Логинова Лариса Ивановна : другие произведения.

Рафаэль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Чудом уцелев в автокатастрофе, унесшей жизни родителей, Анжело решает посвятить свою жизнь Богу и поступает в духовную семинарию. Закончив обучение, молодой священник получает направление в небольшую коммуну в провинции Бари. Анжело еще не знает, что совсем скоро в его жизнь придет соблазн по имени Рафаэль.
  Глава 1
  
  Почему в церквях всегда такая хорошая акустика? Может, для того, чтобы Бог лучше слышал молитвы своих детей? Ведь до неба так далеко, так безумно далеко, что слова просто теряются ещё на полпути к шпилю. Они ударяются о потолок, а потом падают обратно на пол и беззвучно разбиваются, разлетаются осколками надежд, которым не суждено сбыться. А может, хорошая акустика способна совершить чудо и сделать так, что молитвы наконец-то будут услышаны?
  
  С каждым днём Анжело всё меньше верил в то, что его молитвы кто-то слышит. Вера просачивалась песком сквозь пропахшие воском и ладаном пальцы, оставалась на пропитавшихся потом простынях влажным отпечатком тела, испарялась, как капли воды после тёплого летнего дождя. Слишком быстро. Бесследно. Навсегда.
  
  Он отчаянно цеплялся за её останки, изглоданные желанием, надеясь, что сумеет удержаться. Не сорвётся в пропасть вожделения, утратив остатки человечности и разума следом за корчащейся в муках верой. Но вера ускользала, истаивала, попросту сходила на нет.
  
  Молитвы были бесполезны, а то и вовсе не шли с губ. Зазубренные в семинарии слова разом утратили смысл, превратившись в никому не нужную шелуху. Они теперь не значили ровным счётом ничего, зато слишком многое значило другое - имя. Красивое, как и тот, кто его носил. Имя, которое хотелось забыть, а ещё лучше - никогда не слышать; имя, ставшее наваждением, проклятием; имя мальчишки, с которым хорошо бы никогда не встречаться.
  
  Рафаэль... Черноволосый и кареглазый, смуглокожий, как и большинство жителей коммуны, чем-то неуловимо похожих друг на друга. И совсем другой - в глазах подростка то и дело вспыхивали странные искры, а на капризно изогнутых ярких губах частенько расцветала улыбка, от которой на щеках появлялись ямочки, смоляная бровь иронично приподнималась, и белая полоска зубов сверкала особенно ярко.
  
  Иногда в голову Анжело приходила мысль, что на самом деле Рафаэль вовсе не человек. Не под силу обычному итальянскому мальчишке такое - перевернуть всю жизнь священника одним фактом своего существования, а вот порождению зла - демону, о которых Анжело не раз читал, очень даже по плечу. Но разве существуют они на самом деле? А Рафаэль существовал.
  
  Порой священнику казалось, что подросток делает это нарочно, играет в странную и жестокую игру, ставкой в которой была его, Анжело, душа, для чего-то понадобившаяся кареглазому Рафаэлю. Хотя, может, всё было гораздо проще - он просто ещё не осознавал своей привлекательности, не понимал, какое впечатление производит на девчонок, почтенных матрон и... парней. Это тоже было похоже на правду, но... только похоже, потому что на самом деле Рафаэль прекрасно всё понимал и умело пользовался дарованной Создателем красотой, щедро приправленной поистине дьявольской сексуальностью. К сожалению, Анжело понял это слишком поздно.
  
  А ведь ещё несколько месяцев назад ничего не предвещало беды. Городок Апулии - коммуны, известной замком Мола-ди-Бари, понравился Анжело сразу: небольшой, как-то по-семейному уютный, с добродушными и приветливыми жителями. Они обрадовались молодому священнику и старались сделать всё, чтобы Анжело поскорее ощутил себя как дома. Поселился вчерашний выпускник семинарии в небольшом домике рядом с храмом: две комнаты, кухня и туалет - вполне достаточно для одинокого мужчины.
  
  Именно в церкви он и увидел Рафаэля впервые, тот пришёл вместе с родителями на мессу, и всё время, пока Анжело говорил, чувствовал пристальный взгляд больших карих глаз мальчишки. Он изучал нового священника, улыбаясь чему-то своему, и, судя по всему, мысли в этой черноволосой голове витали очень далеко от церкви и проповеди. Мечтательное выражение то и дело появлялось на смуглой физиономии, даже губы иногда шевелились, словно он повторял за Анжело слова проповеди.
  
  Впрочем, как раз в этом священник и сомневался - озорные искры, поблёскивающие из-под длинных ресниц, говорили о том, что думает подросток явно не о Боге, да и в храм пришёл только потому, что так положено - в воскресенье все жители городка обязательно посещали мессу. Для многих из них это было больше данью традиции, нежели потребностью души, и Анжело это прекрасно знал.
  
  Для него самого Бог всегда был тем, кто любит, понимает, всё слышит и приходит на помощь своим детям. В семинарию Анжело пошёл после того, как чудом выжил в аварии, унёсшей обоих родителей. Именно в Боге юноша нашёл утешение и любовь, которой лишён сирота. Решение стать священником пришло само, быстро превратилось в уверенность, и Анжело, практически не раздумывая, дал обет служить Ему всей своей жизнью.
  
  Стены семинарии никогда не казались ему ограничителями свободы. Свобода - она внутри тебя, если ты в мире с собой - тебе не тесно и не темно даже в самой крошечной келье. Искушения, которые рано или поздно приходят ко всем, избравшим узкий путь*, почти не коснулись души юноши, проводившего большую часть времени в молитвах. Собственная плоть, правда, причиняла некоторое беспокойство, но и с ней удалось совладать при помощи молитв и бесед с наставниками.
  
  О том, что далеко не все братья так же чисты, Анжело, конечно же, узнал: в стенах семинарии сложно что-либо скрыть. Он их жалел - оступившихся, сдавшихся в плен плоти, не устоявших. И не мог понять - неужели настолько сильной была власть греха, что братья совершали это друг с другом? И дело, зачастую, доходило до содомского греха, не говоря о рукоблудии и прочих мерзостях.
  
  Однако Анжело это не коснулось. Тогда, заканчивая семинарию и получая направление в этот приход, он и подумать не мог, что через год всё встанет с ног на голову.
  
  ***
  
  Вторая встреча с мальчишкой произошла спустя несколько недель. Собственно, и встречей-то это нельзя было назвать, Рафаэль понятия не имел, что тогда Анжело его видел. В тот день священник решил прогуляться по окрестностям, благо погода стояла превосходная: жаркое лето сдавало позиции подступающей осени, отмечая места сражений алой кровью молодого вина.
  
  Винные пары витали в прозрачном и еще теплом воздухе, кружили молодые и старые головы и толкали на самые настоящие безумства. Возможно, в какой-то степени, именно они и были причиной того, что очень часто между ровными рядами густых виноградных лоз или среди старых громадных олив можно было заметить уединившуюся парочку.
  
  Когда такое случалось, Анжело смущенно отводил глаза и старался как можно незаметнее, быстрее и бесшумнее удалиться. Сейчас этим людям явно не до него и проповедей, потом они придут каяться, разве может быть иначе? Но в тот раз отвести глаза не получилось: слишком прекрасной оказалась картина.
  
  Сначала Анжело услышал смущенный девичий смех и неуверенное:
  
  - Рафаэллино, не трожь...
  
  - Почему? Ты же хочешь... - было сказано ломающимся подростковым баском, в котором уже проскальзывали бархатные нотки опытного соблазнителя, и Анжело невольно подался вперед, желая узнать, кто же это шалит среди буйной виноградной зелени.
  
