже сейчас в вершители судеб народа башкыртского, годишься. Но решили мы пока подождать, надобно нам угодья наши проверить, коней собрать по степи. А потом мы придем все к вам с Гульбедиян и решим всем собранием уважаемых богадуров, кто с Уролеэ отцом всех башкыртов от схода нашего говорить будет.
  На том и порешили.
   Открыл Мурзик дверь медную, а там вершина кургана и несравненная Гульбедиян вокруг котлов бегает, чумазая вся, опять шурпу варит. А Ямур важный, такой, с большой ложкой как госприемка ходит и пробу снимает. От счастья такого аж причмокивает.
  
  
  О том как Сабир богадур до кумыса добрался и что из этого приключилось.
  
  Вышли они на воздух степной, вздохнули полной грудью, полюбовались далями бескрайними равнинными и получили на орехи.
  Подскочила несравненная, синеокая к Саньку халатик свежий увидав, платочек расписной в его руке заметила. Вот же незадача, он им морду вытирал, жарко все-таки. Так и подумал, что сейчас без халата останется, только клочки полетят. А еще зрение отметило как мелкий Ямур шустро так под седлом пропал, видимо серьезно опасался за шкурку свою драгоценную.
  - Так и что я наблюдаю! Пока честная башкыртка о насущном заботится, они там прохлаждаются. Красивые такие все. Да еще каким-то духом нездешним весь пропитался. Сказала она принюхиваясь. Поди, не только разбоем там занимался, а егет признавайся?
  - Да я чего? - Смущаясь, пятился Саня, от своей неугомонной училки. - Совсем ничего даже и не было. Вот токо девушек сопроводил на волю из застенков, так сказать, сатрапа и душителя всего человечества. Халат вот мне постирали, так он того, грязен был.
  - С девченками значит он общался, пока я тут среди костров с Абзаром дымом дышала! А чего вы там так долго делали, постирать халат это же минутное дело. Признавайся как на душу егет.
  Тут из-за Сабира богадура просунулась голова ЕрррХамма верного его.
  - Так мы там несравненная Гульбадиян все только делом занимались. Ободрали все, что не приколочено крепко, даже вот дверки прихватили, махнул он перед всеми внушительной створкой. - Да и с полоняниками разобраться надо было. Как ни как, все же столько башкыртов освободили.
  - Все, хорош, разговорки разговаривать, пришло время поработать! Давайте помогайте полоняников обихаживать.
  - Да совсем чуть не запамятовала, - хлопнула она по лбу себя грязной ладошкой, оставляя гряные следы на прекрасном лике.
  - А где мои колечки, шубки, хрусталь заморский? О! Мурзика загонял охламон, а сам платочками развлекается, да девиц ублажает!
  - Быстро все за работу!
  Пришлось Мурзику курсировать с добычей до тирмэ и обратно так сказать авиа почтой поработать, а Сабир богадур в это время официантом трудился. Ко всем спасенным подходил со словом ласковым и миской шурпы горячей.
  Несравненная Гульбадиян же по быстрому лазарет смастрячила, перевязками поранятых занялась и ЕрррХамму потом дело нашлось. Тот когтями цепки на части с кандалами как бумагу кромсал.
  Успокоилось все далеко за вечер. Прилетели они к юрте еле живые от усталости. Разбрелись кто на право, кто - на лево, а кто - у дверки калачиком свернулся, но не спалось Сане, бродили у него думы кислые, в головушке буйной, о девушках прекрасных и улыбчатых. Поднялся он с коврика своего и пошел кумыс тибрить, в закромах Гульбедиян, печальку заливать.
  Прокрался в кладовку тайную как тать ночной, только за баклажку взялся, только пальцы вокруг горлышка обвились...
  - И что мы тут делаем, честную девушку грабим, понравилось видимо, разбоем заниматься. Послышался шепот несравненной Гульбадиян из-за спины богадура.
  Саня как стоял, так и подпрыгнул с баклажкой вместе.
  - Да я, только хотел...
  - Что ты хотел мне ведомо! Не гоже башкырту кумыс в одиночку печальку праздновать.
  - А ну-ка пошли ко мне егет.
   С этими словами прекрасная Гульбедиян цапнула Сабира богадура за руку и повела к себе на правую половину. Зашел Саня туда, внутренне немея, и открыл рот от восхищения, а посмотреть было на что.
  Посередине было возвышение под настоящим болдахином из красивой явно уворованной где-то ткани китайской, на возвышении было набросано подушек разных по дивному вышитых и видно было, что хозяйке то же не спалось.
  По бокам стояло множество сундучков расписных с инкрустациями. И все, весь пол и стены утопали в коврах восточных. Терем тирмэ короче.
  Оставила она его по середине, выпустив ладошку и подошла к сундучку взяв что-то с него.
  - Кончилось твое ученичество Сабир богадур башкырт. Многих людей башкыртских ты спас сегодня, большое дело сотворил сын Журавля - торна.
  - Вот смотри егет. Это камса твоя с любовью сплетенная. Берешь ли ты ее, как честь мою девичью непоруганную, а егет? И заглянула она в глаза его, своим взором жарким проникновенным.
  - А вот это кушак твой новый, что я из шкуры убиенной тобой Аджахи изладила, узорами нашими башкыртскими вышила, нитками серебряными и золотыми. Сколько я слез пролила шкурку эту иглами пробивая. Берешь ли ты его, как честь мою девичью непоруганную, а егет? И опять глазами своими жаркими прямо в сердце Санино стрельнула.
  - А это бунчук твой и мой будущий. Ночами его готовила, обшивала, да заговаривала, из самого лучшего шелка Циньзянского, что ты с трона Аджахиного оторвал. Берешь ли ты его егет, как честь мою девичью, а Сабир богадур?
   И утонул Саня в озерах синих ее бездонных.
  Упала камса на ковер, под сундучок резной, зазмеился кушак работы чудной златотканый, накрыл его бунчук сверху, упали одежды, и потерялось время.
  Сплелись они телами, как две вишни что растут на склонах горы всех гор Еремеля, и не расплетались пока ночь не кончилась.
  Даже Мурзик не выдержал, удрал в степь кошек степных искать. А куда седельный слинял ни кто не видел. Говорил потом, что к белемле Кэндегэней Шуфшарэ на стрелку ходил, травки относил и ингредиенты для опытов медицинских. Да только через два дня появился.
  
  О Сабире богадуре и Уролеэ отце всех башкыртов.
  
  А поутру они проснулись, и пошла несравненная Гульбадиян, жена Сабира богадура башкырта настоящего, шурпу варить и котлами греметь. А Саня думу задумал, как так что бы все хорошо и правильно изладить, как у настоящих башкыртов.
  А тут еще жена его несравненная ложечку меда подлила:
  - Ну что муж мой пригорюнился, нос повешал. Держи хвост пистолетом. Пошли, давай к батюшке Уролеэ отцу всех башкыртов, будешь ему калым платить, да в ножки упадешь поклонишься, глядишь и придет к нам благодать земная, и все у нас будет, а у врагов наших пустота образуется. Только будь настоящим бащкыртом не опасайся ни чего. Ну, пожурит старик, молниями пошвыряется, водичкой сбрызнет, так ты сам и виноват во всем. Нечего было на меня такую распрекрасную надежду возлагать.
  - Камсу взял, вот и рули дальше сам, а я девушка слабая, и красивая, должна во всем за мужем моим быть. Пошли, давай ЕрррХама седлать да в путь дорогу отправимся поскорее.
  Вышли они из тирме Мурзика оседлали, подарки калымы приторочили и понеслись к Уролеэ отцу всех башкыртов на разборки, репутацию Сабира богадура в порядок приводить, жаль только седельного Ямура Абзара ни как найти не могли, пропал куда-то.
  Летят они, Санек уже и ЕрррХамма не погоняет, только несравненную свою женушку Гульбадиян покрепче к себе прижимает, прощается, а то кто знает, как оно все там обернется. А вдруг осерчает батюшка Уролеэ отец всех башкыртов. Вдруг такую предьяву выкатит, что ни какого Аджахиного дворца целиком не хватит рассчитаться с процентами. И придется в дальнем омуте до конца дней своих пескаришек гонять, сторожить.
  Подскочили они на бережок, а там уже Уролеэ великан отец всех башкыртов стоит. Столб водяной до неба и весь в вихрях водяных, в пене изумрудной, а голова всполохами молний укрыта как венцом, видимо гневается сильно, силу свою ярит.
  Отпустил Сабир богадур жену свою на землю:
  - Иди, - говорит, - о, несравненная, я за все в ответе, сейчас разговор мужеский будет не до твоих ушек прекрасных.
  Отправил он ее в овражек и с опаской, так Уролеэ отцу всех башкыртов говорит:
  - Здравствуй батюшка Уролеэ! Прости меня будь ласков, напортачил я тут слегонца!
  Тут конечно Уролеэ отец всех башкыртов не ответил ему ни чего начал молниями сразу бить, да плетями водяными хлестать. Попрыгал Санек, пометался по бережку уворачиваясь от батюшки гневливого, вспомнил науку Гульбадиян добрым словом, не напрасно она его гоняла в хвост и гриву.
  Но отходчиво сердце великана грозного, отца родного, молвил слово он свое отеческое:
  - Что Сабир богадур, давно в омуте дальнем сомом за пескарями и раками не положенствовал, могу оформить прямо сейчас. И плетью водяной шелом с Сабира богадура сбил.
  - Что не башкырт, дочку мою скрал как тать, - и опять шаром водяным бросил, да так что халат с Санька смыло.
  - А не нравится моя ласка, вот тебе еще на закусочку, - и опять плетью Саню попотчевал, но у того вдруг камса несравненной Гульбадиян плетеная и изукрашенная в руках оказалась, он и ударил ей по плети водяной. Разбилась плеть, распалась на множество брызг водяных.
  Замер Уролеэ отец всех башкыртов, в изумлении, опала пена изумрудная да вихри бешенные.
  - Так, ну-ка, дай сюда поближе камсу рассмотрю. Протянул Сабир богадур ему плеть свою бесстрашно, понял уже, где собака порылась.
  И произнес Уролеэ отец всех башкыртов грозным голосом:
  - Дочь моя поди-ка сюда, придется отшлепать тебя по отечески, зачем меня не предупредила, что башкырта нашла по себе, в известность не поставила?
  - А я тебя батюшка предупреждала, что егет этот славен и бесстрашен. Вот и нравлюсь я ему очень. Да вспомни, ты сам говорил. Кто Аджаху змея подкурганного пришибет, тому чего-нибудь выделишь от себя.
  - Ладно, пустое это все, вот что, вставайте на колени рядком да наказ мой благословление выслушайте.
  И говорил долго, еще поучая, как семье, роду великому башкыртскому вести себя надо. Как вежество среди всех башкыртов поддерживать. Прямо все задачи стратегические расписал, расслюнявил. И границы определил.
  Сабир богадур все коленки отсидел, но взгляд так и поднять не решился до самого конца речи отеческой, проникновенной.
  Когда закончил он умиляясь. Поднялся Саня и преподнес калым батюшке Уролеэ отцу всех башкыртов:
  - Возьми батюшка за дочь свою распрекрасную, не побрезгуй даром моим в честном бою с Аждахой змеей добытым.
  И загуляли они с несравненной Гульбадиян в хоромах Уролеэ отца всех башкыртов не один день пир горой стоял.
  Получил Сабир богадур от батюшки подарки знатные булаву огненную да сбрую на Мурзика вечную, и несравненная Гульбадиян смогла гардеробчик свой замужней жены поправить, новыми колечками.
  
  
  Сабир богадур и совет племен.
  
