Логинов Михаил Батькович : другие произведения.

Разлом/освобождение

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Его жизнь стала самым настоящим хождением по долине страданий и терзаний. Жизнь подкидывает всё новые, слишком невероятные события. И ему становиться попросту непонятно, что происходит на самом деле, а что просто вымысел, который он по ошибке воспринимает как действительность, - что есть обман чувств и восприятия, а что происходит на самом деле? Мужчине предстоит тяжёлый путь в котором определиться не только его будущее... сможет ли он разгадать загадки, которыми его щедро будет одаривать насмешница судьба, или всё же он станет слепо шагать до самой последней двери, на пороге которой окажется уже поздно что-либо менять?

  Разлом/Освобождение
  
  
  Пролог
  
  
  Никогда ещё родовой замок, более чем за тысячелетнюю историю, не знал столь страшного и мрачного времени. Слуги, служившие своему господину из одного лишь страха, напоминали беззвучные тени, - избегали смотреть в глаза господину, боялись произвести малейший шорох и привлечь его внимание. Ропот их, сплетни меж друг другом, звучали робко и прерывисто, - всякий раз оглядывались, прежде чем сказать даже самые невинные слова.
  
  Глава династии, молодой господин, редко показывался средь бела дня. Да и ночью он не особо любил показываться на глаза. Ведь, время, - его злейший враг. У него не находилось ни желания, ни сил, просто так, праздно прогуливаться под взглядами зевак.
  
  Он напоминал собой аскета. Худощавый, с ввалившимися щеками и ярко очерченными скулами. С длинными, ниже плеч, густыми и тёмными волосами. И отрешённым, бесстрастным взглядом.
  
  Он редко покидал потаённые глубины замка. Выбирался на поверхность только в минуты острой на то нужды. Но, не задерживаясь больше нужного, быстрыми шагами мерил переходы замка. И, едва получив то, что ему необходимо для изысканий, тут же возвращался назад, в забытые катакомбы.
  
  Мужчина не боялся ничего. Военная выправка, движения, взгляд, да просто сам шаг говорили о его гордости и твёрдости характера. Но, то ли дело его слуги! Они тихо вздрагивали, едва заслышав стук его каблуков.
  
  За несколько лет до этого, в пору поздней зимы, незадолго до капели, он, ещё юный и молодой, возвращался в родовое гнездо. Обожжённый чужой жестокостью, но с горячим и чувственным сердцем.
  
  Его с позором изгнали из военного училища. Выгнали за то, что он посмел отстаивать честь и достоинство своих предков. Изгнали за дуэль, на которой он, молодой и пылкий, в честном бою убил безродного пса. Наглого, не знающего своё место, пса!
  
  Возвращаясь в санях, запряжённых лошадьми, молодой аристократ с теплотой на сердце узнавал родные края. Улыбался, ещё издали приметил родовой замок. Оглядывал укрытые снегом поля, широко раскинувшиеся леса и думал "Это всё моё, родное!"
  
  Но, не успел он подъехать к старому и замшелому замку. Едва только обменялся сердечными приветствиями с родимой матушкой и поприветствовал слуг, как вновь встретил жестокость и нестерпимую боль.
  
  - Как это за буржуа? - не веря, переспросил молодой человек, сидя в просторном зале, во главе стола.
  
  Моложавая женщина, его матушка, сидела рядом. По случаю приезда сына она надела самый лучший наряд из тех, что у неё был. С несколькими, старательно спрятанными заплатами. На её бледной шее блестело ожерелье, подаренное отцом молодого аристократа.
  
  - Так и получилось, - спокойно отвечала женщина, повернув голову и смотря в глаза сына. - Убежали среди ночи. И даже прощального письма не оставили.
  
  Матушка явно успела примириться с сомнительным замужеством дочерей и невозможностью что-либо изменить, а потому, вновь принялась за запоздалый завтрак. Не спешила. Ела медленно, но едва ли могла наслаждаться вкусом еды. Соблюдала этикет и аристократичную величавость.
  
  - Что-нибудь известно? - спросил молодой мужчина, не узнавая своего голоса. Он отложил столовые приборы и невидяще глядел перед собой. Ему никак не удавалось понять услышанное. - Хоть что-нибудь, дорогая матушка, хоть что-нибудь известно о том, где они сейчас и что с ними?
  
  Женщина тяжело вздохнула и тоже отложила завтрак. Она не повернула головы, не посмотрела в глаза, как того требовал родовой этикет. Не хватило ей мужество признать, что её девочки, её доченьки... и так опозорили семью.
  
  Ей явно самой было тягостно от понимания, что ей же воспитанные, кровь и плоть, продолжения рода, взяли, да бежали из дома... ради свадьбы с безродными буржуа. Но ведь это была только часть горькой правды! И ей предстояло, собрав всю свою волю, рассказать главное.
  
  - Не думаю, мой мальчик, что для тебя будет важно, где они сейчас. Не думаю, что ты вовсе сочтёшь их достойными своего внимания.
  
  Великого усилия ему стоило, молодому и горячему, усидеть на месте. Взволнованно спросил:
  
  - Скажи мне, почему я, после долгой разлуки, не должен интересоваться судьбой любимых сестёр?
  
  Почтенная женщина, моложавая матушка, собравшись с духом, рассказала. Рассказала, что её дочери, его сёстры, вышли замуж из одного только финансового расчёта. Не просто за безродных дельцов, но и притом за старых, болезненных, бесчестных.
  
  - Они не только втоптали гордость династии в грязь, - продолжала с тихой злобой матушка, - они использовали историю, имя и славу нашей семьи лишь для того, чтобы выйти замуж за торгашей...
  
  Его любимая и заботливая матушка, которая для него всегда была образцом лучшей женщины, была и в этом высказывании добра. Она не высказалась до конца. Но он всё понял. И сам мысленно закончил.
  
  "Только бы не влачить бедственное существование!"
  
  Сам того не заметив, от сжигающей злобы, молодой человек проскрежетал зубами. Но, немногим успокоившись, он внимательно посмотрел на наряд матери и признал, что ему было не меньше шести лет. Подумать только!
  
  Мужчина посмотрел на скромный завтрак, который был явно плох для его семьи, для его великой династии! Совсем немного дичи. В основном уже черствеющий хлеб и подогретые каши.
  
  "И это в такой-то день, когда домой вернулся, пусть и молодой, но глава семьи? - подумал молодой аристократ. - Стол, как у захудалых крестьян!"
  
  Он держал одной рукой кубок с вином. Золотой кубок, из которого пил его отец, а прежде, его дед. Но, едва сделав глоток, молодой человек чуть не выплюнул вино.
  
  "Ну и кислятина!" - с гневом, подумал он.
  
  Отставив кубок, стиснув от злобы зубы, начал сопоставлять случившееся и увиденное. Результаты размышлений ему не нравились.
  
  - Как поживают мои троюродные братья? - спросил молодой мужчина, вспомнив о последних родственниках в династии.
  
  Матушка склонила голову. Слова ей явно давались с великой не охотой. Но, едва начав, она подняла голову. Не позволила чувствам сломить её твёрдость.
  
  - Ушли в ученичество... к юристам-дельцам.
  
  - Даже так? - удивляясь, как-то само собой, спросил аристократ.
  
  - Сказали, что время изменилось... сказали, что кровь больше ничего не значит, - говорила матушка, а её сын, со злобы, сжимал кубок уже белеющими пальцами. - Сказали, что больше не желаю считать себя частью династии.
  
  Только позже, когда гнев утих, а спокойствие помогло здраво рассудить, мужчина понял, что его дорогие братья, пусть и из вторичной ветви, оказались настолько скупыми, что отреклись от славного прошлого родной семьи. Все мужчины, из вторичной ветви династии должны были вносить посильный взнос. Малый процент от чистого дохода. Этакая дань уважения... но тогда, сидя за столом, сжимая кубок белыми от злобы пальцами... тогда он сказал только:
  
  - Предатели! - выплюнул он слово, да так, что смог выразить всю ту горечь, печаль и ярость, опалявшие его.
  
  Молодой аристократ чувствовал, что его предали все, кем он дорожил. Чувствовал, что от него отреклись те, за кого он был готов безропотно отдать свою жизнь... все, кроме матери.
  
  Успокаиваясь, он развалился на каменном троне. Он не знал, как давно его семья обзавёлась этим троном, вырезанным из каменного монолита. Но, точно знал, что звериные шкуры, который тогда покрывали трон, знали тепло тел его отца и... деда.
  
  "Как же мне вас не хватает!" - с горечью подумал он.
  
  Дед умер почти десять лет назад. Умер на войне, ведя за собой воинство в отчаянный, смертный бой! Юный аристократ помнил его, как могучего, иссечённого в боях колоса. Такого доброго к ещё маленькому наследнику рода.
  
  Отец у молодого человека умер позже. Это известие застало его в четырнадцать лет. И не смотря на то, что поступок отца стоил ему будущности, не смотря на то, что из-за отца юноша переживал многие нападки, он гордился отцом.
  
  Они воевали и умирали за славное имя империи, в то время как дельцы и подстрекатели укрепляли свой, новый мир - мир лжи и плутовства!
  
  Закрыв глаза, молодой аристократ увидел как живых, стоявших рядом друг с другом, его деда и отца.
  
  - Насколько плохи наши дела? - спросил молодой человек.
  
  Матушка, пытаясь смягчать, внимательно подбирая слова, рассказала, как её муж, готовясь к революции, желая поддержать своего проигравшего сюзерена, распродал почти все земли... за бесценок.
  
  Но, всё это было зря, ведь революцию подавили самым жестоким образом. Тогда и умер его отец, так и не восстановив власть великого императора-полководца.
  
  - Он был верен своему слову, - задумчиво сказал аристократ. - Он сделал то, во что верил.
  
  Но всё-таки на сердце было нестерпимо горько, ведь он помнил, что во время обучения ему исправно приходили деньги... деньги, в которых себе отказывала его мать... деньги, которые ей явно были нужнее!
  
  ***
  
  В те дни слуги с состраданием глядели на меланхоличного, совсем молодого господина. Он, точно привидение, неспешно прохаживался по замку и ближайшим окрестностям. Был ужасно молчалив. И на мир смотрел такими печальными глазами!
  
  Не раз его замечали в переходах замка, стоящего без единого движения. Немного приподняв голову, он казался для чужих взглядов изваянием, но на деле смотрел на старые семейные стяги. Они уже истлели, краски померкли и рисунок больше угадывался, чем явственно виднелся, но... молодой мужчина смотрел на них, как на воинские знамёна.
  
  Те, кто имел слух поострее и достаточное любопытство, рассказывали другим, что в такие минуты умудрялись услышать. Молодой аристократ, внешне уставший и замученный, с жаром шептал клятвы о том, что возродит династию, что вернёт семье былое величие.
  
  Слуги считали, что их молодой господин, после стольких-то утрат, пошатнулся рассудком. В их взглядах не сложно было заметить жалость и сострадание. Взгляд самого молодого аристократа был блуждающим и ничего в целом не замечал кругом.
  
  Порой его видели в "Галерее славы". Молодой аристократ ходил меж портретами прежних повелителей династии, глав семьи. Он вглядывался в их величественные лица, во взгляды, в которых чувствовалась великая власть. Но, ещё больше печалился, ведь понимал, что сам он им уступает. Что он не так хорош. Что не такой сильный. И что нет людей, готовых за ним пойти в смертельный бой.
  
  Особо часто, любопытные зеваки, наблюдали молодого господина напротив портретов его отца и деда. Аристократ, как ни в чём не бывало, садился на каменный пол в молитвенной позе. Он взывал к дорогим сердцу людям. Взывал к тем, кто был для него всё равно, что путеводная звезда.
  
  - Почему? - слышали в такие минуты, его жалобные причитания. - Почему я так молод? Почему я не смог пойти вместе с вами? - но по-настоящему печально звучали его последние слова. - Почему я должен жить, подобно червю, когда мог бы умереть в лучах славы и чести?
  
  Ещё сотню лет до этого его династия была относительно могущественной и сильной. Семья, в которой был основной и вторичный род. В основном роде всегда были яркие полководцы. А вторичный род, имея множество сынов, служил в войне, как верные офицеры и ближайшие командиры.
  
  - И всех-то вас пожрала владычица война! - сокрушался молодой господин.
  
  Он и в самом деле не замечал, как порой говорит вслух о своих мыслях, - слишком тягостных, чтобы держать в себе, но слишком дорогих сердцу, чтобы поделиться с кем-либо другим.
  
  Для других он был молчалив, но часто в мыслях обращался к уже умершим, великим полководцам семьи. Не находя в себе силы искал их в славе и чести умерших.
  
  Он, как одержимый, читал историю своей семьи. Особенно жаркий интерес у него вызывала судьба отца и деда. Ему, в пору пламенных и мечтательных лет, удавалось, читая обычные слова, оказываться там, где были дорогие сердцу люди.
  
  Словно привидение он следовал за своим дедом в своём воображении. Вместе с ним был, когда дед принимал ключевое участие в покорении половины мира. Шагал вслед за ним, и слушал, как тот отдавал приказания. Верхом на коне, не отставая от крепкого старика, проезжал различные города и поля. Следил, как под умелым командованием родного деда, императорская армия штурмовала прежде непреступные крепости, - видел, как создавалась великая легенда.
  
  А после, с не меньшей горечью на сердце, чем у старика, отступал назад, сдавая города и сёла. Возвращались домой, чтобы там, собравшись с силами, восстать против целого мира, чтобы вновь вырвать из рук врагов знамя победы! Молодой аристократ, читая книги о семье, с горечью понимал, что мог быть там, рядом... помочь в час нужды! И вновь, переносясь в воображении, наблюдал, как дед наскоро устраивал оборону, как не давал врагам бить в тыл императору. Видел, как дед, оказавшись в окружении, со знаменем в руках, вёл потрёпанные полки. И как громил врагов, не зная ни к кому пощады, ни к солдатам, ни к военачальникам!
  
  С тягостной печалью, молодой мужчина видел в своём воображении, как дед занимал высоты перед столицей. Как в заведомо проигрышном бою держал врагов. Как давал императору построить крепкую и неприступную оборону. И, утирая невольные слёзы, которые капали на страницы, мужчина видел истрёпанное семейное знамя, которое старик высоко поднимал, ведя за собой, в последнюю атаку верных, крепких солдат.
  
  Грудь сотрясалась от слёз, но молодой мужчина чувствовал невообразимую гордость за смелость и честь, с которой воевал его обожаемый старик.
  
  "И в самом деле, - думал он, вспоминая прозвище своего деда. - Исполин!"
  
  Он не менее старательно изучил и историю своего отца. Как тот, после смерти своего отца, деда молодого человека, не растеряв силы духа и твёрдости помыслов, смог стать одной из ключевых фигур в военном восстании. Как повёл за собой остатки мужей семьи и верных императору людей.
  
  Но, восстание подавили самым жестоким образом. Известие о казни отца на столичной площади, казни почти всей семьи, застали молодого аристократа в четырнадцатилетнем возрасте, в военном училище.
  
  А император-полководец, после свержения, так и остался пленником на далёком, богами забытом островке.
  
  Часто молодой мужчина, читая историю своей семьи, прогуливался по "Галерее славы". Изучая деяния великих своих предшественников, мужчина всё менее ощущал себя достойным называться их потомком. И та дуэль, которая когда-то взбудоражила его кровь, уже казалась глупой шалостью. А как тоскливо становилось от мысли, что в армию ему не то, что полководцем, а простым солдатом не попасть.
  
  К меланхолии прибавилась апатия. Молодой мужчина стал рассеянным и невнимательным. Погружённый в свои мысли он мог забыть о том, что его ожидали за столом. А если всё-таки приходил в нужный час, то всё равно мог ни к чему не прикоснуться вовсе. Не только заботливая матушка переживала о главе семьи, но и слуги печально шептались меж собой. В то время не редко слышался шёпот:
  
  - Ох, недолго проживёт молодой господин, не долго!
  
  Другие шептали:
  
  - Не хочет он жить... совершенно не хочет!
  
  Опасаясь того, что любимый и единственный сын вздумает оборвать свою жизнь, заботливая мать сделала единственное, что могла, - приставила к нему слугу.
  
  Этот слуга, немного сгорбленный мужичонка с неопределимым возрастом, напоминал крысу. Длинный и загнутый нос. Привычка нюхать воздух, как это умеют крысы. И руки, которые он, кажется, никогда не опускал, - держал немного согнув перед собой.
  
  До самой поздней осени, до праздника урожая, этот самый крысоподобный человек, неотступной тенью следовал за молодым господином. И всякое слово, которое по меланхоличной невнимательности ронял молодой человек, спустя время узнавала его мать. Этот крысоподобный слуга был верным... потому что до нервной дрожи и стука зубов боялся прогневать настоящего хозяина родового замка, - властную и жестокую к слугам правительницу.
  
  Мужчина грезил славой и величием предков. Мечтал вернуть величие семьи, которое так неожиданно растаяло. И не замечал того, что за ним кто-то следует по пятам. Не замечал стен замка, которые осыпались и поросли ещё за года его отсутствия плесенью и мхом. Он словно жил в своём, отдельном и уютном мирке... пока не случилось одно происшествие.
  
  Совершенно случайно всё обернулось трагедией. А началось происшествие с того, что молодой мужчина, сидя во главе стола, без особой охоты ужинал. Как знали все в замке - его абсолютно ничего не заботило в настоящем мире.
  
  Дверь в просторную, плохо протопленную комнату, распахнулась. Вбежал запыхавшийся, побитый мужчина-слуга. Он подбежал к моложавой женщине. Всем слугам было ясно давным-давно, кто в замке являлся на самом деле правителем. Этот взволнованный слуга докладывал явно громче, чем следовало:
  
  - Сбежали! - первое, что услышал прежде безразличный ко всему человек.
  
  Он перевёл свой воспалённый взгляд на седого человека с кровоподтёками и синяками.
  
  - И ведь подгадали, в самый праздник, когда никто их не поймает?
  
  - Кто? - спросил сам собой молодой аристократ. Слова давались ему с трудом. И голос звучал совсем непривычно. - Кто сбежал?
  
  Ему тяжело давалось понимать, что случилось. Мысли путались. Да и его матушка шикнула на слугу, чтобы тот замолк. Но, пусть и спустя пару минут, как побитый мужчина замолчал, в уме молодого аристократа всё сложилось.
  
  - Поправь меня, если я ошибаюсь... - молодой мужчина зашёлся кашлем. Осознанно и достаточно громко говорить ему было уже непривычно. - У нас завелись беглые слуги?
  
  Женщина красноречиво посмотрела на слугу, и тот, понимая, что его может ожидать за ошибку, не хотел говорить, но... молодой человек, точно сбросив меланхоличное оцепенение, вновь возвращая себе ясность мысли, требовательно, как может только владыка, приказал:
  
  - Доложи мне. У нас что, беглые слуги?
  
  И пусть он сказал не совсем верно, но, мужчина, под пристально-проницательным взглядом, кивнул. Неосознанно, молодой мужчина смог вселить страх одним своим видом, который вселяли его великие и решительные предки.
  
  Он внимательно выслушал доклад о том, что и в самом деле из замка бежали двое слуг. Отмахнувшись от подробностей и причин, мужчина требовательно спросил:
  
  - Куда они могли сбежать?
  
  И едва только услышав название соседнего леса, потребовал:
  
  - Седлать коня! И собак... у нас есть гончие?
  
  Матушка, было, попыталась остановить сына, но тот, не успокаиваясь, всё больше распаляясь, требовал:
  
  - Коня, седлать коня!
  
  А уж спустя каких-то несколько минут, он, опрометью выбежав из замка, вскочил на незнакомого ему жеребца. Как оказалось, у него были и собаки. Всего лишь три гончих, которых он не знал, но которые знали команды и слушались их.
  
  "Большего и не нужно!" - подумал молодой аристократ, скача во весь опор в сторону леса, слыша за спиной сопение трёх гончих.
  
  И взор его в ночи точно горел. А худые руки, сжимавшие узду, были удивительно тверды и сильны. Даже незнакомый конь ни разу не взбрыкнул.
  
  Несколько часов он, молодой мужчина, вместе с собаками, мчался по лесу, выискивая беглецов. Несколько часов безудержной погони, в которой инстинктам целиком и полностью отдавались как охотник с гончими, так и жертвы.
  
  Люди из окрёстных деревень долго потом рассказывали, как слышали собачий лай. Как после, спустя время, услышали крики людей, которых всё-таки настигли собаки. И, те немногие, что глубокой ночью не спали, а выглядывали в окна или таились в потёмках, рядом с замком, увидели, что прежде казавшийся сумасшедшим аристократ может быть и жестоким.
  
  Связанные крепкими верёвками, вслед за лошадью плелись двое людей. Вокруг них скакали и лаяли гончие - но ни одна не решалась больше укусить пойманных. Молодой мужчина кнутом, не жалея, объяснил собакам, кто есть хозяин и кого следует слушаться. Беглецы же, в окровавленных и изодранных одеждах, покорно плелись, уже примирившись с грозящей судьбой.
  
  Древние устои были предельно просты и ясны. Молодой аристократ знал по книгам, как принято поступать с беглыми слугами. И он не мог себе даже вообразить, что можно поступить иначе.
  
  Он не стал тратить времени больше, чем следовало. Быстрые приготовления были окончены. А двое влюблённых беглых слуг, словно не замечая ничего, в том числе и боли, прощались друг с другом и обещали встретиться в лучшем мире, обещали быть там вместе, несмотря ни на что.
  
  Молодой аристократ всё это время был рядом. Его сердце не тронула жалость. Он руководил повешением. И, услышав хруст ломаемых шейных костей, ещё долго стоял в нескольких шагах от неудавшихся беглецов. Даже когда те перестали подавать последние признаки жизни, - судороги совсем прекратились, - он всё ещё стоял и смотрел на них, словно на какую-то диковинку. Совершенно спокойный и почти равнодушный.
  
  Ветер раскачивал тела. Верёвки протяжно скрипели. А молодой мужчина смотрел на убитых и замученных им влюблённых и думал, похож ли он на своих предков? Похож ли он на великого полководца, скорого и жестокого на расправу?
  
  ***
  
  Не успели ещё слухи о случившемся в ночи и о судьбе влюблённых беглецов расползтись по округе, как где-то средь переходов замка молодой мужчина впервые заметил неотступную свою, вторую тень. Крысоподобный слуга впервые заговорил с номинальным господином:
  
  - Су-су-сударь, - заикаясь, заговорил он. - А-а-а...
  
  - Что? - удивился молодой мужчина, оглянувшись и увидев горбатого, сомнительной наружности, мужичонку. - Что тебе надо, падаль?
  
  Слуга, зная о своей наружности, привычный к подобного рода нападкам, - да и к более суровым, тоже привычный, - только склонил голову ниже, и заговорил в подобострастном тоне:
  
  - О мудрый и благочестивый господин! Не гневайтесь на слугу своего... - и это он умел, - возвысить нужного человека, а себя принизить, на его-то, величественном фоне! Это не раз крысоподобного выручало. Вот и теперь, молодой мужчина, его господин, успокоился - убрал руку с кинжала, рукоять которого сверкала инкрустированными красными камнями из-за пояса.
  
  - Не юли, - властно потребовал молодой человек, но уже беззлобно. - Зачем побеспокоил меня?
  
  Крысолюд приподнял голову, вытягивая шею. Он потирал руки с длинными и уродливыми ногтями. Глаза, в свете единичных факелов, блестели, как у грызуна.
  
  - Скажите, о добрейший и мудрейший! - вновь уткнувшись взглядом в каменный пол, заговорил крысолюд. - Как вы поступили с той несносной беглянкой?
  
  - Повесил! - зычно, чуть ли не выкрикнул аристократ. - Так, как и должно поступать с подобным беглым отребьем!
  
  Молодой мужчина, едва закончив и не ожидая больше вопросов, продолжил свой путь в "Галерею славы". Ему не терпелось взглянуть на портреты отца и деда.
  
  - Но господин! - взмолился крысолюд, упав на колени.
  
  Когда аристократ обернулся и увидел распластавшееся на полу тело, то ощутил невыразимое отвращение. И не понимал, что происходит.
  
  - Разве вы позволили умереть этой беглой дряни... чистой... не тронутой девушкой?
  
  - Что ты сказал? - обманчиво спокойно, сказал аристократ.
  
  - Вы разве не знаете, господин? Перед казнью, всякую чернь и тварь нужно... простите... приземлять! Зачем по-вашему есть специальная должность при палачах? Зачем, по-вашему, святейшие и добрейшие последователи ЕГО, лишают недостойных... мерзких и отвратных порождений, чести, прежде чем убить?
  
  - К чему ты клонишь?
  
  - Господин, господин! Нельзя, чтобы её тело остыло, будучи не тронутым! Понимаете? Иначе ТАМ - он выразительно глянул в каменный потолок, - она может получить прощение... пока не остыло тело... - договорить крысолюд не успел.
  
  Худощавый, обычно меланхоличный человек, проявил удивительную прыть. Схватив за глотку слугу, в два шага протащил его к стене и с неправдоподобной силой припечатал об неё спиной. Холодный воздух задувал в оконный, давно пустой проём.
  
  Молодой господин ощутил неприятный такой запах. Очень выразительный запах страха крысолюда. А тот, с трудом хватая воздух, без остановки хрипел:
  
  - Господин, господин! Пощадите, господин!
  
  Молодой мужчина молчал. Он размышлял. Крепко размышлял. С одной стороны крысолюд был прав, но с другой... это напоминало бесчестье... отдать такой приказ? Да у него ведь на то нет прав... прав перед богом или законом!
  
  Взгляд молодого мужчины не мог на долго задержаться на уродливом, явно коварном лице. Глаза сами собой посмотрели в то место, где когда-то прежде было окно, а теперь просто пустой проём. Посмотрел вдаль, на раскинувшиеся вокруг деревушки поля. Посмотрел на такой далёкий теперь лес, в котором не так давно он выловил беглецов. А после молодой мужчина посмотрел вниз, - на пересохший ров и каменное, разваливающееся укрепление.
  
  Падать было высоко. Молодой аристократ это понимал. Это понимал и крысоподобный. Проследив взгляд господина, лукавый слуга с ещё большим жаром стал повторять:
  
  - Нет, нет! Пощадите, милостивый господин, пощадите! Не губите жизнь верного слуги, пощадите!
  
  Молодому аристократу было противно марать свои руки смертью подобного смерда. Ещё больше ему не хотелось этого делать от звука капели и очень характерного запаха страха. Да и... за что его убивать?
  
  Как и прежде, без особых усилий, молодой мужчина отшвырнул лёгкого крысолюда. Не слушая благодарственные, хриплые слова, он продолжал свой путь, размышляя:
  
  "Достоин ли я своих предков?"
  
  ***
  
  С той памятной августовской ночи слуги перестали смотреть на молодого господина с прежней жалостью. Всем стало ясно, что он жесток. Но насколько молодой мужчина был жесток, стало очевидным только несколько позже.
  
  Это случилось в середине зимы. Перед самым новогодним праздником, к замку приехал гость. Это был мужчина вполовину старше аристократа и владельца замка. Но в отличие от последнего, гость во всём пытался подражать аристократам, - в каждом его движение прослеживалась неопытность и напускное спокойствие.
  
  Был ранний вечер. В плохо протопленном замке уже всё было готово к скромному застолью. Во главе стола сидел молодой господин на величественном, каменном троне покрытым шкурами давно убитых зверей. Рядом с ним сидела его прелестная, добрая матушка. А напротив молодого господина сидел гость. И всем своим видом давал понять, что не такого скромного, праздничного ужина, он ожидал.
  
  - Так с чем вы пожаловали? - спросил хозяин замка.
  
  - По поручению, - гость назвал имя своего хозяина, полностью пренебрегая этикетом и вежливостью. - Он желает узнать, как скоро вы соблаговолите закрыть свой долг?
  
  - Долг? - опешил аристократ. Он попытался вспомнить имя, которое ему ничего не говорило. Пытался вспомнить, когда и где умудрился остаться чьим-либо должником.
  
  Сидевшая рядом матушка, спокойно объяснила сыну, что ей в своё время, пока сын ещё обучался, пришлось взять ссуду под залог замка и пары оставшихся у них, ближайших и захудалых деревень.
  
  "Так он посмел назвать долгом ссуду?" - изумился молодой мужчина. - "Он смеет обвинять меня в том, что я задолжал что-то его господину... смеет насмехаться надо мной, моей матерью, над самой историей замка, своим наглым поведением!"
  
  Мужчина встал из-за стола. Взяв кувшин с вином, которое ему по случаю праздника прислал один из ближайших друзей времён учёбы, - отпрыск уважаемой семьи. Вино из старых запасов семьи того друга, - оно было выше всяких похвал.
  
  Аристократ ни единым движением, ни единым взглядом не выдал того внутреннего напряжения, которое бушевало из-за неуважения гостя. Он был внешне совершенно спокоен и даже несколько равнодушен.
  
  - О, вы желаете мне услужить? - сказал гость, когда хозяин замка подошёл к нему. Одним движением гость выплеснул кислое вино, - выплеснул на пол, - и протянул руку, подставляя серебряный кубок. - Что же... в таком случае, я передам своему господину, что вы, по крайней мере, уважаете...
  
  На этом слове у аристократа больше не осталось ни сил, ни желания терпеть неуважение гостя.
  
  "Безродный пёс!" - мелькнуло у него в голове, а рука, как поздней осенью, твёрдая и крепкая, со всего размаху разбила глиняный, старинный кувшин о голову горе слуги.
  
  Вместе с вином, по лицу сомнительного гостя текла кровь. Он, округлив глаза, без прежней наглости и дерзости, с великой, детской обидой взглянул на аристократа.
  
  - Да как... как вы смеете! - закричал он фальцетом. - Вы знаете, что с вам за это будет? - вскочив на ноги, он закричал самым тончайшим голоском из возможных. - Беззаконье!
  
  - Беззаконье, говоришь? - спокойно спросил аристократ. Рука его легла на рукоять меча, - в своём доме хозяин и есть олицетворение закона! - не спеша, глядя куда-то в сторону, будучи ещё в своих мыслях, с тихим-тихим шуршанием он вытаскивал меч из ножен. - Ты посмел оскорбить меня. Ты посмел оскорбить мою досточтимую и уважаемую матушку... ты посмел оскорбить сам мой дом! - на последних словах меч покинул ножны, а взгляд обрёл ясность. Мужчина посмотрел на горе-гостя и сказал. - Ты, жалкое отродье, ещё смеешь что-то говорить о законе?
  
  Ударом ноги, аристократ опрокинул стул вместе с гостем. А после, вслед за уползающим на корячках, перепачканным человеком, медленно шагал, продолжая говорить:
  
  - Если твой повелитель, паршивый делец, - аристократ мог точно сказать, что фамилия кредитора - не принадлежит к числу добрых и уважаемых семей. - Если он так хочет получить свои деньги, то пусть идёт ко мне... Я отплачу ему за все те оскорбления, которые получил от тебя!
  
  Гость, опасаясь худшего, бросился бежать. Пока он полз, умудрился отцепить плащ, который ему мешал. А после, со сказочной скоростью пробежал, чуть ли не через половину замка. Выбежав на улицу, как одержимый подгонял своего кучера. Даже в замке слышался истерический крик:
  
  - Быстрее! Едь, едь тебе говорят! Да живей ты, сволочь!
  
  ***
  
  "Ссуда под залог замка и остатки семейных земель" - эта мысль не давала молодому аристократу покоя. Он понимал, что рано или поздно, так или иначе, но с него могут востребовать... отнять то немногое, что ещё принадлежало его древнему роду.
  
  "Мне нужны деньги" - с печалью думал он. - "Мне, наследнику великих полководцев и военачальников нужны деньги, а работы, которая бы мне подходила и была бы под стать досточтимым предком... её попросту нет!"
  
  В ту зиму, старательно перебирая в уме и архивах всех, к кому можно было обратиться с просьбой о найме кем угодно, даже гувернёром, молодой аристократ больше всего времени проводил за написанием писем. Он их рассылал в ужасающем количестве. Но те редкие ответные письма, что он получал, как правила были простой любезностью, ничего под собой не имеющие. Формальная дань уважения его предкам. Не ему.
  
  Почти по прошествии года, как вернулся домой, молодой аристократ разрывался между двух путей спасения. Первый был болезненный и унизительный. Второй ещё более оскорбительный, но лишь только по отношению к предкам.
  
  Ему предложили возглавить отряд городской стражи. И тех денег, которые он смог бы на этой работе получать, вкупе с рентой от крестьян, едва бы хватало погашать проценты ссуды. Как итог, молодому аристократу пришлось бы служить так же, как служат ветераны-простолюдины... да и всё равно не иметь возможности вырваться из долговой кабалы - работать на какого-то дельца, давшего ссуду, всю жизнь.
  
  "Всю жизнь..." - думал молодой человек, представляя, как стариться в забвение. Копошась в грязи, как червь. Как он до глубокой старости будет возвращать один единственный денежный долг, не имея и малейшего шанса проявить себя достойным потомком своих родителей.
  
  "Всю жизнь..." - мысленно повторил он, понимая, что в таком случае все старания и жертвы отца и деда будут пустыми. Что он самолично зароет знамя своей семьи в грязь. Что никогда не заслужит воинской славы. Что умрёт старым, сморщенным, ничего не стоящим, унылым старикашкой.
  
  Второй выход из положения был в том, чтобы продать часть воинских трофеев своих уже давно умерших предков. Он имел только относительное представление, какое несметное сокровище собой представляли старые доспехи, взятые с различных правителей, - с их бездыханных тел. Не догадывался даже, как ценились золотые и серебряные венцы правителей, которых когда-то свергали его далёкие пращуры. Но понимал, что этим сможет откупиться от дельца... видел в этом спасение и избавление от ссуды.
  
  Себе мужчина говорил, что приумножит трофеи своей династии. И смело верил своим мыслям. Он не надеялся, - верил, что ещё возможно всё переменить. Нужно только собраться с силами и сплотить вокруг великого знамени верных людей... нужно только вновь окружить себя блистательными победами!
  
  "Но для начала... - с болью на сердце, думал молодой аристократ, проходя между трофеями не им полученными. - Я должен продать, предать память предков!"
  
  Он хотел себе сказать, что только часть, но не мог кривить сердцем перед собой или кем другим. Понимал, что продав даже самое малое, незначительное, он именно что продаст и предаст всю ту память о своей великой семье, которой так дорожил.
  
  Как выясниться позже, и погибель, и спасение пришли в одном, неожиданно лице.
  
  - Гос-с-сподин, - впервые за многие месяцы, подал голос крысоподобный, неотступная его тень. - Сме-е-ею предположить, что вы здесь не из простого жел-л-лания почтить память... без сомнения, в-в-великих и достойных людей.
  
  Молодой аристократ посмотрел на свою вторую тень. Ему было нестерпимо больно от того, на что он решился. Но, крысолюд не смог понять своего господина. Он неверно истолковал взгляд, столь пристальный и неотрывный.
  
  Потупившись, пряча глаза, крысолюд продолжил.
  
  - Ваши предки не п-п-просто так заслужили славу в-в-великих воинов и полководцев. Но ещё и слав-в-вились великим ум-ум-умом. Ведь они не-не-не сжигали книг, а собирали те, что це-це-ценились у правителей тех - вторая тень, после случившегося осенью заикался, но тут, словно подавился воздухом, - тех досточтимых ле-е-ет.
  
  Не сразу молодой аристократ смог понять, что ему говорит этот трусливый заика. Ещё дольше он обдумывал сказанное. А после, не проронив и слова, медленно направился в сторону одной неприметной комнаты.
  
  Мужчина, с факелом в руках, ощущая запах огня, чувствовал, как на него повеяло спёртым и пыльным воздухом, едва он зашёл в ту комнату. Огонь, точно живой, присмирел, стал заметно мельче в окружении книжных шкафов. Круг света был невероятно мал. А потолок, как знал аристократ, во всём замке, достаточно высок. И он мог только гадать, достают ли полки шкафов до потолка.
  
  Он ходил по лабиринтам, вглядываясь в разные заглавия книг. Его вторая тень плелась где-то позади. Молодой аристократ совсем редко мог прочитать рукописное название книг. Несколько раз останавливаясь, передав факел слуге и приказав быть осторожней, брал в руки старые, рукописные книги. Великого усилия стоило воспринимать старый, до реформы, родной язык. Но, бегло полистав с пяток книг, мужчина взял обратно факел.
  
  Шаг его стал заметно бодрее. Взгляд, точно впитывая жар близкого огня, сверкал во мраке. Глаза без устали шарили кругом. И в воображение возникали пышные образы, а на уме была одна единственная фраза: "Сколько же тут знаний?"
  
  Но, настоящим открытием, которое потрясло молодого человека и которое перерубило последнюю возможность к отступлению стало нахождение одной-единственной книги, написанной ломаным и тяжело читаемым почерком. Там было немало шифров и неясных оборотов, но... то, что молодой аристократ сумел понять при одном только беглом осмотре, воодушевляло и в тоже время обрекало на незавидную участь.
  
  "Алхимия - значилось в заглавие. - Эрнст. Харнтс."
  
  ***
  
  Алхимическая идея о создание золота, по факту, из ничего, всецело завладела и умом, и сердцем молодого аристократа. Ничто больше не имело значения, ведь вот он, - выход из бедственного положения.
  
  "Золото, - думал он, вспоминая архив семьи и слова далёкого-далёкого предка, - всего лишь средство достижения малых целей. Большие достигаются личным умом, силой и тактикой."
  
  "Но большое, не возможно без малого!" - мысленно добавлял мужчина, открывая ещё незнакомую книгу.
  
  При первом прочтении едва ли что-то оставалось в его не привычном уме к столь узко профильной терминологии и алхимическим жаргонизмам. Но мужчина не отступался, - читал и постигал сложную науку.
  
  Его скромных языковых знаний было явно недостаточно. Ему приходилось решать эту сложную задачу без каких-либо вложений, - опираясь только на те книги, что были. И, на его счастье, были различными мудрецами составленные словари и языковедческие труды по самым разным языкам. Но, доступных ему изначально книг, в самом начале, было сравнительно немного. Всего-то пара-тройка сотен пыльных томов.
  
  Изучая различные языки, смежные с родным, мужчина открывал для себя всё новые и новые горизонты. Учась понимать давно умерших мыслителей по их словесным трудам, молодой аристократ вначале ужасно мучился и страдал, но... тот труд, который он совершал, тот жар и пыл, с которым он подходил к делу, не могли оставить его без результата.
  
  Он спал по нескольку часов в сутки, остальное время всецело проводил за книгами и постигал сложную, горькую науку - алхимию. Составлял своеобразную карту, меж различными работами. И, не меньше, чем основному делу, он отводил время и силы, на изучение других языков.
  
  Дни сливались в череду пробуждений и поток знаний, который порой не получалось осмыслить, а после сон, - слишком короткий, чтобы отдохнуть, но отнимающий и без того драгоценное время.
  
  Мужчина был слишком молод. Он не мог ждать. Он понимал, что должен совсем справиться как можно скорее. И всякий раз, когда возникало мысленное сомнение в целесообразности такого подхода, спрашивал себя: "А зачем мне тогда быть, если я не добьюсь успеха? Зачем мне жить, если я не стану достойным своих предков ещё смолоду? Зачем мне вовсе нужна жизнь, если я буду прозябать, а не творить историю, как мои пращуры?"
  
  Головная боль, ужаснейшее истощение, как нервное, так и физическое, - стали главными его спутниками, - конечно, помимо знаний. В те редкие случаи, когда молодой аристократ, выбирался чтобы перекусить и, утащить с собой немного съестного, все, кто его видели, ужасались. Он напоминал блеклую тень самого себя. В считанные пару-тройку месяцев ужасно отощал, тяжело дышал и чуть ли не валился с ног от усталости. Только пламенный взор его не угасал.
  
  Вновь поползли слухи о том, что молодой правитель - одержимый. Его заботливая матушка, беспокоясь о дорогом сыночке, с жестокостью выпытывала у крысолюда: "Что с ним происходит? Что случилось?" но тот отвечал только то, что знал, что: "М-м-молодой господин изволит читать книги".
  
  Между тем, до самого лета молодой господин только тем был и занят, что составлял карту между, казалось бы, разрозненных трудов. В его теле едва теплилась жизнь, но он тихо посмеивался, - ему открывалось коварство и насмешливость алхимиков старины. Они, под самыми нелепыми и абсурдными формулировками общались меж друг другом на одном им ясном языке. И формулы, которые таились, под абсурдными требованиями, ему виделись совсем очевидными.
  
  Летом, дождавшись нужного ему дня, молодой аристократ готовился к ритуалу. Скрупулёзно. Болезненно реагируя на мельчайшее отклонения от нормы. И его заботливая матушка, и простые крестьяне, не желали его гневать, - даже те, кто успел его невзлюбить за крутой нрав, боялись, что от злости, того и гляди, помрёт!
  
  Молодой аристократ, - бледный, ужасно худущий, с впалыми глазами и тяжёлым дыханием, - ясно понимал, что та мысленная карта, меж различных трудов алхимиков, которую он составил, - не гарант успеха. Он понимал, что мог ошибиться с той или иной формулировкой. Пользуясь всеми теми знаниями о языках и речевых употреблениях различных эпох, он раз за разом перепроверял себя. Ведь понимал, что если он ошибётся, то всё будет потерянно.
  
  Да, придёт новый год. Да, вновь наступит лето. И да, можно будет подправить оплошность, если таковая будет, и провести ритуал так, как должно. Но молодой аристократ чувствовал, что если не справиться, то... не сможет больше заставить себя прочитать и слова. Что сожжёт библиотеку. Что... что не вытерпит такого испытания и вернёт ссуду посредством крови. Ведь, не останется в нём попросту сил продолжать жить. Не отважится посягнуть на достояние предков. И не согласиться всю жизнь влачить жалкое существование обычным начальником стражников.
  
  ***
  
  "Это... это, - пытался подумать молодой, истощённый телом, аристократ, едва окончив ритуал и по-новому оглядывая привычный мир. - Это невероятно!"
  
  Мысленная усталость, которая сопровождала его всё это время, в один момент просто растворилась. Её не стало. Пропала без следа. И бегло замечая различные предметы, вокруг себя, растения и деревья вдалеке, он одинаково легко, без усилий и напряжения мог рассказать о самых неожиданных их свойствах и применениях.
  
  Если прежде его ум можно было сравнить с быстротечной, но крайне узкой и мелководной рекой, то теперь его мысли стали бурным, безбрежным потоком, способным опрокидывать целые корабли.
  
  Ещё стоя в начертанном им самим круге, оглядывая руны, и одновременно по памяти вспоминая все прочитанные им книги по алхимии, мужчина ужасался: "Какая удача! Ведь столько возможностей для ошибки... но я смог!"
  
  Вспоминать абсолютно весь текст, прочитанных ранее книг, нисколько его не обременяло. Он точно мог вспомнить каждое слово. И переосмысление всего того, что было им прочитано по алхимии, отняло не более чем десяток минут. В десять минут, стоя под полной луной на безоблачном небе, он смог понять и открыть значительно больше тайн и секретов уже умерших мудрецов, чем за пол года!
  
  Но это ещё не стало главным его преимуществом. Это было только малым бонусом к тому, что он ещё не узнал о новых своих возможностях. И это, настоящее открытие, открылось, когда мужчина впервые взял в руки материальную книгу, а не восстановил что-то прочитанное прежде по памяти.
  
  Прочтение рукописной книги отняло меньше минуты. Он очень быстро, но при этом неправдоподобно осторожно, листал книгу. Эта минута для мужчины растянулась на добрых два года. Мысли его смогли перенести в другое время и эпоху. Мужчина, не зная нужды, жил тенью рядом с автором книги. Ходил вслед за ним. Видел, чем тот питается. Внимательно следил за его опытами и, в случае оплошности, точно знал, что следовало сделать иначе.
  
  Крысолюд изумлялся, видя, как явно лишившийся рассудка господин, ходит и просто пролистывает, быстро-быстро пролистывает книги. Как обходит полку за полкой. Как читает, - если он вовсе читал, - в кромешной темноте.
  
  А молодой аристократ не замечал, что кругом густая темнота. Не замечал усталости. Его дух стал непоколебим. А знания, так быстро обретавшие невероятный объём, помогали в понимании настоящего мира, который прежде был скрыт за непроницаемым туманом.
  
  Прежде, ещё будучи простым и глупым человеком, до ритуала, он думал, что алхимики разных стран и эпох имеют свой уникальный, хитрый язык. Но, теперь, обладая новым видением, и возможностью проживать тысячелетия в считанные десятки минут, он изменил точку зрения. Но, поставить точку в своём мнении он решился только спустя время. И это было, по меньшей мере, болезненным.
  
  Почти все книги в той обширной комнате ему поддавались без каких-либо усилий. Несколько новых ритуалов заметно усилили его мыслительные способности. Но там было и несколько книг, которые оказывались истинной пыткой!
  
  Молодой аристократ мог выучить незнакомый язык читая книгу, на этом самом незнакомом языке, в считанные мгновения. Но, стоило открыть одну из тех загадочных книг, а взгляду коснуться неясных и причудливых закорючек, как письмена вгрызались раздирающей болью в ум.
  
  Несколько раз он пытался читать эти книги - но всякий раз валился на пол или на колени и не мог толком перевести дыхание. Получалось, что все те знания, что он мог пропускать через себя, были только блеклой тенью в сравнении с тем, что его так терзало. В этот период времени молодой аристократ окончательно убедился во мнении, что все те алхимические труды, прочитанные им... что все те работы, которым люди посвящали свои жизни, были их неумолимой судьбой. Коварной судьбой, которая чужими руками создавали шифры. И ему стало ясно, - он один из немногих, если ни единственный, кто разгадал загадку, и смог обрести невероятную способность по одной только случайности.
  
  Так ему хотелось думать. В это он старательно верил. Но, стоило расслабиться, как случалось нечто скверное. Точно рука из необозримого мрака, хватала его за плечо и он слышал раздирающий разум голос.
  
  "Что если нет никакой судьбы? Что если наши миры и в самом деле многослойны? Что если, всеми этими жалкими "мудрецами" руководили неведомые порождения из другого слоя мира? Что если я... всего лишь... что если не было случайности и я смог совершить этот ритуал только под чужим и незримым, неясным руководством?"
  
  ***
  
  Под тяжестью новообретённых знаний, в их свете и скуки ради мужчина взялся перечитать то немногое, - в сравнение с прочитанным за последние пару недель (Огромнейшей библиотекой с книгами самой разной направленности) - что содержало в себе историю его предков и таких далёких пращуров. И это было печальным открытием. Всё то, чем он восхищался, оказалось чем-то слишком скоротечным, бессмысленным и даже смешным.
  
  Молодой аристократ чувствовал в себе тяжесть десятков прожитых тысячелетий. Он словно стал исполином, в сравнение с окружающими глупыми карликами. И то, ради чего он начал изыскания в алхимии, оказалось не более чем пустяком.
  
  "Золото... один из самых бесполезных металлов!" - думал он, входя в главный зал.
  
  В последние дни он вновь стал питаться регулярно, ведь ему было необходимо восстановиться и телом. Опасался, что всё окажется напрасным из-за одного того, что тело в какой-то момент откажет и умрёт. И пусть он, заглядывая внутренним взоров в жизненные процессы видел, что ни что ему не угрожает в ближайшие пару лет, решил обезопасить себя.
  
  Это был первый день зимы. Выпал снег. И лёгкий холод, мягкой свежестью, заполонил весь замок. На обед были крестьянские каши и хлеб, кислое вино. Но, мужчина не замечал их вкуса, - его мысли были прикованы к тем нескольким причудливым книгам.
  
  - Сын, - услышал он рядом с собой голос. Переведя взгляд, увидел взволнованное лицо своей матушки. - Мне нужно с тобой поговорить.
  
  Разговор не задался. Молодой аристократ только слушал, не перебивал. А его заботливая матушка старалась, как можно мягче подбирая слова, рассказать, что собирается вновь выйти замуж.
  
  - Что ж, - в конце её рассказа, сказал молодой мужчина. - Если ты того хочешь, то не стану тебе препятствовать. Только скажи, окажи любезность, кто этот мужчина?
  
  Она назвала имя. В прежнии времена он и не вспомнил бы его. Простое. Не принадлежавшее даже к самой захудалой фамилии. Мгновения не прошло, а мужчина заговорил:
  
  - По твоему мне нужна твоя жертва? - спокойно спросил он. - Или ты, дорогая моя матушка, считаешь, что я не смогу оплатить ту смехотворную ссуду?
  
  Моложавая женщина пыталась доказать, что она не жертвует собой, что она... что это её осознанный выбор.
  
  Для неё было тайной, что её сын мог легко узнать истинные помыслы говоривших с ним. И для него было яснее ясного, что его матушка собиралась пожертвовать собой именно ради него. Чтобы у него остался замок. Чтобы он мог спокойно жить. Завести семью, пусть и со слабой династией, но попытаться восстановить относительное благополучие родной фамилии. Он даже мог сказать, кого через пару минут матушка предложит уже ему на роль невесты.
  
  Не доедая своего обеда, он встал из-за стола.
  
  - Милейшая моя матушка, будь так любезна, - разорви помолвку. - о помолвке ему никто не говорил, но новые способности... это не простое знание, это сверхъестественное знание.
  
  Уже выйдя из-за стола, не слушая слов матушки, спокойным голосом перебил:
  
  - Напиши ему, чтобы явился самолично. Это важно. В ближайшее время. Как только представиться первая возможность. И если он это сделает... скажем, до конца месяца... двенадцати дней, думаю, ему хватит. То я не только полностью оплачу ссуду, но и заплачу ему столько же сверх того... просто так.
  
  - Но сын! - услышал он взволнованный голос.
  
  - Не беспокойся. Я знаю, что делаю. Доверься мне.
  
  ***
  
  Его неумолимо влекло к тем нескольким книгам. И боль не страшила. Словно запретный плод, думал он, вспоминая о них. Но всякий раз отмахивался от идеи открыть эти несколько странных, сплошь состоящих из кожи книг. Что обложка - кожа, что страницы - кожа. И шрифт, не самый лучший, - а в этом вопросе молодой аристократ знал толк, - но чем так выжигали буквы? Словно стальными, раскалёнными буквами неизвестного и болезненного для восприятия алфавита. Ничего подобного он нигде более не встречал.
  
  Но, открыть эти книги мужчина себе не позволял. И дело было не в страхе, а в понимании, что возможно кто-то ему навязывает эту болезненную тягу к запретным знаниям. Кто-то из другого слоя мира.
  
  "Но зачем?" - в миллионный раз задавал он себе один и тот же вопрос.
  
  ***
  
  - Эй, ты, - впервые обратился аристократ к своей второй тени.
  
  Крысолюд, встрепенулся, - чуть было не уснул, следя за сидевшим на месте господином:
  
  - Да, г-го-го-спа-дин?
  
  - Сколько неудобств с твоим заиканием! - вяло восклицал господин.
  
  Слуга-надзератель попытался было оправдываться, но страшно заикался.
  
  - Про-ро-ро-с-с-сти-те. Я не-не-не спе-пе - за последнее время, без видимых на то причин, у крысолюда заметно ухудшилось здоровье, появилось много шрамов, как явно заметных, так и скрытых одеждой. Да и заикаться он стал заметно больше.
  
  "Эх, матушка!" - подумал аристократ, протягивая в сторону второй своей тени руку.
  
  Крысоподобный аж весь сжался, когда раздался щелчок пальцев. Звук от щелчка, в крупной комнате, уставленной шкафами с книгами, обрёл эхо и, как показалось, крысоподобному слуге, оглушил.
  
  - Попробуй теперь что-нибудь сказать, - велел аристократ.
  
  - Что вы хотите услышать? - без единой запинки, удивляясь и округляя глаза, переспросил слуга.
  
  - Другое дело, - безразлично, словно случился сущий пустяк, сказал господин.
  
  Крысоподобный посмотрел такими щенячьими и признательными глазами на господина, что, казалось, свершились все его, самые смелые мечты и желания.
  
  - Отправляйся в деревню... загляни к своему полоумному дружку. У тебя не больше пяти минут, чтобы поговорить о том, какие подлые и мерзкие у тебя господа. Выпей с ним кружку, ладно, две того кислого пива... после, обсудите новую жену кузнеца и... ты понимаешь, верно?
  
  Крысоподобный закивал, хотя господин и не видел этих движений - смотрел куда-то вверх, на темноту под потолком, - но оба поняли друг друга.
  
  - Следом отправляйся к, - аристократ назвал имя, - скажи, что я желаю ему предложить работу. Десять золотых за день работы. Двадцать, если он будет, в меру сил, работать и ночью.
  
  Ох, как скривился крысоподобный, услышав будущую зарплату селянина! Он и десяти золотых не зарабатывал за неделю, и это, включая его доход от госпожи!
  
  - Не вздумай обмануть с оплатой, ведь платить ему буду я. И... перестань уже работать и вашим, и нашим. - аристократ посмотрел в глаза крысоподобному. - Ты меня понял?
  
  Вопрос был задан спокойным, тихим голосом. Но сколько же страха испытал слуга! Его сердце едва не разорвалось в клочья, а вены разрывало от пульсации крови. И в глазах потемнело, а ноги перестали держать.
  
  Очередной щелчок пронёсся эхом по помещению.
  
  - А вот помирать, и тем более гадить мне здесь не надо! - так же спокойно, но глядя куда-то в сторону, сказал господин. - И переоденься. Знаю, есть во что.
  
  ***
  
  Некоторое время спустя, плутая среди разветвлённых ходов глубин замка, аристократ молчал. За ним неотступно следовали двое. Его вторая, горбатая тень и молодой мужчина. Наниматель не спешил начинать говорить, а будущий работник, говоря откровенно, побаивался обстановки. Ему оказалось достаточно тех тридцати золотых, которые ему отдал аристократ, как задаток:
  
  - Если работа окажется не по плечу. Или не захочешь за неё браться. - говорил ранее аристократ, ещё не начав путь в глубины замка, - то пусть это останется у тебя. Плата за затраченное на меня время.
  
  Поначалу молодой крестьянин был рад, но, чем дольше они шли, тем большие его одолевали сомнения. Не нравилось ему ни окружение, ни сам аристократ, ни - уж тем более! - его горбач. Его одолевали сомнение, а идти становилось заметно сложнее, ведь опасения отягощали его шаг.
  
  - Простите, господин? - не узнавая своего, порядочно испуганного голоса, заговорил крестьянин.
  
  - Да? - не замедляя шага, даже не оглянувшись, спросил аристократ.
  
  - Скоро...
  
  - Нет, - бесстрастным голосом перебил аристократ. - Мы почти пришли. Немного осталось. И не беспокойся ты так. Ничего страшно ведь не случится.
  
  Страшного и в самом деле ничего не случилось. Они вышли в невероятную комнату, высеченную прямо в белом камне с зелёнными прожилками. На стенах, ближе к потолку, без дыма и топлива, прямо в нишах стен, горел сиреневый огонь, в мягком свете которого на сердце становилось легко и беззаботно. Аристократ жестом попросил остановиться. Он прошёл в середину комнаты и обернулся. В его глазах играло непривычное сияние.
  
  Без лишних слов, он поднял руку и направил её на крестьянина. Тот даже не успел ничего понять. Щелчок. И вместе с эхом от щелчка, упало мёртвое, бездыханное тело. Горбун отшатнулся от неожиданно умершего, как от чумного трупа.
  
  Гос... - он запнулся. Его разум никак не мог понять случившегося. - Господин?
  
  - Ты сделал то, о чём я тебя просил, - как обычно, пугающе-бесстрастным голосом заговорил аристократ. - Но, я не припомню, чтобы просил тебя посвящать в мои дела того недотёпу. Зачем ты ему рассказал это? Нет. Можно понять, что обмывая чужие косточки за кружечкой пива... но, неужели ты думал, что я не узнаю? Или ты также туп, как твой друг?
  
  - Господин! - взмолился горбун, повалившись на колени. Он полз к аристократу на коленях, моля о прощение.
  
  - Молчать. - тихо сказал аристократ. - В первый и в последний раз ты делаешь то, о чём я тебя не просил. В первый и последний раз ты, словом или делом угрожаешь мне или моим делам. В первый и последний раз я закрываю на подобное глаза и помогаю с решением, - следущее слово он сказал с лёгким нажимом, - твоей оплошности.
  
  Горбач молчал и больше не замечал рядом с собой бездыханного тела. Он тихо дышал, словно боялся обычным дыханием прогневать господина.
  
  - Два дня ты не будешь покидать замок. Ни с кем не заговоришь. Даже если будут пытать, - ни звука. На третий день пойдёшь к своему другу и предложишь работу. Скажешь, что нужно помочь мне с осмотром глубин замка. Плачу также, как и тому, - перевёл взгляд на бездыханное тело. - Когда спросит "А что с этим, ну, как его?", скажи, что мне нужен ещё один помощник. Скажи, что я оказался настолько глуп, что не смог догадаться нанять сразу двух помощников. И пошути об этом ещё что-то... из сегодняшнего. Этого хватит.
  
  - Да, господин, - обречённо выдохнул слуга.
  
  - И если ты меня подведёшь в очередной раз... - аристократ так многозначительно замолчал, что его вторая тень тут же, с явным оживлением, сказал:
  
  - Не подведу, господин!
  
  ***
  
  Где-то с полторы недели спустя, в жарко натопленном, заметно ожившем зале, было только двое человек. Во главе стола, в достойном одеяние, хозяин замка, молодой господин. Напротив него человек, который выдал его матушке ссуду. Толстяк. Изнеженный, хитрый и подлый толстяк. Который, якобы по доброте душевной, хотел взять в жёны его матушку, а после... после должен был случить "несчастный случай" с единственным её сыном. И тогда... тогда бы и замок и окружающие земле перешли по наследству к единственному наследнику, - матушке хозяина замка.
  
  Тот, кто должен был стать жертвой "несчастного случая", успел это прочитать в собеседнике, едва только взглянув в его глазки.
  
  Сейчас же, не замечая щедрого угощения, толстый гость пробовал на зуб золотые монеты, которые были свалены в крупный, крепко сколоченный ящик.
  
  Что интересно, толстяк, даже узнав, что золото, которое он пробует на зуб, почти целиком состоит из крови человека, не то, чтобы не отбросил, а даже попытался выведать рецепт.
  
  Молодой аристократ знал наперёд, как именно бы этот толстяк обделывал дела, чтобы люди "случайно" терялись, а его благосостояние "необъяснимо" пополнялось.
  
  - Вы меня приятно удивили, - начал толстяк, но не забыл о вежливости и прибавил, - господин.
  
  Молодой аристократ спросил:
  
  - Так что, мы в расчёте?
  
  - В полном, милейший господин, - громко ответил толстяк, что даже пузо задрожало. - В полном расчёте!
  
  На стол легла бумага. Важная и ценная бумага. А молодой аристократ, со всеми своими знаниями, чувствуя горечь, подумал: "Одна жалкая бумага равна в цене замку с тысячелетней историей... и всем тем, что под ним раскинулось!"
  
  Он и прежде понимал, каким образом, чистокровных и сильных обманули слабые грязнокровки. Каким образом такие вот, толстые дельцы, смогли одолеть могущественные империи и властные дома... но как же смешно было видеть бумагу, которая едва не уничтожила его собственный дом!
  
  - Господин! - спустя время, утирая рукавом со рта гусиный жир, сказал толстяк. - Я понимаю, что нас больше не связывают дела, но... вы человек с железной хваткой и умением зарабатывать, совсем неожиданно, деньги. Я имею связи... так почему бы нам не помочь друг другу?
  
  Аристократ понимал, к чему клонит его гость. Он знал о том, что рано или поздно, разговор зайдёт и об этом. Поэтому он и велел своей матушке остаться у себя. Но, пока слова не были сказаны, рано было что-либо предпринимать. Он верил, что люди творят судьбу, а не она их. Иначе... иначе получался совсем грустный вывод. И это при всём его знание и могуществе мысли!
  
  Толстяк не стал ходить вокруг да около, а сразу, прямо в лоб сказал:
  
  - Почему бы нам не начать взаимовыгодные дела? А свяжем мы это двойной свадьбой. У вас есть мать, к тому же, - он хохотнул, - бесхозная. А у меня целых три дочери! И все как на подбор!
  
  Аристократ, слушая собеседника в пол уха, уже знал всю его жизнь. Он знал, что на самом деле задумал толстяк. И видел всех его, трёх официальных дочерей... и целую вереницу от различных продажных дев. И те трое, и все прочие, не выделялись настоящей красотой. Разве парочка дочерей от одной портовой девки имели не такое уж отталкивающее лицо, как все прочие, да и не были слишком уж похожи на свиней... но женитьба, на ком бы то не была, явно не входила в ближайшие планы молодого аристократа. Особенно с кем-то обладающим столь скверной кровью.
  
  А вот про его матушку, стоит сказать, толстяк заговорил зря. Многое в человеке, после открытия новых знаний, успело размыться, зачерстветь или умереть. Но, родную матушку, как собственно и свой дом, со всеми пращурами, он ценил. И подобное высказывание, сравнение с вещью... да даже одни только слова, что можно ему, скоту такому, да его дорогую матушку, в жёны?
  
  Аристократ, не подав вида, рассвирепел пуще лютого зверя. Его правый глаз немного иначе начал выглядеть. На какие-то полминуты, может, минуту. Но одного взгляда этим глазом на обнаглевшего толстяка хватило, чтобы тот замолк и потупился.
  
  - Как посмел ты? - спокойно спросил молодой мужчина. Толстяк даже не попытался сказать и слова. Аристократ продолжил. - Забирай своё поганое золото и проваливай в свою дыру. Три дня срока, а после - смерть. Тебе, и всему твоему проклятому выводку. Ты меня понял?
  
  - Да, господин. - Безропотно сказал толстяк, утаскивая ящик с золотом.
  
  За пределами комнаты толстяку помогли. А из оцепенения, точно глубокой задумчивости, он вышел только на полпути домой. И ничего-то он не помнил. Ни разговора, ни того, что приказал ему аристократ.
  
  - Бред сивой кобылы! - восклицал толстяк и ругался на своих подчинённых.
  
  Он ещё не знал, что спустя немногим больше двух дней, он самолично устроит в своём поместье ужаснейший пожар. Не знал он и того, что прежде, самолично прирежет всю свою семью. И, само собой не знал, что, оказавшись объятый пламенем, он будет улыбаться, и говорить раз за разом:
  
  - Всё сделано, господин!
  
  ***
  
  Как же мучительно было молодому аристократу, зная всё наперёд, и не имея ни к чему интереса, избегать несколько незнакомых книг. Они ему доставили невероятную боль, но, в них явно скрывалось столь много, что всё ему известное в сравнение с этим окажется не более, чем пустяком.
  
  Знал, какой боли будет ему стоить новая попытка, но испытывал тягу к этим запретным знаниям, как ни к чему другому за время всей своей, не особо долгой физически жизни, но фантастически затянувшейся благодаря обретённым и пережитым знаниям.
  
  И, однажды, любопытства ради, - ведь его умение предсказывать совершенно не работало на странных книгах, - приказал горбатому, крысоподобному заглянуть в книгу.
  
  Тот долго умолял пощадить. Ползал на коленях. Говорил, что служит и будет служить верой и правдой. Но, увидев протянутую в его сторону руку. Помня, чем это обычно заканчивалось. И услышав:
  
  - Выбирай.
  