  Бесшумно раздвинув листья, он увидел парочку, лежащую на расстеленном на траве покрывале. Платье девушки было расстегнуто на небольшой груди, которую упоенно ласкали длинные смуглые пальцы черноволосого паренька. Вторая его рука медленно ползла по ноге девушки, задирая платье, и не встречая сопротивления.
  
  - Рафаэль, - послышался задыхающийся шепот, и Анжело увидел, как мужские пальцы забираются под резинку ее белых простеньких трусиков, а потом и вовсе стаскивают их.
  
  Влажные причмокивания, стоны, и вот мальчишка приподнялся и быстро огляделся по сторонам. Священник почти не удивился, узнав смуглого красавчика, гипнотизировавшего его взглядом на проповеди. Господи, но ведь ему всего четырнадцать!
  
  Между тем Рафаэль приспустил шорты, невольно демонстрируя Анжело крепкие загорелые ягодицы - похоже, он предпочитал купаться и загорать без плавок. А потом подросток устроился между бедер партнерши, скрестившей ноги на его пояснице и громко застонавшей, когда его плоть оказалась в ней. Не понимая, почему стоит как соляной столб и не может отвести глаз, Анжело наблюдал, как все быстрее двигались мальчишеские бедра, все тяжелее становилось дыхание и все громче - стоны девушки.
  
  И вот Рафаэль резко отстранился, зарычав, после обессиленно навалился на девушку, а через минуту лег на спину рядом с ней, даже не собираясь прикрываться чем-либо. Анжело беспрепятственно рассматривал тело своего прихожанина, скованный смущением от того, что невольно залюбовался им.
  
  Уже вернувшись в свой дом, Анжело осознал, что вместо того, чтобы сразу же уйти, увидев грех, стоял и... смотрел на мальчишеское тело, такое, оказывается, красивое. И так не хотелось признаваться себе, что плоть откликнулась на увиденное сразу же и неоднозначно. Почему? Почему именно сейчас?
  
  В тот вечер Анжело долго молился, восстанавливая утраченное душевное равновесие, каясь в том, что совершил грех, и обещая Богу не повторять подобного. Никогда.
  
  ***
  
  Однако это было только начало. Через пару дней Рафаэль явился на исповедь, паренёк опустился на скамейку в исповедальне и произнёс:
  
  - Простите меня, святой отец, ибо я грешен.
  
  - Слушаю, сын мой, - заученно ответил Анжело, ожидая, что речь пойдёт о том, что он уже видел, и чувствуя, как от мальчишки пахнет молодым вином, потом и... ещё один запах был священнику незнаком, но почему-то будоражил, напоминая об увиденном в винограднике. О том, что так хотелось забыть.
  
  - Мне снятся греховные сны, падре, - продолжал Рафаэль, не поднимая головы.
  
  - Что за сны? Почему ты решил, что они греховны?
  
  - Я вижу разных женщин, - с хрипотцой продолжил подросток, - я трогаю их везде, целую, облизываю, засовываю пальцы им в...
  
  - Рафаэль, - строго оборвал его Анжело, перед глазами которого невольно возникало всё, что с таким... упоением вспоминал кающийся, - я понял, это происходит с каждым мужчиной. Никто не может контролировать сны, вот Сатана и пользуется этим, искушая грехом. Важно то, что ты делаешь, когда просыпаешься. Ты молишься? Каешься в грехе?
  
  - Нет, отец Анжело, - покачал головой Рафаэль, - иногда я кончаю во сне, а если этого не случается - беру член в руку и начинаю...
  
  - Рафаэль, - снова оборвал эту странную исповедь священник, - ты же знаешь, что рукоблудие - грех.
  
  - Знаю, - легко согласился мальчишка и тут же спросил: - Но почему? Господь сам меня таким сделал, Он дал мне член, так почему это грех? Это приятно, падре, очень приятно, так почему нельзя?
  
  - Ты читал Библию? - спросил в свою очередь Анжело. - Ты же знаешь, что плоть должна быть в подчинении у духа. Человек - это в первую очередь дух, а уже потом - плоть.
  
  - Но что же мне делать, если это случается каждую ночь? Если стоит мне увидеть красивую девушку, и я не могу удержаться - хочется её поцеловать.
  
  - Только поцеловать? - сорвалось с языка раньше, чем Анжело успел его прикусить.
  
  - Не только, - снова согласился подросток, - я хочу их, падре. Хочу сильно. Иногда это даже больно, - теперь в голосе явно сквозило желание пожаловаться.
  
  - Ты должен бороться с искушениями, которые посылает Дьявол, чтобы уловить твою душу. Ты знаешь молитвы, Рафаэль?
  
  - Конечно, но они не помогают, совсем-совсем.
  
  - Для того чтобы помогли, ты должен быть искренен с Богом, только тогда Он услышит тебя. Нужно покаяться, и я смогу отпустить твои грехи, - Анжело подался чуть назад, чтобы увеличить расстояние между собой и юношей.
  
  - И мне больше не будет это сниться? - теперь в голосе слышалось сожаление, которое Рафаэль не смог или не захотел скрыть.
  
  - Этого я не могу тебе обещать, - честно ответил священник, - всё зависит от тебя самого. Путь осилит идущий.
  
  - Но какой смысл каяться, если это не поможет? - Рафаэль повернулся к забранному решёткой окошку, и Анжело увидел, как блестят в полумраке его глаза.
  
  - Ты согрешил, если не покаешься, твоя душа попадёт в ад. Не думаю, что ты этого хочешь.
  
  - Ладно, - тяжело вздохнул мальчишка, - я каюсь, отец Анжело.
  
  - Хорошо, сейчас мы вместе прочитаем молитвы, - сказал священник, стараясь выбросить из головы услышанное от своего прихожанина.
  
  И только когда Рафаэль ушёл, Анжело понял, что тот не сказал ни слова о случае в винограднике. Выходит, это он грехом не считал? Или приберёг для следующей исповеди, от которой, похоже, получал странное удовольствие. А самое плохое состояло вот в чём: Анжело не мог ничего сказать подростку - никто не должен узнать, что священник был свидетелем греха.
  
  ***
  
  Прошло ещё несколько недель, в течение которых Рафаэль исправно посещал мессы, старательно изображая кающегося грешника, но эта маска тут же слетала, стоило мальчишке выйти за порог храма. Почему-то он повзрослел слишком рано, и Анжело не мог понять - почему это случилось.
  
  Миновало еще несколько дней, и Анжело случайно застал Рафаэля в том же винограднике. Случайно... Конечно же, нет. Время от времени священник нарочно проходил мимо, думая, что если снова увидит нечто подобное - не станет безмолвно наблюдать из кустов, а обязательно вмешается и пояснит, подростку, что не стоит с юных лет осквернять своё тело - сосуд для Святого Духа. Но ничего этого Анжело не сказал, пораженный тем, что в этот раз Рафаэль развлекался с черноволосым подростком.
  
  Священник видел, как Рафаэль что-то шептал на ухо мальчишке, одновременно поглаживая по бедру, медленно подбираясь к ширинке. Подросток, которого Анжело тоже не раз и не два видел в церкви, Джино - сын мясника, державшего лучшую в коммуне лавку, опускал голову и что-то бормотал в ответ, но даже не пытался остановить Рафаэля. Не сделал Джино этого и когда тот расстегнул молнию на его джинсах и полез в трусы. Рука Рафаэля ритмично и неспешно задвигалась, заставляя мясничонка закусывать губы и сжимать его плечо.
  
