Я считала, что мне повезло. Первое интервью после приезла в город оказалось удачным. Прожив к этому времени сорок три года, имея диплом престижного колледжа и будучи отлично знакомой с информационной системой 'Знамёна', я не ожидала трудностей. Фирма имела свою школу, госпиталь и иследовательский центр.
... Пока я в коридоре ждала начальника, болтливая Кристина объснила, что до "Знамён" (сокращёно, "Зны") в отделе было всего трое профессионалов - два Джона и Брэт, все техники, что сплочёной четвёрке почти ничего не нужно было делать, и Майкла, тоже техника, но по образованию химика, как самого старшего и энергичного, назначили главным.
Из других отделов в мою группу перевели троих парней и девицу - на должности программистов. Через два месяца мне бросились в глаза странности. Независимо от категории, все работники появлялись на рабочих местах, когда хотели, и делали то, что им нравилось. Фрэнк оказался сообразительным, но свободолюбивый по характеру, творил быстро и хаотично. "Зна" казалась ему скучной, и он обходил её ограничения и правила. Крутится кое-как - и ладно. Ирена, со скада, отличалась аккуратностью, любознательностью и быстро печатала. Она не могда ни обнаружить, ни устранить неисправность, но её всё интересовало. Смазливая, с упругой попой, она вертелась возле Майкла и кокетничала. Коротышку Киля я жалела. Неопрятный, с полуоткрытым ртом, мучительно пытавшийся выполнить простейшую работу, он угощал коллег пирожными, чистил микроволновку и колбу от кофеварки и считал себя полиглотом, но мог произнести лишь "доброе утро" и "спасибо" на шести-семи языках. Ирене он говорил - "Буэнос Диас" и "Грасиас", а Фрэнку - "Ни хау" и "Шеше". У него присутствовали признаки синдрома Дауна - плоское лицо, узкие припухлые глаза, низкий лоб, но он утверждал, что учился в колледже. В отличие от улыбчивых даунов, его легко можно было разозлить, покритиковав в шутку или в серьёз... На оставшуюся свободную дожность наняли Глена. У того в резюме стояло слово "Знамя", которое у соискателей искал Майкл. По сравнению с Килем, Глен был гениальным, и его пытались использовать как ведущего программиста и системщика, но он проваливал одно задание за другим, а в неудачах обвинял то виртуальную память, то недостаточную скорость процессора, то неправильно сформулированное задание. Его отправили к биологам в экспериментальную лабораторию. Но и там ему не повезло - он потратил больше времени на разборку головоломки, чем оба примата, и допустил больше ошибок, чем их ушастый детёныш. С тех пор он регистрировал посещаемость коллег и копировал платёжные ведомости. В штате значились некто Боби и секретарша Патриша. Ничего плохого или хорошего о Боби сказать не могу, никогда его не видела. А Патриша общалась сама с собой, напевала песенки, плакала и жаловалась на бедность. Повторяла, что любит работать и поэтому не возражает, если её попросят что-то сделать, но требует "уважения". Патришу редко беспокоили просьбами, и она обычно сидела за своим столом, в тёмных очках на курносом сморщенном носу и смешной горшко-образной серой шляпке, по-видимому, любимой, погружённая в себя. Я не обременяла её поручениями, невзрирая на рекомендации начальника и Кристины, и таким образом ладила с ней больше, чем с другими коллегами.
Мой кабинет находился рядом с кабинетом Майкла, и я сразу попросила начальника уволить всех бесполезных программистов и техников, но он увольнять не хотел и не мог в связи с договором между администрацией и профсоюзом. Положения договора излагались на судебно-официальном языке в тонкой книжице c красным переплётом. Мне показали её, когда я спросила председателя профсоюза, что делать, чтобы избавиться от плохого работника.
- Это не наше дело, мы их защищаем и утверждаем незыблимыми, - важно сказал председатель Объединённого Союза Профессионалов, - Почитай, что такое незыблимость, и стремись к этому как можешь.