  Выбрал книгу. Так у него, как сам рассудил горбач, был хоть какой-то шанс выжить.
  
  К великому удивлению, как господина, так и слуги, ничего не случилось. Тот просто смотрел на страницы и ничего не понимая, оглядывался на стоявшего в стороне господина.
  
  - Ясно. Можешь положить её на место. - местом для книги служила полка на которой стояли подобные книги. - Оставь меня.
  
  - Но господин? - было, попытался слуга.
  
  Аристократ перебил.
  
  - В последнее время ты заставляешь меня чересчур много повторять. Достойный ли ты после этого слуга? Нужен ли ты мне вовсе?
  
  Как и прежде, крысоподобный в простых словах ощутил угрозу и страшную силу. Он опрометью бросился прочь. Наступал на полы длинного одеяния, падал на пол, поднимался, и вновь бежал, как от самого страшного, ожившего кошмара.
  
  Аристократ чувствовал, что он всего лишь мальчик, желающий тягаться в силе с могучим великаном. Он чувствовал, как от книги исходит непроницаемый мрак. И этот мрак так манил к себе, так пугал своей неизвестностью и силой.
  
  Вздохнув, он открыл книгу. И тут же свалился без чувств. Его пронзила такая мучительная боль, что воздух, который был в лёгких, словно огнём, обжигал, выходя наружу. Новый вдох стоил ещё больших мучений, - как будто бы свежую рану прижгли солью.
  
  Полчаса он лежал, пуская слюни, не в силах произнести и слова. Тихо-тихо хрипел. Тело его не слушалось, как будто бы все связки в раз оказались перерезаны. Словно кукловод взял, да обрезал все нити.
  
  И мысли, которые текли прежде бурным потоком, наткнулись на непроницаемую, высокую плотину. Вокруг высились крутые склоны. И, не смотря на всё желания, мужчина так и не смог заглянуть за завесу. С первой попытки.
  
  Едва придя в себя, мужчина, прослеживая внутренним зрением все нарушения в теле, на скорую руку себя лечил. Это было не такой уж и простой задачей. И, что вероятно, сумей он прочитать также эту книгу, когда впервые зашёл в книжный архив, то ему бы уже никто не помог.
  
  Он вновь открыл книгу и... результат повторился. А потом опять... и опять... вновь и вновь один и тот же результат. Упорство ничего не меняло. И молодой аристократ на целых два дня бросил свои попытки взять штурмом крепость сокрытых знаний. Целых два мучительных дня... полных соблазна вернуться и вновь взглянуть на неясный текст незнакомого языка.
  
  "Когда я успел полюбить боль? - раз за разом, мысленно он спрашивал себя. - С каких это пор мне нравится страдать?"
  
  Только как человеку со стажем пристрастия к спиртному, больше чем в половину жизни, трудно устоять перед явно болезненным соблазном, так и аристократу было мучительно себя сдерживать.
  
  А после он сорвался. И не один раз валялся на полу, как беспомощный калека. Обещал себе больше не глупить. Заняться важным. Возродить величие дома. Захватить весь мир, - теперь это не звучало бредом или чем-то сверх сложным, но... это виделось слишком скучным занятием.
  
  И мужчина раз за разом повторял отречение от странных книг. А после срывался. Отрекался. Срывался... отрекался и... не мог устоять перед соблазном новых, тайных знаний.
  
  За время почти в полтора года с его телом приключились некоторые перемены. Цвет кожи начал меняться на непроницаемо чёрный, словно сотканный из самой густой тьмы. Благо, не на всём теле разом. Но правую руку приходилось прятать под тканью.
  
  Вместе с переменами в теле менялась и сила его слов. Однажды, случайно, когда обвалился один из переходов, он одним лишь словом заставил камни вернуться на свои места. И, что примечательно, они слились меж собой в монолит. Эта часть прохода стала самой крепкой во всём замке.
  
  Тогда-то и стали очевидны первые перемены в безуспешных приступах странных книг. Вначале лишь только на мгновения он заглядывал за плотную завесу слоёв миров. Но, вскоре, когда и спина покрылась чернотой, а на руке возникли причудливые, ещё не ясные наросты, время пребывания в другом слое мира увеличилось до десяти секунд.
  
  Мужчина уже знал, что в другом мире он всегда оказывается на холме. Под ногами он видел совершенно мёртвую землю. Вокруг не было ни единой травинки. Ни единого кустика или захудалого деревца. И всегда была ночь с полной луной. Ни единого облака. А воздух - тяжёлый, опаляющий нутро. С тех пор, как ему приоткрылось это примерно десятисекундное перемещение, мужчина отрешился от всего мира. И только горбач, запуганный всеми, боящийся любого движения господина, связывал его и мир, - приносил еду и воду, записки от взволнованной матушки, а также относил успокаивающие ответы от аристократа.
  
  На правой руке явственно обозначились шипы. Ногти стали обращаться в когти. И кожа преобразовывалась в крепкую чешую.
  
  Однажды, интереса ради, аристократ попытался ножом содрать чешуйку, но даже самая маленькая не поддавалась. Желая проверить свои силы, он, однажды, спустившись в глубины замка, проломил самую крепкую, его же словом восстановленную стену. Такое не то, что человеку не под силу, одним ударом не одно стенобитное орудие не могло сделать подобного.
  
  Аристократу ещё раз пришлось щёлкнуть пальцами, - сердце его второй тени, горбача, просто остановилось от увиденного.
  
  - Не помню, чтобы разрешал тебе умирать.
  
  После этого мужчина продолжал пытаться читать книгу, но максимум, предел, которого он смог достичь, - семнадцать секунд. В эти секунды, его явно поджидали на другой стороне.
  
  На всё том же холме, где ничего не росло. И вокруг была одна только мёртвая земля. Он стоял и удивлялся, видя перед собой размытый, дымный силуэт с огромной пастью.
  
  В эти семнадцать секунд он услышал короткую, но очень тягучую фразу. Словно калёным железом ему выжигали эти слова прямо в мозгу. Неясные образы сопровождали каждый слог. И столько знаний вливалось в его неподготовленный разум, что мужчина сразу же повалился без сил.
  
  - В небо смотря, других пожирая, проход мне открой.
  
  Это было всем тем, что сказало то необъяснимое порождение, прежде чем мужчину выкинуло в его родной мир. Лёжа на полу, безуспешно пытаясь восстановиться, он чувствовал, как под его кожей копошатся черви, как кости, ломаясь, перестраиваются. И не было у него больше власти руководить жизненными способностями своего тела. Слишком мало он знал о том, ином слое мира. Слишком сильно тот пласт, в который он заглядывал из праздного любопытства, переломал его организм.
  
  Целых двое суток он, как покалеченный, едва мог ползать. И как же мучительно было питаться привычной едой. Переживая те образы, которые он скопил в другом мире, отослал слугу притащить ему троих работников:
  
  - По тридцать золотых, - болезненно хрипел аристократ, как немощный старик. - Для работы на глубине.
  
  Когда горбач привёл каких-то селян, аристократ, без лишних слов, одним только мистическим взглядом убил их. А после, точно зверь, принялся их есть сырыми.
  
  "Наверное, нужно было есть живьём" - подумал он, понимая, что тем, что их убил, ослабил пользу от подобной трапезы.
  
  Но и тех троих, что он съел, хватило, чтобы он перестал опираться на клюку, которую опять-таки сделал из камня при помощи своего слова.
  
  "В небо смотря" - с головной болью, повторил на языке того странного порождения из иного пласта мира. - "В небо смотря"
  
  Ему виделось то, какие нужно отыскать созвездия. Ориентируясь на них, ему нужно будет отыскать подходящее место и...
  
  "Меня призови" - повторил мысленно аристократ.
  
  Призывать он не собирался... так скоро. Он понимал, что для начала ему следует закончить начатое, - окончательно перестать быть человеком.
  
  Аристократ, плотно закутав инородные проявления тканью, отправился к оконному проёму. И, даже какая-то тоска, на одно-единственное биение сердца, напомнила о себе. О юношеских мечтах. О желаниях, с которыми он вернулся домой. Но, те новые возможности, которые ему представлялись, оказались значительно заманчивей и интересней.
  
  Он стоял у самого оконного проёма и глядел вверх. Ни облака, ни уж тем более, лёгкая дымка, ему не мешали видеть нужные звёзды. Потребовалось не так много времени, как он думал, чтобы рассчитать нужное место.
  
  Да и то, что требовалось для призыва, теперь, для него, не было чем-то недоступным. С его прежними возможностями, ещё до изменений тела, он с этим мог бы совладать. Разве только речь иного слоя мира...
  
  "Придётся немало постараться, чтобы справиться" - думал он, мечтательно глядя вдаль.
  
  Его новое тело было невероятно крепким и сильным. Но те старые инстинкты, которыми он обладал, не просто притупились, - они принадлежали человеку, которым он уже, частью, не являлся. Интуиция, предчувствие, ощущения окружения, которые были гипертрофированными благодаря великим знаниям, - уснули или вовсе умерли. Новые, из иного мира, даже не успели начать зарождаться.
  
  Аристократ не знал, что его тень, его верный горбун, который был рядом, когда он оказался в последний раз за пределами привычного мира, был рядом и после. И, когда аристократ бормотал из раза в раз, на самых разных языках - "В небо смотря, других пожирая, проход мне открой" - горбун много раз услышал это на привычном себе языке. И горбун, самое трусливое создание из всех, что бывали в этом замке, понимал, что ждёт этот мир. Он видел силу господина и прежде, но новая... И людоедские замашки... а тут ещё "Меня призови".
  
  Он понимал, что это велел кто-то более... сильный, властный и коварный. Горбун понимал, чего это будет стоить. И знал, что только он один, в целом свете, может хоть что-то сделать.
  
  Так, самое трусливое создание, сделало то, чего от него не мог ожидать совершенно никто. И прежде, когда аристократ мог читать людей как книги, которые ему легко давались, у горбуна было всего только пара шансов его убить. Шансов умереть, подавившись кислым вином, для сравнения, было больше сотни.
  
  И этот самый горбун, весь дрожа от страха, коротко разбежавшись, схватил своего господина и... полетел вместе с ним вниз. Не отпускал. Держал изо всех сил. И даже пытался держать фантомными руками, когда родные оторвал аристократ.
  
  Да! В панике, аристократ, как взбешённый зверь, разорвал горе слугу в считанные секунды. Но, ничего уже не мог изменить.
  
  Падение было невероятно жёстким. Даже крепкая спина, уже покрывшаяся чешуёй, не спасла, - всё нутро ещё было нежным, людским. И его попросту разорвало. Снаружи цел и вроде не вредим, - а внутри всё разорвано и порвано.
  
  Харкая кровью, аристократ пытался восстановиться... но ему нужна была свежая... да хотя бы дохлая плоть! Плоть!
  
  Он увидел в нескольких метрах от себя разорванные части горбача, чьё имя никто не знал в целом замке. Он тянулся к его почти целой голове. Он тянулся к лицу, на котором застыли последние, горестные слёзы. Тянулся в сторону замерших и остекленевших глаз. Но, сил у него уже не находилось. Силы, вместе с кровью, покидали его. А ведь спасение было так близко!
  
  Последнее, что запомнил умирающий аристократ, протянутую, шипастую лапу, которая едва касалась когтями лица оторванной головы. Видел, как коготь оставляет отметины на коже, но... вокруг сгустилась темнота. И она полностью поглотила его. Совсем неожиданно. В один момент. Рука обессилено упала на каменную мостовую. А он даже не понял, что умер. Ему показалось, что просто уснул.
  
  
  Глава 1
  
  
  Он проснулся как-то неожиданно. Мгновением прежде он спал, а тут раз, и проснулся. И сердце... отчего-то на сердце было неспокойно. Он попытался перевести дыхание. Повернулся на бок и уставился на старые, грязные обои.
  
  Память напомнила, как ещё минуту назад он был аристократом. Как в его власти было не только покорить родной мир, но и создать проход в иной слой миров. Мужчина вспомнил те яркие чувства силы и могущества. Он, подняв правую руку, протянул её к стене. Разжал пальцы, словно тянулся к чему-то. Ему на мгновение почудилось, словно его рука, - рука чудовища. Привиделось, что на руке есть шипастые наросты, что кожу покрыла чешуя, а ногти обратились когтями ужасного хищника.
  
  Мужчина моргнул. Всего одно мгновение. И вот видение, которое он ощущал яснее, чем собственное тело, померкло. Не осталось и следа.
  
  Он сел на старой кровати. Оглядел сумрачную, тесную комнатушку, и не смог её признать. Это не была его лаборатория, скрытая средь переходов замка, где он в последние ночи так любил находится. Там, в лаборатории, было сыро, но просторно. А тут... тесно, сумрачно и душно!
  
  Мужчина посмотрел на зашторенное окно. Сквозь тонкую ткань просвечивало слабое сияние. И в этом скудном освещении, чуть ли ни стеной, стояла пыль.
  
  На прикроватной тумбочке были электронные часы. На них, зелёнными цифрами, отображалось: "11:37"
  
  Мужчина не понимал ни того, как работают эти часы, ни того, где он находится. Ещё раз оглядел правую руку, которая была совершенно обычной, человеческой. И почему-то мысли больше не плыли необозримым потоком, - напоминали собой застоявшуюся, недвижимую болотину.
  
  Тяжело дыша, мужчина ощупал своё лицо и... тут тоже всё оказалось не так, как должно было быть. Вместо аскетичных черт молодого лица он нащупал морщины. Ещё раз взглянув на руки и проверяя, что те не старческие, с усилием поднялся на ноги.
  
  Словно прошлый день для него выдался изнурительной тренировкой, - во всём теле отзывалась боль и чудовищная усталость. Шагать по незнакомому жилью было сложно, - его раскачивало так, словно он буквально парой часов ранее порядочно набрался в каком-нибудь баре.
  
  Явственно проходило разграничение, меж двух жизней. Одна, в которой мужчина был молодым аристократом, пытавшимся постигнуть запретные знания. И эта. В которой он не признавал своего собственного тела.
  
  "Что происходит?" - было первой осознанной мыслью, когда человек вышел из спальни и оказался в зале.
  
  Комната, с парой шкафов, разбросанной одеждой и всяким мусором, едва ли помогла понять происходящее.
  
  "Надеюсь, это просто дурное видение" - подумал он, проходя мимо стола, на котором валялось несколько алюминиевых банок из-под пива. Подтёки пролитого пива высохли на столе.
  
  Проходя дальше, мужчина не обратил внимание, как наступил на затёртые джинсы. И это ему ничего бы не стоило, но... он также наступил и на добротный ремень с медной пряжкой. Коротко вскрикнув, он отшатнулся в сторону и едва не ударился головой о стену.
  
  Он зашёл на кухню, но и тут ничего не признал. Он знал, как пользоваться газовой плитой. Не знал, откуда ему это было известно, но знал. Знал, как согреть воду в чайнике. Знал, как открыть холодную или горячую воду... но ведь эти знания ему не принадлежали?
  
  "Ещё каких-то десять минут назад... я был аристократом... а этот подлый, низкий... коварный!" - гневно думал мужчина, вспомнив, как летел из замка, и как умер, на пике сил и возможностей, о которых другие были и не в силах даже помыслить.
  
  Едва не потерял равновесие, - словно незримый, но шквалистый ветер, толкнул его. Сам разум сотрясся от неясной боли, но... на краткий миг, словно отмотав время, мужчина почувствовал, как вокруг свистит воздух. Ощутил, как падает. И перед глазами, на одно-единственное, краткое мгновение, возникло то самое, ночное небо с редкими облаками и слабой дымкой.
  
  Прислонившись к старому, тяжёлому холодильнику, мужчина закрыл глаза. Краткое, только что увиденное ведение было так живо и правдиво, что, показалось, будто бы только что он перенёсся в прошлое. Словно заново пережил то мгновение.
  
  "Бред!" - думал мужчина, стоя перед редкими осколками разбитого зеркала. Только те кусочки зеркала, что держались в углу, как влитые, не осыпались прежде на пол. И те осколки, что ещё оставались в деревянной раме, покрылись тонким слоем пыли.
  
  "Бред!" - со злобой, мысленно повторил мужчина, видя в отражении совсем незнакомое лицо.
  
  Закрыв глаза, мужчина до головной боли пытался восстановить всё, что только мог. И пусть те воспоминания, что были у него, когда он был аристократом, остались обрывочны. Ему казалось, что нужно всего-то чуть-чуть восполнить пробел в знаниях и можно будет повторить первый ритуал.
  
  "А уж тогда! - не открывая глаз, думал он. - Тогда я всё вспомню и смогу понять, что за шутку со мной такую сыграли!"
  
  Он верил, что оказался в чужом теле. Это ему виделось чудовищной, злой шуткой. Но какой же мучительной оказалась правда, которая, словно каменная мостовая, разбудила его.
  
  Открыв в очередной раз глаза, мужчина увидел обрывки воспоминаний. Других воспоминаний. И там, в прошлом, он видел себя не аристократом, а простым человеком.
  
  "Нет, нет, нет!" - с жаром пытался он отрицать очевидное. Но вскоре, вспомнил, кто он есть на самом деле. И что из себя представляет его настоящая жизнь.
  
  Ещё раз, проходя по своему скромному, грязному и захламлённому жилью, мужчина повторял в уме то, что вспомнил.
  
  "Родился тогда-то... пошёл в дет. садик, а после в школу. Учился чему-то там... после, даже не помню где... год потраченный за зря... За то сколько красивых, но пустых слов и обещаний!" - с горечью, мысленно озвучивал всю свою жизнь. - "А после... никому-то не нужный. Всё равно, что помер. С работой, - напряжно... учиться? Уж был слишком туп!"
  
  В уме всплыл образ одной работы, следом другой, третьей... И на этом всё.
  
  "Ни друзей, ни любимой... никого в целом свете! Я один, и не нужен никому!"
  
  Взяв стеклянную, холодную бутылку в холодильнике, мужчина решил позавтракать горькой настойкой. Пусть хоть поможет забыться.
  
  А дальше, мужчина всё яснее и яснее сознавал, что тот аристократ, которым он себя по пробуждению ощущал, - всего-то вымысел. Плод воображения. Сон. Такой же сон, как и многие другие до него. Более живые и настоящие, чем его собственная жизнь!
  
  Как будто бы бабочки, кружащие вокруг него, мужчина видел различные прожитые им во снах жизни. Целостные там, во власти сна, но обрывочные и ускользающие, когда он просыпается. Словно он, пытаясь прикоснуться к другим жизням, смахивает нежную и яркую пыльцу чувств, ощущений и впечатлений. Ему только и оставалось, смотреть на яркие пятна поверх своих рук, которые неумолимо таяли.
  
  И этот яркий, пожалуй, самый глубокий и чарующий сон, уже растворялся в его уме. Также, как и многие другие, растаяли прежде. И только лёгкое, неясное пятно, оставалось на памяти. Но и то, что оставалось, было лучше его настоящей жизни.
  
  Не пьянея, человек вспоминал, что есть гордость аристократа. Это было чем-то восхитительным. До последнего сна он нипочём не поверил бы, что это и в самом деле может быть чем-то значимым. Да и к алхимии он относился прежде совсем уж плохо - безразлично.
  
  "Не попробовать ли собрать хоть немного тех книг, что были во сне... а после, попытаться повторить ритуал? - думал он. - Может и сработает"
  
  Но, человек не сделал ни одного движения, чтобы, в самом деле, что-то сделать. Всё-таки это было слишком похоже на сказку. А потому, он продолжал сидеть без движений, и давился горькой.
  
  Мужчина размышлял о своей настоящей жизни, которая, от всех воспоминаний, не занимала и двадцатой части. Яркие грёзы почти полностью погребли под собой настоящие безрадостные воспоминания. И он, не без труда, вытаскивал из глубин памяти, настоящее своё прошлое.
  
  От безрадостных размышлений о собственной бездарности, мужчину оторвал телефонный звонок. Подойдя, ответив на звонок и прислонив трубку к уху, мужчина услышал целый поток оглушительной брани. Но не шелохнулся. И даже не подумал, отодвинуть трубку.
  
  На него кричали за вечные опоздания. За сегодняшний прогул. За то, что он распоследний чудак, дурак и урод. А мужчина в ответ только молчал. Ему всё это было совершенно безразлично. Вслед за тем трубка начала ругаться, что ей никто не отвечает. Словно мужчине кто-то дал возможность сказать хоть одно-единственное слово. Разговор окончился требованием явиться на работу не медленно! А после, трубка продолжила говорить однотипными гудками.
  
  Положив трубку и отойдя от телефона мужчина... не стал никуда спешить. Он попросту не понимал, куда и, что главное, зачем ему спешить?
  
  Немало времени он просто так просидел на табурете, перебирая воспоминания. Свои. Настоящие. И в это время он ни на что не отрывался. Даже самого невинного чувства голода не испытал. А вот печали... оказалось довольно, чтобы не один раз решиться удавиться.
  
  Вся его жизнь, - череда ошибок, оплошностей и насмешек судьбы. Каждый его шаг, - шаг в юдоли страданий и мучений. И сам он, - пустая оболочка, которой нет дела до настоящего мира, ведь в нём нет ничего, что принадлежало бы ему по-настоящему. Случайно появился на свет, и не нужный никому, остался жить, сам не зная для чего.
  
  ***
  
  Он лежал в ванной, в горячеватой воде. Кран давно начал барахлить и теперь, раз в десять, может, пятнадцать секунд с крана срывалась капля. Тихий всплеск был всем, что нарушало тишину в комнате. Даже дыхание человека заметно замедлилось и стало тише.
  
  Мужчина, после каждого подобного долгого пробуждения, на протяжении почти полугода, задавался вопросом: "Зачем я живу?" И ответа, сколько бы его не искал, не находил. По крайней мере, внятного.
  
  И только после особенного сна, в котором он был аристократом. В котором он многого достиг одним упорством и рвением, которое ему не свойственно в реальной жизни, мужчина понял, - ничего ему не получиться добиться в настоящем мире. А грёзы... они могут быть самыми красивыми и приятными, но всё равно останутся всего лишь грёзами.
  
  Решение, к которому он шёл совсем неосознанно на протяжение многих лет, теперь было очевидным. Мужчина ясно видел способ сбежать от серых и безрадостных будней. От печального прошлого, где ничего, кроме падений не было. Он видел способ спастись от отчаяния и безнадёги.
  
  Никогда прежде лезвие бритвы не казалось столь величественным и могущественным. Прежде мужчина относился к остро наточенной пластинке железа, как к инструменту для бритья. Но ведь он сам не раз слышал и об ином способе применения. О другом назначение. И о том, как это результативно.
  
  Ни страха, ни сомнений, даже тени беспокойства не испытал, беря лезвие. С другой стороны он и не испытал радости, предчувствуя скорое избавление. И это, как он понимал умом, было страшнее всего. Безразличие. Безграничное безразличие к тому, будет ли он жить дальше или нет. Ни печали, ни радости... только лёгкое и неприятное чувство, а после... тёплая вода начала окрашиваться в цвет его жизни.
  
  Человек приподнял голову, чтобы посмотреть на это, но, как бы это не завораживало других, - для него это оказалось чем-то скучным и неинтересным. Мужчина устроился поудобнее и принялся ждать, сам не зная чего.
  
  Он надеялся, что совсем скоро ему станет легче. Что усталость от нахождения в своём, бездарном и немощном теле, отступит. Надеялся, что вечная его подруга - мигрень, отступит хотя бы из уважения к смерти. Но... ничего не происходило. И лишь только раздавалось тихое капанье каждые десять-пятнадцать секунд.
  
  Не желая больше видеть жалкую обстановку ванной комнаты, - облупившиеся стены и покрывшийся слоем ржавчины кран, старую и тусклую лампочку, - мужчина закрыл глаза. Но даже в темноте он не мог найти покоя. Тихое, мерное капанье, не давало ему окончательно забыться. Пусть даже для начала обманчиво. Поначалу раздражало, а после так и вовсе стало бить по нервам...
  
  Кап-кап-кап.
  
  Мужчина, собрав все свои скромные силы, дал зарок, не открывать глаза. И даже продержался, пока не начал ощущать лёгкое головокружение. Словно он только-только, немного выпил. А тело медленно-медленно холодело...
  
  Кап-кап-кап.
  
  Удивительно, но человек впервые... за долгое время, смог найти покой в реальной жизни. Ему становилось легче. Спокойней. Беззаботней... Он ощущал тепло, которое его окружало. Ему мерещилось, что он вновь маленький. И что какая-то незнакомая тётушка поёт ему колыбельную. Это было самым тёплым его воспоминанием. Только он не знал, правдиво оно или только очередной обрывок сна?
  
  - А-а-а! - где-то вдалеке раздался душераздирающий крик.
  
  Мужчина, без осознанного желания, по одной только привычке, открыл глаза и глянул в ту сторону, откуда услышал крик... и порядочно так изумился, понимая, что ничего не понимает.
  
  Мягкая темнота. Небо, затянутое густыми облаками. И несколько малых-малых лун, едва просвечивали сквозь них. Ближе к горизонту была огромная, невероятных размеров луна, которая даже сквозь самые густые облака просвечивала ярким сиянием.
  
  Мужчина обнаружил себя в холодной, густой жиже, которая потихоньку, понемногу пыталась его затянуть. Не на шутку испугавшись, он рванулся и... едва смог оторвать туловище от болотины. На руках и голом, крепком торсе осталась тина и болотная грязь. Кругом больше не слышалось ни единого шевеления. Но там, где он изначально услышал крик, теперь раздавались предсмертные стенания.
  
  Он, не видя за холмом ничего, точно знал, что кто-то добегался. И этого кого-то, прямо-таки живьём рвут на части. Понимание подобного, сознания близкой и для себя, не самой лучшей участи, помогли мужчине собраться с силами и выбраться из болота. Осторожно. Без лишнего шума.
  
  "Я ведь не желаю привлечь ненужного внимания?" - спросил он себя.
  
  Мир, в котором оказался мужчина, был ужасен. Кривые, карликовые деревья, заполонили округу. Низкая, слабая трава, в которой никак нельзя было спрятаться, обступала болото и расползалась по всей округе. И запах... болото само по себе не очень-то и приятно пахнет... но тот гнилостный смрад наталкивал на мысли, что рядом явно находиться нечто, чего стоит избегать. А не лежать в болотной жиже по соседству.
  
  Первое, что он сделал, выбравшись из болотины, - как мог, принялся обтираться пучком сорванной травы. Тогда, он едва не лишился своей жизни, ведь среди трав мирно спала небольшая, но, несомненно, ядовитая змея. Отскочив от разгневанной, ещё какое-то время ползшей за ним следом, болотной змеи, мужчина остановился. Убедившись, что ему ничего не угрожает, попытался вновь хоть немного избавиться от налипшей грязи и жижи, мужчина впервые увидел обитателя этого странного мира.
  
  Им оказался обычный... почти обычный... силуэтом, человек. Но ужасно бледный, худой и сгорбленный. Он, вместе с себе подобными, едва чем-то прикрытый, быстро перебегал от одного дерева, до другого. И старательно пытался затаится. Но, только заметив змею, опрометью бросился к ней и, едва только схватив, перекусил её туловище чуть ниже головы.
  
  Змеиная голова, упав в траву, ещё подавала признаки жизни, а подоспевшие "бледные люди" раздирали и торопливо ели змею. Они толкались и даже боролись за небольшой кусок свежего мяса.
  
  Мужчина смотрел на происходившее с замиранием сердца. Ему вовсе не хотелось тревожить странных созданий, но... под его ногой хрустнула палая, совсем небольшая, веточка.
  
  О! Как они переполошились! В считанные мгновения, небольшая стайка "бледных людей" не переставая жевать змею, бросилась наутёк. Не разбрелись, а именно что убежали. И сделали это так быстро, что мужчина даже не успел удивиться. Просто взяли, да и растворились меж деревьев.
  
  "А я-то думал, что с такой кожей им тут вовсе не спрятаться!" - едва не хохотнув, подумал он.
  
  Но не подумал о другом. Он ясно помнил, как лежал в окровавленной ванной. А тут он оказался... где? Этим вопросом он себя озадачил только минутами десятью позже. Может чуть больше, может меньше. Не важно. Главное, что его загнали в какую-то небольшую пещерку. Узкий, но длинный лаз. Расщелина в холме, - сверху земля, а внутри лопнувший камень.
  
  Загнали его явно те, кто охотится на людей, - крупные порождения, вполовину больше него самого, со свиными чертами. Если быть точнее, - очень тучные, со свисающим жиром, висячие длинные уши, маленькие и тупые глазки... и при этом они ходили на задних, коротких лапках.
  
  "Я ведь впервые попал в другой мир и тело, сохранив разум!" - тревожно подумал мужчина, смотря, как эти несколько свиней пытаются до него добраться.
  
  В расщелине было сыро. Холодно и... много паутины.
  
  "Что это?" - подумал человек, протягивая руку к чему-то висящему в паутине над головой.
  
  Это было тельцем какой-то зверюшки. Быть может, вдвое больше футбольного мяча. Крылатое... правда, крылья к телу прижаты. Так что оставалось только гадать, какой у зверюшки был размах крыльев. Да и самое главное, что за животинушка такая.
  
  Стоило ему едва коснуться этого тельца, как человек в полной мере понял, что в этом мире ему явно не рады. И что он, самое главное, совсем не готов к жизни в новом теле. Конечно, он уж было подумал, что просто переродился... но это потеряло всякий смысл. Зачем думать о чём-либо, если скоро умрёшь?
  
  Из тушки зверя, как из огромного шара, хлынул чёрный поток конфетти. Целые мириады паучков. И все они, огромным своим потоком, летели на человека. А после, бесчисленное полчище восьминогих тварей вгрызлись в тело. О! Это было несравненной болью. Ещё больнее стало, когда паучки, залезая под кожу, начали выгрызать себе домик. Было так больно, что мужчина, с воем, ринулся на свиней...
  
  Он искал избавления... а явно голодные хрюшки разбежались в стороны от него. Мужчина, потеряв всякие силы, валялся на земле перед расщелиной, крутился и завывал... но, ни одна свинья не спешила помочь ему с избавлением.
  
  Человек видел, как трусливо переглядывались меж собой эти создания. И чувствовал, инстинктивно ощущал, что рядом есть кто-то ещё. Пересиливая боль, перевернулся на спину и... заорал, как никогда прежде.
  
  Из расщелины выползало огромное, двенадцатиногое порождение, которое было намного, намного больше свиней, на своих мохнатых лапищах.
  
  Мужчина попытался уползти, убежать, но... куда уж там! С воем и стенаниями, его затащили обратно, в новый дом. Там ему предстояло стать инкубатором для миллионов и миллионов паучков. Его нутро должно было стать полем великой брани, из которой должен был выйти победителем всего-то один настоящий паук. И ничего изменить уже было нельзя.
  
  ***
  
  Со страшным криком он проснулся в своём доме. Он по-прежнему был в ванной. Вода заметно охладела и густо-густо окрасилась в цвет его крови. Взгляд туманился. Нестерпимо хотелось закрыть глаза и уснуть.
  
  "Не смей! Даже не думай!" - гневно говорил он себе. - "Не хватало ещё раз оказаться в том... в том..." - он никак не мог подобрать название для того мрачного мира. - "Да и не важно!"
  
  Выбраться из ванной было делом не простым. Головокружения и слабость делали своё подлое дело. Если бы не усилие воли и не цепкая правая рука, ухватившаяся за трубы, то вероятно, всё окончилось бы тяжёлым падением головой о керамический унитаз.
  
  Мысли путались. Он не понимал, полностью, чего желает. Но знал точно, что обратно возвращаться, в мир боли, страха и страданий - не желает. И пусть он и прежде умирал во снах... но не также мучительно! Это случилось в первые, и как надеялся мужчина, в последний раз.
  
  Но были некоторые сомнения, что, стоит ему умереть и... ох, как мучительно было о подобном думать! Он поёжился, вновь ощутив в полной ясности чувство безысходности. Но, не мог не подумать:
  
  "Если я умру, то, должно быть, вернусь в тот мир... в ту юдоль настоящих страданий и мучений!"
  
  В прихожей мужчина без особых раздумий нацепил что-то на ноги. Набросил себе на плечи какой-то плащ... или что-то в этом роде. Он даже не мог отличить, - не только зрение резко начало подводить, но и чувствительность рук совсем отказывала ему.
  
  "Держись!" - говорил он себе, выходя из дома, совершенно забыв закрыть дверь.
  
  "Держись!" - повторял он, спускаясь по этажам.
  
  "Не слушай!" - округлив глаза, велел он себе, закрывая уши руками.
  
  Едва только он вышел на улицу, как начался кромешный кошмар. Кругом стлался туман. Не более как в двадцати шагах от него туман стоял непроницаемой стеной. Этот туман... мужчина чувствовал, что туман необычен, и боялся к нему подходить. А между тем туман наползал на дома. Заполонял дворы и проходы меж домов. И совсем уж необычный, пусть и бледно-серый, непроницаемый туман, создавал некоторое подобие коридора.
  
  Чувствуя, как кровь продолжает покидать тело, мужчина зажимал рану. Рану, которую сам же семе и нанёс! Зажимал руку и бежал, потому что понимал, - времени у него не так уж и много.
  
  Из тумана доносились ужасающие, тревожившие до дрожи, стенания и крики. Мужчина слышал смех не простых созданий, - явно не людей. Слышал свирепый вой и хрюканье огромных стад свиней. Слышал как, должно быть, воистину безмерные крылья, хлопали где-то в вышине. И, ужасаясь, мужчина едва не забился в подъезд ближайшего дома, стоило ему только заслышать тихую-тихую, почти беззвучную поступь большого паука.
  
  Он никого и ничего не видел. Совсем был один на улице. И, переведя дух, продолжая зажимать рану, из которой всё лилась и лилась кровь, мужчина плёлся по разбитой, знакомой с детства улице. Множество ориентиров, совсем малых, как например сломанные качели или развалившаяся скамейка, не один раз его обманывали.
  
  Он плутал по знакомым местам. И, не один раз смотрел на номера окружающих домов, - если позволял вездесущий туман, - но странное дело: самые неожиданные и незнакомые названия мешались с непонятными символами, вместо чисел.
  
  Может, кто другой на его месте уже бросил всякую попытку бороться. Но мужчина продолжал шагать. Он знал, что рядом с домом где-то есть больница. Какая-то там новая больница. В которой он не был никогда, но мимо которой каждый день ходил на работу. Мимо которой проходил, думая, что она ему не по карману. И не раз смеялся, думая, что она ничем не лучше любой другой больницы. А теперь не мог найти к ней пути.
  
  Ужас подступал со всех сторон, а он был готов отдать всё то немногое, что имел, чтобы найти и оплатить лечение. Он с радостью бы даже согласился работать просто так, за бесплатно, если бы ему помогли там, в больнице, залечить руку и избавить от возможности окончательно провалиться в мир ужаса и страха.
  
  Силы покидали его тело. Становилось сложно просто идти. И в глазах возникла неясная муть. Но мужчина прикладывал титанические усилия, чтобы попытаться спасти свою жизнь. Жизнь, от которой совсем недавно был готов отказаться.
  
  Он едва ковылял. Запинался о разбитый асфальт, который лежал рядом с домами. Больше двадцати лет его не ремонтировали. И сейчас, когда важно было сохранять силы, когда было страшно просто упасть, мужчина чувствовал небывалую злобу на тех, кто должен был бы ремонтировать дорогу... но это не имело смысла.
  
  Редкие фонари, расставленные в каком-то хаотическом и явно безумном порядке, не могли сколь-нибудь прилично разогнать мрак. Слишком тусклый и рассеянный свет. А туман... чудовищный туман не просто был неотступной стеной, - он как будто бы следовал по пятам. И, стоило человеку оглянуться, как он увидел странную, и вместе с тем мерзкую тварь, - высотой в двое выше человека, на тонких-тонких ножках, худая, но со вспученным животом и органами наружу, без покрытия мускулатурой или самым слабым слоем мяса. У этой игольчатоногой твари была вспученная голова, а язык, напоминавший хлыст, влачился за ней следом.
  
  Мужчина несколько раз оглядывался и смог понять, что эта странная тварь боится далеко отходить от тумана. И, даже когда туман подступил близко к одному из фонарей, игольчатоногий избегал света.
  
  "Что происходит?" - с тревогой подумал мужчина, ускоряя шаг. И едва не налетел на стаю свинообразов, выскочивших из тумана. Те явно пытались его поймать, но мужчина успел отпрянуть и добежать до ближайшего фонаря.
  
  Пусть и тусклый свет, но в его мягкий и рассеянный круг твари не решились зайти. Похрюкали на человека, с окровавленной рукой. А у того глаза едва на лоб не лезли. Похрюкали свинообразы, явно ругая человека на своём языке, да и скрылись в тумане.
  
  Мужчина был уверен, что стоит ему подойти к туману, где скрылись свиньи, и ему уже не получится от них удрать. А представлять, чем могло бы закончиться их тесное знакомства... Человек поёжился и пошёл в сторону.
  
  Он долго, очень долго плутал по улицам. Много. Очень много раз прятался от всяких тварей и порождений. Но... как же он удивился, когда увидел знакомую вывеску, - "Семейная больница", а под ней фотографию счастливой и улыбающейся семьи. Только была одна странность, - больница, которую он помнил, была в жилой девятиэтажке. Тут же больница была в отдельном, трёхэтажном здание.
  
  Слыша за спиной приближающиеся завывания монстров, видя, что туман явно не намерен больше ждать, человек ринулся, что было сил ко входу в больницу. Ничто больше не имело смысла. Только бы спастись. Только бы вырваться из этой бесконечной долины страха и погони!
  
  
  Глава 2
  
  
  Холодно. Как же было мучительно, нестерпимо холодно! Мужчина, сидя на полу, прислонился к стене. Голова обессилено свесилась и лишь одним чудом он сам не падал. И пол, и стены покрывал кафель. Белый, столь же холодный цветом, как и по ощущению.
  
  Над головой висела длинная лампа. Моргала с каким-то посторонним треском. Да и света от неё было не так уж и много.
  
  Вокруг было мрачно. Только местами виднелись островки тусклого света, а так... длинный коридор со множеством дверей больше напоминал морг, чем семейную больницу. Слишком холодной. Пусто. Неуютно. И даже присесть оказалось негде.
  
  Мужчина прикладывал все силы, на какие мог сподобиться его измученный разум, чтобы не заснуть. Он до нервной дрожи боялся вновь оказаться в том мире. И ему неотступно думалось, что этот самый мир, который так его напугал, есть всего-то загробный мир, в который он ступил одной ногой.
  
  Несколько раз поднимал голову и глядел в сторону, где были запертые двери. Проходя мимо, мужчина точно помнил, как прочитал "Мед.Персонал" - написанное красным. Но теперь там была другая, размашистая надпись с подтёками краски. Он искренне надеялся, что именно краски. "Беги, идиот!" - гласила надпись.
  
  Мужчина зажмурился чтобы избавиться от наваждения. И едва не вскрикнул, когда понял, что сделал. Заунывный стон, который донёсся с "другой стороны", порядочно его переполошил. Вскинув голову, человек вытаращился, напрягая глаза, насколько только мог, и прочитал надпись заново. "Тихое загробие - удел слабаков!"
  
  Покачав головой, часто моргая, мужчина ещё раз уставился в сторону прохода. Но, прежде чем вглядываться в надпись, опустил взгляд и внимательно разглядел одну-единственную, выбивающуюся на общем фоне, сиреневую плитку.
  
  "Что здесь твориться? - гневно подумал он. - Какого рожна происходит с надписью и этой треклятой плиткой?"
  
  Закрыв лицо руками, но боясь зажмуриться, мужчина сидел и прислушивался к себе и своим чувствам. Он надеялся таким образом избавиться от тяжёлых чувств и ощущений. Пытался сбежать от всякого разного, что ему мерещилось.
  
  "Словно мне одного врача было мало!" - злобно думал он, вспоминая приём. - "Грёбанный врач, долбанутая больничка!"
  
  В это время, совсем тихо, едва разборчиво, прозвучало одно единственное слово на том языке, который он выучил во сне, будучи аристократом. Слово, на недоступном смертным наречие:
  
  - Помни! - и в этом тихом слове, как во сне, скрывалась целая вереница различных образов.
  
  Мужчина, словно вживую, увидел огромнейший, необъятный лес. Хвойный. Тесный. Непролазный. Он увидел множество буреломов. Увидел лесные тропы, окружённые кустарниками, - едва различимые и явно не предназначенные для людей. Кадры чужой памяти, сменяя друг друга, выжигали в его мозгу, как калёным железом, эти не виденные прежде, вживую, образы.
  
  Это было сверх его сил. Мужчина, потеряв всякую способность бороться с подступившей дрёмой, провалился в краткую яму сна. Там не было ни намёка на сон или ведение. Простой провал во времени, который никак ему не запомнился. Как будто просто закрыл и открыл глаза. Точно мгновение и всё... но... точно определить, сколько он пробыл в забытье, мужчина в дальнейшем так и не узнал.
  
  Никогда у него не было ручных часов. Считал это уделом более успешных. Более... счастливых. Сам обходился телефоном, но... как-то забыл о нём, когда с окровавленной рукой бежал, собрав все свои силы, сломя голову, по затянутым туманом улицам. Да и имело ли для него время какое-либо значение? Особенно теперь, когда именно он ждёт и никуда не может уйти. Слова доктора вновь прозвучали в уме так, словно тот стоял рядом и вновь повторял ранее сказанное:
  
  - Посиди там, снаружи... погрейся немного! И это, не вздумай никуда уходить... нужно будет кое-что проверить... да и так. - перед внутренним взором возникло лицо закрытое медицинской маской и в какой-то шапочке. Явно не медицинской. Мужчина долго рылся в уме, но так и не вспомнил, где он видел подобную шапочку. - Вздумаешь убежать, так я тебя найду. Будь спок, найду! И уж тогда... тогда! То, что ты вскрыл вены, тебе покажется всего лишь детской шалостью!
  
  Мужчина вспомнил, как к его лицу приблизилось лицо доктора. Как дыхнуло чесноком и спиртом, когда доктор добавил:
  
  - Ты меня понял? - и сколько же угрозы было в этом, казалось бы, простом вопросе!
  
  Что доктор, что его лечение, крепко засели в уме у мужчины. Он, конечно, не был баловнем судьбы. Но такое... такое!
  
  ***
  
  В глаза ударил резкий, пронизывающий свет. Мужчина, вот-вот было уснувший, пришёл в себя. Перепугавшись, подскочил на месте. На плечо легла только с виду лёгкая рука и не позволила выбраться из не особо мягкого кресла.
  
  Прошло несколько мгновений. Паника отпустила. Мужчина заметил, как рядом, буквально перед ним стоит худощавого вида человек. Разглядеть его лицо было нельзя, - медицинская маска. Но на голове плавательная, плотно прилегавшая шапочка.
  
  - Ты ещё с нами? В смысле, жив? - спросил доктор. - Ну, что ж... ладно. Ничего, как грится, тут уж не поделаешь! - и с не слабо прозвучавшей печалью прибавил. - А я-то уж понадеялся... понадеялся!
  
  Пациент не понимал, что ему говорит этот доктор. Его изумила эта шапочка. И благо, доктор додумался убрать свет, бивший прямо в глаза. Пусть и малая, но радость!
  
  - Эка ты неловко бреешься! - с деланной грустью, сказал доктор, осматривая руку. - Мда! Это ведь надо постараться так не постараться!
  
  - Простите? - вяло переспросил мужчина, на что доктор ответил.
  
  - Даже не надейся! - резко так, с обидой. - Кто ж поперёк режет, а? Вдоль, вдоль надо резать! И не так слабо, а чтобы... чтобы аж... - неожиданно сменив тон, по-товарищески так спросил. - Ну, ты ведь понял, да?
  
  Мужчина хотел было что-то ответить, но доктор, явно готовый к этому, просто направил ярчайший свет прямо в глаза. Получилось, что мужчина, открыв рот, тут же зажмурился, а после закрыл глаза здоровой рукой.
  
  - Ты чего такой неразговорчивый? - спросил доктор с неподдельной сердечностью в голосе. - Обидел кто? Иванковский? Нет, я понимаю, для мужчины жаловаться - такая себе, сомнительная радость... но ты мне только, скажем... по секрету, а? Иванковский?
  
  Пациент убрал руки от глаз. Он оторопело смотрел на врача, совсем забыв о жгуте на руке и ране, которая совсем недавно его беспокоила. Он открыл рот собираясь ответить, но врач повторил свой прежний манёвр, - ослепил, едва только мужчина открыл рот.
  
  - Иванковский! Ну, так я и знал! Сволочь... вот ведь сволочь така! Сколько раз его уже ругали... объясняли, что пациенты - дело такое, важное! А что он? Ух... зараза! Ну, ничего... ничего! Вот заштопаю тебя, сделаю всё честь по чести и... мы с тобой его, гадюку такую, да как и прижмём! Будет знать, погань медицинская, как людей бедных и больных забежать!
  
  Пациент окончательно терял связь с действительностью. Ему казалось, что он просто лишился рассудка. Какой такой Иванковский. Кто такой Иванковский? Да мужчина, только-только прибежавший с кровоточащей рукой в эту "Семейную больницу" никогда прежде не слышал об этом докторе.
  
  Кроме того, пациента одолевали подозрительные галлюцинации. Всё меньше и меньше оставалось сомнений, что он пошатнулся рассудком, ведь в тенях ему мерещилось, словно таились какие-то уродливые, скрюченные твари. Мужчина видел, как опасливо на него, особенно на доктора, косятся эти низкорослые уродцы. Но, что радовало, они хотя бы не беспокоили своим бормотанием. Не отвлекали и не приставали заунывными песнопениями.
  
  - А это у нас что? - спросил доктор, покосившись на жгут, который наложили прямо в туалете.
  
  Забавное, но вместе с тем печальное дело. Человеку, который истекал кровью, отказались накладывать жгут, где бы то ни было, кроме как в туалете. Сказали, что кровью всё заливает. Сказали, что и без того уборщице работы хватает. И чуть ли ни тряпками загнали его в туалет, где какой-то мужчина, в засаленной робе, - явно не врач, - наложил жгут - толстую проволоку в изоляции.
  
  - Всякий хлам - долой! - вскричал со смехом доктор, срывая жгут. Не развязывая, не ослабляя, а именно что срывая!
  
  Это мероприятие оказалось невероятно болезненным. Каких усилий человеку, уже стоящему на грани, стоило сдержаться и не заорать от жгучей боли! Он терпел... сопел, мысленно кричал и ругался, но терпел.
  
  - Дурак-человек! Ты чего так скривился? Лимон что ль, пока я не вижу, съел?
  
  Ох, как невероятно сложно было устоять перед желанием бросить какую-то ругань. Просто так обозвать. Ругнуться. Выпустить пар. Дать ему со всего маха, пока так удачно стоит, ногой в пах, а после... после бить его и бить!
  
  Мужчина чувствовал, как у него сводит желваки. Он и в самом деле не на шутку разозлился. Стиснул зубы, что было сил. И кажется, сломал один из них.
  
  - А ну-ка, давай сделаем всё по уму! - весело заговорил доктор, стягивая с брюк тонкий, хлипкий с виду ремень. - Сейчас будет совсем-совсем немного больно... но ты уж потерпи... - а после, с угрозой, прибавил. - Ведь выбора-то у тебя нет.
  
  Доктор обвязывал руку мужчины ремнём, но тот, сидя в стоматологическом кресле, - "и какого рожна, думал он, меня именно сюда притащили? " - он явственно услышал змеиное шипение. И стоило доктору просто обвить ремень вокруг его руки, как тот, точно живой, до нестерпимой боли стиснул руку.
  
  - Ну что, - хохотнув, заговорил доктор, - начнём?
  
  Пациент, в тот момент, был готов поспорить на что угодно, даже на свою жизнь, против ломаного гроша, что доктор, придвигаясь к нему, ужасно улыбается под этой непроницаемой маской.
  
  - Будет больно, - продолжил говорить доктор уже с придыханием. - Вначале немного... но ты не переживай! Это только вначале!
  
  То "лечение" стало самым болезненным на памяти мужчины. Не в одном сне, ни когда он не испытывал столько боли во время лечения. Даже когда в одном из сновидений ему чумной доктор, ради спасения чего-то нематериального... говоря откровенно, вымышленного, отпилил обе ноги, а после ещё и глаз выколол. Всё это - жалкая тень того лечения, которое испытал мужчина сидя в стоматологическом кресле.
  
  И почему, спрашивается, именно в кабинете стоматолога зашивали вскрытые вены? А попросту мест больше не было. Дежурный, прежде чем проводить в кабинет, сам сказал - мест больше нет. Да и не спешили врачи ему помочь с этой проблемой.
  
  Но, нашёлся-таки "добрый" человек... нашёлся, на великую беду. И как же мучительно было его лечение!
  
  Для пациента всё происходившее слилось в одну неделимую череду боли, насмешек, боли, слепящего света, колкостей и всякого бреда, а ещё... боли.
  
  - Ну ты и полудурок! - была одна из шуток, когда пациент заикнулся о потере крови и о том, что было бы не плохо её ему залить. - А знаешь, почему полудурок, а не просто дурак? Да потому что половину своей крови ты профукал! Сам, без нужды!
  
  Ну и, конечно же, никто не стал устраивать ему переливание крови.
  
  Ярче всего запомнилось, как "доктор", зашивая вены, ослепил светом. И, как ни в чём не бывало, велел:
  
  - А ну-ка, скажи а! - но пациент не спешил, и врачу пришлось объяснить. - Посмотрю твои зубки. Если что, сразу и подлатаем!
  
  Но, мужчина жмурился и не открывал рот. Тогда его в ребро ударили рукояткой щипцов, а очередной стяжёк вышел ну о-о-очень уж неумелым и болезненным.
  
  - Я кому сказал, а? - взревел доктор, - скажи долбанное а!
  
  И, не дожидаясь ответной реакции, доктор вновь ударил по рёбрам.
  
  Мужчина подчинился. Раскрыл рот. Благо, у него с зубами всегда всё было в порядке. Даже врачей не посещал. Хоть в чём-то у него было всё хорошо. Только тот, лопнувший зуб... совсем недавно лопнувший... как же он боялся, что доктор его заметит! Было невыносимое предчувствие, что это закончится форменным издевательством, но... доктор оказался профан и в этом деле.
  
  - А-а-а, - протянул он, - сойдёт!
  
  Другое, яркое воспоминание, это когда доктор сказал:
  
  - А это чтобы всякие микробы и болячки в рану не лезли!
  
  Мужчина видел, как врач зубами открыл небольшой флакон со спиртом... и прямо на рану понемногу всё вылил. Но чувство было, словно не спирт... словно ужасную, щёлочную кислоту лили прямо в вены. Словно она проникала вовнутрь и сжигала руку до самого локтя, а после и до плеча.
  
  Даже не было сил, чтобы кричать. А доктор всё хохотал, да хохотал. Как какой-то шаман, который калечит человека и рад этому. Рад, что так, не привлекая внимания других, приносит жертву.
  
  Из кабинета он едва выполз. Не было сил даже стоять на ногах. А доктору было весело. Он, как ни в чём не бывало, сказал ему:
  
  - Ты это, заходи, если что!
  
  ***
  
  Его до ужаса напугало простое:
  
  - Здравствуйте. - в голосе не звучало ни злобы, ни насмешки. Простой голос. Но он напугал. Напугал так, как не пугали взгляды из густой тени, собиравшейся по углам. Напугал сильнее, чем уже привычные стенание и шепотки, которых, к слову, быть не могло. Этот голос его напугал неожиданностью появления.
  
  Рядом, точно из ни откуда взялся человек. Ещё парой мгновений ранее никого не было, а тут вдруг раз... и он, да со своим "Здравствуйте". Ладно бы он просто тихо подошёл, но нет! Совершенно беззвучно! К тому же мужчина, пусть и был слаб после обильной потери крови и мучительсного лечения, но ведь не до такой же степени!
  
  К слову, этот неожиданный голос, прозвучавший в шаге от мужчины, напугал его так, что тот брякнулся на бок. Впервые. Не смотря ни на что, прежде держался, а тут... совсем раскис.
  
  Человек, который так неожиданно возник рядом, протянул руку, предлагая помощь. Ему впервые... за очень долгое время предлагали помощь. И если предлагали, то, как правило, сразу говоря, в какой срок нужно будет уплатить кредит... но, ведь хозяин протянутой руки ничего не попросил?
  
  Мужчина замешкался и, сам того не сознавая, уставился на руку, словно она была чем-то необычным. Простая, пусть и ухоженная, но всё же рука, смогла выбить из него всякий намёк на мысль. А обладатель руки, между тем, тихим и мягким голосом продолжил:
  
  - Ну, право дело! Чего же вы лежите? Так ведь и простыть не долго! - в этом голосе слышалась доброта. Простая сердечная теплота. То, что редко встречается в жизни. Особенно от первого встречного. Будь они знакомы прежде, мужчина, порезавший себе вены, непременно бы помнил такого человека. - Милейший, прошу вас, если не ради себя, то ради спокойствия старика. Поднимайтесь. Поднимайтесь скорее!
  
  Протянутая рука несколько раз качнулась рядом с упавшим на кафель человеком. Он не видел самого обладателя руки, но... внимательно посмотрел на ухоженные, тонкие пальцы и немного морщинистую кожу.
  
  Мужчина, как будто бы падая в бездну, случайно увидел старое деревце, растущее в скале. И, не имея больше ни малейшей надежды, протянул руку. Попытался найти спасение. Но, по крайней мере, ему помогли подняться на ноги.
  
  - Вот! - с неподдельным детским задором в голосе, заговорил старик. - Совсем другое дело!
  
  Мужчина впервые поднял взгляд на самого хозяина руки и обладателя столь уютного и добросердечного голоса. Это был и в самом деле молодой старик. Именно что старик и именно что молодой. На лице возрастные морщины и пятна, но глаза такие живые и сияющие, взгляд такой задорный!
  
  На самом деле этот старик был примером удачной старости. По крайней мере, так об этом подумал поднявшийся на ноги мужчина. Он сознавал, что если и доживёт до старости, то навряд ли станет таким. Просто не справиться. Ведь, как он знал, ничего просто так не бывает. С взрослением это становится особенно ярко выражено.
  
  Между тем стрик добро-добро улыбался, глядя на мужчину, который одной ногой уже побывал в могиле. И мужчина был рад видеть такое лицо.
  
  "Приятное и удачное старение" - только и смог подумать он на этот счёт.
  
  У старика, совсем-совсем седого волосы были короткие и приглаженные, едва начавшие редеть. Аккуратно остриженная бородка-клинышек. Лёгкая, едва заметная горбинка на носу... но не такая, какая может быть врождённой, - полученная за время жизни. Присмотревшись внимательнее, мужчина заметил парочку небольших шрамов на лице, которые подтвердили его догадку:
  
  "Человек не понаслышке знает, что такое жизнь. Не делает вид, что добрый. Не обманывает. Ведь, похоже, он знает цену и страданиям, и лишениям. Этот навряд ли станет обманывать... только... как он умудрился остаться таким добрым?"
  
  И мягкосердечность старичка, и его живейшая речь, и участие, - не из учтивости, а правдивое участие, - когда они начали разговаривать, приятно поражали. Даже, будет вернее сказать, изумляли мужчину.
  
  - Никифоров Сергей Саныч, - продолжая улыбаться, вновь протянул руку старик.
  
  - А? - только и смог изумлённо протянуть, неудавшийся самоубийца. Посмотрел на протянутую руку и, сообразив, чего от него ждут, протянул свою для пожатия. - На самом деле, я и не помню.
  
  Вначале, тихо хохотнув на удивление мужчины, старик мягко пожал руку, но, услышав дальнейшее, невольно надавил сильнее. Не пытался сделать больно. Не давил из всей стариковской силы. Но она чувствовалась. И мужчина об этом подумал. Догадался, что старик только с виду может показаться слабым, а на деле ещё крепкий мужичок!
  
  - Позвольте, - удивился старик. - Но, как такое возможно?
  
  - Это очень долгая и во многом сложная история. - начал мужчина отвечать. - И я даже не знаю, как подступиться.
  
  - Однако! - тихо воскликнул старик. - Не могли бы вы мне об этом рассказать? Несколько подробнее. Конечно, я понимаю, что в вашем состоянии это не такая уж и простая задача, но... быть может, вы сможете примерно объяснить, как сумели забыть собственное имя?
  
  В ином случае, кому другому, мужчина нипочём бы не рассказал. Даже под пытками оставил бы животрепещущие переживания при себе. Но этот старик располагал к себе. И был, пожалуй, первым, за долгое время, кто оказался к нему добр. А потому, неудавшийся самоубийца попытался объясниться.
  
  - Нет, я не забыл своего имени. - начал он. - Просто... на самом деле я не знаю, какое из них на самом деле принадлежит мне... по документам, конечно же.
  
  - Однако! - с удивлением, повторился старик. И, посмотрев на потолок, протянул. - Удивительны дела твои, а промысел - необъясним! - переведя взгляд на мужчину, старик спросил. - В бога веруете, или, может, богов? - и, быстро, по дружески, подмигнул, словно сказал "Ничего, не беспокойся. И таких знаю. Не выдам!"
  
  - Нет, - ответил мужчина, потупив взгляд и впервые заметив ужасно обработанную рану. Он подумал. - "Будет огромный и омерзительный шрам", а вслух сказал, - верую. Так же как и все.
  
  - Что же? - начал старик. - В коридоре по-своему хорошо. Спокойно, тихо... но слишком уж холодно и... вы тоже ощущаете здесь одиночество? Словно оно осязаемо и находится рядом!
  
  Мужчина не знал что ответить. Подумал о том, стоит ли говорить о голосах. О том, что таится в густых тенях. О тумане. Или о странном докторе. Но, прежде чем он решился на что-то, старик сказал:
  
  - Не обращайте внимания, стариковские бредни! - и, хохотнув, прибавил. - Прошу вас, пройдёмте в кабинет. Здесь не так уютно, как в моём рабочем... но здешний глав. врач человек любезный и позволит нам для начала переговорить в его кабинете. Так сказать, узнать друг друга лучше и понять, как будем жить дальше.
  
  Мужчина остановился. В его голове вяло перетекали мысли. Не получалось проследить логику. И он пытался, пытался понять. Мысленно повторял услышанное, но... старичок заметил, что он остановился на месте, как вкопанный, и бодрым голосом, со смехом прибавил:
  
  - Да-да, милейший! Жизнь продолжается! И не нам решать, как скоро она оборвётся. Но нам решать, как много мы можем сделать, пока у нас на то есть время!
  
  Старичок обернулся. Взял в свои руки, руки мужчины и, улыбаясь, сказал:
  
  - Пойдёмте скорее. Не будем растрачивать за зря то, чего у нас сравнительно немного. Во всяком случае, запас времени, - невосполнимый запас!
  
  Старичок, выпустив руки, зашагал вглубь коридора. Его голос представлялся как свет, указующий дорогу в темноте. Ясно, мягко и увлекательно:
  
  - Вы слышали о философии времени? И о том, как много можно сделать, совсем для себя неожиданно? Часто люди страдают от того, что не могут чего-то достичь. Не могут, как они говорят, изменить мир! Ха! Самая несусветная чепуха!
  
  Старик оглянулся через плечо, явно проверяя, не отстал ли от него человек. А тот не отставал. Словно привязаный, неотступно шагал следом.
  
  - Порой довольно всего-то пары слов. Подарить надежду. Веру в лучшее, и тогда... тогда человек оживает. Начинает верить в себя... и тогда уже он влияет на других. А те на других... и других... - голос звучал успокаивающе. В нём слышался тихий триумф. Невысказанная радость. - И как итог, проходя через людей, спустя многие века, приходит житейская мудрость. Получается, что люди, в привычном понимание, ничего не добившиеся, смогли изменить мир. И не редко, что к лучшему!
  
  ***
  
  Кабинет оказался невероятно простым. Легко было понять, что глав. врач "Семейной больницы" человек не просто умеренны, а самый настоящий аскет. Минимум мебели, да и та не из числа удобной, - говоря откровенно, простая, но добротная, крепкая.
  
  Стены покрывала всё та же белая кафельная плитка. Мужчине уже начинало казаться, что эта плитка его преследует. Ведь она была везде. Разве только на потолок ещё не забралась. Но что так будет продолжаться и дальше, он уже никак не мог ручаться.
  
  У одной стены стояла пара шкафов переполненные папками с различными бумагами. На другой стене было три окна. А в центре комнаты, приставленные друг к другу, два стола, образовывали букву - Т. Почти полтора десятка простых, но крепких, деревянных стульев. Вот и вся обстановка просторного кабинета.
  
  Ни одной личной вещи. Словно и не человек в кабинете работает, а какой-то механизм или совершенно бесстрастный человек. И это немного беспокоило. Но не успел мужчина всерьёз задуматься на этот счёт, как старичок отодвинул один из стульев, по одну сторону стола, и жестом пригласил сесть. Сам старик сел с другой стороны, напротив.
  
  - Ну-с, милейший, рассказывайте. - по-доброму улыбаясь, старик прибавил. - Ваши слова о том, что вы не знаете, какое имя принадлежит именно вам... это... это изумляет! Расскажите мне, что же такого случилось, да и как вы умудрились обзавестись сразу несколькими именами?
  
  Мужчина положил руки на стол. Посмотрел на грубые швы у себя на запястье. На воспалившуюся кожу вокруг раны. Он размышлял, стоит ли, в самом деле, делиться таким. С кем бы то ни было. Или всё-таки стоит перевести тему, сказать что-то другое, словом, уклониться от настоящего ответа. Наплести чего-нибудь и... Мужчина поднял взгляд и посмотрел в действительно живые глаза старика.
  
  Странное дело. Совсем посторонний человек. А создавалось такое чувство, словно он его давно знает. Словно этот старик не так прост, как кажется. И что он, не просто добрый и сердечный, но что может и в самом деле помочь. Или, хотя бы приободрить. Подарить надежду и дать такой совет, после которого захочется жить.
  
  Создавалось ощущение, словно этот старик, за считанные минуты разговора, смог стать ближе, чем кто бы то ни было прежде в его настоящей жизни. Словно старик был его дедом. Настоящим. Родным. И заботливым. Которому можно рассказать правду. Который не рассмеётся в лицо... или не станет рассказывать о личных переживаниях, сказанных по секрету, всякому другому.
  
  Мужчина имел не самый лучший опыт общения с другими людьми. И над ним, в самом деле, не раз потешались из-за его "особенности". Его недолюбливали. Ругали. Не прикрывая неприязни, глядели так, словно он надоедливая вошь. И, помня те чувства... помня, как это больно, - чувствовать себя изгоем, - мужчина раздумывал: "А стоит ли рассказывать?"
  
  Но, старик и без того был к нему добр. По-настоящему. Да и те слова, про помощь другим. И теплота. Мягкость и сердечность... Мужчина не понимал, что на самом деле ему давно хотелось кому-нибудь довериться. Поделиться тем, что наболело. Не таясь, рассказать о том, что его волновало. И, ещё раз взглянув в ясные, живые глаза, услышав подбадривающие слова, мужчина решился рассказать о самой главной его отличительной от других черте. Решился и начал, плохо и с трудом подбирая слова.
  
  - Всё дело в моих снах. - только и смог сказать мужчина, а после замолчал. В его голове оживали яркие воспоминания. И он, словно потерявшись, не знал, что сказать.
  
  - Во снах? - переспросил старик, точно мягко подталкивая, прося продолжить рассказ.
  