  Впрочем, вскоре Рафаэль нашёл, чем занять своего партнёра - направил в свою ширинку его руку, намекая на то, что неплохо бы и ответить взаимностью. Они не целовались - просто шумно дышали, лаская друг друга, всё быстрее двигая руками, после Джино громко застонал, кончая, а следом за ним зарычал и Рафаэль.
  
  И только потом он коснулся губами губ раскрасневшегося мальчишки и тут же отстранился, сказав достаточно громко:
  
  - Вот видишь, я же говорил, что это клёво, а ты не верил!
  
  - Прости, - пробормотал тот, поднося к носу свои пальцы и нюхая их, впервые ощутив запах чужого семени, а потом просто вытер руку о виноградный лист. - А это ничего, что я не девка?
  
  - Плевать, - беспечно прозвучало в ответ, и Рафаэль точно так же вытер испачканные пальцы, - какая разница, кто тебе дрочит? Тебе понравилось? - Джино кивнул. - Мне тоже. Это главное.
  
  - Рафаэль, говорят, ты со многими девками уже... трахался. Это правда?
  
  - Ага, - на ярких губах возникла горделивая улыбка, так не вяжущаяся с возрастом. Она была бы уместна на потасканной физиономии старого волокиты, но не на свежем лице четырнадцатилетнего подростка. - А что?
  
  - А это... правда приятно?
  
  - Да, - в глазах Рафаэля засверкали те самые искры, - а ещё классно, когда тебе отсасывают.
  
  - Чего?
  
  - Того, челюсть подбери, блин! - грубо хохотнул мальчишка. - Типа никогда в порно не видел!
  
  - Видел, но откуда мне знать, как оно...
  
  - А хочешь узнать? - хитро прищурился Рафаэль.
  
  - Спрашиваешь!
  
  - Тогда приходи сюда завтра, в это же время.
  
  - А что будет? - проявил настойчивость Джино.
  
  - Завтра узнаешь, - отрезал Рафаэль, поднимаясь на ноги, - пока.
  
  К счастью, подросток пошагал в другую сторону и не заметил Анжело. Прежде священнику не доводилось видеть подобное, и сейчас он снова ощутил, что плоть заявляет о себе, напоминая о том, что человек - не только вместилище духа.
  ___________________________________________________
  Примечание:
  *Евангелие от Матфея Глава 7:13. Тесные врата и узкий путь, ведущий в жизнь. Входите тесными вратами, потому что широки врата и пространен путь, ведущие в погибель, и многие идут ими.
  
  Глава 2
  
  - Простите меня, святой отец, ибо я согрешил, - раздалось по ту сторону решётки, и Анжело невольно вздрогнул. Рафаэль. Этот голос и запах невозможно не узнать.
  
  - Слушаю, сын мой, - автоматически произнесли губы священника, а пальцы сильнее сжали чётки.
  
  - Я... поддался искушению, падре, - почти натуральное сожаление, - не устоял.
  
  - Что ты сделал, Рафаэль?
  
  - Недавно мать послала меня на виноградник, - начал подросток, - нужно было собрать оставшиеся гроздья. Я пошёл, а там... Там была девушка, и она завела со мной разговор. Она смотрела на меня, а ветер трепал её волосы и задирал платье. А ещё... она была без лифчика, падре, и я видел её соски.
  
  - Рафаэль, - кашлянул Анжело, давая понять, что мальчишка увлекается, - ты не мог бы... ближе к делу.
  
  - Я возбудился. Очень сильно. Я не мог это скрыть, потому что в шортах всё очень заметно, - быстро заговорил кающийся, - она посмотрела на мой пах, а потом подошла и поцеловала меня. Я должен был её оттолкнуть, чтобы не грешить, но не смог. От неё так вкусно пахло виноградом, и на губах был сок, - теперь Рафаэль придвинулся вплотную к решётке, и его горячее частое дыхание почти касалось щеки Анжело. - Потом она сунула руку мне в шорты и схватила за... - запнулся Рафаэль и добавил тише, -- член.
  
  - Рафаэль, - чувствуя, как полыхнули щёки, оборвал подростка священник, - достаточно. Ты... переспал с ней?
  
  - Да, отче, я сам не понял, как это получилось. Только что мы стояли и говорили, и вот уже она лежит подо мной, а я трах...
  
  - Достаточно, - громче, чем стоило бы, повторил священник. - Блуд - один из семи главных грехов. Этим ты ещё сильнее осквернил своё тело, понимаешь?
  
  - Надо же, - расстроено вздохнул Рафаэль, - а ведь оно было куда приятнее, чем др... чем самому, - поправился в последний момент. - Почему всё приятное - грех?
  
  - Не всё, - ответил Анжело, - есть много вещей, приносящих удовольствие и не являющихся грехом, но не в этом случае, сын мой. Думаю, в этот раз мне придётся наложить на тебя епитимью: чтобы получить отпущение грехов, тебе нужно... - и дальше он назвал молитвы, которые подросток обязан будет читать в течение трёх дней.
  
  ***
  
  Когда Рафаэль покинул исповедальню, Анжело облегчённо выдохнул - почему-то было сложно разговаривать с ним. В голову настойчиво лезло увиденное накануне и постоянно вспоминалось сказанное Рафаэлем своему партнёру: "Приходи сюда завтра в это же время". В том, что Джино придет, священник нисколько не сомневался, как и в том, что... тоже явится туда, хоть его никто и не приглашал, но должен же он положить конец тому, что вытворяет этот так подробно исповедующийся юнец.
  
  Никогда прежде Анжело не доводилось встречаться с такими, как Рафаэль, в семинарии их просто не было. Те, кто не мог справиться с греховной натурой, долго не задерживались, а те, кто оставался - учились обуздывать себя. А этот мальчишка буквально дышал пороком, был воплощением соблазна, его красота становилась уже не благословением, а проклятием. А еще она напомнила Анжело о том кратком периоде, когда его, студента первого курса, начали посещать сны, непристойность которых была таковой, что даже говорить об этом вслух являлось грехом.
  
  Не раз и не два Анжело снилось, что кто-то из братьев оказывается среди ночи в его кровати, чужие руки касаются тела, а губы оставляют на коже горячие следы. Анжело пришёл в семинарию сразу после школы, и сексуальный опыт у него уже имелся, но только с девушками. В семинарии женщин не было, потому и приходили в голову греховные мысли относительно братьев, а время от времени эти видения были настолько реалистичными, что Анжело просыпался от собственного стона, понимая, что разрядка уже случилась.
  
  И тогда он пошёл на исповедь к своему духовнику и до сих пор помнил, как сложно было подбирать слова, как тяжело - поднять голову и посмотреть в глаза священника.
  
  Анжело не смаковал свои грехи так, как делал это Рафаэль - стыд сжигал не только щёки, но и душу, и казалось, что прощения ему не видать. Но, по всей вероятности, для духовника всё это не было такой неразрешимой проблемой, как для Анжело. Грехи он семинаристу отпустил и пояснил, как стоит поступать, как бороться с искушением, напомнив, что содомский грех - мерзость в глазах Бога.
  
  И вот теперь это снова случилось, только в несколько раз острее. Мысли о Рафаэле навязчиво крутились в голове: его глаза, губы, тело - возникали перед Анжело в самые неудобные моменты, и впервые за несколько лет соблазн явился в сон, пока что как зыбкое, размытое и жаркое видение. Это нужно было срочно прекратить, не позволить Рафаэлю и дальше скатываться в грех, увлекая за собой и Анжело.
  