  Долго ли коротко, но отправился Сабир богадур с молодой несравненной Гульбадиян домой в тирмэ. Скакали летели на ЕрррХамме коне огненном. Мурзик летит, искры из гривы сыплются, звездочками опадают, у Сани душа на ветру полощется, горит вся. Он одной рукой несравненную придерживает, другой волосы ей оправляет. И родился в душе его новый звук могучий ОМ-М и со звуком ЕЭР сливаться начал, и такое его блаженство затопило, что уже и без кубыза песня полилась одухотворенная. И несравненная иногда к месту свои звуки вставляла, в эту песню великую, о степи бескрайней, солнышке жарком, ветре буйном и любви настоящей башкыртской. Что вижу, то и пою, короче.
  Вот уже долина показалась, а дело было к вечеру, и закат высвечивал красным отдаленные вершины камня.
  - Й-о, - всхлипнул мурзик нарушая, ломая влюбленным разговор песенный жаркий.
  - Эй! Буйнопомешанные вниз бы, что ли глянули, а то кажется мне. Не туда я попал. Совсем не туда. И все песни ваши с пути сбивают, голову мудрую дурманят. Уйду я от вас! К кошкам степным.
  И точно внизу открывалось зарево множества шатров башкыртских походных. А самый большой выделялся своей белизной и размерами, и был он как гора всех гор Еремель.
  - О! Как - же быть? Муж мой любимый. Это же башкырты на курултай пожаловали. А у тебя из всего племени я, красивая такая, да вон ЕрррХамм еще есть, богадурский конь, да Абзар Ямур под седлом ворочается, покашливает. Ни батыров, ни слуг и рода твоего тоже почитай нет, ты один.
  - Ничего. О! Несравненная! Броня крепка и танки наши быстры, прорвемся!
  Остановились они у юрты Гульбадиян, отпустили Мурзика в степь пастись. Пошел Сабир богадур в шатер тот белоснежный, а за ним седельный семенит с сумой походной. А там уже все старейшины всех шести старших родов собрались. Посередине на неком возвышении восседал старец Аргил башкырт глава рода Медведей и был похож на него, большой косматый, меднолиций.
  - Проходи Сабир богадур Журавель, мы уже давно ждем, когда вы от Уролеэ отца всех башкыртов вернетесь, заждались просто.
  - Да и выразить тебе хочу думу нашу общую. Постановили мы с уважаемыми, - кивок в сторону остальных. - Что быть тебе в ответе за все рода наши, только есть одна закавыка.
  - Где род твой ведаешь ли ты, Сабир богадур башкырт?! Вот и решили мы всем советом поспрошать по степи у: медведей, оленей лесных, сурков, лис степных корсаков, росомах, коней степных быстрых.
  - И только мой род принес весть, что родовичи твои в большую беду попали. Захватил их змей двенадцатиглавый безжалостный Сыбарчук и в горы в цепях увел. Они там у него в горных работниках числятся, славу его куют и богачество добывают, чертоги его украшают.
  - Так, что придется тебе, бесстрашный егет Сабир богадур, в путь собираться, не близкий. Поспешать, при этом сильно нужно, пока Сыбарчук окончательно в силу не вошел.
  С этими словами поклонился он слегка и передал камсу о семи хвостов, с золотой рукоятью, из древа карагача степного священного башкыртского,- символ покорности всех башкыртов перед одним достойным и символ власти воинской.
  Принял ее Сабир богадур с поклоном в обе руки взял бережно колено, преклонив, да устами приложился к ней как к знамени полковому, священному для каждого бойца регулярной красной армии.
  - Клянусь, сказал он, - слова, какие положены,- не уронить ее никогда из-за кушака моего. И держать крепко для счастья народа башкырского, на погибель врагам, во славу Уролеэ отца всех башкыртов. И бережно сложил за кушак несравненной Гульбедиан своей расшитым нитями серебряными и золотыми.
  - Токо, вот, еще одна незадача приключилась, - молвил старейшина Агрил.
  - Надоть тебе Сабир багадур в город Сарай-тепе, что лежит на перекрестке всех степных троп, путей караванных, завернуть. Видишь, - нет на курултае нашем Баульчака, главы рода лис степных корсаков хитрых и быстрых. Занедужил он, ужо который год его жаба земная Бака Берей грызет, как только ночь наступает, из болот, город караванный окружают, приползает, приходит она и сопит ему в ухо, на грудь богадурскую наваливается. Не смог он прибыть, побороть в одночасье жабу ту, дочь свою старшую несравненную Баламчу послал. Но не решился ей женщине хоть и настоящей башкыртке, казну твою все башкыртскую доверить.
  Сказал он твердо, не пряча свой взор.
  - Вот и получается, продолжил он нервно сглотнув, что необходимо тебе казну на поход воинский долгий, самому забрать у главы рода лис степных корсаков огненных. А так не полон припас у тебя. Все сказал так старейшина Аргил и сел на место свое почетное во главе всех родов славных башкыртских.
  И вышел из шатра богадур, пошел в путь не близкий готовится, с несравненной Гульбадиян прощаться. А седельного своего отправил припас собирать, да ЕрррХамма обихаживать.
  Но по обычаю башкыртскому все костры обошел. Ко всем со словами добрыми обратился, везде кумыса пиалу опрокинул. Да так что многомудрой пришлось вместо прощания, самого богадура в порядок приводить, отварами отпаивать.
  
  
  Как Сабир богадур в путь дальний отправился.
  
  Рано утром проснулся Сабир богадур, а голова не болит, поцеловал он жену свою спящую лечением его умаянную, и пошел в поход дальний собираться племя свое выручать. Кольчужку свою натер, меч навострил, журавля на щите обновил красками новыми пурпурными, халат от пыли отбил, кушаком подпоясался.
  Взял в руки кубыз хотел его натереть, что бы блестел получше. Да сам не заметил, как звуки полились, башкыртская душа успокоения перед дорогой дальней требовала. Но почувствовал руки он нежные на шее своей, то, несравненная, все-таки не выдержала напевов душещипательных и ложе покинула.
  - Не печалься егет! Скачи род свой выручай славу добывай и доблесть. А здесь все хорошо будет, по-прежнему.
  Присели они на дорожку на ковер расписной, поднесла она ему, по обычаю старинному, пиалушку отвара домашнего бодрящего и согревающего. Дабы помнил он, вкус домашний не забывал в дороге.
  Вышли вместе из тирмэ, рука об руку, бунчук родовой сжимая. А там уже рать построена для отбытия. Каждый род три по три егета молодых дал, для битв грядущих и солидности.
  Проверил он справу воинскую у всех, со всеми словом перекинулся. И речь толкнул, на последок, хотел слова в душе всех башкыртов оставить, добрую славу о себе.
  - Я, говорит, властью и помыслами всех племен башкыртских наделенный, Сабир богадур, клянусь, что родину нашу освобожу от гадов всяких и воинов всех в целости назад приведу, живых и богатых без меры!
  - На том слово мое нерушимо будет!
   На ЕрррХамма вскочил, одним махом, три раза свистнул, по залихватски и помчали они навстречу славе башкыртской.
  Долго ли коротко, утомились кони, устали всадники, но увидели они впереди столбы пыли в степи, услышали звуки сечи, и крики гортанные кыпчатские. Выслал Сабир богадур разведку поперед отряда, в степи оглядеться и узнать, кто там посмел впереди покой степи башкыртской нарушить.
  - Мой господин, - припал к коленям его старший разведчиков Нэсмэт, - там за холмом кыпчаки числом до сотни, купеческий караван цизянов грабят, уже почти всех положили, но и сами потеряли половину. Скоро за грабеж примутся.
  - Надо наказать супостатов, - молвил степенно Сабир богадур, - ибо сами ведаете, кто к нам с сабелькой придет, тому ей и башку отрубим.
  Выскочили они на холм, и перестреляли из луков своих башкыртских, первым залпом половину всех ворогов. Остальные Саню на ЕрррХамме, увидав, разбежались, в ужасе глаза выпучив и обмочившись с непривычки даже. Крича, - "Шайтан!" и еще кой чего, непечатного, добавляя.
  А в караване том добра было видимо - не видимо, людишек цизянских девять человек оказалось живых, и нашелся среди них один ученый, сильно мудрый человек, который просто путешествовал по всем краям великой степи и с народами, населяющими ее знакомился. Даже по башкыртски говорил немного.
  - О! Уважаемый! Благодарим мы тебя за спасение от смертушки лютой. И сказать все хотим. Великий коган Сабир богадур, возьми нас в отряд свой, я всякую науку воинскую знаю, как крепости разрушать, как строить, как из угля огонь небесный извлекать, и много тебе пользы принести смогу, а это люди мои некоторым исскуствам наученные, а не возьмешь, пропадем мы в степи великой, уже почти пропали.
  - Повиноваться только тебе будем. В чем тебе о, великий войн, я Ци Цзянь и люди мои клянемся!
  Не смог отказать Саня путешественникам принял под свою руку всех. Вооружение на них, правда, плохонькое было, но что смогли с кыпчаков пособирали. Заночевали тут же у речки малой.
  Верблюдов с каравана десяток выжило. Плохо. Не знал ни кто среди башкыртов с какой стороны к ним подходить, как взнуздывать, какую такую жвачку давать.
   Подскакал тут к Сане Гулей воин молодой еще безусый, и что-то кольнуло Сабира богадура под правую лопатку, вроде как встречал уже его, но где хоть убей его вспомнить, как не старался не смог.
  - Уважаемый командир мой. Отдай этих животных мне на попечение, разберусь, как их кормить, привечать, да и вас всех научу.
  - Хорошо, быть, по-твоему, Гулей воин, пусть так все и будет отныне.
  И пошел в шатер свой ночь ночевать, думу о несравненной Гульбадиян думать.
  
  О том как шел Сабир богадур к городу Сарай-тепе.
  
  Идет воинство Санино, который день медленно, от жажды страдает, изнывает. Нет в степи воды, редки колодцы и глубоки, пыль на зубах поскрипывает, на халат ровной пеленой ложится, только двугорбым хорошо, шагают степенно с Гулеем воином во главе. Скачет Сабир богадур неспешно на Мурзике своем, да думу нелегкую богадурскую думает, как город Сарай-тепе отыскать, егетам роздых дать, да коней обиходить. Казну получить да припаса разного приобрести. Да иногда с Ямуром беседки беседует, россказни его и небывальщину всякую слушает. Вещает Абзар из под седла голосом утробным.
  - Давно это было, Сабир богадур, не было еще людей на Земле, одни только дэвы обитали, но не было меж ними сладу, ни какого. Можно сказать на смерть бились, а победить ни кто не мог. Видишь, как бились, раньше тут леса бескрайние были и дремучие, а теперь только степь осталась. Южнее же и страшно сказать вообще песок зыбучий остался, вся степь выгорела, когда Сыбарчук проклятый, пролетая, на неё дохнул. Не о том сказка моя, а о белемле Абые, дэве медведе. Он тоже, как все хорохорился, лапами махал на все, что движется и не успел к зиме как следует подготовиться, в спячку, в свой терем расписной залечь. А тут зима трескучая, как всегда не вовремя пришла, стужу лютую принесла. Улегся он на один бок, хвостом нос укрыл, а стоит отметить что у них раньше такие хвосты были, не хвосты, а воротники готовые прямо! Вот улегся на один бок, нет, - неудобно лежать, ребра о лежбище царапают, повернулся на другой, - живот пустой шкворчит, лег на живот с головой запахнулся в одеяло из толстой Царьградской парчи, - все равно не спится ему, в голове мысли бродят, что в леднике у него еще четверть бочонка меда приныкана. Соскочил с топчана своего пошел припас проверить, а там шаром покати все подчищено, видно запамятовал, как все оприходовал. Делать нечего котомку в зубы и пошел на промысел, припас промышлять. Тут ему косой на пригорке попался на глаза, дэв за ним сиганул, бежит, ревет, деревья валит, а косой не дурак, жить хочет, аж зубы чешутся, выбежал на лед озерца малого, извернулся и был таков. Медведя занесло на свежем льду, покатился он, вращаясь, рассвирепел, треснул лапой об лед и полынья случилась. А от туда рыба снулая полезла, Абый обрадовался, наелся и давай ей котомку набивать, полную и набил. Да не заметил отверстия, мышами прогрызенного. У него и выпала половина рыбы пока он ее до дома тащил.
  Вдруг ЕрррХам очнулся от дороги длинной, монотонной:
  - А что достопочтенные егеты не кажется вам, что дорога больно длинна, не пора ли перекус сообразить, почаёвничать чайком Цизянским, да совет держать куда дальше двигаться? Не печалься Ямур дорога у нас неблизкая, чую, еще не одну историю твою услышим.
  - Твоя правда Мурзик. Проговорил Сабир богадур и крикнул зычно. - Привал!
  Поели они лепешек пресных с чайком, взгрустнулось Сабир богадуру о прошлой дороге и несравненной своей, вспомнил он шурпу роскошную, да наваристую, но делать нечего пора совет собирать, на местности незнакомой ориентироваться.
  Позвал он к себе на совет Ци Цзяня мудрого и спросил задумчиво, где тот град степной караванный сыскать, как определить где к нему путь дорога лежит? И ответил степенно Ци Цзянь:
  - Не печалься Сабир богадур дорога эта, как и все в степи, что на закат идут, прямо к болотам окружающим город сей, выведут. Лежит он среди болот, на крутом холме стороной закатной к Уролеэ реке отцу всех башкыртов повернувшись. И защищает он брод единственный удобный позволяющий в страны западные по быстрому пройти, а не то крюк изрядный придется закладывать.
  Играет всполохами ковыльными ветер в степи, кружит сокол в вышине, ищет дичину зазевавшуюся, вьется пыль под копытами коней верных. Далег путь, да длинен день в мареве знойном. А тут опять Ямур со сказками зимними, развлекает, думы мрачные развеивает.
   - На чем это я прошлый раз повествование закончил. А-а! Протянул он. - Как медведушка всей рыбы лишился. Так вот!
  - А в это время по тропе от озерца лесного, Телкир корсак степной огненный пробегал, тот-то все время ищет и собирает где чего плохо лежит, все, что подберет, у него в норе окажется. Бежит, смотрит, - рыба бесхозная на дороге тухнет. Цап-царап ее в охапку и под куст. Собрал ее в кучу, притомился, устал. Малахай свой снял, утерся им и растянулся в довольстве размечтавшись, как зиму на халяву проведет.
   А тут опять гром, деревья трещат, Абый очередную просеку торит, непорядок свой ищет, на пешеходную рыбалку подался. Кинулся Телкир в одну сторону, далеко до кустов не успеет всю рыбу сховать, бросился в другую, а там уже бережок озерца видно.
  Подлетел тут дэв медведь, да как, рявкнет:
  - Возвертай, рычит, - Телкир, рыбу мне назад, это я ее по случаю потерял!
  - Да ты что! Закрутил хвостом Телкир. - Моя это рыбка! Как есть вся моя. Вот смотри весь хвост себе поморозил, а такую пригожую, да хорошую наловил. Промурлыкал Телкир и преданно так в глаза медведушке заглянул.
  - А хочешь Большой брат Абый я тебя прямо сей минуту рыбу рыбачить обучу. И стал вокруг него круги колдовать свои корсаковские.
  - Правда, правда, - больше меня натаскаешь. Вот такенную гору. И заметь я белемле Телкир дэв тебя дуралея безвозмездно, то есть абсолютно даром этому обучу. И еще не забывай, самое главное снасть покажу. Да слово заветное передам. Рыбацкое!
  Закружилась голова у медведя, от таких перспектив, чувствует, что надувают, а в голове у него уже весь ледник до самого нижнего поддона рыбой забит.
  - Эх! Рыкнул он нетерпеливо. - Показывай, давай науку эту, рыболов любитель.
  - Вот смотри медведушко, суешь свой хвост в лунку и повторяешь. Ну, повторяй за мной, живо заклинание рыболовное. И добавил с придыханием, оттопырив коготь на лапе, назидательно. - Волшебное!
  - Хвост, хвост червяками оброс, червяки шевелятся, щуку привлекают, белорыбицу от дна отрывают, белорыбица большая да глупая, за хвостом полезай ко мне в котомку.
  - Вот давай повторяй.
  А сам в это время вокруг дэва принялся, сызнова сновать. Изловчился, дернул его за хвост, да как крикнет:
  - Клюет! Тяни!
  Медведь дернул хвостом с перепугу, носом в сугроб упал и растянулся. А Телкир вокруг бегает и причитает.
  - Ну, кто?! Ну, кто так подсекает! Нежнее надо. Потихоньку. Что ни разу репку из грядки не доставал? Вот непутевый рыболов на мою голову свалился! Давай действие правильное рыболовное повторим.
  Засунул дэв Абый хвост свой в лунку, а дэв Телкир дождался, когда ледок вокруг хвоста схватится, да и убежал, веселиться к себе в хоромы, свежую рыбку трескать.
  Медведь сидел, сидел. Хвост морозил. На закате не выдержал, да и язык уже заплетаться от заклинания начал. Дернул хвост, а он не достается. Подумал, что огроменная белорыбица клюнула, ну, и подсек со всей дури. Так до сих пор и без хвоста гуляет.
  