  Собравшись с духом, тяжело вздохнув, мужчина поднял голову. В его взгляде причудливо смешалась безмерная усталость и пресыщенность жизнью. В его взгляде чувствовалась целая вечность. Утомительная. Непосильная тяжесть для одного единственного, простого человека.
  
  - Мои сны разительно отличаются от чужих, - заговорил мужчина. Его голос, прежде растерянный и вялый, не смотря на сильную потерю крови и головокружение, теперь звучал твёрдо и ясно. - Мои сны... Я потратил некоторое время, чтобы понять, как сильно отличаются мои сны, от снов других людей. И обнаружил это... если верно помню, где-то в совсем юном возрасте.
  
  Мужчина поморщился, потому что точно вспомнил, когда именно и как это случилось. Он, ещё совсем малец, поделился со сверстниками тем, как жил во снах. Вспомнил, как вначале над ним потешались, а после... после избили. Намного крепче, чем обычно. А ведь он надеялся, рассказывая о разных снах избавиться от чувства одиночества, - хотел так обзавестись хотя бы одним единственным другом.
  
  Старик не стал перебивать. Видно было, что он хотел как-то приободрить, но верно угадывая состояние мужчины, воздержался. Позволил тому успокоиться и дождался, когда человек продолжит свой рассказ.
  
  - Каждый мой сон, - это прожитая жизнь. Не яркая обрывочная передышка после дня. Не отдых. А целая, долгая жизнь. И, должен сказать, не всегда эти жизни лёгкие. И никогда эти сны не кончаются естественной смертью. Понимаете? Кто-нибудь, да поможет... Хотя, не буду говорить, что и сам себя, там, во снах, ни разу не убивал... бывало!
  
  Старичок, понимая, что собеседник опять о чём-то задумался, запустил руку в кармашек жилетки. Вытащил небольшую железную коробочку. Открыл. Пахнуло яблоками и мускатными орехами. Так ярко на фоне приглушённых ароматов собравшихся в комнате. В покрытой резным орнаментом коробочке были самые обычные мармеладки. Но, съев одну, старик предложил и мужчине угоститься, - пододвинул коробочку со сладостями к человеку.
  
  Мужчина изумился. Он непонимающе глядел то на маленькие мармеладки, то на старичка. А после, тихо вздохнув и впервые улыбнувшись, взял одну мармеладку.
  
  Зачастую человеку нужно совсем немного чтобы успокоится. Доброго слова или взгляда. Отеческого внимания и заботы. Да даже подобное, простое угощение смогло прервать бесконечный поток воспоминаний, - в тех воспоминаниях мужчина явственно помнил, как умирал. Много. Очень много раз умирал.
  
  - Поймите, - продолжил мужчина, неосознанно относясь с уважением и некоторым пиететом к старику, - я, в самом деле, проживал жизни. Ни словно, а именно проживал. И... там, - качнул головой, словно указывая куда-то, - я это не я. Там, я кто-то другой. Совсем другой. Иные родители. Иная жизнь. Иное прошлое и будущее. Там я, будучи в чужом теле, - не помню себя, - он хотел сказать настоящего, но не смог. Хлопнул себя по груди, но невольно подумал. - "Только где, на самом деле я настоящий?"
  
  - Это весьма любопытный случай! - сказал старик. После, явно посерьёзнев, спросил. - Но неужели вы, молодой человек, думали, что стоит вам умереть здесь, как вы переродитесь где-то ещё?
  
  Старичок не давил, не торопил. Дал время собраться с мыслями. И, мужчина, видя, как собеседник на него смотрит, как время от времени, пытаясь приободрить, улыбался, понимал: "Ему действительно есть до меня дело, - думал мужчина. - Если он меня и не понимает, то уж точно пытается!" - а в этом ему помогал увериться старик тем, что ещё ни один раз, без слов, жестами, предлагал угоститься. Так, не говоря ни слова, седовласый человек точно говорил "Скушай немного. Успокойся".
  
  - На самом деле я не надеялся на перерождение. Всякий сон оканчивался, и я просыпался вот в этом теле. Не мог этого изменить. И вновь, и вновь засыпал... а там сны с куда более достойной... настоящей жизнью.
  
  Мужчина замолчал. Ему явно с трудом давалось удерживать тот поток мыслей и слов, который рвался наружу. Говорил себе: "Не к чему так мучить человека, который к тебе хорошо отнёсся. Соберись! Имей к доброму старикану уважение!"
  
  - И вы решили, что раз уж нет никакой возможности изменить эту жизнь, то её лучше оборвать? - с печальным пониманием сказал старик.
  
  - Я просто желал прекратить эту мучительную череду видений. Я хотел освободиться... Я хотел закончить всё... и просто уснуть... уснуть сном без сновидений. - сказал человек и только говоря это понял почему ещё днём полез в ванную. Понял, почему он так поступил с собой. И изумился.
  
  - Но вы, не смотря на то, что потеряли много крови, - заговорил старик, - смогли не только явиться сюда, в больницу... но и сумели вытерпеть лечение не профильного врача, в то время, как неотложка не могла приехать на вызов! Вы явно хотели, и даже сейчас, желаете жить! Скажите мне, милейший, что такого могло случиться, что вы в корне изменили своё отношение к жизни и смерти?
  
  Мужчина, сам того от себя не ожидая, волком глянул на старичка. Словно тот его крепко так обидел. Или наступил на и без того болевшую ногу.
  
  - Я видел то, что находится ТАМ, за гранью смерти. - сказал он, не решившись рассказать об другом, мрачном мире, в котором, кажется, нет места для надежды.
  
  - И вы туда не собираетесь? Не станете больше себе вредить?
  
  - О! - протянул мужчина. - Уж будьте уверенны! Всеми способами буду пытаться избежать подобной, сомнительной радости!
  
  На стол, рядом с железной баночкой, легла визитная карточка.
  
  Мужчина вначале недоумённо посмотрел на неё, после на собеседника.
  
  - Там моя контактная информация. А также адрес моего рабочего кабинета.
  
  Мужчина осторожно взял визитку из плотной, хорошей бумаги. Не белая, - чуть-чуть темнее. Название её оттенка, как и самого шрифта, - удобный для прочтения, - мужчина не знал.
  
  Никифоров Сергей Александрович, - значилось в заглавии. Под именем было, - Доктор медицинских наук. Практикующий психотерапевт. - а после была контактная информация.
  
  Человек ещё раз посмотрел с недоумением на старика, а тот, улыбнувшись, ответил:
  
  - Вы ведь не думали, что после случившегося с... - своё молчание он подкрепил многозначительным взглядом на запястье с грубыми швами. - И, должен сказать, мне стоило не малых хлопот убедить глав. врача не положить вас в специализированную лечебницу.
  
  - Дурку что ли? - непроизвольно вырвалось у мужчины.
  
  - Да. - спокойно ответил старик. - Смог убедить не положить вас в... дурку.
  
  - Спасибо, конечно...
  
  - Вы человек умный... вы ведь не думали, что сможете после случившегося спокойно уйти? Пусть наш разговор и был не продолжительным, но... могу вас уверить, что верю вам и вашему рассказу. Только и вы поймите, - есть необходимые формальности. И я, после нашего разговора, желаю помочь вам, - избавить вас от пустого прозябания в лечебнице.
  
  Мужчина потерял нить повествования. Но, старик объяснил всё парой фраз:
  
  - Приходите ко мне в пятницу. Время я записал с другой стороны визитки.
  
  Мужчина, услышав это, перевернул визитку и изумился. Там и в самом деле уже было обозначено время.
  
  - И не вздумайте пропускать или пытаться сбежать! - твёрдо сказал старичок. - Не получится!
  
  Человек непонимающе посмотрел.
  
  - Пусть вы и пришли сюда с пустыми руками, но вся ваша информация, Виктор Дмитриевич, уже занесена куда следует. И если вы вздумаете не придти на приём... то, боюсь, мы больше с вами не встретимся.
  
  - То есть меня никто не станет беспокоить? - озвучил мужчина свою догадку.
  
  - Не пытайтесь казаться глупым и недалёким. Пусть у нас был и не долгий разговор, но, - встав со стула, старик закончил. - Кое-что я ещё смыслю в людях! - прищурившись и лукаво так улыбнувшись, старик сказал. - Так что не подводите моих ожиданий. А то ведь недолго и в себе будет усомниться!
  
  Пожав руку, старик вышел, оставив удивлённого человека один на один с мыслями. И самая главная мысль, которая посетила мужчину, была: "А старик совсем не прост!"
  
  
  Глава 3
  
  
  Был поздний вечер. Почти совсем уж стемнело. А Виктор, удивляясь и не веря глазам, бродил меж мрачных домов. И в самом деле, было чему удивляться, ведь кругом царило запустенье. Именно что царило, и именно что запустенье.
  
  Явно брошенные не одно десятилетия дома, высились кругом крупными нагромождениями. На центральных улицах, прежде декоративные деревья, выросли в грозных и пугающих исполинов. Когда-то ухоженные садики одичали и заросли колючими, ветвистыми кустарниками.
  
  Мужчина изумлялся, различая в полумраке наступающей ночи, как местами, прямо из трещин асфальта, росла трава. Ещё больше он удивлялся, встречая молодые деревья, выросшие в местах, где асфальт лопнул, - таких мест оказалось чересчур много. Но настоящим потрясением для человека стало, когда он свернул с центральной улицы, и зашёл в тесны дворы, - там были густые, почти непролазные заросли кустарников и деревьев.
  
  Виктор всматривался в высотные, явно давным-давно брошенные дома, у которых, как правило, были выбиты окна, и задавался вопросом: "А не сплю ли я часом?" - ведь поверить, что целый, огромный район города, в котором он родился и вырос, всё это время был брошенным... это было выше его сил.
  
  Мужчина внимательно, не без опаски, вслушивался в ночной и одичавший мир, - в приглушённые шорохи и шелест листвы. Взгляд то и дело скользил по окружению, но, сколько бы Виктор не бродил, он не повстречал ни одного, совершенно ни одного человека. Словно и в самом деле не малая часть города оказалась некой зоной отчуждения, которую покинули все её прежние обитатели. И не было ведь ни единого намёка на присутствие других людей или, как минимум, различной живности.
  
  "Он точно где-то здесь обитает?" - подумал мужчина, восстанавливая в памяти образ бодрого старичка. Представив, как этот старик продирается сквозь кустарник к входу в нужный дом, невольно хмыкнул. - "Не удивлюсь, если он и в самом деле обитает где-то здесь!"
  
  Но всё-таки некоторое сомнение не оставляло его. Ведь, за всё то время, что он блуждал в этом районе, выискивая нужную улицу, он не заметил ни единого, даже самого малого, проблеска света. Ни в окнах, ни во дворах, ни на центральной улице, - света нигде не было!
  
  Конечно, можно было подумать, что старик просто экономит, а потому и поселился где-то, где цена аренды если и не ровна нулю, то крайне к этому близка. Но... Виктор внутренне содрогался, представляя, какие должны быть условия в рабочем кабинете психолога: "Не восковыми ведь свечами освещает свой кабинет?" - но, ещё в большее сомнение его повергала мысль, - "Да и как к нему добираться клиентам?"
  
  Виктор шагал по центральной улице, прямо по дороге, из которой то и дело высились раскидистые деревья. И это было весьма показательным моментом.
  
  "Транспорта тут, поди уж не один год не бывало. - думал он, - а много ли таких же, как и я, готовых на своих двоих выискивать его кабинет?"
  
  Мужчина поднял голову. Не мог не поднять. Там, над головой, впервые за долгое время, раздалось хлопанье крыльев. И он увидел только смутный силуэт птицы, пролетевшей высоко-высоко, выше крыш одиннадцатиэтажных домов. Но, почти сразу его взгляд с силуэта птицы соскользнул на бледный полумесяц, который едва прикрывала лёгкая облачная дымка.
  
  "Она всегда такая красивая?" - удивляясь, спросил он сам себя.
  
  И не смотря на поздний час, на одиночество, и то, что он был не пойми где, мужчина наслаждался. Лёгкие и мягкие дуновения свежего ветерка, шелест трав и листвы и успокаивающая тишина, - этого хватило, чтобы он впервые за немыслимо длительное время ощутил себя живым и счастливым.
  
  "Пожалуй, я и в самом деле сплю, - подумал Виктор. - Не бывает в жизни так хорошо!"
  
  Был ещё один момент, который лишний раз подтверждал, что он всего-то спит, а окружение, - плод его воображения. Прежде чем отправиться в незнакомый район, мужчина долго и скрупулёзно изучал карты города. Он твёрдо выучил расположение и название улиц. И мог, едва закрыв глаза, точно сказать, как нужно было от офиса, в котором он работал, пешком дойти до кабинета доктора. Но всё дело в том, что название улиц не соответствовали. А дома располагались совсем иначе, чем он помнил по карте. И эта не маловажная деталь стала одним из ключевых доводов за то, что окружение, - вымысел. И что он, на самом деле, просто-напросто спит.
  
  "Но какой всё-таки чудесный сон!" - не кривя душой, подумал он.
  
  С самого начала Виктор совершенно не хотел идти куда бы то ни было. Но, как говорил себе, из любопытства изучил карты. Было слишком много свободного времени, уверял он себя после, хотелось занять себя чем-нибудь.
  
  Конечно, до конца недели ему порядочно надоело работать в офисе. После того случая, когда он не явился на работу, шеф словно слетел с катушек, - взвалил на Виктора заведомо непосильную работу. И не забывал каждый день напоминать о близких сроках сдачи работы.
  
  Да, мужчина не собирался идти в незнакомое место, хотя и выучил наизусть карту района. На память мог, как говорил себе, с закрытыми глазами отыскать нужный дом. Но идти не желал, - уверял себя в этом и верил самому себе.
  
  Но, на самом деле, ему хотелось узнать, был ли тот день, когда он вскрыл себе вены или только приснилось? Слишком уж смутные и обрывочные оказались воспоминания о пути в больницу, самой больнице и придурке-враче. Да и сам старичок был неправдоподобно добрым. Словом, Виктор крепко так сомневался, что эти воспоминания не очередной сон. А шрам, тот ужасный и грубый шрам, как после серьёзного ожога, который был на запястье, мало походил на шрам от вскрытия вен.
  
  Только мужчина всё равно отправился в незнакомый район. А после продолжал идти, даже когда поверил, что это всего лишь сон. Шагал по брошенному району, меж мрачных домов, только от того, что имелся призрачный шанс поговорить с кем-то. Не переброситься парой общих и, зачастую, неловких фраз. А поговорить.
  
  Словом, Виктор хотел узнать, правдивы ли его воспоминания. И, по возможности, желал поговорить с тем самым старичком, который стал для него одним из приятнейших открытий за многие последние года.
  
  Немало проблуждав. Просто отдыхая от шума и суеты повседневности, мужчина из одной лишь глупой прихоти скользил взглядом по табличкам домов. Ему было и скучно, и спокойно от одиночества. А различные, самые неожиданные надписи на ржавых табличках, порой так его веселили, что не в силах сдержаться, Виктор смеялся. Не сдержанно, не подавляя свой смех, как это бывало обычно. А громко. Во весь голос.
  
  На домах, помимо всяких глупых названий, встречались и причудливые закорючки. Мужчина не помнил, где видел их прежде. Но всякий раз, когда Виктор пытался посмотреть на такие письмена, его голову начинала разламывать ужаснейшая боль. И, после пары-тройки неудачных попыток, он дал себе зарок: "Не буду на эту белиберду даже пытаться смотреть!" - что, собственно, у него получалось далеко не всегда. Любопытство. Его подводило любопытство.
  
  Только, спустя время, Виктор встал как вкопанный перед одной из ржавых табличек. Он шёл по центральной улице и, в бледном сиянии полумесяца, явственно смог прочитать название улицы. Вытащив из кармана помятую визитную карточку, сверился.
  
  - Да ну ладно! - неожиданно для самого себя, вслух сказал свои мысли. - Неужели всё это и в самом деле происходит?
  
  Виктор оторопело оглядывался кругом и не мог поверить, что он и правда не спит, что вокруг - действительность.
  
  Пришлось потратить ещё примерно двадцати минут, выискивая нужный дом. Но, как оказалось, и он там был. Только, прежде чем заходить в подъезд, мужчина обошёл дом, высматривая хоть какой-нибудь, пусть даже самый малый, проблеск света. Но... двенадцатиэтажный дом был абсолютно тёмной глыбой.
  
  С одной стороны ему хотелось скорее отправиться внутрь, ведь, возможно, старичок и в самом деле там. Что он ждёт его. Но с другой стороны Виктор испытывал не слабое такое инстинктивное опасение. Он не мог ясно сказать, что конкретно его беспокоило, - помимо всех прочих странностей, - но ему мерещилось, что рядом есть незримая угроза. Чувствовал себя зверьком, на которого из укрытия смотрит хищник. И это ощущение ему ой как не нравилось!
  
  "Ну, - мысленно протянул он, а после обратился к самому себе. - И что мне делать?"
  
  Мучительно было выбирать. Переступить через страх. Или бежать без оглядки. Спрятаться в привычном мирке. И надеяться, что слова о дурдоме, что больница и старик - всего-то плод его воспалённого воображения. И Виктор склонялся ко второму варианту решения проблемы. Склонялся, но чувствовал, что если ничего не изменить, то его жизнь и дальше будет мучительной тягомотиной. Что каждый день, и каждый новый сон будут давить на него. И как итог, его погребёт под собой просто не понимание, кто он вообще такой.
  
  "Да какого рожна я вообще раздумываю?" - впервые на своей памяти, в настоящем теле, он вспылил. Его било нервной дрожью, но он, твёрдо решившись зайти в брошенный дом, шагнул в густо заросший колючими кустарниками двор.
  
  Старая, тяжёлая, деревянная дверь на железных, ужасно ржавых пружинах, не хотела открываться. Казалось, что она стенала, когда Виктор пытался её открыть. Это был очередной момент, настороживший его, но... мужчина опять переступил через доводы разума и шмыгнул в едва приоткрытый проход.
  
  Подъезд являл собой жалкое зрелище запустения. На стенах полопалась и осыпалась старая краска. В оконных рамах, в лучшем случае, оставались острые остатки стекла. И, когда Виктор поднимался по ступеням, под его обувью хрустели осколки стекла, краски и ещё какое-то хрустевшее крошево.
  
  В подъезде было местами светло, ведь прямо в окна меж этажами светил полумесяц, а местами ужасающе темно. И проходы, - длинные коридоры на этажах, - чуть ли не бесконечный туннель, в котором не было видно конца из-за беспросветной темноты.
  
  Виктор, помня приписку на визитной карточке, знал, как высоко ему нужно подниматься. Восьмой этаж. Он точно это знал. И шёл туда, как на закланье. Безропотно. Терпеливо. Без страха и сомнений. Ни хруст под ногами, ни окружающий, подавляющий мрак, не могли заставить его повернуть назад. Сам от себя мужчина не ожидал подобной решительности и готовности идти до конца, на встречу с чем-то не ведомым.
  
  Его бы не удивило, окажись кабинет пустым. Он бы не испугался, окажись всё это заранее приготовленной западнёй очередного пугающего сна. Как сам думал мужчина, он был готов ко всему. И уже шагая в кромешной темноте, едва имея возможность различать железные таблички на дверях, приготовился ко встрече с чем бы то не было. Но, случившееся всё равно смогло его изумить. Точно получил обухом по голове.
  
  Дверь тихо скрипнула. В глаза ударил, после темноты, болезненно яркий свет. Из глубины кабинета, вместе с приятным запахом мускатного ореха, донеслось:
  
  - А! - протянул знакомый, старческий голос. - Вот и вы, молодой человек! А я уж было забеспокоился, не случилось ли с вами чего-нибудь?
  
  Несколько раз моргнув, Виктор смог разглядеть, как в глубине комнаты, сидевший прежде за столом старичок, встал на ноги. И, протянув к нему руки, улыбаясь, сказал:
  
  - Но, как вижу, с вами всё хорошо, что уже хорошо! - махнув рукой на кресло перед своим столом, прибавил. - Проходи, проходите скорее! И не стойте в дверях, а лучше присядьте, ведь наш разговор обещает затянуться! Так ведь, мой юный друг?
  
  Виктор, удивлённый, точно пришибленный, зашёл в кабинет. Его изумлял рабочий кабинет психолога, ведь там было уютно и тепло, как дома. Как полагает быть дома у хороших хозяев, - чисто, светло и всё располагается как нельзя лучше и удобно.
  
  На небольшом столике, стоявшем рядом со столом старичка, стоял проигрыватель. В кабинете тихо звучала мягкая, нежная мелодия. Что-то классическое. Более точно Виктор не мог сказать. Но это приглушённое звучание так его взбудоражило, что ноги потеряли всякую силу.
  
  Мужчина, не веря глазам, посмотрел на крупный, и с виду такой уютный диван, на которых хотелось просто лечь и уснуть. Для другого он категорически не подходил, ведь, даже с виду, был невероятно мягким. А плед, лежавший по соседству с подушкой, словно явственно говорили: "Ты знаешь, зачем мы тут, мы это знаем... так зачем себе отказывать?"
  
  Виктор приоткрыл рот, собираясь спросить о столь важном, но, как сам и признавал, это уже было бы наглостью, - ведь лечь на чужой диван, особенно когда тебя пригласили присесть напротив, та ещё наглость! Но, старик и в этот раз оказался проницательным. Чем удивил в очередной раз.
  
  - Хотите что-то сказать? Давайте, милый друг, смелее!
  
  И то, как сказал старик, придало Виктору внутренних сил, чтобы озвучить своё желание:
  
  - П-п-простите, - промямлил он, сам того не ожидая, - но могу ли я прилечь... - договорить он не смог. Слишком уж грубым ему это показалось. И тут же прибавил. - Извините, не стоило мне...
  
  - Ну-ну! - бойко перебил старичок. - Не стоит переживать! Ведь, не для того ли я подготовил подушку и плед? Ложитесь. Ложитесь скорее, если вам так будет легче!
  
  - Но... - неуверенно протянул мужчина.
  
  - Всё чепуха! Не беспокойтесь! - махая руками, перебил доктор. - Вы после работы. Я знаю. Так что ложитесь! Наверняка у вас был тяжёлый день и вам не помешает немного отдохнуть.
  
  Пока Виктор снимал ботинки, доктор пытался убедить пациента не делать этого. Но сам мужчина думал: "Обо мне заботятся. Обо мне заранее подумали, а я что, ботинки снять не смогу?"
  
  Старик только вздохнул на это. Но, не стал спорить с мужчиной. Дождался, когда тот ляжет на диван. Подождал, пока тот не накроется одеялом. И только после предложил:
  
  - Желаете выпить чего-нибудь? Выбор у меня не так уж и велик, но газированную воду или сок предложить могу!
  
  Мужчина зажмурился от наслаждения. Он не смог ответить. И доктор понял это. Также старик понял, что пациенту нужно дать немного времени. И он дал ему время. А Виктор понял это. И оценил.
  
  Удобный диван. Мягкая подушка под головой и тёплый плед. Тихая, успокаивающая музыка, прямиком из каких-то обрывочных воспоминаний. И полное отсутствие беспокойств и переживаний.
  
  "Вот она, мечта!" - улыбаясь, подумал человек.
  
  Несколько минут. Всего лишь нескольких минут хватило, чтобы мужчина понял, как сильно он устал за последнее время. И этого же времени хватило, чтобы несколько успокоится. Перевести дух. И даже начать понимать, насколько прежде был несчастлив, и как много смог подарить ему старик, - надежду на достойную жизнь.
  
  Придя в себя, Виктор сел на диване и сладко потянулся. Казалось, словно он спал. Хотя этого и не случилось. Но он порядочно так умудрился отдохнуть. И, уже живым, весёлым взглядом, оглядывая кабинет, мужчина заметил на столе психиатра небольшую рамочку. И прежде чем он успел спросить, старик улыбнулся, а после жестом пригласил сесть в кресло.
  
  - Вижу вам уже лучше. Я рад этому. Но, прошу вас, не томите меня ожиданием, присаживайтесь скорее!
  
  Виктор сел в удобное, глубокое кожаное кресло. Он никогда прежде и не догадывался, как это великолепно, сидеть в подобном кресле. Всё его тело, давно привыкшее быть болезненно зажатым, как будто бы отучалось от этой вредной привычки. И человек начинал себя в полной мере чувствовать человеком.
  
  Расслабившись, мужчина чуть более решительно начал:
  
  - Простите. Я понимаю, что не моё дело. Но можно мне взглянуть, - он протянул руку и указал пальцем на рамку с фотографией, которая, само собой, была ему с той стороны стола не видна.
  
  - А почему бы и нет? - пожал плечами старик. - Прошу вас, - сказал он, кивнув на рамку, и тем самым разрешил взять её.
  
  Виктор не мог решиться. Всё же ему чудилось, что он лезет во что-то чересчур личное. Но, старик так проникновенно говорил и жестами призывал взять рамку в руки. И под таким напором, мужчина решился. Он взял рамку и повернул её к себе.
  
  Обычное семейное фото на природе. На фоне небольшой и редкий лесок. Люди в осенней одежде. И растения уже либо пожелтели, либо вовсе припали к земле. Был солнечный день. В окружение двух старичков и двух их жён было семь взрослых людей и одиннадцать, самых разных детишек.
  
  Виктор видел их улыбки, но почему-то ему неотвязно мерещилось, что именно на фото они и улыбались друг другу. Что на деле они не относились друг к другу с теплотой. Но это там, в действительности, а на фото... на фото всё было иначе! Камера навсегда запечатлела их дружными и счастливыми.
  
  Явно что-то прочитав в лице пациент, доктор сказал:
  
  - Давно мы не собирались все вместе. Пожалуй, в последний раз на похоронах моей жены.
  
  Его догадка оказалась, если и не полностью, то частично верна. Только счастья от этого мужчина не испытал. Напротив, ему чудилось, словно это его вина. Он, как будто бы действительно был виновен, сглотнув застрявший в горле ком, сказал:
  
  - Мне так жаль... прости... прошу, простите!..
  
  - Ну-ну, - примирительно заговорил доктор, - будет вам, будет! В этом нет вашей вины.
  
  - А чья есть? - неожиданно для самого себя, с жаром спросил Виктор.
  
  Старичок пожал плечами, а после, как ни в чём не бывало, улыбнулся:
  
  - Разве что, судьбы? - хохотнув, объяснил. - Никто не был в силах что-либо изменить. И не стоит печалиться! Так природой задумано, так ею сделано, и не нам с вами, друг мой, восставать против устоявшихся порядков!
  
  Виктор, как будто бы школьник, крепко оплошав, потупился. Но всё также, подобно недорослю, глянув исподлобья, спросил:
  
  - А что тогда в наших силах? Для чего тогда нам жить? - он не замечал, как сильно его руки сжимают рамку. Не замечал, пока стекло, закрывавшее фото, не лопнуло.
  
  Мужчина даже не почувствовал боли. Только удивлённо глянул на то, как кровь, сочась из ран, попадая на фото, стекает с рамки и капает на лакированный паркет.
  
  - Мой милый друг! - вскричал доктор, - ну что ж вы так неосторожно-то!
  
  Виктор извинялся, словно читал заклинание. Повторял своё:
  
  - Извините, я не хотел.
  
  В то время как доктор оправдывал своё звание и осторожно обрабатывал раны пациента.
  
  - Не стоит, - говорил он, - всё пустяки! Лучше себя поберегите. - а закончив, доктор прибавил. - Чего будет стоить весь мой труд, если вы его будете губить?
  
  И эти последние слова отрезвили. Стало так стыдно и обидно. Обидно, что расстроил такого... такого доброго человека! Виктор весь покраснел и ещё раз повторил:
  
  - Извините...
  
  Но старик его перебил и в этот раз:
  
  - Бросайте! Одними извинениями ничего не изменишь! - после он указал на стену, где была картина и сказал. - Лучше скажите, что вы об этом думаете?
  
  Виктор перевёл взгляд. На картине было изображено место ратной брани. Уже после этой самой брани. По полю с пшеницей, вскопанной залпами пушек, остались лежать в смертельном сне тысячи солдат. Над ними кружили вороны. И на небо набежала тёмная дымка. Но солнце сияло, а облака мирно плыли по небу.
  
  - Бессмыслица. - только и сказал Виктор.
  
  - Эх, мой молодой друг! - печально протянул старик. - Вглядитесь внимательнее! Неужели вы не видите?
  
  Мужчина покачал головой. Ему и в самом деле ничего не шло на ум. Он не мог догадаться, что же такого мог, в подобном, находить старик. И ведь не простого, а сакрального!
  
  - Те люди, что шли за кем-то... прежде они пахали землю, занимались каким-нибудь ремеслом... Как по-вашему, - сказал старик, подойдя к картине почти в упор, и вглядываясь в грубые мазки - лежащие тела. - Как много из этих погибших оставили дома свои семьи? Родителей, жён... детей? - повернувшись к пациенту, доктор продолжил. - И всё ради чего?
  
  Виктор не понимал. Он просто покачал головой.
  
  - Идея. Яркий лидер. Их вела идея во что-то возвышенное? Быть может, достойный полководец? - старик покивал головой, а после улыбнулся. - Но такое было в другое время. А если вы посмотрите на солдат и их форму по внимательнее, то поймёте, - они были люди подневольные. Они шли на войну только потому, что не идти им было не позволено. Ведь, они простые люди... не аристократы.
  
  - Я не понимаю. - честно признался Виктор.
  
  - Всё очень просто. Люди, что жили в постоянном страхе возможной войны, пытались, как цветы, скорее дать потомство. Взрастить его. Оставить после себя наследие... но ведь они и не подозревали, какое именно они оставляли наследие, помимо детей и вложенных в них традиций и убеждений.
  
  Но мужчина всё равно не понимал.
  
  - Их жертва, их смерти, вскармливали почву, которая впоследствии дала плоды... перемены в обществе. Ведь если бы не их смерти, не их незаметный вклад в течение жизни, то мы по-прежнему жили бы в те страшные века! Живые не желали умирать ради славы кучки аристократов. Жизнь должна жить, а не умирать в расцвете сил и младых лет!
  
  - Но к чему вы это?
  
  - А к тому, что если бы не они, то не взошли буйные побеги недовольства. И не бывать бы тогда переменам. Быть бы нам чьими-то холопами. И тебе, и мне. И жить всегда как собакам!
  
  "Но ведь я и живу, как собака!" - хотел воскликнуть Виктор.
  
  - Но теперь у нас есть право выбирать. Всегда. И пусть выбор зачастую незаметен, но он есть во всём. Ты каждый день, друг мой, делаешь сотни решений. Но сам того не замечаешь. Ведь привычка не позволяет заметить, как ты упускаешь возможности.
  
  Психиатр сел на свой стул. Положив руки на стол, и смотря прямо в глаза пациента, продолжил:
  
  - Ты можешь жить скромно. Ты можешь знать одну только нищету. Но ты есть господин самому себе. И ты сам определяешь, как тебе быть. И даже оступившись, ты решаешь, стоит ли бороться за жизнь или нет! Так скажи мне, мой милый, юный друг, стоит ли жизнь того, чтобы за неё и дальше бороться? Даром ли умирали невольники столетия назад? Или всё-таки ты возьмёшь бразды своей жизни и будешь сам ею управлять?
  
  - Простите, но я не...
  
  Старик нетерпеливо перебил.
  
  - Всё ты понимаешь. О, мой юный друг! Всё-то ты понимаешь! Ведь, если бы не понимал, то мы, к моему глубочайшему несчастью, никак бы не смогли встретиться там, в больнице.
  
  Старик указал на мужчину, а после, улыбнувшись, продолжил мысль:
  
  - У тебя было так много шансов умереть, но ты жив. И ты можешь жить достойно... нужно только начать изменяться самому и изменять мир вокруг себя! И поверь, когда это случится, ты всё поймёшь сам, без чужих советов и помощи!
  
  Виктор был ошарашен подобной пламенной речью. А старик, успокоившись, сидел и слушал новый мотив, который играл его проигрыватель.
  
  - А теперь, мой милый друг, расскажи мне, что тебя угнетает. Расскажи о своей работе и повседневной жизни. И расскажи, чтобы ты хотел изменить в себе, в окружение, в жизни?
  
  Мужчина пожал плечами, а после, усмехнувшись, сказал:
  
  - Я понял, что вы хотели сказать. Спасибо вам. И... мне кажется, что все мои беды - пустяки. Теперь мне так кажется.
  
  - Ты готов бороться за свою жизнь, за лучшую долю?
  
  - Да, - твёрдо сказал Виктор. - Я готов!
  
  Старичок прищурился. Посмотрел на пациента, как кошка смотрит на загнанную мышку. И спокойно так спросил:
  
  - И что же ты намерен сделать?
  
  Вот этот вопрос окончательно поставил Виктора в тупик.
  
  "И в самом деле, что?"
  
  Доктор рассмеялся. Но, быстро прекратив, улыбнулся и, открыв один из ящиков стола, заговорил:
  
  - Всё начинается с малого. Начни с того, что избавься от ненужного и лишнего у себя дома. И на рабочем месте, и дома поддерживай такой порядок, чтобы тебе было уютно. Не другим, а именно тебе!
  
  Закончив говорить, старичок вынул баночку с лекарствами. Он объяснил, что каждый день нужно принимать по несколько пилюль. Но, ещё он достал пластинку с каким-то лекарством. На целой пластинке была одна только таблетка. О ней он сказал:
  
  - Прими сегодня перед сном.
  
  А когда пациент уже уходил, доктор, встав из-за стола, сказал:
  
  - Начни с малого и приятные перемены не заставят себя ждать! И про таблетки не забудь, особенно про ту, которая одна!
  
  
  Глава 4
  
  
  От психолога мужчина уходил в состояние не привычного приподнятого настроения. Он решительно был настроен изменить свою жизнь к лучшему. Говорил себе: "Ведь недаром, вопреки всем бедам, остался жив... выбрал саму жизнь!" - и так смело верил самому себе, что не терял такого расположения духа до самого возвращения домой. Разве только самую малость закралось сомнение, но не более того.
  
  Возвращение домой для Виктора стало тяжёлым испытанием. Словно морская вода, отступая от берега, его покидала решимость. Та самая, что только-только вела его к новой, мечтательной и славной жизни. К достойной жизни.
  
  В прихожей его ожидал ужасный беспорядок. В гостиной и на кухне ситуация была и того хуже. И оглядывая весь тот бардак, который его окружал, мужчина только-только начинал осознавать, сколь титанический его ожидает труд.
  
  Тяжело вздохнув, он сказал себе: "Ну, с чего-то ведь надо начать!"
  
  Шагнул в квартиру. Закрыв за собой дверь и, включив свет, едва только сделав очередной шаг, как раздавил пластиковую бутылку. Столько шума... столько беспокойства!
  
  "И начну я именно отсюда!" - решительно заявил он самому себе и, не раздеваясь, взяв какой-то старый и потрёпанный пакет, быстро наполнил его хламом. - "Перемены, значит, начинаются с малого?" - думал он, вынося первый, но далеко не последний пакет с мусором.
  
  Так и без того, больше обычного затянувшийся вечер, порядочно утомил Виктора. Да, уборка была необходима. Остро необходима. Он это понимал, но... как же мучительно трудно было изменять привычный уклад и бороться с проявлениями своей лени за многие и многие года.
  
  Но, как и перед домом доктора, когда его одолевали сомнения, Виктор решительно заявлял себе: "Это необходимо сделать. И лучше я сделаю это сегодня, чем отложу на завтра! Ведь я могу, ведь у меня есть на это силы!" - но также у него была усталость и сказочных размеров, давно и близко знакомое утомление.
  
  Словом, вечер обернулся той ещё морокой. Но мужчина был доволен собой, результатом своего тяжёлого труда, и простором, который прежде сковывали груды хлама и мусора. А когда Виктор проветрил жильё, так и вовсе стало по-своему не плохо.
  
  Время было позднее. Готовить самому не было ни желания, ни сил. Тут уж всякого морального подъёма не хватало, - растаял за время уборки. А удовольствие самим собой и результатом своей старательной работы, не могли заставить его уставшее тело хоть что-то делать сверх меры. Хотел было позвонить и заказать чего-нибудь съестного, но... время и в самом деле было позднее.
  
  "Ну и ладно!" - думал мужчина, открывая пачку чипсов. - "Сомнительная, конечно, еда, но под пивко сгодится!"
  
  Спать он собрался глубокой ночью. Пусть он засыпал от усталости, - столько волнений, впечатлений и беготни за один единственный день! - но всё же именно спать мужчина ложился не спешил. Он ожидал одной телепередачи. Не сказать, что любимой, но... привычка. Сознавал, что и от этой привычки нужно будет себя впоследствии старательно отучать... но на тот момент отказать себе в маленькой слабости, в одной серии... ну... пусть двух сериях любимого сериала, - было выше его сил.
  
  После, помня слова психиатра, мужчина принял таблетки. Одну из крупного размера баночки. Другую - одну единственную таблетку на всей пластинке. Само собой, ни инструкцию, ни предписания не читал. Да и не особо размышлял на счёт того, а можно ли сочетать эти лекарства. Просто выпил и, сонно зевая, едва не валясь без сил, поплёлся в спальню.
  
  "Это был длинный, тяжёлый день, - вяло подумал он, - пусть и другие будут столь любопытными и интересными... только не такими изнурительными!"
  
  ***
  
  Он чувствовал, как по коже скользит мягкая и слабая трава. Оглядевшись, ужасаясь, мужчина признал, что вновь волей сна оказался в кошмарном месте. Перед ним, буквально в пяти, может, немногим более, минутах ходьбы был холм с совершенно мёртвой почвой. Ни единой травинки. За то вокруг холма, пусть и слабая, но трава росла и расходилась в разные стороны.
  
  Огромный простор, вокруг холма, сколько позволяли глаза разглядеть в темноте, напоминал великую степь. Ни единого деревца. Ни очередного, самого малого, холмика. Ни горки. Ничего не было, - только простор и слабая трава. Даже кустарника ни одного не приметил. Словно ему селиться здесь не позволяла некая высшая сила.
  
  Виктор мог по пальцам одной руки сосчитать сны, в которых он явственно помнил самого себя. Но это был первый сон, в котором мужчина был ещё и в своём, слабом, ни к чему не приспособленном теле. А помня, чем в прошлый раз окончилось попадание в этот мир... это его не на шутку напугало. Но ещё больше пугал получеловек, стоявший всего в паре шагов: - человеческие черты и особенности резко контрастировали с шипастой, чёрной чешуей.
  
  Он собирался броситься бежать, как можно дальше и тише, чтобы хотя бы попытаться избежать печальной участи жертвы. Ему не хотелось в очередной раз умирать. Ни во сне. Ни уж тем более в своём собственном теле.
  
  - Не стоит, - сказал стоявший рядом получеловек. Он предугадал действия Виктора и спокойно принялся объяснять, казалось бы, прописную истину. - Твоё тело, ты сам, - слаб. Кругом хищники. И если ты посмотришь внимательнее, то поймёшь, - они только и ждут, что ты отойдёшь от меня. Ждут, что ты сам покинешь сень моей защиты.
  
  Получеловек повернул голову. Его глаза оказались, по меньшей мере, изумительны. Один глаз, как у людей, серебряный. Но другой, - чёрный белок и белый, вертикальный зрачок. И, что удивительно, столь пугающие глаза, на фоне монструозной половины лица не стали для Виктора ужасающим зрелищем. Взгляд не выбивал дух. Не пугал. А та часть лица, что ещё принадлежала людской половине странного создания, была невероятно, прямо-таки предельно знакомой.
  
  - Ты? - удивился Виктор.
  
  Получеловек не стал отвечать. Отвернувшись, он вновь уставился на холм. Казалось, что всё прочее его совершенно не касалось. А Виктор, помня слова, с которыми к нему обратился... - Мужчина и не знал как его называть. - огляделся кругом.
  
  В самом деле, из травы поднимались самые неожиданные создания. Подчас они выглядели столь омерзительно, что Виктор скорее переводил взгляд на других порождений. Смотрел на разных монстров, которые вызывающе пялились на него, и вспоминал лицо получеловека: "Ведь это именно он!" - думал Виктор, вспоминая один из недавних снов. - "Сомнений быть не может, это он!"
  
  - Да, это я. - прочитав мысли, спокойно ответил стоявший рядом, полумонстр. - Ты не ошибся. Ты встречал меня. Но поверь, это не было сном, как ты думаешь... ты во многом ошибаешься, даже не понимая, как сильно. И ведь ничего-то ты не понимаешь. - он говорил спокойно, но последнее, что он сказал, в этом ощущалась лёгкая печаль. Тихая, едва ощутимая, но печаль.
  
  - Где это мы? - решился Виктор задать, как он думал, важный вопрос.
  
  - Это мир вечной ночи. Мир, над которым никогда не воссияет солнце. Мир, в котором темноту и мрак разгоняет лишь бледное и тусклое сияние луны. Мир, в котором слабые прячутся, забиваясь в самые глубины мрака, а сильные и смелые наслаждаются величием луны. Понимаешь? Мир... достойных. - получеловек явно хотел что-то сказать, но оборвал себя. Виктор чувствовал, что его собеседнику и приятна и одновременно болезненна поднятая тема.
  
  Виктор ещё раз огляделся. И, как говорил получеловек, вокруг были только внушающие настоящий страх порождения ночи. Ни какие-нибудь свинообразные твари в тонну-две весом, ни жалкие пауки, а настоящие и ужасающие монстры.
  
  Вокруг стояла непроницаемая тишина. И только где-то высоко над головой, хлопали крылья огромных, явно хищных птиц. Птиц, способных таких же людей, как Виктор, ловить себе на ужин. А над землёй сияла почти полная луна, едва прикрытая лоскутами облаков.
  
  Виктор несколько раз открывал рот, желая задать вопрос, но ему, откровенно говоря, было страшно. Он не решался задать волновавшие его вопросы. Чувствуя холод, нервную дрожь, у него просто не хватало на это духа. Да и не хотелось в очередной раз умирать. Особенно не хотелось при понимании, что возможно, умирать придётся уже последней смертью.
  
  - Своей нерешительностью ты оскорбляешь меня, - совершенно спокойно сказал рядом стоящий получеловек. - Если намерен и дальше изображать выброшенную на берег рыбу, то лучше пойди к одному из собравшихся. Так, по крайней мере, ты оправдаешь главное свойство людей, - пригодность быть только пищей. - после короткой паузы, выделяя мысль, получеловек сказал. - Пищей для сильных.
  
  - Кто они? Все эти... - Виктор запнулся. Он испугался, что слово "монстры" может стать последней каплей в терпении получеловека. Сообразив, как лучше всего поправиться, добавил, - все те, кто нас окружают?
  
  - Любопытный вопрос для того, кто в любой момент может умереть. Ты даже не понимаешь, где находишься и какой удостоился чести... но всё одно желаешь тривиальных знаний? Что ж, изволь! - получеловек говорил не только с издёвкой, но и ощутимым недовольством. Словно воспитанник не оправдал надежд. - Можешь считать их аристократией этого мира.
  
  Получеловек обернулся. Зрелище, которое представляло его тело, было тем ещё сомнительным удовольствием! На половину поросший чёрной чешуёй, этот человек имел невероятно крепко сбитую мускулатуру. Но, ни одна, совершенно ни одна венка не выступала на человеческой части тела. И кости выступали значительно резче, чем у обычных людей. В одном месте, на ключице, кость превратилась в острую пластину, разорвавшую мелкие чешуйки.
  
  - По крайней мере, именно такими и должны быть аристократы, как собравшиеся здесь. И именно таким должен был быть мой родной мир! - с неожиданным, но сдержанным гневом, сказал получеловек. - Мне не повезло родиться там... в том никчёмном слое мирозданья...
  
  Настала пауза. Виктор понимал, что ему и в самом деле тут не место. Но не знал, как выбраться. И не знал, как спросить об этом. И не мог вообще ничего сделать. Только молчать и в лучшем случае слушать.
  
  Получеловек вскинул руку. Не потеряв прежней грации аристократа, он указал на одного из монстров. На ужасную тварь, сплетённую из не прикрытой кожей, но крепкой мускулатуры. Самое незначительное движение приводило огромные слои мускулов в движение. Они бугрились от лёгкого движения. А длинные лапы, оканчивавшиеся огромнейшими когтями, говорили яснее слов, как хорош этот хищник в умерщвлении всего живого. И глаза... на морде, - лицом такое назвать нельзя, голова росла прямо из плеч, виднелось не менее десятка маленьких глаз. Сама пасть была в половину головы и зубы, которые сияли в тусклом свете, порядочно пугали Виктора.
  
  - Он один из любопытнейших, но вместе с тем и омерзительнейших детей тьмы. - в ответ на эти слова тварь оскалилась и очень, очень, очень сильно зарычала! Получеловек просто глянул на монстра и тот совсем неожиданно стих. Словно дрессированный пёс, который услышал команду хозяина. Смирно и безропотно монстр примирился с обидой. А получеловек спокойно продолжал - Невероятно плодовитый отец. Не менее пары тысяч детей. И это за год, по нашему исчислению. А теперь вообрази себе, что только он один даёт потомство. И что всех слабых сразу же пожирает. Но всё же... всего у него, на данный момент, девять взрослых сыновей. И будь уверен, скоро их станет значительно меньше, ведь... если они не смогут сожрать его, то он сожрёт их.
  
  Виктор едва ли мог в полной мере представить себе то, что говорил получеловек. Но и то, что он понимал, внушало трепет. Ужас и трепет. И такая страшная дрожь напала на человека, когда он смотрел на монстра и слушал историю о нём, что никак не получалось совладать с собой.
  
  - Самое главное в другом. Он, прежде чем стать патриархом своего рода, полностью пожрал другие рода. Понимаешь? Он в одиночку истребил целый вид. Оставил только самых сильных самок. И пытается дать такое потомство, которое превзойдёт его, - станет сильнее самого сильного из вида.
  
  Получеловек рассказывал ужасную правду об одном единственном монстре и его жизни, но чувствовалось, как сам этот получеловек испытывает к монстру симпатию и уважение. Виктор явственно ощущал, как его собеседник тихо восхищается невероятной тварью.
  
  - Тысячи лет эволюции... сложно представить, каким слабым прежде был его вид. Но теперь... Он всё ещё слаб, чтобы стать одним из приближённых. Слаб и знает своё место, что не может не радовать. Ведь будет печально, если вся его работа, на протяжении тысяч лет, по глупой оплошности окажется прерванной... ведь так? - спокойно добавил получеловек. Но последние слова явно были адресованы монстру. И тот, явно слушавший и прежде, склонил голову, а после...
  
  "Невероятно!" - подумал Виктор, видя, как уродливый и кошмарный монстр, на манер рыцаря, встал на одно колено.
  
  - В этом мире вечной ночи хватает настоящих и даже великих аристократов... только всем им приходится прививать истинно аристократические черты. Ведь чем они лучше бродячих животных, не имея ни знаний, ни понимания, ни традиций?
  
  Наступило очередное, неловкое для Виктора молчание, которое не спешил прерывать получеловек. Он уставился на луну и долго-долго молчал. Однако, переведя свои немигающие глаза на человека, сказал:
  
  - Ты видел мою жизнь, - и это звучало не как вопрос, а как утверждение. - Ты знаешь, чем бы всё окончилось, не сумей я добиться успеха. А теперь скажи, как по твоему скромному уразумению, в этом мире сможет какая-нибудь толстая блоха попытаться меня укусить? - получеловек оскалил мелкие, но частые клыки. - Тут всё так, как и должно быть! Ни коварство, ни хитрость, ни уж тем более какой-то жалкий металл не решают твою судьбу! Только сила и храбрость имеют цену, - всё остальное, не имеет смысла! Либо ты тварь дрожащая, забившаяся глубоко в нору, либо смело шагающий аристократ, в лучах славы и сияния луны!
  
  Конечно, всё это было интересно, любопытно и познавательно, но... Виктор не понимал, зачем всё это ему нужно знать. Он не понимал ни того, для чего попал в этот мир, ни то, зачем ему рассказывают об этом мире.
  
  "В самом деле, какая мне разница до этого мирка? Мне бы выбраться отсюда. И желательно целым, невредимым!" - думал он.
  
  Получеловек, явно не настроенный продолжать разговор, отвернулся. А сам человек не решался спросить о том, как бы ему уйти назад, в свой родной слой мира, - домой. Так они и молчали, чего-то ожидая: Виктор неизвестности и потому был до предела взвинчен, а получеловек спокоен. Всё же, даже обращаясь в монстра, он оставался аристократом и наследником своих пращуров.
  
  В небе громыхнуло. Не было ни единой тучи, но росчерк молнии сорвался, казалось, с самой луны. На доли секунд кругом раздался тихий треск, а после оглушительно ударила молния в самый холм. Виктор, казалось, ослеп от столь яркой, пурпурной вспышки света. Он, упав на колени, протирал глаза и пытался расслышать хоть что-то.
  
  Но глаза уже навсегда потеряли свою абсолютную силу, которая была у них прежде. И, словно кто-то неимоверно завысил контраст, весь мир обрёл бледный цвет. Кругом кружила густая и чёрная дымка. А слух с трудом пытался разобрать незнакомую речь. Речь, от которой мозг разъедало. Когда дымка немного осела, мужчина увидел исполинских размеров, размытый силуэт. И ярко-ярко горящие, рубиновые глаза. Глаза, от одного взгляда на которые, сердце остановилось. Сразу и без компромиссно.
  
  По привычке мужчина пытался дышать и жить, но... в глазах темнело. И разорвавшееся от страха сердце уже не разгоняло кровь. Он лежал безвольной тряпкой на слабой и низкорослой траве, продолжая смотреть на размытый, мрачный силуэт. Чувствовал, как жизнь покидает его. И боялся. Боялся не смерти. А что раз за разом будет проживать в этом мире жизни. И что всякий раз будет умирать от одного взгляда на эти по-настоящему чудовищные, рубиновые глаза.
  
  
  Глава 5
  
  
  Выходные ничем Виктору не запомнились, словно и не было вовсе. Однако, выпив таблетки с воскресенья на понедельник, - не воспринимал в серьёз их необходимость, - мужчину ожидало не самое светлое, откровенно говоря, паршивое пробуждение.
  
  ***
  
  Свалившись с кровати, Виктор вывихнул плечо. Но боль, которая вспыхнула в руке, была лишь жалким подобием той агонии, которая прокатывалась от живота до груди. Точно внутри полыхало ужаснейшее пожарище. И органы, его мягкие органы, прожаривались на внутреннем кострище.
  
  Он стонал. Тихо и непроизвольно ругался. Но вместе с тем, вместе со словами, он выплёвывал кусочки плоти и слизь. Густую такую слизь, - слишком вязкую для обычной рвоты. Вены по всему телу вздулись, тяжело пульсировали, - казалось, вот-вот начнут разрываться от перенапряжения.
  
  Действительность смешалось со сном. Мужчина, ничего почти не разбирая в густой темноте комнаты, слышал голоса. Много. Ужасно много голосов.
  
  - Сожрать, - говорил один из голосов.
  
  - Пожрать, - отвечал другой, тонкий и писклявый.
  
  - Растерзать! - подхватил басовитый.
  
  - Призвать, - сказал спокойный голос, от которого по голове точно ударили чем-то тяжёлым.
  
  Все эти голоса доносились только из мрака, собравшегося под кроватью. И они не умолкали. Три голоса часто говорили меж собой, но последний... последний говорил редко и его слова разрывали тело Виктора нестерпимой болью.
  
  - За... мол...чи...те! - сквозь кашель и спазмы стонал мужчина.
  
  Но вокруг, из густого мрака, точно сотни и тысячи различных голосов на разный лад говорили и кричали.
  
  - Терзай!
  
  - Стенай!
  
  - Страдай!
  
  - Сгори!
  
  Виктор жмурился, пытаясь не замечать, как под его кроватью блестят чьи-то клыки. Он, страдая и мучаясь от боли, ощущал, как вокруг собралось целое полчище монстров и уродов из другого слоя мира, - мира вечной тьмы.
  
  - Оставьте... меня... в покое! - требовал Виктор, пересиливая разрывавший грудь кашель. Повторял как заклинание, способное спасти его. Повторял, потому что больше ничего не мог поделать. Повторял до тех пор, пока не охрип, а слабость не сломила его. - Оставьте... в... поко...е.
  
  Он провалил в краткий сон, в котором ничего, кроме животного ужаса его не ожидало. Ни визуального мира, ни звука, ни-че-го. Пустота, в которой были только обострённые чувства, ощущения страха и близость смерти. Как жертва, пытающаяся уйти от погони, он испытывал на себе ощущения обречённого на смерть создания. И не в силах что-либо изменить, впитывал страх и ужас ни на что не способного создания.
  
  - А-а-а! - простонал он, едва проснувшись. А после, его начало рвать.
  
  Целый поток, которому, казалось, не будет конца. Заливая пол, он избавлялся от терзающей нутро дряни. Он избавлялся от страха и жгучей, мучительно-болезненной и вязкой дряни, опалявшей глотку. И эта самая зловонная дрянь, расползаясь по лакированному полу, пропитывалась в его одежду, липла к гладко выбритому лицу и чрезмерно длинным волосам.
  
  Голоса, которые он слышал, угрожающие тени и чувства страха, беспокойства, не покинули его окончательно. Но заметно ослабли. И тот покой, который приходил на смену терзающей разум и плоть боли, был слишком велик. Он оглушал.
  
  Виктор мутным взглядом посмотрел себе под кровать. И смог различить жмущиеся друг к другу маленькие силуэты. Они что-то бормотали. Но уже не столь угрожающее... а просто огрызались:
  
  - Всё равно сдохнешь!
  
  - Всё равно будешь страдать!
  
  - И терзания будут преследовать тебя!
  
  - Изо дня в день только и жди, что мучительных последствий!
  
  Но, понять даже столь простые и, в сущности, глупые высказывания, мужчина был попросту вне сил. Его, словно дерево, срубила усталость. И он лежал в своей же собственной, зловонной рвоте. Поджал к груди ноги. И дрожал. Не от холода, а от страха, ведь в спину ему смотрел настоящий монстр. Как тот, которого он видел во сне, - пожирателя своего вида.
  
  - При... - повторил рычащий голос со спины на незнакомом, но как будто бы известном Виктору языке. Языке, слова которого, выжигали мозг.
  
  Не услышав до конца обращение, мужчина, потеряв всякие силы, провалился в забвение. Спасительное и пустое забвение. Ничего кругом не было. Даже чувств. Но... большего и не было нужно...
  
  "Только бы немного отдохнуть" - робко прозвучала его мысль.
  
  ***
  
  Это была самая ужасная ночь. Виктор проспал до самого звонка будильника, но усталость не просто не оставила его, - она сковывала всё тело незримыми цепями. Так выяснилось, что спать на полу - не самая лучшая затея.
  
  Встав на ноги, мужчина чувствовал нечто странное. Он не помнил, как несколькими часами ранее он наблевал на пол прямо перед собой. Провёл по щеке и с удивлением посмотрел на густую, вязкую, почти непроницаемо чёрную дрянь. Даже скверный запах не смог пронять его. Слишком уж его состояние было унылым.
  
  Вытерев руки о штаны, мужчина поплёлся в ванную. И там, стоя перед зеркалом, умываясь, он мутным взглядом вглядывался в отражение. Глаза. Что не так было с его глазами? Приблизившись в упор и начав вглядываться, он отскочил, как кошка отскакивает от змеи. И рухнул на скользкий пол.
  
  Удар был болезненным. И голова гудела. Но то страшное воспоминание, которое так его испугало, затмевало собой всякую боль. Мужчина мысленно пытался отогнать видение, но то неотступно хваталось за него. У него один глаз был как у того получеловека из сна.
  
  Виктор непроизвольно зажмурился. Слишком уж больно он приложился головой об керамический унитаз. Но тот омерзительный и пугающий образ, который вставал перед внутренним взором, заставил открыть глаза.
  
  Едва только успокоившись и справившись с болью, мужчина провёл рукой по болевшей голове. Там, где он ударился, пугающе болезненно пульсировало. Он почувствовал вмятину. Прощупал её и только после взглянул на покрывшуюся кровью руку. А понимание случившегося всё не спешило приходить к нему.
  
  Рвотный позыв относительно отрезвил. Виктор, встав на корячки, схватился за унитаз, - его так мутило, что боялся рухнуть без сил. И его долго рвало. Но, вместо желудочного сока, в унитаз вываливались куски непереварившейся, сырой плоти.
  
  Вновь вернувшись к раковине, мужчина собрался с духом и заглянул в зеркало. Он крепко сжал края раковины, боясь, что опять опрометью метнётся назад, но... зрение уже вернулось, и не было острой нужды приближаться вплотную к зеркалу. Мужчина увидел красные от крови белки. И лицо... совсем не его, - аскетично худое, усыпанное оспинами лицо.
  
  Мысли в его голове еле ползали. И были столь бессвязны и обрывочны, что ему не удавалось ни о чём помыслить. Даже то, что его собственное лицо изменилось за одну единственную ночь, не имело значения.
  
  Умывшись и промыв рану на голове, мужчина пошёл готовить завтрак. И, не забыв выпить лекарство, которое ему на ежедневную основу выдал доктор, позавтракал. Что примечательно и, для Виктора, однозначно радостное, - мысли начали светлеть. И даже боль несколько утихла.
  
  Желая перепроверить одну деталь и понять, насколько с ним всё плохо, вернулся в ванную. Он вновь взглянул в отражение, но... вместо чужого лица, у него вновь было его собственное. Привычное. Так сказать, родное.
  
  "Надо на работу", - подумал он. Но эта мысль, прозвучавшая сама собой в голове, точно принадлежала кому-то другому. Кому-то, кто говорил в его голове. Тому, чьи слова непререкаемы.
  
  Собираясь на работу, мужчина переоделся. Вся его одежда была набором грязных и мятых тряпок с не самым лучшим запахом. Виктору вечно не хватало времени и сил, чтобы постирать хотя бы часть одежды, которую он прошлым вечером запихнул в шкаф. И, уже уходя, мужчина вернулся на кухню и взял с собой баночку с таблетками думая: "Лишним не будет" - и его посетил образ, как будто бы он наблюдал за собой со стороны, и как он, ничего не соображая, клюёт носом сидя за столом. После был образ, где он съедает одну таблетку. Третий образ был, где он уже бодрый и почти здоровый. - "Может и пригодится ещё"
  
  ***
  
  Ближайшая неделя обернулась в хождения по долине страданий и мучений. Страх, точно клетка, своими ужасающими прутьями теснил Виктора. И день ото дня в клетке становилось всё теснее и теснее.
  
  На улице встречались странные порождения, от одного взгляда на которые Виктору становилось дурно. Он перебегал дорогу, - только бы не проходить мимо этих монстров.
  
  Холодный пот стал его частым спутником. А ощущение незримого присутствия, наблюдения за собой, и страх не покидали даже дома. Вернее, дома было особенно скверно. Помимо шёпота, который мужчина заглушал телевизором или музыкой, в обстановке происходили неожиданные перемены.
  
  Каждый день становился испытанием на прочность. И каждый раз, заглядывая в зеркало, прежде чем принять таблетку, мужчина видел очередное не своё лицо.
  
  Находить свои вещи оказывалось той ещё морокой, - они вечно куда-то девалась. Что примечательно, одежды становилось заметно меньше. К концу недели мужчине уже не во что было переодеться. Совершенно.
  
  Ему приходилось закупаться в одном дешёвом магазинчике рядом с домом. Там одежду продавали почти за бесценок. Но и качество было тем ещё... сомнительным. Одно радовало, - продавец человек улыбчивый, весёлый и даже порой не прочь перекинуться парой фраз.
  
  - А-а-а! - со смехом протягивал руки толстяк, стоя за прилавком. - Виктор, рад тебя видеть!
  
  Мужчина невольно улыбался. Каждый раз, когда он видел этого добродушного толстопуза, ему становилось легче на сердце. А страхи отступали. Он всегда отвечал:
  
  - Добрый вечер, милейший! - Виктор не мог запомнить его имени. Несколько раз пытался, но, всякий раз забывал. Чтобы не огорчать человека, избегал обращаться по имени. - Добрый вечер!
  
  Что примечательно. Только после двух встреч с врачом-психиатром Виктор не просто проникся к нему глубочайшей симпатией, но и заимствовал некоторые его речевые обороты. Так и получалось, что он обращался к едва знакомому человеку "Милейший".
  
  - Как обычно? Пара брюк и рубашек? - спросил продавец, кладя на прилавок уже упакованную одежду. - Твой размер, приятель. И как раз то, что ты просил!
  
  За время хождения в этот магазин на ежедневной основе мужчина выработал некоторый вкус и предпочитал рубашки в крупную клетку и простые, тёмно-серые брюки. Сам не мог объяснить почему, но в такой одежде ему было спокойнее.
  
  - Спасибо... спасибо! - широко улыбаясь, отвечал Виктор.
  
  Расплатившись, он проходил мимо полок с одеждой. Боковым зрением он видел, как в самых дальних концах помещения происходит нечто странное, - манекены оживали и двигались. Но, это решалось просто, - пара таблеток и спустя несколько минут всё становилось лучше.
  
  Когда Виктор выходил, скрипнула дверь. Он зашагал домой. За спиной остался магазин в тупике улицы. Кирпичное, обветшалое, одноэтажное здание. За грязными окнами витрин оживали старые манекены. Свет неоновой вывески подрагивал "Повседневная одежда" - и несколько букв давно погасли, а другие мерцали с тихим треском.
  
  Никогда прежде мужчина не слышал и не встречал этот скромный магазинчик. Набрёл на него совершенно случайно. И это стало одним из самых приятнейших открытий за всю неделю. Пусть у него и пропадала одежда на постоянной основе, но Виктор не унывал, ведь теперь он знал, где можно почти за просто так закупаться вещами. Только одного он никак не мог понять, - а почему в подобном месте ему ни разу, ни единожды не повстречались другие клиенты?
  
  ***
  
  Неделя полнилась чередой неприятных открытий. И каждое новое открытие оказывалось более пугающим или неприятным, чем предыдущее.
  
  А всё началось ещё тем утром, когда мужчина впервые принял повседневные лекарства. На первый взгляд было обычное ранее утро, когда он вышел из дома. Очередное и унылое утро. Городская серость и угловатость. Еле плетущиеся на работу люди. И даже капал лёгкий дождик. Как будто бы пытался окончательно испортить всем настроение.
  
  Странное дело, Виктору было необычайно легко. Как правило, он еле тащился на работу, которую откровенно говоря, ненавидел. Тащился туда, куда не хотел. Занимался тем, что не мог понять, - не мог понять, для чего он именно работает. И какой от его работы, собственно, толк. А тут, не смотря на самое заурядное утро и окружение, он был в приподнятом настроении.
  
  Подставляя лицо дождю, с блеском в глазах оглядываясь кругом, он шагал в сторону метро. Осень, хладная свежесть и порывистый ветер, налетавший по временам, крепко портил настроение людям. Но Виктор, съев ещё одну таблетку, совершенно не замечал неудобств. Ему было хорошо. И начинавшийся день казался достаточно сносным, чтобы улыбаться.
  
  И даже в самом метро, в ужасной толкучке, мужчина не растерял чудесного расположения духа. Казалось, что всё будет хорошо. Мир виделся прелестным творением. У Виктора сложилось впечатление, словно он на празднике в окружении близких друзей, - "иначе, зачем так тесно сбиваться?" - думал он.
  