  ***
  
  Он нашёл подростков на том же месте. Джино, пунцовый и вспотевший от возбуждения, наблюдал, как Рафаэль медленно расстёгивает его джинсы, одновременно целуя в шею и что-то шепча, заставляя смущаться ещё сильнее. А потом Рафаэль стащил штаны и трусы с мясничонка и коснулся его члена сначала пальцами, а после - губами.
  
  Похоже, понятие стыда Рафаэлю знакомо не было, более того - он откровенно наслаждался тем, что вытворял. Анжело видел такое только в похабных фильмах, которые смотрел ещё до того, как стал семинаристом, но и там подобное делали женщины, теперь же перед ним разворачивалась картина того, что частенько происходило между братьями, но миновало самого Анжело. И снова по какой-то неведомой причине он не вмешался, даже отвести глаз не сумел, словно Рафаэль обладал какой-то странной властью над ним, его телом и разумом.
  
  Джино стонал всё громче, уже не пытаясь сдерживаться, но Рафаэль вдруг прекратил свои ласки также резко, как и начал, бросил насмешливый взгляд из-под ресниц и небрежно произнёс:
  
  - А теперь ты.
  
  - Что? - не совсем понимая, где находится, спросил Джино.
  
  - Твоя очередь, - Рафаэль поднялся с колен и стащил свои джинсовые шорты, под которыми не оказалось белья. Его член закачался во всей своей непристойной красоте, притягивая взгляды как мясничонка, так и Анжело. - Я показал тебе, как надо. Давай.
  
  - Я не умею, - пробурчал тот.
  
  - Так учись, - Рафаэль надавил на плечи мальчишки, заставляя встать на колени, - не тяни время, Джинетто, ты же видишь, как я хочу этого. Поможешь мне, а я - тебе, ясно?
  
  Джино молча кивнул, уже не пытаясь спорить, зажмурился и робко коснулся чужой плоти языком, лизнул, словно, это было мороженое, всё ещё не решаясь взять её в рот.
  
  - Твою мать, это тебе что - леденец? - хохотнул Рафаэль, запустил пальцы в волосы Джино и потянул на себя. - Он не кусается, Джинетто, давай.
  
  Дальнейшее всё больше напоминало Анжело тот самый похабный фильм, только актёры были слишком молодыми, а стоны - некиношно искренними. Своё обещание Рафаэль сдержал - кончив с обычным рыком, быстро опустился на колени, и буквально через пару минут Джино схватил его за густые кудрявые волосы, рванул на себя и прохрипел что-то нечленораздельное. После этого Рафаэль встал, притянул мясничонка к себе, целуя взасос, и только потом спросил, отстранившись и натягивая шорты:
  
  - Ну, как тебе?
  
  - Круто, - пробормотал Джино, продолжавший стоять столбом.
  
  - Может ещё круче быть, только я тебе этого не говорил. Ты ещё маленький, Джинетто, для взрослой игры, - сейчас в голосе Рафаэля звучала откровенная насмешка.
  
  - Я старше тебя на полгода, - серьёзно ответил тот, наконец-то прикрывая тело, - что может быть круче?
  
  - Ты когда-то совал пальцы себе в зад? - спросил вместо ответа Рафаэль и уставился на Джино, ожидая ответа.
  
  - Нет, а зачем? - искренне изумился тот.
  
  - Кто же тебе даром скажет? Кроме меня, - Рафаэль притянул мальчишку ближе и продолжил: - Это приятно, Джинетто, только знать надо, куда давить.
  
  - Да ладно! - недоверчиво фыркнул мясничонок. - Что приятного, когда в жопе копаются? Мне малому мать клизму делала - было больно.
  
  - Так то клизмой, глупый! - рассмеялся Рафаэль: - Я хоть раз тебе соврал?
  
  - Нет.
  
  - Ну вот, если я говорю, что это классно - так оно и есть. Только я не могу тебе на словах рассказать, как надо, это показать нужно.
  
  - Ну, не знаю, - Джино даже отступил на шаг, - я ж не педик...
  
  - Ты дурак, - фыркнул Рафаэль, - педики бабские шмотки носят и красятся, а это... это просто приятно, так чего плохого? Или ты согрешить боишься?
  
  - Если бы боялся, меня бы тут не было, да и чего бояться? Пойду, покаюсь и всего делов.
  
  - Ага, самое то. Короче, решишь по-взрослому играть - свистнешь.
  
  - Погоди...
  
  - Чего?
  
  Но узнать, что хотел сказать Рафаэлю Джино, Анжело не довелось - с другой стороны зелёной стены листьев послышались громкие женские голоса, и мальчишки рванули в разные стороны, спеша скрыться подальше с места преступления. Священнику не осталось ничего другого, как покинуть свой наблюдательный пункт, сокрушаясь о том, что так и не сделал того, зачем сюда пришёл - не остановил подростков.
  
  ***
  
  Однако увидеть, состоялась "взрослая игра" или нет, Анжело не сумел. Возвращаясь в тот вечер домой, священник попал под дождь, который, несмотря на тёплую погоду и солнце, оказался по-осеннему холодным. На следующий день Анжело слёг: поднялась температура, горло сильно болело, а голос пропал вовсе. Священник никогда не отличался крепким здоровьем и теперь пожинал плоды собственной непредусмотрительности.
  
  Плохо было настолько, что даже подниматься с постели оказалось непосильной задачей, и тогда он впервые оценил добродушие и внимательность своих прихожан. Они очень быстро узнали, что святой отец заболел, и взяли на себя заботу о нём, не спрашивая позволения самого Анжело, впрочем, он бы, не задумываясь, разрешил - так плохо не было давно.
  
  В одну из горячечно-бредовых ночей Анжело пришла в голову мысль, что эта болезнь - предупреждение, ведь Бог никогда и ничего не делает просто так! В последнее время он оказался в опасной близости от греха, который излучал Рафаэль, и вместо того чтобы попытаться вернуть мальчишку на путь истинный - молча наблюдал за его выходками, а это никуда не годится. Это плохо, даже если не брать во внимание сан, для этого есть даже название.
  
  Вуайеризм - вот что это такое, извращение, ничуть не лучшее, чем то, чем Рафаэль занимался с Джино. Последнее, что должен делать слуга Божий - наблюдать за грехом из кустов. Это просто отвратительно, как и реакции тела Анжело на то, что он тогда видел. Она всегда бывала неоднозначной и сильной - плоть наливалась, напоминая священнику о том, что у неё тоже есть свои желания, идущие в разрез с его верой.
  
  И теперь это стало происходить не только в момент наблюдения - Рафаэль начал являться во сны Анжело с завидной регулярностью. Обнажённый, бесстыдный и такой... порочно-прекрасный, что выдержать это было просто невозможно. Безумное желание поставить подростка на колени не для молитвы врывалось в мысли Анжело всё чаще, пугая своей навязчивостью. Картина, которую приходилось изгонять из себя, как беса - истовыми молитвами, покаянием - искренним, как и желание раз и навсегда избавиться от наваждения. Но как? Как это сделать, если Рафаэль постоянно рядом?..
  
  Надежда, что за время болезни он сумеет обуздать себя, вернёт душевное равновесие, рухнула, когда в один из дней на пороге домишки Анжело появился Рафаэль собственной персоной в тех же джинсовых шортах, белой майке и с плетёной корзинкой в руках.
  
  - Падре, мать послала меня к вам, - начал мальчишка, глядя на Анжело тёмно-карими, детски невинными глазами. - Сказала передать вам лазанью, - он вытащил из корзинки ёмкость с аппетитно пахнущим блюдом, - и велела, чтобы я вас накормил. А ещё, вот, - Рафаэль выудил довольно большую бутыль тёмного стекла: - Это лекарство, мать приказала вас растереть.
  