  Тут послышались крики впереди каравана.
  Уже совсем вечеряло, прилетел посыльный от дозора левой руки с вестью, что видно с холма марево, и было оно, как покрывало, до горизонта.
  - То испарения с болот поднимаются, через них переберемся за день, с провожатыми, и будет город Сарай-тепе. Молвил Ци Цзянь мудрый.
  Скоро уж и под копытами зачавкало, а еще немного и дорога у трясины пропала совсем. Возле небольшого пригорка с шатром, завалившимся и остатками кибиток купеческих.
  - Странно, молвил Ци Цзянь, - раньче тут пост стоял с проводником да егетами из народа лиса степного огненного, что-то знать совсем плохое произошло там в Сарай-тепе.
  Делать нечего встал поход на ночевку в этом негостеприимном месте, полном запахов болотных и насекомых лютых.
  Прилег и Сабир богадур в шатре своем малом, на ЕрррХамчика голову приклонив , о жене молодой скучая. Не можется ему, звуки кубыз не извлекает, да и не спиться, насекомые проклятущие не дают.
  Вдруг закричали дозорные, забеспокоились, зафыркали лошади возле шатров, крики послышались:
  - Держи ее! Хватай плутовку!
  Раскрылись, распахнулись крылья шатра, вскочил Сабир богадур, воспрянул верный ЕрррХам, и Абзар Ямур с ножичком кривым подпрыгнул, прищурился недобро, а в лунном свете показался силуэт степного лиса, как успел заметить Саня в ободранной и потерявшей окраску пегой шубке.
  Бросился он в ноги к Сабиру богадуру и откатился уже стариком плешивым, с остатками непонятной шерсти на ушах, торчком стоящих, да оттопыренных, небольшого роста в длинном рыжем потасканном халате с острым носом и желтыми горящими во тьме глазами.
  -Фу-фу, откуда нанесло воинство это, вроде витязи степные, а на глаз червивые.
  Запричитал, заплакал старичок, слезливым голоском. Зашмыгал длинным носом. А глазки его так и забегали в поиске мелочевки, которую можно подгрести.
  - Налетели, чуть не стоптали, как бы ни был я Телкир бывший билемле рода лисов степных, лежать бы моим косточкам на пороге владений моих. Не смог я утерпеть, на встречу с тобой торопился, хотел о непотребствах, что в роде лиса степного, - корсака огненного творятся, обсказать и волю твою услышать. Отправь своих людей дальше дозором лагерь обходить, а мы побеседуем, здесь и сейчас.
  -Что ж, проходи, билемле Телкир присаживайся возле огня, будем говорить да кумыс потихоньку пригублять. Извиняй щербетов с рахатлукумами не припас, поскольку казна моя пуста почти. Вчерась последний дирхем сквозь дырку упал да на дороге в пыль превратился. Ответствовал Саня глядя настороженно на старца того вороватого, потасканного жизнью.
  Уселись они у огня, протянул Сабир богадур чашу с кумысом билемле Телкиру, да сыру засохшего овечьего с лепешкой черствой подал. Потом сам пригубил, сбросив несколько капель на землю, вспомнив о Тенгри небесном.
  И потянулась неспешная беседа. Только иногда Сабир богадур вскакивал, кричал неистово:
  - Ах, он гад ползучий! Воистину порождение Аджахово, тень Сыбарчука плешивого!
  Как, оказалось из рассказа белемле, был жаден без меры Баульчак глава рода лисов степных корсаков огненных, купцов обирал, обижал, разбойничьи шайки спонсировал. А тут еще нашелся у него шептун магометанин Илдуз из страны Аравийской, стал ему докучать, как всех башкыртов с казной швырануть, кинуть. Веру, поменяв на магометанскую и мечеть белокаменную вместо капища родового воздвигнув. Обещал ему нукеров призвать для такого Аллахаугодного дела. Чтобы всех недовольных в страхе держать. Изгнал Баульчак Терескира шамана рода корсаков, в болота топкие, когда он за веру и Уролеэ отца всех башкыртов восстал. Но пришла однажды к Баульчаку ночью, видимо от туда с болот, Жаба неминучая Бака Берей, порождение трясины гиблой и стала его мучить, так кажную ночь. Видимо, силен шаман был, да и в проклятиях поднаторел в одиночестве болотном.
  - Вот и говорю я тебе, Сабир богадур, надо поступить по справедливости со всех спросить и всем воздать, что положено.
  А поутру, так и не дождавшись ни кого от города, дал команду голосом звонким Сабир богадур через трясину ровно на запад двигаться, за бирельме Телкиром, да разведчиков вперед с вешками отправил дорогу метить.
  
  
  Как Сабир багудур в гости к корсаку лису степному, огненному ходил.
  
  Шли они полдня по болотищу поганому о кочки спотыкаясь то и дело с тропы, в тину проваливаясь, когда по грудь, а некоторые неловкие и по шею ныряли.
  После одной глубокой бочажины в которой почти все побывали. Почувствовал Санек, что непруху можно только песней боевой, да громкой разогнать и грянул во все горло молодецкое:
  - Ночь темна и чавкает трясина,
  Вертолетный высажен десант.
  Нас ведет рыжая скотина,
  Старый белый русский эмигрант!
  - Тихо, тихо! Сабир богадур, не гневи болотных жителей! А то разбудишь Жабу Бака Берей раньше срока и придется нам в этой трясине бой лютый принимать. Зашипел белемле Телкир, замахал руками, затряс в неудовольствие своей жидкой бородешкой.
  - И то верно! Чего это вдруг на меня нашло. Сконфузился егет и задал вопрос белемле Телкиру:
   - А что, уважаемый, белемле, эта дорога так трудна да опасна, а как же тут караваны раньше пробирались?
  - Да была ранее тут гать торная, от края болот и до самого города Сарая-тепе. А как прознал Баульчак про то, что рать такая должна объявиться, то повелел сразу её разобрать, да в топь спустить. Видимо это ему все нечестивец Илдуз нашептал. Опасается видимо, беспокоится за власть свою. Но мы тоже, правда, с пути маленько свернули. Скоро уже ко мне в логовище попадем, отдохнем, шурпу свежую поедим. Да и приготовиться тебе надо к этому Сталинградскому побоищу. Природу Жабы Бака Берей постичь. Да не напрягайся ты так егет, скоро, скоро уже заветный островок с моей норой среди топей покажется. Он так в народе нашем и зовется "Нора на болоте".
  - А вот уже и он!
   - Побегу слугами своими покомандую. Пусть в термах воду согреют. Пискнул Телкир. И шустро запрыгал с кочки на кочку, перекинувшись в свой истинный облик.
  Выбрался отряд на сухой бережок, от мошкары оторвался, и открылось им диво лесное. Стоял на островке с изумрудной травой холм большой, окруженный ильмами серебристыми священными. А в холме том виднелась дверь дубовая круглая, с петлями ажурными и ручкой вычурной. А прикрывал дверь сверху козырёк такой же фигурный. По периметру холма виднелись окна круглые, издаля похожие на иллюминаторы подводного плавсредства. Тут дверь широко распахнулась и на порог выскочил белемле Телкир в халате новом шелковом живописном, расшитым лисами огненными, на голове у него красовался малахай, увенченный подвеской из зуба какого-то животного, а руки его сжимали бурдюк с пиалушкой малой.
  - Добро пожаловать, Сабир богадур, в жилище мое скромное. Произнес белемле Телкир велеречиво. - Вот испей кумыса свежего, ядреного. Да проходи в мою пещерку совет держать будем, как Жабу Бака Берей, да Баульчака к покорности призвать. А люди твои с животинами пусть за Норой моей становищем распологаются, да в термы очередь устанавливают.
  Слез Сабир богадур с Мурзика своего, потрепав его по шее, испил кумыса забористого, сбросив последние капли на землю во славу Тенгри небесного. И вступил в "Нору на болоте", за белемле Телкиром поспешая. Прошли они в парадный зал большой, где уже был накрыт низенький резной столик, вокруг которого расстелены пушистые Хорезмитские ковры с завалами подушек. На стенах колыхались разноцветные газовые занавеси. Улеглись они вокруг стола, Ямур, как обычно, за Сабира богадура с котомкой своей прошмыгнул, с видом секретаря вездесущего, достал из мешка своего книгу в сафьяновом переплете и чернильницу со стилом, приготовился стенографировать сведения важные, для потомков полезные. А тут белемле Телкир хлопнул разок в ладошки, и появились на столе явства всяческие, хлопнул два раза в ладоши и полились ниоткуда напевные звуки курая. Откушали они явств всяких, остались на столе только пиалушки со щербетом и блюда серебряные со сладостями восточными. Рахат-лукум там, пастила, медок в разных видах, пиалушки с чаем Цинзянским. Хлопнул тут, неожиданно белемле Телкир в ладоши три раз подряд. И закружились хороводом вокруг этого подиума прелестницы восточные, все как на подбор красивые и ладные, огненные девы рыжие в тканях прозрачных танцуют, извиваются, смущают Санька своим видом. Тут распахнулись тенёта газовые, это Гулей воин младой в Нору ворвался:
  - Сидите тут! Вскричал он. - На телеса девичьи любуетесь! А там припасов на половину дня осталось! Чем кораблей пустынных потчивать, как обихаживать!
  И показалось на миг Сабиру богадуру башкырту, что это опять он на учебу попал, у доски стоит пригорюневшись, не зная как правельно по башкыртски "- С добрым утром!" молвить.
  - И, правда, чего это мы? Молвил белемле Телкир и хлопнул в ладоши еще раз, громче прежнего. В миг прекратился танец, пропали девицы писанные, оборвалась певучая музыка, перекинулся белемле Телкир в лиса огненного корсака и стал неожиданно по залу мышковать подпрыгивать, да гулко так по полу топать. Ещё вдруг у него свисток в зубах оказался, он свистнул в него громко прямо как паравоз на стрелках, заклубился тут туман ватными клочьями, засновали мыши под ногами в количестве несметном, нисчетном. И появился тут в "Норе на болоте", откуда ни возмись, здоровенная мышь о двух головах, каждая в шляпе соломенной. Видок у этой мыши был еще тот, старорежимный, председательский.
  - О! Вот и белемле Хаким Сыскан Арисах пожаловал, бессменный управделами мышиным народом. Воскликнул белемле Телкир, с удовольствием наглаживая руками серебряный свисток на груди.
  - Что тебе лис степной огненный от меня и народа мышиного так срочно занадобилось? Спросил Арисах устало, плюхаясь всем добротным телом на ковры возле столика. - Вроде бы все сысканэ тебе в этом году службу досрочно отслужили, все закрома во время наполнили? Вопросил он и захрустела одна голова неторопливо орешками разными, а вторая начала медоком лакомится, жмурясь от довольства.
  - А вот скажи белемле Хаким Сыскан Арисах правилино ли, что такой славный богадур Сабир, по степи без припаса почти и догляда спецназовского мышиного, как какой-то несмышленышь шарахается? И заметь голова у него одна, но обо всех думает!
  - Ну, это мы враз поправим! Действительно егет обо всей степи печется теперь. Надо его от дел разведывательно-хозяйственных освободить. Да и просили тут наднясь за него же некоторые. Покосился он одним глазом в сторону Гулея, который у стенки простаивал, в гордой позе, - руки в боки уперев. И свистнул тут отрывисто, неожиданно, да обоими головами, враз.
  И побежал тут под ногами мышиный ковер, в разные стороны, точно броуновское движение, а Арисах руководит, лапами машет, каждой тысячи указывает, посвистывает.
  Приобнял белемле Телкир Саню и лаского так говорит:
  - Здесь до утра работы, а ты иди, давай почивать предводитель. Там тебе в комнатке отдельной постелено, как пойдешь, то налево.
  По утру удивился сильно Сабир богатур припасу собрано вдоволь и даже все по разным мешочкам полотняным отфасавано, и просо, и репа, и даже рис Цизянский есть. Мыши за ночь всякого припасу натащили. На прощанье на полянке островной зеленой белемле Хаким Сыскан Арисах презентовал лично Сане мешочек трюфелей заморских, имбиря, да корня ци, чтоб сила воинская не пропадала. Бочонок крови земляной, что бы у змея Сыбарчука в чертогах не заплутать. Свисток подарил на прощанье, серебро голосый, что бы припасы для благого дела не кончались вообще. А Сабир богадур, обговорил с Арисахом возможность, мышиный спецназ вездесущий в разведке использовать. Короче стукачков завел, благо разведсеть создана давно.
  
  
  Как Сабир богадур с шаманом Терескиром капище в порядок приводил.
  