  Тогда-то мужчина и увидел нечто странное. В окружающей толкучке было местечко, которое люди, точно из страха, обходили стороной. Местечко, вокруг которого на добрые пару шагов не было никого, кроме одного-единственного создания. Ужаснейший монстр, с раздвинутой в разные стороны головой. Его острые, хищные клыки... Виктор хорошо их видел через половину вагона заполненного людьми. Эти клыки росли не сверху и снизу, а по бокам пасти, которая раскрывалась в разные стороны. При каждом вздохе чудище раскрывало пасть, - его неправильное, и без того пугающее своим уродством лицо, расходилось в стороны обнажая тёмно-красную плоть.
  
  Чудище смотрело перед собой. Виктор видел странное порождение кошмара только со стороны. Но и этого хватило, чтобы он оторопел. Как испуганный олень, который остановился на середине дороги и уставился на свою приближающуюся смерть, мужчина глядел на монстра. Монстра, которого, судя по спокойствию окружающих людей, видел только он один.
  
  Виктор неотрывно глядел на странное непонятное порождения больной фантазии. Он не понимал, как реагировать. Явно ощутив на себе чужой взгляд, монстр оглянулся и вперился непроницаемо жёлто-зелёнными глазами в человека. Ни разу не моргнув. И это пугало. По-настоящему пугало. Но для Виктора было выше его сил отвести взгляд. Не мог просто отвернуться и сделать вид, словно ничего не случилось, а ему просто что-то показалось. Этот его минутный страх и испуганность сыграли злую шутку.
  
  Когда чудище повернулось всем телом к Виктору, только тогда он и начал понимать, какая угроза находится рядом с ним. И, едва только завидев движение в свою сторону, принялся пробираться сквозь толкучку. Люди не желали его пропускать. Ворчали. Ругались. Толкались. А Виктор опасливо оглядывался и изумлялся, - перед монстром люди расходились, словно он был неумолимой стихией к которой никто не мог приблизиться. Словно он один решал, когда и кого к себе подпустить... чтобы съесть.
  
  Мужчина пытался не терять за зря время. Не позволял себе окончательно растерять мужество. Но его побег, с течением времени и приближения монстра, становился всё более и более паническим. И скоро он вовсе стал, чуть ли не бегом проталкиваться сквозь плотную толпу в сторону двери в другой вагон.
  
  Ему нужно было просто доехать до ближайшей станции. Ведь там откроется основная дверь вагона, и поток людей схлынет. Тогда-то у него и появится шанс сбежать. Вместе с волной выбраться на станцию... а уж там... даже если люди и не замечают монстра, но там появится возможность сбежать. Пусть и малая, но всё же возможность.
  
  И понимая это, он продирался в сторону соседнего вагона. Озираясь и видя недовольные лица. Его толкали. Ругали. И даже несколько раз из толпы прилетали болезненные и ощутимые затрещины и зуботычины. Но Виктор не успокаивался, оглядывался, и, видя, как близко подбирается монстр, продолжал продираться к двери в другой вагон.
  
  Где-то на пути он умудрился раскрыть баночку с таблетками. Не утруждая себя размышлениями, забросил в себя целую пригоршню лекарственных пилюль. И молил всех богов, которых только знал о том, чтобы монстр оказался неприятным видением. Чтобы эта тварь, преследующая его и не замечающая преград, исчезла. Чтобы растворился этот ужасный, клыкастый монстр.
  
  Одним только чудом, пробравшись в другой вагон, мужчина смог спастись. И при этом просыпал не меньше половины баночки с лекарством, остался почти один на один со всеми предстоящими невзгодами. Таблеток оставалось всего-то ничего. Но не об этом думал Виктор, летя в подземке. Он опасливо косился на дверь, - боялся повернуться, и открыто посмотреть. А монстр неожиданно перестал преследовать. Словно дверь стала непреодолимым препятствием. Но проверять, так ли это или нет у Виктора не хватило духа, - и без того сердце тревожно билось в груди.
  
  В тот день ему не единожды ещё встречались различные монстры и ужасающие уродцы. Но всякий раз, едва их примечая, мужчина прятал взгляд. Уже инстинктивно догадывался, что так, глядя на них, он выдаёт себя. И это ему не нравилось. А когда возникала самая малая возможность избежать идти по одной стороне улицы с этими тварями, он как испуганный олень, бросался через дорогу. Так он несколько раз едва не угодил под колёса машин.
  
  Тот первый день, когда привычный мир начал разрушаться, а всякие монстры повсеместно встречаться в привычных местах, не ограничился парой случайных встреч на улицах города по дороге на работу. Да, его не замечали, даже когда он отшатнулся в приступе страха, - как позже подумал сам Виктор, дело было в том, что он принял больше нужного лекарств. Но, это он подумал позже... спустя время. А в то время, когда он подходил к офису и уже начал успокаиваться, а его ждало очередное малоприятное откровение.
  
  Как ни в чём не бывало, зашёл в офис. Поднялся на этаж. Даже улыбнулся, когда мимо проходил охранник и поприветствовал того. Что удивило обоих. Виктор и подумать не мог, что может быть приятно просто с кем-то поздороваться. А охранник... его изумило, что вечно молчащий человек, само олицетворение привидения, поздоровалось с ним. Даже если бы настоящий призрак поздоровался с ним, охранник явно меньше бы удивился. А Виктор, заметив яркие эмоции на лице охранника, улыбнулся на это.
  
  Он толкнул дверь в сам офис. Прошёл меж давно знакомых столов. Огляделся кругом, совершенно отпустив беспокойства и страх встретивший его в подземке и на улицах города. Теперь это казалось несущественным и мелким. Ничего не значащей издержкой.
  
  Виктор сел за своё рабочее место и щёлкнул включение компьютера. На мониторе зарябило. Высветилась заставка с логотипом... в это самое время для выдачи заданий на день вышел шеф. Как помнил Виктор, - толстый, злобный, редкостный сквернослов и кабан. Кабаном его нередко называли подчинённые, но на самом деле он был человеком. Был... да... был.
  
  Мужчина, как в метро, замерев от страха, глядел на горланившего безмерного кабана в костюме. На одном из клыков было серебреное кольцо. А глаза сияли странным, тусклым свечением. Этот кабан шастал по кабинету и едва разборчиво, почти не по-людски, требовал от подчинённых выполнить непосильную работу.
  
  Как и в подземке, кабан явно ощутил на себе испуганный и затравленный взгляд. Круто обернулся и осклабился, обнажив клыкастую пасть. А зловоние, не смотря на расстояние в половину офиса, достигла Виктора.
  
  - Ты какого рожна опоздал, дебил недоеденный? - коверкая слова, похрюкивая, спросил шеф.
  
  А Виктор только начал понимать, что угодил в ужасную западню.
  
  
  Глава 6
  
  
  Играла успокаивающая, смутно знакомая мелодия. Что-то из классики. Что-то знакомое с самого глубокого детства. И неуловимо воскресали чувства ранних лет, когда мир был ясным и понятным. Когда вокруг всё и всегда было хорошо... или около того.
  
  Виктор никак не мог вспомнить смутно знакомое название мелодии. Угадывал мотив и заранее знал, как и что прозвучит. В уме он был дирижёром. А стоявший совсем рядом проигрыватель, немного потрескивавший, превращался в воображении в целый оркестр.
  
  Закрыв глаза и уносясь в мир грёз, на крыльях мягкой и нежной мелодии, Виктор оказался в огромном театре. На сцене. В самом центре внимания тысяч и тысяч зрителей. В ярком, но таком нежном и приятном свете. И каждое его воображаемое движение словно заставляло проигрыватель то сбавлять темп, то наоборот наращивать его.
  
  Жмурясь от наслаждения, Виктор всецело отдавался во власть музыки. Каждый спад напряжения, этакое затишье перед грядущей бурей, избавляло его от беспокойств и усталости прошедших дней. А каждый порыв инструментального звучания, касаясь самого его сердца, разгорячал и гнал по венам кровь. Словно степной скакун, вернувшийся в родной край после тесного загона, Виктор избавлялся от слишком тесных оков. Они терзали его в течении целой недели.
  
  Он лежал на диване. Голову положил на твёрдый подлокотник, но ему было так хорошо, что не замечал каких-либо неудобств. Виктор лежал, укрывшись уже знакомым пледом, - тонкий, но такой пушистый и нежный... словно облака спустились с небес и укрыли его.
  
  Вновь пришёл на приём к психологу. Вновь был взвинченный, но на этот раз ещё и затравленный страхом. Глаза его, когда он только зашёл в кабинет, метались по помещению, словно выискивая очередную каверзу со стороны судьбы. И дышал так беспокойно, что психолог, вместо приветствий, успокаивающе заговорил:
  
  - Милейший! - сказал он, а в голосе его чувствовалось живейшее сопереживание и беспокойство. - Друг мой, что случилось? Что вас так переполошило?
  
  Но Виктор не мог отвечать. Да и доктор, спустя пару мгновений, понял свою оплошность. Выйдя из-за стола, протянув тощие, обнажённые по локоть руки, подошёл к пациенту.
  
  - Не беспокойтесь. Прошу вас, не беспокойтесь! - вновь заговорил он со свойственной одним только старикам примирительной мягкостью и твёрдостью. Он точно говорил "Ничего. Всякое в жизни случается. Успокойся и расскажи, а уж тогда... мы вместе все твои проблемы решим!".
  
  И Виктор это прочувствовал. Пусть он и был запуганной зверюшкой, боящейся собственной тени. Уже тогда, едва только придя на очередной приём, он понимал, что верно поступил, вновь придя в этот кабинет.
  
  Целую неделю его по пятам преследовали неуловимые для глаза порождения и слышались причудливые, а то и угрожающие шепотки. Мучительную неделю мужчина опасливо, точно вор, тайком озираясь, выискивая самых неожиданных монстров. И едва только приметив их, тут же старался сделать вид, что ничего не видел. Старался, но едва ли мог подавить в себе страх. И дрожа, как лист на ветру, незаметно убирался как можно дальше от пугающих его порождений тьмы.
  
  И ладно бы он не был одинок в происходящем. Пусть у него была хоть самая малая поддержка от того, кто тоже подобное видит. Но нет. Он был одинок. Одинок в страхе. Одинок в преодоление невероятного страха. И только тут, в кабинете доктора, мужчина почувствовал, что он не один. Что в мире есть тот, кто действительно его выслушает. Тот, кто попытается ему помочь. А не будет просто кивать, поддакивая, а сам тайком вызывать бригаду в лице крупных людей в белых халатах.
  
  Понимание и сопереживание, - пожалуй, одного этого хватало для Виктора, чтобы в старичке он видел не просто доктора, а друга и приятеля, который знает значительно больше него. Друга, который поможет ему или подтолкнёт в нужном направлении. Друга, который не станет от него отрекаться из-за сложности, которая постучалась к нему в двери.
  
  Прошло не так уж и много времени. Старичок, не расспрашивая пациента, дал ему таблетку успокоительного. Крепкого такого успокоительного. И велел прилечь, отдохнуть. Словом, сделал не так уж и много. Не лез с расспросами, пока человек не избавился от неотступного чувства страха и беспокойства. Дал перевести дыхание... но этого было достаточно, чтобы Виктор в очередной раз проникся тёплой симпатией к врачу.
  
  Сам психиатр, сидя в своём кресле, улыбался плывшей по комнате мелодии. Ещё до прихода Виктора он снял пиджак и повесил его на небольшой крючок рядом с книжным шкафом. Сидел в рубашке с засученными рукавами и жилетке. Ни галстука, ни бабочки не было. Рубашка была расстёгнута на две верхние пуговицы. Малые детали, а в целом создавали атмосферу непринуждённости, - почти как дома. Только чашки с чаем и не хватало, как вскоре подумал Виктор, посмотрев на врача.
  
  Совершенно успокоившись, дослушав до конца так тронувшую его сердце симфонию, мужчина обратился к доктору. Печально так обратился, как будто бы провинившийся мальчишка, - разве только взгляд не прятал, да и ногой не водил по полу, ведь сложно было всё это сделать, лёжа на диване.
  
  - Я должен признаться, - начал Виктор, но запнулся. Простые слова признания оплошности застревали в горле. Вот только отступать было нельзя. - Те таблетки, что вы мне дали... я их уже все истратил. - но так и не уточнил, что сделал это в рекордные сроки. И что последние два дня обходился без таблеток. Даже всю пыль в баночке выскреб, пытаясь хоть немного облегчить свою участь. Но и об этом умолчал.
  
  - Как же ты так? - удивился врач. А всю степень оплошности мужчина понял по тому, как высоко поднялись брови у старика. - Это ведь было тебе на месяц!
  
  Приложив руку к виску, старик уставился, округлив глаза, на свой рабочий стол. Он молчал почти минуту. Мучительную для Виктора минуту.
  
  - Как твоё самочувствие? Расскажи, у тебя часом не бывало приступов тошноты? - спросил старик, переведя глаза на пациента.
  
  Виктор, не прилагая усилий, вспомнил целую череду подобных приступов. Как его выворачивало наизнанку где-то во дворах, где он часто таился от различных монстров. Как его рвало прямо посреди улиц в разное время, и как брезгливо от него отскакивали случайные прохожие. Вспомнил, как проснулся вначале неделе в своей же собственной рвоте. И ничего-то приятного в этих воспоминаниях не было. А отвечать было нужно. И мужчина почему-то был уверен, что если он начнёт рассказывать подробности подобного, то его также, как и тогда, начнёт мутить. Был уверен, что если начнёт рассказывать и детально вспоминать, то переживёт те болезненные минуты вновь. А потому и решил ограничиться общими, уклончивыми словами:
  
  - Да... бывало. Но, не думаю, что тут что-то необычное. У всех такое бывает.
  
  - Также часто, как у тебя за прошедшую неделю? - спросил старик, внимательно вглядываясь в глаза пациента.
  
  Натянуто улыбнувшись, Виктор пожал плечами. А после всё-таки признал, что так часто обычных людей наизнанку не выворачивает. Однако прибавил:
  
  - Но и обычные люди едва ли также болеют с животом, как и я. - сказал спокойно, даже улыбнулся, подумав, как редко люди болеют от хронического несварения. Только отчего-то на сердце кольнуло. Словно огрызнулся старшему. И это чувство, сравнимое с чувством вины, Виктору не понравилось.
  
  - И ты мне ничего об этом не рассказал? - старик схватился за голову. - Ты хоть представляешь, что могло получиться если бы лекарство, которое ты без меры пил, вызвало обострение твоей болезни? Только представь, во что бы всё это могло вылиться!
  
  Виктор покивал. Но так, вяло. Да, он понимал, что старик прав. Понимал, но не мог не поспорить в одном, на самом деле существенном и решающем вопросе:
  
  - Но чтобы со мной было в течении недели, не будь у меня под рукой лекарства? Что бы я делал, когда страх едва не разрывал мне сердце! - с каждым новым словом его голос звучал громче и более злобно. Прежде чем выкрикнуть про сердце, он подскочил на диване. Уселся и грозно вперился взглядом в глаза старик. Но после замолчал. И уже тише, устало спросил. - Да как бы я жил без этого лекарства в мире, где полным полно всяких уродцев и монстров?
  
  Тяжело вздохнув, поняв, как не красиво поступил. Увидев в глазах старика удивление и непонимание. И ясно осознавая, что даль маху, Виктор поник головой и тихо сказал:
  
  - Простите. - ещё раз вздохнув, добавил. - Не со зла... просто... просто... наболело.
  
  Такая бурная реакция, столь неожиданная смена настроения не могли пройти мимо внимания доктора. Он, подобравшись, справился с удивлением в считанные мгновения. Справился и даже улыбнулся. По отечески, - точно сказал "И такое бывает. Не беспокойся. Понимаю"
  
  - Не мог бы рассказать, что такого случилось, что тебя так... - старик запнулся, ведь ему нужно было подобрать наиболее точно подходящее под ситуацию слово, но в то же время не обидеть пациента. - Встревожило?
  
  Виктор несколько минут молчал, не зная, как подступиться ко всему, что случилось в течение недели. Это было значительно сложнее рассказать, чем пережить, ведь воспоминания скакали с одного на другое. Яркие, пугающие и устрашающие воспоминания... как ему было передать словами все те беспокойные минуты, когда сердце сжималось, а он, покрываясь холодным потом, старался сделать вид, что не замечает проходящего мимо уродца с окровавленной пастью. Как ему было рассказать, чтобы передать в полной мере свои воспоминания о том, как этот монстр, не видимый ни кем, полакомился одним из людей в подземке. Как было можно признаться, что не только слышал и даже краем глаза видел это, но не мог пошевелиться, - боялся выдать себя и привлечь нежелательное внимание... боялся стать следующим.
  
  Но было рассказывать нужно. Нельзя ведь молчать, когда к тебе обращаются. Особенно ему... ведь спрашивают не из праздного любопытства, а желая помочь.
  
  "Да, помочь... он может помочь!" - подумал Виктор, но тут же ему стало неожиданно тоскливо, ведь получалось что он, на самом деле, болен. - "Как же тяжело, должно быть я повредился умом?"
  
  И самое страшное заключалось в том, что даже понимая, что монстров в настоящем мире не может существовать, Виктор их боялся... как различные дикари боятся хищников или опасных рептилий. Боялся инстинктивно. Боялся самозабвенно. Точно уже имел с ними знакомство, просто забыл об этом. Словно... словно они и в самом деле существуют, просто другие их не видят, - вот во что он, против своей воли, верил.
  
  - Я не знаю с чего начать, - честно признался мужчина, взглянув на доктора. - Я не знаю, что важно, а что нет... - а после, опустив глаза и совсем сникнув, тихо проговорил, - я вообще ничего не знаю.
  
  - Милейший мой друг! - спокойным голосом старик умудрился чуть ли ни воскликнуть. И столько было в его голосе бодрости и молодецкого, заразительного задора... что Виктор вновь посмотрел на него. - Право слово... ну чего же вы так позволяете себе раскисать? Вы молодой... - вновь запнулся. Хотел сказать здоровый, но подобное слово относительно Виктора было бы насмешкой, ведь он был ужасно худым. - Крепкий и решительный человек!
  
  Мужчина, сидевший на диване, невольно усмехнулся. Решительный, это слово никак не вязалось в его мыслях с самим собой. Слишком он был пуглив. И не только в последнюю неделю. Слишком многого опасался и беспокоился о разном, о мелочном. В нужные моменты сомневался, а после печалился о не сделанном в нужный момент выборе. Не мог сказать нет тем, кто его откровенно использовал. И не раз терпел обиды и оскорбления начальства, хотя после, спустя время, смело воображал, как дерзко и нагло отвечает на любые выпады в свою сторону. А так... терпел и стойко сносил насмешки и унижения.
  
  - Да-да, решительный! - добавил старик, увидев усмешку. - Как по-твоему, мой добрый друг, много ли людей в мире, которые взявшись расстаться с жизнь всё же выбирают сложный и тернистый путь? Путь полный боли и страданий... лишений и печалей. Ты не просто выбрал этот путь, - вдохновенно говорил психиатр. - Ты боролся за право прокладывать путь сквозь густой бурелом леса. Ни тропы, ни помощи. Ты сам, сам! - выделил он нужное слово, - решил бороться против всего мира, который так к тебе равнодушен. И будь уверен, ты справишься!
  
  Слова звучали разумно. Пафосно, но убедительно. И Виктор не мог с ними поспорить. Разумно не мог. Но сердцем он понимал, что его в чём-то обхитрил добродушный старик. Не ради корысти, а просто сыграл на словах. Сказал вроде бы все, как и нужно, но... лёгкая обманчивость чувствовалась. И Виктор, едва прикрыв глаза, вообразив себе густой лес, понял, в чём же дело.
  
  "Я продираюсь сквозь лес не потому, что желаю проложить тропу. Не потому, что это нужно или правильно, - я просто бегу от малейших шорохов. Просто напросто не желаю страдать... и уж тем более умирать, - думал Виктор. - А бороться с целым миром... ради собственной или чужой жизни? Да я ведь просто забиваюсь в угол, чтобы спрятаться, чтобы не сдохнуть в чужой пасти!"
  
  - Расскажи мне всё, что с тобой случилось за неделю. Как сможешь. Как сумеешь. - спокойно заговорил старик. Он уже не улыбался, но глаза его так выразительно смотрели на Виктора... беспокойство и решительная готовность бороться за перепуганного человека... с ним самим, если на то будет нужда. - Не бойся быть неточным. Не стоит переживать, если что-то упустишь. Расскажи мне всё, что случилось, а уж потом, вместе, мы разберёмся с этим.
  
  Доктор не мог не усмехнуться тому, что сказал далее:
  
  - Развею твои страхи, как пепел на ветру. А уж дальше ты и сам справишься! Сам сможешь совсем совладать... и как встарь, как гордый народ, живший в далёких краях...
  
  "Я ведь знаю эти слова!" - мысленно воскликнул Виктор. А его взгляд, округлившиеся глаза, с головой выдали удивление от открытия давно забытой истины.
  
  - Откуда эти слова? - спросил мужчина, уставившись на старика.
  
  - А не всё ли равно? - в шутливом тоне ответил врач. - Какая сейчас разница? Всё едино ведь не сможешь в должной мере насладиться этими чудными стихами... да и не наслаждаться ими нужно, а жить! - сказал он, подняв палец и тем самым ясно выразив всю важность этих слов. А уже в следующее мгновение, точно сбросив маску, серьёзно заметил. - Ты ещё не готов. Мы ведь не хотим, чтобы ты из-за излишней торопливости где-нибудь оплошал?
  
  На это Виктору было нечего ответить. И он замолчал, задумавшись и пытаясь понять, что же хотел доктор всем этим сказать. А тот молчал и улыбался своим мыслям. Простой, в своей сущности, старик, а как же он удивлял и изумлял Виктора.
  
  - Итак, - помолчав пару-тройку минут, заговорил психиатр. - Расскажи мне, что с тобой случилось за эту недельку.
  
  А дальше Виктор, прерываясь, запинаясь и зачастую теряя нить повествования, рассказывал обо всём, что происходило за неделю. Обо всех тех неожиданных и пугающих открытиях, что встречали его изо дня в день. И страх, который неотступно следовал за ним. Различные странности, которым не удавалось найти ясных объяснений и беспокойства с которыми приходилось мириться, ведь ничего иного он попросту не мог сделать.
  
  Рассказывал о том, как среди улицы встречался с монстрами и как пытался незаметно избегать этих встреч. Рассказывал, как улепетывал, едва замечая подозрительное внимание со стороны монстров относительно себя. Как блуждал по ранее незнакомым улицам, прячась от пугающих преследователей. И о том, как однажды, пытаясь избежать сомнительного знакомства с уродцем, который был залит чужой кровью, спрятался в небольшой низине.
  
  Дело было в пригороде. И он, разумный человек, не придумал ничего лучше, как спрятаться в небольшой низине, за дикими кустами в гуще высокой травы. Виктор пытался как можно красочнее рассказать о том страхе, который тогда испытывал. Как ему неотступно мерещилось, что монстр знает, где он лежит, - просто прячется и ждёт, когда человек расслабится и допустит оплошность, окончательно выдаст себя.
  
  А старик молчал. Внимательно слушал и не перебивал. Даже не уточнял, когда Виктор смолкал. С беспокойством смотрел на человека, но не выказывал и толики страха. А после рассказа, когда мужчина целый вечер лежал где-то в пригороде, прячась от монстра, протянул раскрытую баночку с конфетками.
  
  Виктор поблагодарил и не отказался от угощения. Конфеты оказались сливовыми, - кисло-сладкими. И это было тем, что ему и требовалось, - успокаивался. Даже руки перестали подрагивать. Вновь собравшись с духом, Виктор приступил к самому сложному фрагменту прошедшей недели. Фрагменту, который его беспокоил более всего:
  
  - Всё было как всегда. Я сидел и ждал распоряжений. За прежнюю неделю успел всё выполнить, а это... не так уж и просто. Меня ожидала свежая работа... опять отчёты и прочее, - Виктор тяжело вздохнул. - Не знаю даже как это объяснить... знаю что и как нужно сделать, но не понимаю ни зачем, ни для чего... просто делаю. И стараюсь не задумываться, ведь тогда кажется что вся эта чепуха, которую называют работой, съест мой мозг.
  
  Виктор покрутил в воздухе рукой, пытаясь этим жестом что-то сказать. Но и сам не мог объяснить, что же пытался так сказать. Помотал рукой и, поморщившись, продолжил рассказ.
  
  - Такое и прежде случалось... не часто, но случалось. Ведь не охото просто так и без дела сидеть, - время расстягивается и становится мучительно ждать оканчание рабочего дня. А как другие... мне там не с кем говорить. И скука... скука заставляет занять себя даже такой, бессмысленной работой, ведь иначе до конца дня просто недожить.
  
  Вновь вздохнув, Виктор продолжил.
  
  - И каждую неделю, в понедельник, шеф... босс... короче, начальник, устраивает разнос за то, как плохо мы работаем. Все вместе и по отдельносте в частносте. Ругается, орёт, матерится. Краснеет весь, но орёт так, что даже кажется стёкла в окнах звенят. А после, когда проорётся, выдаёт работу на нынешнюю неделю. Чтоб вы понимали, за глаза его все называют боровом или просто свиньёй, - и внешне, и по характеру подходит.
  
  Виктор широко раскрыл глаза и посмотрел на старика. Всем своим видом он передал то удивление, которое испытал в понедельник:
  
  - И вот вы представляете... сижу, значит, жду очередного разноса и выдачи работы на неделю... а тут в офис заходит огромный такой, жирный боров! Ну, настоящая свинья! Только заходит на двух, задних лапах... да и сам одет в костюм, который полопался весь... и вот в эти прорехи ткани прямо таки вытекает жир... складки жира, висящие сквозь порванную одежду! Стоит... босс... обводит офис маленькими и тупыми глазками и как начнёт... хрюкать! Уши аж заложило... и ведь, ничего ведь не разобрать! Слышно немного нашего, человеческого языка... но так, плохо...
  
  Виктор покачал головой, продолжая вспоминать и рассказывать:
  
  - Сижу и стараюсь не смотреть ему в эти маленькие чёрные глазки... а он стоит себе да хрюкает на всех. Я скосил взгляд на сидящих рядом "коллег" - выделил он со злобой слово, - а им всё едино! Словно так и должно быть! Сидят со скучающим видом, да слушают... шефа!
  
  Виктор схватился за голову и смотрел перед собой. Ему было не понятно то, что он озвучивал. Это было слишком не реально. Неправдоподобно. Но он был всему этому свидетелем. И это противоречие откровенно выбивало его из понимания мира. Он словно потерялся в давно знакомом лесу. Потерял тропу, которую знал с самого детства, заплутал меж пары-тройки деревьев.
  
  - И целую неделю, - продолжал мужчина, - целую неделю происходило не пойми что. Каждый день кто-нибудь из "коллег" становился монстром. Менялся кардинально, но только внешне... и не один из них не обратился в такого же свина, как шеф... это... это просто безумие какое-то! - воскликнул Виктор. - Но что ужаснее, никто этого не замечал... только я... представляете каково это целую неделю работать в окружение монстров, которых никто кроме тебя не замечает? Целую неделю!
  
  Достав из кармана пустую баночку из-под чудодейственных таблеток, показав её старичку, добавил:
  
  - Они мне помогали... но не избавляли от главного... от этих уродцев! Мне становилось легче, но и только... Меньше беспокоился и переживал... не больше!
  
  А после Виктор замолчал на долгие минуты. Ему больше нечего было сказать... совершенно нечего. И он размышлял о том, что видел за неделю. Размышлял о том, насколько плохи его дела. И вывод, крайне неутешительный и болезненный, он выразил коротким вопросом... вопросом, от которого на сердце возникла жгучая боль:
  
  - Я ведь сошёл с ума?
  
  Психиатр, что удивительно, не стал отвечать на вопрос. Не разуверял и не заставлял поверить во что-либо. Он долго молчал, постукивая указательным пальцем по столу. Явно был погружён в свои мысли, которые, в конечном счёте, не стал озвучивать. Просто встал на ноги и, подойдя к проигрывателю, включил другую композицию.
  
  Под агрессивно звучащий контрабас оркестра, старик подошёл к книжной полке и демонстративно провёл пальцами по корешкам старых книг. Тихо-тихо мурлыкая что-то под всё возрастающий мотив музыки доктор взял одну из книг. Старый и потёртый томик с полностью истёршимся названием.
  
  Обернувшись и ободряюще улыбнувшись, психиатр задал несколько уточняющих вопросов. Виктор не понимал, что именно пытается понять доктор, но всё же отвечал. Чувствовал, что его ответы вообще никак не связаны с делом. Боролся с растущим чувством непонимания и даже тихой злобой, но отвечал. Говорил о том, что он и в самом деле не понимает своих "коллег" и что с ними у него отношения с самого начала не задались. Подробно объяснил, что не понимает, для чего работает и зачем это вообще нужно, - бесконечные и бессмысленные отчёты, как он сам признавал. Признавал, не забывая уточнять, что под нужные ответы уравнивал различные значения. И признался, что ненавидит шефа лютой ненавистью, но никогда не решался озвучить свои мысли.
  
  - А ведь решение всей той беды, о которой вы мне рассказали... о прошедшей и, несомненно, тяжёлой неделе, крайне простое. Да-да, мой любезный друг, всё просто и даже немного очевидно! - сказал психолог, вернувшись к столу и положив на него книгу. - Я вначале сомневался в своей догадке, но... всё это и в самом деле очевидно. Вы попросту ненавидите свою работу и вынужденное, рабочее окружение!
  
  Старик сказал это с таким умным видом, что слушавший его Виктор едва не вскочил на ноги с возгласом "Да неужели? Правда? Ну да... конечно! А я-то сомневался и терялся в догадках!" - но он промолчал. Промолчал, чувствуя, как яд разочарование сжигает изнутри.
  
  "Неужели можно это назвать помощью и решением?" - думал он, сокрушённо опустив голову. - "Чего ради только потратил и своё, и его время?"
  
  - Зря вы так... очень зря! - со старческим брюзжанием сказал доктор, видя всю ту яркую гамму чувств, которую Виктор попросту не смог контролировать. - Пусть причина и очевидна, но вы, кажется, ещё не поняли взаимосвязи происходящего... а это очень печально, мой милейший друг!
  
  Покачав головой, Виктор попытался отогнать от себя ощутимо коловшую сердце досаду. Посмотрев на доктора, он сказал:
  
  - Вам явно виднее...
  
  - Но не мне должно быть одному это видно! - воскликнул старик. - Не мне одному! Поймите, Виктор, если вы сможете понять причину вашего несчастья, то путь к решению сложившейся... тенденции, - сказал психиатр, избегая слов "болезнь" и "проблема", - станет заметно более простым. Что проку если вы будете просто питаться лекарством? Вы должны понимать первопричину происходящего... и уже тогда, каждый день, держа высоко поднятую и ясную голову вы сумеете найти выход из того лабиринта, в который угодили!
  
  Виктор старался внимательно слушать, но слова, которыми сыпал доктор быстро стали непонятной тарабарщиной. Он не смог проследить линии рассуждений. Сбился. Затерялся в словах. Хмурился и пытался понять, что же говорит ему старик.
  
  - Не беспокойтесь... я могу вас понять, будьте уверены! - улыбнувшись, сказал он. - Просто доверьтесь мне и постарайтесь понять, что я вам говорю... ну а если будет что-то непонятно, то вы мне только скажите!
  
  На это мужчина только и смог, что кивнуть. Да и слова тут были излишне.
  
  - Поймите, мой любезный друг, что вы не больны. Нет, нет и ещё раз нет! Это не болезнь, а просто-напросто невероятная усталость от всего, что с вами происходит. Непонимание со стороны окружающих. Непонимание своей работы и зачем она собственно нужна... да непонимания себя самого! Именно это и стало причиной всех этих навязчивых видений, именно в этом корень выросшего и навязчивого... - доктор едва не сказал "бреда", но вовремя замолк и подставил более мягкое слово, - беспокойства. Поймите, мой милый друг, что вы не больны, а попросту ужасно устали от одиночества и непонимания в самом, не побоюсь этого слова, важном для личности вопросе.
  
  Старик заметил, что его пациент вновь потерял нить повествования. Огорчился. Но, вздохнув, вновь улыбнулся и даже позволили себе приглушённо хохотнуть. Открыв книгу и с блеском в глазах, он заговорил:
  
  - Эта книга об истории. О том, как жили наши пращуры многие и многие века назад. - психиатр пробежался взглядом по строчкам и его отеческая улыбка стала нежной, умилительной. - В этой книге много интересного, но... не буду же я вам её всю пересказывать? Если захотите, то возьмите её... после того, как мы закончим.
  
  Отложив книгу на край стола, психиатр принялся за рассказ:
  
  - Раньше, в прежние времена, выживание было превыше всего. Даже при относительной цивилизованности общества, любая засуха или болезнь могла стать причиной мучительной и неумолимой смерти. Тогда вопрос выживания стоял самым, что ни на есть, острым образом. И неважно было, аристократ ты, феодал или, скажем, буржуа. Любая мелочь могла стать причиной смерти.
  
  На этот раз Виктор уже понимал, что говорит доктор, но не мог понять, зачем?
  
  - В то время жизнь была тяжёлой, - продолжал психиатр. - И каждый человек ясно понимал, что и для чего он делает. Пахарь понимал, чем обернётся дело, если он не в тот день посеет пшено. Каждый кустарный мастер знал, что и когда следует делать, а чего избегать... понимал, для чего нужен его труд. Любой кузнец имел предельно ясное понимание, чему будет служить его тяжёлый труд...
  
  Старик пощёлкал пальцами, а Виктор уже задним умом начинал понимать, что именно пытается ему донести старик.
  
  - Раньше все имели своё место в жизни. Каждый человек был необходим. И все они работали не только ради куска хлеба или звонкой монеты, - хотя это и было основой их труда, - но также они знали чего стоит их труд. Их тяжкий, ежедневный труд. Они понимали, для чего живут. И осознавали свою значимость в чужой жизни.
  
  Смутная, ещё не до конца осознанная мысль взбудоражила Виктора. Он, кажется, уже понимал, о чём идёт речь. Но, доктор развеял всякий туман, договорив:
  
  - Мой добрый друг, вы не больны. Вам выпала куда как более печальная участь, - вы не знаете своего места в жизни. И это вас угнетает. Вы не там, где должны быть. Вы занимаетесь не тем, что вам интересно. Вы не раскрываетесь как индивид. И что печальнее, вы не чувствуете потребности в своей деятельности... а разве может быть что-нибудь печальнее нереализованности? Работать за просто так... не имея понимания, что без тебя жизнь была бы хуже.
  
  Виктор был потрясён до глубины души, ведь ему открылось логическое понимание происходящего. Теперь он мог объяснить себе, почему в боссе и коллегах он начал видеть монстров. Пусть и не все, но часть коллег ведь тоже обратились в монстров. Стало понятно, почему в некоторых окружающих он начал видеть монстров и уродцев, способных убить его, - они были такими внутри.
  
  Одно только понимание проблемы смогло внушить мужчине, что решение можно найти. И что он не болен. Не так тяжело, как мог бы, ведь ещё можно всё исправить. Ведь ещё ничего не потерянно... безвозвратно.
  
  А дальше психиатр с завидной педантичностью объяснял пациенту важность системного принятия лекарства. Объяснил когда и сколько следует пить обычных таблеток, уже знакомых для Виктора. Но этим не ограничился, добавил к двум баночкам таблеток, один тёмный пузырёк с жидкостью и пластинку с одной только таблеткой. На счёт первого он сказал:
  
  - Если случиться особо острая паническая атака, то раскрой пузырёк... просто отломи вот тут, - доктор показал, где именно нужно переломить пластиковое горлышко, - с этим ничего сложного. Только запомни, внимательно запомни, - выделил он со всей возможной важностью свои слова, - только если станет совсем страшно. Когда страшнее попросту не куда. Только тогда и никогда иначе!
  
  Виктор кивнул. Всем своим видом он показывал ясное понимание важности содержимого пузырька с непонятной жидкостью.
  
  - Ну а эту таблетку, - старик поднял в воздух пластинку с одной таблеткой, - выпей перед сном. Сегодня... ну или завтра. Главное не откладывай на потом! Важно, чтобы всё было в своё время!
  
  Виктор вновь кивнул. Взял лекарства и положил их в карманы брюк. Но, уже уходя, замер в дверях и оглянулся. Понимал, что уже несколько не вежливо спрашивать о подобном... к тому же и так было поздно, а он и без того отнял слишком много времени... но любопытство, оно не знает разумных границ. Виктор спросил:
  
  - Та мелодия... которая играла прежде... я тогда ещё на диване лежал, - качнул он головой в сторону дивана на котором остался скомканный плед, продолжил. - Не могли бы вы мне подсказать её название? Я помню саму музыку, но... название... как-то не могу упомнить.
  
  Старик хмыкнул.
  
  - Не уверен, что ты когда-нибудь слышал это выражение, но в одну комнату нельзя зайти дважды. Подумай об этом, пока будешь возвращаться домой. И подумай, почему я, желая тебе добра, не скажу названия той симфонии... и не смотри так, всё равно не скажу! - хохотнул старик и замахал руками на такой искренний и детский взгляд обращённый на него. - Поверь, так будет лучше!
  
  
  Глава 7
  
  
  Его кто-то тормошил за плечо. Он слышал приглушённый бубнешь, но не понимал, чего от него хотели. Да и не было сил даже просто открыть глаза и посмотреть, кто это ему мешает спать. Сон цепко хватался за сознание и не было самого малейшего желания пробуждаться от сладостной дрёмы только для того чтобы взглянуть на того гада, что его будил.
  
  Его перестали тормошить. И где-то на мгновение, - во всяком случае, именно так ему показалось, - он вновь задремал. Такое короткое, но неописуемо приятное мгновение... которое оборвали самым грубым и жестоким образом, - пнули ногой в живот... ощутимо так пнули... пнули, что всякая нежная и чувственная дрёма враз исчезла без следа.
  
  Скрючившись, лежавший на полу человек, заспанными глазами посмотрел на стоявшего над собой мужчину. То был мужик с длинной неухоженной бородищей, в простой, но крепкой рубахе и штанах... в вышей степени грязный, ощутимо пахнущий... повседневной жизнью и тяжёлым крестьянским трудом, с дико выпученными глазами.
  
  - А ну встал! - потребовал этот мужик. Просто так и повелительно. Так властно, что едва проснувшийся молодой человек послушно встал на ноги.
  
  Удар был размашистым. Молодой человек мог бы с лёгкостью отшатнуться или оттолкнуть мужика, но... почему-то промедлил. Виктор не понимал, почему он просто стоял и ничего не предпринял. Чувствовал, что мог избежать тяжёлого и болезненного удара... но стоял и терпеливо, безропотно ожидал пару мгновений, пока не получит очередной ощутимый удар.
  
  В голову отдало болью. Ноги ослабли, и он грузно повалился на пол, с которого только что встал. Скула ныла, а на коже меньше чем за минуту обозначилось красное пятно, которое к вечеру уже обещало стать приличного вида синяком. Но, ни единым движением, ни взглядом или мимикой молодой человек не выдал той досады и оглушающего гнева, который в нём кипел.
  
  - Вот и стоила она того? - спросил мужик, а после, качнув головой, точно выплюнув, сказал. - Иди завтракать.
  
  Не дожидаясь ответа или послушания, мужчина вышел из небольшой комнатушки. Молодой человек, потирая горевшую огнём скулу, подавлял в себе жгучую злобу и ненависть. Терпел. В очередной раз терпел подобную обиду, к которой так и не сумел привыкнуть за всю свою жизнь.
  
  Виктор понимал, что ничего с этим поделать нельзя. Понимание того, что устоявшиеся порядки - скала, а он всего лишь маленький росток. Не ему перечить устоям. Не ему пытаться менять привычный уклад жизни. Понимал, но с жаром молодости на сердце ничего поделать не мог, - его не устраивало такое положение дел. Ему не нравилось терпеть обиды... а невозможность ответить на подобное... это ужасно опаляло его разум. Казалось, сам мозг сгорал в жарком пламене гнева.
  
  Услышав тихие смешки, молодой человек посмотрел в открытую дверь. У самого порога, едва заглядывая в комнатку, было три детские мордашки, - почти самые младшие из семьи. Двое братьев и сестрёнка. И все они, трое, чумазые и неразумные, посмеивались над ним... Ох, как это обожгло самолюбие!
  
  - А ну кыш! - со злобой прорычал Виктор.
  
  - А то что? - со смешком спросил один из братьев.
  
  Вот этого молодой человек уже стерпеть никак не мог. Рывком, соскочив на ноги, быстро шагнул в сторону порога. Вышел из комнаты, а младших и след просты. Как по волшебству, исчезли!
  
  Спустившись на первый этаж, молодой человек прошёл мимо животных. Строить отдельное строение для скота у них не было возможности, - слишком уж это дорого. Да и так вернее было, что никто не украдёт ночью их животинушку, а потому они жили под одной крышей со свиньями, коровой и лошадью, а также с десятком куриц в отдельном вольере.
  
  Злоба не отпускала. Первый порыв был выместить свою злобу на животном... пнуть хряка, дать по рогам корове или хлопнуть лошадь по шее. Молодой человек даже замахнулся, проходя мимо лошади, но... рука обессилено опустилась на холку этого дорогого для него создания.
  
  В деревне любое животное имеет ценность. Особенно ценны лошади и коровы, - без первых не вспахать землю, а без вторых... без коров и молока не видать, а это весьма неприятно. И Виктор, уже многие года по весне вспахивая землю с этой лошадью, - когда то разрешал отец, - чувствовал с ней некоторое родство. Это молчаливое создание поражало своей терпеливостью и решительной силой. И молодой человек это ценил. Он знал, как порой сложно себя сдержать... а этот образец кроткости и стойкости ему был ближе многих в родном доме.
  
  Погладив гриву, молодой человек схватил лошадь за морду и уже привычно заглянул в глаза вечно полные спокойствия. В этих глазах он находил успокоение. И уже улыбаясь, забывая о невзгодах случившегося утра, гладил лошадь за ухом и тихо-тихо рассказывал о своих печалях. Вместе со словами, всякая беда и печаль, раз и навсегда покидали его, едва он рассказывал это семейной лошади.
  
  А после, с успокоившимся на сердце пожарищем, молодой человек вышел на улицу. Широко раскинувшаяся деревня только-только просыпалась. Совсем редкие крестьяне уже отправлялись в поле. А ведь солнце едва-едва начинало окрашивать небо далеко на горизонте. И холодный ветер, ещё не растратив холода и свежести ночи, со свистом бродил по улице и дарил живительную бодрость и пробуждал ясность мысли.
  
  Виктор делал всё как-то бессознательно. Просто делал потому, что так привык, потому, что не мог иначе. Подошёл к небольшому бочонку с холодной, дождевой водой и, быстрыми, привычными движениями умылся. А после, отплёвываясь и утираясь грязным рукавом рубахи, возвращался домой.
  
  Зайдя домой, поднявшись на второй этаж, молодой человек прошёл мимо комнатки, в которой проснулся. Освежённый и бодрый, он зашёл в основную комнату. Посредине стоял огромный стол, а за ним сидело не менее огромное семейство. Одиннадцать детей, их родители и три молодые женщины, - жёны самых старших братьев.
  
  Без каких-либо лишних слов он сел за стол и посмотрел на смурного отца, - того мужика, что его разбудил. Они встретились взглядами. И молодой человек, признавая, что был не прав, опустил взгляд. Его отец не стал что-либо говорить. Так и не сказав ни одного слова, они принялись за не хитрый завтрак, - хлеб да каша с молоком.
  
  Когда молодой человек жевал, невольно посмотрел на поглядывавших в его сторону двух младших братьев и сестрёнку. Они сидели с другой стороны стола и ехидно так поглядывали на него. Гримасничали и беззвучно посмеивались над ним. Один из братьев так и вовсе показал ему язык, - за что и получил от сидевшего по соседству, уже женатого брата.
  
  Еда была пресная и безвкусная. Но молодой человек не знал ничего иного. И просто довольствовался тем, что было. Ведь еда была необходима для жизни... а остальное и не имело значения.
  
  После завтрака, который притупил, но не избавил от чувства голода, они почти всем семейством отправились на поле. Дорога была длинной. Шли они не одни, - словно вся деревня, ещё до восхода солнца, отправилась на поля. Дорогой слышался детский смех. Разговоры и шутки взрослых. Подростки собирались в небольшие стайки и, поглядывая на взрослых, разговаривали о своём, - не доступном и тайном для других. А матери, совсем не редко, несли с собой грудничков.
  
  Из деревни, вслед за ними какое-то время шагали пастушки и их помощники из совсем малых детей. Всего один взрослый, но ещё не женатый паренёк и несколько подросток с малыми и глупыми детьми вели огромнейшее стадо коров, лошадей и коз на выпас. В итоге пастухи, с бегавшими рядом и приученными к делу собаками, повернули мычащее и блеющее стадо в сторону от диких полей, - на огромный, необозримый зелёный луг.
  
  Виктор мельком обращал внимание на то, как ветер, порывисто набегая, ерошил высокие травы, как они покачивали ещё не зрелыми верхушками. И этот самый ветер, насыщенный свежестью, приносил густой запах ранних цветов и молодых, но высоких трав. Виктора дурманило, кружило голову от ярких ароматов. Но особенно ему запомнился такой явственный запах парного молока, который доносился от уходящего в сторону стада.
  
  Молодой человек и сам прибился к одной небольшой стайке. Виктор никого из окружения не мог вспомнить. Также, как и не понимал поначалу, где он проснулся и кто его окружал там, в семейном доме. Но, словно сонное забытьё, он сбрасывал скверные и тяготившие его мысли. Весь тот кошмар, который он пережил, все злобы жизни, с которыми он познакомился прежде, - они напоминали собой обрывки бредового и кошмарного сна. Сна, который уже таял.
  
  Он по одной только привычке отвечал и слушал приятелей, которые явно не замечали каких-либо перемен. И это успокаивало Виктора. Для него это значило, что всё идёт так, как и должно быть. Это означало, что всё хорошо. А большего ему было и не нужно. После того-то кошмарного сна, в котором он начинал встречать монстров на каждом шагу! Одна мысль о том, что он жил, пусть и во сне, без смысла и цели, угнетала Виктора.
  
  Теперь-то всё было иначе... правильно и приятно. Он был в кругу друзей и приятелей. Говорил с ними о разном, в целом - ни о чём. У него была семья. Крупная, настоящая семья. И пусть пробуждение было грубым, а младшие над ним посмеялись, но почему-то Виктор был убеждён, что в случае нужды его не оставят одного. Вспоминая обрывки страшного, но такого живого сна, Виктор видел, как там... в иной жизни, он был дома совершенно один. Как он был там всегда одинок. Даже на работе или на улице, в толпе людей, - он живо и явственно ощущал то ужасающее одиночество.
  
  Когда они вышли к полям... не замедляя шага и не подав вида, Виктор изумился тому, какой всё-таки был размах и масштаб работы. Его это так потрясло, словно впервые увидел подобное, - сам для себя мысленно отметил он. А ведь и в самом деле было чему удивляться, - до самой линии горизонта тянулись полосы полей. От самой дороги и далеко-далеко в сторону раскинулись широкие, трёхполья, - одна полоса, не засаженная ничем, другая с ещё ранней пшеницей, а третья полоса была засажена репой.
  
  За работу они принялись, пока воздух был ещё прохладным и едва только начинал прогреваться после ночи. Солнце озарило небо и тихо-тихо начинало согревать. Работали быстро, не расходуя даром и мгновения, избегая лишних и ненужных движений. Виктор изумлялся, как легко и непринуждённо у него, без всякой мысленной деятельности, получалось работать на земле.
  
  Разговоры не утихали. Порой слышались шутки, а то и вовсе кто-нибудь начинал петь песню, которую вскоре подхватывали другие. Не хитрым образом крестьяне облегчали свою нелёгкую трудовую жизнь. А время неуклонно ускоряло свой бег. Солнце поднималось всё выше, крестьяне быстро-быстро пропалывали репу от молодой поросли лебеды и прочих сорных трав. В один день было немыслимо справиться со всей работой, но люди старались. Особенно это было заметно в том, как быстро подростки, - в основном девчушки от десяти, может даже девяти лет, - быстро перетаскивали выдранные сорные травы в специальную яму с будущим удобрением.
  
  Виктор с лёгкостью справлялся с не такой уж и простой задачей, - пропалывать густые заросли от различных растений при этом, умудряясь не выдирать ни одного ростка репки. Его удивляла и приятно изумляла та педантичная точность, с которой он, не задумываясь, справлялся с работой. Также работали и другие, - быстро, точно и ловко. Без устали и ропота. С разговорами, песнями, шутками и смехом.
  
  К обеду люди уже обливались потом. Жар откровенно их мучил. Давно уж смолкли разговоры и песни. Крестьяне тяжело отдувались, утирались, но продолжали работать, пока на то были силы. Не отвлекались больше от работы, не растрачивали даром силы, но при этом умудрялись работать, как и прежде, - точно, быстро и ловко.
  
  Виктор удивлялся, с какой стойкостью и терпеливостью умудряется переносить солнцепёк. Это было чем-то попросту немыслимым! Тяжело верилось что, не смотря на тяжесть испытания, ему и в самом деле удаётся справляться с работой. Долго не понимал, насколько всё это неправдоподобно.
  
  С самого утра Виктора не покидало тихое сомнение. Какая-то необъяснимая недоверчивость к происходившему. Да, в окружающую действительность верилось легче и охотнее, чем в то, что он помнил о себе. Те обрывочные воспоминания выглядели попросту кошмаром, - обычным таким ночным кошмаром, который ещё долго продолжает по пробуждению крепко стискивать сердце и не оставлять в покое ум. Но то, что он и в самом деле так мог работать, не терзаясь от жары и усталости, - это было уже явным перебором. И сомнение, с которым он жил с самого пробуждения, явственно ощущалось.
  
  Раз за разом пытаясь вспомнить окружавших его людей, Виктор начинал осознавать, что попросту ничего не помнит. Вспоминая лица людей, с которыми ранним утром завтракал за одним столом, Виктор вновь и вновь сталкивался с непреодолимой стеной забвения. Он боялся и избегал всё более крепнувшего осознания... избегал, но продолжал автоматически работать, чувствуя ужасную пред полуденную жару и усталость. Долго откладывал то, что и поставило жирную и непоколебимую точку в происходящем. Избегал того, что в одно мгновение ему объяснило, что происходит на самом деле. Но всё же не смог долго терзаться угрюмыми мыслями и попытался остановить свою руку.
  
  Он просто попытался остановить ту руку, что уже выдирала с корнем колючее растение. Сквозь толстые и крепко огрубевшие мозоли колючки не смогли добраться до мягкой плоти. Рука сама собой, автоматически откинула немного назад эту траву. А после, без промедления ухватила другую сорную траву. Виктор пытался остановить руку. Пытался повлиять на работу тела, но как-то безуспешно.
  
  "Что происходит?" - чувствуя грозный взгляд страха, подумал Виктор. - "Неужели... - чувствуя внутренний холод и содрогаясь, думал он. - Опять!"
  
  На обед, вместе с приятелями, молодой человек пошёл на речку. Утирая пот, перекидываясь редкими шутками и фразами, они шагали под раскидистые прибрежные ивы. А Виктор мысленно метался от печального сознания, что его сон в очередной раз немыслимо переменился.
  
  "Да как же такое возможно!" - мысленно восклицал он. - "Как всё могло так сложиться?"
  
  Его разрывало противоречивое понимание, что тот обрывочный сон, который про себя он окрестил особо страшным кошмаром, - действительность. Виктор мучился от понимания, что он вновь угодил в сон, что опять осознаёт в нём себя... и самое главное, помнил, чем подобное оборачивалось прежде, - слишком уж редко такое приключалось. Но что ещё печальнее, он был всего лишь зрителем. Зрителем, который не только всё видел чужими глазами, но и испытывал те же чувства, что и молодой человек, в тело которого попал Виктор.
  
  Он не знал, о чём думает молодой человек. Он не знал того же, что знал молодой человек. Виктор никак не мог повлиять на происходившее, но в полной мере ощущал и жару, и усталость. Явственно ощущал весёлость, когда молодой человек смеялся над шуткой приятелей. Вспоминая события утра, Виктор чувствовал и досаду, и затаённый, сдержанный гнев. Помнил то сердечное тепло, которое испытал молодой человек, когда тайком делился своей печалью с единственной в семье лошадью. И то, как после стало легче, - словно скинул тяжёлый груз. Помнил всё то, что чувствовал молодой человек и вместе с ним проживал тот день, - как простой зритель, такой близкий, но не зримый и не заметный для других. Даже для того, кто был его невольным носителем.
  
  Обед у молодого человека и компании его приятелей был до безобразия прост, - две буханки ржаного хлеба и один кувшин с молоком. И это на восьмерых подростков и молодых парней! Отложив рушники, - в которые был завёрнут хлеб, - разломили буханки и, усевшись в тени ивы, принялись за обед. Голод давал о себе знать, - ели торопливо, плохо прожёвывая. А кувшин, как сокровище, переходил из одних рук в другие только для того, чтобы продолжить своё невольное путешествие по рукам приятелей.
  
  После тяжёлой работы этот, самый что ни на есть, простейший хлеб вместе с молоком был удивительно вкусным и приятным. В какие-то пару минут они окончили с обедом, но так и не смогли наесться. Переглянулись меж собой и вздохнули, понимая, что больше нечем подкрепиться.
  
  С реки веяло прохладой и свежестью. В тени было по-своему уютно, - солнышко, даже сквозь густую листву, каким-то образом пригревало, но не мучило жарой. А чуть в стороне от ивы, над дикими травами, стояло густое такое марево.
  
  Немного отдохнув и переведя дух, приятели принялись разговаривать о всяком разном. Постепенно разговор с малозначительного и не имеющего особого интереса переместился на грядущую, ещё такую далёкую осень. Говоря о сборе урожая, они все как-то смолкли. Виктор ощутил затаённую надежду, которая заставила сердце молодого человека вначале замереть, а после более часть застучать. Чувствуя взволнованность, молодой человек спросил о том, что всех их тревожило и будоражило:
  
  - Кто в этом году собирается?.. - он не договорил, но всем было ясно, о чём речь.
  
  Один только Виктор не знал наверняка, о чём вопрос.
  
  Приятели молчали. Почти минуту никто не решался первым взять слово. Словно всем им предстояло совершить рискованное дело, - не решались, но чувствовали жар и предвкушение перед грядущей сложностью.
  
  - За лето думаю дом отстроить, - сказал один из приятелей, а другие разом уставились на него.
  
  - Что, всё же решился? - спросил другой приятель.
  
  - А чего тянуть? - как-то отрешённо ответил тот, что собрался строить дом. - Выбор у меня не так уж и велик... ничего... справимся!
  
  - Да ведь она хромая! - не унимался всё тот же приятель.
  
  - Словно у меня такой уж великий выбор, - продолжал отвечать всё тот же, что первым взял слово после паузы. Горько улыбнувшись, добавил. - По-твоему за меня отдадут какую-нибудь другую? Ну, да ничего... справлюсь... справимся!
  
  - Но ведь... - попытался отговорить приятель, но на плечо ему опустилась рука молодого человека.
  
  - Словно это сделает его хуже! Хромая или не хромая... какая разница? Работать это нам не помешает... а так, по мере сил, всем миром будем помогать. Как говорится, сегодня я могу, - помогу. А завтра, если сможешь и ты нам подсоби! - молодой человек подмигнул и хитро так улыбнулся. - А как строиться начнёшь, дай знать. - уже широко улыбаясь, оглядывая приятелей, спросил. - Поможем ведь, а? Поможем другу?
  
  Тот, что собрался по осени жениться, а летом строить дом, уже более живо, весело улыбнулся. Его друзья, переглянувшись, подтвердили, что не бросят и с домом помогут, да и так, кто чем сможет, - поможет. Даже начали обсуждать, насколько большой дом будут строить.
  
  Спустя время, когда обсуждение планов касаемо стройки сошло на нет, кто-то вспомнил о молодом человеке и обратился к нему:
  
  - А ты что, будешь осенью жениться?
  
  Виктор почувствовал, как у молодого человека обозначилась ухмылка. Почувствовал его насмешливый взгляд, обращённый на спросившего. Чувствовал превосходство над окружающими.
  
  - А зачем мне это? - с не скрываемым ехидством спросил молодой человек, мельком окинув приятелей надменным взглядом. - Что я там не видел?
  
  Кто-то даже присвистнул. Остальные оторопели и откровенно вытаращились на него.
  
  - Так это же... ты ведь не... не?
  
  - Скажи мне, мой добрый друг, - с елейностью начал молодой человек. - Зачем мне заводить у себя во дворе пасеку, если я могу сходить в лес и там, у диких пчёл, вдоволь наесться мёду?
  
  - Так ведь если у тебя, у дома, то не нужно бегать по лесу. Искать, рыскать... а после ещё, того и гляди, пожалят!
  
  - Но ведь и спроса тогда никакого не будет, да и... так даже интереснее. Медком лакомиться, но при этом ничего сверх нужды не делать. Чем не раздолье?
  
  - А законы? Как же законы! - хмуро заметил один из приятелей. - Что будешь делать, если поймают?
  
  - Так пусть поймают, если смогут! - со смехом ответил молодой человек. - Нет, братец... не поймают, если кто не поможет, - хитро глянув на друзей, вновь с ехидством спросил. - А если кто и может с этим помочь... так разве скажете чего дурного о своём товарище?
  
  Помолчали.
  
  - Ты только к моим сёстрам не лезь. - сказал один из нахмурившихся товарищей.
  
  - И к моим тоже, - подхватил второй, а следом и все прочие.
  
  - Да и не стану! - со смехом отвечал молодой человек. Но Виктор чувствовал. Ощущал лукавость, которую говоривший умело скрывал от друзей. - Ни к вашим сёстрам не подойду, ни уж тем более к вашим жёнам!
  
  - Так ты вообще не собираешься жениться? - спросил тот, что готовился осенью ожениться.
  
  - А кто меня знает? - засмеялся молодой человек. - Поживём - увидим!
  
  Спустя время, когда полуденная жара несколько умерила свой пыл, крестьяне вновь принялись за работу. И молодой человек, к телу которого был незримыми путами прикован Виктор, продолжил работать, не зная устали или слабости. Виктора удивляло то, как крепко было тело у молодого человека, как переносило усталость и жар дня, - пусть полдень остался позади, но до вечера с его спасительной прохладой было ещё далеко.
  
  Крепость тела и духа, о которых, что вероятно, даже не подозревали работяги, порядочно удивляла Виктора. Он восхищался их стойкостью перед тяжёлым трудом и погодой. И ясно сознавал, что в своём настоящем теле он и пары часов такого труда не вытерпел. А уж до обеда явно получил бы солнечный, тяжёлый удар. К счастью для него он был всего лишь зрителем в крепком молодом теле.
  
  Работа растягивалась. До неприличия медленно по небу плыло солнце. Но всё то время, что молодой человек в поте лица работал на земле, сплющивалось и казалось быстро летевшими минутами, но не как не тягучими часами. Да и прохлада, сопровождавшая приближавшийся вечер, обещала скорый и приятный отдых. Виктор чувствовал, как с приближением позднего вечера в теле молодого человека всё более и более явственно зрело нетерпение и сладостное ожидание.
  
  Но, какими бы не были планы у молодого человека на грядущий, поздний вечер, они разом оказались отложены на потом. Ещё солнце клонилось к горизонту, как на поля прибежали двое младших мальчишек. Они говорили со взрослыми и ещё не было ясно, что же случилось. Только, к глубочайшему и яркому на чувства удивлению молодого человека, его, вместе со сверстниками, собрали и отправили, под руководством почти десятка взрослых мужчин туда, где обычно паслось стадо.
  
  Не сразу, но им, не останавливаясь, взрослые мужчины коротко объяснили:
  
  - Какой-то хищник перепугал стадо. Нужно будет собрать его и отвести назад в деревню.
  
  - По одному не шастайте... - продолжал другой. - Если то, что рассказали мальчишки, правда.
  
  - Да струхнули они! - воскликнул третий. - Разве не ясно? Наплели всякого, только бы самим вечером не отхватить!
  
  Виктор и не знал, что думать. Не понимал он ничего в деревенской жизни. А по ощущениям, молодой человек явно немного напрягся. Но почему Виктор не мог понять, только предполагал разное. Не более.
  
  Дальнейший путь до лугов, где обычно паслось стадо, они шли в молчании. Старшие явно были не в духе, а молодняк не решался лезть, ведь явно понимали, что могут угодить под горячую руку. Как первые, так и вторые были напряженны. Виктор чувствовал то же, что и молодой человек. Он смотрел его глазами. И явственно осознавал, что пусть до конца ничего не ясно и не понятно, но все они нервозны, взвинчены.
  
  Когда они пришли, стало ясно, что стадо не просто разбежалось, - оно хаотично разбежалось в разные стороны. Но, что привело молодого человека в полное отчаяние, - больше половины живности не было видно. Даже Виктор уже догадывался, что думает молодой человек, глядя в далёкую линию горизонта, - в сторону густого хвойного леса.
  
  - Ну что? - подтверждая догадку, заговорил один из мужчин. - Кто пойдёт в лес?
  
  Темнело. А уж в лесу так и вовсе наступила ночь. Молодой человек, вместе с группой сверстников, осторожно продирался сквозь густой лес. Редко перекидываясь короткими фразами, вглядывались во мрак почти не хоженого, дремучего леса.
  
  - Как думаете, много животинушки сможем вернуть?
  
  - Навряд ли. Сегодня нам всех не отыскать...
  
  - А ночью наших бурёнушек и лошадок звери того... на мясо пустят! - с горечью в голосе, перебил один из группы.
  
  - Животные-то животные, - заговорил молодой человек. - Но они не такие тупые, как мы обычно думаем. Они понимают, где их дом... хотя бы часть, да вернётся назад.
  
  - Никогда бы не подумал, что ты такой наивный. - не скрывая насмешки, заговорил кто-то со спины молодого человека.
  
  Виктор почувствовал острую злобу, ударившую в голову.
  
  Круто развернувшись, молодой человек подошёл к сказавшему. Они стояли лицом к лицу. Виктор чувствовал, как напряглись желваки.
  
  - Повтори, - с угрозой сказал молодой человек.
  
  - Никогда бы не подумал, - уже с вызовом, повторял сверстник, - что ты наивная глупая девочка.
  
  Этим утром молодой человек подавлял свой гнев. Не мог он ударить отца. Но этот... этот явно не был для молодого человека другом или приятелем. Быстрый, но не самый удачный удар пришёлся немногим ниже скулы.
  
  - Ах ты!.. - злобно зашипел отступивший на шаг юноша.
  
  Молодой человек не дал ему договорить. Виктор чувствовал ту злобу, что пламенем, как лесной пожар, быстро охватывала разум. Налетев на сверстника, молодой человек начал осыпать его ударами. Без особого умения, но с молодецким рвением и жаром. Попадая то в глаз, то в ухо, то в нос или губы, он колошматил оторопевшего юношу.
  
  Другие, из их группы, оцепенели на каких-то пару мгновений, а после быстро так их разняли. Но и того времени, что было у молодого человека, хватило, чтобы он успел разбить губу и нос, оставив пару синяков на лице и под глазом, - ещё только в виде покрасневшей кожи.
  