  - Спасибо, - прохрипел в ответ священник, не поднимаясь с постели, - но есть я не хочу, поставь всё в холодильник. И растирать не нужно, мне уже лучше, возвращайся домой.
  
  - Не получится, - покачал головой подросток, - мать мне голову оторвёт за то, что не выполнил её приказа. Она у меня знаете какая строгая? Или вы предлагаете соврать? - теперь глаза стали ещё больше и невиннее. Глядя на Рафаэля сейчас, нельзя было даже предположить, что он откровенно и бесстыдно совершает то, на что способен не каждый взрослый.
  
  - Нет. Конечно же, нет, - кашлянул Анжело, - ложь - это грех. Как я могу такое советовать?
  
  - Ну вот, - улыбнулся Рафаэль, снова демонстрируя ямочки на обеих щеках, - а это значит, что я вас покормлю и разотру.
  
  - Но я действительно не хочу есть, - это была чистая правда, аппетит у священника отсутствовал напрочь.
  
  - Ладно, - подумав, согласился Рафаэль, - лазанью съедите потом, ничего с ней не стрясётся. Я её на кухню отнесу, а вы пока рубашку снимайте.
  
  - Зачем?
  
  - Ну как зачем? Растирать буду, эту штуку моя мать сама делает, а вы знаете, как она в травах разбирается.
  
  - Знаю, - кивнул Анжело, понимая, что отвязаться не получится, да и выглядеть это будет по меньшей мере странно.
  
  Почему он не позволяет себя растирать? Чего боится? А мать Рафаэля - Мичела - действительно была отменной травницей. Об этом священник уже знал, горожане всегда обращались к ней за помощью, стоило кому-то в семье прихворнуть. Проводив паренька взглядом, Анжело принялся расстёгивать рубашку, убеждая себя в том, ничего плохого не случится за время, пока Рафаэль будет так близко.
  
  Когда мальчишка вернулся, священник лежал на животе, уже без рубашки, ожидая обещанной процедуры. Тянуть время Рафаэль не стал, прихватив бутылку с растиркой, присел на край кровати - так близко, что это было бы опасно, если бы не слабость Анжело, вызванная болезнью. Потом Рафаэль налил на спину священника немного пахнущей травами жидкости и принялся за дело.
  
  Сначала он просто втирал микстуру в кожу, то и дело добавляя её и не говоря ни слова, а потом... характер движений пальцев изменился. Теперь это были поглаживания - осторожные, ласкающие и недвусмысленно эротичные. Или Анжело всё это просто придумал? Его не раз и не два растирали братья в семинарии, но никогда не делали этого так, как Рафаэль. Чем ближе к пояснице опускались руки мальчишки, тем жарче становилось Анжело, хоть сегодня температура у него до сих пор была почти нормальной. Но еще хуже вело себя его собственное тело, откликаясь на эти провокационные прикосновения, застигающие врасплох и заставляющие вздрагивать.
  
  - Я сделал вам больно? - тут же заботливо осведомился Рафаэль, наклоняясь и почти касаясь уха священника губами.
  
  - Нет. Ты закончил? - хрипло спросил Анжело, не глядя на подростка.
  
  - Почти, поясница осталась, падре, но вам придётся и трусы стащить, не то испачкаю.
  
  - Не надо. С поясницей всё нормально, ты можешь идти, Рафаэль.
  
  - Так не пойдёт, - и не думал соглашаться тот, - мать шкуру с меня спустит, когда узнает, что я опять всё через задницу сделал.
  
  - Не узнает. Я скажу ей, что всё было хорошо, и это - чистая правда, - всё ещё надеялся избавиться от мальчишки священник.
  
  - А вот и нет, - упрямец не желал сдаваться, продолжая растирать поясницу Анжело на границе с резинкой трусов, - плохо, потому что не полностью. Чего вы стесняетесь, я же не девица! Сто раз мужской зад видел - у меня же три брата, падре.
  
  - Рафаэль... - начал было Анжело, но тут губы Рафаэля коснулись его затылка всего на секунду, но коснулись, и это было уже слишком не похоже на лечебную растирку. Терпеть это дальше священник не мог, а потому резко спросил: - Что ты делаешь?
  
  - Мать всегда целовала меня так, разве это грех? - было сказано прямо в ухо, которого коснулись губы.
  
  - Но ты не моя мать, - раздражённо ответил священник, - уходи, Рафаэль, ты сделал достаточно.
  
  - Я могу...
  
  - Не можешь. Уходи. Мне нужно отдохнуть, - как можно увереннее произнёс Анжело, надеясь, что Рафаэль послушается - не выбрасывать же его за дверь в самом-то деле!
  
  - Как скажете, - в голосе прозвучало сожаление, или это только показалось? - Но завтра я снова приду вас растирать, это нужно делать дня три.
  
  - Нет. Пусть... Пусть придёт твой старший брат, кажется, его зовут Леон?
  
  - Именно так, падре, - Рафаэль поднялся, уже не скрывая своего разочарования, - а зачем вам Леон?
  
  - Позволь, я скажу это только ему, - не совсем вежливо оборвал беседу Анжело и отвернулся, давая понять, что разговор окончен.
  
  
  
  
  
  
  Глава 3
  
  "А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своём"* - знакомые слова зазвучали в голове лежащего на кровати Анжело сразу после того, как Рафаэль закрыл за собой дверь. Мальчишка женщиной не был, но в данном случае это не имело значения.
  
  Хотя нет, имело, потому что следом вспоминалась ещё одна цитата: "Или не знаете, что неправедные Царства Божия не наследуют? Не обманывайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи, ни малакии, ни мужеложники, ни воры, ни лихоимцы, ни пьяницы, ни злоречивые, ни хищники - Царства Божия не наследуют".**
  
  То, что он испытывал к Рафаэлю, никак нельзя было назвать братской любовью - это было откровенное, ничем не прикрытое желание недозволенного. Так какое он имеет право носить сутану и называться слугой Божьим? Чем отличается он от тех, кого всегда порицал в своих проповедях? Ведь не так давно об этом Анжело и говорил на мессе, решив напомнить прихожанам, чего стоит избегать. И только сейчас вспомнилось, что всё время, пока он говорил, Рафаэль не отводил ироничного взгляда и усмехался.
  
  А теперь в глазах Иисуса Анжело уже был грешником, потому что... возжелал мальчишку. "Уже прелюбодействовал с ним в сердце своём". И какая разница, что в мире физическом этого не произошло. Пока не произошло. Анжело прекрасно отдавал себе отчёт, что рано или поздно сорвётся и... ответит на притязания подростка так, как тот хочет.
  
  Как долго сможет дух держать в узде плоть, даже сейчас не желающую успокаиваться? Ответа на этот вопрос Анжело не знал, а потому встал с кровати и, опустившись на колени, обратился к Богу. Заученные в семинарии молитвы для этого случая не годились - Анжело всегда воспринимал Господа как любящего и понимающего Отца, а разве можно говорить с Отцом чужими словами?
  
  Очень скоро на глазах Анжело показались слёзы - невыносимый стыд перед Богом терзал его сильнее приступов кашля и дрожи, пробиравшей тело. Он понимал: если Бог не придёт на помощь - греху быть, сил справиться с этим просто не хватит, слишком слабым он оказался. Желание прикоснуться к Рафаэлю, узнать, каковы же на вкус его яркие губы, насколько горяча и гладка кожа, просто сводило Анжело с ума.
  