  Ползет отряд, не спеша, через беспросветное болото пробирается. Кони еле ворочаются. Мошкара, гнус донимает, из болота испарения зловонные клубятся. Крепятся башкырты, на благое дело идут. Ведет их белемле Телкир к капищу родовому башкыртов, рода корсака лиса огненного. Обговорили вчерась всю программу действий, как Жабу неминучую Бака Берей изгнать и с Баульчака ворожбу вражескую снять.
  - А скажи нам белемле Телкир долго нам еще всякую мошкару кормить, кровососов приваживать? Спросил Сабир богадур, подозвав лисовина степного огненного.
  - Вот еще чуток и уже на капище взойдем. Ответствовал тот.
  И, правда вскоре перестали попадаться глубокие бочажины и копыта коней перестали проваливаться в топкую грязь. Показался сухой взгорок и среди мшистых деревьев запламенела вершина Лисьего холма. Деревья расступились, и на тропе показался старец, в лисьей шубе с посохом в руках, лицо его было сурово, редкие рыжие с сединой волосы выбивались из под меховой шапки спутанными лохмами, на кушаке болтались разнообразные мешочки, видимо с шаманскими зельями.
  Остановив ЕрррХамма возле старца, Сабир богадур спрыгнул на землю, поклонился шаману и вымолвил:
  - Здравствуй, мудрый Терескир, шаман народа лиса корсака степного огненного. Поведай нам, что за печаль тебя съедает, и как можем мы тебе в невзгоде этой помочь?
  Ничего не ответил Терескир шаман, только сделал приглашающий жест рукой и пошёл скорбно по тропинке в сторону вершины холма, а за ним лис засеменил в отдалении. Отправил Сабир богадур воинство к поляне, виднеющейся среди деревьев, лагерем становиться, да шурпу готовить, а сам поспешил за шаманом. На капище посмотреть, да убыток оценить.
  На вершине, покрытой на склонах красным мхом, было пусто, каменное изваяние Тенгри небесного было повалено. А от деревянных, остался только пепел. Жертвенный огонь не горел, от жертвенника только кучка камней осталась. При порывах свежего ветерка пепел начинал клубится, маленькие веточки мха трепетали и казалось, что волны слез пробегают к подножью.
  - Вот что натворил проклятый Баульчак, приказал нукерам Илдуза все разрушить. Сказал шаман Терескир, бессильно разведя руки. - Я взывал к Тенгри небесному три дня и три ночи. И в конце третьей, на самой заре, разверзлась топь и породила Жабу Бака Берей, с тех пор она и гложет ночами Баульчака бессовестного, но управы на него нет никакой. Днем он мерзости свои творит, торговых людей притесняет, да Ильдуза слушает.
  Спустился Сабир богадур с холма и обратился к людям своим с речью пламенной, со словами проникновенными, от всего сердца. И сказал он:
  - Давайте, други мои верные, поможем роду лиса степного корсака огненного, восстановим капище родовое и тогда прольется свет Тенгри небесного на наши души. Да и Уролеэ батюшка отец всех башкыртов не оставит нас в суровую годину.
  С этими словами скинул он халат свой и пошел на холм восстанавливать разрушенное и все как один к нему присоединились. Кто как мог. Один ямы копал под идолов новых, другой принялся камень обтесывать, жертвенник новый ладить под руководством Ци Цзяня, часть егетов деревья валила для идолов новых, а часть на вершине прибиралась мусор убирая. Даже Мурзику с Ямуром в седле досталась миссия стволы, подготовленные на вершину затащить и в ямы вставить. К вечерней заре все работы были завершены и уставшие войны покинули священный холм.
  - Да-а. Протянул Саня, смахивая пот с бровей. - Во истину, три солдата из стройбата заменяют экскаватор. А вот ответствуй мне Телкир, как непорядок победить, мы же ещё все великие лики на столбах не запечатлели?
  - Пойдем Сабир богадур будем, камлать и жертву богам приносить, - сказал Телкир, потянув егета за халат в сторону холма. А там и до идолов доберемся, все поправим.
  Темна башкыртская ночь, лишь жертвенный костер полыхает в каменной чаше, мечется всполохами по лицам. Гудит бубен шамана, рычит шаман, вяжет миры своей песней. Мечется лис огненный корсак в отблесках бардовых. Кропит кровью своей живой каждый ствол свежий, миг и проступают на свежем дереве лики богов, наливаются силой взгляды, сжимаются руки их, на символах власти над миром.
  Зашуршало в траве что-то, разверзлась земля, выбрался из норы белемле Мелимхан, застучал тросточкой своей, подходя к костру.
  Повеяло запахом трав пряным, ступила из тьмы на вершину холма белемле Кэндегэней Шуфшарэ с Абзаром Ямуром, и сразу появился на костре котел медный с отваром целебным, дарующим ясность помыслов.
  Шагнул на холм Уролеэ отец всех башкыртов в образе война могучего, несокрушимого, крепко сжимающего меч справедливости в своих натруженных ладонях. Вышагнул за ним к костру из тьмы Ургылып Канатлы Улемесле Ата бесей, конь Санин, друг боевой. А на нём восседала скромно потупясь сама несравненная Гульбадиян.
  - Большое дело вы совершили, - сказал Уролеэ отец всех башкыртов, присаживаясь к огню жертвенному, уложив на колени меч справедливости. - Теперь можно и Жабу Бака Берей прогнать, вернуть мир и покой в славный торговый город Сарай-Тепе. Но что бы её победить и прогнать обратно в топи одной доблести мало. Вот возьми Сабир богадур аркан Акбузата, только им ты сможешь Жабу Бака Берей спеленать, на болота отправить.
  - Спасибо тебе Уролеэ батюшка отец всех башкыртов, за этот очередной мой девайс волшебный, завтра же бой я приму за род лиса огненного корсака степного, так сказал торжественно егет и аркан самого Акбузата на плечо повешал.
  Всю ночь камлал Терескир на Лисьем холме, заснул Саня прямо тут у огня жертвенного, а утром понять не мог, толи была в правду рядом с ним несравненная Гульбадиян его, толи почудилось все ему с устатку. Правда, обнаружил он, что две дыры на его халате оказались заштопаны.
  - Веди нас Телкир, пора Сарай-Тепе освобождать от Жабы жабной и Баульчака вразумить!
  
  
  Как Сабир богудур через топь-трясину шел.
  
  Трудна дорога среди болот. Гнус-мошка донимает, на тело липкое от пота ковром ложится. Жарит солнце сверху, а снизу грязь-вода хлюпает. Поднимается кумар с болота, сладко голову кружит, с пути истинного сбивает. Утомительна дорога через бочажины, несмотря на то что путь разведан и пробирается отряд по вешкам да зарубкам на чахлых деревцах. Падают кони, проваливаясь в затянутые мхом ямы. Не сдается Сабир богадур первый тропу тропит, да еще воинство свое подбадривает.
  - Подтянись! - крикнул он зычно, оглянувшись на богадуров своих.
  Вот впереди показался взгорок небольшой с сосной громадной покореженной злой болотной силой. Вынес Мурзик Сабира богадура на холмик сухой и открылась взору егета трясина погибельная туманом колышашимся затянутая. Спрыгнул он на землю, звякнув доспехом своим и промолвил устало:
  - Все, тут обедать будем. Нет пути дальше - оглянулся он на воинство свое и углядел огонек рыжий с кочки на кочку перелетающий. - Ага, вот и хозяин мест здешних, сейчас наверное летучий кобаль строить будем, а то как топь эту преодолеть без ущерба.
  - О-о! Иди-ка сюда Гулей. Вижу старание твое и заботу о нашем караване. Давай-ка обиходь-те коней. Да ходь чайком нашим духмяным степным всех егетов напоите. Сказал так богадур властно и пошел навстречу белемле Телкиру путь-дорогу выбирать. А сам белемле уже на краю топи на полянке обернулся шаманом мудрым, достал бубен гулкий из-за спины, ударил по нему лапкой заячьей. Одновременно с глухим "Бум", который издал бубен, из горла белемле вырвался чистый слегка дребезжащий шаманский рык:
  -О-ойй-ё! - этот звук повис в воздухе заставив, склонится траву и колыхаться отпрянувшие клочья туманной стены. Белемле сделал три коротких напряженных шага к белесой границе. Каждая поступь сопровождалась звоном бубенчиков, которые были искустно вшиты в его штаны. С каждым его шагом трава выпрямлялась, а отдельные клочья тумана, словно руки пытались дотянуться до ног белемле. И после бесславных попыток обвиться, урвать, дернуть - эти белесые нити скручивались обратно в туман, шипя как рассерженные кошки.
  - Буммм! - чуть звонче ударил бубен.
  - О-ойй-ёёё! - и все повторилось опять.
  - Буумммм! - набатом разнеслось на все болото.
  - О-ййй-Ё! - последний звук слился с голосом бубна. Да так, что сильный могутный и единый звук единым направленным ударом умчался вперед, туман под себя приминая и открылся проход над топью длинным ущельем. Стены ровные, словно из кости Зурагая излаженные, а меж них топь пузырится зловонная обиталище Жабы Бака Берей ее вотчина.
  Вскинул белемле Телкир руки вверх, прыгнул и обернулся опять лисом степным, ударил хвостом огненным по топи, плеснула она в стороны. Открылся тут путь-дорога из красного песка среди туманных стен к Сарай-тепе.
  Очнулся Саня, сидя на попе ровно. Сидит среди примятой травы, глазами хлопает. Сзади его кто-то носом теплым в спину дышет, да обиженно порыкивает. Видимо Мурзик спужался сильно и прикрылся хозяиным от сильного колдунства.
  - Эй, егет! Не рассиживайся, вставай давай, пока дорога тебя ждет. Хватит гуриями в садах небесных любоваться - призывал белемле Телкир, прищелкивая пальцами с черными длинными ногтями у Сани под носом.
  - Вот, держи Сабир богадур три пера тебе от падишаха всех птиц Сумрау торна*. Там впереди не только ровный путь. Трижды придется тебе через зловонную дорогу Жабы Бака Берей переход искать, потому как не ходит она прямо, как ты, а все норовит зигзагом проползти. Вот когда увидишь ты ее путь, брось тогда перо Сумрау торна белое, обратись к нему как к падишаху и соткется тогда тропа невесомая через погибель болотную.
  * торна - журавль (баш.)
   (разрыв 3 главы)
  
  
  
  Степные встречи.
  
  Который день отряд в клубах пыли медленно, из-за двугорбых степных кораблей продвигался к Камню. Только позвякивала сбруя, и иногда доносились покрикивания цизянов. Да еще Сабир богадур затевал то песни строевые, разучивать, то конкурсы всякие. Кто быстрее до вон того куста колючек долетит, кто вон в того воробья стрелой попадет, а вон в того.... То собирал десятников после обеда когда шурпа еще не улеглась в животе башкыртском и пытался обучением тактикой и стратегией с полусонными башкыртами заниматься.
  С Ци Цзяном опять же порой разговорки разговаривал, пытал того на предмет, где чего по быстрому, скомунизмить можно, селитру там, серу, сталь путевую, и вообще о географии разговаривал. Но боялся китаез, опасался ЕрррХаммчика постоянно, а тот этим пользовался.
  То из пасти огненной дымок пустит, то с хвоста шарик огневой бросит, и реакцию подопытного проверяет, в глаза участливо так поглядывает.
  В середине второго дня после привала, увидали они разъезд огузский на вершине кургана и соревнование тут же устроили, всех перещелкали, зайдя с солнечной стороны, и как оказалось за курганом целый отряд конницы степной торкской кого-то к берегу Уролеэ, отца всех башкыртов, прижал.
  Часть огузов стрелами по флангам бьет, а часть уже в мечи кого-то взяла только крики и звон слышно.
  Увидал Сабир богадур непорядок такой, ватажку бандитскую душманскую, и велел богадурам своим безобразие это прекратить, со стороны спины, тыла ударить и всех перебить.
  Выскочило на курган воинство его и двумя залпами из луков настоящих башкыртских всех ворогов с луками положили. И понеслись в сечу со звуком, криком ЕЭР на устах, покрошили всех торков в винегрет. Даже мурзику покусать ни кого не оставили.
  И оказалось, что воинство бравое бандитское полусотню воинов в доспехах латных, всех изукрашенных, тут у Уролеэ отца всех башкыртов догнало и вырубить пыталось, но вовремя Санек подоспел всех душманов повырезал.
  Поднесли тут к Сабиру богадуру начальника воинского отряда, порубленного сильно, видимо на него весь удар и был направлен. Сняли с него шлем бронзовый античный с личиной тетки в змеях.
  - Еть! Хотел Сабир богадур произнести, но постеснялся личика ангельского, девичьего, белого с глазищами зелеными.
  -Так госпожа, не ведаю, как звать величать, честь свою башкыртскую перед кем преклонить?
  - Звать меня амазонка Меона и отряд наш это все последние кто из племени нашего от орды огузов уйти сумел, - прошептала чуть слышно губами одними бледными, раненая.
  -Потому и гнались они за нами, а вы башкырты значит! - прошептала она утвердительно.
  - Сколько моих осталось? - спросила беспокойно на носилках на одну руку поднявшись, оглядываясь, но рухнула тут же обратно, бессильно и глаза свои закрыла.
  - Осталось твоих 34 девицы боевых вместе с тобой, в живых, но половина поранятые, ты плоха, пожалуй больше всех.
  - Вот что скажу тебе я егет. Если мы поклянемся на мечах наших, что станем частью твоего рода, примешь ли ты клятву такую нашу. Будешь ли ты уважать честь нашу и равенство? - вопрошала она с закрытыми глазами, устало.
  - Конечно, быть по сему, пусть построятся все по росту и колени преклонят и поклянутся на мечах своих, что род наш общий теперь и будут его защищать теперь как свой родной.
  Так все и случилось, приросло воинство Санино, на целых тридцать три девицы красавицы в бою сильно злых и умелых, а Меона все-таки к вечеру отошла в мир духов своих амазонских.
   И решил Сабир богадур, что следует на месте битвы задержаться на день другой, предать павших девиц земле, да курган насыпать, да тризну провести по все обрядам башкыртским, дедовским.
  А тут еще одна оказия приключилась, оказалось, что несравненная его женушка Гульбедиян тайком в отряде его обретается. Под видом война молодого, Гулея. Понял Сабир богадур, чем так войн тот молодой ему знакомым показался. Для начала как обычно крику от нее много случилось:
  - Ты что это муж мой милый Сабир богадур девиц привечаешь, вокруг себя собираешь, ни как в поход слинял и решил меня такую хорошую сразу позабыть позабросить.
  - А нет! Вот она я! А тебе сейчас бороду-то повыщиплю. Сказала она сквозь смех егетов.
  Пришлось Сане обнимать ее да уговаривать воинственность сбросить, да на любезность поменять.
  - Займись, - говорит он, - дорогуша ранеными лучше, чем словеса злые выговаривать, войны нам нужны умелые, для похода ратного пригодные и девицы сеи как раз для этого подходящи. Озаботил он ее. И утешил сразу. Так за хлопотами этими день и закончился. Темнота на лагерь походный опустилась.
  
  
  Дела курганные.
  