  - Да что с вами? Нам надо дело делать, а вы!.. - с горечью отчитывал их кто-то.
  
  - Нам ещё пастухов найти! - сказал другой.
  
  - Думаешь, если бы они были живы, то не звали на помощь? Или думаешь, что они просто ждут, что их найдут... так, просто так? - отвечал третий.
  
  - Да увели они стадо... они и увели в соседнюю деревню! А мы тут рыскаем, как идиоты! - в запале кричал тот, что получил от молодого человека. - А ты! - грозно зыркнув на обидчика, плечистый юноша продолжал, - с тобой я ещё разберусь! И не здесь, не в лесу и не в ночи... честно, в открытую... не исподтишка!
  
  Виктор ощутил, как дрогнули колени у молодого человека. Ощутил то беспокойство, что посетило его сердце. Но в то же время чувствовал и уверенность.
  
  - Думаешь, я буду просто так стоять? - спросил молодой человек. - Думаешь, дам себя просто так избить? Да, получу своё... но и ты у меня здоровеньким не уйдёшь! Это я тебе обещаю!
  
  - Вот и посмотрим, чего стоит твоё слово!
  
  - Вот и посмотрим! - на повышенных тонах, в тон плечистому, отвечал молодой человек.
  
  Все прочие из их небольшой группки разом напряглись, готовясь опять их разнимать, но... плечистый сплюнул и коротко бросил:
  
  - Так и будем стоять, комаров кормить? Пошли! - и зашагал вглубь леса.
  
  Другие не стали перечить. Переглянулись меж собой и послушно зашагали за негласным лидером. А молодой человек стоял на месте и глядел им в спину.
  
  Виктор опять ощутил, как мозг опаляет пожарище гнева. Почувствовал, как до боли сжались руки. И молодой человек, глянув в сторону, пошёл отдельно от других, а после и вовсе зашагал в другом направлении, - то же вглубь леса.
  
  - Трусы! - бубнил себе под нос молодой человек. - Так мы и в неделю не отыщем всю животинушку. Нет же... как так, думать своей головой? Старшие и их поручения, требования, всему голова! Они ведь всегда и всё знают!
  
  Он брёл со всей возможной осторожностью. Поглядывал по сторонам. Вглядывался в то, что лежало под ногами. Терпеливо сносил укусы комаров. А под ногами то и дело чавкал мох.
  
  Виктор чувствовал, как в сердце молодого человека засел страх. Такой явственный и неотступный страх. Но, к удивлению Виктора, юноша и не думал поворачивать назад. Он продолжал шагать дальше, всё более углубляясь в чащобу. И это удивляло Виктора. Он никак не мог понять, как можно совладать со страхом и одиночеством, в таком-то окружение да чуть ли ни в кромешной темноте из одной только гордости. Юношеской гордости, которая не знала границ. Которая перечила разумности, инстинктам и здравому смыслу.
  
  Пару раз молодой человек видел двигающиеся в отдалении силуэты. Но, к ещё большему удивлению Виктора, не смотря на растущий страх и беспокойство, юноша молчал. Не окликал тех, кто мог бы ему помочь. В молодом сердце всякий раз, при виде кого-то вдалеке, возникала жгучая злоба. Руки било крупной дрожью. Но он молчал и продолжал шагать. Осторожно, смотря под ноги и поглядывая по сторонам.
  
  Долго, очень долго он блуждал, прежде чем впервые встретил животных. А живых и не растерзанных он не встречал ещё дольше. Но, вид коровьих обглоданных костей, ещё хранивших в себе остатки жизни, не испугал его. А уж вид почти полностью сгрызенных козьих костей и подавно не смог его смутить. Те животные, которыё всё-таки были живы, жались к молодому человеку и даже не решались блеять. И коров, и лошадей, и коз било дрожью, но, ни единым звуком они себя не выдавали, - только жались к нему поближе, точно понимая, что он может их спасти от хищников.
  
  Среди всех животных было только одно, которое явно было готово дать бой. Лошадь, которая не фыркала, но с явственной злобой глядело на молодого человека. И он не спешил приближаться к лошади. Осторожно, мягко и медленно подходя, протягивал руку к животному и тихо-тихо, нежно шептал:
  
  - Ну, ну... девочка... не признала что ли? Это ведь я... понимаешь? Я здесь только чтобы тебя спасти! Ну... чего ты так на меня смотришь? Идём домой... слышишь? Домой!
  
  Когда он, со всей возможной осторожностью положил раскрытую руку на морду, Виктор чувствовал ту беспокойную нежность и переживания, что беспокоили молодого человека.
  
  - Идём домой, родимая... идём домой! - шептал юноша, поглаживая лошадь по голове. А та даже начала ушами прядать. - Эх, девочка... напугала ты меня! - прижавшись лицом к морде лошади, проговорил юноша.
  
  После этого, только после этого, молодой человек повернул назад. Вглядываясь в с трудом различимые следы, напрягая память, он искал путь домой. И это было делом далеко не из простых. Откровенно говоря, - тяжёлым. Но, со всем возможным для юности упорством, он присаживался и рассматривал мох, сломанные им ветки и плохо заметные следы. Вглядывался вдаль, с нетерпением ожидая, когда же деревья начнут редеть. Но вместо этого он раз за разом замечал бродящие в отдаление силуэты.
  
  Виктор мысленно восклицал от непонимания: "Да чего ты на помощь никого не позовёшь? Разве отыщешь в этой полуночной темноте путь домой без чужой помощи?" - но повлиять на происходящее он был не в силах. И всё продолжалось без перемен.
  
  Время шло. А мрак каким-то образом становился гуще. Ощутимее. И от земли начал подниматься непроглядный туман. Вот тут-то Виктор почувствовал явственную панику. Молодой человек, оглядываясь, видел, как животные, совсем уж теряя голову, едва не бросаются бежать, куда глаза глядят, - видимо, ещё до конца не потеряли веры в человека.
  
  Когда вдалеке забрезжил огонь, молодой человек, перестав разглядывать следы, пошёл напрямик на этот манящий свет. В его сердце возникла невероятная и согревающая надежда. Молодой человек широко улыбался.
  
  Это была небольшая группка односельчан с двумя мужчинами во главе. И все они были чем-нибудь, да вооружены. У кого-то вилы, у других топоры. Но только один, простой факел. Молодого человека заметили прежде, чем он подошёл, но никто не стал его окликать. Дождались, когда он придёт вместе с найденным в лесу скотом.
  
  - Ты их видел? - шёпотом спросил один из мужчин.
  
  - Да, - также тихо ответил молодой человек.
  
  - Где другие? - спросил другой мужчина.
  
  - Я... - молодой человек запнулся. - Я отстал, потерялся. Только по огню и нашёл путь назад.
  
  Ему не стали задавать больше вопросов, но сам юноша не мог не спросить:
  
  - Что там другие, нашли пастушков?
  
  - Не здесь, - сказал один из мужчин.
  
  - И не сейчас, - в тон ему, прошептал другой.
  
  Больше никто и ни о чём не заговаривал. Они ходили по лесу группой. Вдалеке то и дело крестьяне замечали силуэты. Тот, кто замечал, указывал в нужную сторону рукой. Тогда тот, в чьих руках был факел, поднимал его высоко над головой. Но, ни один человек, за всё то время, что они были в лесу вместе с молодым человеком, так и не вышел на свет.
  
  Обратно они возвращались уже продрогнув и стуча зубами. Туман слишком высоко поднимался и люди, в неизъяснимом страхе перед ним, повернули назад. Взрослые весьма быстро провели подопечных плохо различимыми, звериными тропами до луга.
  
  Там, на просторе, пылало несколько костров. И в отсветах огня, столпилось чуть ли не сотня юношей и мужчин, - совсем редко молодой человек замечал лица малых мальчишек. Живность, которую молодой человек смог найти в лесу, тут же погнали розгами в деревню двое юнцов. А самого молодого человека ожидал очередной удар. В буквальном смысле.
  
  К нему подошёл отец и без лишних слов, сразу и крепко ударил в нос. Молодой человек грузно упал на спину. По лицу потекла горячая кровь. А Виктор к своему удивлению почувствовал, как гнев едва не вырывается наружу. Руки молодого человека крепко сжались. Но он справился с собой и лишь выдрал несколько пучков травы.
  
  - Тебе говорили? Тебе велели идти с другими?
  
  - Да, - ответил молодой человек, утирая рукой кровь, размазывая её по лицу. - Говорили.
  
  - Встань! - потребовал отец.
  
  Молодой человек рывком соскочил на ноги. И тут же получил очередной, тяжёлый удар, который вновь опрокинул его. На этот раз уже с размаху и в зубы.
  
  Виктор ощущал боль, но она быстро угасала под гнётом всепожирающей злобы. А по телу, точно электричество, пробегалась нервная и нетерпеливая дрожь.
  
  - Я сделал то, что было нужно, - отвечал молодой человек, поднимаясь на ноги. Голова кружилась. Ноги ослабли. Но он встал и заставил своё тело не дрожать. Заставил себя крепко стоять на ногах. - Я привёл назад животных. Я вернул назад нашу лошадь! Вернулся и сам назад! А что они? Кого вернули они?
  
  - Сучёнышь! - прорычал отец. - Совсем от рук отбился? Ну, ничего! - очередной тяжёлый удар в нос и молодой человек опять упал на спину. - Я тебя научу и уму, и разуму, и уважению к взрослым!
  
  После этого отец, упав на колени, крепкими ударами по лицу сына, с гневными фразами, вбивал уважение и послушание.
  
  - Ты должен слушаться старших! - рычал отец, со всего размаху ударяя сына по лицу огромным кулачищем. - Ты должен делать то, что тебе велят! - и вновь тяжёлый удар по лицу сына. - Ты будешь относиться ко мне, своему отцу уважительнее. - опять удар по носу молодого человека. - Ты никогда больше не посмеешь поднять на меня голос! - и снова удар, но на этот раз значительно более болезненный в сравнение с прежними.
  
  Виктор услышал, как хрустнула переносица. Почувствовал всю ту боль. И беззвучно стонал вместе с молодым человекам, в глазах у которого потемнело от боли.
  
  - А теперь пшёл домой. И не смей больше позорить моё имя... иначе этими же руками тебя убью! Ты меня понял?
  
  Не смотря на всю ту боль, что свалилась на его голову, молодой мужчина был готов сорваться с места и ударить отца. Он сознавал, что ему никто не поможет. Сознавал, чем всё это кончится. Но... как же велико было желание... желание, которое ему с трудом удалось подавить.
  
  Прежде чем ответить, в неосознанном порыве юной и неприступной гордости, он встал перед отцом. Отнял от сломанной переносицы руку. И гнусаво так, но, не позволив своему голосу дрожать, сказал:
  
  - Понял.
  
  Огромная рука схватила его за рубаху, да так, что та затрещала. Подтянув к себе сына, отец спросил:
  
  - Что ты понял?
  
  А тот, чеканя слова, которые точно выжигались калённым железом на мозге, пересиливая себя и свою гордость, говорил:
  
  - Я не буду позорить семью. Я не буду, не слушаться свою семью. Я не стану действовать во вред своей семье. Я никогда не подведу свою семью!
  
  Виктор чувствовал то же лукавство, но уже совсем явственно звучавшее внутри молодого человека. Он понимал, что тот хитрит, но не понимал, в чём именно юноша может обхитрить отца. Взрослый человек, Виктор не мог понять коварного умысла в словах юнца.
  
  Отец разжал руку и грозно рыкнул:
  
  - Проваливай домой.
  
  Ни сказав более ни слова, подавляя дурноту и подступившую к горлу рвоту, молодой человек направился домой. Он растирал по лицу так обильно лившую из носа кровь. Тяжело сопел, - дышать было непривычно. Но, ни единого признака той боли, что его терзала, он не проявил. Не показал, как ему больно и обидно.
  
  Чувствовал на себе чужие взгляды, но один особенно оказался болезненным. Тот широкоплечий, что прежде получил от молодого человека, широко так, насмешливо ухмылялся. Едва ли не смеялся над ним. И вот этого молодой человек уже стерпеть не смог. Подойдя к нему поближе, коротко спросил:
  
  - А ты чего лыбишься? Смешно?
  
  - Да, смешно... как тебя размазали по земле! - тихо и с насмешкой проговорил широкоплечий.
  
  - Ну, так не ты... тебе то подобное не по зубам, - гнусавил молодой человек, - а если и по зубам, только по твоим!
  
  - Эй! - грозно окрикнул отец своего сына, - я велел тебе идти домой. Ты так и не понял меня?
  
  Вновь утирая лицо рукавом рубахи, молодой человек грозно глянул на соперника и громко, чтобы все собравшиеся кругом услышали, заговорил:
  
  - Он посмел оскорбить меня... надсмеялся надо мной. Это значит, что он надсмеялся и над моей семьёй! А вот этого я уж никому и никогда не спущу!
  
  Худощавый, с окровавленным лицом и сломанным носом юнец умудрялся выглядеть внушительно. То подобное злобной стихии пожарище, сжигавшее его изнутри, незримое, но осязаемое внушало неосознанное уважение у окружающих. Он был словно воплощение злобы и гордости. Ярким примером для подражания. И та свирепость, которая проглядывала из юнца, та стойкость, которой он обладал, и лихой дух внушали уважение.
  
  - Без разницы чего мне это будет стоить... я приму вызов от кого угодно, когда угодно и где угодно! Если кто-то посмеет оскорбить меня, но при этом не решиться бросить мне вызов, то я сам востребую долг крови!
  
  Широкоплечий шагнул в сторону молодого человека. Все прочие, молча, смотрели на грядущее, пусть и малое, но поле боя. Молодой человек усмехнулся.
  
  - Ну же, идём ко мне! - тихо и обманчиво спокойно сказал он.
  
  Виктор чувствовал, что юнец всю ту злобу, что собралась у него, собирался выплеснуть на ничего не подозревавшую жертву. Жертву, которая сама шла в лапы зверя.
  
  На плечо возможной жертвы опустилась рука взрослого, но ещё молодого мужчины.
  
  - Угомонись, - спокойно сказал его старший брат.
  
  И всё. Не потребовалось больше ни слова, чтобы успокоить широкоплечего. Но тот взгляд, которым он продолжал смотреть на молодого человека, не предвещал ничего хорошего. В этом взгляде Виктор почувствовал не прикрытую и явную угрозу. А молодой человек коротко бросил.
  
  - У тебя неделя. По её окончанию я сам востребую с тебя долг крови! И никто, слышишь меня? Никто не помешает мне в этом праве!
  
  ***
  
  Вернувшись в деревню, молодой человек первым делом подошёл к бочке с водой и смысл с лица высохшую кровавую корку. Нос по дороге перестал кровоточить, но неприятное чувство и боль его не покинули. И дорогой, уйдя с глаз других крестьян, юнца вывернуло наизнанку. Желчная рвота, которую он прежде успешно подавлял, всё-таки выбралась наружу.
  
  Дома он первым делом подошёл к лошади. К той, которой рассказывал самое сокровенное и важное. Единственное создание в целом свете которое, казалось, понимало его, но при этом никогда не расскажет об этом кому-нибудь другому. Это молчаливое понимание молодой человек и ценил в семейной лошади.
  
  Наверху, в жилом этаже, его встретили молчанием. Семья ещё не знала, что случилось. Отец семейства пока не вернулся назад. И молодой человек не горел желанием сам начинать рассказывать. Просто попросил кусок хлеба, который должен был стать его ужином, и пошёл на свежий воздух. Это никого не насторожило, ведь он обычно ходил ужинать на улицу. Говорил, что под светом луны и звёзд хлеб сытнее.
  
  А Виктор всё размышлял о том, что говорил молодой человек семейной лошади. И только одна фраза не давала ему покоя, - остальное и так было ясно, понятно и предсказуемо.
  
  "Они все забыли о том старом законе... они ещё узнают, чего я стою!" - Виктор раз за разом мысленно это повторял, но никак не мог осознать, что же за закон такой, которым можно со всеми свести счёты. И, не находя понимания юнца, вспомнил другую фразу, которую тот доверил лошади. - "Она должна меня ждать... она не знает о том, что случилось со мной... И это, пожалуй, самый быстрый способ всё дело провернуть!"
  
  Таясь, мелкими перебежками, молодой человек сбежал из деревни и отправился в сторону холма, на котором стояла мельница. В свете луны тёмный и высокий силуэт обретал мистические черты. Неправдоподобно выглядел. И было в этой мельнице нечто угнетающее, пугающее.
  
  Ветер мягко дул ночным холодом. По небу плыли перистые облака, которые не могли упрятать полную луну. Но вокруг ночного светила был радужный, пышный ореол. И свет, такой магический, обращающей простейшие вещи в чудесные или пугающие, преображал мрачный мир во что-то незнакомое.
  
  В дороге его сопровождал тихий шелест трав. Ветер неспешной волной пробегался по верхушкам растений. Но вскоре, когда молодой человек ещё только-только приближался к мельнице, к уже ставшими привычными звукам прибавился лёгкий скрип и приглушённый, прерывистый посвист, - ветер свистел в щели меж рассохшихся досок. Но, по мере приближения к порогу молодой человек приметил ещё один звук, который его порядочно так встревожил.
  
  Непроизвольно юнец вновь начал мягче шагать. Он прислушивался самым внимательным образом к тому, что происходило кругом. И озираясь, вглядывался в то, что освещалось тусклым лунным сиянием.
  
  Не сразу молодой человек сообразил, что за звук он слышит. Но, даже начиная понимать, догадываясь о том, что увидит там, на мельнице, не мог отступиться или повернуть назад. В груди росло чувство страха, а он самым фатальным образом, примирившись со злой судьбой, шагал на верную погибель. И, подойдя ко входу, уже ясно понимая, что там его ожидает, всё же заглянул в тёмное нутро мельницы.
  
  На полу лежала молодая и знакомая девушка. Молодой человек её не любил, хотя страстно уверял в обратном. И когда он увидел, как огромное животное, только силуэтом напоминающее человека, нависло над ней... видя, как монстр пожирает нутро девушки, в сердце молодого человека не возникла и толики сострадания или беспокойства за неё... но как же он забеспокоился о себе!
  
  Мягко ступая, с трудом сдерживая панические позывы бежать и кричать, оглашая всю округу об пришедшей домой к крестьянам угрозе, он с расчётом и точностью шагал той же дорогой, которой и пришёл. Весь похолодевший от страха, он долго боролся с собой, но... инстинкты с каждым мгновением всё более и более явственно предупреждали о близкой и смертельной угрозе.
  
  В уме оживало краткое мгновение, когда он заглянул внутрь мельницы. Виктор тоже видел то воспоминание. Девушка, с безвольно раскинутыми руками, лежащая на полу. Монстр, нависающий над ней и длинными когтистыми лапами вырывавший из её живота органы... громко чавкающий, мохнатый монстр. И платье, которое пропиталось кровью... кровью, что текла по каменному полу.
  
  Молодой человек в какой-то момент не совладал с собой. Бросился бежать, что было сил. Бежал, как никогда прежде. Жадно хватая воздух и толкая целый мир ногами. Бежал, как заяц бежит от пожара. Но всё же умудрялся совладать с желанием орать. Сдерживался, пока не приблизился к деревне и не понял, что опоздал.
  
  Ноги безвольно подкосились, когда он увидел немногочисленных мохнатых, двухметровых отродий, шнырявших от дома к дому. И молодой человек, и Виктор понимали, - они просто истребляют людей, чтобы после, когда не кому будет оказать сопротивление, полакомиться ещё свежим и горячим мясом.
  
  Юнец понимал, чего ему будет стоить крик. Понимал, что умрёт. Но так же ясно, как чувствовал страх, он понимал, что если не привлечёт к себе всеобщее внимание, если не даст крестьянам время, то те просто будут истреблены в считанные минуты.
  
  "И ведь мужчины, - думал Виктор, - ещё не вернулись домой!"
  
  Да, шансов на спасение у мальчишек, девушек и женщин было не много... но они могли выиграть необходимые крохи времени... они могли выжить. И молодой человек, не смотря на ужас происходящего, явно понимал, что на одной чаше весов его жизнь, а на другой жизни сотен односельчан. Сложный выбор нужно было сделать в мгновение, - нельзя было медлить. И выбор был сделан.
  
  - Берегись! - заорал молодой человек, дрогнувшим голосом. - Лесные уродцы! Они здесь! Вооружайся все, кто может! - а после, чтобы наверняка все услышали, юнец громко-громко засвистел, сунув в рот два пальца. Его свист пронёсся над всем селом. И крик, ставший неожиданно твёрдым голос, пронёсся над крышами домов. - К бою! Уродцы у наших дверей!
  
  "Уродцы" не стали терпеть подобного. Сразу несколько особей бросились в сторону молодого человека, у которого ничего не было, кроме голых рук. А он всё кричал и свистел, понимая, что обречён.
  
  И даже когда огромная образина подскочила к нему, когда крупная, в разы больше людской, лапа опускалась на него, юнец продолжал свистеть. Когти сделали своё страшное дело. И Виктор, чувствуя, как из тела утекает кровь, чувствуя боль, ощущал небывалую гордость и счастье. Умирая, юнец был счастлив, что смог дать другим шанс на выживание.
  
  
  Глава 8
  
  
  Пробуждение было резким, неприятным и вместе с тем чересчур болезненным. Да, Виктор уже падал с кровати. Но в отличие от прошлого, недавнего случая, мужчину не только вырвало и скрутило от боли, - из страшных ран на ключицы текла вязкая и тёмная кровь.
  
  Виктор не имел ни малейших сил прекратить рвавшийся из него поток рвоты, - особенно скверно пахнущей. Не мог ничего поделать с ранами, с глубокими и рваными разрезами, словно его когтистой лапой ударил крупный хищник. Кости были целы, но кожа и плоть... весь удар пришёлся именно на них.
  
  До самого утра он лежал на полу, в зловонной луже из рвоты и крови. Оказался пленником своей слабости и бессилия. Был прикованным к пограничью меж миром явным и забытьём. Стал лишним и ненужным разом в обоих мирах. Ничего не мог сделать или изменить, да и укрыться в грёзах не получалось. Но боль и отвращение не покидали его, а уж про мрачные фантазии, врывавшиеся в привычный мир, и говорить не приходилось.
  
  Опять Виктор чувствовал присутствие других. Тех, кому не место в его мире. Тем, кто каким-то образом пробирался из мира вечной ночи. Их присутствие сопровождалось явственной атмосферой страха и ужаса. Голоса... неотвязные, цепкие голоса, сверлили в уме человека пугающим осознанием, что от этих тварей нет и не будет спасения. Угрозы мучительной смерти, рассказываемые шёпотками, вгрызались иглами в сердце и ум человека:
  
  - Оторвать ему его поганый язык! - шептал один из голосов.
  
  - Вырвать ему глаза, - подхватывал другой, - они не свежие, но вкусные!
  
  - Оторвать нос! - вклинился третий голос. - Пробить там камнем кость и выцарапать мягкий, сочный мозг!
  
  А Виктор не мог даже просто ответить, пусть даже шёпотом, - только и делал, что мысленно кричал:
  
  - Отстаньте! Проваливайте прочь! Убирайтесь!
  
  Но голоса не унимались и продолжали свои перешёптывания:
  
  - Вскрыть нутро! Вскрыть его слабое и мягкое нутро!
  
  - Там трепещет сердце, мягкое, сочное, нежное сердце!
  
  - Вырвать желудок, заставить его самого съесть гнилостную часть своего тела!
  
  - Печень, - вклинился четвёртый голос, говоривший заметно громче. - Отдайте мне его печень!
  
  Виктору были не подвластны даже веки. Он не мог закрыть глаза или посмотреть куда-нибудь в сторону. Только под свою кровать, под которой мельтешили смутно заметные силуэты. Маленькие, но с блестящими зубищами. И ничего, кроме них, он не мог видеть.
  
  - Выпотрошите его, - прозвучал требовательный старушечий голос. - Забирайте себе его нутро.
  
  - И глаза, - тут же зашептали прежние голоса.
  
  - С языком.
  
  - И розовый, вкусный мозг!
  
  - Забирайте, - продолжила старуха, - но правую ногу и руки не трогать! Надкусите хоть один кусочек и ОН, - с благоговейным тоном, сказала старуха, - ОН вас тогда самих сожрёт!
  
  Виктор не понимал, кто там такой важный покусился на его правую ногу и обе руки. Да и знать, говоря откровенно, не желал. Продолжал мысленно орать:
  
  - Пошли прочь, прочь, твари!
  
  А в ответ слышались всё новые угрожающие шепотки.
  
  Ближе к утру, когда ещё на улице только-только обозначался рассвет, шепотки разом смолкли. Виктор наслаждался тишиной, как величайшим благом. И даже страх, крепко сжимавший его сердце, отступил. Но, то было всего лишь затишьем перед бурей.
  
  Тяжёлое сопение, раздававшееся со спины, ясно говорило, что мужчина погорячился, решив, что всё кончено. Злая насмешка судьбы, - он уж благословлял провидение, что всё позади, а позади оказался какой-то незримый, но ужасно пугающий одним своим дыханием, монстр.
  
  Виктор по-прежнему не мог пошевелиться. Только и получалось, что слушать, как по доскам царапают когти. Нечто выползало прямо из стены, - так он себе это воображал. Представлял, как из темноты, покрывающей стену, выскребается монстр, как когтистыми лапами хватается за доски и подтягивается к нему, человеку, к жертве.
  
  Виктор привык жить с постоянным чувством страха. Но в последнее время чувство стало инстинктивным и почти всегда паническим. Однако, безвольно лёжа на полу, к не малому собственному удивлению, мужчина злился на себя. Злился на бессилие и слабость. Злился на подлых и коварных монстров и чудовищ, что боятся бросить ему вызов, когда он может им ответить. Неожиданная злоба опаляла разум, но ничего не могла изменить.
  
  Сопение приближалось. А в воображение всё более и более живо возникал облик огромного, косматого монстра, что подбирается к нему. Неумолимая судьба подкрадывалась к нему, с треском раздирая поверхность лакированного пола. И дыхание... это тяжёлое, горячее дыхание, что долетало уже до шеи и затылка человека.
  
  "Неужели я так и умру, ничего не сделав? Умру в этой грязи и зловонье... в пасте какой-то твари?"
  
  Виктор всеми силами пытался вернуть себе контроль над телом. Злился, мысленно ругался и проклинал насмешницу-судьбу. Но ничего поделать он не мог. Совсем ничего. А тварь всё ближе и ближе подбиралась к нему.
  
  Но в какой-то момент всё стихло. Виктор больше не слышал ни единого звука. А разум его, преодолев незримую преграду, погружался в пучины забвения. Глаза сами собой закрылись, а вслед за этим и сознание отправилось на краткий отдых.
  
  Сквозь запылённое окно и тонкую шторку утренний, солнечный свет едва пробивался. Но комната, которая своим мраком прежде угнетала Виктора, стала светлой. И тени, пугавшие его, забились по углам и под кровать.
  
  Глаза открылись сами собой и сознание, как по волшебству, сразу же вернулось к нему. Но отдыха прошедшая ночь для уставшего тела не принесла. Напротив, оно было разбито и плохо слушалось. Поднимаясь на ноги, мужчина утирал с лица липкую и зловонную дрянь. Ключица ныла и болела, но он не опускал головы, чтобы взглянуть, в чём же дело. Только позже, в ванной комнате, он понял, в чём дело.
  
  - Твою же пролетарскую матерь! - прошептал Виктор, ярко окрасив голосом всю степень своего удивления. - Какого рожна опять случилось?
  
  Он выходил из дома не только уставший, но и замученный из-за своей неумелости в вопросе врачевания ран. Заштопать рану у него не хватило духа, - пару раз ткнул иголкой по воспалившейся коже вокруг крупных ран и понял, что так ничего сделать не сможет. Воспользовался бинтами, ватой и пластырями, но так неумело и неловко, что результат его тяжёлого труда явственно выпирал и был виден контурами через рубашку.
  
  Дверь подъезда хлопнула за спиной, а в глаза бил неправдоподобно яркий солнечный свет. Виктор словно умудрился отвыкнуть от дневного света, и теперь он прямо-таки выжигал глаза, заставляя жмуриться. Так он и шагал в сторону подземки, - почти ничего не видя, едва приоткрывая на мгновения глаза. И полагаясь больше на память со слухом, чем на зрение, проделывал неожиданно ставший сложным, привычный путь.
  
  Ещё в дороге Виктор несколько раз почувствовал странный, удивительно едкий запах, проплывавший стороной. Про себя отметил, что: "Мало ли кто шастает по улицам?" - и всякий раз, примечая движение, жался к краю тротуара, уступая как можно больше пространства для других людей.
  
  Зайдя в подземку, где был только искусственный, всегда приглушённый свет, Виктор уж было обрадовался. Подумал: "Ну, наконец-то!". Да только вначале он остолбенел и удивлённо и опасливо поглядывал кругом. После испытал тихий страх, а уж на смену ему пришла яркая и жгучая паника.
  
  "Да что за день-то сегодня такой!" - со сжимающимся от ужаса сердцем, сглатывая комок, застрявший в горле, думал он.
  
  Кругом было полно различных созданий. В обычной жизни они явно виделись Виктору простыми людьми. Но теперь это были вырванные из кошмарных снов порождения.
  
  "Это ведь те, бледные люди?" - думал Виктор, вспоминая один из своих снов. - "Те, трусливые, всего боящиеся люди, которыми питаются все хищники. Люди, которые не способны дать никому отпор, даже одиночным хищникам, хотя и обитают стайками!"
  
  Виктора посетила одна догадка. Он думал: "Возможно, это просто моё отношение к простым людям так сказывается? Возможно... возможно всё это не на самом деле!"
  
  Только один момент, прежде остававшийся незамеченным, привлёк внимание мужчины. Он оглянулся и... порядочно так удивился. Кругом него, точно вокруг скалы, поток людей расступался. Никто не приближался к нему. Все эти бледные порождения из мира вечной ночи сторонились Виктора.
  
  "Да что же происходит?" - думал он, оглядываясь через плечо. Он стоял рядом с центральным выходом. И под его взглядом бледные люди, точно рыба, выскальзывающая из рук в воду, быстро и со всей возможной осторожностью, выбегали из подземки. - "Чего они боятся? Не меня ведь!"
  
  И тут у Виктора в уме появилась неприятная мысль. Мысль, от которой он не мог отделаться. Мысленно говорил себе: "Нет, нет, не может быть!" но всё же, не глядя, засучил рукава рубашки, а после, закрыв глаза, поднял руки перед собой. Открыв глаза, он невольно выкрикнул:
  
  - А-а-а! - и отшатнулся назад, от своих собственных рук... словно это могло ему помочь и избавить от ожившего страха. - А-а-а! - вновь закричал он.
  
  Он оказался посреди выхода из подземки. Закрыв глаза, стоял и обдумывал увиденное. Не такое уж сложно было понять, что всё совсем, совсем плохо. Но... до последнего Виктор надеялся, что его беда не окажется столь сложной и не предвещающей ничего хорошего, даже самого малого шанса на спасение.
  
  Одна рука была привычной, - тощей и людской. Но другая... другая явно не принадлежала человеку. Пусть и худощавая, но лапа! Лапа, покрытая чёрной чешуей и с длинными, клинообразными когтями.
  
  Жмурясь, мужчина едва не разрыдался. Он осознавал, что всё, его песенка спета. Что обратного пути, в адекватную жизнь ему не видать. Что он обречён на судьбу изгоя... и в конечном счёте на тесный дом с войлочными стенами.
  
  "Как же всё могло так скверно сложиться?" - сокрушаясь, думал он. - "Когда я успел так оступиться... почему и где я допустил роковую ошибку?"
  
  На смену страху и печали пришло странное и усталое чувство смиренного принятия.
  
  "Так ли важно, - думал Виктор, - здоров я или нет... до этого никому нет дела. Даже если я просто исчезну, то ничего не измениться... совершенно! Я не могу никого спасти. Я ничего не могу изменить в своей собственной жизни. Так имеет ли значение, что я лишился ума?"
  
  Ответ для Виктора был очевиден. Настолько очевиден, что он даже почувствовал некоторое облегчение. Ощутил лёгкий отблеск безразличия.
  
  Открыв глаза, мужчина увидел нечто удивительное и непонятное. Помимо центрального выхода были ещё боковые, но их пока что не открыли. Или уже закрыли. Виктор этого не знал. Да и это ему было не важно. А вот огромная толпа бледных людей, жавшихся друг к другу и забившихся чуть ли не в саму стену, смотрящие куда угодно, только не ему в глаза, - это было удивительно и по своему важно.
  
  Виктор поднял правую руку, - когтистую лапу с чёрной чешуёй. Поглядел на неё, после окинул взглядом более сотни бледных людей. Пожал плечами и направился вглубь подземки. Не оборачиваясь и не оглядываясь, бросил:
  
  - Никого не смею задерживать, - и направился к эскалатору.
  
  Сотни ног незамедлительно, шумно застучали по плитке подземки. А Виктор изумлялся и вновь глянул на изменившуюся, правую руку. Поднял её и... остолбенел. Она вновь была обычной, человеческой. Ни единого следа метаморфозы или перемен. Никаких ощущений. Ни-че-го.
  
  "Да что ж такое-то!" - мысленно восклицал мужчина, заходя в тесную железную коробку, переполненную привычными, бледными людьми.
  
  Он встал так, чтобы никого не касаться. Один вид их, сама кожа, вызывали отвращение, а от мысли о том, что её можно коснуться, Виктор содрогался всем телом.
  
  "Фу-у-у, мерзость!"
  
  Забившись в угол, мужчина поглядывал по сторонам. Не вертел головой, но глаза его зорко выискивали странных отродий, что встречались ему и прежде. Порождения, которые не заметны для простых людей. Монстры, которые пожирали людей, нисколько себя не обнаруживая.
  
  Тот день не стал выбиваться из складывавшейся закономерности. Сразу несколько монстров зашли вагон с одной стороны. Виктор, вжавшийся в угол, был с другой стороны. Он надеялся, что его не заметят в толпе, но... сами бледные люди выдавали его, - большей часть просто глядели на него, но были и те, кто указывал на него жестами. И монстры, прямым курсом направились к единственному человеку в вагоне.
  
  "Вот же твари!" - зло подумал Виктор, понимая, что его предали самые ничтожные из порождений мира вечной ночи. - "Скоты трусливые!"
  
  Виктор прежде убегал от монстров. Ему было не в первой сбегать от уродцев, с окровавленными пастями и когтистыми, явно цепкими лапами. И в этот раз ничего не предвещало беды. Но бледные люди, точно жертву на закланье, порой пытались его поймать.
  
  "Они что, надеются так задобрить этих тварей?" - в гневе, мысленно восклицал мужчина. - "Ну уж нет! Я вам всем устрою!"
  
  И всякий раз, когда бледные и мерзкие руки пытались его поймать, как дикая кошка, мужчина отскакивал от таких объятий, которые ничего хорошего не сулили. Порой сразу несколько бледных людей пытались его поймать, и даже хватали за одежду или руки, но не тут-то было!
  
  - Тварь! - рявкнул Виктор, когда его ухватили за руку. И со всего маху, тяжело ударил бледного, явно глупого человека. - И ты лови! - прибавил мужчина, локтём ударяя того, кто схватил его за одежду.
  
  А монстры не отставали. Они преследовали по пятам. И каждый новый шаг стоил всё больших усилий. Он летел, как выпущенная стрела, быстро и неумолимо до следующего вагона. Если возникала нужда, - бил без раздумий и сожалений, ведь вокруг были не люди, а бледные, во всех смыслах, их подобия. Избегал ненужных заминок и при случае избегал чужих рук.
  
  Когда состав остановился, а двери едва только начинали открываться, Виктор змеёй выскользнул из вагона и самозабвенно бросился бежать. Вокруг было полно бледных людей. Встречались и монстры, бродившие вокруг и среди бледного стада. Но Виктор, ни на кого не обращая внимания, просто удирал, пытаясь выбраться под ясное небо. Которое, как вскоре выяснилось, было не таким уж и ясным.
  
  "Когда успело?" - удивляясь, подумал он, глядя на хмурое небо. - "Вот ведь, того и гляди, под дождь попаду!"
  
  Глаза больше не резало светом. Но до работы ещё нужно было добраться... это при том, что Виктору нужно было проехать ещё две станции.
  
  "Вот же засада!" - думал он, шагая по улице. - "И ведь ни у кого дороги не спросишь!"
  
  Вокруг не было ни одного человека, - только бледные, уродливые и омерзительные люди.
  
  "Ну и денёк... ну и денёк!" - со злобой в мысленном голосе, думал он.
  
  Пришлось немало потратить времени, блуждая по мало знакомым улицам. Опираясь на обрывочные знания, не самую лучшую память и порой на интуицию, Виктор направился в сторону офиса, в котором работал.
  
  "Эх, поспеть бы до обеда!" - думал он, представляя, какой разнос получит от борова. В том, что вместо знакомого толстого человека он увидит борова, не сомневался. Вся прошлая неделя на это более чем красноречиво намекала. - "Не думаю, что вынесу его хрюкательный мат. Бесит!"
  
  Но в его планы вмешались неожиданные, но отчасти предсказуемые перемены. Прямо посреди улицы, из подворотни, возникло несколько монстров, перегородивших дорогу Виктору. Они о чём-то там говорили, не ясно и булькающим голосом. А Виктор, привычный к монстрам, но не понимающий их переменившегося поведения, боковым зрением посмотрел, можно ли перебежать через улицу. И при первом же удобном случае, вновь ринулся бежать.
  
  За спиной громко верещали монстры, которые не желали отставать и долго преследовали Виктора. Из других дворов и подворотен бежали другие монстры. Худощавые или напротив, огромные и страшные, - точно вырезанные из гранита. Но Виктор одинаково не желал близкой встречи как с первыми, так и со вторыми. И потому, забывая обо всём, долго и старательно бегал.
  
  Один раз, видя, что монстры выдыхаются, Виктор оглянулся и во всю глотку проорал:
  
  - Твари, чего пристали? Валите-ка уже на !.. - но вместо облегчения, Виктор вновь был вынужден бежать. Эти твари, словно в мгновение, избавившись от усталости, опять бежали за ним. А Виктор озвучил другую свою мысль. - Да чего прилипли, паскуды!
  
  На работу Виктор пришёл уставший, порядочно вспотевший и тяжело дыша. Было уже послеобеденное время. Сам он добрался на работу одним лишь чудом. Та баночка с жидкостью, которую вручил ему доктор, несколько раз всплывала в памяти мужчины. Он думал, удирая по улицам от монстров, не воспользоваться ли этим средством, но... чувствовал, что ещё есть силы, а потому не тратил даром лекарство.
  
  Но офис... совершенно обезлюдивший офис, заполненный зверями и напоминавший теперь зверинец... это внушало панические опасения за свою жизнь. Ещё были свежи в памяти воспоминания о подземке и побег от монстров по улицам города. Он для монстров ясно заметен. Больше ему нет возможности затеряться среди себе подобных. Таких как он больше нет.
  
  "Чувствую, этот день будет не просто тяжёлым... - с печалью и горечью, думал Виктор, - а уж неделя... неделя будет той ещё!"
  
  Его встретил в офисе хор животных, разномастных восклицаний. Но, ни на одно "приветствие", которое понять он не мог, отвечать не стал. Прошёл на своё рабочее место и, как ни в чём не бывало, сел на стул.
  
  Ещё какое-то время звероподобные "коллеги" пытались что-то внушить Виктору, но тот их принципиально не замечал. Слишком многое он пережил в последнее время, чтобы восклицания различных уродцев могли его хоть как-то задеть.
  
  Но и боров-начальник не заставил себя ждать. Этот свинтус, ставший вполовину толще за выходные, перетекая жиром, с трудом перебирая короткими лапками, это омерзительное и зловонное порождение выплыло из своего кабинета.
  
  Что-то хрюкая, тварь вяло размахивала короткими лапками. А после, прохрюковшись всласть, заплыло обратно в свой кабинет. Виктор, ничего не понимая, продолжал сидеть на месте. Что он ещё мог поделать? Монстры вокруг глядели на него, а ему было всё безразлично. Усталость странным образом нашла выход, - сделала его ко всему безразличным.
  
  "По крайней мере, они не пытаются меня сожрать, - думал он. - А большего, пожалуй, мне и не надо".
  
  Но, вместо передышки, после сумасшедшего дня, Виктор в очередной раз услышал хрюканье и злобный взгляд глаз-бусенок. Боров явно психовал, ведь Виктор не делал то, что от него требовалось. А как человек мог понять свинью, которая даже не пыталась хоть немного походить речью на человека?
  
  Задумавшись, человек понял один маленький, но важный момент:
  
  "Пусть весь мир и преобразился, но ведь на этом всё и окончилось. Не знаю, кто и зачем в подземке гонялся за мной, но этому явно охота устроить мне невыносимый день. Хочет, чтобы я зашёл в его кабинет и выслушал всё то, что он на меня вывалит... какой я плохой работник. Какой я бездарь... как же бесит!"
  
  Зайдя в кабинет, Виктор сел на привычный, старый и неудобный стул. Боров развалился в кожаном и глубоком кресле. Свои лапы свинтус закинул на стол, а после, закурив огромную сигару и прокашлявшись, началось.
  
  Свинья надрывалась в своём хрюканье. А человек продолжал ту мысль, которая подтверждалась:
  
  "Мир преобразился. Его обитатели. Но не более того. Всё остальное осталось прежним. Я просто вижу привычные вещи иначе. Бледные люди, на самом деле, самые обычные люди, а не те трусливые твари. Различные монстры меня явно пугали в прежней жизни. И только. А "коллеги", ну... тут всё просто, среди них людей я не встречал"
  
  Морда у свиньи вся покраснела от напряжения. Щёки дёргались, а глаза грозно зыркали на безразличного ко всему человека. А тому и в самом деле всё было совершенно безразлично. Слушал хрюканье, а сам продолжал думать:
  
  "Мир не изменился, для них. А это значит, что если я смогу научиться понимать их, если смогу усваивать их "речь", то сумею выдать себя за одного из них. Это будет не так уж и просто, но ведь возможно!"
  
  Действительность теперь начинала становиться понятной и доступной для Виктора. Страх и беспокойства отступали. Он понимал, что на самом деле его никто не съест, не убьёт... по крайней мере, просто так.
  
  "Нужно просто не выделяться, - думал Виктор. - В случае чего молчать, в глаза не смотреть... и не слышу якобы ничего!"
  
  И вот так прошло почти два часа. Боров хрюкал, краснел, стучал копытами по столу и курил сигары. Человек, с блуждающем взглядом, сидел на неудобном стуле и думал о своём, - строил теории и предположения о том, как лучше всего справиться со сложившейся ситуацией.
  
  "Будет сложно, но возможно!" - думал человек. - "По крайней мере, я ведь всё случившееся могу объяснить разумными доводами!"
  
  Так он думал, пока сидел в кабинете со свиньёй безмерных размеров. Со свиньёй облачённой в полопавшийся костюм. Думал, пока не вышел из кабинета. Именно тогда все его теории и предположения претерпели... некоторые изменения... изменения, которые попросту сделали все выводы смешными, нелепыми и глупыми.
  
  "Да какого же происходит!" - со страхом в мысленном голосе, подумал он.
  
  Прежде, не смотря на внешние перемены, его коллеги сохраняли своё поведение, которое было им свойственно и в людском обличии. Но теперь офис заполонили самые настоящие монстры. Ни толики человеческого в этих уродливых тварях, теперь уже ставших полноценными зверьми, и в помине не было.
  
  В офисе происходило нечто невообразимое и ужасающее. Столь пробравшее Виктора, что всякое спокойствие разом улетучилось без следа. Он стоял в дверях и судорожно вдыхал омерзительно пахнущий воздух.
  
  Всякая мысль в голове у человека перестала своё движение. Инстинкты оглушительно орали об опасности, а Виктор остолбенел от столь разительной перемены в поведение окружающих, к которым не было и самых малых предпосылок. По телу пробегалась дрожь, а ноги предательски ослабели.
  
  Он и в самом деле уже поверил, что дела только в его восприятие, что вокруг на самом деле прежние люди. Но на деле всё оказалось совсем иначе. На деле оказалось, что мир просто обманул его. Дал надежду, а после растоптал её в грязи. И это явно было финалом. Виктор чувствовал, что при полном желании у него нет шансов даже добежать до выхода из офиса... да и толку было в этом? Мужчина не был предсказателем, но, не задумываясь, мог сказать, что на улице его не ждёт ничего хорошего... что мир окончательно свихнулся. Не он, а именно мир!
  
  Опрокидывая столы, с воем и ужасно скрежещущим смехом от которого закладывала уши, звери ловили и разрывали на части самых слабых, маленьких или не способных дать грубый отпор, коллег. Виктор наблюдал, как одну ящерку, забившуюся под шкаф, вытащили за лапу, - хвост уже разрывали и ели несколько горилообразных верзил. Ящерка была не такой уж и большой, - доходяга... Это явно был кто-то из офиса, такой же как Виктор сложением. И это пугало, ведь ящерку просто разрывали живьём на части. Самый голодный, с крокодильей мордой, сразу же ухватил, не отрывая, заднюю лапку.
  
  Виктора не вырвало только потому, что он до конца не мог поверить в происходящее. Тошнотворный хруст ломаемых костей, разрываемой плоти и крови, лившейся на пол... это было ужасно, наблюдать за происходящим оказалось неприятно и омерзительно.
  
  Такая же незавидная судьба ждала ещё нескольких других коллег. Все прочие, обезумев, рвали слабых и не способных дать отпор. Ели живьём и громко рычали друг на друга, чтобы отогнать от своей добычи. Особо выделялись на фоне ужасных монстров более слабые хищницы, которым перепадало мясо похуже, но которые, то и дело огрызались на более сильных и грозных монстров. Они, хищницы, собрались в стаю и могли дать отпор любому, самому грозному монстру. Правда, меж собой всё же умудрялись грызться, но всякий раз, перед общей угрозой, целой стаей отгоняли самцов.
  
  Ещё не доели убитых, когда Виктора ожидал новый удар. Более мерзкое и омерзительное зрелище... а ведь сложно было придумать нечто более скверное, чем уже увиденное! Монстры, уродцы и звероподобные твари, залитые кровью, решили устроить в разрушенном офисе оргию. Кругом на полу и порушенной мебели, была кровь и ошмётки от недавно живых созданий, а перекусившие порождения ужаса уже устроили столь омерзительное... столь ужасное зрелище, что Виктора сложило в приступе рвоты.
  
  Желудочная кислота быстро кончилась, но легче не становилось. Слишком много и разом для неподготовленного ума. И раны, закрытые ватой, бинтами и пластырем раны начали кровоточить. Этот самый запах, каким-то образом, преодолев все прочие, смог привлечь внимание крокодила, который всё продолжал хрустеть никому не нужными костями.
  
  Под этим взглядом зверя, Виктор начал понимать, что нужно срочно что-нибудь сделать. Стоять на месте было больше нельзя. Оглянувшись, человек увидел неприглядную сцену, - боров, с визгом, срывал с себя одежду. Это было невероятно омерзительным зрелищем. А крокадилоподобный, прихватив с собой начисто обглоданную кость, поднялся на короткие лапы и зашагал к Виктору. Длинный, узкий хвост хлестал по полу, а взгляд не отрывался от единственного во всём офисе человека.
  
  "Вот же срань!" - выругался мужчина и рванул в сторону, где не было монстров.
  
  Понимал, что шансов у него не так уж и много, но помереть, а уж тем более в чужой пасти, не было ни малейшего желания. Вслед за ним, без особых усилий побежал крокодил. Со стороны было даже забавно наблюдать, как этот монстр торопливо перебирает своими короткими лапками, как хрустит костью, - словно ребёнок сахарную вкусняшку грызёт. Но Виктору явно было не до смеха, ведь этот крокодил приближался к нему с неумолимой быстротой. А становиться закуской вместо кости, которую он грызёт, человек не горел желанием.
  
  Перепрыгивая через опрокинутые столы и электронику, огибая офис, Виктор пытался выскользнуть в единственную, спасительную дверь. И будь на окнах ручки, - которые зачем-то в прежние времена скрутил босс, - то Виктор наверняка бы выпрыгнул наружу... пусть и пришлось бы пролететь три этажа, - так имелось бы больше шансов на выживание.
  
  Монстр оказался не так глуп, как могло бы показаться. Он, почти полностью сгрызя кость, повернул в сторону единственного выхода и... отрезал последний путь к спасению. Уже стало понятно, что человеку не куда бежать и крокодилообразный не торопливо приближался к своей жертве.
  
  Виктор, в отчаянной попытке сделать хоть что-то схватил старый, огромный монитор, и со всей силой, на которую был только способен, метнул квадратный, тяжёлый куб в монстра... а тот просто ударил по "кубу" хвостом, отбрасывая его в сторону. С гулким треском монитор разлетелся на части от тяжёлого удара об стену.
  
  Человек ещё не один раз швырялся в монстра. Знал, что бессмысленно, но пытался сделать что-нибудь, что могло дать ему самый крохотный, призрачный шанс спастись... или оттянуть на пару мгновений неизбежное. Не хотелось умирать. Не хотелось так умирать. Всё в человеке взывало к желанию жить.
  
  Жертва забилась в самый угол. Человек вжимался в стену, просто оттого что ничего не мог больше сделать. Совершенно ничего. А монстр уже был рядом. И смрад, валивший из приоткрытой пасти, ужасал. Сам монстр, намного выше человека, казался неминуемым и материальным роком.
  
  В происходившее вмешался случай. Непонятный, грубый, но принёсший иллюзию спасения. В крокодилообразного влетел локомотив из злобного жира, - иначе назвать свинью - босса, который впечатал своей тушей другого монстра в стену, попросту нельзя.
  
  Когда этот же свин, прокусывая зелёную чешую, с хрюканьем выгрызал плоть монстра, Виктор надеялся, что всё же сможет спастись. Но... всякая надежда имеет право зарождаться в сердце отчаявшегося. Да только такая надежда быстро меркнет, обрекая на ещё большие мучения.
  
  Свинтус, доказав, что он и теперь в офисе главный и самый страшный, отшвырнул монстра с вырванными кусками плоти в сторону. А после, с окровавленной мордой, красными от перенапряжения обвисшими щеками, зашагал в сторону Виктора. Всё его жирное тело сотрясалось и перетекало от каждого шага. Короткие лапки были почти незаметны под всей этой жирной тушей.
  
  Каким-то чудом Виктор вспомнил о флаконе со странной жидкостью, которую ему дал доктор. Флаконе, содержимое которого нужно было вылить на кожу, если станет невыразимо страшно... Странная догадка посетила мужчину:
  
  "Доктор знал... значит, это всё не на самом деле... значит, если вылить ту жидкость... то всё будет как прежде!"
  
  Чувствуя, что спасение близко, ощущая прикосновение твёрдой и не пустой надежды, Виктор быстро отломил горлышко флакончика, а после вылил на руку чёрную, зловонную жидкость.
  
  И свинья-босс, и все прочие монстры замерли на месте, как были, вытаращившись на человека. Он застонал от жгучей боли, а спустя пару мгновение и заорал. Так нестерпимо вгрызалась эта боль...
  
  На глаза накатили слёзы. И мутными глазами, не веря увиденному, Виктор пытался разглядеть, что же там движется на его руке? Скрипя зубами и пересиливая боль, которая, казалось, уже выдирала ему жилы, пригляделся к странной кляксе, ползшей по его руке, - черный червяк, возникший из странной жидкости, пытался выгрызть себе дом в его руке.
  
  Вместо паники или страха мужчину накрыло необычным, странным холодом. Этот холод быстро растекался по всему телу. И боль, и беспокойства теряли свою значимость. Всё, что его волновало, переставало существовать. Только он и холод... холод и спокойствие имели значение, - всё остальное не более чем ненужное и лишнее.
  
  Как во сне, спустя пару минут, Виктор потерял контроль над телом. Словно кто-то другой занял управление, а его выкинул, предоставив право быть безучастным, не способным на что-либо повлиять, наблюдателем.
  
  Выронив из левой руки пустой флакончик, тело само собой схватило чёрного червя. От одного прикосновения вновь прострелило болью. Но тело не беспокоилось о таких пустяках. Оно делало то, что было необходимо. Червь, который успел вгрызться в плоть, как пиявка, не желал отпускать жертву... но тело не знало, ни боли, ни сожалений - пусть и с усилием, но вырвало из правой руки паразита, а после, стиснув зубы, раздавило это причудливое создание меж двух пальцев.
  
  Рана, оставшаяся после пиявки, потемнела, - кожа вокруг стала синюшной. Как при тяжёлом воспалении. Но, ни крови, ни сукровицы не было. Открытая рана, из которой даже не думала сочиться кровь. Сама же рука, без каких-либо ощущений, покрывалась чешуёй. Черной и крепкой чешуёй. Ногти обращались в хищные, длинные и крепкие когти. А холод, с которого все перемены в теле и начались, совсем завладел организмом.
  
  - Как только смелости хватило? - равнодушно и спокойно сказало человеческое тело.
  
  Как и во сне, Виктор мог наблюдать глазами тела. Мог чувствовать то же самое, что и тело. Но, ни на что больше оказался не способен. И он увидел, как тело окинуло взглядом офис.
  
  Боров, стоявший рядом, что-то хрюкнул. Робко так, неожиданно мягко и приглушённо. А тело перевело взгляд и уставилось на дрожащую, огромную тушу. Тело Виктора изменилось совсем немного. Он не вырос, не разросся в плечах. Но одного взгляда на свинтуса хватило, чтобы тот опустил взгляд в пол и склонился в подобострастном поклоне.
  
  - Как ты, жалкая тварь, смеешь ко мне обращаться? - коротко ответило тело. Спокойно и ровно. Но этого хватило, чтобы свинья грузно повалилась на пол.
  
  Тело ещё раз взглянуло в сторону офисных монстров, которые прежде только замерли. Но шумная оргия не просто остановилась, она прекратилась. А эти твари, которые прежде не обращали внимания на человека, вжимались в стены.
  
  Свинтус, на которого не смотрело тело, попытался извиниться на человеческом. Явно усердствовал. Но его старания оказалось недостаточно. В его извинениях слышалось свиное похрюкивание. Тело вновь посмотрело на борова. Свинья так жалобно глядела на человека, прижимая к ужасно обвисшей груди копыта.
  
  - Не припомню, чтобы в первый раз тебе разрешал говорить, - также спокойно и ровно, как прежде, заговорило тело. - Кажется, меня здесь не воспринимают всерьёз... что же, вы сами определили свою судьбу.
  
  Последнее, что удалось запомнить Виктору, было то чувство великой силы. Силы, перед которой дрожали монстры, собравшиеся в офисе. Как эти монстры, совсем недавно бывшие суровыми властителями и хищниками, дрожали от страха. И то чувство царственной непоколебимости. Абсолютное спокойствие. Холод тела и ума.
  
  
  Глава 9
  
  
  Пробуждение, даже на фоне недавних, выдалось не из простейших. Всё тело ныло так, словно Виктор не спал, а принимал участие в каком-то низкосортном шоу с названием звучащем примерно так: "Выкрути плоть и кость!" - и мужчина, судя по ощущениям, выиграл в этом вымышленном мероприятие, выдержав несколько часов пыток выкручиванием рук, ног и даже пальцев.
  
  - Свинство! - простонал Виктор, когда коснулся указательным пальцем правой руки до спинки кровати. Иначе попросту не мог встать. - Какого рожна происходит?
  
  Взгляд вперился в указательный палец, на котором не было ногтя... его словно кто-то с недюжинным рвением вырывал... и сделал это оставив грубую рваную рану.
  
  Пытаясь вспомнить случившееся за прошедший день, мужчина только ощутил головную боль, которая бывает после знатной попойки. Его мысли заволокло туманом забвения. И не имея каких-либо сил бороться за свои воспоминания, на подгибающихся ногах, мужчина поплёлся на кухню.
  
  В окно проникал дневной свет. Он опять проспал, но не чувствовал досады, что опаздывает, или радости, что поспал больше положенного, - ему было не до этого. Да и могло ли это иметь значения в его-то положение?
  
  Виктор пошатывался. Каждый шаг стоил не малых усилий и старательной концентрации. Порой слышались какие-то звуки с улицы. Редкие возгласы или детский смех. Но мужчина старательно отбрасывал от себя эти крики и смех. Временами раздавались разные постукивания где-то в квартире. С ними Виктор поступал точно также, как и со звуками, проникавшими с улицы, через закрытые окна, - не замечал.
  
  Долгий, тернистый и тяжёлый путь до кухни был окончен. Дверца с тихим и неясным звуком открылась, а там, не глядя, рука сама собой схватила холодную алюминиевую банку с пивом. Забыв закрыть дверцу, вытаращившись на банку пива, мужчина открыл её и с величайшим наслаждением услышал тот самый звук от которого на сердце стало значительно легче и теплее. И холод... такой спасительный и живительный холод, который избавлял от мерзкого комка, застрявшего в горле. Холод, который, растекаясь по организму, совершая ещё путь до желудка, уже отрезвлял и придавал сил справиться со слабостью после пробуждения.
  
  Одной банкой пива он не ограничился. И только на третьей ему стало по-настоящему хорошо. Холод, который, казалось, подморозил мозг, смог неплохо притупить усталость и болезненные ощущения во всём теле. И даже ноющие, причудливые и воспалившиеся раны уже не доставляли каких-либо беспокойств. Есть они, нет их, какая разница, если в холодильнике есть пиво?
  
  Открыв полупустую банку с таблетками, отсыпал пяток кругляшей и закинулся ими. А чтобы не застревали в горле, мужчина сделал ещё несколько крупных глотков пива. И только после, когда лекарство подействовало и ему уже совсем стало всё безразлично, поднялся на ноги.
  
  Теперь его шатало не от болезни или усталости, а только от опьянения и голода. Он так и не позавтракал перед уходом из дома. Да и не смог бы вспомнить, когда ел в последний раз. Для него это не имело ни малейшего значения. Как сам он думал: "Жив, есть лекарство и пиво... чего же больше?"
  
  Из обшарпанного подъезда он вышел на залитую ярким светом улицу. Жмурясь и улыбаясь новому дню, шагал по улице. И никого-то он не видел, ни монстров, ни уродцев, сплошь да рядом встречаемых им. Он их попросту не замечал. И они его не замечали. Правила были просты и понятны. Он принял правила и сам навязывал другим. Пусть даже монстр вздумает броситься на него, - он просто не станет реагировать. Теперь это помогало, а большего и не нужно.
  
  Путь до офиса слился в обрывочную череду образов. Подземка, тесный вагон и монстры, толпившиеся кругом. Улица, толпы уродцев и всяких тварей проходивших мимо, совсем рядом. И полное безразличие к целому миру, который окончательно сошёл с ума.
  
  "Мир долбанулся, - думал на этот счёт Виктор, - но мне какое дело? У меня есть лекарство и деньги на пиво, а большего и желать нельзя!"
  
  И пусть человечество почти полностью исчезло, люди встречались крайне редко, это не печалило Виктора. Пусть мир разваливался. Ему было хорошо и ни до кого в целом свете не было дела. Он был один, у него ничего не было. А разве можно отнять у человека одиночество... разве можно отнять что-то у того, кто ни чем не обладает?
  
  К офису он подходил, улыбаясь своим глупым и мечтательным мыслям о том, что такие перемены мира сделали его, мир, только лучше. Один из последних людей думал: "Теперь всё куда яснее и легче. Меньше всяких глупостей. И ни какой нудной, обманчивой морали, которая бьёт всех... кроме тех, кто пишет саму мораль!"
  
  Но уже в самом здании, перед дверью в офис мужчина замер. С удивлением оглядывал странную яркую ленту и вчитывался в надпись, но, ни как не мог взять в толк, что читал. И только закрыв глаза, а после, вновь раскрыв, он сообразил, что вход в офис опечатан. А лента... лента своеобразное ограждение. Тронь эту ленту - и ты уже приступил закон.
  
  Рука сама собой опустилась в карман. Вытаскивая баночку с таблетками, Виктор выронил звякнувший об пол ключ. Но на упавший ключ он обратил внимание после, - когда подзаправился парой таблеток. Лекарство творило чудеса. И улыбка вновь крепко обозначилась на его лице.
  
  Опустив глаза, Виктор увидел незнакомый ключ. У него такого никогда и не было. И о его предназначение он мог только гадать. Размышлял, что если есть ключ, то должна быть и дверь с подходящим замком. Думал об этом, а после едва не вскричал на радостях: "Да ведь это знак! Тут запертая дверь, а у меня непонятный ключ! Сама судьба желает, чтобы я его проверил, чтобы начал с малого движение к открытию. И если к этой двери он не подойдёт, то я всего лишь начну долгий путь к удивительному открытию".
  
  И ни на мгновение не задумываясь, что он и для чего делает, мужчина сорвал яркую ленту с вполне ясной надписью... сломал пломбу на замке и без сожалений или понимания, что делает, вставил ключ... замок щёлкнул, а дверь, с протяжным таким скрипом, открылась перед ним. Он просто стоял и, как дурак улыбаясь, смотрел за медленно и пискляво открывающейся дверью.
  
  Он забыл, для чего нужно было идти в офис. Не задумался, что ему попросту нечего делать в закрытом и запечатанном на время следствия офисе. Просто по привычке вернулся на рабочее место. Место, которое можно было назвать рабочим только с одной поправкой, - это было рабочее место маньяка, который разломал всю мебель и переломал электронику... место сплошь и рядом перепачканное кровь и со следами мела на полу и какими-то пометками на стенах.
  
  И единственное что возмутило в увиденном Виктора, был его стол, переломленный пополам. Уже явно не пригодный для работы, как и смятый компьютер и разбитый, валяющийся рядом монитор. Его невероятно разозлило запоздалое понимание, что он пришёл на работу зазря. Что ничего не сможет сделать и... думал: "Боров ведь не заплатит мне, если я ничего не буду делать!"
  
  При мысли о борове-шефе, в уме возник образ трусливо подрагивающей, стоявшей на полу свиньи. Образ омерзительный, но в то же время комичный. Трясущийся и жирный свин, у которого содрогается всё тело, и как бегут по жиру волны беспокойства.
  
  "Да, этот облик ему явно подходит больше, чем личина человека! - восторженно думал мужчина. - Своим обликом он больше никого не обманет, даже если захочет и постарается!"
  
  Он, не зная чем себя занять, решил пройтись по разрушенному офису. Зашёл в кабинет босса и замер. Ещё только приоткрыв дверь, ему в нос ударил запах копоти... но стоило переступить порог, как этот самый запах начал сводить с ума. Бегло взглянув на обгоревшие останки прежнего убранства, Виктор выскользнул из комнаты и торопливо закрыл за собой дверь. Но запах, словно вцепился в него и не отставал.
  
  Виктор решил скорее уйти из офиса, но... стоило ему обернуться, как увидел выгоревшее дотла помещение. Ни единого намёка на просто переломанную мебель больше не было. Пепелище, не иначе. И сами стены источали горелый смрад от которого не было спасения. А в голову начали лезть стенания и крики невероятно страдающих людей.
  
  Эти крики, звон надрывающихся и верещащих голосов засел в голове и терзал ум. Схватившись за уши, Виктор пытался заглушить голоса, но те никак не желали смолкать. Он застонал, а после закричал, пытаясь избавиться от преследовавших его ум голосов. А в голове возникло страшное видение, как полулюди, полумонстры, метались по горящему офису и ни где не могли найти спасения. Как кто-то открыл дверь в кабинет шефа, надеясь, по-видимому, броситься в окно, но из кабинета хлынуло ещё большее пламя.
  