Незыблимымых можно было распознать по повадкам, которые я уже заметила, - наглости и самоуверенности. Все знаменцы, кроме Глена, и сам председатель тоже приобрели этот статус. Ирена получила незыблимость недавно, решив контрольную шараду чуть лучше, чем обезьяны. Победы в соревновании с волосатыми предками были предметом гордости моих коллег, но большинство побед они достигли не в кодировании, а сражаясь на баскетбольной площадке, переигрывая нерасторопных, низкорослых соперников.
- Ты лучше, чем я полагал, - заметил начальник, видя, как успешно я решаю технические задачи, но похвала в его устах звучала неодобрительно, - Научи остальных тому, что умеешь сама.
Я составила план и в библиотеке в огромной комнате с экраном и прожектором проводила занятия. Один из Джонов задавал вопрос за вопросом, но выражался слишком мудрёнными обротами и определениями и, когда заканчивал, ни я ни мои ученики не помнили, о чём он спрашивал. Блародаря Джону, мой словарный запас обогатился такими редкими словами как эпидерсия, пролонгация, фрустрированный, идиосинкразия, конгруэнтный, пейоративный и лапидарный.
Что касается Майкла, то сильный и грубый, он как мужчина, был в моём вкусе, но я не заводила интрижки на работе. Мне хватало поклонников вне службы, детей я не хотела и одиночеством не тяготилась. Я сосредоточилась на карьере, но вкоре поняла, что начальник никогда не допустит моего служебного роста, а не увольняет только потому, что осознаёт, насколько я работоспособнее прочих знаменцев. Он нуждался во мне, предпочитая уделять рабочее время родственникам и домашнему хозяйству, но тем не менее, иногда отстранял меня от руководства, и в нём проявлялись черты тирана-неудачника, дорвавшегося до власти. Тогда он пытался сделать как можно больше гадостей подчинённым, был строг, нетерпелив и презрителен, но симпатизировал Брэту и Джону, а к младшему Джонику, который по возрасту годился Майклу в сыновья, возможно испытывал отцовское чувство. У Джоника возникали идеи, которые сообща осуществляли программисты, инженеры, снабженцы и профсоюз. За предложение - перестроить офисные тумбочки в книжные полки, полки - в столы, столы - в стулья, Джонику объявили официальную благодарность, что побудило подобную изобретательность в других.
В одной из служебных командировок, во время ужина, Майкл поделился со мной взглядами на загробную жизнь. Он верил в бога, предопределённость судеб и в то, что в далёком мире, в отдалённом будущем, ему обеспечено приличное место:
- Почему бы и нет. Я преданный отец, не нарушаю законы, соблюдаю правила вождения, аккуратно выстаиваю очередь в банке и не обижаю животных.
Он, действительно, был хорошим отцом трём дочерям-подросткам от первого брака. Вдобавок, в выходные и праздники, обучал старших школьниц играть в бейсбол и теннис на площадке по соседству с фирмой, был вынослив, ничем серьёзным не болел и поддерживал отличную физическую форму. Он надеялся продвинуться по службе и стать бОльшим начальником, может быть, президентом какой нибудь АйТи-шной компании, с индивидуальной парковкой, бОльшей армией подчинённых и симпатичной секретаршей, заваривающей для него кофе и протирающей влажной щёткой пыльные, забитые различными предметами полки и подоконники. Но пока приземистая Кристина, но чаще туповатый Киль наводили чистоту, когда грязные чашки и тарелки накапливались и знаменцы складывали их в столбик. Майкл не имел намерения менять устоявшийся образ жизни. Дома его ждала молодая жена, и для неё он должен был быть свеж, внимателен и полон мужской энергии. Он гордился тем, что Рита выбрала его - с тремя детьми, намного старше. Он долго ухаживал за ней и, когда подруга приняла его предложение, не мог удержаться, чтобы не похвастаться сотрудникам о помолвке. На технических и торжественных митингах счастливый жених показывал коллегам - начальникам отделов и групп фотографии крупной светловолосой девушки в перемешку со схемами и графиками.
- Мой отдел отлично потрудился, - комментировал он свои и не только свадебные или семейные портреты на собраниях, - За год у нас образовалось три семьи. Мы дружны и энергичны.