  А утром пошел снег. Просто с чистого ослепительно синего, куполом родной юрты выгнувшегося неба, полетели крупные хлопья, как листья священного ильма. И казалось все замерло, в прозрачном, холодном воздухе и лишь башкырты молча и сосредоточено, не нарушая тишины торжественной, готовились проводить павших дев-воительниц.
  Сам Сабир богадур обходил всех и вкладывал в ладони золотые монеты, плату за проход в одну сторону. Проверял оружие и панцири что бы все было достойно. Гульбедиян совсем за ночку устала, и раненых перевязать успевала и к таинству павших подготовить сумела.
  Гордые воительницы едва удерживая слезы помогали все кто мог, крепились изо всех сил.
  - Прощайте подруги, - шептали их губы.
  - До встречи сестры, - повторяли глаза.
  Все остальные копали курганную яму шлемами своими, поглядывая на дев исподтишка, и было в их взглядах сожаление и боль сочувствия. И углублялась споро та яма, и росла куча земли степной, матери всего сущего. А снег летел по степи бескрайней, танцевали снежинки свою прощальную вьюгу. К полудню все готово было, и на дне ямы уже уложили и амазонок с оружием, горшок с едой не забыли в ногах поставили, каждой на щеках знак коловрата изобразили красной краской. Солнце-конь с рождения и до самой смерти рядом ходило, настал час, и души светлые, гордые да несломленные, вести по путям верхним дальше.
  . Потом несравненная засыпала всех слоем лепестков алых, маковых цветов, что на поле брани за ночь поднялись, по ее слову тайному.
  Сабир богадур даже разбираться не захотел где взяла, что произнесла и откуда знания такие, понятно что так надо.
  А снег все падал, и застывали снежинки на алом белыми пятнами, закружился хоровод коней вокруг разверзнутой земли. Заплакали души живых, полетели звуки искать, и раздалось в степи бескрайней ЕЭР-ОМ и наполнилось смыслом кружение это, исчезла яма в мареве тумана, кончился снег, стоял курган высокий, но пока еще без круга каменного ограждающего. Загорел на кургане огонь небесный, светом полный не обжигающим. И тут в вышине раздался иной звук как эхо, как отклик на зов башкыртской души и чудо невиданное пролетел над курганом клин журавлиный, а за ним еще один всего двадцать шесть птиц насчитали , и вместо снега закружился птичий пух и растаял, недолетев до земли.
  Собрались войны в круг и пустили чашу по башкыртскому обычаю древнему, и не кончался кумыс в ней пока не село солнце, пока не пошел дождь стеной, смывая последнюю скорбь, с лиц и пепел с камней круговых.
  Затянул тут Сабир богадур песню прощальную, величественную и подхватила ее Гульбедиян голосом чистым, чистотой наполняя, и поменялось пламя стало греть, испаряя влагу.
  Очистились лица, ушла скорбь, пришла радость, что приняли души там за кромкой, и стали говорить все рассказывая истории, о сечах славных, ветрах буйных, пирах знатных.
  И наполнились сердца жаждой перемен и отваги, и стало всем не хватать чего-то. Создали круг, взявшись за плечи, загорелись глаза и открылись лица и пришел танец единства. Вот и стало воинство Санино едино, в одной жаркой схватке сплавлено, одним горем отковано и единым звуком великой степи закалились сердца их, - как меч булатный опасны для врага и надежны для друга
  Падали звезды вокруг, летели искры, а губы пели и ни как не могли сомкнуться потому как звуков на самом деле много, как и душ.
  Кончились песни, кончился кумыс, уснули все там где их застал приход зари, новый день требовал нового уровня и он наступил. Заря пришла, с ветерком, который принес запахи вечной жизни. Все зашевелились, Саня спал, прислонившись к камню, на коленях приткнулась несравненная его, причмокивая во сне и улыбаясь, и заметил он что войны его так же все по парам пристроились, кто у кого на коленях. Так все незаметно прошло единение, слияние и рождение общего. Он понял что все должно получиться и уже фактически свершилось, здесь родился тот род Журавля, который достоин легенды.
  
  О том, как Сабир богадур в род росомахи пришел.
  
  Прошло беспокойных два дня, наполненных учениями общего башкыртского войска, разговорами с Ци, лечением выживших и разруливанием различных ситуаций между богадурами и богадурками, совместные поминки, конечно, объединяют, но во всяких делах есть свои подводные каменюки.
  Вот и тут оказалось, что одна из бойцовых девочек оказалась между тут. Начнем с того, она теперь осталась последняя из девичьих пастырей и это не давало ей той простоты в общение, какая была у обычных башкыртских амазонок, во-вторых, - она сама по себе была не особый подарок, со своей дотошностью во всех делах, и достаточно могучими формами с недюжинной силой, укладывала просто всех штабелями на раз. Так что сказать, что ее не опасались, это значит, ничего не сказать.
  В один из дней Сабир богадур попросил Ци рассказать о географии, мудрец приперся в штабной шатер, весь такой из себя гордый, с пачкой пергаментных рулонов карт под мышкой, и начал вещать серьезным голосом, историю мира о слонах и черепахах. Саня, внутренне, поржал и ретировался к женушке в лазарет, проверить последних двух девиц, которые подошли на перевязку.
  Ци на полном серьезе начал рассказывать то в чем хорошо разбирался и даже о чем имел лишь поверхностное представление, все равно превращал в непогрешимые аксиомы. По его словам весь мир вращался вокруг Поднебесной империи, этакого пупа земли, а на землях которые окружали ее жили злые чудовища пополам с пигмеями, к которым относились все поголовно другие народы.
  Это не ускользнуло от благодарных слушателей, а когда он почувствовал нарастающее недовольство в их рядах, то конечно безапелляционным тоном начал истязать поклонников мудрыми вопросами:
  - Вот ты, э-э, как тебя там прекрасная как кунь лунь, расскажи-ка, - что я только что рассказал о Индийской державе великих недомерков магараджей? - неизвестно почему, но палец этого почтенного почти мандарина уперся в почти в лоб нашей замечательной воительницы.
  - Меня зовут о ученый, - на букве о губы девушки непроизвольно сложились таким же образом шокировав нашего грамотея, - Ирмаска зовут, очень просто, советую выучить, а то могу на учебу в круг пригласить, сказала она продемонстрировав жестами как будет обучать грамотея.
  - А по поводу Магараджей, то каждый народ, населяющий наш мир достоин, - я думаю, и ты егет палку не перегибай, а то в круг вызову и накостыляю. Угомонила его короче, а дальше все сгрудились, рассматривая карты.
  Караван тянулся по степи вдоль Уролеэ отца всех башкыртов, по старому караванному пути и уже скоро показались горы каменные, Камень сам. И над ними вдалеке вился дымок, показывая, что начинаются обитаемые земли, а через полдня к закату на горизонте стала заметна ослепительно белая полоса и через некоторое время стало понятно, что это море юрт.
  - О достопочтенный сижант Сабир богадур, мы приближаемся к Кызыл Терену городу росомах, там очень много меди и весь город построен на ней.
  - Город, кх-м, я только тирмэ вижу, где же стены, валы, башни?
  - О великий сижант, а зачем ему башни, сама хозяйка великая горная Хужа бакыр тау его сторожит, и договор с росомахами блюдет.
  - Но посмотри, о солнцеликий, там что-то не так, да верно нет дымов над печами, вон там, на склоне Красной горы. И что-то людей многовато бегает, и вон караван Хорезмитов удирает. Чего-то там не так.
  - Подтянись! - закричал Саня, - Щиты на спину! Оружие приготовить, но не трогать.
  - Несравненное золотко мое Гульбедиян. Скачи, подтяни хвост отряда, вон Ирмаску возьми с собой, ее и корабли пустыни опасаются!
  В городе царило унылое оживление. Слышался, плачь и негодующие крики. Весь народ стекался к центральной площади. На караван почти не обращали внимания, лишь поглядывали настороженно, но признав башкыртов, утвердительно кивали как бы здороваясь.
  Но некоторые, из башкыртов которые отличались состоятельностью и важностью своей, поглядывали оценивающе на караван и его предводителя и морщились от затрапезного вида. Саня, конечно, смотрелся не очень в старом халате от бирельме Мелихана. Но плевки в свой адрес он разглядел и правильно понял, сзав до боли рукоять хамсы.
  Так что город красного оврага начал открываться с другой изнаночной стороны.
  Да, не было у них при себе ни овец, ни юрт узорчатых, да и запыленные лица друзей богадуров не маслились от жира.
  Тут подскакали к Сане Узян и Бирке из рода Росомахи и молвили почти в голос:
  - Не гневайся о великий Сабир богадур! Но город у нас большой и славный, и люди тут немного по другому на чужаков смотрят, не всех с собой в тирмэ ведут, а только тех, кто им по нраву. И даже не спытают в тирмэ как правильно звуки ЕЭР извлекать и как богам пищу отдать. А смотрят скорее на родовитость и благообразие.
  - Короче милый мой, я тебе переведу сейчас подростковый лепет. В городе этом уже не росомахи живут, а хомячки джунгарские, все за щеки себе прячут, ряшки набивают, и дух свой башкыртский потеряли и на звуки народа нашего ЕЭР-ОМ ничего их душонки мелкие не рождают. Сказала свое веское слово несравненная Гульбедиян, и хлестнув коня умчалась дальше верблюдов пасти, чтоб с пути не сбились.
  А тут еще и Ирмаска добавила свое веское слово:
  - Что девочки может ну его голодранцев, вона какие славные толстенькие купчишки. Медь головы вскружила, богатство глаза застлало - не видят, как их сородичи голодают и мерзнут...
  - Да башкырты ли они? Разве может человек смотреть на беду ближнего своего, и не помочь?
  На площади был весь город, у тотемного столба под грохот бубна и бесконечное извлечение звука ЕЭР хороводил благообразный дедок, шаман, в красивом расшитом звездами малахае, то задирая голову к небу, то вопрошая чего-то у толпы, то обращая магическую кость в сторону горы.
  - О люди славного медного города! Посмотрите, кто к нам пожаловал без спросу и не по чину. Грязные нищие оборванцы, которые несут семя раздора в наш род, и черную язву!
  Толпа загудела как стая растревоженных ос и повернулась к каравану.
  Но тут свое веское огненное слово сказал ЕрррХамчик плюнув струйкой огня, отчерчивая полукруг, в сторону болезного дедушки. Это оказало на толпу такое нужное сейчас действие, она угрожающе остановилась, не смея приблизиться дальше нарисованной мурзиком границы.
  У центрального шатра стояла цепь могучих богадуров, и безучастно смотрела на действо, изредка переминаясь с ноги на ногу, позвякивая боевыми причиндалами.
  Караван остановился на границе площади и Саня приказал спешится, и ждать его с несравненной пока они не вернуться от старшего рода коно.
  
  
  Как Сабир богадур с бирельме Кесле повстречал и что с того получилось.
  
  Подошли они к башкыртским богадурам, что цепью стояли, сквозь толпу притихшую, шаман всхлипнул внезапно, забился у столба родового, вперив взгляд свой, иномиренный в Сабира богадура и завыл ОМ-ЕЭР.
  - О! Великая Хужа бакыр тау вот она жертва тебе великая пришла, сегодня ты получишь то, что задолжали мы и даже с лихвой.
  Толпа заволновалась и стала напирать, но тут послышался рев могучий, раздался визг детей и крик женский, треск материи и шум погрома. На площадь выскочила сама великая бирельме росомаха коно Кесле, остановилась, поводя разъяренными глазами по толпе, подняла коготь, уткнув его бесноватому в лоб.
  - Ты богами ранятый мне с утра надоел, своими причитаниями, а сейчас навсегда надоел. Ишь, чего удумал безумный, сижанта Сабира богадура и несравненную его женушку со свету спровадить, свой позор прикрыть.
  Тут распахнулись полы шатра и на площадь выкатился колобок, морда красная, халат богатый нездешний.
  - Вот и ты Алтын бий, приполз почтение мне оказать. А главу родов поприветствовать запамятовал. Продолжила бирельме поучать, непутевых.
  - А вот теперь слушайте все и внимайте. С Хужа бакыр тау кто договор заключал о том, что все добытое пойдет впрок народу башкыртсому, кто клялся в том, у столба зароки давал, что все до последнего кусочка из гор делиться будет по справедливости.
  - А сами, ты Алтын бий куда последнюю партию меди дел всю? - колобок занервничал, пополз к палатке.
  - А ну! Стоять! - Крикнула бирельме, подхватывая за шиворот халата когтем черным, годами наполированным Алтын бия.
  - Так куда? А я скажу! На халат поменял вот этот. Мало, что жаден больно, еще и душу башкыртскую продать норовишь, халат то Хорезмитов, душу твою не согреет, очерствит только еще больше.
  Народ рода Коно занервничал и начал роптать, к центру все яростнее напирая.
  - Успокоились все бы уже. - Продолжила бирельме Кесле, - надо подумать вот сейчас совет соберем, а вы все, расходитесь давайте, нечего воздух тревожить и дэвов вызывать.
  Набилось в шатер народу много, но все молчат с почтением и страхом на бирельме косятся, а она пользуется вниманием, на ковре богатом ворочается, то один коготь высунет, то глазом кровавым блеснет.
  - Так косяки ваши, Вам разгребать невместно. Есть здесь более достойный сижант всех родов башкыртсих Сабир богадур. Пусть он идет и с хозяйкой Хужа бакыр тау сам разговор ведет, чтобы жилы в шахты вернула. Но как он договориться так тому и быть. А я тут посмотрю с кого еще жирок лишний выпустить, душу на место истинную башкыртскую вернуть.
  Сказала так и пропала, растворилась в душном воздухе шатра родового, только треск раздался, это халат на заднице Алтын бия треснул от чего-то.
  Тут все очнулись от шока и загалдели разом, но вышел на середину отец рода фекер эайше Бикер и молвил:
  - Напортачил сынок конечно не без этого, но и мы все не правы. Правильно бирельме сказала, рассудила. А потому поклонимся все егету славному, пусть будет нашим порученцем перед Хужа бакыр тау и договор с ней начнет, а если получиться все то будет у нас праздник, покажем мы, что незря самый лучший и могучий род.
  - А ты сынок иди срам свой прикрой, - добавил мудрый Бикер и посохом по спине Алтын бию прошелся.
  - А сейчас гостеприимство наше Сабиру богадуру проявим, покажем, пусть весь его отряд на нашем обеспечении побудет, пока он хозяйку ищет.
  