  И тут в голове возникла отрезвляющая и пугающая мысль - мальчишке всего четырнадцать. И хоть по светским законам секс с ним по взаимному согласию не считается преступлением, Анжело думал иначе. Он был уверен, что Рафаэль - ещё ребёнок, несмотря на рано созревшее и познавшее порок тело.
  
  Священник не раз и не два слышал о братьях, поддавшихся искушению и согрешивших с мальчиками, и всегда праведное возмущение охватывало его. Как же так можно! Как можно думать о ребёнке так? Касаться дитяти не для благословения? Целовать не только в лоб? Как можно? Кем нужно быть, чтобы делать это?
  
  Анжело считал, что такие священники просто позорят церковь и достойны самого жёсткого наказания. А теперь... Теперь он сам вожделел мальчика и мысленно уже не раз делал это с Рафаэлем, а во сне - несчётное количество раз. И неважно, что Рафаэль - соблазн во плоти, не имеет значения, что его глаза излучают порок, плевать, что от него всегда пахнет сексом. Это ребенок.
  
  Сейчас Анжело видел только один выход - подать епископу прошение о переводе в другое место. Сбежать подальше от Рафаэля, потому что слишком близко подошёл он к той черте, за которой начнётся падение прямиком в ад. Оставалось придумать, почему ему понадобился перевод. Говорить правду нельзя было ни в коем случае, а значит - придётся солгать, сочинив причину. Ухудшение здоровья из-за смены климата? А что, вполне себе годится.
  
  Анжело родился и вырос на севере Италии, в Ломбардии, его происхождение выдавали русые волосы и серые глаза, так контрастировавшие с чернотой волос и глаз южан. Может, это одна из причин пристального внимания Рафаэля? Подростка потянуло на экзотику? А отличающаяся внешность и сутана - достаточно веские основания, чтобы начать осаду. Наверное.
  
  В причинах и приёмах совращения Анжело не разбирался совершенно и хотел бы оставаться в неведении как можно дольше. А потому сейчас же нужно написать письмо и молиться, чтобы его просьбу удовлетворили, ведь тогда всё снова станет нормально, а Рафаэль просто забудется, как непристойный и греховный сон.
  
  ***
  
  Восемнадцатилетний Леон явился к священнику на следующее утро, вежливо постучался в дверь и, получив разрешение, вошёл, почти задевая головой потолок. Он был очень высоким жгучим брюнетом, которому до двух метров не хватало совсем чуть-чуть, но черты и выражение лица юноши резко отличались от младшего брата.
  
  Ничего порочного в Леоне не было: широкое лицо, крупный нос, густые чёрные брови, щетина на щеках и обветренные губы. Обычный итальянский парень, проводящий много времени на свежем воздухе, физически сильный и не обременённый интеллектом. Даже странно, что они - родные братья.
  
  Леон тоже принёс Анжело поесть - Мичела на сей раз приготовила пасту, которую священнику пришлось всё же попробовать, потому что отвязаться от Леона иначе было невозможно. Впрочем, есть Анжело хотелось, а потому он сам не заметил, как опустошил глубокую миску, в которой ему передали еду.
  
  Потом Леон приступил к лечению, так же, как и Рафаэль, попросил священника снять рубашку и принялся растирать, только ничего общего со вчерашними манипуляциями брата это не имело. Сильные пальцы с загрубевшей кожей так усердно втирали лекарство, что это было даже немного больно, но не вызывало никаких посторонних мыслей и реакций. Даже когда Леон сдвинул резинку трусов своего пациента и взялся за растирку поясницы, Анжело не чувствовал ровным счётом ничего, кроме тепла, и морщился, когда юноша надавливал слишком сильно.
  
  Закончив, Леон укрыл священника одеялом и поднялся, собираясь уходить, но Анжело его остановил:
  
  - Погоди, не торопись. Я хотел бы поговорить с тобой, Леон. Это важно.
  
  - Слушаю, падре, - юноша покорно опустился на стул у кровати.
  
  - Дело в том, что меня беспокоит Рафаэль, - осторожно начал Анжело.
  
  - Что он опять натворил?
  
  - Пока ничего, - ушёл от ответа священник, - он... неусерден в молитвах, не уделяет своему духу должного внимания. На мессах твой брат витает где угодно, только не в церкви. Может, у него есть какие-то проблемы и требуется моя помощь? Расскажи мне о Рафаэле, Леон.
  
  - А чего рассказывать, - отвёл глаза парень, - мать не одну розгу о него сломала, а толку?
  
  - То есть?
  
  Леон ответил не сразу, по лицу юноши было видно, что он колеблется, словно решает - говорить или нет. Анжело не торопил и не собирался давить - так можно только всё испортить. Наконец Леон всё же решился:
  
  - Да чего уж тут, всё равно узнаете, сороки-бабы донесут, - вздохнул он, - Рафаэллино... он не виноват, что такой, падре.
  
  - Какой? Мне ты можешь сказать всё, ты же знаешь, что такое тайна исповеди.
  
  - К нам уже не раз родители девок приходили, с которыми он... Ну... - выговорить такие привычные слова, глядя в глаза священника, Леон не мог. - Ну, спал. Но он не виноват, падре, это всё она.
  
  - Кто?
  
  - Эх, - тяжело вздохнул юноша, - это год назад случилось. У нас тут в школе сеньорита одна работала. Карле за тридцать было, она к нам из самого Рима приехала работать учительницей истории. И вот она, - Леон снова споткнулся на слове и продолжил не сразу: - Рафаэллино тогда тринадцать только исполнилось, пацан совсем, а ей как раз такие и нравились.
  
  - Ты хочешь сказать? - похолодел Анжело, поняв, к чему клонит юноша.
  
  - Да. Она выбирала самых смазливых, ну и приглашала к себе домой, на дополнительные занятия. Только они там не книжки читали, падре. Известно всё стало, потому что одноклассник Рафаэля пытался повеситься, когда она его бросила.
  
  - Даже так? И что дальше?
  
  - А дальше... хороший у сеньориты Карлы адвокат был, не посадили. Пацаны-то сами к ней шли, не насильничала же. Ей только учительницей быть запретили и выселили отсюда, да легче не стало - Рафаэль уже другим был. Сразу, как случилось это, я застал его в сарае - он плакал, как малец, но так и не сказал мне - чего. А потом я его увидел с соседской девчонкой - прямо за нашим домом, в саду. Ей, дуре, двенадцать было. Я вовремя их застукал - ничего ещё не успели. Ну и... отлупил его, чтобы думал, что делает.
  
  - Зря... - вырвалось у Анжело.
  
  - Это я потом понял, когда он меня ненавидеть начал, до сих пор сквозь зубы разговаривает и вечно по кустам с девками шарится, только теперь постарше выбирает, чтобы скандала, если что, не было, - Леон помолчал и всё же добавил: - И не только с девками. Говорят, его с Джино видели в винограднике, а это и вовсе позор. Отец если узнает - башку точно открутит.
  
  - А ты не пробовал... поговорить с ним?
  
  - Поговоришь тут, - шумно выдохнул юноша, - никого он не слушает. Говорит: "Закончу школу и уеду в Рим, буду моделью или актёром" - вот и весь сказ. Только ведь пропадёт там, как пить дать, кому он там будет нужен, в Риме?
  
  Что на это ответить, Анжело не знал и понятия не имел, как же вернуть Богу Рафаэля, ставшего, как оказалось, жертвой похоти взрослой женщины. Зато теперь священнику было ясно, откуда в юноше всё это - умение соблазнять, осознание своей привлекательности - то, чего у большинства его ровесников ещё и в помине нет, а у некоторых - не будет никогда.
  