Рита вкусно готовила и по утрам подавала ему полезную, низкокалорийную еду, чтобы тот питался правильно и рационально. Майкл приносил на работу пластмассовые контейнеры с кабачками, фасолью или рыбой, пакеты с ягодами и фруктовыми соками, но забывал о них и обедал жаренной картошкой с кетчупом или бутербродами из столовки. Кристина выбрасывала испорченные продукты, хранившиеся в общественнном холодильнике месяцами, пока их содержимое не покрывалось тёмно-зелёной липкой плесенью, и они не издавали стойкий зловонный запах.
Очевидными достоинствами Майкла были голос и музыкальный слух. На фирменных вечеринках он пел под свой аккомпанимент на гитаре. После обеда он торопился - в парк, на игровую площадку или к жене, и ему некогда было следить за порядком в офисе, где на стенах красовались вымпелы и награды, гитара и тенниссная ракетка, а на кресле и полу - влажные полотенца, плавки, скомканные футболки, бумаги, папки и коробки. Случалось, важные документы или кредитные карты пропадали в ящиках его стола навсегда или надолго, пока кто-нибудь случайно на них не натыкался.
На предыдущей работе у меня и моих коллег был выбор - делать одно, или другое, взависимости от производственной необходимости и навыков, но здесь наиболее популярным был вариант - не делать ничего. Исходя из опыта, я предполагала, что должна руководствоваться здравым смыслом и логикой. Но технические выводы и решения принимались большинством на знаменских собраниях, и мои доводы отбрасывалась как досадные помехи. Начальник аккуратно подсчитывал голоса незыблимых и громко, с видом победителя, сообщал:
- Вот это правильный подход, если хочешь людей в чём-то убедить.
Голосовали за то, что нужно изучать опредённые языки и операционку, а это было понятно и без голосования, так как "Знамёна" использовали именно эти языки и эту операционку, и других пока не изобрели. Но несмотря на то, что знаменцы единогласно голосовали "за" по всем предложенным пунктам, программы не писались и задачи не решались, за исключением программ и заданий Фрэнка. Но и те прекращали работать, как только лучший в моей группе работник пропускал день-другой. И тогда я открывала исходные коды, достраивала и перестраивала, а чаще переписывала с нуля. Тематика митингов охватывала здоровье подчинённых, членов их семей и домашних животных, новости кино, мировые катаклизмы и распространение инфекционных заболеваний в странах Африки и Азии. Я не теряла надежды перевоспитать начальника, говорила, что непонимание им какой-то проблемы не означало, что проблемы не существует или что она не разрешима. Но в ответ на мои предложения и просьбы слышала:
- Мне это не известно. - Не ясно. - Это трудно. - Докажи. - Если есть вопросы по поводу бурана в Италии или землетрясения на Аляске, можем обсудить.
Как правило, в беседах с вышестоящими - директорами или их заместителями, интонации его голоса приобретали подобострастные оттенки. Он умело убеждал их в необходимости многочисленных договоров с поставщиками и заказчиками, выбивал фонды для покупки и поддержки новых серверов и приложений и уверенно отчитывался о прогрессе "Зны" по количеству успешных контрактов. Контролировать, однако, внедрённые и новые пакеты становилось всё сложнее и сложнее. Знаменцы путались, совершали ошибки, как по незнанию, так и из-за спешки, и постоянно латали пробелы и исправляли упущения. Вскоре на месте старых пробелов возникали новые, и мы опять голосовали - все одинаково "за". Начальник обожал электронную почту и использовал заранее заготовленные образцы - длинные и короткие, вежливые и грубые, чёрно-белые и с цветными логотипами. Обычно подчинённым он отправлял текст с уведомлением и, если не получал ответ мгновенно, то посылал опять, но с более строгой заготовкой. Он бегло просматривал ответы и передавал дальше, добавляя "Ознакомился" или "Примите к сведению". Сообщения, попутешествовав между подразделениями, возвращались к источнику в несколько изменённом виде. На составление объёмных, много-страничных планов и решений уходили недели и месяцы. Чем наряднее и наляпистее выглядел план, тем довольнее был Майкл.
Он великодушно предлагал:
- Если не можешь выполнить задание, попроси соседа.
- Если нет времени, то заполни бланк передачи и перешли коллеге.