  О том, как Сабир богадур в горы ушел.
  
  Долго ли коротко, прошел день, погасли костры у тирмэ рода Коно, только один родовой на площади перед столбом тотемным остался, шаманом оберегаемый.
  А Сабир богадур в шатре своем походном в путь собирался, наставления своей несравненной слушал, да на ус прикручивал.
  А она его поучала:
  - Придешь в чертоги Хужа бакыр тау, предстанешь перед ней, покажи ей ладони потяни, что с добром пришел, но в глаза ее бесовские не смотри, не смей, а то навечно там останешься, будешь ее ящерок пасти охранять. Вот платок тебе мой слезами моими напитанный, забудешься, сожми его в кулаке и сразу наваждение рассеется, чары хозяйкины порушатся.
  Так она его долго воспитывала, суму походную собирала да жертву вызова готовила.
  Встала луна над родовым столбом рода Коно, открылся проход в чертоги тайные, шахты запретные, и вошел в них Сабир богадур за лучом лунным последовал. Долго шел, притомился, запинаясь во тьме подземелий ощущая пустоту и горную тяжесть, сетуя, что ПНВ нет дома оставил, чтобы оглядеться по приличнее. Дошел до конца, в стену ровную уперся, а под стеной приступка со следами приношений. Раскрыл он суму свою достал лепешку еша хлебную дородную, пиалушку кумыса свежего налил и светильник запалил. Вопросил у темноты и тишины:
  - Пошли знак Хужа бакыр тау, что могу я поговорить с тобой, открой ход яви милость свою к народу башкыртскому, к справедливости твоей взываю, и прошу выслушать меня.
  Тут послышались смешки звонкие и шепотки девичьи побежали лапки множественные, зашуршали коготки по каменьям. Увидел Саня, как ящерка зеленая с короной на голове по рукаву вскарабкалась, халата башкыртского не убоялась. Молвила она голоском тонким красивым:
  - Пойдем егет, давно тебя хозяйка дожидается, покои твои готовы, вода в баньке нагрета, и веник березовый замочен.
  Исчезло подношение с приступки каменной, открылся ход дальше вглубь горы, а лунный луч здесь остался, за границей яви.
  Прошел богадур в чертоги красоты необыкновенной, все в россыпях каменьев самоцветных, в расцветках пород к делу многому пригодных. Провела его ящерка в баньку горную, душ с дороги принять, парком окатиться. Потом попотчевали его разносолами разными, открылась дверь в покои Санины и зашла хозяйка сама, лицом бела, в одеждах царских, сапожках медных узорчатых. Сабир богадур глаз понурил, в лицо не смотрит, опасается, колдовства женского, обаяния хозяйского.
  - Ну, зачем пришел Санек богадур, - вопрошает она весело, игриво даже, голосом томным грудным.
  - Может тебе каменьев отсыпать в сумочку или дар дать, какой мастеровой, что бы ты трудился на пользу мою. Или черевички подарить для женушки твоей многоумной, шпионки хитрой . Ответствуй егет зачем меня потревожил делами вашими земными.
  - Да собственно знаю я все и подстроила специально, на тебя посмотреть, послушать, как меня обаять будешь. Посмотри в глаза мои ясные медно-голубые, и поймешь сразу, спешить некуда, будешь грусть печаль мою разгонять песнями правильными башкыртскими. Спинку в баньке тереть, да науки горные постигать, с ящерками, на перегонки, по тропам подземным, тайным носиться.
  - Да нет, уважаемая, Хужа бакыр тау, не гоже мне сейчас об этом думать. Шел я в горы полоза Сыбарчука примучить да людей своего племени Журавля освободить из полона змеиного.
  - Ни чего страшного, егет, отдохнешь у меня немного. Посмотри же, в глаза мои скорей! Хочу я заглянуть в твои, посмотреть, кто такой кровиночке несравненной Гульбедиян так в душу запал.
  - Увидать где она такого славного башкырта сыскала, может и для меня там найдется чего? А егет смотри в глаза мои ясные!
  - Нет! Не буду я смотреть, моя несравненная не велела, поведала мне, что плохое может случиться, нехорошее. Сказал Сабир богадур, рассматривая расписные стены палат каменных.
  - Да, впрочем, вижу, что силен и стоек ты, и верен выбор свояченицы моей. Пусть так все будет. На, вот, возьми сундучок с подарком, не смогла я на свадьбе вашей погулять не до того мне было с Сыбарчуком тяжко тягаться стало силу набрал и мощь он. С этими словами протянула она богадуру шкатулку резную каменьями изукрашенную. Взял Саня ее осторожно и в суму свою положил бережно.
  - А, скажи-ка егет, для чего ты ко мне пришел, потревожил духом воинским своим мужеским? Что такое тебя на путь подземный подвигло? Сказала она на лавку каменную малахитовую присев.
  - Да вот не смог мимо беды рода Коно проехать, прислушался и пришел с тобой о том поговорить. Как быть дальше народу моему башкыртскому? Как будем с тобой договариваться?
  - О! Прекрасная хозяюшка, дай совет мне?! С этими словами Сабир богадур преклонил колено и склонил голову свою ответа ожидаючи.
  - Так мы уже договорились, не заметил что ли егет? Раз ты здесь не печалься, верну я жилы в горы башкыртские, но пользоваться они ими будут только через тебя Санек.
  - А службу ты мне верную отслужишь если змея того Сыбарчука победишь, но сердце его мне отдай, сердце его горам моим принадлежит. Так и будет в том твоя служба, а в знак договора нашего надень кольцо сие малахитовой зелени, покажешь всем, что договор заключен и ты хозяин распорядитель воли моей.
  Со словами этими высокими кольцо ему отдала, но руку задержала, поднял взор Сабир богадур, так как сердце его тоской полыхнуло, видимо настроение Хужа бакыр тау ему передалось. Почувствоал он как ноги его медью наполняются, а сердце радостью неземной, но рука уже невольно за звездочку путеводную ухватилась, платочек со слезами несравненной Гульбедиян сцапала.
  И пропали чары все, оказался он на площади родовой у огня вечного, руки к огню протянул, а на пальце колечко матово поблескивает зелеными всполохами.
  Заворочался шаман, голову поднял, глаза Сабира богатура увидал, а один глаз у него с тех пор зеленым сделался, и звук ЕЭР полился. Саня же халат запахнул и вторить ему начал, да еще и кумыса хлебнул, что бы душа вся в звук ушла. Так и встретили они зарю вдвоем, в искусстве душевном соревнуясь, но слаб шаман оказался после пятнадцатой пиалушки устал. А Саня в свой шатер пошел к женушке под крылышко спасаться.
  
  
  Пробуждение Сабира богадура.
  
  Подняла Саню боль головная мучительная, видимо грибочки разные в шаманском кумысе обретались, не даром цвет его, красноватый, ему подозрительным показался. Так и лежал он пока в нос его не ударил терпкий аромат травок степных, лечебных. Открыл он один глаз опухший, с трудом и королевну увидал, да такую что второй тут же открылся и звук ОЕМ из горла не произвольно полился.
  -Что ты распелся с утра не к добру это, ох не к добру, да и головку твою больную лечить надо! За передачку конечно спасибо тебе мое, попозже выражу, а вот за танцы под луной с Хоромутом шаманом росомахиным ты еще поплатишься! За передачку конечно спасибо тебе мое, попозже выражу, а вот за танцы под луной с Хоромутом шаманом здешним ты еще поплатишься, будешь два дня на коврике спать своем.
   От такого обилия слов разных мозг Санин не выдержал опять отключился, но прошло пол часа и он уже сидел у очага чистый и умытый, потягивая божественный напиток из пиалушки. А вокруг порхала радостная несравненная, то одним бочком повернется, то другой покажет. В сундучке и платьишко оказалось из шелков цизянских. Но неспокойно было на душе богадура, косился он одним глазом на половичек проклятый, что в уголке прикорнул. А Гульбедиян все доставала из, казалось бы, безразмерного сундучка украшения, хорош подарочек Хужа бакыр тау оказался достойный.
  Вот, несравненная, мешочек достала и Сане молвила:
  - Скачи-ко, ты богадур, добудь мне сороку балаболку, надо обряд провести послание Хозяйки прочесть.
  - А Гулечка ответствуй, откуда ты Хозяйку знаешь, больно тепло она о тебе отзывалась, да нахваливала? - спросил Саня, собираясь в дорогу.
  - А все приличные девушки в нашей тусовке состоят, ну и конечно мы так чуть-чуть друг дружке родственницами приходимся дальними и далекими. Так что милый мой не все так просто как это кажется. И давай-ка побыстрее журналиста хвостатого привези мне, письмо ответа требует.
  Нечего делать, как не хотелось Сане на свет белый из уютного гнездышка выползать, вышел он из шатра позвал мурзика, кликнул с собой воинов росомахиных бывших из дружины своей Узяна и Бирке, что бы жители озабоченные, агрессию свою поумерили.
  И отправились они на склоны камня хребта, искать птицу вещую, такую нужную для своей ненаглядной, для опытов словесных.
  Выехали они из города и помчались на запад до отрогов лесом покрытых, долго ли коротко нашли они вяз сухой с ветвями могучими до неба и видят, скачет по нему птица черно белая и стрекочет во весь голос, а на шее ее на гайтане медальончик золотом поблескивает.
  Тут Сабир богадур ЕрррХамму на ушко шепнул чего-то, а он дохнул дымом пахучим сернистым, птица на землю брякнулась, даже трель свою не закончила. Сабир богадур ее схватил, в халат свой бережно замотал, что бы, не улетела, случаем, не испортила всю охоту ему.
  Занес он в шатер свой халат с птицей вещей, чувствует, колготится кто-то под полами узлом завязанными, на волю вырывается.
  А Гуль его уже торопит:
  - Пригласил, балаболку, давай скорее, где же она?
  - Х-м?! Пригласишь ее, как же, только в жаренном виде, да и то еще попасть из лука в вертихвостку надо.
  - Дак, ты, как же ее? Примучал, что ли изверг? - воскликнула, несравненная, кулачки в бока свои крутые уперев.
  - Да жива, жива твоя журналистка, вон как свободы хочет, уже скоро все полы расцарапает.
  С этими словами вытряхнул Саня хвостатку из заточения халатного прямо на коврик свой, вдруг и его растерзает птица сия.
  Но не ожидал он совсем реакции такой от птички обыкновенной, а она подпрыгнула чихнув, и клювом ему как раз между глаз стукнула, не сильно конечно, но неприятно. Особенно если учесть что при женушке его кто-то первый раз так обидеть придумал.
  А сорока подлетела к несравненной Гульбедиян, уселась ей на руку заботливо подставленную, и давай ей историю жалостливым голоском напевать, да еще словами человеческими мудреными.
  Сабир богадур так на коврик свой и уселся, ноги сами его по башкыртски сплелись, а звуков в душе ни каких не просматривалось, да и халат на полу валялся.
  - Вот сама посуди достойнейшая из достойных дев башкыртских, чего твой муженек начудил, как в полон меня, рупор и можно сказать прожектор, всего нашего камня, взял. Да еще и в халат свой, потом воинским пропахший, с головой засунул. Не предложил ни чего из платы за информацию, нужную и полезную. Обманом, стало быть, бесплатно схитил.
  Тут она еще раз пять чихнула и ошарашенным взглядом черных своих бусинок сбоку так на богадура глянула. Что Сабир богадур аж, закашлялся, от неожиданности, возразить ей готовясь.
  - Сижу я на вязе своем лобном, - продолжила меж тем птица вещая, - только всем полит информацию провела о том, как бирельме Кесле вчера народ Росомахи поучала, только собралась уже о подвигах великих муженька твоего всем поведать, а он тут как тут. Думаю хорошо как сейчас все, всё из первых уст узнают. А он на меня ты представляешь! Кошку свою драную, с дымом серным напустил, отравил, вчистую, всю прессу.
  И голову так набок вопросительно сделала, ответа от несравненной на тираду обличительную ожидая.
  - Моя вина, наверное, многомудрая бирельме Сюрокан, не ведала, что мой егет так с тобой по нехорошему поступит, но обещаю, накажу я его по свойски не сильно приятно. Сказала несравненная, и ножкой притопнула, на Сабира богадура на коврике сидящего, так не совсем ласково посмотрела, но глаза ее улыбались.
  - А теперь давай помоги мне, нужно: во-первых, послание хозяйки Хужа бакыр тау, сложить, а во-вторых донести ответ ей, а так же тем все это рассказать кто причастен.
  Бросила она камешки из мешочка расписного кожаного на ковер, сорока слетела, походили присматриваясь так или этак, как будь-то колечко увидав, непростое. Потом остановилась, собралась вся как взлететь собирается. Крылом своим правым над камешками провела, и сложились они в письмена рунические священные.
  - Так, -- протянула Гуль, - все понятно. Лети, давай к хозяйке скажи, что согласная я посидеть и линию партии обсудить, когда Сыбарчука змея подлого безглазого изведем. Ну конечно чертоги ее тамошние будут так, как у нас там не кола ни двора светского еще не заведено.
  - Да и поручение к тебе еще второе будет, облетишь всех товарок, родственниц и на то действо как Хужа бакыр тау скажет, соберешь, а за труды твои тайные сама приз себе выбирай. Берельме Сюрокан с руки у несравненной вспорхнула над словами каменными замерла, от взмаха левого ее крыла они все в пыль рассыпались, как не было ни чего.
  Потом из сундучка самый большой и богатый перстень выдернула, а Саня сглотнул невольно, себе его присматривал, и через верх из шатра вылетела.
  
  
  О том, как дальше в клане Росомах все повернулось.
  