  По-хорошему, стоило бы вызвать Рафаэля на личную беседу и поговорить откровенно, но... Всё упиралось в то, что Анжело не мог смотреть на подростка равнодушно, греховные мысли тут же начинали крутиться в голове, не давая сосредоточиться на главном. Священник опасался, что ненароком выдаст себя и Рафаэль всё поймёт - тогда спасения уже не будет. Спасения от себя самого.
  
  Возможно, более опытный слуга Божий и справился бы с этой задачей, но у Анжело - вчерашнего семинариста, этого опыта просто не было. Не так давно его рукоположили и послали сюда, в провинцию, нести слово Божье, и вот чем это закончилось: первое же испытание - и вера пошатнулась, а плоть заявила о себе. Неужели он настолько слаб? Настолько недостоин сана? Думать об этом не хотелось. Оставалось надеяться на то, что просьбу о переводе одобрят.
  
  - Ты прав, никому, - задумчиво протянул Анжело, - чем больше город, тем проще там затеряться навсегда и потерять себя. Я подумаю, что смогу сделать для Рафаэля, Леон. Спасибо, что рассказал. И вот ещё что, - священник вытащил из-под подушки запечатанное письмо и протянул юноше: - Будь добр, зайди на почту и отправь это.
  
  - Конечно, падре, - Леон аккуратно взял письмо и поднялся, - а завтра я снова приду или Рафаэллино прислать?
  
  - Ты, - улыбнулся Анжело, - у тебя лучше получается растирать.
  
  - А то, - широкая улыбка осветила лицо Леона, - я ещё и массаж делать могу, меня мать научила, а растирать - это вообще плёвое дело. До завтра, - он взял руку священника и поднёс к губам, а потом собрал пустую посуду и, попрощавшись, покинул дом, оставив Анжело наедине с невесёлыми раздумьями.
  
  ***
  
  В переводе было отказано. Ответ от епископа пришёл удивительно быстро и был предельно неоднозначен - пока возможности удовлетворить просьбу Анжело нет, негоже оставлять приход без священника, однако, как только что-то изменится, его тут же известят. К этому епископ присовокупил, что будет молиться о скорейшем выздоровлении брата и просить Господа, чтобы тот послал Анжело крепкое здоровье.
  
  Прочитав это письмо раз и другой, священник бессильно опустился на колени - получается, спасения нет? И почему-то Бог, всегда слышавший его молитвы, упорно молчит... Или это он, Анжело, разучился слушать? Или Бог не отвечает грешникам? А ведь именно грешником он теперь и стал, поглядев на Рафаэля с вожделением.
  
  Пожалуй, со времён ученичества он не молился так истово и много, пытаясь избавиться от тянущих на дно мыслей. Не видя Рафаэля, не думать о пареньке было просто, но не может же он вечно скрываться в своем доме, делая вид, что болен. Его ждёт приход и люди, для которых Анжело был и остаётся посредником между землёй и небом, а это означало, что нужно поскорее возвращаться к своим обязанностям.
  
  
  
  
  
  
  Глава 4
  
  Отсутствие Рафаэля сразу же бросилось в глаза Анжело, когда он, выздоровев, вернулся в церковь. Семья мальчишки явилась на мессу в полном составе: три брата, сестра, отец и мать, а Рафаэля не было. Священник поймал себя на том, что выискивает подростка среди прихожан, но безуспешно - Рафаэль в церкви не появился. Неужели он исполнил своё обещание и уехал в Рим, не доучившись?
  
  Служа мессу, Анжело думал о том, что как только закончит - обязательно спросит у Леона, где же его брат. Однако стоило священнику направиться к выходу, его окружили плотным кольцом прихожанки, засыпали поздравлениями с выздоровлением и вопросами, и пока он отвечал, Леон уже покинул храм. Расспрашивать о Рафаэле кого-то ещё Анжело не решился, а смутное беспокойство, поселившееся внутри, исчезать не желало.
  
  Почему-то священник был уверен, что Рафаэль не сбежал бы вот так, не попрощавшись с ним, он обязательно пришёл бы, хотя бы для того, чтобы ещё раз попытаться добиться своего. Незаметное исчезновение совершенно не вязалось с тем, что Анжело уже успел узнать о мальчишке. Вернувшись после мессы домой, Анжело пытался заниматься накопившимися делами, но ничего не получалось. Мысли о Рафаэле настойчиво лезли в голову. Если подросток уехал - ладно, а вдруг с ним что-то случилось? А вдруг кто-то захотел отомстить за совращенных девочек? Учитывая пылкость южан, можно было предполагать что угодно.
  
  В конце концов Анжело решил завтра же нанести визит семье Рафаэля, да и повод был - поблагодарить Мичелу за еду и замечательную растирку, которая действительно помогла отменно, а заодно можно будет и узнать, куда же делся Рафаэль. Однако этим планам не суждено было сбыться, потому что мальчишка сам пришёл к дому Анжело, постучав в окно практически в полночь. Удивившись столь позднему визиту, священник поспешил открыть и тут же отшатнулся, увидев, кто стоит на его пороге, опираясь рукой о косяк.
  
  - Рафаэль? - Анжело шагнул навстречу и в свете фонаря, висящего над дверью, увидел, что подросток еле стоит на ногах, а его лицо представляет собой сплошной кровоподтёк. - Что случилось?
  
  Рафаэль поднял голову - правый глаз заплыл совершенно, а левый превратился в узкую щель, губы опухли, а верхняя была рассечена. Он попытался разлепить их и что-то сказать, но не смог - бессильно сполз по стене, потеряв сознание. Чувствуя, как бешено заколотилось сердце, Анжело подхватил мальчишку, оказавшегося неожиданно тяжёлым, и кое-как затащил в дом, уложил на свою постель, но стоило спине Рафаэля коснуться кровати, как он пришёл в себя и болезненно застонал.
  
  - Что случилось? - повторил вопрос Анжело и снова не получил ответа.
  
  Вместо этого Рафаэль с трудом перевернулся на живот, и священник увидел пятна крови на его рубашке. Осторожно приподнял её и невольно перекрестился: вся спина была в багровых следах ударов, от которых полопалась кожа. Живого места на спине и, как подозревал Анжело, на ягодицах, просто не осталось. Кто же мог сотворить такое?
  
  Вспомнилось сказанное Леоном: "Мать не одну розгу об него сломала", "Отец башку свернёт, когда узнает", но от розги такого не будет. Спина подростка выглядела так, будто его от души отходили кнутом, причём били, вкладывая в каждый удар столько силы, что удивительно - как мальчишка вообще выжил и сумел добраться сюда. Но кто? Кто сделал это с Рафаэлем?
  
  - Пить... - еле слышно прохрипел подросток, и Анжело сорвался с места, спеша исполнить просьбу. По пути он отыскал в аптечке обезболивающее, перекись и ранозаживляющую мазь - нужно было срочно спасать Рафаэля. Каким бы грешником ни был мальчишка - такого не заслуживал, особенно если учесть, что ему всего-то четырнадцать лет.
  
  Напоить Рафаэля оказалось не так-то просто. Лечь на спину он не мог, даже повернуться на бок не получилось, и тогда Анжело нашёл в столе трубочки для лимонада, неизвестно как там оказавшиеся, и дал подростку напиться. Судя по всему, у него был жар, потому что осушил кружку Рафаэль моментально и попросил ещё. Священник выполнил и эту просьбу, заодно заставив его принять лекарство, и только потом приступил к обработке ран.
  