И наоборот, настаивал на пустяковых деталях и мелочах в крупных, многоступенчатых проектах. Он с упоением тратил часы на изображения сложных схем, показывающих взаимоотношения подчинённых между собой и с ним и его самого с начальством и заместителями. С помощью новейшего компьютера и хитроумного принтера он запихивал нас в пунктирные и сплошные геометрические фигуры и расставлял по местам, на которых, по его мнению, нам надлежало быть. Так от жирного прямоугольника Майкла тянулись длинные и короткие пунктиры и кривые со стрелками, наверх, вниз и в стороны к старшему начальству, и моему узкому прямоугольнику, и овалам Ирены, Глена и Киля и весьма внушительному прямоугольнику Джоника, скромным ромбам Брэта, Джона и таинственного Боби.
В практической работе знаменцев Майкл не участвовал, он не упускал инициативу на собраниях и длинно говорил. Подчинённые с ним соглашались, но я, по усвоённой на предыдущих службах привычке, пыталась доказать другую, логически обоснованную точку зрения. Он громко и грубо обрывал меня:
-Ты имеешь право высказать своё мнение, но у нас нет времени тебя выслушиваить.
- Это то, что Ты думаешь.
- То, что Ты собираешься нам сказать, имеет смысл?
То и дело он упрекал меня и приказывал быть, как все, и беспрекословно следовать его директивам, хвалил всех, но не меня, за успехи, а чаще провалы.
- Ты ничего не можешь изменить, - убеждал меня Фрэнк, когда я, расстроенная, откровенничала с ним. - Через пять лет ты будешь безразличной как все. Мы хотим получать свои платёжки. Тебе это что-ли не нужно?
Как я ни пыталась наладить нормальные отношения с начальником, ничего не выходило. Я пришла к выводу, что должна или превратить Майкла в союзника, друга, или искать другую работу. Но в этом провинциальном городе подобных фирм не было, да и резко упала экономика - повсюду увольняли и сокращали. Я отчаялась, устала и... сделала то, что не делала никогда в жизни. В холодный октябрьский вечер дождалась, когда все разошлись по домам, и вошла к Майклу в кабинет. Он всматривался в красочный график на экране. Замирая от страха быть отвергнутой, я погладила его по бритой голове. Он удивлённо посмотрел снизу вверх, но взгляд свидетельствовал, что заинтересован. Моя рука продвинулась за воротник рубашки и нащупала мышцы плеча. Я осмелела и начала массажировать мощную шею и плечи, склонившись к нему, касаясь грудью его головы так, как заранее продумала, прорепетировала перед зеркалом. Он постепенно возбуждался. Несомненно, я была привлекательнее его жены, хотя и старше лет на десять - фигура как у девушки, кожа упругая, волосы пышные. Его рука полезла ко мне под юбку. Я села к нему на колени, но он одним движением приподнял меня и уложил на стол, заваленный бумагами. Тяжёлые папки с грохотом посыпались на пол; он горой возвысился надо мной и растегнул брюки. Видя его обнажённым, я тоже возбудилась... Как любовник он был не намного лучше, чем руководитель. Никакой нежности, как будто забивал гвозди, но моя цель была достигнута... Теперь он иногда меня похваливал на собраниях и не хамил. Я съездила с ним в командировку, где мы остановились в пятизвёздочной гостиннице, посетили выставку атомобилей и загородный парк, а ночью занялись утомительным сексом.
В его кабинете мы встречались по пятницам. Приходилось быть осторожной - Кристина любопытна, Ирена завистлива. Интерес к работе угас, но свой чек как и все я получала.
Так продолжалось четыре с половиной года. Всё это время я притворялась и заставляла себя следовать установленным Майклом правилам. У меня не появилось любимого мужчины, интимные отношения с начальником стали омерзительны, но привычны, как чистка зубов по утрам. Развились депрессия, невроз и бессоница. Часто он просил меня раздеться и сесть перед ним на стул. Он смотрел на меня - четверть, полчаса. Оргазм давалася ему всё реже и реже.