  Сидел Саня на коврике, смотрел восторженными глазами на несравненную Гульбедиян свою, и читалось в них безмерное восхищение, умноженное на любовь, понял он, что как ему повезло повстречать в степи бескрайней лебедя белого того. Взял он гамбал в руки и стал душу свою радостью наполнять звуками разными башкыртскими правильными.
  Но тронула тут ручка белая жены его:
  - Пойдем супруг мой, накормлю обедом, завтраком тебя, пока не упал ты от истощения любви безмерной.
  Посидели они рядком откушали явств различных.
  Тут послышался снаружи шум бубна и голос толпы большой. Слышались крики снаружи и песнопения шаманские. Не иначе это Хоромут баламутский, опять чего придумал всех жителей прособирать да к Саниному шатру привести разговорки разговаривать.
  Встал Сабир богадур с ковра пышного вздохнул сыто, умылся не спеша, чмокнул в щечку несравненную свою, а она на нем пояс воинский поправила, пылинку с халата убрала.
  И вышел из шатра к башкыртам ответ по правилам родовым держать, как сходил к Хужа бакыр тау и что порешал с ней, о чем договорился.
  Встал он у столба родового лицом к башкыртам рода Коно росомах, взялся за столб одной рукой, а вторую вверх поднял, перстень малахитовый башкыртам являя, самой хозяйкой ему врученный и сказал он, властно придав голосу своему правильные интонации:
  - Люди рода Коно обращаюсь к вам от имени и по поручению хозяйки Хужа бакыр тау, и вы видите знак ее, который она мне передала, как и слова которые я произнесу сейчас, все из ее уст мной услышаны.
  - Слушайте меня!
  - Смотрите на перстень!
  - Знайте что не оставила она в кручине весь народ башкыртский, велела сказать, вам все будет как было, но поскольку вы сами прогневали ее стяжательством честь свою запятнали, отныне и навеки все решения о судьбе народа Коно буду принимать я!
  - Сижант Сабир богадур из рода Журавля!
  Помолчал он, немного, обведя взглядом башкыртов притихших, задержался взгляд его на шамане, который стоял с повязанной, по-видимому, до сих пор болящей головой и продолжил:
  - И в том, что я буду принимать решения, согласно, родовых обычаев, приношу клятву у столба родового рода Коно, нерушимую!
  Тут послышались крики и возгласы и из-за спин показались башкырты, которые в горе жилы копали и медную руду на верх поднимали. Они несли полные ладони руды и кричали о том, что все как есть, вернула хозяйка Хужа бакыр тау жилы в штольни и можно работать начинать опять.
  Радостью наполнились лица башкыртов рода Коно, вышел вперед, мудрый, фекер эайше Бикер и сказал:
  - Что ж. Пусть так все и будет! Преклоняем мы головы свои перед справедливости хозяйки Хужа бакыр тау и приносим клятву нерушимости нашего слова повиновения у столба родового и пусть все видят, что мы это делаем с радостью и уважением к тебе сижант Сабир богадур глава всех родов башкыртских.
  - А по сему, хочу объявить во все услышанье! Сегодня, сейчас начнем мы праздник великий сабантуй, дабы показать нашим тотемам родовым, что мы уважаем их справедливость.
  Сказал он и хлопнул трижды в ладоши. И пошла кутерьма по городу медному Кызыл Терену. Заблеяли овцы стадами, закудахтали куры, заржали кони, стали двери тирмэ хлопать, зазвенело оружие, и котлы бронзовые,- все башкырты готовились, собирались.
  Помчались мальчишки на конях за город размечать место проведения состязаний различных и торговцы закопошились, вытаскивая снедь различную, наполняя бурдюки свежим кумысом и медом диких пчел башкыртских.
  Со стороны гор по караванной тропе надвигалось пыльное облако.
  - Коно пожаловала, - проговорил мудрый Бикер, теперь точно будет все как нужно, сам увидишь! И хлопнул Саню по спине своей узловатой рукой.
  На площадь вылетела росомаха в праздничном убранстве. В шерсть ее были искусно вплетены бусинки, бисеринки, разноцветные ленточки, ближе к голове их становилось все больше и больше, а особенно сильно были изукрашены брови которые разноцветными дугами бисера и жемчуга крепились дальше на голове.
  Закрутившись волчком в разноцветном сиянии, от которого отлетали такие же разноцветные искорки, сияние отвлекало, отводило взгляды от таинства перехода. Миг и на площади стоит грозная маленькая девочка в кроваво алом наряде прокурора. Но так, же украшенном, многочисленными украшульками.
  - Еть! Не выдержало сердце Сабира богадура.
  - Ой! Мать моя вечная воительница! Прошептала стоящая рядом с ним для солидности Ирмаска.
  - Я кажется вовремя, - улыбнулась девчонка. Такой великий праздник и без меня. Непорядок! А богадуры? Давайте все по порядку. Воинов отберем для состязаний, - продолжила она загибая свои маленькие пальчики, - приготовим все к празднику, приз назначим, за коий сражаться будут.
  - Давайте, подходите все богадуры я посмотрю, отберу.
  У тотемного столба волновались богадуры, а девчонка шла, не смущаясь, и тыкала своим коготком с лаковым черным маникюром:
  - Ты! И ты! А и вот этот хорош варнак богадур. О! И этот тоже.
  Проскочила мимо Сани с Ирмаской, почти бегом, но воительница не утерпела такого пренебрежения к персоне своей и язвительно бросила во след:
  - Ну, ничего такие мальчики, красивые! Я бы то же мимо не прошла.
  Коно резко обернулась, а Сабир богадур Ирмаске незаметно так пальцем в бок заехал, что бы не выпендривалась перед честным собранием.
  - Так, а это кто такой там могучий, будет выбор мой, хаять! Славить! А! Так это поправимо. Сабир богадур кого ты там от своих башкыртов рода твоего выделишь. Вот у тебя первый и единственный кандидат нарисовался. Так что уваж сродственницу, отпусти эту деву, пусть силушку свою потешит, а то языком чесать больно любит.
  Сидели вечером в шатре ставки Сани, сам Саня шурпу откушивал, а с Ирмаской Гульбедиян несравненная в это время работала, поучала, как вежество в боях состязательных блюсти.
  Что одеть, как держаться, подать себя как и род Журавля не посрамить. Перед собранием башкытским.
  Тут полы стремительно распахнулись. Это Коно залетела, стремительная, как всегда, а за спиной у нее короб болтается из коры кедровой резной, образами лестными изукрашенный.
  - Вот не смогла я на свадьбе твоей родная Гуль побывать, но подарочек мой примите, на память долгую и что бы род ваш не зачах, приумножился.
  И ставит короб на ковер пушистый. А сама к Гульбедиян на шею бросается.
  Подошел Саня к коробу, крышку приподнял и опять звук вырвался восклицательный невольный:
  - Еть! Присвистнул он, заглядывая внутрь, а там было чему подивиться. Сам короб был разделен на перегородки из легких кедровых досочек, внутри которых находились отделения с булочками, лепешками, сыром, и даже небольшой горшочек с медом наличествовал, что бы было с чем те лепешки употребить.
  Взял Сабир богадур одну надкусил, другую проглотил, а третью у него Гуль стибрила. Сама проглотила поспешно. Тут девочка крышку закрыла и предложила опять открыть, проверить изменения внутри туеска самобраного.
  - Спасибо! Дорогая родственница. Такая обновка нам очень в путь дороге дальней, нашей пригодиться. - Сказали Сабир богадур и несравненная женушка его, кланяясь до земли, внутри короба все лепешки на месте оказались.
  
  Сабантуй.
  
  И настало утро, и покинули все башкырты город росомах Кызыл Терен, и плескались флаги на кончиках копий, и застыли широкие улыбки на лицах смуглых, башкыртских, все они были на великом сабантуе. В воздухе носились запахи шурпы от дымящихся котлов, слышались выкрики, но многоголосый шум на поле перекрывали грохотом барабаны. Под сенью огромного праздничного шатра расположилась вся родовая верхушка.
  Саню усадили как почетного гостя посередине на груде подушек, чуть за ним, по правую руку его, важно восседала несравненная Гульбедиян. В таком умопомрачительном наряде из цизянских шелков, но с родовыми знаками золотом вышитого журавля. Где только добыла такой. Даже Сабир богадур все на нее косился, иногда оборачивался, проверяя как бы, не улетела женушка его разлюбезная ли? Не вспорхнула белым лебедем? Но успокоенный видом и осанкой ее горделивой, кажется, даже сам подбоченивался, и выше становился. Тут вроде еще!
  Рядом с ней присела прокурор девица Коно, живая как огонь, в своем огненном наряде, но казалась вся застывшая от нетерпения как перед броском, все в ручках своих платочек шелковый, алый теребила.
  Наконец послышались звуки труб небесных, замолчали башкырты, стало тихо на поле так, что жужжание шмеля который на ромашку у шатра опустился все услышали, но раздался тут топот коней гулкий, это шеренги богадуров башкыртских за славой на сабантуй прибывали, удачу искать в деле молодецком состязательном. Замерли шеренги у черты незримой, встала Коно, подняла руку с платочком алым, напряглась вся в порыве, упала рука с платком.
  И началось, рванули все разом, девять кругов по флагам полететь надо, с коня не упасть, да не загнать его ненароком. Крики, ржание, гиканье лавы воинской, клубок разноцветный улетел на первый круг. Тут и первые пострадавшие объявились, те что в свалке первых минут удержаться в седле не смогли.
  - Что богадуры, - ляпнула, Коно, презрительно, - не по вам видать, седло скроено. Или не теми руками халат ваш родовой вышит.
  После пятого круга понятно стало, что впереди Ирмаска летит на вороном коняге своем. Где только такого рослого, да статного добыла, не иначе у хорезмитов отбила в деле каком ратном.
  - Эй! Вы! Недоростки, поднажмите! А то так и девку вперед себя пропустите! - опять Коно закричала, не утерпев, с места сорвавшись, подпрыгивая.
  Не помогло, однако, это богадурам башкыртским, первая пришла к финишу Ирмаска. И гордая вся такая мимо прошествовала на круг, где все для борьбы было подготовлено.
  А там Саня даже особо не сомневался кто победит, хотя в последнем поединке глодала сердце его тревога. Больно здоров, и бугаист Бульбек сынок средний фекер эайше Бикера был. По сравнению особо с Алтын бием, старшеньким. Да молод, видать. Не всю науку рукопашную еще выучил.
  - Хватай ее и бросай на спину! - ярилась Коно с места своего.
  Но произошло прямо обратное действо пожеланиям Коно, не совсем предусмотренное. В отличие от Бульбека, который ни как не мог схватиться понадежнее, за стан могучей девицы, она с багадуром совладала, громко шлепнув тело его спиной о степь.
  - Да чтоб тебя демоны сожрали! С девкой сладить не можешь! - приговаривала девчонка, нарезая круги в исступление, притопывая то одной, то другой ножкой в своих изящных сапожках с бубенчиками. От того казалось, что танцует она танец какой-то сложный синдейский.
  Так и вышло, что Ирмаска опять в победителях оказалась.
  Но тут перерыв организовался в соревнованиях, ушли богадуры башкыртские в шатры себя в порядок приводить, перед следующими играми.
  На круг выбежали мальцы с девицами в халатах башкыртских, забили барабаны четкий ритм найдя, танца о степи бескрайней, конях башкыртских быстрых, о скалах, Камне, и удали молодецкой. Закружился хоровод праздника жизни.
  - Ну что Сабир богадур, вижу, вижу колечко сестренки своей, на пальце ты по праву носишь, но надо и честь рода моего не принизить. Пристала с хитрым вопросом Коно к Сане. Но тут любезная Гуль свое веское слово произнесла:
  - А ты дорогуша плохого о нас и роде нашем Журавля не думай, мы все по праву рассудить должны и кровью на кумысе напитке башкыртском истинном закрепить. Так что пойдем вон за шатер там и поговорим, кто, сколько, кому будет меди отстегивать, и как мы делиться прибытком будем.
  Через какое-то время появились из-за шатра обе девы, немного на ногах нетвердо стоящие, от того и держащиеся за ручки, Сабир богадур даже занервничать успел, а вдруг чего не так пошло.
  Коно во другой ручке бережно несла набор ленточек с узелками.
  - Ну что уважаемые, - обратилась Коно к предводителям кланов, - вот вам договорчик наш, я тут все посчитала и учла, так что если не права не судите строго. Все для пользы дела, для рода своего старалась.
  - Так что Сабир богадур будет тебе треть добычи на переработку, но и нам кое чего останется неприменно. Но если у вас все с делом вашим сладиться и Сыбарчука победить удастся, и городишко какой отстроите с промыслами нужными, то и медь вся к вам потечет на переработку, а нам вы уже товаром и монетой звонкой возместите припасы эти. Но опять же ведается мне, что и отроков нам надо в обучение отправить с вами, дабы постигли они науку работы по правильному, и тогда всем хорошо будет и нам и вам и мне тож чего перепадет.
  Тут грянули рога новый призыв к состязаниям, вылетали всадники по очереди, натягивали тугие луки, и со звуком .... Пускали десяток стрел в сторону мишеней специальных. За Ирмаску Сабир богадур не беспокоился почти, помнил, что сам лук ее только-только натянуть смог, больно он тяжел да плечист оказался.
  - Да что вы за косоротики такие! - убивалась гневно Коно, - как так просто попасть, как девица та, стрела в стрелу не могете! Кто луки ваши произвел, кто жилами вас нужными снабжал.
   И звенели бубенцы гневно в такт словам ее. Но ничего не поделаешь опять воительница всех обошла, а под конец дня длинного еще и петуха со столба высокого первая добыла, всем богадурам рода росомах окончательно насолив. Но все правильно, знай наших, мы, то из рода Журавлиного, конечно одеты скромно, баранов мало, не имеем, воинство не такое большое. За то и воительниц у вас в росомахах не числиться.
  Выиграла она все действо вчистую, победила всех. Тут сам фекер эайше Бикер, вручая ей повод коня боевого быстрого произнес:
  - То, что ты уважаемая, боец хоть куда увидели все! А скажи красавица, уважаешь ли ты игру умную заморскую, о коганах и их женах, шахматы называется. Мне их когда-то недавно хорезмиты привезли из костей элефантов выточенные, из рога их единственного умного изваянные.
  - А что мудрейший, пойдем в шатер к тебе, да спытаешь ты ум мой быстрый, - ни мало не смущаясь, произнесла Ирмаска.
  Вот и сидели теперь все в шатре на игру пялились, если бы не мальчишки которые кумыс и мед разносили, то совсем бы скучно было бы.
  - Степняка на клетку передвигай! Вон ту у когана открытую, - вмешивалась как всегда шустрая девчонка.
  - Однако опять мат! О! Мудрейший! - воскликнула амазонка башкыртская передвигая коганшу свою на открытую диагональ.
   Так, похоже, и здесь род росомахин неудача дожидалась. Победила она во всех трех партиях.
  Тут подскочил к отцу Бульбек и что-то жарко на ушко старческое зашептал. Закивал Бикер головой своей проникся шепотом сына. И сладко так Сабиру богадуру говорит:
  - А пойдем теперь сижант Сабир богадур мы за шатер сходим о деле перемолвимся, как нам ближе и роднее стать.
  Встали они с ковров ворсистых и пошли как два философа под ручку за шатер поболтать о своем о мужеском. Заскучали было гости, Коно опять за кумысом потянулась, несравненной так незаметно подмаргивая, Бульбек на Ирмаску взор свой страстный обратил и она ему культуристу этому башкыртскому начала глазки строить, видимо понравился он ей своей учтивостью, тем что все ни как не мог руками ее обхватить, как опасался чего, во время боя.
  Тут, наконец и Саня с мудрым Бикером из-за шатра появились с другой стороны, все так же степенно беседуя.
  - Вот, - сказал Сабир богадур, - порешили мы с многомудрым Бикером, что союз наш крепче будет если ты могучая девица замуж за Бульбека пойдешь, станешь его женой справной. Тогда роды наши в мире и согласии дальше процветать будут.
  - А потому решили мы, - это уже Бикер от себя добавил, - что свадьбу играть будем и то хорошо, что на празднике она таком будет всенародном, будет тогда вам совет да любовь тотемов наших и полная нам уважуха.
  - Ну как согласны вы или еще раз бороться пойдете, только в степь, куда подальше ступайте там места больше? - это уже Коно свою ложку меда добавила.
  - Согласна я. - прошептала Ирмаска, жаль раньше такого богадура встретить не удалось.
  - Согласен! - крикнул Бульбек, подхватывая на руки свою невесту.
  - Вот, уж нет! Фигушки тебе, ей сейчас еще всю ночь готовиться, собираться. Крикнула Гуль, вырывая за руку невесту. И умчалась с ней в сторону города, да и Коно за ними припустила.
  - Вот и славно, порешали все, а теперь пойдем уважаемый Сабир богадур, вечер скоро, пора камлания начинать, шаман Хоромут весь извелся уже, бубен как-то вяло у столба позвякивает. Пора с духами предков пообщаться Уролеэ отцу всех башкыртов о деле нашем обсказать, да жертвенного барана употребить. Взял фекер эайше Бикер сижанта Сабира богадура под руку и повел к городу Кызыл Терену к площади с огнем негаснущим рода своего росомахи.
  А там все по новой или по старой пошло. Пляски вокруг костра, с извлечением звуков подобающих, разговоры богадурские, кумыс с грибочками ядреный, забористый. Потом соревнования настоящие башкыртские пошли, путем игры достойной на гамбале. Тек жир бараний по устам богадуров, летели лучшие куски в костер жертвенный. А закончилось под утро, опять один шаман слабый у костра остался. И не поймешь, то ли он его охранял, то ли костер не давал душу шамана Хоромута ранимую ... утащить в Ирий.
  