  И этот запах, копоть вперемежку с горелыми волосами и палёной плотью, вгрызались в обоняние человека. Этот запах прогораемой живьём жизни словно сжигал его самого. Словно он, причастный или в чём-то виновный без вины, должен был страдать за чужую ошибку или оплошность.
  
  Ища спасения, Виктор выбежал из офиса и закрыл дверь. Прислонившись спиной к запертой двери, он вытащил из кармана банку с таблетками. Когда он дрожащими пальцами вытаскивал пяток таблеток по двери, с другой стороны, ударили рукой. И крики, запахи ударили в голову мужчине. Закинувшись таблетками, он долго жмурился и старался не замечать стенаний с другой стороны двери и хлопков руками по закрытой им двери.
  
  Спустя время, когда таблетки начали действовать, а мысли просветлели, и на сердце стало спокойнее, голоса за дверью утихли. Запах улетучился сам собой, а удары по двери и того раньше. Собравшись с духом, мужчина открыл дверь, готовый увидеть всё что угодно... а увидел совершенно пустое, давно заброшенное помещение, до которого явно никому не было дела уже многие и многие года.
  
  "Вот... привидится же!" - со смехом подумал он.
  
  Теперь те воспоминания об офисе и работе в этом самом офисе стали выглядеть, по меньшей мере, нелепо и глупо. Ещё раз зайдя в помещение и оглядев облупившиеся стены, полопавшиеся окна, вновь посмеялся и вышел в не менее сомнительно выглядевший коридор. Лента, предупреждавшая, что место запрещено для посещения зевак пропала без единого следа, также исчезли остатки сорванной пломбы.
  
  "Да! - мысленно протянул Виктор, - привидится же!"
  
  По дороге домой с ним ничего не случилось. Виктор был равнодушен к жестокости монстров и уродцев вокруг себя. Он их не замечал. Они не замечали его. Всё было хорошо и прекрасно. Большего и не нужно было. А к тому, что вокруг него живут именно всякие отродья, Виктор привык ещё в те времена, когда люди не перестали быть людьми. И привык к единственному методу выживания в подобном мире, - не замечай других и их поступков и тебя никто не заметит!
  
  Домой Виктор вернулся со спокойным сердцем. Навязчивые и страшные видения, которые встретили его в офисе, не беспокоили. Он был совершенно безразличен к тем ярким воспоминаниям, которые нисколько не поблекли за прошедшие часы. Мог с удивительной точностью вспомнить всё, что происходило, но... даже не пытался осмыслить произошедшее. Точно в уме возникло незримое препятствие и не позволяло тягостным мыслям нарушать его покой.
  
  Мужчина не переживал о том, что будет делать следующим утром. Он не задавался вопросом, стоит ли идти завтра в офис. Не размышлял о том, что случилось с его коллегами и боссом. Ему совершенно была безразлична судьба тех, с кем работал не один месяц, и даже не один год.
  
  Удивительно, но Виктор ощущал некоторый внутренний подъём. Он словно вышел в отпуск и грядущие дни его не заботили, ведь по ощущениям его ожидал затяжной отдых от всей той нудной и однотипной работы. Его ожидало то самое одиночество, которое не тяготит, но избавляет от усталости и шума окружающей толпы. Мысленно Виктор для себя уже решил, что не будет покидать стены родного дома до тех пор, пока у него в холодильнике есть пиво, а также есть чем перекусить. Даже таблетки, которые заканчивались, ему уже перестали быть нужны и он с самого возвращения домой не принял ни одной, что уже было великим делом!
  
  Вечер мужчина собирался провести перед телевизором. Приготовил уже пол-литровую кружку под пиво. Поставил небольшую, но глубокую тарелку с чипсами на столик меж диваном и телевизором. Включил нужный канал и с тихим, но отчасти сладостным нетерпением ожидал, когда же окончится реклама и начнётся по настоящему важное событие.
  
  Чемпионат мира... одно это слово заставляло забыть о всяких глупостях и пустых переживаниях. Весь мир подождёт, а грядущий матч - нет. Было нечто детское в ощущениях и нетерпеливости Виктора, пока он слушал гимны двух разных стран, пока ждал начала "события года!". А после, когда начался долгожданный матч, Виктор как-то позабыл о закуске. Не отрываясь, глядел в экран старенького телевизора едва ли ни забывая моргать. Теперь весь мир, который был за пределами телевизора, для него перестал существовать.
  
  Время шло. Из полулитровой кружки неожиданно, подло и коварно само собой исчезало пиво. Виктор даже удивился, когда решил сделать первый глоток по прошествии десяти минут матча, а кружка оказалась совершенно пуста. Не иначе, как чья-то злая шутка, происки редкостных и ужасных сил! Но не успела явственно обозначиться печаль в его уме, как из телевизора донёсся быстрый-быстрый голос, - опасный момент! И вновь всё, кроме телевизора, потеряло значение, - даже пустая кружка замерла рядом с приоткрытым ртом.
  
  Словно окостенев, напоминая собой соляной столб, мужчина так просидел без единого движения ещё порядочное время, пока не начался короткий перерыв на рекламу. Этим временем Виктор воспользовался, как следует, - взял сразу четыре бутылки пива и открыл первую из них, когда реклама заканчивалась.
  
  Но вновь случилось нечто невообразимое. Мужчина даже удивился, когда мельком глянул на столик в середине тайма. Все бутылки вновь оказались пусты. А он даже не мог припомнить, что сделал хоть один глоток. Но и это его не опечалило, ведь игра целиком и полностью владела его умом.
  
  И даже спустя время, когда возникло неподвластное и ужасное желание отлучиться на пару минут и избавится от излишков воды, - казалось бы, когда и чего он успел так много выпить? - сидел на диване и неотрывно следил за происходившим на экране телевизора. Ёрзал, мучился, но не отрывался и терпел.
  
  Вторую половину матча Виктор смотрел уже повеселев. Избавился от болезненного ощущения. И не стал больше брать из холодильника пиво, здраво рассудил: "Зачем его брать, если оно без меня, само собой исчезает?". Когда команды вновь сошлись в ожесточённой схватке, Виктор опять обо всём забыл и самым внимательнейшим образом следил за этой борьбой.
  
  Вечер однозначно получался приятным и славным. Лучше просто и быть не могло, ведь все переживания и беспокойства отступили. Страхи, которые преследовали прежде и на улице, и даже дома, исчезли как дым на ветру, - без единого следа. И жизнь вроде бы даже начала казаться славной штукой, но... как-то не сложилось.
  
  Третий тайм ещё был в самом разгаре. Команды перестали играть на одном азарте. Прекратили лихо тратить силы в смелых атаках. Игра переходила в более тактичную и спокойную фазу. Самое интересное, как ошибочно считали многие, - первый и последний тайм. Виктор мог бы с ними поспорить, - да, красиво, но вначале игроки, как правило, не желают думать, а в конце уже не могут. Играют просто на рефлексах и мышечной памяти. Однако, как правило, третий тайм, - самая тактическая, осторожная и расчётливая часть игры. По крайней мере, так думал Виктор, но поделиться своим мнением ему было не с кем, а уж выслушать, как и в чём именно он не прав... это ему было недоступно.
  
  Так не кстати, совсем неожиданно загрохотали удары по входной двери. Виктор, само собой, никого не ждал. После череды тяжёлых ударов по деревянной двери, продолжил со спокойным сердцем сидеть смотреть телевизор. Краткое затишье и вновь прозвучала дробная, крепкая череда ударов, - Виктор даже подскочил на месте от неожиданности.
  
  Несколько минут он всеми силами старался не обращать внимания на грохот. Дверь стонала под крепкими руками. Виктор добавил громкости, но это его не особо выручило, ведь казалось, что шум от прихожей нарастает вместе со звуком телевизора. Несколько мучительных минут он сидел и просто глядел в телевизор, но тот настрой и интерес, с которым прежде смотрел матч, исчез без следа.
  
  "Свиньи!" - только и смог он гневно подумать, поднимаясь с дивана.
  
  По пути в прихожую он дважды щёлкнул выключателями, - один в основной комнате, а другой в прихожей. Уютный полумрак растаял. Щурился от яркого света. Подойдя к двери, Виктор посмотрел в глазок, но никого не увидел. Тем не менее, дверь продолжали щедро осыпать тяжёлыми ударами.
  
  - Кто там? - растеряв уверенность и злость, дрогнувшим голосом спросил он.
  
  - Откройте, полиция! - прозвучало с другой стороны двери и вместе с тем прекратили стучать.
  
  "Что им надо?" - холодея от нехорошего предчувствия, подумал Виктор.
  
  - Зачем вы здесь? Что случилось? - спросил он, приблизив голову к самой двери. И тут же, крепче прежнего, ударили в дверь.
  
  - Открывай эту треклятую дверь, пока я её не вынес! - требовательно закричал грубый голос с другой стороны. - Живо открыл дверь иначе упеку тебя за противление закону, слышишь меня, ты, шизик хренов!
  
  - Не могли бы вы, - робко начал Виктор, - подойти к глазку?
  
  - Ты допрыгался, ублюдок! - рявкнул голос сквозь зубы. - Чего встал? Ломай дверь!
  
  Не прошло и мгновения, как дверь протяжно затрещала. Виктор не успел опомниться, как его дверь, защиту от целого мира, сняли с петель. А после, могучая и дико заросшая лапища схватилась за дерево и рывком вывернула дверь. Виктор так и стоял оторопело глядел на двух созданий в полицейской форме.
  
  Тощий, но удивительно высокий и крепко сбитый уродец с увечной физиономией сжимал монтировку. Рядом стоял толстяк с пастью, как у муравья, но со свисающими, как у свиньи щеками, - розовая и жирная кожа соседствовала с крепкими, чёрными жвалами.
  
  - Ну всё, падаль, - щёлкнули жвалы, - хана тебе!
  
  Как таран, жирный полицейский понёсся на хозяина квартиры, - легко схватил, поднял, и, не сбавляя, а наращивая скорость, впечатал Виктора спиной в стену.
  
  - Вы имеете право... - начал высокий уродец, заходя в квартиру.
  
  - Заткни пасть! - не оборачиваясь вновь рявкнул толстяк. - Здесь я главный! И только я решаю, какие у него есть права, а каких нет!
  
  Высокий уродец послушно замолк, продолжая идти к толстяку, а тот, щёлкая жвалами перед самым лицом Виктора, спросил:
  
  - Ну что, будешь сам признание писать... или помочь?
  
  Виктор не понимал, что происходит. Он не мог осознать, кто перед ним. Да, он признал полицейскую форму, но... не походили вломившиеся в его дом на блюстителей порядка и закона. Замешкался. Промолчал, когда от него ждали ответа. За что ощутимо получил в живот, настолько, что бессильно подкосились ноги, но хватка монстра с жвалами и обвисшими щеками была крепкой.
  
  - Молчишь, тварь? Молчишь? Ну я тебе!
  
  Толстяк одним небрежным движением отшвырнул Виктора. Мужчина упал на пол рядом с диваном. Голова вспыхнула от боли, а из груди выбило воздух.
  
  Тощий, высокий уродец бросил компаньону:
  
  - Он нам нужен живым... пока что... отдохни немного.
  
  - Ты мне указывать ещё будешь? - рявкнул толстяк, круто обернувшись и подскочив к сослуживцу.
  
  - Нам нужна подпись, - как ни в чём не бывало, не замечая щёлкающих рядом с шеей жвал, сказал уродец.
  
  Монстр взревел, а после одним ударом опрокинул старый, тяжёлый книжный шкаф. Направляясь к холодильнику, бросил:
  
  - Делай своё дело... у тебя время пока... - и только теперь, оглянувшись, толстяк увидел телевизор и уже повеселевшим голосом сказал. - О! Пока что у тебя есть время!
  
  Взяв несколько бутылок пива, толстяк жвалами оторвал одно горлышко и выплюнул его в сторону Виктора.
  
  - Вот же падаль... чуть матч из-за тебя, тварь, не пропустил!
  
  Непроницаемо чёрные глазки толстяка мельком глянули на Виктора. Но сколько в них было неприкрытой злобы!
  
  Толстяк развалился на диване, закинул огромные лапы с копытами на столик. Одним махом осушил первую бутылку пива, а после, не глядя, швырнул её в стену. Звон стекла, и переливистые брызги разлетелись во все стороны.
  
  - Ты особо не спеши... но и время не тяни! - сказал толстяк, открывая очередную бутылку пива жвалами.
  
  - Не тебе меня учить, - равнодушно ответил уродец.
  
  - Что? - взревел монстр.
  
  - Не отвлекайся, ты и так почти весь матч пропустил.
  
  - Это да... это да... и всё из-за одной мрази!
  
  Виктор только-только начал приходить в себя. Он посмотрел на стоявшего перед ним высокого уродца. Привстал на локтях и быстро затараторил:
  
  - Что вы себе позволяете! Вламываетесь в дом, устраиваете погром! Избиваете меня! И ведь ничего не предъявляете!
  
  - Слышь, ты там, - раздалось с другой стороны дивана, - захлопни пасть, пока я тебе её не оторвал!
  
  - Он нужен нам живым, - не теряя хладнокровия, заговорил уродец.
  
  - Вот что ты заладил, а? Нужен живой, - передразнивал толстяк, - нужен живой! Тьфу! Ну, если тебе так надо, чтобы он был живым, то давай я ему ноги обрублю, нос откушу, рожу изуродую!
  
  На последних словах толстяка впервые дрогнула маска спокойствия и безразличия тощего уродца.
  
  - Сам справлюсь. Не отвлекайся.
  
  - Ага, - промычал толстяк, разом опрокидывая в свою пасть содержимое тарелки с закуской.
  
  Тощий перехватил по удобнее монтировку. Наклонился к Виктору и вкрадчиво поинтересовался:
  
  - Подпишешь бумаги сам, по-хорошему... - немного опустив голову, уродец, глянув исподлобья, дико усмехнулся и хищно облизнулся. - Или тебе нравится страдать и прельщает судьба стать прокормом для других?
  
  
  Глава 10
  
  
  Он блуждал по незнакомым улицам города. Ходил без какой-либо цели, - пытался скоротать время так, как мог. Почти не питался и редко мог напиться вдоволь простой водой. Денег было совсем уж немного, только то, что не умыкнули ввалившиеся в дом полицейские, - старый и почти забытый тайник во внутреннем кармане зимний куртки.
  
  Перебивался, как и чем мог. Не роптал и не искал помощи. Понимал, что никому и даром не нужен. Ясно осознавал, что нет в целом свете человека, который захочет ему помочь со случившимся кошмаром. Виктор мог точно сказать, что никто не станет конфликтовать с "блюстителями порядка" ради него или справедливости.
  
  Справедливость. За время блужданий по улицам и грязным скверам, прогуливаясь по окраинам города, Виктор не раз размышлял и здраво оценивал всё, что случилось. Он и прежде не особо-то верил в то, что его права хоть чего-то стоят, но теперь... теперь слово справедливость вызывало у него насмешливую улыбку.
  
  Ночевал на улице, где его заставала ночь. Забивался в тёмные углы подвалов, таился в коробках под трубами с горячей водой, или, как в ночь с четверга на пятницу, вовсе не спал. За считанные эти дни и ночи мужчина перестал напоминать собой офисного клерка. Теперь он был не серой массой, одним из множества, - теперь он выглядел как простой бродяга-оборванец. Столь скверному образу помогали ожоги и травмы, содранные ногти и вырванные клоки волос. Грязный уродец, вот кем стал Виктор за эти три ужасно длинных и тягостных дня.
  
  Хищные монстры, от которых ещё в начале недели он всеми силами бежал, которых до дрожи боялся, перестали видеться страшными. Они как раз-то и были просты и предсказуемы. А вот люди... такие, как тот тощий и изуродованный полицейский... они вызывали в сердце мужчины самый живейший страх. Даже тот свирепый толстяк со жвалами вместо рта был предсказуем, - жесток и нетерпелив, пытался получить желаемое грубой силой или убить, - но люди теперь стали для Виктора по-настоящему страшными. В каждом встречном человеке он начал замечать сокрытую жестокость, которая была неторопливой, но точной и размеренной, - словно машина, не совершающая лишних движений.
  
  В пятницу, днём, Виктор ушёл в казалось бы всеми позабытую часть города. На этот раз, в противовес первому знакомству, зазеленевшие и одичавшие улицы его не пугали. Редкие стайки собак, пробегавшие мимо, не беспокоили. И пролетавшие над головой птицы, кричавшие и громко хлопавшие крыльями, даже создавали необъяснимое ощущение спокойствия. Словно возвратился домой, где всё давно знакомо, и где никто ему не сделает больно.
  
  Забравшись в один из брошенных домов, Виктор поднялся на третий этаж, - боялся подниматься выше, но и остерегался первых двух этажей. В одной из пыльных комнат, где ничего кроме разрухи не было, уселся в углу и закутался в подобранное за последние дни тяжёлое, грязное и зловонное пальто. Некоторое время, по одной только сложившейся привычке, прислушивался к происходившему кругом. Но, ни единый звук окружения его не насторожил. Он был совершенно один, разумный и двуногий, и ничего ему не угрожало.
  
  Виктор уснул. Вначале он спал тревожно и беспокойно. Вздрагивал, едва только заслышав тихий шорох или далёкий собачий лай, летевший над пустынными и дикими улицами. Но шелест листвы и трав, так явственно звучавший и при тихом порыве ветра, быстро его успокаивал. Совсем скоро он провалился в глубокий сон без сновидений. Впервые, за последние три дня, он, в самом деле, уснул.
  
  Проснулся он уже в сумерках. Отдохнувший, бодрый, но всё ещё чувствующий страх перед случившимся в собственном доме. Те воспоминания, как бы немыслимо теперь виделись, оставались непреклонной действительностью. Сложно спорить с печальными воспоминаниями, когда у тебя на руке ещё свежи ожоги от утюга, а на пальцах видны "прижигания" сделанные сигаретой.
  
  Он так ничего и не подписал. Возможно, пойми, когда его начали пытать, что всего несколько подписей спасли бы его от мучений, то он с радостью сделал бы требуемое. Но он был напуган. Растерян. И как же было больно! Там уж всякий разум потерял значение.
  
  И что по-настоящему печально, - Виктор не подписал бумаг, но и домой ему возвращаться не стоило. Это было очевидно. И мало того, что эти "блюстители порядка" могли вернуться назад, так ещё и возвращаться оказалось попросту не куда. Толстяк-монстр и тощий высокий уродец, в какой-то момент не выдержали и устроили такой погром, что от жилья остались одни только стены, - вышибли окна и знатно попортили полы, местами даже выломали доски. Да и угрозы, с которыми они покинули его жильё, не внушали доверия своему собственному дому... ведь какая это крепость, когда тебя в своих же стенах терзают и мучают! И что ещё обиднее, никому ведь до этого не было дела. Никто, совсем никто не помог, - ни соседи, ни уж тем более случайные прохожие.
  
  Но самым скверным во всей этой ситуации было даже не то, что Виктора своеобразно выжили из своего собственного дома. Да, весьма и весьма печально, что ему оказалось не куда возвращаться и пришлось бродяжничать. Но с этим ещё худо-бедно, жить можно. А вот раны, которые у него появились после одного живого сна, которые и так не желали зарастать, теперь, - за какие-то три дня! - совсем скверно выглядели и ужасно загноились. Их было необходимо обработать, Виктор это понимал, но ничего... совершенно ничего не мог поделать.
  
  Он и так не благоухал полевыми цветами. Пот, зловонье подвала и грязной одежды, аромат прелой и старой ткани - всё это меркло на фоне гнилостного запаха. Уже привычным образом, только проснувшись, Виктор расстегнул рубашку и осторожно обнажил верхнюю часть тела. Ткань пропиталась гноем и липла. Вокруг глубоких, длинных порезов появилась тёмная припухлость, - воспаление начинало ширить свои владения.
  
  Виктор не смог бы при всём своём желании припомнить, когда в последний раз он наедался по-настоящему. Его не покидало чувство сытости, но он редко и совсем скудно питался. А уж если учесть, что его по нескольку раз на дню рвало, - и это за те дни, что он не принимал таблетки, - так и вовсе его дело стало унылым. Щёки и глаза ввалились. На теле, и прежде худом, прогорали остатки мускулов. Даже удивительно, как он только ещё оставался живым!
  
  В тот вечер, в противоположность прежним дням, его голова прояснилась. Впервые за долгие дни мужчина понимал, кто он и где находится. Понимал со всей возможной отчётливостью, насколько плохи его дела. И не смотря на все свои злоключения, пытался отыскать способ спастись. Неутешительные мысли, словно тучи, закрывали мыслительный небосвод, и последнии лучи надежды таяли в сгущающейся темноте, когда пришло оно, - озарение!
  
  "Есть только один человек, который в силах мне помочь, - подумал Виктор, удивляясь тому, как прежде умудрялся не замечать очевидного. - Только он один в целом мире может протянуть мне руку помощи. Он один может мне подарить силы жить дальше! - перед мысленным взором возник образ из воспоминаний. Седой старичок с доброй, сердечной улыбкой, ясным взглядом и искренним желанием помочь. - Если и он окажется таким же, как они... тогда, зачем мне вообще жить?"
  
  ***
  
  Он стоял перед дверью кабинета психолога. Поднятая рука замерла в воздухе, - он никак не мог решиться постучать. Чувствовал лёгкий, едва уловимый аромат одеколона и какого-то ароматического масла. Ощущал свой собственный, прелый и удушливый запах. И этот контраст словно воздвигнул незримую стену, которую человек ни как не мог решиться преодолеть.
  
  Был поздний час. В выбитые окна коридора проникал рассеянный лунный свет. И воздух, порывами ветра задуваемый в дом, был так свеж и нетерпелив, что на мгновения полностью избавлял Виктора от собственного запаха. В эти мгновение ему становилось неосознанно лучше. Словно все беды последних дней отступали. Разумом он понимал, что это временно, что свежесть не может избавить его от всей той грязи, что облепила его одежду, что не избавит от запаха гнили. Понимал и страшился стучать, ведь боялся, что психиатр просто прогонит его. Что и он отвернётся, когда так жизненно необходима поддержка.
  
  Свежий, ночной воздух самым незаметным образом охлаждал тревожные мысли и беспокойную голову. Виктор даже не осознал, когда и как это ему стало спокойнее. И как сам подумал: "Нельзя так вечно стоять. Прогонит и прогонит... но если всё же решиться помочь... лучше не тратить даром время. У меня его и так, кажется, не особо много!"
  
  - Входите! - раздался бодрый голос старика с другой стороны двери после короткого стука.
  
  ***
  
  - Как же так, мой добрый друг! - восклицал с самым живейшим беспокойством старик, быстро ходя по кабинету от одного ящика к другому и собирая различные медикаменты. - Как можно быть так неосторожным со своим телом?
  
  Виктор сидел на самом краешке дивана. Изначально даже не желал садиться, ведь понимал, что непременно замарает, но психиатр был непреклонен. Уступив старику, мужчина всё же ощущал, что поступил не правильно и плохо.
  
  - Снимайте пока верхнюю одежду, рубашку... сложите куда-нибудь или повесьте! - собрав в руки, целую охапку антисептиков, бинтов, ваты и прочих лекарственных средств, сказал старик.
  
  Виктор с удовольствием поднялся на ноги и, отойдя в угол рядом с дверью, где не было ничего, кроме паркета, сложил грязную, потную одежду. Тело слушалось не так хорошо, как хотелось бы. И оставшись по пояс без одежды, Виктор в очередной раз посмотрел на ужасные и пугающие, гнойные раны.
  
  Послышался шуршащий звук. Виктор оглянулся. Старик стоял рядом с диваном, а на самом диване теперь находилась крупная гора различных медикаментов.
  
  - Должно хватить, - со смешливой улыбкой, заметил старик, встретившись взглядом с Виктором. - Осталось только иголку с нитками найти... и обезболивающее дать. Мы ведь не варвары чтобы всё лечить так, на живую!
  
  Виктор не понял, что хотел сказать старик. Только медленно кивнул, продолжая стоять рядом с дверью в нерешительности. И простоял так, пока доктор, порывшись в ящиках стола, не обратился к нему вновь.
  
  - Конечно, у меня могут быть после этого проблемы... но мы ведь никому не скажем, а?
  
  Виктор вновь кивнул.
  
  - И не стой ты в дверях! Давай, садись скорее! - старик вновь указал на диван, в угол свободный от рассыпавшихся упаковок с лекарствами.
  
  Психиатр дал пациенту таблетку и сказал:
  
  - Просто разжуй. Она сама собой раствориться. - отойдя от мужчины, старик вновь начал что-то с усердием искать, время от времени бубня под нос: - Ведь было... точно помню, было!
  
  Виктор послушно разжёвывал таблетку, а после, со всем возможным вниманием начал прислушиваться к себе. За всей суетой он и не успел обрадоваться или испытать облегчения. Старик явно переживал за него. И сидя, ожидая, когда же подействует таблетка, он испытал детскую радость, - яркую и самозабвенную. Всё же он не был один, брошенный и никому не нужный.
  
  Вскоре старик, добродушно улыбаясь, вернулся к мужчине и спросил:
  
  - Как самочувствие?
  
  Виктор, преодолевая ранее не заметную, но властную вялость, с трудом пробубнил:
  
  - Не знаю даже... а что это с моим голосом? - слова оказались такими медленными и тягучими, что отчего-то мужчине стало смешно.
  
  - Отлично, значит всё в порядке. - проговорил старик и отошёл к столу. Там он, что-то не разборчиво шептал и нагревал иголку на огне зажигалки. - Сейчас начнём! - с излишней бодростью, сказал психиатр.
  
  Виктор словно был простым наблюдателем, - он не чувствовал боли, но и ясно видел, как старик промывает перекисью раны. Наблюдал, как старик чистил раны уже при помощи смазанной мазью ватки. Виктор даже бровью не повёл, когда старик принялся вырезать отмирающую плоть. Но, во время, когда ему, уже основательно обработав антисептиком раны, старик начал их зашивать, тогда случилось нечто страшное!
  
  На несколько минут всё окружение изменило свой облик. Кабинет психиатра стал давно брошенным помещением с редкой, почти полностью истлевшей мебелью, хламом и всяческим мусором. Он сидел на полу и чувствовал холод покрытого пылью паркета. Рядом горел костерок, а в нём была некая железяка. Виктор не мог пошевелиться, лишь взгляд ему принадлежал. Скосив глаза на руку, увидел как крепко его пальцы, пользуясь грязной тряпкой-рубашкой сжимают железяку. После он скосил взгляд на раны, которые ещё недавно были полны гноя, - они оказались на первый взгляд чисты, но очень сильно кровоточили.
  
  Рука, как по команде, подняла железку. Виктор пытался хоть что-нибудь сделать, ведь в мыслях со всей ясностью возникло понимание, что вскоре случится. Он пытался... но ничегошеньки не мог сделать. И со всей неумолимостью, ни разу не дрогнув, рука поднесла к ране до красна раскалившийся металл. Виктор попытался закричать, но и этого не мог сделать. Только и получилось, что в полной мере ощутить ужасную боль. И такой отвратительный запах горелой плоти терзал обоняние. А рука, сжимавшая железяку, так и не дрогнула, словно прижигала раны другому созданию, а не своему собственному телу.
  
  Но на этом терзания и мучения не окончились. Закончив прижигание сталью, кукловод явно не счёл это достаточным. Отбросив железяку, правая рука, не опасаясь огня, смахнула горевшие деревяшки в сторону. А боль от этого полностью досталась Виктору. Вслед за этим рука собрала горсть горячего, ещё с красными угольками, пепла... и одним, крепким ударом, впечатала пепел в раны. Виктор мысленно орал, но и на этом страдания не окончились. Опалённая правая рука растирала пепел, вдавливала его в раны.
  
  Видение растаяло в тот же миг, когда рука обессиленно свалилась плетью. Виктор вновь оказался в кабинете психиатра. Всё вокруг было привычно, и яркий свет наполнял комнату, а не дрожащий огонь. И тени прятались по углам и под мебелью, а не хороводы кружили вокруг него.
  
  Виктор вновь был властен над своим телом, - оно плохо отзывалось и не желало слушаться, но уже что-то! Правая рука, здоровая и целая, без единого ожога, болела той же жгучей болью, что и заштопанные умелой рукой раны.
  
  - Ну вот, всё и готово! - бодро заявил старик. - Больше переживал!
  
  В тот момент мужчина мог бы многое наговорить о подобных методах лечения, но вместо слов и ругани он изрыгал только сдавленный хрип. И с недоверием смотрел то на правую руку, ища ожоги, то на заштопанные раны.
  
  - Ты чего это, милый друг, так взволновался? - старик внимательно вгляделся в обезумившие глаза Виктора. - Что слу... - старик замолчал, продолжая вглядываться в лицо мужчины.
  
  Изо рта Виктора стекали слюни, а сам он напоминал живое воплощение злобы. Грозно глядел на старика и протягивал распростёртую правую руку в его сторону.
  
  - Ах, да, - вновь улыбнувшись, сказал старик, - совсем забыл! Нужно было и прежде догадаться, что такое может случиться!
  
  Психиатр спокойно подошёл к мужчине и с лёгкостью схватил, а после удерживал вновь взбунтовавшуюся руку. Он улыбался, как будто ничего не случилось. И с самым ободряющим тоном обратился к Виктору:
  
  - Ну-ну, не беспокойся, милейший! Побочные эффекты... именно из-за них и не разрешают применять это лекарство. Подобная реакция - редкость, но имеет место быть... кто же знал, что ты один из этой погрешности, что ты один такой на десять миллионов!
  
  Помолчав с минуту, вглядываясь в воспалившиеся глаза Виктора, старик вновь заговорил:
  
  - Потерпи немного, скоро станет легче. Я буду рядом, слышишь? Буду рядом и если что-нибудь случиться, - помогу! Так что не вздумай беспокоиться или переживать, просто потерпи, скоро отпустит!
  
  Психиатр вернулся к себе, сел за стол и принялся просматривать различные бумаги, по временам отрываясь и поглядывая на пациента.
  
  Виктор слышал и понимал доктора, но ничего не мог поделать со своим собственным телом. Такая злоба и гнев на него навалились, что ничего с этим поделать не удавалось. И только время всё смогло переменить к лучшему.
  
  "Как и сказал доктор, - подумал Виктор. - Как было и прежде, он всегда прав!"
  
  Уже с пару минут спустя они сидели друг напротив друга. Виктор спокойно слушал богатую на терминологию речь о том, как лекарства порой не предсказуемы в своём действие, как известные побочные эффекты порой удивляют многоопытных врачей. И не один раз, перебирая в уме слова, доктор доходчиво объяснил Виктору, что: "От неприятной и досадной случайности никто не застрахован. А то, что произошло, к счастью и ограничилось, что неприятной и досадной случайностью и не переросло во что-то большее.
  
  - Так значит, то, что мне привиделось, всего лишь последствия побочного эффекта? - с удивительным для себя спокойствием, спрашивал Виктор. - Боль, которую я испытал, - всего лишь... иллюзия?
  
  - Да. И не стоит на этот счёт переживать, - пустое!
  
  Старик расспрашивал о видении и, кивая, время от времени делал пометки в блокноте. После, выслушав рассказ и задав много уточняющих вопросов, заговорил:
  
  - Это раскрылся самый частый и неприятный страх большинства - бессилие перед происходящим. Подавляющее большинство неосознанно боится этого. Даже не подозревая о затаённом страхе, пока такое не случится! Но... в твоём случае, под воздействием лекарств, ожил этот страх, ведь для тебя он - самый грозный и скверный из возможных страхов. Да-да, ты, мой милейший друг, всё верно понял, - лекарство своим побочным эффектом оживляет самый главный твой страх.
  
  - Понятно, отчего это лекарство запретили, - только и смог ответить Виктор.
  
  По прошествии нескольких минут, психиатр начал узнавать, почему Виктор оказался на улице. Внимательно выслушивал историю, как к мужчине в дом вломились громилы в форме, как выбивали из него какие-то подписи и как учинили катастрофический погром не получив результата. Слушал историю, как мужчина скитался по улице в течение трёх дней, не имея каких-либо способов вернуть жизнь на прежние рельсы. И так доктор узнал, что его пациент трое суток провёл, бродяжничая с крохами денег на руках. Только дослушав, старик выказал всё то негодование, котороё в нём скапливалось:
  
  - Сволочи! - прорычал старик, крепко ударив рукой по рабочему столу. - Какие всё-таки сволочи и твари примеряют погоны и форму!
  
  Виктор сидел и наблюдал, как психиатр быстрыми шагами мерил кабинет. Старик восклицал одни и те же слова:
  
  - Экие подлецы! Какие выродки!
  
  После доктор принялся расспрашивать как можно подробнее о самых малых и на первый взгляд незначительных деталях. Выслушивал, а после, с непоколебимой твёрдостью заявил:
  
  - Они попросту пытались выбить показания. Сделать вас, мой милый друг, простите за просторечивую грубость, козлом отпущения.
  
  Виктор даже не задумался о том, почему выбор подобной роли выпал именно на него. Слепо верил старику и даже не испытал тени сомнения в верности его вывода.
  
  Старик между тем продолжал расспрашивать о том, почему же мужчина бросил свой родной дом и не принялся его восстанавливать. Расспрашивал о работе, но из сбивчивого рассказа почти ничего не понял, - Виктор не мог внятно объяснить произошедшее в офисе. Психиатр как мог, успокоил пациента. И, в конечном счёте, старик убедил мужчину, что нужно возвращаться домой, говоря:
  
  - Не дело бродяжничать! Вы - Человек! А человеку не пристало, как бродячему псу шастать по улицам.
  
  Продолжал говорить о необходимости работать, ведь работа - жизнь. Не работаешь, не имеешь средств к существованию. И, раз за разом логикой и убеждением внушая искреннюю точность своих слов, старик смог наставить Виктора на путь истинный.
  
  - Значит, мне нужно вернуться домой, найти работу и восстанавливать привычный уклад жизни?
  
  - Уклад жизни можно поменять, если вам кажется это необходимым. Но работа и жильё - необходимость!
  
  - Но ведь эти, - Виктор запнулся, не зная как верно назвать тех двух субъектов, заявившихся к нему и устроивших погром. Неопределённо качнул головой, но, видя в глазах старика понимание, продолжил. - Что если эти опять вломятся в мой дом?
  
  - Это оставь мне! Уж я найду на этих супчиков управу, будь уверен!
  
  Перед уходом Виктора старик вручил ему пару баночек уже знакомых таблеток и со всей возможной добросердечной напористостью внушал, что не стоит прерывать курс лечения, ровно как и перебарщивать. Но при этом прибавил:
  
  - В твоём случае эти таблетки необходимы. А в свете последних событий... принимай двукратную норму. И не беспокойся, всё будет хорошо!
  
  А уж у самой двери, когда Виктор, улыбаясь, прощался, благодаря за помощь, старик ещё раз сказал:
  
  - Не беспокойся насчёт тех дурней... я им такое устрою, век помнить будут!
  
  
  Глава 11
  
  
  Вернувшись домой, Виктор первым делом вытащил на мусорку диван. Не то чтобы спать, но и находиться в одной комнате с этим диваном было попросту не возможно, ведь один из "блюстителей порядка" от одной только свирепой злобы и безмерной пакостливости, справил на него нужду.
  
  Вслед за диваном, на мусорку отправился различный хлам, - ломанные, зачастую памятные вещи. Осколки стекла и пары зеркал, переломанные стулья и разбитый телевизор. После Виктор принялся за развалившиеся шкафы, столы и крепко покорёженную стиральную машину. И, как итог, спустя долгое время дома не осталось почти ничего кроме стен да редких уцелевших вещей. Даже кровать осталась с одной лишь голой панцирной сеткой.
  
  Долго, до самого утра, не зная усталости, Виктор выметал щепки, различные огрызки пластика и обрывки ткани, намывал полы и стены. В некоторых местах мужчине пришлось сдирать обои, - те сохраняли следы незваных гостей, различные грозные и насмешливые надписи, а также разводы плевков.
  
  Дело было тяжёлым. Но больше, пожалуй, унизительным. Вынося мусор, отдирая обои и видя, во что превратилось его жильё, Виктор чувствовал свою слабость и не способность дать отпор. Он ощущал себя самым жалким и никчёмным созданием. В горле застрял неприятный ком, а на глаза наворачивались слёзы. И ни единого всхлипывания, ни одной плаксивой нотки в его дыхании не чувствовалось. То были слёзы отчаяния и понимания своей слабости. Но вместе с тем он не отступал от сложной задачи, не бежал и не прятался от тягостных воспоминаний, а попросту избавлялся от их следов, ещё даже не зная, как бороться с подобным впредь.
  
  Виктору хотелось верить, что старик и в самом деле решит эту проблему, что больше никто не посмеет вломиться в его дом. Но было такое не ясное, смутное сомнение... чувство, что нужно самому стать лучше, чтобы подобное уже не могло повториться. И это чувство росло, становясь более явным и понятным.
  
  Спать он лёг уже после того, как над горизонтом поднялось солнце. Спал на полу, укрывшись грязным и вонючим пальто. Засыпал с ясным намерением стать лучше, стать сильнее, но спал обрывисто, часто просыпаясь, ведь двери в доме не было, - опасался оказаться застигнутым врасплох.
  
  ***
  
  В центр занятости, - небольшую каморку на отшибе города, - Виктор пришёл уже после обеда. Там, в тесном коридоре, сгрудились различные монстры, уродцы и даже обычные люди, - правда взгляд у последних был более хищный и жестокий, чем у монстров и уродцев. И всю эту толпень, тесно прижимавшуюся друг к другу и не смеющую шагнуть на проход, - если кто-то загораживал проход, сквозь плотно закрытую дверь, раздавался оглушительный рёв с требованием "Прижаться к стене, пока не вышел и голову не открутил!" - принимали в одном-единственном кабинете. Было душно, зловонно и неприятно... но Виктор старательно терпел, всем своим видом внушая каменную непоколебимость и нечеловеческую невозмутимость. Он обещал себе, что станет лучше, и пытался достигнуть этого так, как только мог, - преодолевая страх и омерзение.
  
  Страждущие до работы заходили в кабинет, а после, молча, свесив голову, уходили прочь. Так было со всеми, кто заходил в кабинет. И даже люди, со страшным взглядом, выходили оттуда совсем уж сникшими. Тем временем у Виктора всё отчётливее звучали беспокойные мысли: "А может ну её, эту работу и центр занятости?" Какое-то неизъяснимое предчувствие возрастало, а мужчина всеми возможными силами пытался себя убедить, что нужно идти до конца, что нельзя отступать. Это внутреннее противостояния длилось многие часы ожидания, - приём проходил удивительно медленно и неторопливо.
  
  В какой-то момент, когда стрелки часов начали склоняться за пятый час, из-за двери раздался крик:
  
  - Следующий!
  
  Виктор поднял голову, чтобы посмотреть, кому на этот раз выпала печальная участь. Обвёл взглядом помещение, в котором каким-то образом не уменьшалась толкучка, не смотря на то, что никто больше не приходил. Все другие тоже обводили взглядом помещение, словно высматривали следующую жертву на закланье для дремучего бога.
  
  - Следующий!
  
  Но вновь никто не шевельнулся.
  
  - Уроды, твари! Если я встану, то вам всем будет худо, ясно? - отрывисто орал принимающий из-за двери. - Следующий!
  
  Кто-то пихнул Виктора в плечо. Неожиданно для себя, мужчина оказался на проходе под пристальным всеобщим вниманием. Он точно знал, что не его очередь. Но пытаться вернуться в очередь... нет, это было бы явной глупостью, так он рассудил. Ему было страшно, но ещё страшнее было продолжать ожидать своей очереди... тяготиться мучительными чувствами и мыслями, ожидая чего-то, что пугало всех...
  
  "Уж лучше сразу, разом отмучаться, чем ждать, как эти трусливые отродья!" - неожиданно для самого себя, смело подумал Виктор.
  
  На не твёрдых ногах он подошёл к двери. Занёс руку, чтобы постучать, но вовремя себя одёрнул, подумав: "Того и гляди, совсем рассвирепеет, ведь лишний раз отвечать придётся!" - и потянул на себя старую, скрипучую деревянную дверь. Быстро зайдя внутрь, прикрыл за собой дверь.
  
  В кабинете пахло как на застоявшейся болотине. На полу была грязная, зазеленевшая жижа, а стены покрывала мягко светившаяся слизь. За столом сидело нечто бесформенное чем-то отдалённо напоминавшее жабу с длинными и гибкими усами-прутиками. Но Виктор не смог приметить ни одного глаза.
  
  Мужчина думал, что ничего его не сможет больше удивить. Он многое успел повидать за последнее время, но это... это было выше его сил. Виктор оторопело уставился на причудливую дрянь и даже невольно, от удивления, приоткрыл рот.
  
  - Чего вытаращился? - голос вырывался пузырями воздуха, разрывавшими поверхность жижи, которая, сразу после, восстанавливала прежний вид.
  
  Виктор не знал что делать. Растерялся. И продолжал глядеть на странное, не пойми что. А странное отродье, не тратя даром время, уже тише, продолжило:
  
  - На работу выйдешь завтра. Пять дней в неделю. Оплата соответствует твоему вкладу, - сдельная. Чем больше сделал, тем больше получишь. Адрес и контактную информацию просмотришь в папке, - один из усиков-прутиков вытащил верхний ящик стола, а после, бросил на склизкий стол небольшую, бумажную папку. - Поставь на бланке формы 227 дробь 8 точка 17-22 подпись и можешь проваливать. - другой усик вытащил ещё один ящик и на стол упала бумага, а в след за ней, в жижу, ручка. - Не забудь поставить подпись ещё во всех формах из папки, но потом, дома.
  
  - А где именно работать? - робко спросил Виктор. - И какая минимальная оплата?
  
  Жижа неопределённо забулькала, а после послышалось грозное рычание. Виктору было страшно, но просто взять и уйти он не мог, - попросту не догадался поставить подпись, схватить папку и удрать прочь от страшного создания. Инстинктивно опасался этой жижи, настолько опасался, что боялся пошевелиться или вздохнуть.
  
  - А куда такую падаль ещё можно отправить? На свалку! Слышишь? На что пригоден, там и будешь работать! Разгребать чужой мусор и различный хлам! - жижа перестала бурлить пузырями, а её поверхность, как болотина, успокоилась. Спустя некоторое тягучее время странное отродье вновь заговорило. - Десятую часть того, что пригодного в дело или еду найдёшь, - забирай... но только посмей обмануть и взять больше положенного!
  
  Виктор из какого-то мальчишечьего любопытства хотел было спросить: "И что тогда?" - но всё же из здравомыслия и инстинкта самосохранения хватило чтобы не совершить подобную глупость.
  
  - Если проворуешься, - предугадав неозвученный вопрос, вновь забулькала жижа. - Тогда к тебе домой с визитом доброй воли нагрянут церберы с целью взыскания неучтёнки. Ты меня понял? - в странном голосе Виктор не почувствовал и нотки злобы или угрозы, но оттого было только более страшно. - А теперь окажи ма-а-аленькую любезность... подпиши эту грёбанную бумагу и cвали на хрен отсюда!
  
  ***
  
  Вернувшись домой мужчина долгое время не мог найти себе применения. Скучал. Забился в угол, кутался в старое пальто. И сам того не заметив, уснул крепким сном без единого сновидения.
  
  Проснулся он рано. И вновь оказалось нечем избавиться от скуки и безделья. За окном ещё только-только обозначился рассвет, а мужчина откровенно изнывал от тоски. В какой-то момент ему пришла не самая умная затея, - пойти на работу пешком. И сразу Виктор нашёл множество причин, почему именно так ему и следует поступить, что даже не стал размышлять о возможных последствиях: "Для здоровья полезно. Денег сэкономлю. Свежим воздухом подышу".
  
  Последствия подобного, скоропалительного решения стали явными не сразу. На улице почти никого не встречал, да и наслаждался ещё свежим воздухом. Насвистывал себе под нос и улыбался, поглядывая на поднимавшееся солнце. И настроение было так хорошо, а проблемы виделись столь далёкими и мелкими, что Виктор поверил в лучшее и просто наслаждался пешим путешествием.
  
  Спустя где-то чуть больше часа, когда он вышел за черту города и шагал вдоль дороги, в уме начали робко звенеть первые колокольчики тревоги. Такое смутное беспокойство и лёгкое желание попить воды... которой он, по своей глупости, не додумался запастись в дорогу.
  
  Спустя ещё часик Виктор уже явственно ощущал жажду, но кругом были только дичающие поля, да прямая дорога совсем редко разветвлявшаяся или изгибавшаяся. Спасения от жжения в ногах и сухости в горле не предвиделось, а идти ещё предстояло так долго...
  
  На дороге Виктор увидел автобус. Ещё издалека приметил надписи на ярком корпусе и обрадовался, ведь это был его автобус, - рабочая перевозка. Мужчина начал размахивать руками. Он улыбался и верил, что его спасение, огромное и железное, скоро затормозит, но... автобус не сбавлял скорости. Виктор начал догадываться, что водитель не собирается делать внеплановую остановку и, решившись на отчаянный шаг, бросился на дорогу. Да только автобус по-прежнему не сбавлял скорость, не менял курса. И в самый последний момент Виктор сумел отскочить в сторону. Автобус пролетал мимо, но взгляд мужчины всё же успел ухватиться за окна, в которые смотрели и ржали люди-уродцы с самыми разными внешними изъянами. И то, что подобные выродки смеялись над ним... О! Это его не на шутку разозлило!
  
  В порыве гнева он схватил с обочины какой-то булыжник и пустил его вдогонку автобусу. Услышав удар по железу, который неясным чудом расслышал сквозь рёв мотора, мужчина улыбнулся. Но та улыбка мало подходила человеку, - слишком уж хищной она была.
  
  ***
  
  Виктору пришлось и в самом деле работать на свалке... ну как работать? Копаться в старье и чужих отходах, выискивая хоть что-нибудь пригодное для использования. Собирал различные целые вещи, не совсем испортившиеся и в меру помятые продукты, собирал металлолом. Умом он понимал, что это полезная работа, - использовать то, что ещё пригодно для переработки и вновь пускать в дело, но... как же это оказалось омерзительно!
  
  Зловонье, грязь, вездесущий шелест пакетов, торчавших из необозримой гущи хлама... и вороньё, огромная такая стая, напоминающая собой больше разумную тучу, чем птиц. Они, вороны, были здесь хозяевами и показывали это всем своим видом, особо не боясь людей.
  
  Был один уродец-коллега, который пытался ловить ворон, но те поднимали такой шум, стоило двуногому созданию к ним приблизиться, что в пору было проклинать всё на свете. А если вороны всё же взлетали, то всей стаей. И так угрожающе кружили и кричали над уродцем, что казалось, вот-вот его попросту заклюют насмерть.
  
  Этот уродец почти не тратил времени на работу, а осторожно подкрадывался к птицам, ставил различные бесхитростные ловушки и невероятно злобно глядел на ворон, ведь они никак не желали ловиться!
  
  С коллегами у Виктора и на этот раз не задалось. Всякий раз, когда он глядел на этих увечных и омерзительных подобий людей, ему невольно вспоминалась та обида, которую он получил в дороге. Много раз в уме грозно звучала одна и та же мысль: "И вот эти немощи, тупые, безмозглые твари посмели надо мной смеяться?!"
  
  Ещё больше подобному, холодному к ним отношению, послужило то, что они, работники, без всяких содроганий и беспокойств ели и пили то, что находили у себя под ногами. Виктору было омерзительно от понимания, что они едят огрызки или попорченные продукты, пьют после кого-то и при этом не чувствуют совершенно ничего... у него это попросту не могло уложиться в голове!
  
  Был среди всех этих уродцев один, который попытался наладить контакт с Виктором. Немного горбатый, но с длинными и крепкими руками, - Виктор уже успел убедиться в силе этого уродца, когда тот голыми руками разрывал стиральную машину на части, - у него была несколько деформированная голова, небольшая вмятина на лбу, и заячья губа. Виктору стоило не малого усилия чтобы не показать того отвращения, которое он испытал, когда этот уродец подошёл к нему и заговорил:
  
  - Пе-пе-пер-вы-вый де-нь, да-а? - ужасно заикаясь, спросил он об очевидном.
  
  - Первый день, - кивнув, ответил Виктор.
  
  - Да-а-а! - протянул заика и замолчал. Он стоял рядом и просто молчал.
  
  Спустя пару минут такого ожидания Виктор не выдержал и спросил:
  
  - Так ты чего-то хотел?
  
  - Да-а-а! - вновь протянул уродец. - Я э-эт-то нас-с-че-т... ка-а-ак же? - он посмотрел Виктору в глаза, ища помощи и подсказки, как бывает, делает ученик отвечая у доски, не зная ответа, просительно глядящий на учительницу. Пощёлкал пальцами. И пробубнив что-то, полез в карман. - Вот! - на одном дыхании, без запинки, сказал он, показывая какую-то небольшую деталь. - Е-ес-сли на-а-айдёшь, что-ни-и-будь, то это... м-м-мне та-ащи.
  
  - Так это, я же здесь не из праздного любопытства, понимаешь? Мне деньги нужны! Зарабатывать я тут пытаюсь!
  
  - В-все мы пы-ы-ы - заика замолчал, а после, на одном дыхание, закончил, - таемся. - после он попытался говорить на одном дыхание. - И я... я ведь... не... про-о-ст-то так, - и у него даже начало получаться, но... он запнулся и вновь начал страшно заикаться. - Ты м-м-мне св-во-и д-д-деся-ять про-о-ц-центов, а-а-я тебе д-д-день-г-г-гами. Сра-а-азу, нал-лич-чкой.
  
  Виктор по пришествию на свалку заглянул в небольшую конторку, - деревянная коробчонка с одной только дверью, - чтобы разузнать, что да к чему. Принимающий "урожай" - невероятнейший толстяк. Его толстоту можно сравнить только с его же злобным характером. Наорав на Виктора за опоздание, он объявил, что сегодня принимать товар от него будет строго в пол цены. А расценки, которые мельком успел глянуть Виктор, показались смехотворными.
  
  "Хватило бы зарплаты на оплату за жильё!" - подумал тогда Виктор, выходя из коробчонки под неутихающую ругань.
  
  И тут так удачно появилась возможность хоть немного да подзаработать!
  
  - Что именно тебя интересует? - враз оживился Виктор. - И по какой цене принимаешь?
  
  Понимать заику было сложно. Ещё сложнее было не обращать внимания на его уродства. Но понимание, что это возможность, которую не следует упускать, Виктор прикладывал все возможные силы, чтобы потенциальная сделка благополучно состоялась. И ему даже в голову не пришло, что его могут обдурить! Надуть шутки ради!
  
  Как-то само собой получилось, что разговаривая, они продолжали заниматься работой. Виктор слушал, изредка переспрашивал, но с таким видом, что уродец даже успокоился и стал реже заикаться. А нужны ему были самые разнообразные детали. От каких-нибудь дрелей, бензопил, ноутбуков, телефонов, до совсем уж неожиданных шестерёнок, гаечек и болтов, - но в особой цене у заики были простые ключи и отвёртки:
  
  - Ты толь-лько смотри что-что-чтобы не совсе-ем уби-итые были. - важно сказал уродец.
  
  Неожиданно оказалось, что можно общаться и работать вместе с кем-то из таких уродцев. Виктора это открытие приятно поразило. И вместе они старательно работали долгое время. Как выяснилось, у заики ко всем прочим недостаткам ещё и зрение было слабоватым, - не крот, но больше чем на десяток шагов от себя, как сам он признался, почти ничего не мог разобрать. Виктор большей частью выискивал взглядом какую-нибудь железную рухлядь, но не упускал из виду различные вазы, декоративные украшения и более-менее сносную мебель.
  
  Где-то в полуденные, жаркие часы, Виктор совсем приуныл. Он не был привычен к нахождению под солнцем так долго. Время от времени ему всё же приходилось помогать новообретённому товарищу по возне в огромной помойке, - а это было не так уж и просто для его слабого и неподготовленного тела. Да и жажда с самого утра только росла. Мужчина стоически переносил все эти невзгоды, ведь заика продолжал работать, не зная усталость, - будто и не человек вовсе!
  
  Виктор терпел и всячески подавлял любые проявления слабости. В его уме ясно, точно неоновая вывеска в ночи, сияла мысль о том, что вот он, очередной шанс стать лучше и сильнее. И он как мог, справлялся с этой не простой задачей. Но всё же его выручил этот новый приятель, - утирая пот, заика поднялся от распотрошённого телевизора, поглядел вверх, совсем незаметно скосив взгляд на Виктора, а после сказал:
  
  - Жа-а-рко. П-п-пойдём что ли к-куд-да-нибудь в т-тень.
  
  Виктор поднялся, утёр рукавом лицо, на котором так обильно выступил пот, и посмотрел на приятеля.
  
  - Ты эт-то, как? Пи-п-пить х-хочешь?
  
  Виктор достаточно красноречиво посмотрел в сторону, где уродцы, продолжая работать, то и дело поднимали бутылки с газировкой и допивали после кого-то, совершенно не брезгуя.
  
  - Э-э, не-ет! - замахал грязными руками горбатый заика. - Эти с-сов-всем от-тупели! М-мы в-ведь не з-звери, а?
  
  - Есть идеи? - наконец спросил Виктор.
  
  Заика сразу же заметно оживился. Даже улыбнулся, что, едва не сломило решимость и твёрдость Виктора, - слишком уж непривычно и пугающе выглядела улыбка с заячьей губой.
  
  - Ту-ут, ря-дом, е-есть к-к-колонка. - всё так же улыбаясь, говорил заика. - П-пой-дём?
  
  Неожиданно для самого себя, Виктор улыбнулся. Не натянуто, не принужденно, а по-настоящему. Его мысли полнились образами холодной, свежей воды, от которой зубы сводит.
  
  Рядом оказалось ну совсем уж не рядом. Виктор не знал точно, как много им пришлось пройти, но по ощущению они плелись не меньше полутора часов. Свалка почти растаяла без следа, когда они зашли в небольшую деревеньку. Старые, покосившиеся дома и одичавшие деревья. Тишина и благодать. Пока они там были, ни разу никого не повстречали. Виктор забеспокоился, думая, что раз нет людей, то и воды, должно быть, тоже не будет, но... к величайшей радости и облегчению, вода была. Немного рыжеватая от ржавчины или глины... или от того и другого. Но это не остановило ни Виктора, ни его провожатого.
  
  Назад они возвращались быстро, - не спешили, просто шаг стал лёгким и солнце больше так не припекало. Молчали. Виктор размышлял о том, как всё-таки мало ему нужно для счастья! А после, спустя значительно меньшее время, чем они шли в деревню, вновь принялись вместе за работу.
  
  Ближе к вечеру что-то в происходящем начало меняться. Виктору потребовалось время, чтобы понять. Вроде бы всё те же уродцы, что шастали и прежде рядом, занимались тем же делом, что и прежде, но... была перемена, которую мужчина долго не мог осознать, - другие рабочие собирали банки и бутылки пива и сливали всё, что ещё могли, в пустые бутылки. Горбач тоже решил не отставать и, обратившись к Виктору, сказал:
  
  - На-ам бы т-тоже н-нужно че-его-ни-б-будь себе по-по-подго-отовить.
  
  - Ты хочешь как эти, собирать остатки? Так ведь и дрянь какую-то можно найти! А у меня, говоря откровенно, нет ни малейшего желания и возможности бегать по врачам и лечиться от всякой пакости.
  
  - Э-э-э нет! - хмуро сказал заика. - Э-это с ед-дой мож-жет быть д-д-дря-янь, а вот... - он вместо слов подхватил почти пустую бутылку с виски и спросил, - ка-ак по тво-оему, м-м-много т-тут з-за-р-разы?
  
  Виктор даже нервно хохотнул.
  
  - Ну да, тут ей жить не особо весело.
  
  - А-а-я о ч-чём?
  
  - Но и пить, после кого-то... как-то это... - Виктор не мог подобрать нужного слова, чтобы не обидеть горбача.
  
  - Эк-коно-омич-чно! - быстро проговорил, как мог, заика со всей возможной важностью.
  
  Когда они сдали "дневную выручку", горбач попросил у Виктора заранее оговорённые детали, - все плоды совместных работ делили поровну. - и оплатил их. А после, толкнув плечом, спросил:
  
  - Ну... так... что? - он поднял одну из двух бутылок по самое горлышко наполненную горючей жидкостью. - Бу-уд-дешь?
  
  ***
  
  За первую рабочую неделю Виктор, неожиданно для самого себя, смог наладить не такие уж и плохие отношение с заикой. Как выяснилось из редких разговоров, - не любил ни он, ни Виктор особо много говорить, - он с самого детства любил копаться в различных механизмах, перебирать их, пытаться что-нибудь сделать новое. Ничего не изучал, не пытался понять принципы работы, а просто, полагаясь на интуицию, переделывал электронику и смотрел, что же получится? Горбач также увлекался подобным "творчеством" и с механикой, делал самые неожиданные самоделки, а после только проверял, что же получилось и получилось ли вовсе?
  
  Виктор узнал, что его знакомого и товарища по грязной, тяжёлой работе, зовут Славой. Почему-то заика был категоричен в том, чтобы его звали именно Славой и никак иначе. И мог крепко так обидеться, если к нему обратиться как-нибудь по-другому. Виктор проверил это на своём плече и больше повторять не захотел, - почти два часа не чувствовал руку. Только едва ли его могли обеспокоить подобные заскоки. "Тут каждый по-своему отбитый на всю голову", - подумал тогда Виктор, оглядывая прочих коллег.
  
  Всё за ту же неделю Виктор приучился, вслед за Славой, собирать бутылки с остатками крепкого спиртного и переливать в одну тару. Крепко так, вновь неожиданно для себя, подсел на подобные, высоко градусные напитки. Они и бодрили, и сил придавали, и жизнь переставала выглядеть беспросветной и... печальной. Особенно радовало то, как таблетки, выданные доктором, сочетались со спиртным, - можно было погрузиться в сон наяву, в котором происходило порой нечто не мыслимое, пугающее, но интересное.
  
  Так, однажды, в первой половине недели, Виктор коротал послеобеденное время, пока жара ещё не спала, подобными чудо-снами, а по существу, будучи в полубреду: Сидел в тени каморки, в которой принимали "дневной улов", и глядел на одного коллегу, который пытался поймать ворону. Виктор наблюдал за этим, как обычный болельщик, и даже время от времени вскрикивал:
  
  - Давай, у тебя получится! - кричал он это только после того, как у уродца не получалось поймать ворону. Приободрял дурака как мог, не чувствуя злорадства над глупым и недалёким. - Попробуй ловушку! - советовал он, то одно, то другое. - Попробуй подкрасться!
  
  Что забавно, уродец послушно следовал советам. Делал то, что велел ему Виктор.
  
  В тот день случилось нечто неожиданное. В ловушку, самую бесхитростную и простую, - картонную коробку придерживаемую палочкой с верёвкой, - угодил молодой и наивный воронёнок.
  
  Виктор вскричал от радости:
  
  - Ха-ха! Да, чтоб его так, да!
  
  А уродец не тратя время даром, подбежал к ловушке и, сунув руку под коробку, быстро вытащил из-под неё трепыхавшегося воронёнка.
  
  Виктор привык видеть всякие странности и омерзительные события, находясь в пьянящих снах наяву. Но всё же в этот раз омерзительность смогла переступить через всякие мыслимые и немыслимые грани.
  
  Уродец, державший в своих руках трепыхавшегося и каркавшего птенца, уставился на него. Всего пару мгновений он на него глядел. Пристально так, отрешившись от всего вокруг. А после, всего, целиком, запихнул себе в рот.
  
  Виктор не воспринимал происходящее всерьёз, смеялся и улыбался, слыша хруст ломаемых маленьких костей. Его забавлял вид уродца с раздувшимися щеками. Забавляло, как изо рта человека выпадали чёрно-серые перья. Так мало того, "охотник" поднялся на ноги, и продолжая жевать глупую и юную пташку, начал размахивать руками, словно сам, таким образом, мог обратиться в птицу.
  
  Послышалось карканье сидевшей рядом необозримой вороньей стаи. Вслед за этим захлопали крылья первых вспорхнувших ворон. А уж после... после всё это пернатое полчище взлетело и закружило над человеком разгневанной, грозовой тучей. Уродец на это ответил тем, что быстрее стал махать крыльями, словно пытаясь взлететь.
  
  А Виктор смеялся. Он был пьян и не верил в то, что такое на самом деле может происходить. Смотрел как будто бы в кинотеатре какой-то полулюбительский хоррор. Ну, съел он воронёнка, ну и что? Теперь над ним кружит бесчисленное полчище ворон? Хорошо, что дальше? Конечно, можно было предположить, но его рассеянное внимание и ослабшего ума не хватило для того, чтобы предугадать очевидное.
  
  Туча разом обрушилась на человека. Уродец под такой тяжестью просто упал, но продолжал "махать крыльями". Карканье сливалось в единое, грозное звучание, - точно гром после пернатой, неумолимой молнии.
  
  Непонятно каким образом, но Виктор явственно слышал тихий шёпот человека, которого живьём разрывали тысячи и тысячи ворон. Это было попросту невероятно, а потому мужчина лишний раз отмахнулся от серьёзности происходящего, ведь будь всё на самом деле, ничего бы он не услышал.
  
  - Да... избавьте меня от этой плоти... освободите меня! - с жаром шептал дурак, погребённый под стаей ворон. - Дайте мне свободу! Подарите мне... крылья и свободу!
  
  Происходящее словно зациклилось. Шёпот повторялся раз за разом, а вороны делали своё дело, - "освобождали" человека от его плоти, каркали и летали грозной тучей над терзаемым уродцем.
  
  В какой-то момент Виктор попросту уснул. Шёпот и происходившее его утомляли, а перевести взгляд уже не было сил. И он просто напросто уснул, смотря на происходившее, словно это было самым обыденным и скучным, что ему встречалось.
  
  В тот день Виктора разбудил Слава, и они вместе вновь принялись за работу. Вечером, как обычно, поделили "улов" поровну и прихватили по бутылке перемешанного, крепкого "пойла". А о том дурне, который ловил ворон, Виктор никогда и ничего больше не слышал. Ни разу его не встречал. Да и как-то попросту забыл.
  
  Всё в ту же неделю, под самый её конец, случилось ещё кое-что. Одно событие, которое смогло всколыхнуть болото, - Виктор вновь вспомнил то, что было важно. Этому не было видимых и ясных предпосылок, но... это было неизбежно.
  
  Они вместе со Славой разбирали различный хлам, - как всегда Виктор старался выискивать, бегло оглядываясь кругом, нечто ценное или какую-нибудь электронную, механическую рухлядь. Слава с лёгкостью выполнял свою часть работы, - тяжёлую и очень грязную, - разрывал голыми руками железо, потрошил таким не хитрым образом стиральные машины, холодильники... Виктор и к этому привык до того, что относился равнодушно, точно каждый также мог.
  
  Словом, тот день ничем не отличался от других. Также припекало солнышко, а в обед они ходили в брошенную деревню, - это уже стало своего рода традицией. Копошились на свалке, попутно готовя себе выпивку на вечер. Виктор даже начал предвкушать, как вечером будет выпивать в спокойствии и уединении, только он, кресло и старый, притащенный со свалки, телевизор.
  