А затем случилось непредвиденное. Казалось, так будет вечно - и незыблимый статус большинства, и анархия. Работники фирмы, в особенности, со стажем и знаками отличия за преданность, привыкли воспринимать себя как её неотъемлимую часть. Но неожиданно появились новые люди (их называли "Иностранцами", хотя они говорили на том же, что и все остальные, языке), и установили новые правила в одежде (юбка ниже колен, пиджак, однотонная рубашка), оформлении отпусков и больничных листов. В начале изменения не укладывались в головах у моих коллег, и они никак на них не реагировали, да и Майкл полагал, что новшества ни его, ни нас не касаются.
- Нам ничего не угрожает, - шептал он мне доверительно в одну из пятниц, снимая с меня колготки, - расслабься. Мне хорошо с тобой. Нам хорошо вместе. Если бы ты ещё не противоречила на собраниях...
Но к тому времени я во всём с ним соглашалась. Перед техническими митингами я медитировала и повторяла вслух:
- Не спорить, отводить взгляд, не открывать рот.
Я запихивала в рот жвачку и жевала, пока он говорил с умным и значительным видом, веря в свою безошибочность и великолепие, и смотрела в сторону, чтобы он не прочитал мои мысли.
Вдруг в один день в отставку отправили заместителя начальника Майкла, и самого начальника, и начальника начальника и президента фирмы. Перед новым президентом поставили цель - сократить расходы и сделать работу отделов более эффективной. Отменили дальние и ближние командировки. Последней оказалось поездка Майкла на конференцию выдающихся управленцев учебного процесса и медицинских исследований на западном побережье в Сан-Виано, где Майкл выступил с докладом на тему "Как влияет угол освещения на рост внимания аудитории"... Из офисов постепенно исчезли ручки, фломастеры, блокноты, календари и баки с питьевой водой. Обещанные стулья-качалки для подчиненных Майкла и кресло для него самого так и не купили. Экономили на всём, что было возможно. Некогда сильный Объединённый Союз Профессионалов отступил в борьбе с новоиспечённым Временным Комитетом Главных Администраторов, который за глаза называли Комитетом Иностранцев. Последний объединился со прежним Комитетом Правильных и Необходимых Решений.
Самый главный новый администратор каждый вторник собирал на получасовку начальников отделов. Майкл приоделся. Вместо ярких безвкусных свитеров - костюм, белая рубашка и галстук, вместо кроссовок - дорогие остроносые туфли, и по вторникам не опаздывал на службу. Увеличилось количество папок, отчётов и видеозаписей, посылаемых из одного кабинета в другой. Новое руководство требовало от Майкла, а Майкл от знаменцев подробно документировать уровень риска, проверочные расчёты и ошибки и при этом использовать цвета: красный - для большого риска, оранжевый - для умеренного, зелёный - для его отсутствия. Майкл, да и и Глен с Джоником, чувствовали себя как рыбы в воде, составляли планы, подсчитывали проценты и коэфициенты. Но вместе с формальными происходили и действительные изменения, главные из них - пропажи людей. Работники фирмы как под землю проваливались, часто у входной двери, если не предъявляли пропусков, по забывчивости оставленных дома, или без всякой видимой причины, и не по-одному, а десятками, и однажды - в количестве 93 человек. Это последняя крупная пропажа пришлась на рождество, после торжественного митинга с Временным Комитетом и обильного обеда в честь праздника. Пострадавшие до последнего момента улыбались, были сыты и немного пьяны.