  
  О том как Ирмаска к свадьбе готовилась.
  
  Принесли Саню в свете разгорающейся зари, у шатра сгрузили, командного, белого. Выскочили Гуль с Коно и Ирмаской наружу, увидели непотребство это повздыхали тяжко, особенно Гульбедиян несравненная, все чего-то о стойком теле башкыртском переживала, язычком прицокивая. И о грибочках тайных с названиями странными нездешними вспоминая:
  - Вот же поганец Хоромут шаман, опять с пейотом переборщил! Так можно совсем всю историю личную егетскую порушить и в Ирии очнуться, да потом всю нежизнь с гуриями небесными разговаривать. Вот же-ш я тебе семя Сыбарчуково от бешенной волчицы Бике, фенол-фталеина в молочко жертвенное насыплю! Будешь знать как Сабир богадура мужа моего любимого всякой заразой потчевать.
  Занесли его дамы болезного синеватого ликом в шатер, да на ковре персиянском пушистом у стенки сложили, заботливо одеялком цветастым из лоскутков всяких заморских скроенных, прикрыв. Сами же девицы продолжили любимое и нужное занятие, по упаковке невесты в обертку, которой еще не было и впомине, как то не досуг ранее ей было под венец собираться, видимо не попадался еще такой багадур на пути.
  Рассыпали они по коврам отрезы тканей всяческих. Все что нашли в запасах подоставали. И что от Уролеэ отца всех башкыртов доча его прихватила и то что Сабир богадур в походах отмел у ворогов своих и из каравана того Хорезмитского разгромленного супостатами, спасено было. И у Ирмаски кое чего с девами в сумах переметных было припасено: все тут лежало. Короче изрядно тряпочек насобиралось, дух у девиц точно захватывало, лица их раскраснелись, прямо как наряд бирельме Коно, а глазки так и сияли, перебегая вслед за ручками от отреза к отрезу.
  Ирмаска даже не знала как свое уважение к Гуль выразить, ничего несравненная для подруги боевой не пожалела. Но та только рукой махнула на слезы благодарности:
  - Брось, мой варнак, как проспится, еще добудет, а тебе нужно нашу марку высоко держать дрескод поддерживать. Так что забирай, что к сердцу легло, на стан твой девичий и плечи мягким пухом ложиться.
  Поразбирали они ткани, притомились и уже примеривались чего и как резать кроить будут, но тут несравненная Гульбедиян себя ладошкой по лбу шандарахнула:
  - Ой! Девоньки! Да как я забыла!? А давайте-ка бирельме Мелимхана на свадьбу пригласим и пусть поможет мой братец названный, стачает в миг чего нам на ум придет, да и подскажет покрой подобрать с фасоном определиться. Он же у нас самый лучший степной кутюрье.
  И запела тут она голосом странным низким, утробным, сознание глухотой и немотой обволакивающим.
  Зашевелились тут ковры под одной из стенок шатра, распахнулись, чуть Сабира богадура не смахнуло. Разверзлась землица городская утоптанная. А из хода земляного выбрался в шатер походный командирский сам бирельме Мелимхан, в халате парчовом с золотыми узорами, с тросточкой вишневой изукрашенной всякими сценками мифическими, на боку его сумочка кожаная висела, на шкатулку похожая с тиснеными орнаментами. А в сумке, все знали, много добра всякого как в кладовке упомещалось:
  - Фу! Фу! Здравствуйте сродственницы. Что за нужда кручина опять ко мне обращаться пришла от забот меня отрывать? Или у мужа Сабира богадура твоего несравненная Гульбедиян уже подарок мой протерся или отнял его супостат какой? Ба-а! Да и это востроязыкое создание тоже тут пребывает, - произнес он тыча тросточкой в Коно.
  - Так по какому случаю девишник собрался не просветите старика?
  - Да вот бирельме Мелимхан, решили тебя на государственное мероприятие пригласить, как самого уважаемого бирельме сединами украшенного и многой мудростью вековой напитанного. А повод к этому неслучайный образовался, вон та девица на свадьбу собирается, а о платье раньше позаботится не получилось, - разошлась несравненная Гульбедиян речью уважительной.
  - Поспособствуй кутюрье степной! Не откажи в любезности, изладь наряд достойный сей девицы, - это уже Коно добавила, как обычно руки в боки уперев.
  - Так! Так! Что мы имеем? - произнес берильме Мелимхан, доставая из ларца своего монокль и разглядывая Ирмаску со всех сторон. Потом, от туда же, пошли другие портняжные инструменты: веревочка мерная, ножницы вострые, мелки снежно-белые, нитки разноцветные, клубочки и еще много всего. Все это на ковер выгружалось с поспешностью. И под конец он с трудом, кряхтя вытащил две швейные машинки, с медью поблескивающими лайбами.
  - Вау! Зингер! - сказали девицы хором, с придыханием.
  Затем он хлопнул в ладоши и из открывшегося хода подземного появился целый табун зайцев, которые стали тут же шустро крутиться, занимаясь каждый своим делом. Кто замеры снимал, с попискивающей Ирмаски, кто резал отобранные быстро ткани, и через мгновенье уже застрекотали машинки, выстрачивая ровные швы. А барсучина отошел в сторонку, улыбаясь, посматривая на процесс своим моноклем:
  - А что родственницы, что-то жарковато у вас тут. Прямо горло все пересохло, - произнес он заговорщицким голосом, почесывая поглаживая свою седую шерстку.
  - Приглашаем тебя бирельме Мелимхан составить нам компанию. Что пьют такие уважаемые мастера? - вопрошала несравненная Гульбедиян со смешинкой в голоске своем.
  - Я так думаю, Хэнеси и Метаксы у вас в наличии не водится? А то мы кутюрье только их уважаем, но и от медку свежего я бы не отказался.
  - У нас его есть! - сказала несравненная, подтаскивая бурдючек со свежим медом к очагу.
  Так и сидели они у огня коротая терпеливо рабочие моменты, вслушиваясь в стрекот швейных агрегатов. Ирмаска изредка бегала примеряла наряд. И все сразу вслушивались в шепот, охи, и ойканье доносившееся изредка, когда какой-нибудь особо ретивый портной втыкал булавку не совсем в положенное место.
  Через пару часов когда бурдючек уже почти сдулся бирельме заявил водрузив монокль на место что все уже готово. Обе сродственницы сорвались смерчами с места и бросились за ширму, но оттуда уже выплывала сама невеста, и во взгляде ее сквозило напряжение немого вопроса.
  - А хороша! Да бирельме Милимхан удружил ты нам с сестрой. Прекрасно справился как всегда с поставленной задачей. Слава зайкам портняжкам! - Пропела почти Гуль. Рассматривая ослепительный наряд воительницы.
  - А вот еще... Совсем позабыл! На, вот, красавица подарок мой, шапочка свадебная особая, настоящая башкыртская и ты теперь тоже рода племени нашего будешь, - приговаривал кутюрье расправляя складки на платье.
  - Однако здесь чего-то недостает, не хватает. Воскликнула Коно, эмоционально прищелкивая пальчиками. На ушки Ирмаски показывая. Очевидно, на украшения свадебные намекала.
  - Конечно, недостает. Но это уже не ко мне девицы. Вот вечером, когда молодые помчат у Уролеэ отца всех башкыртов благословления спрашивать, и жертву свадебную будут вершить тогда и увидим чем батюшка ваш на свадьбу, в роде своем могучем, откликнется, что молодым поднесет. Пробурчал под нос мудрый сурок. Пакуя свою походную мастерскую и видимо собираясь опять удалится тем же путем которым он только что портных длинноухих отправил.
  - Э-э! Постой-ка уважаемый Мелимхан, - сказала несравненная.
  - А как же свадебное действо? Как же бутылочка заветного коньячка, которую я специально для тебя так и быть из запасов Саниных позаимствую?
  - Ну, если ты так ставишь вопрос дорогая сродственница, то я завтра к самой свадьбе прибуду. С этими словами берельме Мелимхан просто исчез, растворившись в воздухе, оставив девушек самим наводить порядок в командирском шатре, больше всего сейчас похожим на склад утильсырья, так как весь пол покрывали обрывки ниток и маленькие лоскутки дорогущих тканей.
  
  
  О том, как Ирмаска с суженным своим к Уролеэ отцу всех башкыртов на поклон ходили.
  
  Пока девицы в шатре прибирались, да мелочами всякими занимались. Шпильки, заколки перебирали, о методах научных, завивки локонов своих дискутировали. Подошло время к вечеру ближе.
  Сабир богадур заворочался под одеялком, просыпаться начал, но чувствовалось, что несладко ему головушка побаливает, не знает он, куда девать ее, как пристроить, что бы боль от поганок сотворенную, унять. Пришлось женушке его верной опять спасательной операцией заняться. Только сетовала она на то, что травок волшебных от синдромов этих, у нее скоро уже не останется совсем.
  Благодаря усилиям своей несравненной поднялся, Сабир богадур, встряхнул головушкой прогоняя остатки сна, тумана грибовного поганчатого. Шурпы у несравненной попросил голосом жалостливым. Правда тут же отлуп получил, не готова шурпа не до того было.
  - Вон в коробушке пошарься, болезный егет. Там со вчерашнего дня сухарики моего приготовления, такие как ты, любишь, еще не все оприходовали. Они для тебя сейчас как раз пойдут, а жирная пища тебе пока противопоказана, надо абстиненцию абсорбировать. Сказала несравненная Гульбедиян, похихикивая над видом головы всклокоченной любимого своего потешаясь.
  Но послышался тут звук барабанов и труб завыванье. Донесся шум толпы глухой. Это видимо делегация рода Коно пожаловала, жениха богадура Бульбека доставила, для того что бы все как у настоящих башкыртов было. Сначала к Уролеэ отцу всех башкыртов молодые отправится, должны. Ему уважение высказать, брак будущий засвидетельствовать, благословление получить, дары принести.
  Вывели Коно и Гуль невесту из командирского шатра, к коню ее верному подвели. А там уже Бульбек подлетел, суженой плечо подставил, невесте уважение высказать хотел, да за ручку ее могучую хоть немножко подержаться. Выглядел он как богадур настоящий башкыртский, в доспех полный закованный медью сияющий, бронзой отсвечивающий, при солнце заходящем очень эффектно смотрелся. Вскочила Ирмаска в седло сама, бровью хитрая не повела, одним движением замахнула. И отправились они в культпоход к Уролеэ отцу всех башкыртов благословление добывать, через весь город поскакали по центральной улице. А вдоль народ руднично-металлургический стоял, цветы бросали на дорогу, под копыта коней прямо.
  Сабир богадур тоже до ворот городских проводил процессию. Но притормозил, когда вдоль толпы скакал, взгляд его чей-то злобный, как ножом по сердцу резанул. Сердце ворога почувствовало, рука сама к сабельке вострой башкыртской потянулась. Обернулся он, но не заметил никого вокруг.
  
  Продолжение будет...
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"