  Как-то неожиданно и совсем не к месту, на свалку заявились школьники. В основном детишки и подростки лет от девяти до четырнадцати. Все в белых рубашечках, серых жилетках и гладко отутюженных брюках, в блестящих на солнце ботинках. Вместе с ними было всего несколько "старших", тоже школьники, но уже лет семнадцати, может, восемнадцати. И вот эти, с виду порядочные "дети", пришли на свалку. От их вида, на фоне свалки, у Виктора возник простой и логичный вопрос, который он задал Славе:
  
  - А чего это они тут? - спросил он, не отрывая от странной толпы взгляда.
  
  - Э-э-эх, - протянул горбач. - Всё-т-таки п-п-приш-ли!
  
  Причина их прихода выяснилась совсем скоро. Прежде, чем это случилось, заика успел только предупредить, что:
  
  - Н-не с-с-сопр-ро-от-тив-в-ляй-ся. Х-ху-уже б-буд-дет.
  
  А после этого, школьники, буднично так, обошли их двоих, взяв в кольцо и... замерли. Слово взял один из старшеклассников, поднявшись на мусорный холмик, - точно командир, в торжественной обстановке, посвящал новобранцев:
  
  - Мусор... мусор... оглядитесь кругом... что вы видите? Мусор, который мы выбросили... мы его выбросили, а биомусор наш мусор пытается отправить нам назад... они хотят, чтобы мы, - тут старшеклассник сделал паузу, окинув всех мелких серьёзным взглядом. - Они хотят, чтобы мы ели отходы, чтобы ели из выброшенной на свалку посуды... они желают, чтобы мы окружали себя такими "ценностями" - последнее слово он сказал с невероятным презрением, а после сплюнул. - Они насмехаются над нами! Они, самые ничтожные создания мира, смеются над нами! - и лицо, и жесты его отражали всё то негодование и злобу, которая сочилась сквозь слова. - Потерпим ли мы это?
  
  Прежде чем кто-либо успел отозваться, другой старшеклассник громко так рыкнул:
  
  - Ересь, хорош пургу нести! Пацаны, меси отбросов!
  
  Повторять не пришлось. Детишки, словно цепные псы, по команде хозяина, набросились на двух работяг свалки, работавших в стороне от прочих. И набросились на них со свойственной детям жестокостью.
  
  Виктора как-то быстро, с лёгкостью повалили на кучу различного хлама. Мелкие детишки, многие из которых не достигали до его груди даже макушкой, смогли опрокинуть его. Точно волчья стая, они разом терзали его, - запинывали, лупили чем-то подобранным на свалке, но что намного оказалось болезненнее, насмехались.
  
  Перед мысленным взором всплыли воспоминания, когда к нему домой вломились полицейские. Со всей возможной отчётливостью мужчина вспомнил своё бессилие и то, как это было унизительно. Сжался под ударами, прикрывал голову руками, но всё равно ощутимо доставалось, - особенно затылку и спине. Виктор неожиданно для самого себя зарыдал, - не от боли, которой было в избытке, а от ужаснейшего бессилия.
  
  Тогда-то он и услышал голос, заговоривший с ним. Этот голос был внутри его головы, в самих мыслях. И звучал с таким холодом, тихим негодованием и неудовольствием, что даже начавшие валить из глаз слёзы, прекратились:
  
  "Опять тебя бьют. Опять терпишь!"
  
  Виктор жмурился, но то и дело в глазах вспыхивали огни боли, разлетались мелким сиянием, мельтешили точно крупная стая светлячков в густой ночи.
  
  "Не говори, что не можешь ответить... не говори, что тебе велели терпеть! Ты, ты и только ты решаешь, как тебе быть! - в каждом слове ощущался обжигающий холод, точно невероятно холодное железо касалось нутра. - И быть ли тебе вовсе..."
  
  Мужчина приоткрыл глаза, чтобы взглянуть на того, кто был перед ним. Он чувствовал в себе желание наброситься на обидчиков. Такое непреодолимое желание, которое возникло после чужих слов и мыслей в его голове. Он успел только увидеть, как стремительно к прикрытой руками, его голове, несётся до блеска начищенный ботинок. После очередной вспышки боли глаза сами собой закрылись.
  
  "Терпишь... опять терпишь... всё равно получаешь, так мог бы попытаться укусить в ответ! - рычал голос в голове. - Мог бы попытаться убедить этих мелких недомерков в том, что бить взрослых - глупо и неосмотрительно! Но нет... ты всё стерпишь!"
  
  Виктор всё слышал с небывалой чёткостью. Понимал, что говорил голос. Но ничего не сделал. Совершенно. Страх так крепко сковал всё его тело, что не хватило сил даже вновь открыть глаза.
  
  Когда он потерял сознание, случилось, пожалуй, самое важное за всю неделю. На краткие мгновение, меж полной потерей сознания и тем состоянием, в котором он был, Виктор увидел небольшое, размытое помещение. В центре комнаты стоял знакомый ему по сну человек... получеловек. У этого человека осталась только одна сторона такой, какой и должна была быть, но другая... другую покрывала чешуя, а рука была когтистой лапой свирепого хищника.
  
  - Ничтожество, - с холодной злобой сказал получеловек.
  
  После этого краткого фрагмента Виктор провалился в забытьё. Так непроизвольно сбежал от боли и унижения. Быть забитым детьми... это было уже слишком. Особенно теперь, когда он так старался стать сильнее.
  
  
  Глава 12
  
  
  - Даже не знаю с чего начать, - сказал Виктор, лёжа на привычном диване, укрывшись пледом. Он смотрел в белый потолок и говорил со всем возможным спокойствием. - Эта неделя выдалась... насыщенной.
  
  Старик кивнул, сидя за своим рабочим столом. Само собой пациент этого не мог увидеть, но то было всего лишь привычкой.
  
  - Хорошо. Это ведь хорошо?
  
  - К сожалению не могу согласиться. - ответил Виктор. Он отрешился от всего, что его окружало, от воспоминаний и самого себя, говорил, словно о ком-то другом, незнакомом человеке. - Неделя выдалась напряжённой.
  
  В кабинете играла очередная, смутно знакомая для Виктора музыка. Простая и бесхитростная мелодия с легко угадывающимся мотивом звучала приятными отзвуками в самих мыслях.
  
  - Мой милый и добрый друг! - сказал старик. - Если вы ничего не скажете, то я никак не смогу помочь... а одна мысль о подобном уже беспокоит меня! Помогите мне помочь вам, начните рассказывать с чего-нибудь, а там уж видно будет!
  
  Несколько минут после этого они оба молчали. Доктор ожидал, а Виктор размышлял, с чего ему следует начать свой рассказ. Ему вовсе не хотелось говорить. Да, с самого начала, он пришёл для того чтобы выговориться, но теперь... ему было хорошо и не хотелось ворошить воспоминания. Он интуитивно опасался одной только тени воспоминаний о прошедшей неделе.
  
  Доктор повторил свою просьбу. Просто подтолкнул Виктора к тому, чтобы тот заговорил. И одного этого хватило, - воспоминания колыхнулись. А сам мужчина обратился к себе с простым вопросом: "Зачем мне обижать старика? Хочет послушать? Расскажу". Он не верил, что может выговориться и тем облегчить свою жизнь. Но помня то, как старик прежде ему помогал, как облегчил жизнь, когда это было необходимо...
  
  Виктор начал свой рассказ не спеша. Начал с простого и приятного, - рассказывал, как на новой работе неожиданно обрёл приятеля. Рассказывал, как они общались и работали вместе. Улыбался, говоря об интересах новообретённого приятеля и тягу того к различной электронике и механизмам.
  
  - Он, конечно, чудной... но в положительном ключе, понимаете?
  
  Доктор опять кивнул прежде, чем ответить согласием. Само собой, Виктор не видел этого кивка и мягкой, отеческой улыбки.
  
  - Я не расспрашивал его особо, но... забавный он человек. Мастерит из хлама, просто так... без знаний и желания что-либо узнать, - просто делает и будь что будет! Только после, уже готовое, проверяет, работает ли... и как именно работает!
  
  После этого Виктор начал рассказывать о том, что случилось с одним из коллег, - с тем, что поймал и сожрал воронёнка, а после получил наказание от целого полчища ворон. Воспоминания навеяли лёгкую грусть, а после, когда мужчина задумался о том, говорить ли как именно он получал ту полудрёму, даже приуныл. И всё же рассказал.
  
  Старик поцокал, рассказал, чем опасно такое пренебрежение к лекарству. Минут пять отчитывал Виктора за неосмотрительность и несерьёзность, а после, замолчав, назвал одно лекарство, которое доступно в любой аптеке и продаётся без рецепта. Виктор растерянно спросил:
  
  - Что?
  
  Старик повторил название, а после добавил:
  
  - Думаешь, я не пробовал? Если ещё этих таблеток прикупить, а после, вместе с теми, что я тебе выдаю, да смешать со спиртным... вот тогда-то будет веселье!
  
  В голосе старика послышалось нечто такое, что мужчина невольно вообразил старика в иной одежде, стоящем в окружение молодых девушек. Старик улыбался, а зрачки его предательски расширились, а в руках его было по крупному пакету с психотропными таблетками. С этих мыслей Виктора сбил сам старик, спросив:
  
  - Так что же, жив он?
  
  Волшебное очарование в один момент растаяло. Осталась только пустота и холод воспоминаний.
  
  - Что? А... нет, не выжил.
  
  Виктор ухмыльнулся, но ему было неприятно и горько признавать свою промашку.
  
  - Я ведь поначалу думал, что мне это так... привиделось... как же, привиделось! - мужчина шумно выдохнул. - Перед самым уходом я видел, как на том самом месте лежали добела вычищенные, никому и даром не нужные кости... был человек и вот его не стало... Так глупо... так просто!
  
  Виктор вновь замолчал, обдумывая и осмысливая слова, которые сами собой сорвались. Последние слова его удивили тем, что ярко отражали всё его негодование, вызванное тем случаем. Человек, да так просто, неожиданно смертен... это не могло уложиться в его уме, с этим не могло примириться само его естество. Жить, быть чем-то в жизни, а после раз... и всё кончено. Это ему даже тогда, лёжа на диване и глядя на белый потолок, казалось неправильным, этакой злой шуткой.
  
  - Хорошо... - сказал психиатр, а после, спохватившись, поправился, - вернее плохо. Вся эта ситуация... так не должно происходить... не так должен оканчиваться путь человека. - старик поднялся на ноги и подошёл к проигрывателю. Пара движений, и музыка смолкла.
  
  - Это очень печальный случай, - продолжил старик, вновь усевшись за свой рабочий стол. - И я могу понять твою печаль, но... неужели только этим и ограничилась прожитая тобой неделя? Не подумай, что я это считаю недостаточным, что этого мало, или ещё что-нибудь, - этого более чем достаточно, чтобы вогнать иного здорового человека в тяжёлую депрессию, но... тебя, мой милый друг, тяготит нечто иное, верно?
  
  Виктор не ожидал подобных слов. Ему становилось заметно тяжелее думать о случившемся прежде. А уж когда смолкла музыка, то показалось, словно прорвало плотину и дурные мысли хлынули зловонным потоком, заполоняя голову и вытесняя всё прочее. Услышав слово "депрессия" Виктор ясно осознал, что и в самом деле он уже впал в депрессию.
  
  Воспоминания раз за разом повторяли свой круг, перед мысленным взором проигрывался снова и снова тот фрагмент, когда на человека налетела стая ворон. Виктор как наяву видел человека, который размахивает руками, каркает на манер ворон и как у него к губам прилипло несколько чёрно-серых перьев.
  
  На этот раз доктор не спешил отвлекать его от тягостных мыслей. Угадывал, что мужчина переживает не самые лучшие мысли и не мешал ему, вероятно, боясь сделать хуже. Он ведь всегда стремился облегчить участь и бремя Виктора прежде, так почему бы ему поступать теперь иначе?
  
  Продолжая заплыв по тягостным и вязким воспоминания, Виктор неожиданно оказался лицом к лицу с той ситуацией, которая прежде его крепко подкосила. Он вновь услышал детский смех. Вновь увидел ту школьную форму и до блеска начищенные ботинки, улыбки на юных мордашках. Виктор вспомнил о самом болезненном, о том, что не смог дать им отпора, что даже не попытался взбрыкнуть, а терпеливо принял участь, на которую его обрекли старшие школьники.
  
  "Биомусор, - прозвучал в голове насмешливый голос. - Отребье!"
  
  Мужчина долго молчал. В очередной раз терзался, вернувшись к осознанию, как он слаб. Ему удалось забыться, уснув в хмельном угаре дома, прожив целый день ничем не напоминая себе о случившемся, но тут он вновь встретился со своей слабостью лицом к лицу. И это было невыносимо тягостно, болезненно и отвратительно.
  
  Раз за разом мыслями он возвращался к тому случаю. Чувствовал ту боль, то унижение, переживал их вновь и вновь, но ничего, совершенно ничего не мог поделать. Как и тогда, как и прежде, когда к нему в дом вломились "блюстители порядка". По рукам пробежалась мелкая дрожь, ум обожгло гневом, а сам он подумал насчёт и первых, и вторых: "Ублюдки! Грёбанные ублюдки!"
  
  Закрыв глаза, он оказался в небольшой и ярко освещённой комнатушке. Виктор был с одной стороны, а его обидчики, школьники и двое взрослых, с другой стороны. Он смотрел им в глаза и чувствовал в себе готовность разорвать их в клочья. Ему хотелось отбросить всякую человечность ради одного, - мести.
  
  "Что я вам всем сделал? - спрашивал Виктор, обращаясь к обидчикам. - За что вы со мной так!"
  
  Ему никто не отвечал. Перед ним были всё равно, что манекены, - похожи снаружи на тех выродков, но пусты внутри. И это его только больше разозлило. Он кричал на них, оскорблял, насмехался, а на глаза наворачивались слёзы. Его душило от досады, горя и злобы. И в какой-то момент он было кинулся на эти манекены, но его остановил голос задавший всего один-единственный вопрос:
  
  - А в жизни хватит духу на них броситься?
  
  Виктор даже не расслышал интонации и не узнал сам голос, но и этого хватило, чтобы образ помутнел, а после, в считанные мгновения, растаял. Виктор вновь уставился на белый потолок. Под спиной он ощущал мягкость привычного дивана, но... как же беспокойно билось сердце!
  
  - Так что же было дальше? - спокойно, даже несколько равнодушно, спросил старик.
  
  Виктор растерялся. Повернувшись на бок, он посмотрел на психиатра, который читал бумаги и делал в них какие-то пометки.
  
  "Послышалось?" - спросил сам себя мужчина.
  
  - Не подскажете, на чём я окончил рассказ?
  
  Старик поправил на носу очки в роговой оправе и, не отрываясь от бумаг, напомнил мужчине о том, как он смолк на добрые полтора часа.
  
  "Неужели так долго?" - удивляясь и даже ужасаясь, подумал Виктор, вспоминая видение.
  
  Он довольно быстро, без лишних переживаний рассказал о случившемся. Избегал рассуждений и описания того, что так крепко его беспокоило. Попросту боялся вновь впасть в то страшное и депрессивное состояние, из которого он вновь чудом выбрался. Но не тут-то было!
  
  Доктор начал расспрашивать мужчину о том, что тот думает о молодом поколении. Задавал разные наводящие вопросы, которые разжигали в уме Виктора костры печали и гнева. Он опять погружался в пучину отчаяния из-за своей слабости, гневался на свою не способность быть решительным и стойким. Тот страх, что сжимал его сердце, когда его избивали, теперь был всё равно, что клеймо раба, на которое он злился, но ничего не мог поделать.
  
  - Считаешь ли ты уклад жизни, который нас окружает, правильным? - заговорил психолог, отложив бумаги и сняв очки. - Дети не имеют и малейшего уважения к старшим. А взрослые живут по принципу человек человеку волк.
  
  - Нет, - твёрдо ответил Виктор.
  
  - И я не считаю. Да только что мы можем сделать с целым миром? Ты, я, может кто-нибудь ещё, да переменить целый мир! Хе-хе, - грустно хохотнул он, - мы с тобой ничего не можем поделать... только примириться и терпеливо идти дорогой страданий и мучений. Ведь что есть наша жизнь, как не простое блуждание по горным тропам босиком, когда самый маленький камешек впивается в твою ногу, доставляет боль, когда вокруг нет ничего, кроме крупных и малых камней. Ты ищешь смысл, блуждая и страдая, а находишь только ещё большие мучения и переживания... и всё это только для того, чтобы однажды стать ничем... пропитанием для других!
  
  Доктор щёлкнул несколько раз пальцами, привлекая внимание пациента.
  
  - Ты когда-нибудь задумывался, для чего мы созданы? Для чего живём? Зачем нам вообще жить?
  
  Виктор промолчал. Старик продолжил рассуждать:
  
  - Вся наша жизнь, с первого её мгновения, - боль. Ты можешь это отрицать, ты можешь этому перечить и пытаться аргументировать всё волей богов... но внутри ты ведь понимаешь, что нет ни богов, ни смысла существования. Так зачем же ты живёшь? Тебе нравится страдать? Нет... не думаю. Тебе нравится быть мальчиком для битья? Нет... не думаю. Так зачем же ты живёшь... зачем?
  
  Виктор вначале ожидал, что старик, помолчав, продолжит рассуждения, подскажет правильный ответ, но... психиатр молчал несколько томительно долгих минут, а после чуть нетерпеливее повторил вопрос:
  
  - Зачем?
  
  Виктор закрыл глаза, прислушиваясь к себе. Он размышлял о том, что услышал от доктора, вспоминал случившееся и неожиданно для самого себя выпалил ответ, который подсказала ему ещё не смолкшая злоба:
  
  - Чтобы бороться! Я умру, несомненно, но я буду бороться до последнего. Пока дышу, могу бороться... пусть только даже одной мыслью, без результата, но... Пока я могу быть непримиримым с тем, что мне приходится страдать, с тем, что я однажды умру - я имею право на жизнь. И я это право теперь буду отстаивать всеми силами. Не буду просто идти горной тропой страданий... я буду искать способ избавиться от боли и мучений, а если потребуется, бороться!
  
  Говорил он пламенно, с воодушевлением, но едва ли мог понять свои собственные слова хоть в малой доле. Это в нём говорила не утратившая силы молодость и горячность, та самая непримиримость. И, как он чувствовал, большего для жизни и смысла жизни, ему было не нужно.
  
  Старик помолчал немного, а потом, поднявшись из-за стола, подошёл к книжному шкафу. Мягко касаясь кончиками узловатых пальцев, он пробежался по старым корешкам, - не спешил, задерживался у иных книг. Виктор видел его только в пол оборота, но и так было ясно, что большая часть этих книг у психолога вызывает яркие воспоминания, - на его лице долго не угасала мягкая полуулыбка.
  
  Обратно за рабочий стол старик вернулся, держа в руках тяжёлый, объёмный том. Виктор попытался разглядеть название, даже чуть приподнялся на месте, но, ничего не смог разобрать. Старик с удивительной осторожностью и заботой положил книгу на стол, - словно не книгу положил, а грудного ребёнка, которого опасался пробудить от чуткого и внимательного сна.
  
  Виктор наблюдал, как осторожно и неторопливо старческие и худые руки с тонкой кожей, проступающими венами, пролистывали книгу. Мужчина наблюдал за тем, как менялся прищур старика, когда тот бегло читал текст, как самым живейшим и удивительным образом морщинистое лицо обретает неуловимые, но такие узнаваемые, детские черты. Старик долго листал до нужной ему страницы, а Виктор также долго ожидал, наблюдая за живейшими преображениями в лице старика, - и будет великим вопросом, кому было интереснее, старику бегло читать памятные страницы или Виктору наблюдать за его реакцией.
  
  - Ага, нашёл! - с придыханием сказал старик, водя пальцем по пожелтевшей странице, и про себя проговаривал читаемое.
  
  Виктор не умел читать по губам. Просто заворожёно наблюдал и готовился услышать нечто удивительное, любопытное...
  
  - Когда-то давно был такой городок - Зентолье. - начал старик, как будто бы только проснувшись и сбрасывая сонное оцепенение. - В этом городке жили самые разные люди. Там были и торговцы, и ремесленники, и строители... много кто там был. Был там и правитель, который считал себя сыном богов. Те боги были жестокими и суровыми. Им покланялись с удивительным раболепием, ведь боялись попросту выделиться, - так легко можно попасть им на глаза, а уж тогда... тогда твоя участь незавидна.
  
  Старик закрыл книгу, и уже глядя Виктору в глаза, продолжил:
  
  - Всякий, кто был лучше других становился жертвой в обрядах для того чтобы умилостивить богов. Но если не было тех, кто был лучше других, выбирали случайно... выпускали собаку с одной командой: "Найди достойного!" И собака всегда кого-нибудь, да находила... как бы горожане не пытались затаиться, или спрятаться, всё равно собака находила жертву.
  
  Старик замолчал, выждал паузу, прежде чем продолжить.
  
  - Знаешь ли ты, что за обряд такой был, который устраивал сам правитель городка известного как Зентолье? Это был настолько жестокий обряд, насколько невежественны были люди того времени.
  
  Жертвам вырезали на лбу символ милости богов, а после, с криком правителя: "Да начнётся жатва!" Людей гнали прочь с улиц города, камнями, проклятьями и плетьми. Их гнали по тесным улочкам, ведь центральная и широкая улица - улица богов и их сына, туда не пускали жертв. И как по-твоему, был ли хоть один единственный случай, когда жертва сбегала из города?
  
  Виктор подобрался. Он ожидал ободряющего ответа, а получил...
  
  - Никогда и никто не сбегал с этого алтаря богов! Все они были обречены, когда им ритуальным ножом вырезали на лбу знаки милости богов.
  
  И знаешь, что придумали люди, чтобы избежать такой участи? - старик впервые за время рассказа улыбнулся. - То было время, когда яды были в шаговой доступности. Было бы глупо не воспользоваться этим!
  
  - Жертвы пытались бороться? - с нетвёрдой уверенностью и надеждой спросил Виктор.
  
  - Боролись... боролись со своей жизнью. Ритуал окончился спустя считанные года после того, как первая жертва умудрилась отравиться без видимых средств. Никто так и не разгадал загадку, где первый смельчак, как и прочие, смог спрятать яд и без видимых средств отравиться. Никто не разгадал, кроме многих и многих жертв последовавших вслед за первым. Отравлялись, пока им ещё вырезали печати милости богов.
  
  Виктор крепко так задумался, пытаясь понять, что же доктор хочет ему всем этим сказать. Но никак не получалось в этой бессмыслице угадать потаённое значение.
  
  - А знаешь, что случилось после череды таких побегов от печати милости богов? - как-то неожиданно, со смешинкой в голосе, спросил старик. - Городок сам себя пожрал, - бунты, кровавые побоище на тесных улочках... люди отчаялись без милости богов, ведь и урожай пропадал, и скотина умирала... да. Сотни, тысячи смекалистых храбрецов уничтожили мерзкий городишко!
  
  После этого они долго молчали. Старик вновь задал вопрос, как бы подводя итог:
  
  - Как по-твоему, кто они, эти жертвы. Смельчаки или трусы?
  
  Виктору было немного не по себе. Его злило то трусливое спасение, которое жители странного городка для себя избрали. Ему не нравилось подобное решение. И он твёрдо сказал:
  
  - Даже если у меня на лбу эта самая печать... я не сдамся так просто!
  
  
  Глава 13
  
  
  Проснулся по будильнику и даже кое-как собрался. Присел на одну только минуточку, чтобы успокоить сбивчивое дыхание и шум в голове, да так и уснул - сидя в кресле. Проспал он несколько часов в не совсем удобном положении. И если при первом пробуждении, когда он ещё мог успеть придти на работу вовремя, ему было не хорошо и мутило, то второй раз проснувшись мужчина ощущал страшную ломоть во всём теле. Кости, казалось, промёрзли до основания, и не покидало здравое опасение, что они рассыпятся от малейшего напряжения. Каждое движение требовало небывалого усилия воли и концентрации ума. В горле пересохло так, словно Виктор не пил воды, по меньшей мере, сутки, а мысли... ох, как же тяжело удавалось использовать мысли!
  
  О том чтобы доехать на автобусе до работы не могло быть и речи, ведь на свалку ездил только один автобус, - который отвозил и привозил рабочих. Виктору вновь пришлось тащиться на работу пешком. Делать подобное, в понедельник, когда солнышко уже припекает, - удовольствие весьма сомнительное. Одно выручало мужчину, он потратил несколько минут, - и так уж опоздал, пара минут ничего не изменит, - и набрал в пластиковую бутылку воды. Так и получилось, что Виктор, выйдя за черту города, часто прикладывался к бутылке с водой, шагая по дороге окружённой полями.
  
  На свалку он пришёл порядочно измотавшись. Жара, не смотря на то, что Виктор выпил всю воду, доконала его. Мужчине казалось, что его мозг высох под палящим солнцем, а ноги прямо-таки заплетались. Но он пришёл. Пусть это было и тяжело, запоздало, но он всё равно пришёл! И к своему вялому удивлению не увидел никого, совершенно никого не было кроме него!
  
  Со смутным и тихо подступившим чувством тревоги Виктор ходил по знакомому участку свалки. По различным приметным нагромождениям хлама он узнавал место, где приходилось прежде работать, но... почему же там никого не было? Поблуждав немного, Виктор решил заглянуть в небольшую каморку, куда натаскивали сдавать всякий хлам и где получали скромную и смехотворную оплату.
  
  Вместо коморки Виктор нашёл скромное пепелище. Он сам не понимал зачем, просто так начал разгребать пепел ногами, - снимал верхний слой. Поглядывал то на небо, то себе под ноги. Виктор ничего не ожидал найти или понять, просто не знал, что в такой ситуации делать. И всё могло бы хорошо закончиться, плюнь он на всё да развернись и уйди назад, домой... но он задержался на пепелище, и этого оказалось достаточным чтобы...
  
  - Нет, пожалуйста, не надо! - раздался необычно слезливый голос толстяка, который принимал дневные находки и выкупал их за твёрдую валюту. - Сжальтесь!
  
  Виктор оглянулся и словно получил тяжёлый удар по голове, - ноги подогнулись, а мозг разболелся самым ужасным и скверным образом. Мужчина зажмурился. В ушах звенело, а во рту возник привкус крови.
  
  Его никто не ударил, но боль была и именно что такая, как от тяжёлого удара! Мужчина слышал захлёбывающийся стон, но не мог открыть глаза. Он сжимал руки, что было сил, словно это могло ему как-то помочь.
  
  - Гори, - сказал спокойный и знакомый Виктору голос.
  
  Вокруг начал трещать огонь. В ноздри ударил удушливый запах палёной плоти. И Виктор услышал истошный крик толстяка, который был совсем рядом. Хлопнула дверь. Виктор с трудом раскрыл глаза, но тут же закрыл их, - дым ощутимо резанул по глазам. То, что за какое-то мгновение успел увидеть, он пытался осознать всего пару мгновений, прежде чем ринулся к входной двери, спасаясь от обжигающего жара. И он явственно запомнил чувство, как выставленные перед собой руки наткнулись на дверь. Запомнил чувство жара и того, как подгорали его длинные, спутанные волосы.
  
  Повалившись на мусор, Виктор заходился кашлем. Вокруг вновь был жаркий день, но не такой жаркий, как только что был на пепелище. Виктор совершенно забыл, что каморка сгорела до его прихода. В груди беспокойно колотило сердце, он раскрыл глаза и посмотрел туда, где слышался истошный крик. Одно мгновение, всего одно мгновение он видел каморку, полностью объятую пламенем, а после... раз, и вновь просто пепелище.
  
  "Что за бред тут происходит?" - тяжело дыша, подумал он. "Что за грёбанное издевательство!"
  
  Ему не верилось в то, что это могло происходить на самом деле, - слишком не правдоподобно. Настолько это выглядело неправдоподобно, что легче и проще было поверить в злой розыгрыш.
  
  Утирая холодный пот, Виктор поднялся на ноги. Он ожидал, что сейчас на него обрушиться злой и насмешливый смех. Он был к этому морально готов. Собрался с духом и ждал, свирепым взглядом окидывая округу. Но никто не спешил уверять, что это и в самом деле было шуткой. В принципе никто не спешил ни убеждать его, ни разубеждать. Никого вокруг не было, только он один. И это уже начинало беспокоить и пугать.
  
  - Да что тут происходит? - зло сказал он, а после и вовсе крикнул. - Что это за шуточки-то такие, твари!
  
  Ответом ему было лёгкое дуновение ветра и шелест мусорных пакетов.
  
  По небу плыли пышные облака, солнце светило и всему миру не было дела до его переживаний.
  
  Пнув какой-то хлам, так удачно лежавший рядом и запнув его далеко-далеко, Виктор проорал что было сил:
  
  - Ублюдки, да чтоб вам всем провалиться!
  
  И опаляемый не шуточной злобой, Виктор пошёл обратно, домой, не беспокоясь и не думая ни о чём. Его всё ещё колотило от того стресса, который он недавно пережил.
  
  ***
  
  Ещё по дороге домой случилась малоприятная неожиданность. Виктор успокаивал себя привычным средством, - горстью таблеток. Запить их было нечем, и он просто их пережевал. И когда сердце перестало бешено колотить, а мысли раз за разом возвращаться к случившемуся на свалке, Виктора скрутило от боли в груди. Он упал на обочину дороги и не мог сделать одного единственного вдоха. Глаза испуганно глядели перед собой ища какого-нибудь спасения. В голове нарастало напряжение и стук в висках. Когда в глазах начинало темнеть, лёгкие скрутило от боли и с ужаснейшим, скверным кашлем Виктор выплёвывал перед собой сгустки крови.
  
  Долго он не мог восстановиться. Ушло много времени, чтобы совладать с последствиями неожиданно нагрянувшей боли и удушья. Домой он уже не шёл, а влачился. Ещё несколько раз у него начинался кашель с кровохарканием, - больше не валился без сил, но приятного всё равно не было, только боль и страдания.
  
  Так домой он вернулся с совершено убитым настроением. Желал только одного, - добраться до дивана и забыться сном. Ни пить, ни есть, ни чего-либо ещё он не желал, только спать. Так он и поступил, перешагнув порог дома, - дотащился до дивана и рухнул без сил на старый, скрипучий диван.
  
  Проснулся он уже в кромешной темноте от тяжёлого и напористого стука в дверь. Кто-то явно хотел видеть Виктора и не имел ни малейшего желания отступиться. Кто-то, кто точно знал, что он дома... кто-то... Думать мужчина не мог, слишком уж тяжёлая у него была голова после пробуждения. Да и пить хотелось. Рассудив, что: "Им надо, пусть подождут!" - поплёлся на кухню и вдоволь напился воды. За это время, пока он дополз до кухни и долго-долго пил, в дверь не переставали долбиться. И это уже несколько настораживало Виктора.
  
  По дороге до двери у него вновь начался кашель с кровохарканием. Он медленно продвигался в темноте своего жилья, опирался руками на стены и редкую мебель. Неожиданно накрыл кашель с болью, которая раздирала грудь и верхнюю часть живота. Он закрыл рот рукой из одной только старой привычки, - чувство собственной крови на своих же руках... это порядочно его взбудоражило. Он ощущал запах крови, чувствовал её тепло... и понимал, что жизнь уже всеми силами пытается покинуть его тело. Там, в дороге, он об этом и не подумал, а теперь... теперь порядочно так задумался, остановившись и больше не замечая тяжёлого стука в находившуюся уже рядом дверь. Он почти дошёл до двери, но непонимающе вытаращился на руку, едва имея возможность разглядеть собственную кровь.
  
  Как это странно осознавать, что ты стал очень близок к тому чтобы умереть, когда прежде даже не замечал для этого предпосылок. Тяжело осознать, что смерть рядом. И Виктор никак не мог взять в толк, что с его организмом и здоровьем всё очень и очень плохо. Он просто пытался понять, что случилось не так, но... мысли о крови сбивали с толку. Страх неожиданно разжёг злобу на ломившихся в его дверь.
  
  - Хватит барабанить, уроды! - скрипучим голосом, рявкнул он. - Проваливайте на хрен, твари!
  
  Стук не прекратился. Напротив, с той стороны стали бить в дверь заметно быстрее, старательнее. И это злило. Каждый удар в дверь отзывался в мозгу Виктора. Он уже забыл и о крови на своей руке, и о подкравшемся страхе, лишь раздражение имело значение, росло и ширилось в его сердце.
  
  - Да проваливайте вы на хрен, сволочи поганые! - рычал Виктор, приближаясь к двери. - Чего надо, выродки паршивые, а? - продолжал орать он, открывая дверь. - Чего надо! - крикнул он в лица гостей прежде, чем понял, кто находится на его пороге.
  
  - И тебе не болеть, - буднично сказал свиноподобный полицейский со жвалами на голове. - Ну что, доигрался, гнида? - добавил со злобой он, распахивая дверь твёрдой и крепкой рукой. - Доигрался! - повторил он, хватая Виктора за глотку и с разбега впечатывая в стену.
  
  Вслед за толстым вошёл худой полицейский. Он, как и прежде, был спокоен и равнодушен. Не торопливо шагал по прихожей, в то время как толстяк щёлкал жвалами над головой Виктора.
  
  - Обыщи тут всё! - рявкнул толстяк не оборачиваясь.
  
  - А то я не знаю, - спокойно ответил худой полицейский. - Делай своё дело и не отвлекай меня от мое...го. - худой полицейский замер у шкафа в котором находились баночки с таблетками, они были за стеклянными дверцами. - А это у нас что? - проговорил он себе под нос, ни к кому не обращаясь.
  
  - Что там? - уже оглянувшись, спросил толстяк.
  
  - Делай своё дело, - ответил худой, - не мешай мне делать своё.
  
  Худой полицейский пристально проглядел надписи на баночках, встряхнул их, прислушиваясь к шуму. На его лице неожиданно возникла широкая улыбка. Парой движений он свинтил крышку с баночки и закинулся сразу пятью таблетками, после вытащил из внутреннего кармана полицейской формы армейскую флягу и сделал несколько больших глотков. Протянул:
  
  - Ха-а-а! - и уже недобро улыбаясь, вытащил из кармана таблетки в бумажной упаковке. Он закинулся сразу тремя своими таблетками и вновь приложился к фляге, почти полностью её осушив.
  
  - Живём! - рявкнул худой бросив толстяку одну, полупустую баночку с таблетками, а две, полные, тихо прикарманил себе.
  
  Толстяк включил фонарик и по слогам прочитал название таблеток. Присвистнув, он поглядел на Виктора:
  
  - Ты понимаешь, что только за хранение этого мы тебя лет эдак на пять прикроем, а?
  
  - Что? - удивлённо и вместе с тем испуганно, спросил он.
  
  - Да... удачно ты нам под руку попал... лет на двести тебя прикроем, три пожизненных ты свои получишь!
  
  - Да что я такого сделал? - изумлялся Виктор.
  
  Вместо ответа толстяк крепко ударил Виктора в лицо, да так, что тот едва не потерял сознание. Он осел, - ноги не держали, и если бы не удерживающая его мясистая лапа, точно бы рухнул на пол!
  
  - Ты, паскуда, будешь молчать, - щёлкнули над головой жвала. - Здесь мы закон. Мы решаем, когда и что ты будешь говорить. Посмеешь нарушить правила и...
  
  В этот момент весь мир вокруг замер. В голове звучал небывало холодный и злой голос, сами мысли застывали от этого голоса: "Как же они мне надоели!"
  
  Виктор услышал щелчок пальцев. И в мгновение оказался в другой, сумрачной комнате. Ничего вокруг не было, только небольшой квадрат, где можно было ещё худо-бедно что-то разобрать и густая темнота, в нескольких шагах от него за которой ничего не было видно. Там Виктор был не один, он видел только смазанный человеческий образ, который с ним заговорил:
  
  - Я разберусь... и с этим тоже, - в последнем явственно прозвучал упрёк.
  
  Виктор мог бы спросить как именно и с чем этот некто, кого не было видно, собирается разобраться, но вместо этого он задал другой вопрос:
  
  - И с этим тоже? - мужчина не мог понять, когда и с чем ему уже помогали. - Что ты этим хочешь сказать?
  
  Прежде Виктор услышал тяжёлый вздох. После некто сказал с привычным, узнаваемым холодом и спокойствием в голосе:
  
  - Когда ты, наконец, перестанешь... просто садись и смотри, пока я буду решать очередную твою проблему, с которой ты сам не желаешь справляться.
  
  Щелчок и вместе с ним в комнате стало светлее, появились явственные, твёрдые стены, бетонный пол и такой же потолок. Пять с половиной шагов в диаметре, - это и была комнатушка, без окон и дверей. В центре комнаты появился простенький стул, а на одной из стен, прямо напротив стула, крупный экран. Видео было как на старой чёрно-белой плёнке, с различными мелкими, незначительными изъянами. Звук выходил прямо из бетонных стен.
  
  Виктор сел на стул и стал наблюдать за происходящим, словно это он сам и видел. Собственно, он это видел каждое утро, когда просыпался, - столик рядом с диваном, на котором ложился спать, чуть дальше тумбочка с древним и тяжёлым телевизором.
  
  Мужчина смотрел на экран за тем, как собирался на работу и как присел, чтобы отдохнуть пару минут перед уходом на работу. Видел, как всё потемнело, - глаза закрылись. И тут же открылись. Со стен хлынул пробирающий до костей холод.
  
  Виктор видел, как протянув вперёд правую руку и смотря на неё, некто снимавший происходившее каким-то образом своими глазами, оглядывал метаморфозы руки. Это было жутко, особенно если задуматься о том, как такое вовсе возможно.
  
  После этого картинка на стене подёрнулась рябью, а следом и вовсе произошёл скачёк. Виктор видел, как некто сидел в автобусе, на котором ему приходилось много раз ездить. Этот некто сидел в конце автобуса и внимательно оглядывал притихших уродцев. Виктор точно помнил, что коллеги не могли и минуты провести в молчание. Вечно был гомон, крики, смех или даже плачь. Но на стене, на записи, уродцы не решались даже шелохнуться, - точно восковые.
  
  Вновь картинка подёрнулась рябью и на смену салону автобуса пришла знакомая свалка. Коллеги полукругом стояли перед тем, от чьего лица велась съёмка. И они, эти шумные создания с различными увечьями, едва ли не забывали дышать, смотря себе под ноги и ожидая того, что скажет некто, записывавший происходившее.
  
  - Сегодня эти... детишки... - выплюнул с холодной насмешливостью некто, - придут к нам... опять. И вы, хотите того или нет, но будете делать так, как я вам скажу. И горе тому, кто подведёт меня! Вам ясно?
  
  Никто не решился поднять головы или просто что-то сказать. Виктор мельком углядел Славу, который боялся, как и прочие, пошевелиться.
  
  - Мне что, нужно повторить свой вопрос?
  
  - Ясно, босс! - в разнобой, слабыми голосами, сказали коллеги.
  
  Картинка на стене поплыла и меньше чем в пару ударов сердца стена стала полностью тёмным квадратом. Мгновение, и до слуха Виктора донесся голос одного из старших школьников:
  
  - О, а они тебя бросили одного? Знали, что мы придём и убежали?
  
  Виктор видел правую руку, замотанную в какое-то тряпьё. Она показывала на старшеклассника, заговорившего с кем-то, кто был явно не в настроении, и от кого не доносилось больше холода, - абсолютно пропали чувства.
  
  - И что это у тебя за тряпка на руке? Что, на нормальную повязку не хватило денег?
  
  Виктор услышал заливистый детский смех, от которого вздрогнул.
  
  - Не тебе об этом спрашивать, трусливая шавка! - со смехом в голосе заговорил некто. - Ты, пёс никчёмный, с толпой детишек или без них!
  
  Школьники, и старшие, и младшие, начали окружать кого-то одного, кто явно их провоцировал. Их было, чуть ли ни полсотни, а провоцировал их один единственный...
  
  - Суицидник! - рявкнул старшеклассник. Все прочие школьники повторили вслед за ним. - Суицидник! Суицидник!
  
  - Да убейте вы его! - рявкнул другой старшеклассник, что в прошлый раз и отдал команду, чтобы школьники избили Виктора и его приятеля по работе Славу.
  
  - Стоять, - сухо приказал некто, срывая с руки грязную повязку. Подняв голову, не повышая голоса, но с явственной злобой и холодом в голосе, вновь скомандовал. - Убить их!
  
  Происходившее после невероятно пугало Виктора. Он настолько испугался, что неотрывно и жадно смотрел на события, записанные кем-то, кто не принял участия в побоище. Виктор чувствовал ужасный, январский холод. Видел, как из-под груд мусора восставали уродцы вооружённые различным тяжёлым, добротным хламом. Взгляд скользил со стены на стену, - все четыре стены создавали круговой обзор происходившего.
  
  Взрослые убивали мелких детей, а те, даже самые неразумные, не решались убегать. Школьники боролись за свои жизни как могли; накидывались стайками на мужчин, кусались, царапались, пинались. Старшеклассники не стояли в стороне и тоже принимали участие в побоище, - у каждого из них нашёлся как минимум один ножик.
  
  Виктор наблюдал за смертями. За одной, другой, третьей... он не знал, что и думать на этот счёт. Это его угнетало, но деваться было не куда. И он надеялся, что это всё поскорее окончится. Переживал за единственного знакомого, который не вёл себя с Виктором по-свински. И, в конечном счёте, Слава, свирепый горбун, оказался единственным, кто выжил. Конечно, не считая того неизвестного, кто за всем этим наблюдал и у кого, как помнил Виктор, чешуёй покрыта правая рука.
  
  Когда запись окончилась, у Виктора перед глазами ещё стоял образ окровавленного, с порезами по всему телу, но широко улыбавшегося горбуна.
  
  - Надеюсь, тебе понравилось.
  
  Виктор молчал, он и не знал, что ответить возникшему в комнате, смазанному силуэту. Тьма, клубившаяся рядом с силуэтом, не позволяла его разглядеть.
  
  - Можешь больше о тех не беспокоиться, я и там прибрался.
  
  Виктор по-прежнему ничего не мог сказать. Увиденное так крепко на него повлияло, что сложно было даже с мыслями собраться. А тут ещё и этот силуэт, говорящий с ним... от которого так и веяло жутью.
  
  - Можно... домой? - робко и неуверенно, справившись с собой, спросил Виктор.
  
  Щелчок. И в одно мгновение Виктор оказался у себя дома. Там же, в прихожей. Полицейских не было видно, а дверь была закрыта. Включив свет, обойдя все комнаты и заглянув под всё, подо что только можно, мужчина убедился, что один в доме. Не было никаких следов того, что что-то могло случиться, пока он был в той комнате и смотрел видео вначале с одной, а после и со всех стен.
  
  Когда Виктор уж собрался вздохнуть с облегчением, голос в голове буднично так спросил: "Что, желаешь увидеть, что я с ними сделал? Или тебя только результат моей работы интересует?"
  
  Виктор аж вздрогнул всем телом. У него перед глазами вновь возник памятный образ, где окровавленный, улыбающийся горбун стоит рядом с изуродованными телами школьников. Вспомнил, как кровь пропитала их белые рубашки, как блестела их обувь... вспомнил разбитые черепа и убитых коллег.
  
  - Нет, - прошептал Виктор, упав на колени. - Пожалуйста, не надо!
  
  ***
  
  Виктор только поздним вечером, или, что вернее, раним-раним утром узнал, что у него из жизни попросту пропал один день. Он думал, что на работу пошёл в понедельник, но вместо этого оказалось, что понедельник он, ни коим образом не встретил. Много раз мыслями он восстанавливал в памяти выходные, предшествовавшей недели, этим выходным, но всякий раз получалось - того злополучного понедельника он не встречал.
  
  Целую неделю он обдумывал всё случившееся. Мучился от кровохаркания. Страдал от головной боли и непонимания того, что же на самом деле случилось.
  
  Как итог, решил отгородиться от причудливых воспоминаний. Принимал лекарства, рассуждал о том, следует ли идти на приём и всякий раз себе отвечал, что не стоит: "Ничего ведь не случилось! Зачем за зря человека беспокоить? Лекарства есть, у меня всё хорошо... всё ведь хорошо!" - он пытался сам себе внушить, что всё хорошо, но... получалось как-то не очень. Возвращался к рассуждениям и как заведённая машина повторял старательные усилия убедить самого себя, что всё "хо-ро-шо!"
  
  В назначенный день, в конце недели, он так и не пошёл на приём из-за чего мучительно терзался и переживал. Целый день не мог найти себе места и беспокойно мерил комнату шагами. И всё же, не смотря на беспокойство и мучительное ожидание, не пошёл. Не пошёл, не смотря на последовавшее вслед за этим беспокойство. Да и ночью той почти не спал.
  
  
  Глава 14
  
  
  Выходные могли стать для Виктора тяжёлым испытанием из-за терзаний о том, что не пошёл на приём к психологу. Уже сложилась привычка, за пределы которой было сложно выходить. Чувства не правильности и ошибочности не покидали мужчину ещё какое-то время. А после в его дверь постучалось новое беспокойство.
  
  - Ты? - удивился Виктор, оглядывая горбуна стоявшего на его пороге.
  
  У гостя на лице было много различных ран и ранок, кровоподтёков и припухлости. Глаза у горбуна сильно воспалились, а белки почти полностью заплыли кровью.
  
  - Я, - тяжело выдохнув, сказал Слава.
  
  Виктор справился с первоначальной растерянностью и пригласил его зайти в дом. Закрыл дверь, а после повёл гостя в основную комнату. Усадил на диван, спросил насчёт воды, а уж после позволил себе приступить к расспросу:
  
  - Так, где ты так? - Виктор надеялся, что виденное им в странной и замкнутой комнате, всего лишь сон. Он пытался узнать, случившееся на свалке было на самом деле или ему только привиделось. - Кто тебя так избил?
  
  Слава ухмыльнулся, глянул исподлобья ему в глаза и ответил на вопрос своим вопросом. Что удивительно, ответил без заикания, чисто и ясно:
  
  - Да какая разница? - хохотнув, добавил. - Больше там так не отоваривают!
  
  Виктор опёрся на тумбочку со старым и тяжёлым телевизором. Он был напротив приятеля по работе. И ужас как хотел прояснить непонятные моменты.
  
  - Как там, на свалке, работаешь? - спросил он об этом внимательно, но не пристально глядя на сидевшего на диване горбуна.
  
  - А то ты не знаешь! - в шутливом тоне, демонстративно закатив глаза, отвечал Слава. - Схлопнулась наша свалка, иль ты забыл, а? Тогда ведь тоже там был... на перерабатывающий завод всё теперь будут отправлять, а уж через пару лет вместо свалки вновь будут просторные поля! - последнее он говорил, широким жестом изображая необозримые пшеничные поля.
  
  - Да... как-то позабылось, - вяло отвечал Виктор. - Суета, беспокойства... так всегда и бывает, они сжирают всякое внимание!
  
  - Прямо-таки всякое беспокойство или суета помогают забыть об освобождении от принудительной работы? Хотел бы я так, раз, и забыл о тяжёлых двух неделях! Словно и не было никогда!
  
  Виктор не ответил, ведь всё его внимание было сконцентрировано на переваривание услышанного. И никак не получалось осознать, что же случилось на самом деле, что правда, а что вымысел. Получалось что все воспоминания, на самом деле, поддельные, что все они - фальшивка. Это вызывало то ещё смятение и чувство потерянности.
  
  - А что ты вообще помнишь? - как-то неожиданно спросил Слава, непринуждённо оглядывая жильё Виктора.
  
  "Вот дрянь! - подумал Виктор, неловко улыбаясь. - Ну и какое тебе до этого дело?"
  
  Было необходимо отвечать, ведь иначе можно было бросить на себя тень. Виктор уже понимал, что так он может выдать, что ничего настоящего не помнит, а это чревато различными и неожиданными сложностями. Он решил, что лучше всего будет пытаться отмахиваться от подобных вопросов:
  
  - Да какая разница? Ты ведь ко мне не о работе пришёл говорить, верно?
  
  - Именно о работе я к тебе и пришёл говорить! - со смехом ответил горбун.
  
  Виктор, против своего желание, как-то весь напрягся.
  
  - Правда, не о той.
  
  А теперь слишком уж явственно расслабился и с головой выдал своё не желание говорить о работе на свалке.
  
  - Я подыскал одно славное местечко. Платят лучше, чем прежде, но и работать там придётся... по-настоящему! Ну что, интересует?
  
  Виктор растерялся. Он не мог даже сказать, как у него дела с деньгами обстоят. Что уж говорить о том, интересна ли ему прямо сейчас новая работа!
  
  - Даже не знаю, - пожав плечами, отвечал Виктор. - Расскажи, а там уж видно будет.
  
  - Не так быстро, дружок! - с ухмылкой ответил горбун, откинувшись на спинку дивана и закинув ноги на кофейный столик. Последнее Виктору явно не понравилось, и гость это заметил, но ноги по-прежнему продолжали лежать на стекле кофейного столика. - Вот я тебе сейчас скажу, где и к кому обратиться, а ты раз, - хлопнул он тыльной стороной руки по ладошке, - и не согласишься мне помочь, да и побежишь просто так устраиваться на работу.
  
  "Он что, хочет с меня что-то стребовать, за просто подкинутую информацию?" - невольно хохотнув, подумал хозяин дома.
  
  - Ты думаешь, что я, едва узнав о работе, сразу брошусь её искать... в целом городе, да? Не зная ни где, ни что там к чему... ты меня за дурака считаешь?
  
  - Резонно! - цокнув языком, согласился гость. - Но и ты меня пойми верно. Я хочу помочь тебе, но и мне нужна твоя помощь, понимаешь? Ты мне, я тебе. Так ведь устроен мир, понимаешь, приятель? Ты мне, а я тебе. Всё честно!
  
  "Не нравится мне всё это!" - подумал Виктор, но тяжело вздохнув, решил, что можно и спросить. - "Кто знает, что ему нужно? Может какой-нибудь сущий пустяк?"
  
  - Выкладывай, что ты хочешь?
  
  - Понимаешь, дружище, я сейчас совсем на мели. И пойти мне не куда. Давай я тебе помогу с работой, а ты мне... ну... с жильём! - кивнув головой на спальню, горбун сказал. - Вон ту комнату я приберу себе. И после, с получки, подкину тебе немного денег, лады?
  
  - Ты хочешь снимать у меня комнату? - переспросил Виктор.
  
  - Да-да! Ты ведь не станешь с меня снимать последние штаны, а, приятель?
  
  Виктору было несколько не по себе. Вроде бы просьба звучала не как какое-то издевательство. Сдавать комнату, да и за деньги... вполне себе не плохая затея, думал Виктор, но задним умом ему что-то ну очень так не нравилось в предложении приятеля по прежней работе.
  
  - И сколько ты будешь платить?
  
  Горбун хохотнул.
  
  - Не боись, не обижу! И тебе житьё будет, и мне... тоже.
  
  Виктору не нравилась идея, он инстинктивно ощущал какой-то подвох, но логически никак не мог обосновать эти опасения. Он несколько минут молчал, рассуждал и прикидывал, как его этот горбун может обмануть. Ничего серьёзного он найти не мог и потому, переступив через свои опасения, сказал:
  
  - Рассказывай, давай, что там за работа такая.
  
  Рассказ получился не шуточным и со множеством уверений вроде: "Дело плёвое!", "Да, будет тяжело, но и оплата того стоит!", "Да не бойся, всё будет отлично!" - а по существу было сказано не так уж и много, но и этого Виктору хватало для понимания того, что его ожидает.
  
  - Работать будем на стройке. У меня там всё уже налажено! Прораб мой друг детства, в обиду начальству не даст! Да и работяги там что надо, настоящие мужики! Мне, как приятелю, прораб выбил сразу четвёртый разряд, а тебе, с моего разрешения, без образования, дадут второй разряд. Будем вновь в паре работать, - я кирпичи ложить, а ты мне их подавать да цементный раствор месить.
  
  Виктор не знал, что второй разряд не просто самый "младший", но и то, что он выдаётся всякому, кто с улицы пришёл и кому не доверяют простейшую работу, конечно, помимо грязной и особо трудоёмкой. Не знал и потому думал, что Слава на самом деле не плохо так ему помог. И едва только Виктор неуверенно протянул руку, как её тут же крепко стиснул горбач и затряс.
  
  - Ты не пожалеешь, приятель!
  
  "Надеюсь, что так оно и будет... надеюсь, так оно и будет!" - с растущим тревожным чувством, думал Виктор.
  
  Перед самым уходом, уже стоя на пороге, горбач спросил:
  
  - Так ты точно ничего не помнишь?
  
  Само собой, хозяин дома ответил, что не помнит. Чего уж там! Да и словно это могло как-то потом ему откликнуться!
  
  Виктор остался один на один со своими мыслями в неожиданно наступившей, ощутимой тишине. И до самой глубокой ночи он не мог найти себе покоя, - беспокоился о том, что сделал страшную ошибку. Обдумывал то, как будет работать на стройке. Представлял себе это. И как же ему не нравилось осознавать, что он уже на это согласился, даже не сходив в центр занятости. Как он беспокоился о том, что согласился сдавать комнату, так и не узнав, а сколько ему вовсе будет платить новый сосед, да и как скоро вообще это произойдёт в первый раз!
  
  ***
  
  В новый дом Слава пришёл поздно ночью. Он был ужасно пьян, грязный как свинья. И ничего-то с собой у него не было. На вопрос о вещах, за которыми ходил горбач, тот ответил с упрёком:
  
  - Вот давай мне тут без этого, ага? Ты мне кто, - говорил он, в упор приблизившись к Виктору. Расстояние меж их лицами было ужасно незначительным, а смрадное дыхание раздражало хозяина дома. - Ты кто вообще такой чтобы я перед тобой отчитывался, а? Дружок! - продолжал Слава, схватив Виктора за плечо и с лёгкостью тряхнул. - Не ты мне будешь ставить условия, понял? Не ты!
  
  Виктор начал осознавать, что опять дал маху. И масштаб промашки его откровенно угнетал.
  
  ***
  
  Единственное, что пугало нового соседа, что выручало Виктора от возможной трёпки - кровохаркание. Оно не только не прекратилось, но и становилось всё более и более скверным. Один раз, в выходные, Виктора даже вырвало кровью.
  
  Слава отмахивался от хозяина дома, говоря:
  
  - Уйди, болезненный! - махал ручищами и не забывал крикнуть. - Если я от тебя какую-то дрянь подловлю, то ей-ей убью! Слышишь? Убью, падаль!
  
  ***
  
  В понедельник Виктор проснулся раньше, чем прозвенел будильник. Новообретённый сосед оказался столь любезен, что разбудил хозяина дома... пнув по дивану, да так, что спавший человек подскочил на месте, а после испуганно таращился на горбача.
  
  - У тебя пара минут. Собирайся и идём.
  
  Этот сосед был не только в этом моменте любезен, он ещё подсказал нужный рейс автобуса, который ехал на другой конец города. За свою доброту сосед настоятельно попросил оплату в виде покупки и на него билета тоже. Подобное он подкрепил фразой:
  
  - Да чего ты выкаблучиваешься, а? Тебе что, сложно, что ли?
  
  На робкие возражения он ответил просто и незатейливо, - схватил за одежду, притянул к себе и, дыша страшным перегаром, сказал:
  
  - У меня похмелье, падаль ты тупая! Плати! Плати, а не то я тебе шею сверну! Ей-ей сверну!
  
  ***
  
  Новая работа не внушала оптимизма. Ещё подходя к наполовину отстроенному зданию, Виктор ощутил, что зря согласился на эту работу. Он не мог объяснить своего ощущения словами и аргументировать предвзятое отношение. Ему просто не нравилась одна только мысль о работе на этой стройке.
  
  Прораб быстро оформил Виктора на работу. Пара подписей, не читая бумаг, - когда мужчина вздумал бегло просмотреть бумаги, прораб его попросту поднял на смех:
  
  - Делать тебе больше нечего! - через мат, смеясь, сказал он.
  
  Виктор как-то само собой поставил подпись и только после того, как бумаги исчезли из-под носа, ощутил, что сделал самую главную глупость за последнее время.
  
  Сам прораб вызывал тихую неприязнь и страх. Это был словно шакал в людском обличии. Какой-то дёрганный, нервный... он имел особо скверную черту характера, - одним, двумя быстрыми шагами подскакивал в упор к Виктору и, вытаращив глаза, ругал за всякую мелочь. Виктор отшатывался, чувствовал что в любой момент этот прораб может его и крепко так приложить обо что-нибудь, или ударить, или вовсе вцепиться зубами в глотку, но так, исподтишка, когда того не ожидаешь. "Не хороший человек, - мысленно решил для себя Виктор. - Говоря откровенно, дерьмо!"
  
  Коллеги оказались не менее радушными и светлыми людьми, чем их начальник. Виктор за первый час работы успел получить не меньше пяти ощутимых ударов ладонью по спине. Сразу несколько сволочей начинали гоготать, а тот, кто бил, возникал перед глазами Виктора и, выпучивая глаза, с вызовом спрашивал:
  
  - Чо? Чо-то не так? У тебя проблемы, а?
  
  Сама работа оказалась ужасно тяжёлой и сложной для Виктора. Он был слишком слаб, исхудал и с величайшим усилием таскал на руках с десяток кирпичей. Кран, как выяснилось, не работал уже месяц. Виктору пришлось таскать кирпичи от въезда на огороженную стройку, подниматься с ними в обнимку на четвёртый этаж. Но и тут не обошлось без "шуток".
  
  Один из "дружного коллектива" меж этажами толкнул Виктора. Он был слишком слаб, чтобы устоять, - ему и просто тащить кирпичи было тяжело, а тут... он рухнул прямо на свою ношу и крепко так отбил рёбра и колени. До боли стискивал зубы и силился не разрыдаться от собственной слабости, никчёмности... А за спиной всё гоготали и гоготали "славные парни" - как звал их парой дней ранее горбач.
  
  Сам горбач не отставал от других работяг, - орал на Виктора за то, что тот медленно работает. В своих неудачах и оплошностях он также винил именно его. И при любом удобном случае кидался в Виктора цементным раствором, говоря:
  
  - Живей, ушлёпок!
  
  Тот, первый день стал тем ещё открытием. И друг оказался той ещё сволочью, и люди вокруг были те ещё "добряки"... а уж о порядочности прораба и говорить не приходилось. Самое скверное открывалось Виктору постепенно. Он не знал, как и почему, но у него намного усилился слух, - он с лёгкостью мог слышать голоса находящиеся на пару этажей ниже. Так, против своей воли он услышал несколько обрывков важных для него разговоров:
  
  - Саныч, ты всё проверил? Бумаги нормальные, вопросов не будет?
  
  - Да не парься ты, всё будет отлично! Словно в первый раз такое делаю... да не напрягайся ты, говорю, всё будет нормас!
  
  - Как-то я слишком уж палился... извини, зря всполошился... куда этому тюленю понять, что за бумаги он подписал!
  
  - А я о чём толкую? Не парься, не дёргайся, всё будет... к концу недели квартирку на тебя оформим... а уж после ты и должок правильным людям прикроешь, верно? - в последних словах, не смотря на собственную усталость и общую слабость, Виктор явственно услышал не прикрытую угрозу.
  
  - Спрашиваешь! - воскликнул горбач.
  
  Другой разговор был уже между кем-то из рабочих, чьи лица за пол дня успели стать ненавистными для Виктора. Горбач обратился с вопросом:
  
  - Ну чего там, всё готово?
  
  - Не дрейфь! Техника привычная, отработанная... случайно упадёт через пару-тройку часов, а после... ну кто ж знает, что в подвале вмуровано в пол, а? Ни-кто... а если и знает, так найди дурака, который об этом сказать вздумает!
  
  - Это ты верно сказал... чистеньких среди нас нет, а если кто и вздумает какую-нибудь хрень брякнуть, то он уж точно не жилец!
  
  Третий разговор, который немного обрадовал Виктора, был между двумя другими строителями:
  
  - Что по горбатому решили?
  
  - Да рядом с этим спрячем, - буднично так, обыденно, ответил другой.
  
  И зная, что его ждёт, Виктору приходилось работать, не зная усталости и всячески избегать того, чтобы показать другим, что он всё знает. Приходилось ему также стоически терпеть различные насмешки и издевательства: "Я что, дурак что ли? - думал Виктор, - они ведь провоцируют, чтобы после... уже не заморачиваясь меня "спрятать"".
  
  Так и получилось, что он оказался в безвыходном положении, когда было страшно бежать, ещё страшнее не бежать и решительно ничего не мог поделать и как-нибудь повлиять на происходящее.
  
  Виктор был не на шутку напуган. И со свойственной страху судорожностью мыслей, искал любой выход из сложившейся ситуации. Он метался от совсем бредовых способов побега, как спрыгнуть со второго этажа, - на котором никто не работал, - и попытаться удрать, до не менее опрометчивых идей, как просто уйти, когда пойдёт за кирпичами: "Ведь никто за мной не следит, верно? По-тихому уйду..." - думал он, в очередной раз выходя из здания за новой охапкой кирпичей. Думал он так до тех пор, пока не стал примечать чужих взглядов, - особенно обеспокоило то, как на него вытаращился охранник в полусотне шагов, стоявший у единственного выхода со стройки.
  
  "Кажется, у меня большие... очень большие проблемы" - с обречённостью думал он, понимая, что сбежать ему явно не удастся. - "Всё-то они продумали и подготовились... основательно так подготовились!"
  
  Время неуклонно продолжало свой скорый бег, а Виктор никак не мог найти спасительное решение. Он даже поглядывал на забор, окружавший стройку, смотрел где легче перебраться или где есть собачий подкоп... но ничего-то у него не получалось, - над забором в несколько рядов тянулась колючая проволока, а бродячих собак, по-видимому, в округе не было.
  
  Его мысли с завидным постоянством возвращались к смутным воспоминаниям. Он представлял себе тот холод, который его когда-то промораживал до костей, вспоминал то спокойствие, которое его переполняло... и то, как кто-то другой, не он, решал всевозможные, сложные проблемы, - пусть и грубым, но решительным образом.
  
  Он не знал, как вызвать того, другого, что временами смещал его с управления телом. Этот другой сейчас был как никогда прежде необходим, - теперь угроза смерти была по-настоящему близка. И с каждой минутой эта угроза становилась всё более и более явственной, ощутимой. А желание бороться или спастись, как-то само собой, теряло свои силы. Виктор с каждой проведённой в стрессе минутой становился безразличней к тому, что вскоре может умереть. И это его немало так пугало, - сознательную его часть.
  
  ***
  
  Обеда у Виктора не было, - заставили работать, подтаскивая кирпичи, ведь из-за него одного "стопорился процесс". Да, сложно это, работать одному за нескольких, особенно когда ты болезненный, часто кашляешь кровью, худой и усталый, а тебе при этом любят "помогать" ставя подножки или крепко ударяя в грудь или спину.
  
  Он ещё не растратил сил, - с особой надеждой поглядывал в сторону единственного выхода со стройки, высматривал охранника. Виктору пришло на ум, что и охрана должна ведь обедать, а тогда... если бежать изо всех сил... Виктор надеялся попросту сбежать. Но как назло там стоял охранник, уже другой.
  
  "Ну да, конечно... один обедает, другой на проходе... меня караулит!"
  
  Ему приходилось делать вид, что он старательно работает. И где-то в обеденное время Виктор своим сверхчутким слухом смог расслышать разговор прораба и горбача:
  
  - Короче, мы тут с ребятами покумекали... ты его это... ну, того! Сам, минусуешь, утаскиваешь в подвал, а уж там пацаны тебе помогут, лады?
  