Незадолго до рождества Майкл заболел. Болезнь началась с лёгкого недомогания и охриплости, которые он посчитал пустяками. Но голос не возвращался. По ночам его морозило, и даже молодая жена не могла его согреть. Наши редкие свидания его утомляли. Майкл обратился в клинику. Компьютерная томография, а затем бронхоскопия показали, что в трахее растёт опухоль. По клеточному составу ткани выяснилось, что оригинальное образование не в горле, а в лёгком, хотя и не было никаким образом обнаружено. Вскоре он приступил к лечению - химиотерапии и радиактивному облучению, но продолжал появляться на митингах, где не говорил, а громко хрипел. Он разрывался между лечебными сеансами, еженедельными встречами с Главными и собраниями знаменцев и постоянно опаздывал на последние. Не зная предмета обсуждения, неуклюжий и громоздкий, едва сняв широкополую фетровую шляпу и шерстяной шарф, намотанный вокруг шеи, он вмешивался в обсуждение и шипел, сутулой фигурой нависал над столом и придвигал микрофон к одутловатому из-за химиотерапии лицу, не позволяя никому произнести ни слова, пытаясь защитить свою нужность и начальнический статус. Он посылал больше мейлов, чем обычно, особенно по понедельникам. Видимо, в выходные он отдыхал от тяжёлых медицинских процедур. Казалось, его подменили - столько неуёмной энергии бушевало в его болеющем теле! Он назначил Джоника своим заместителем, и приказал всем каждую, самую незначительную задачу оформлять в Списке Ответственных, Важных и Рискованных Задач с ещё более подробными характеристиками, объяснением причин неувязок, списками паролей и исполнителей. Он поручал одну и туже работу одновременно нескольким подчинённым. Мы не знали, как подступиться к системе, чтобы не столкнуться и не помешать соседу, создавая конфликты и блокоровки. 'Зна' саморазрушалась и, в конце-концов, останавливалась. Тогда он рассылал новые сообщения - о необходимости диагностики и корректировке, а также этикете и дисциплине. Рабочий день знаменцев начинался рано утром и заканчивался в семь вечера. Мейлы копировались и рассылались директорам, прежде неподозревавших о существовании моей группы. Майкл переживал, что без его участия и контроля дело развалится и беспокоился о ней более, чем о поражённой метастазом трахее. Временный Комитет отметил его усердие и наградил премией. Признание заслуг вызвало эмоциональный подъём, и некоторое время ему удавалось игнорировать тупую боль в задней части шеи и кашель. Но болезнь и тщеславие прогрессировали... Лекарства повлияли не на опухоль, а слух, зрение и прочие чувства; Майкл забыл о жене и дочерях. Если девочки к этому отнеслись с пониманием, то Рита приходила в офис, рыдала, заламывала полные веснушатчатые руки и просила мужа опомниться. Её ревность распространялась на "Зну", болезнь, меня и Ирену. Она жаловалась, что супруг не ласкается к ней, не обнимает, не разговаривает, да и времени на разговоры не оставалось... Майкл отменил наши с ним сексуальные пятницы.
Вперые за многие годы он стал поощрять своих работников. Придумал ли он это сам или кто-то посоветовал, но по его распроряжению Джоник подвесил на потолке прозрачные липкие карточки, которые периодически падали на головы знаменцев, оставляя светло-жёлтые следы. Потом головы нужно было брить или стричь - вязкоё тяжёлое вещество не смывалось. Карточки содержали небольшие бонусы и крупные антибонусы. Все получали достаточно плюсов, а Джоник и Ирена так часто, что их головы после стрижек и мытья облысели. Знаменцы самоотверженно трудились над схемами и отчётами. Мой план, на десяти страницах, с зелёными и красными флажками, заголовками и подзаголовками заслужил восторженный отзыв начальника. Я получила бонус, и ещё один и ещё. Мне пришлось избавиться от кудрей, но зато моё имя красовалось на доске почёта рядом с благодарностью Джонику от Объединённого Союза и Майклу от Временного Комитета.
Предводитель "Знамён" (так мы его теперь называли), завершил курс химиотерапии. Побочные действия лечения привели к потере координации движений. Он допускал ошибки в правописании противоречащих друг другу посланий, а приказывать устно не мог, так как голос пропал окончательно, не приносил овощные обеды на службу и не посещал столовку. И только одна идея - работать и руководить жила в его голове. Его иммунитет понизился, он легко простуживался, перенёс ангину и хирургическую операцию. Ему вырезали очередной метастаз в мягких тканях спины. Рана гноилась и не заживала, Майкл перестал появляться на работе и сосредоточился на электронном общении... В отличие от большинства непонятных, путаных писем одно, адресованное всем работникам фирмы, прозвучало ясно и отчётливо:
- "Вы все знаете, что я не прекращаю работать над многочисленными серьёзными и сложными проектами. К моей и вашей радости, моё состояние улучшилось, и я чувствую себя достаточно хорошо, чтобы начать приходить в офис. Я полон сил, энергии и идей и уверяю вас, что буду продолжать так же плодотворно трудиться, как делал всегда. Немедленно сообщите мне обо всех важных и срочных проблемах и нуждающихся в специальном внимании вопросах. Я сейчас же их рассмотрю и приложу все усилия для их быстрейшего и наилучшего решения."
Затем у него возобновились боли, и он опять стал заваливать наши почтовые ящики невразумительными распоряжениями. Знаменцы делали вид, что слушают его, хотя то, чем они занимались, они делали по инерции, не благодаря ему, а несмотря на него. Начальство отмалчивалось и снисходительно посмеивалось. Мне было по-человечески жаль бывшего любовника. С трудом уговорила и встретилась с ним в парке - в том самом, где он когда-то тренировал бейсболисток. Я всю весну не видела его и узнала лишь по лакированным туфлям. Вид у него был ужасный - пуговицы не застёгнуты, брюки мятые. Не хотел вести меня к себе в квартиру, но я упросила. Он проводил дни в одиночестве, Рита уехала к матери в другой город. С воспалёнными веками и покрасневшими глазами, он часами сидел перед монитором, не включал телевизор, не слушал новостей, не смотрел на себя в зеркало и не видел бледное, распухшее лицо, но вдохновенно работал. Я усадила его в ванную, подстригла ногти, побрила щетину и переодела в чистое бельё....
Теперь я ежедневно приносила ему домашние лакомства, похожие на те, что когда-то ему готовила жена. Меня переполняли жалость и, мне казалось, сестринская и женская любовь. Я не помнила злобы, не чувствовала ненависти за страдания, которые мне причинил этот человек. Он не отталкивал меня неприятым запахом и очевидным бессилием. Мы почти не занимались сексом, а лежали рядом, в обнимку - моя голова на его плече.
До середины ноября он не интересовался ни проектами, ни планами. Мы гуляли вдоль озера, по-юношески целовались на траве. Майкл был лучше, внимательнее, нежнее всех мужчин, которых я знала прежде. Постепенно к нему возвращались мужская сила, желание и голос. У нас установилось редкое взаимопонимание - с полуслова, полувзгляда.
- Мне нравится, как ты смешься, - говорил он, и это был самый прелестный комплимент, который я когда-либо слышала в свой адрес. Мне было почти пятидесят и, наконец, казалось, мне улыбнулось женское счастье. Мы даже мечтали о воспитании ребёнка.
Но в декабре он опять стал просматривать мейлы и дотошно распрашивать о знаменцах и Иностранцах. Я пыталась переключить его внимание, но безрезультатно. Днём его мучили приступы кашля, появились гной и кровь, ночью температура поднималась до сорока. Я держала спиртовой комресс на его лбу, поила из ложки, а он потрескавшимися губами, захлёбываясь, хрипло твердил, что нисколько не сомневается, что в раю и аду, как и в нашей фирме, есть бюрократия и писаные правила, другие, но похожие на "Зну" системы, зависимости, офисы и комитеты. В потустороннем мире он получит то, что недополучил здесь, и построит то, что не успел построить со мной, знаменцами и Временным Комитетом Главных Администраторов. И там его знания, талант и энергия будут наконец-то замечены и оценены...
Майкла похоронили с почестями, подобаюшими его положению на служебной лестнице. Главный Иностранец сказал о нём пафосно и красноречиво, но не утруждая себя оригинальностью, словами из мейла, отправленного Майклом всем на сервере незадолго до смерти.
В первый понедельник после похорон я получила письмо, в котором бывший начальник сообщил, что вполне доволен, продолжает трудиться и что у него есть секретарша и просторный кабинет. Письмо содержало список задач и отчётный протокол и заканчивалось, вне всякого сомнения, его оригинальной подписью и изречением:
- Важно всё делать с энтузиазмом. Это превращает жизнь и смерть в праздник!
Отправитель принадлежал к доменной зоне theotherworld.сom. До тех пор, пока Джоник, по моей просьбе, не уничтожил мой почтовый ящик и не открыл новый, под другим именем, я получала письма из этой зоны с однообразным текстом и концовкой. Насколько мне известно, никто другой в фирме писем от Майкла не получал.