  - Да без вопросов! - спокойно ответил ему Слава.
  
  "Вот ведь твари!" - думал Виктор, таща меж этажами кирпичи и обливаясь от усердия потом. - "Уже всё решили... распланировали, сволочи!"
  
  Постепенно усталость брала своё. Животное отупение пришло прежде, чем солнце начало клониться к горизонту, а работа никак не желала оканчиваться. Люди чем-то занимались, подшучивали друг над другом и над Виктором, смеялись. Он уже не беспокоился о том, что его убьют, как и его убийцу, что вмуруют где-нибудь в подвале... ему это стало безразлично... только бы рабочий день поскорее окончился. Да и смерть теперь виделась не таким уж и плохим избавлением от усталости и ломоты во всём теле.
  
  ***
  
  Когда вечерело, случилось то, к чему Виктор уже был морально готов. К нему пришёл горбач и скомандовал:
  
  - Топай за мной и не отставай.
  
  Виктор послушно шагал следом, меж этажами, где ещё не были вставлены окна, с тоской поглядывал на единственный выход со свалки, - там стояли двое охранников.
  
  Он молчал, словно преступник, которого вели на плаху. Жадно вдыхал прохладу наступающего вечера. Старательно запоминал мелкие детали окружения, запах и чувства. Готовился расстаться с жизнью, но так, чтобы не упустить в последние свои минуты даже самую малую деталь или мимолётное ощущение.
  
  Ему так и не удалось достучаться до холода и спокойствия, до того другого, который мог бы его спасти.
  
  - Что, даже не спросишь ни о чём? - ухмыляясь, оглянулся через плечо Слава. - Не уж то всё равно, что с тобой вскоре будет?
  
  Виктор молчал. У него было слишком мало времени, чтобы тратить его на всякий вздор и мелочные разговоры. Он прощался с миром, который, едва ли успел увидеть и понять. И ему так хотелось свободы, вольного пространства, где солнце заливает ярким светом бескрайние луга, - он никогда такого не видел своими глазами, но в ту минуту мечтал об этом больше чем о спасении.
  
  - Ты чо, оглох, а? - рявкнул Слава, круто обернувшись и схватив Виктора за горло. - Ты тупой или как? - Слава ударил Виктора как-то наотмашь, вроде не особо усердствовал, но челюсть ощутимо так хрустнула.
  
  Виктор больше не мог плотно сжать зубы. Но это его особо не печалило, - боль тоже ощущение, а ощущения - жизнь. Именно так он чувствовал, а не думал. Думать он уже не мог.
  
  - Дегенерат! - точно сплюнув, сказал горбач, а после потащил вслед за собой Виктора. - Ну, ничего... дело сделаю и как с гуся вода!
  
  ***
  
  В подвале было невероятно сыро. Там собралось почти с десяток строителей. Была рядом и бетономешалка, - единственная на всю стройку. Несколько фонарей обеспечивали просторное помещение достаточным светом, чтобы было видно почти всё, - только по углам собирались особо густые, точно живые, тени.
  
  Один из строителей кивнул в сторону импровизированного стола, - бочка поверх которой лежал деревянный лист. На том столике лежал молоток, ломик, монтировка и лопата.
  
  - Да вы издеваетесь! - с неподдельной обидой сказал горбач. - А нормального ничего нет, а?
  
  - Не ерепенься! - сказал один из строителей, стоявший рядом, и толкнул в сторону того стола. - Делай дело, а не то рядом прикопаем!
  
  - Где ты тут капать собрался? - со смехом воскликнул другой строитель, но его быстро осадили.
  
  - Замолкни. - и всё, этого оказалось достаточным.
  
  Спустя с полминуты горбач стоял перед Виктором сжимая тяжёлый, крупный молоток. Он смотрел на свою будущую жертву с некоторой печалью, - не жалостью, а пониманием, что одного удара явно не хватит. Грязный ему всё-таки предложили, способ избавится от "клиента".
  
  - Ты уж извиняй, - криво улыбаясь, заговорил Слава. - Но ты сам дурак, раз бумаги подписал, не прочитав... сам виноват!
  
  Виктор даже не увидел замаха, только молоток, который был у него над головой, когда время неожиданно замедлилось.
  
  Левая рука, больше не слушаясь Виктора, с лёгкостью схватила рукоять молотка выше руки горбача. Время вновь ускорило свой бег, а сердце мужчины переполнил жгучий, всё пожирающий холод.
  
  Слава, как и прочие собравшиеся, вытаращился на молоток, который просто взял и остановился из-за того, что чахлый и слабый человек схватился за рукоять.
  
  Правая рука Виктора схватила его же челюсть. Одним быстрым, точным движением рука, сама собой, вправила челюсть.
  
  Его тело вновь перестало ему принадлежать.
  
  - Мне даже стало любопытно... - заговорило тело Виктора равнодушным и безразличным голосом. - Ты настолько храбрый... или тупой? - тихо хохотнув, закончил. - Впрочем, какая теперь разница?
  
  Виктор услышал щелчок, а после оказался в небольшой, почти пустой комнате. Он уже бывал в этом помещение, - смотрел со стен причудливую запись. Но... после случившегося не верил, что это ему не приснилось, что это было на самом деле.
  
  В центре комнатки был простенький стол со стулом и книга. Книга лежала в самом центре стола. И Виктор, немного успокоившись, подошёл посмотреть, что же тут за книга может быть? Любопытство... он его не потерял даже после целого и долгого дня тяжёлой работы.
  
  "Логика" - было в заглавие.
  
  Виктор быстро пролистывал страницу за страницей. На каждой из них, словно жуткая насмешка, была одна и та же запись: "Если тебя собираются убить, а у тебя нет никаких гарантированных способов этого избежать, может всё-таки стоит рискнуть жизнью ради её спасения?"
  
  
  Глава 15
  
  
  Виктор несколько дней провёл как в беспамятстве. Он ничего не понимал. Оказавшись вновь в подвале, он был в окружение растерзанных и ужасно изуродованных тел. Сам он был покрыт с головы до ног в крови... в человеческой крови.
  
  Он бежал от самого себя и горького сознания, что их смерти, их кровь, на самом деле на его руках. Часто питался таблетками, а когда они кончились, вернулся домой только ради двух баночек с таблетками.
  
  Виктор старательно избегал встречи с кем бы то ни было. Избегал различных, случайных монстров, уродцев и даже людей, - он избегал улиц, где мог кого-либо встретить, передвигался тесными улочками. Внимательно прислушивался к окружению, боялся случайно выскочить на кого-либо.
  
  И только страх был его спутником. Мысли таяли даже не успев сформироваться во что-то ясное и понятное. Они напоминали собой туман ранним утром, - вроде бы они есть, вроде бы густые, но не ясные и никак за них не ухватишься. Этот туман то и дело заставлял Виктора вспоминать увиденное в подвале, - почти десяток крепких мужчин словно оказались в лапах у очень свирепого и невероятно сильного зверя.
  
  Он бежал от самого себя, своей тени и чувства спокойствия, леденящего сердце безразличия. И как любой побег от собственной тени, этот забег по улочкам имел тот же успех. Несколько раз Виктор оказывался в лапах монстров, но всякий раз ситуация с подвалом повторялась, - он был с головы до пят в крови, а вокруг тела тех, кто желал ему зла, но так ничего и не успевших сделать. Холод, как же он боялся холода и даже самой малой ночной прохлады!
  
  Ночами он прятался либо рядом с трубами, либо на чердаках, - так было теплее. Кутался в грязное тряпьё, которое подобрал, сам не зная где. И тихо, как заклинание, повторял: "Оставь в покое... в покое... хватит крови... прекрати!"
  
  Одно только случилось по-настоящему важное за весь этот период. Виктор в назначенный день, ещё за пару часов до приёма, сам того не сознавая, отправился в брошенную часть города, на разговор со стариком. Это было неосознанным поступком. Виктор мыслями возвращался к встречам с добродушным психиатром, который так к нему был сердечен, понимал и подсказывал решения. И теперь, когда старый мир рушился, мужчина интуитивно угадывал, что ему нужно выговориться... что ему нужна чужая помощь... что нужен человек, который прекратит все эти мучения и мытарства.
  
  Подсознание сделало своё дело. Он не осознавал куда бредёт, но подсознание точно вело его в кабинет старика. Мужчина вспоминал все приёмы, которые он пережил у этого психиатра, вспоминал ту светлую и приятную атмосферу, которую там находил. Эти воспоминания напоминали случайный лучик света в мире вечной тьмы. Мужчина чувствовал, что близок к полному падению в пучину тьмы, но лучик света... он дарил надежду на избавление и спасение, надежду на лучшую долю. И Виктор шагал в старую, брошенную часть города как заведённая машина, - он попросту не мог поступить иначе.
  
  ***
  
  - Доктор, поймите меня... - с обречённость в голосе говорил Виктор мерея кабинет старика быстрыми шагами. - Я не просто болен. Я невероятно болен!
  
  - Мой милый друг... - начал психиатр, но Виктор его перебил.
  
  С самого прихода мужчина не мог усидеть на месте. Он шагал из одного конца кабинет, от двери, до рабочего стола, а после назад... и опять повторял маршрут. Его мысли почему-то становились яснее, когда он ходил. Но тут он остановился и со всей возможной серьёзностью во взгляде и голосе обратился к старику:
  
  - Нет.. нет... позвольте мне объясниться! Прошу вас, позвольте мне всё объяснить!
  
  - Что ж... - старик снял очки в роговой оправе и положил на рабочий стол рядом с футляром. - Я весь во внимании.
  
  Виктор продолжил свою ходьбу. Он размышлял о том, как и что сказать, а перед глазами целым каскадом проносились скверные образы воспоминаний. Он хотел сказать обо всём и разом, но нужные слова не находились. Начал неуверенно, с сомнением и беспокойством, а закончил твёрдо и непоколебимо:
  
  - Доктор... я... я... в эту неделю я многое понял... осознал... и то, что было прежде... теперь я понимаю, что было... на самом деле... Доктор, кажется я убийца!
  
  Несколько томительных минут они оба молчали. Доктор смотрел то в глаза Виктора, то на шкаф с книгами, то на свой рабочий стол и бумаги которыми занимался до прихода пациента.
  
  - Это... - внимательно подбирая слова, начал доктор. - Это громкое заявление. Всякое подобное... высказывание, нужно подкреплять чем-то большим, чем простыми доводами. Тебе есть, что сказать мне... по существу? - сделав рукой неопределённый жест, словно пытаясь так отыскать нужную фразу, он закончил. - Касаемо обвинения по отношению к самому себе.
  
  Виктор начал судорожно перебирать в уме всё то, что он обдумывал. Он считал, что убийство коллег в офисе, его работа. Он считал, что побоище, которое он видел в странной комнате, - где кто-то другой заставил рабочих затаиться, а после поубивать детей, - его рук дело. Он непоколебимо верил в то, что именно на его плечах ответственность за смерти строителей, а также множества случайных встречных, которые пытались или желали причинить ему вред за последние несколько дней.
  
  - Поймите, это словно кто-то другой... как будто бы щёлкает выключатель, и моё место занимает другой я, понимаете? Это я, но в то же время не я! Я знаю, что такое происходит, оно случалось слишком много раз чтобы и дальше быть к этому слепым! Слишком... слишком много на моих руках крови, пусть и сделанных другим я... Доктор... я не хочу чтобы этот жестокий и свирепый убийца... чтобы этот маньяк стал... я не хочу становиться таким... ни на время, ни уж тем более навсегда!
  
  Виктор смолк, но продолжал смотреть на старика с не озвученной просьбой о спасении. Его взгляд, вся его поза передавили высшую степень беспокойства, переживания и желания справиться с худшей своей стороной. Ему была нужна помощь доктора, как никогда прежде, и это было явственно видно в каждом вдохе, в самом малом и незначительном движении.
  
  - Если отпустить всякие термины, если говорить по простому... То у тебя, мой милый друг, расслоение личности. Обычно личность - монолит, в котором находятся все чувства и устремления. При расслоении этого монолита мы получаем несколько личностей... одна отражает одни черты и повадки, а другая, соответственно, другие. Личности не могут управлять телом одновременно... как правило, не могут, но это слишком уж редко случается, так что рассматривать даже смысла нет, а вот твой случай - типичен.
  
  Доктор вытащил из ящика стола несколько баночек знакомого Виктору лекарства, а также бумажную упаковку с какими-то не знакомыми лекарствами.
  
  - Это очень прискорбно, что у тебя такое отклонение. С другой стороны, кто из нас без отклонений? Всем нам с этим не повезло в той или иной степени! И не кори себя почём зря, не нужно! Я не могу сказать точно, всё ли так скверно или ты просто выдумал всё то, что мне рассказал. Ты мог просто это увидеть в полусне, такое тоже бывает, понимаешь? Ты мог просто блуждать, а тебе привиделось такое! Ну, какие монстры на улице бывают, где ты их встречал?
  
  - Я... я не понимаю, доктор... что вы хотите сказать? - с блестящими глазами спросил Виктор.
  
  - Вообрази на мгновение, словно ты идёшь по улице. Представил? И... закрой глаза, так легче!
  
  Виктор закрыл глаза и представил, как идёт по центральной улице. Представил, как по дороге, рядом, с шумом проносятся машины. Он увидел, как наяву, клумбы с цветами и ветвистые деревья, а также дома, много домов рядом с тротуаром.
  
  - Представил?
  
  - Да, - ответил Виктор.
  
  - Теперь представь, что тебе на встречу идёт... какой-нибудь человек. Не принципиально. Можешь представить и девушку.
  
  Виктору на ум пришла сама собой женщина лет сорока. Длинная юбка, аккуратно уложенные волосы и плотная, кремовая водолазка. В принципе, на улице он от такой женщины отвёл бы взгляд, но в воображении... ему было попросту приятно посмотреть на неё и то, как она быстро шагала, цокая в меру высокими каблуками.
  
  - Представь, что ты находишься в полусне... и тебе снится кошмар. Представь, что человек, которого ты себе вообразил, одномоментно становится страшным монстром!
  
  И Виктор, против своего желания, представил. Если девушке, даже в его воображении, не было до него какого-либо дела, то вот монстр... он заинтересовался Виктором.
  
  Уродливое зелёношкурое отродье с отвислой челюстью, капая густую и шипящую на тротуаре слизь, влачило свои вялые ноги к нему, в его же собственном воображении, тянуло длинные лапы с шипастыми отростками.
  
  Виктор вскричал, подскочил на месте и быстро открыл глаза. Вид знакомого кабинета его несколько успокоил и сердце теперь, казалось, звучит настолько громко, что прокатывается эхом по помещению.
  
  - Страшно, согласен... но именно это с тобой и происходит. - продолжал психиатр. - Мой милый друг, не стоит переживать обо всём, что тебе привиделось, это всего лишь плод твоего воображения! - немного помолчав, с печалью в голосе добавил. - Однако то, что у тебя расслоение личности... это меня несколько пугает.
  
  - Вы думаете... что я... могу... Вас?
  
  - О нет, мой милый друг, конечно же нет! - горячо возразил врач. - Нет, ты не таков, уж будь уверен! И всё-таки нам предстоит основательно с тобой поработать... это будет не так просто, как хотелось бы... но ничего, справимся!
  
  Доктор вытащил из другого ящика гранёный стакан и пол-литровую бутылку воды, - Виктор не мог детально разглядеть этикетку, в последнее время глаза его начали подводить.
  
  - Тебе предстоит тяжёлое испытание. Долгая, затяжная борьба за единство личности. Это не быстрый процесс, сложный... но не беспокойся, я буду рядом. И всё у тебя будет хорошо. Слышишь? Всё будет хо-ро-шо!
  
  Старик пододвинул к краю стола таблетки, стакан и бутылку. Он сказал, что необходимо выпить повышенную дозу уже привычных лекарств, а также все те, что были в бумажной упаковке.
  
  - Доктор, вы уверенны... вы точно знаете, что ничего не случится и что... что выключатель не щёлкнет опять?
  
  - Любопытное сравнение... довольно-таки точное... и да, я уверен. Не беспокойся, пей. И помни, я буду рядом!
  
  Доктору потребовалось не так уж и много времени, чтобы убедить пациента в том, что тому следует принять лекарства прямо в кабинете.
  
  - А после ложись и вздремни на диване... и не беспокойся! Всё будет отлично! Нет, нет... никаких неудобств, всё хорошо! Я уже столь стар, что могу себе позволить потратить своё свободное время ради спасения славного человека.
  
  Виктор сомневался, но сомневался только в самом себе, не в психиатре. Он ему доверял значительно больше, чем самому себе. У него не было в целом мире никого ближе этого добродушно улыбавшегося старичка... человека, который умудрялся развеять его самые страшные и мучительные опасения и страхи. Этот мягко говоривший человек смог успокоить Виктора настолько, что тот перестал беспокоиться о том, как же сам старик будет... смело поверил, что тот с лёгкостью проведёт целую ночь, сидя за столом и наблюдая за ним.
  
  Мужчина сделал всё в точности, как сказал ему старик. Послушно выпил таблетки, почти полностью осушил бутылку. Чувствуя лёгкую слабость, лёг на знакомый и такой мягкий диван. Укутался в пушистый, тёплый плед. И старик, точно угадывая настроение пациента, включил какую-то успокаивающую, нежную мелодию.
  
  Виктору начинало казаться, что он попал в сказку. Что мир стал к нему благосклонным. Так было приятно... так мягко растекалось тепло внутри... И сон, как вечерний туман, окутывал его. Постепенно, не спеша, он проваливался вначале в полудрёму, а после и вовсе в глубокий сон. Такая уютная темнота наполнила его разум... И словно молния, сверкнувшая в ночи, возник ярчайший всполох холодного гнева, сжавшего сердце. Темнота озарилась таким необозримым, светлым всполохом, что заболели глаза, а в животе ощутимо заболело.
  
  Он вновь оказался в небольшой комнатушке. И такой страх переполнил сердце Виктора, что он застонал:
  
  - Нет, нет, нет, только не сейчас!
  
  Стены комнатушки покрывала лёгкая изморозь, дыхание вырывалось пышными клубами пара, а тело прикрытое лёгкими одеждами прихватывало прохладой, - но мужчина думал только об одном: "Старик! Как же ты теперь будешь! - и мучительно стоная, прибавлял. - Дерьмо. Грёбанное дерьмо!"
  
  В центре комнатки стоял уже знакомый стол с приставленным, не менее знакомым стулом. На столе был старенький телевизор, без проводов и антенны. Рядом лежал простенький пульт. На экране телевизора был прилеплен стикер с какой-то записью. Не сразу, но Виктор подошёл, чтобы хоть что-то узнать и понять. Запись была крайне проста и лаконична:
  
  "Интересно, тебе так охота сдохнуть или ты беспросветный тупица?"
  
  На пульте, что странно, была только одна клавиша подписанная "Вкл". И всё. Это было слишком подозрительно. Он догадывался, что увидит, если щёлкнет включение. С содроганием понимал, что увидит смерть старика... но не мог просто сидеть и ждать. Он надеялся, что если будет видеть происходящее, то сможет повлиять на тело, во всяком случае, сам себя в этом убедил, прежде чем нажать единственную кнопку пульта.
  
  Картинка была крайне плохой, с помехами. У телевизора была сбита цветность. Большей частью Виктор видел чёрно-белую картинку с редкими вкраплениями красного и синего. Он видел запись, которая ощутимо раскачивалась. Кто-то, кто был на его месте и чьими глазами видел Виктор через телевизор, торопливо бежал по брошенной части города. Не оглядывался. Просто бежал в сторону собственного дома, часто сворачивая в узкие переулки, удирал дворами.
  
  Увиденное изумляло Виктора, ведь его другое я впервые, на его памяти, не устраивало погрома с жертвами, а сбегало. Сбегало с особым рвением и старанием.
  
  Все те слова старика о том, что это просто сон, который он может видеть, как-то не укладывались в голове при просмотре этого телевизора. И Виктор в самом деле верил, что то, что происходит на экране, - действительность.
  
  Видео с каждой минутой всё более и более ощутимо теряло качество записи. Вскоре Виктор с трудом мог разбирать окружение, да и то, только по отдельным деталям, которые примечал.
  
  Вскоре холод начал сковывать тело мужчины. Он старался с этим бороться, но... его клонило в сон, а телевизор с помехами, за которыми почти ничего не угадывалось, помогал довершить начатое холодом. И Виктор, не смотря на робкие попытки согреться и не уснуть, всё же проиграл эту не простую схватку. Глаза сами собой закрылись, и он провалился в глубокие пучины сна, забыв о всяких переживаниях за здоровье доктора. Сон просто размыл важность этих переживаний, и Виктор со спокойным сердцем уснул.
  
  ***
  
  Виктор очнулся среди ночи в собственном доме. Он ничего не помнил и не понимал. Сжимая зубы, попытался подняться с голой кровати, - на ней не было ни матраса, ни одеяла, - но не смог и этого. И лёжа у самого края кровати его скрючило от боли. Его внутренности терзала страшная боль. От самого живота к горлу подступала эта пульсирующая, ужасающая боль. И не в силах её удержать, он открыл рот.
  
  Его вырвало густой кровью с желудочным соком. Этот поток прерывался на считанные мгновения, чтобы потом с ещё большим усилием вырваться наружу.
  
  В голове было пусто. Всякая мысль потонула в пучинах страданий и боли. Виктор не признавал окружение, которое мог бы угадать за пеленой слёз.
  
  Спустя тягучее и мучительно тянущееся время, он почувствовал лёгкое облегчение, - его прекратило тошнить кровью. Но на лице оставалась горячая, липкая жижа. Прикладывая усилие воли, он сел на кровати, а после утёрся. Он хотел избавиться от крови на лице, но только размазал её и замарал без того грязный рукав рубашки.
  
  Как пьяный, на неверных ногах, он шагал в сторону выхода в главную комнату дома. Там, за небольшой оградой, кухня... вода. Его манила и поддерживала одна только мысль о воде, которая поможет облегчить боль после столь неприятного пробуждения.
  
  Его глаза слипались. Голова шла кругом. И боль ещё отзывалась во всём теле, но больше всего страдало нутро, - все его внутренности словно горели огнём.
  
  Выйдя из спальни, он сделал несколько шагов, прежде чем приметил сидевшего на диване старика. Психиатр был одет также, как и во время приёма, - белая рубашка, клетчатая жилетка и брюки с отутюженной стрелкой. Одна его рука покоилась на рукояти резной трости, - набалдашник был в виде совы с рубиновыми глазами, а сама трость напоминала ствол дерева. В полумраке этот спокойно сидевший, не спавший старик, обретал несколько мистический облик.
  
  - Проснулся? - буднично, словно так и должно было быть, спросил старик. - Жаль, я рассчитывал на несколько иной исход. Ну, что ж поделать с погрешностью, которая всегда имеет место быть?
  
  Виктор ничего, абсолютно ничего не понял. Он прошёл мимо, хватаясь за редкую мебель, продолжил свой путь до раковины. Подумал, что старик попросту привиделся, что он ещё как будто в полудрёме или видит сны наяву.
  
  - Я был готов и к такому. Там, на столе, рядом с раковиной, лежат таблетки. Выпей их все. И не заставляй меня ждать. Я и без того с тобой долго возился.
  
  Проходя мимо кухонного стола, Виктор и в самом деле увидел таблетки. С десяток бумажных упаковок и столько же баночек. Виктор прошёл дальше, к раковине, открыл холодную воду и припал к крану. Долго не мог утолить жгучую жажду. И даже боль, с которой вода прокладывала себе путь по истерзанному пищеводу, не могло заставить Виктора пить меньше или с небольшими перерывами. Его пожирала жажда холодной воды, которая после вспышек боли приносила облегчение.
  
  - Не заставляй меня ждать, молодой человек. Я слишком много потратил на тебя времени, а мне ведь ещё так много нужно успеть сделать! Пей скорее лекарство. Пей, пока не стало слишком поздно!
  
  Мужчина прислушался к себе и сообразил, что не особо-то желает принимать в очередной раз непонятное лекарство. Особенно, после того, как в сумраке разглядел небольшие кусочки мяса на своём рукаве, рукаве, которым недавно утирал лицо.
  
  Уже более твёрдо ступая, мужчина подошёл к настенной лампе и щёлкнул выключателем. Вернувшись к раковине, он намочил руки, а после осторожно стал смывать прилипшую к лицу кровь. Вода размывала густую кровь так, что было видно, как вместе с водой и кровью в сток уплывают небольшие кусочки мяса. Виктор впервые задумался о том, насколько болен не он, как личность, а его тело. Его бедное, страшно исхудавшее и болезненное тело.
  
  "Когда я в последний раз ел?" - как-то вдруг возникла мысль, которой прежде не находилось места. Странный для такой ситуации, но обычный в повседневной жизни вопрос его попросту ошарашил. - "Как давно я перестал есть?"
  
  И ответ на его незаданный вопрос о том, что же это там, в раковине, уплывает в сток, нашёлся сам собой.
  
  "Это ведь мой пищевод... мой желудок... лёгкие... всё туда, в утиль!" - с горечью и злобой подумал он. Его глаза обрели странный блеск.
  
  Пусть он был слаб, пусть его организм рассыпался, но Виктор был зол... страшно зол на себя за невнимательность к самому себе и своему собственному здоровью.
  
  - Ты там что, время вздумал тянуть? Давай, мой добрый, - выделил старик чуть ли не смехом, - мой сказочно добрый друг! Пей скорей таблетки и спать ложись!
  
  Вместо этого, не слушая старика, Виктор подошёл к старенькому холодильнику. Он собирался, не смотря ни на что поесть, и будь что будет!
  
  "Тело... ему нужно питаться, а то... иначе, ведь, тело развалится... окончательно ведь развалюсь! - а после со злобой и решительностью во внутреннем голосе, продолжал. - Я не хочу умирать. Я не сдамся так просто!"
  
  Он открыл дверь. Увидел мягкий свет, - глаза не сразу после полумрака смогли разобрать то, что было в холодильнике. Но то, что он увидел... - там лежало много, очень много мяса. И на отдельной, самой верхней полке, покоилась изуродованная голова горбача Славы. - Виктор отшатнулся от холодильника, как от чего-то чумного, чего-то, что было способно одним своим видом его убить. Отшатнулся так, что забыл о перегородке, разделявшей кухню и гостиную, ударился об эту перегородку и упал на пол. А холодильник, с открытой дверкой и грудами человеческого мяса, был прямо напротив него.
  
  - Нет, нет, нет, нет! - быстро шептал он.
  
  - Да, да и ещё раз да! - с радостью в голосе сказал старик. Виктор услышал за голосом размеренное постукивание трости, которое приближалось. - Ты всё верно понял! Это все те, кого ты недавно убил... Ты и в самом деле болен. Неизлечимо болен. Ты убийца. Твои руки сплошь в крови. Ты сам, своими руками, убивал людей... и даже не желаешь признать этого... разве может быть преступление более гнусным и подлым?
  
  - Вы говорили... - дрогнувшим голосом начал Виктор, но старик его сразу же перебил.
  
  - Да брось ты! - воскликнул психиатр, стоя над Виктором. - Неужели ещё не понял? Правила игры... они обязывают нас отыгрывать свои роли. Нельзя выходить за рамки... по крайней мере, сразу.
  
  После этого старик прошёл дальше, до стола. Виктор слышал звуки, не глядя, понимал, что доктор собирает лекарства. Взгляд мужчины был прикован к полкам холодильника, к растерзанной человечине, но слух и общее представление помогали понять, что делает старик. Виктор словно обладал второй, не зримой парой глаз. Так, не отрывая взгляда от холодильника, он наблюдал, как старик набрал два стакана воды.
  
  - Мы покончим с этим вместе. Точка должна быть твёрдой и уверенной, так сказать, непоколебимой! Разве будет иметь значения моя жизнь, здесь и сейчас, когда ты умрёшь? Нет... мне опять предстоит много работы... и всё повторится вновь... а потом опять и опять!
  
  Виктор перевёл взгляд на лицо старика, когда тот вернулся и присел рядом, заслоняя собой открытый холодильник. Трость свисала, - доктор совиным клювом набалдашника зацепил трость за воротник жилетки, - а совиные, рубиновые глаза, удивительно мерцали. Сам старик в тот момент имел ореол света и вызывал у Виктора смешанные чувства.
  
  - Ты ближе меня к порогу, а потому первым "лекарства" - выделив слово, он не смог удержаться от хохотка, - приму именно я. Ты ведь не против, если доктор помрёт первым, а?
  
  Старик не стал дожидаться ответа, и уж тем более разрешения своего пациента. Он открутил крышку первой баночки и всю разом высыпал в рот. Виктор совершенно отчётливо слышал, как доктор жевал таблетки. Этот хруст отзывался неприятными ощущениями в его затылке.
  
  Вслед за первой баночкой, доктор высыпал себе в рот содержимое другой баночки. И вновь этот отвратительный хруст, от которого голова начинала разламываться. После этого доктор съел двадцать таблеток из бумажной упаковки. И только после этого выпил стакан воды.
  
  - А ведь я надеялся на твоё любопытство... оно бы заметно упростило дело! - замолчал на минуту, чтобы вытащить из кармана брюк небольшую флягу с бренди и выпить её без остатка. - Я столько раз пытался тебе подсказать выход... каждый раз пытаюсь обезопасить тебя, а ты раз за разом ничего не понимаешь... да, вопрос, кто из нас глупее? Я, тот, кто не растратил надежды в твоё благоразумие и счастливую случайность, удачу... или ты, ничего не понимающий и не замечающий!
  
  - Что... что вы делаете... что вы хотите от меня? - с неожиданной злобой, но и сомнением, спросил Виктор.
  
  - Нам пора отбывать, понимаешь? Пора переступить через последний порог... и начинать всё по новой. Где-нибудь лет через пять... десять... двадцать... не всё ли равно? Главное, окончить эту партию, пока ещё не стало слишком поздно.
  
  - Вы хотите, чтобы я... чтобы я убил самого себя? - не веря, удивляясь и изумляясь, спросил Виктор.
  
  - О-хо-хо! Вы поглядите на него, он догадался! Он... до-го-дал-ся! Непревзойдённая прозорливость и внимательность, просто завидный ум! - паясничал доктор, а после жёстко припечатал. - Да, я хочу, чтобы ты поскорее сдох. Также, как теперь сдохну и я. Может ты ещё не понял, но у нас мало времени... слышишь? Время не ждёт, жри таблетки и окончим на этом!
  
  "Он рехнулся! - подумал Виктор, глядя в ясные глаза старика. - Нельзя говорить такое со столь спокойным видом... словно так и должно быть... нет, старик точно ополоумел! Сбрендил, старикашка! И ещё меня хочет угробить, тварь!"
  
  Виктор попытался встать, но почему-то завалился на бок и упал. Тело плохо слушалось. Но он не сдавался. Ползком пытался убраться как можно дальше от ополоумевшего старика.
  
  - Ты куда это, мой милый друг? Нам ещё предстоит сдохнуть!
  
  - Не сегодня, сволочь! - прорычал сквозь плотно стиснутые зубы Виктор.
  
  Тело и в самом деле было на грани. Виктор мысленно взывал к холоду и спокойствию, но ничего не получалось. Он, помня случай в подвале стройки, догадывался, что другой я ему придёт на выручку только в самом крайнем случае. Но помнил также и ту книгу, учебник "логика" с одной единственной фразе набранной крупным шрифтом: "Если тебя собираются убить, а у тебя нет никаких гарантированных способов этого избежать, может всё-таки стоит рискнуть жизнью ради её спасения?". Эта фраза горела в его сумрачном уме неоновой вывеской, такой яркой, такой манящей.
  
  "Другой в одном точно прав... если старик захочет заставить меня, себя прикончить, то я буду сопротивляться... пусть другой и придёт на выручку, но чего я буду стоить сам по себе, если спокойно буду доводить ситуацию до совсем уж безвыходной? - а после, задумавшись, задал сам себе вопрос. - Ведь только если всё совсем уж плохо, только тогда он помогает? Тогда, попробую справиться сам. Выставлю этого... этого мерзавца за порог и... ну а если всё и в самом деле будет плохо... не бросит ведь другой я меня в этой ситуации?" - насчёт последнего Виктор чувствовал некоторую неуверенность.
  
  Он дополз до дивана. Хватаясь за него, превозмогая ломоть, поднялся на ноги. Усилием воли заставлял себя справляться с болью и слабостью. А после, когда встал на ноги, заставил себя стоять, не опираясь на диван.
  
  - Виктор, у нас мало времени... неужели ты ещё ничего не понял? Мы должны спешить! Если он... если он всё-таки сумеет до тебя добраться, то всё будет кончено!
  
  - Кто он, кто, мать твою, он?! - вскричал Виктор.
  
  - У нас, - по словам говорил старик, - нет времени. - замолчав на пару мгновений, шумно дыша, он продолжил. - Выбор должен быть всегда... таковы правила... Выбирай, либо ты убиваешь себя сам, либо... - доктор надавил на крылья совы, с коротким щелчком он извлёк из трости узкий, но длинный клинок. Сова теперь была с расправленными крыльями, а глаза её сверкали живым блеском ночного хищника. - Либо я сам всё сделаю.
  
  Виктор ответил ни на миг не задумываясь. Ему всё стало ясно. И теперь он с непоколебимой решимостью заявил:
  
  - Я не буду себя убивать... и тебе не позволю! Хватит травить меня всякой дрянью! - сжав до боли кулаки, разделяя слова, закончил он. - Я желаю жить!
  
  - Твоя жизнь, твоё право, твой выбор, - равнодушно ответил старик, а после ногой захлопнул дверь холодильника.
  
  В комнате неожиданно стало темно. Виктор смотрел туда, где был свет и теперь его глазам требовалось время чтобы привыкнуть ко мраку... столь драгоценное время! А старик, словно точно зная, чем всё окончится, стоял чуть в стороне, да и дверь захлопнул не глядя.
  
  Внутреннее зрение, вот что спасло Виктора от узкого клинка, который ринулось к его сердцу. С рыком он отскочил в сторону, словно не болел страшным образом парой минут ранее. Его тело явно понимало тоже, - сейчас решается вопрос жизни и смерти, - и тело выжимало из себя всё без остатка. Да и злоба, такая свирепая, бушующая стихия, сжигая всё на своём пути, взывало к одному, к мести!
  
  "Этот урод травил меня!" - мысленно восклицал Виктор, быстро обходя диван. - "Этот мерзавец пытается убить меня... в моём же доме!"
  
  Его злоба, как лесной пожар, разрасталась с ужасной скоростью. Он едва не упал, - ударился ногой о край кофейного столика. Следовавший за ним старик попытался вновь ударить своей длинной шпагой из трости. Виктор чудом, только из-за того что отшатнулся в сторону, пытаясь удержать равновесие, избежал очередного удара в грудь, но досталось правой руке.
  
  - Тварь! - прорычал он.
  
  Рядом была тумба с телевизором, со старым, тяжёлым, громоздким телевизором. И на ум неожиданно пришла авантюрная идея. Он и сам не знал, на что рассчитывал, круто обернувшись и схватившись за телевизор, - но рывок и бросок тяжёлого груза он сделал с удивительной, для своего тела и его состояния, силой. Старик явно собирался ударить в спину, но летящий и громоздкий телевизор заставил не только отказаться от этой идеи, но и принудил уже психиатра отскочить в сторону.
  
  - Какой же ты вёрткий! - сквозь зубы проговорил Виктор.
  
  Его переполняла злоба, но не было ничего, чем можно было бы достать старика. Он вновь пятился, пытаясь сохранить дистанцию и подыскивая способ спастись. Тумбу он опрокинул в сторону старика просто из одного желания выплеснуть переполняющую сердце злобу.
  
  - Что, больше нет идей? - ухмыльнулся старик. - Может, сдашься, а? Зачем тратить время? У нас, из-за тебя, его и так не хватает!
  
  Виктор хотел свернуть в сторону кухни и обойти диван. Сохранить дистанцию, но старик это предугадал. Психиатр рывком прыгнул на диван и в стремительном рывке попытался достать Виктора клинком.
  
  - А-а-а! - прорычал мужчина, отскакивая назад.
  
  Быстро оглядевшись, и не выпуская из поля зрения старика, мужчина понял, что ужасно оплошал. Его загнали. Он стоял в дверях спальни. И ему было не куда деваться. Ничего он не мог сделать сбрендившему старикашке. И нечем было защищаться. Оставалось только пятиться в комнату, в которой ничего не было, кроме старой железной кровати.
  
  "Сила... мне нужно больше силы!" - подумал мужчина, а после, как озарение, прибавил. - "Или решительности!"
  
  Он подумал о том, что может сделать. Чего может от него ожидать старик. И какие у него есть возможности изменить незавидную, но близкую участь, - смерть никак не прельщала Виктора. И выход, слишком очевидный и предсказуемый, нашёлся сам собой.
  
  "Обезумивший старикашка... ну я тебе!" - пронеслось у него в уме за мгновение до того, как он ринулся на психиатра.
  
  Он кинулся в сторону подходившего старика, чуть склонившись и подняв руки к груди, - руки он приготовил для точного и крепкого захвата. И единственное, что тогда он почувствовал, было ощущение ткани и крепкой плоти под ней.
  
  "Попался, ублюдок!" - мысленно воскликнул Виктор.
  
  Приложив все возможные и невозможные силы, он приподнял старика. Продолжая короткий забег, он обрушил худощавое, но плотно сбитое тело на кофейный столик. Крепкая деревянная основа и стеклянная поверхность были весьма оригинальным способом для избавления от старика.
  
  ***
  
  - Не глупи! - захлёбываясь кровью, кряхтел старик. - Ещё не поздно... он ещё не вернулся! У тебя есть шанс! Используй его!
  
  Виктор стоял рядом. У него из плеча торчал загнувшийся клинок. Этот клинок чем-то напоминал шпагу, словом, был чем-то не понятным. Особенно непонятно было, из какого материала сделали это оружие, которое так страшно погнулось об обычную кость.
  
  - Пожалуй ты прав, - сказал Виктор, избавляясь от железяки в своём теле. - У меня есть шанс, и я воспользуюсь им!
  
  - Да, да! - с хрипом восклицал старик, а после зашёлся кашлем, хотя явно хотел ещё что-то сказать.
  
  - Я воспользуюсь шансом и начну жить своей головой, своим умом. Хватит с меня добродушных психиатров, которые травят ядом. Хватит с меня "расслоений личности"! Я намерен изменить свою жизнь. Выброшу и тебя, грёбаный сон, и то, что лежит у меня в холодильнике!
  
  Виктор сел на диван. После короткой схватки его вновь начало мутить. Усталость, точно цепи, сковывала тело.
  
  - Да нет же! Сейчас не сон. Тогда не было сном! Я пытался уберечь тебя. Помочь просто уснуть, а не умереть! Кто же знал, что он пустит корни так сильно?
  
  - Да кто это он, кто?!
  
  Виктор засыпал, а под стариком растекалась огромная лужа крови. Он часто кашлял кровью и сипел.
  
  - Фантом, злобный дух, тварь без тела. Ты его называешь другим я... но на деле он... он самое худшее, что можно себе представить! Он гость из мира вечной тьмы! Понимаешь, пока что только гость, но если он сможет захватить тебя, твоё тело... Ты должен убить себя прежде, чем он присвоит себе твоё тело!
  
  У мужчины слипались глаза. Он уже не мог продолжать слушать бред. Усталость брала своё и не было ни сил, ни желания этому противится.
  
  "Всего лишь сон наяву!" - думал он, успокаивая себя.
  
  - Надоели мне твои сказки. Надоел и ты. И вообще все вы мне надоели... оставьте меня в покое.
  
  Виктор лёг на диван и подложил под голову руки. Никогда ему не было так приятно засыпать. Старик ещё пытался уговорить Виктора убить самого себя, но тот был спокоен, - засыпал. Мужчине явно было не до суицида, - он хотел спать, чтобы в дальнейшем жить. Чтобы жить, не смотря ни на что. Чтобы наслаждаться каждым днём, каждым мгновением! И сон окутывал его лучше всякого одеяла, согревал как солнышко в пред полуденные часы. И мир уже начинал казаться таким... таким прекрасным!
  
  
  Глава 16
  
  
  Пробуждения для Виктора оказалось сущим кошмаром. Тело старика, самого доброго и сердечного человека, которого он встретил впервые за многие года, лежало на обломках кофейного столика. В засохшей луже крови блестели осколки стекла.
  
  Он не мог сразу поверить в то, что увидел, а после, забыв о случившемся ночью, попросту разрыдался. Ему было невероятно жаль, что этого человека больше нет. И не задумывался о том, что этот самый старик пытался его убить, - ему было несказанно жаль, ведь теперь в мире стало одним славным стариком меньше. Виктор не обдумывал то, что умерший явно "слетел с катушек", ему это было безразлично. Важно было только одно, что он, Виктор, убил старика. И ни какие оправдания, которые робко звучали в его уме, не могли изменить отношения к случившемуся, - он винил себя в этом страшном поступке и не пытался оправдываться даже перед самим собой, что делал это ради спасения своей собственной жизни.
  
  Перевалившись через спинку дивана, Виктор поплёлся к холодильнику со скверным предчувствием. Он догадывался, что его там ожидает. Перед глазами маячили яркие воспоминания. Виктор шагал медленно, ведь боялся осознать, что он не просто убил человека, а то, что он серийный убийца. И этот страх переполнял его сердце.
  
  "Так, хорошо... выдохни и открой эту грёбаную дверь!" - приказал он сам себе, стоя рядом с холодильником.
  
  Но решиться оказалось не так уж и просто. И Виктор пошёл на сделку с самим собой, - закрыл глаза, а только после открыл дверь.
  
  Когда он открыл дверь, стоило большого усилия воли удержаться и не отшатнутся в сторону. Подтверждались его самые страшные опасения.
  
  - Мать! - воскликнул он. Едва раскрыв глаза, он крепко зажмурился, и вновь повторил, - мать! - и что было сил, хлопнул дверью.
  
  Как бы он ни старался, но избавится от увиденного не удавалось. Куски мяса, белые кости, торчащие из грубо оторванных кусков и конечностей, изуродованная голова горбуна, - всё это тяжким грузом свалилось на его сознание.
  
  ***
  
  Он сидел в подъезде, прислонившись спиной к входной двери в свою квартиру. Размышлял. Оценивал всё то, что помнил и пытался осознать, насколько всё плохо и вскоре мысленно подвёл итог: "Дерьмо! Какое всё-таки я дерьмо!"
  
  Виктор и не пытался оправдываться тем, что это был кто-то другой, захватывавший власть в теле. Не пытался оправдаться, что его провоцировали. Не отрицал, а стоически принимал этот тяжкий удар судьбы.
  
  Размышлял о том, как ему жить и что делать, а получалось всегда одно, - что и жить, вовсе не стоит. Но в то же самое время в его уме, на самой окраине разума, звучала ещё не ясная, смутная мысль, что нужно нести ответственность за свои проступки. И постепенно именно эта мысль заняла весь ум мужчины. Он размышлял над этим и всё более и более креп в мнении, что нужно ответить за сделанное, даже если это был какой-то другой я. Говорил себе: "Этот другой, - часть меня. Самая скверная и ужасная часть меня. И именно эта часть меня может в любой момент забрать бразды правления, а тогда... тогда всё повторится. Не место мне среди людей, не место!"
  
  Его била крупная дрожь, когда он запер дверь и вышел на улицу. Он двигался как плохо смазанная, механическая кукла. И взгляд его болезненно блуждал ни на чём не останавливаясь. Но разум... его разум был необычайно чист, а намерения непоколебимы.
  
  "Я признаюсь во всём содеянном. Признаю всё, что сделано моими руками... и будь что будет!" - его внутренний голос звучал с некоторым презрением, которое он испытывал по отношению к своей боязни и трусливости. - "За каждую ошибку нужно нести ответ, и будь я проклят, я сделаю это!"
  
  ***
  
  Мужчина пришёл в участок. Он обладал столь колоритной внешность, - взлохмаченный, сказочно худой и с невероятно острыми чертами лица. Глаза ввалились, а вокруг них были синяки. Одежда оказалась ничуть не лучше хозяина, грязная и со следами засохшей крови, - что сидевший за зарешёченным окном дежурный, едва гланув на Виктора, отложил кроссворд с ручкой.
  
  - Эй, тебе чего надо? - коротко, точно ругнувшись, спросил дежурный.
  
  Виктор не мог сразу сказать то, что хотел. Он, собравшись с духом, подошёл к окошку, но дежурный, - к великому удивлению Виктора, - отшатнулся и отошёл на несколько шагов, зажимая нос.
  
  - Отойди, живо! - рякнул дежурный. Когда Виктор, растерявшись, отошёл на несколько шагов, дежурный продолжил. - Ты из какой выгребной ямы вылез, а?
  
  - Что? - удивлённо переспросил Виктор, часто моргая.
  
  - Спрашиваю, с какой ты свалки?
  
  Виктор посчитал, что его спросили о том, на какой свалке он прежде работал. Он настолько растерялся и был выбит из своего состояния, что считал, дежурный уже всё знает и понимает, а потому назвал имя свалки, на которой прежде работал.
  
  - С какой-какой? - прищурившись, переспросил дежурный. - Где она?
  
  Виктор как мог, описал, где примерно находится свалка, а дежурный продолжал его сверлить взглядом.
  
  - Издеваешься, да? Никак хочешь в клетку, до выяснения, а?!
  
  - Что у тебя тут? - раздалось из приоткрывшейся двери. А вслед за этим, едва зайдя в дежурное помещение, другой человек в полицейской форме чуть ли не вскрикнул. - Ох ты ж ёпт! Это что за хреновина?
  
  - Тиши ты, там! - сказал третий голос и, тем не менее, из-за двери высунулся третий и не менее громко, чем предыдущий, вскричал: Мать моя добрейшая женщина! Это что у нас за пугало?
  
  Вскоре, перестав удивляться, Виктора спросил дежурный:
  
  - Так какого рожна тебе тут надо?
  
  - Я... я пришёл с чистосердечным признанием! - неожиданно твёрдо сказал Виктор.
  
  - Что, у другого бомжа бухлишко спёр? Или место чужое на теплотрассе занял?
  
  - Да нет, бабу не поделил с другим бомжем, убил его, а теперь с повинной пришёл... словно нам есть до этих сраных бомжей какой-либо дело!
  
  - Я убил старика, - сказал Виктор.
  
  В одно мгновение всякий шутливый тон исчез. Дежурный вновь рявкнул:
  
  - Это всё?
  
  - Нет, - ровным тоном отвечал Виктор.
  
  На него пристально глядели трое в форме.
  
  - Что нам следует ещё о тебе знать?
  
  Один из полицейских тихо вытащил пистолет и снял его с предохранителя, но так, что Виктор этого не видел.
  
  - Я убил много, очень много людей, - обречённо, разом сникнув, ответил Виктор.
  
  После этого он постарался в общих чертах рассказать обо всём, что случилось. Историю о том, как бомж, в своём доме убил старика... полицейские слушали её с сомнением. Рассказ об массовом убийстве на стройке слушали с недоверием. История о том, как Виктор принудил рабочих свалки убить школьников, которые приходили их бить... это слушали уже со смехом.
  
  - Так, где говоришь свалка? - уточнил один из полицейских.
  
  Виктор повторил название, а дежурный, улыбаясь, вновь уточнил:
  
  - А где ты говоришь эта стройка?
  
  Виктор сказал и даже примерно описал. Полицейские переглянулись с таким видом, что будь Виктор чуть внимательнее, то понял, что ему не просто не верят, - его держат за выжившего из ума бомжа.
  
  - Может, ещё расскажешь чего? - спросил другой дежурный.
  
  Виктор рассказал про оргию в офисе, про то, как потерял контроль над телом и о том, что было в последствие.
  
  - Должно быть, - подводил он итог истории, - я их всех самолично сжёг.
  
  Один из полицейских не удержался и прыснул смехом. Вслед за ним и дежурный, и третий полицейский заржали как самый настоящие, заправские кони.
  
  - Что тут у вас? - спросил зашедший всё в ту же дверь уже четвёртый человек в полицейской форме.
  
  - Да вот... ты только послушай! - немного уняв смех, сказал дежурный.
  
  Он бегло рассказал истории Виктора. Другие полицейские дополняли рассказ. И все они дружно посмеивались, кроме того, что пришёл самым последним, - четвёртый внимательно слушал и переводил взгляд с коллег на Виктора, а потом назад. Изучал и оценивал правдивость слов.
  
  - Так ты что, правда, маньяк? - спросил после рассказов четвёртый полицейский.
  
  - Я... - Виктор запнулся.
  
  - У тебя, значит, дома... я не ошибаюсь? - спросил четвёртый, и только увидев кивок, продолжил, - один убитый на обломках кофейного столика... а ну не ржать, - спокойно сказал четвёртый, обращаясь к коллегам, - а ещё, по меньшей мере, одно расчленённое тело в холодильнике... так?
  
  Виктор вновь кивнул.
  
  - Значит так, сейчас мы с тобой пойдём к тебе домой. Ты мне покажешь тела, а уж там будем составлять протокол... короче, оставим бумажную волокиту на потом. Хорошо?
  
  Виктор не имел смелости возражать, а потому вновь кивнул.
  
  - Вот и славно, пойдём.
  
  - Эй, ты куда? - перестав смеяться, спросил дежурный.
  
  - Скажи там, если спросят, что дело серьезное, возможно, серийного маньяка задержу.
  
  - Да-да, знаем мы тебя! "Кто ж мог знать, что это отнимет так много времени!" - передразнил дежурный голос четвёртого полицейского. - Тебя в баре сегодня ждать?
  
  - Кто ж знает, как много времени у меня отнимет это, несомненно, важное дело?
  
  Дежурный осклабился, махнул рукой.
  
  - Ой, да вали ты уже, вали! - засмеялся он.
  
  ***
  
  Виктор привёл домой того полицейского, который согласился пойти с ним. Этот полицейский держал некоторую дистанцию, говоря, что так положено. В доме он поморщился от тошнотворной вони, но всё же посмотрел и на целый кофейный столик, заглянул и в холодильник. Ни следа, ни намёка на чьи-либо тела. В холодильнике так и вовсе было пусто, совершенно пусто.
  
  - Отлично, парень. Шутка удалась! Я потратил своё служебное время на столь бездарное дело... что ж, не буду и дальше его даром тратить. Удачи!
  
  - Постойте! - чуть ли не шёпотом, попросил Виктор.
  
  - Что ещё? - со скукой спросил полицейский.
  
  - Проверьте стройку, - он назвал улицу, на которой была стройка, - проверьте свалку, - описал, где она была, в очередной раз, - и офис, не забудьте офис!
  
  Полицейский кое-как вытерпел и не перебил Виктора, но после задал один простой, логический вопрос:
  
  - Люди без следа не исчезают, особенно так много. Если бы ты и в самом деле кого-нибудь убил, то мы, правоохранительные органы, уже об этом знали. Подумай об этом, на досуге.
  
  После этого полицейский пошёл к выходу из квартиры. На самом пороге, выскочив вслед за полицейским, Виктор крикнул:
  
  - Психиатр, его кабинет в брошенной части города!
  
  - Ага, - крикнул в ответ полицейский, уже спускаясь на пролёт ниже. - Психиатр... тебе не помешает, парень!
  
  Так Виктор остался дома один на один с ситуацией, которую попросту невозможно было понять.
  
  ***
  
  Весь тот день Виктор потратил, добираясь в разные концы города и даже выбравшись за его пределы. И каждый раз его ждала неожиданность. Стройка была окончена давным-давно и здание успело обветшать. Вместо офиса был огромный развлекательный центр. За городом, вместо свалки он нашёл бескрайние поля, а деревня, которую он помнил безлюдной, была обитаемой. И даже брошенная часть города, на самом деле, не являлась таковой. Там, куда он приходил на приём к психологу, был кабинет частного стоматолога, к которому была внушительная очередь. Словом, мир для Виктора в очередной раз разваливался на осколки.
  
  ***
  
  Прошло почти пол года с той поры, когда Виктор, в ужаснейшем состояние и облике заявился в участок с чистосердечным признанием. Это время он провёл с пользой и усердно работал над собой. Прошёл курс лечения у настоящего психиатра и порядочно так его изумлял. Всё, что Виктор рассказывал, напоминало навязчивый бред шизофреника, но при этом все тесты мужчина проходил без малейших изъянов. За ним, с его согласия и настоятельной просьбы, продолжали наблюдение, - приглашали пару раз в месяц для беседы с психиатрами. Его случай заинтересовал ни одного, и даже не двух врачевателей душ. И Виктор всегда с живейшей добротой и без обиняков рассказывал всё, что помнил.
  
  За это время он успел не только обзавестись обычной, скучной, но стабильной работой, но и окрепшим здоровьем. Виктор с неукротимым рвением заботился о своём здоровье, ведь в памяти были ещё свежи воспоминания о том страшном истощении, которое у него было во время болезни.
  
  Виктор занимался регулярной утренней пробежкой. Предпочитал здоровую пищу и попросту изумлял врачей, которые не думали, что он долго протянет со своим чуть ли не выжженным нутром. У него был совершенно чистый разум, а органы восстановились без единого следа и последствий. За ним наблюдали как за самым настоящим чудом в человеческом обличии.
  
  Мужчина полюбил загородные, пешие прогулки по выходным. Это ему помогало прочистить мысли, избавится от усталости вызванной рутиной. И как же был прекрасен, чист зимний, звенящий воздух!
  
  В то воскресение он шагал уже привычной, нахоженной тропой. Дыхание вырывалось клубами пара. На небе были редкие, перистые облака, а синева так чиста и ярка! Солнце заставляло Виктора жмуриться, но он улыбался, наслаждаясь поздней, декабрьской стужей. Под ногами приятно хрустел снег, и не было каких-либо переживаний или беспокойств.
  
  "Наверное, пожалуй можно и о девушке задуматься. - с улыбкой думал мужчина. - А после заведём собаку. Дом, работа, девушка и собака... пожалуй, о большем и мечтать нельзя... по крайней мере, пока!"
  
  Он едва не рассмеялся, представив, как приходит домой, а его встречает девушка и, как собака приносит тапки.
  
  "Но всё равно кое-чего не хватает!" - подумал он и добавил в этот вымышленный образ детский крик.
  
  Он, не закрывая глаза, увидел лёгкий испуг на лице вымышленной девушки.
  
  - Я ведь только что его уложила! - прочитал он по её губам.
  
  "Да, пожалуй, теперь в самый раз!" - с тихим хохотком, подумал Виктор.
  
  Он долго блуждал средь покрытых снегом полей. И несколько раз оглядывался, глядел на крыши далёких сельских домов, от которых поднимался светлый дымок.
  
  Мужчина блуждал там, где в период навязчивого бреда он видел свалку. Теперь эти воспоминания вызывали только улыбку. Такую мягкую улыбку, за которой сложно заметить притаившуюся печаль. Виктор не тосковал о том, что было, нет! Но его ужасно раздражало сознание, что он когда-то, на самом деле, был ужасно болен. Это не давало ему покоя и сейчас, но для других он старательно делал вид, что всё в порядке и хорошо.
  
  Увидев вдалеке покрытую снегом, широкую речку, Виктор побежал к ней. Он хотел избавиться от этих воспоминаний, вызывающих лишь угрюмость и печаль. И бег, как ни что другое, помогал в этом, успокаивал и избавлял от лишних мыслей. Важно только дыхание и поддержание ритма.
  
  На лёд он вышел осторожно. Берег, с которого он заходил на лёд был пологим. Но другой... другой был невероятно крутой, с торчавшими из земли крупными камнями. Там, на другом берегу, росли любимые дубы Виктора. Узловатые, крепкие, с раскинувшимися ветвями. Ему нравилось сидеть рядом с этими дубами и глядеть на гладь полей, которые тянулись до самой границы горизонта.
  
  На льду Виктор приметил небольшие следы. Точно собачьи, но в двое меньше, а меж этих мелких следов тянулась не большая и не глубокая борозда. Ему потребовались считанные мгновения, чтобы догадаться, что его приятель, с которым он уже не один раз виделся в этих местах, блуждает в поисках еды. Конечно, лис не считал его, человека, приятелем, - но оба они друг друга уже встречали не единожды. И мужчине хотелось верить, что однажды дикий зверь перестанет его боятся и убегать, едва только заметив.
  
  Виктор прошёл вслед за следами. Начал взбираться на другой берег по природному серпантину. Поднимался осторожно, не спеша. И поднялся почти на самый верх, но... лисьи следы вели в одну сторону, а дубы были в другой. И Виктор, посмотрев вначале в одну сторону, а после в другую, предпочёл общество дубов. Они его каким-то образом успокаивали. Рядом с ними легко было избавиться от скверных воспоминаний, - пусть и временное, но избавление.
  
  Так и получилось, что он сел меж нескольких деревьев, прямо на снег, и глядел вдаль, на эти обширные, покрытые снегом поля. Холод приятно бодрил. Ветер тихо пел свою успокаивающую песню, солнышко пригревало, и жизнь виделась приятным и счастливым чудом. Теперь прошлое перестало иметь над человеком какую-либо власть. Теперь он просто наслаждался тем, что был живым.
  
  Прошлое вернулось и не спросило ни его разрешения, ни желания. В одно мгновение чудо рухнуло. Виктор вновь оказался в той небольшой, бетонной комнатушке, в которую больше не верил. Это было так, словно кошмарный сон стал действительностью.
  
  В центре комнаты стоял человек, которого Виктор хорошо помнил. Этот облик так крепко врезался в уме мужчины, что он вспомнил разом все встречи с этим человеком. Одна была косвенной, - он видел один из множества живых снов, видел и чувствовал всё, как чувствовал тот человек. В другой раз Виктор видел его уже со стороны, в не менее живом сне, оказавшись в мире вечной ночи. И сейчас этот аристократ, на половину обратившийся в монстра, стоял в паре шагов от Виктора и спокойно смотрел ему в глаза.
  
  Виктор ощутил, как разом сник и растерял благостного расположения духа. Тем тяжелее было смотреть на аристократа, который всем своим видом отражал великую гордость и силу, - спокойный, холодный, рассудительный и невероятно сильный.
  
  - Пришло время поставить точку в этой истории, - сказал аристократ. - Она и без того затянулась на многие века.
  
  Виктор был страшно растерян. Хуже попросту быть не могло! Он даже не понимал и не мог с твёрдостью сказать, что жив. Его разум в клочья разрывался от логических противоречий. Нельзя уже было отличить навязчивый бред шизофрении от действительности, нельзя было больше отмахнуться от этого тем, что это было прежде, что теперь всё иначе. Привычный мир окончательно разламывался. И понимая всё это, Виктор обречённо прошептал:
  
  - Спасения... нет.
  
  - Ошибаешься, - без тени сомнения заговорил полумонстр. - Это и есть спасение.
  
  Тело аристократа было на половину человеческим, а на половину покрыто чешуёй. Чёрная правая лапа оканчивалась страшными даже с виду когтями. И в лёгком полумраке правый глаз сверкал красным отблеском.
  
  - Ты так глуп, не видишь очевидного! - в голосе аристократа впервые послышалась живая интонация, это была тоска. - Смотри! Внимательно смотри и делай выводы... пока у тебя ещё есть такая возможность.
  
  Аристократ протянул в сторону Виктора здоровую, человеческую, левую руку. Он едва только коснулся его плеча, как случилось нечто... поразительное! Комнатку заполнила мягко подсвечивавшаяся дымка, - она, как туман, заполнила всё помещение.
  
  Виктор чувствовал лёгкое покалывания во всём теле. Особенно в правом плече. Он, конечно, хотел отшатнуться и держать дистанцию. Пусть бежать было и не куда, но так просто сдаваться... он хотел бороться, но не мог! Всё его тело оцепенело. И покалывание становилось всё более и более ощутимым.
  
  - То, что было разорвано, должно воссоединится. Обрывки одной сущности должны вновь стать единым человеком. Великий разум, блуждавший почти тысячу лет, вновь обретёт тело... и изменит его... я сделаю тебя невероятно сильным... и верну себе утерянную крупицу сознания!
  
  Левая рука аристократа начала таять. Она попросту исчезала прямо на глазах. И лёгкое, сумрачное сияние, в которое обращалась рука аристократа, кружила вокруг, - понемногу вплеталась в тело Виктора.
  
  - Столько времени... столько упущенных возможностей и потраченных даром сил... и всё это из-за одного идиота, который возомнил себя спасителем мира людского! - тут аристократ тихо хохотнул. - Даже в посмертии умудрялся всё портить... но я оказался достаточно терпеливым, чтобы обыграть в заведомо проигрышной череде партий... мы выиграли!
  
  Виктор увидел короткое, обрывочное видение. Сотни фрагментов пережитых прежде жизней. В каждой прежней жизни Виктора убивал или отравлял близкий друг. Разные внешности, разные страны и уголки мира, но всякий раз один и тот же результат!
  
  - Теперь, когда всё уже позади... увидь, что нас ждёт... что ждёт весь этот скучный и унылый мир.
  
  Перед глазами Виктора пронёсся новый каскад обрывочных образов. Один за другим, они неслись, и ужасали Виктора.
  
  Виктор увидел, как в жизни, что солнце скрывается за непроницаемой тенью. Увидел огромнейший проход, меж двух миров... и целую лавину ужасающих тварей, вырвавшихся на охоту из мира вечной тьмы. Виктор увидел, как в их мир, в разгар кровавых пиршеств и истребления людей, сквозь разрываемую ткань мирозданья прорывается сама суть ужаса и страха, - угрюмое и жестокое божество мира вечной ночи. Виктор также увидел и свою роль во всей этой ужасной будущности, - полководец, монстр с пастью полной тонких, но частых и острых клыков, монстр, полностью покрытый чёрной чешуёй. Будущность одного из ближайшего к божеству, - будущее приближённого.
  
  - Нет, нет! - закричал Виктор, пытаясь вернуть контроль над телом. - Я не буду больше убивать!
  
  Но ничего у него не получилось.
  
  Тело сковал страшный холод. Кровь застывала в венах, а мысли замедляли свой ход. Виктор пытался противиться и продолжал бубнить:
  
  - Нет, нет!
  
  Но всё было напрасно.
  
  - Последняя крупица человечности... не ожидал, - говорил аристократ, продолжая растворяться. - Да только тело признаёт меня, а я сломлю тебя, бунтарская ты частица! Когда-нибудь, когда мне до этого будет дело.
  
  Виктор услышал щелчок. После этого ощутил, как его ноги стали проваливаться в бетонный пол. И вскоре он оказался по пояс в твёрдом полу. Аристократ почти полностью растворился, но его голос звучал также ясно, как и прежде, и всё с тем же спокойствием, что и обычно:
  
  - Неужели ты и в самом деле думал, что всё так просто? Впрочем, не имеет значения! Наблюдай за тем, как рушится дорогой тебе мир, наблюдай и помни, что именно мы это делаем.
  
  Очередной щелчок и все стены в комнате стали вести прямую трансляцию, - круговой обзор и объёмный звук.
  
  И первое, что сделал аристократ, оказавшись в реальном мире, - меж теми дубами на крутом берегу, - проверил свои силы, отправившись на охоту в небольшую деревню.
   Виктор долго, очень долго кричал, будучи запертым в странной комнатке. Он умолял и просил, проклинал и ругал... но ничего уже не мог изменить. Теперь будущее целого мира было в чужих руках.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"