  Всё время, пока Анжело занимался его спиной, Рафаэль не проронил ни слова, только сжимал в кулаки руки с обломанными ногтями. Он даже ни разу не застонал, хотя, видимо, было очень больно. Обработав спину, священник нерешительно потянулся к шортам мальчишки - он должен был знать, как обстоят дела с ягодицами, и медленно потянул одежду вниз. Рафаэль не сопротивлялся, даже бёдра приподнял, чтобы Анжело было удобнее. Задница оказалась в таком же плачевном состоянии, как и спина, а потому священник обработал и её. Шорты он стащил с Рафаэля полностью, бросил их на пол рядом с окровавленной рубашкой, и сказал:
  
  - Я вызову скорую.
  
  - Не надо, - еле слышно ответил тот, не поворачиваясь и не поднимая головы, - если кто-то узнает, он вообще меня убьёт. Мне отлежаться просто надо, падре, не в первый раз...
  
  - Он? Кто?
  
  - Отец... - такое обычное слово сейчас прозвучало пугающе, - он часто меня...
  
  - Но за что? - не мог не спросить Анжело.
  
  - Я скажу... только завтра, - каждое слово давалось подростку с трудом, губы едва слушались и разбирать, что он говорит, было сложно.
  
  - Конечно, сейчас лекарство подействует, и будет не так больно, - священник коснулся кудрявых, испачканных в крови волос, не понимая, за что же можно так избить собственного сына.
  
  - Спасибо, падре, - ответил Рафаэль и затих.
  
  Анжело же сел в кресло рядом с кроватью, намереваясь сторожить его сон и прийти на помощь по первому зову.
  
  ***
  
  Ночь выдалась беспокойной, и уснуть священник смог только под утро. И не столько потому, что в кресле было неудобно, а потому что Рафаэль очень часто просыпался, просил воды или, полусонный, переворачивался на спину и тут же со стоном открывал глаза. Анжело помогал подростку снова лечь на живот, поил его, стараясь не смотреть лишний раз на обнажённое, истерзанное кнутом тело.
  
  В голове священника не укладывалось, что это мог сделать отец Рафаэля. Желание пойти и побеседовать с мужчиной крепло с каждой бессонной минутой. Задремал Анжело, только когда усталость взяла своё, но и тогда сон был поверхностным, и от первого же болезненного стона Рафаэля священник открыл глаза:
  
  - Воды?
  
  - Да, - с трудом шевелил разбитыми губами подросток, - и ещё мне нужно отлить.
  
  - Сейчас, - священник поднялся и направился за водой и ведром, в которое обычно выливал помои. Принёс, поставил стакан на стол, а ведро у кровати: - Вот, а я пока выйду.
  
  - Не обязательно, - стиснув зубы, Рафаэль медленно поднялся и, пытаясь не упасть, схватился за плечо Анжело, а потом принялся мочиться, нисколько не стесняясь священника. К счастью, крови в моче не было - это давало надежду на то, что внутренние органы в порядке.
  
  - Кайф, - попытался улыбнуться Рафаэль, но тут же скривился от боли, - я же говорил - жить буду.
  
  - Ты расскажешь, что случилось, или сначала позавтракаешь? - спросил Анжело, укладывая подростка обратно в постель.
  
  - Не, жрать мне неохота, ну... молока, может.
  
  - Сейчас будет, - прихватив ведро, священник направился к двери, продолжая думать о том, что же делать с Рафаэлем. Осмотр врача по-прежнему казался необходимостью.
  
  Молоко было у Анжело всегда. Прихожанки приносили его - только что надоенное, парное и вкусное, чтобы побаловать священника, и наотрез отказывались брать деньги. Наливая холодное молоко в кружку, Анжело мысленно ещё раз поблагодарил и благословил этих женщин.
  
  Мальчишка выпил молоко через ту же самую трубочку, смакуя и стараясь не торопиться, а потом Анжело снова обработал его раны, отмечая, что мази осталось совсем немного, а значит - нужно будет обязательно сходить за ней в аптеку. Рафаэль словно прочёл его мысли:
  
  - Ну вот, всю мазь на меня извели, а денег у меня нет. И по-другому я тоже сейчас заплатить не смогу...
  
  Пропустив намеренный или случайный намёк мимо ушей, Анжело ответил:
  
  - Не беда, она стоит немного. А твоя мать... она делает какие-то заживляющие бальзамы?
  
  - Да, но отец запретил ей меня лечить, падре. Сказал, что на кобелях и так хорошо заживает.
  
  - Рафаэль, так за что тебя? - вернулся к волновавшей теме Анжело.
  
  - За Джино, - вздохнул подросток, - вы же знаете, кто это?
  
  - Сын мясника?
  
  - Он самый. Маленький хреносос не умеет держать язык за зубами! Простите, падре.
  
  - Ты хочешь сказать...
  
  - Можно я потом исповедаюсь? - карий, залитый кровью глаз умоляюще уставился на Анжело. - Я в курсе, что это тоже грех, хоть мы просто играли.
  
  - Рафаэль, это не игра! - строже, чем собирался, сказал священник. - Это мужеложство.
  
  - Угу, - не стал спорить мальчишка, - но ему-то нравилось. И член мой сосать, и в зад...
  
  - Рафаэль! - слушать эти излияния спокойно у Анжело не получилось. - Как о ваших играх узнал твой отец?
  
  - Так сучонок этот своему брату растрепал, как я круто... - на сей раз Рафаэль прикусил язык сам, - а тот - своему отцу. Ну, сеньор Вито взбесился и припёрся к нам. Скандал был такой, что вороны с деревьев падали. Вот мой отец и пообещал, что накажет меня и больше я никого не... испорчу, а сбежать я не успел. Он меня вожжами в сарае привязал, ну и кнутом...
  
  - А что же мать? Не вмешалась?
  
  - А зачем? - удивился Рафаэль. - Да и когда отец пьяный, лучше под руку не попадаться, это все знают. С ним один Леон справиться может, да он на работе был...
  
  - Тебя только били? - по наитию спросил священник.
  
  - Почти. Он собирался яйца мне отрезать, чтобы слово сдержать, - после небольшой паузы сообщил подросток.
  
  - Что? - похолодел Анжело.
  
  - А то! В Библии же написано: "Если член твой соблазняет тебя - отрежь его и выброси вон".
  
  - Ты же знаешь, что это трактуется не так.
  
  - Я-то да, а отец - нет. Он овечьи ножницы схватил, ну и ко мне... Хорошо, что тут Леон вернулся, услышал, как я ору, и прибежал. Оттащил папашу, в доме закрыл, потом меня отвязал, а пока он пытался отца успокоить, я свалил по-тихому. В виноградник уполз, а как стемнело - к вам. Вы же не выдадите меня, падре?
  
  В этом последнем вопросе было столько мольбы, что ответить иначе Анжело просто не мог:
  
  - Нет. Тут ты в безопасности.
  
  - Спасибо, - Рафаэль схватил руку священника и поднёс к губам. Поцеловать не смог, всего лишь немного коснулся, но и этого хватило - Анжело вздрогнул и медленно высвободил руку:
  
  - Теперь ты отдыхай, а я пойду за лекарством, - он поднялся и поспешно вышел из комнаты.
  
  К этому Анжело оказался просто-напросто не готов - провести несколько дней, а то и недель, наедине с Рафаэлем, который будет быстро поправляться и совсем скоро станет таким же привлекательным, как был. Видеть его каждый день, ощущать его запах, касаться кожи, с которой скоро сойдут следы жестокой порки... Искушение, совладать с которым разве под силу?
  
  Но и выгнать подростка нельзя. Тут же вспоминалось Евангелие от Матфея и притча о козлах и овцах:
  
  "Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его:
  
  ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня.
  
  Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! Когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе?
  
  Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне".
  
  Сейчас Рафаэль был тем самым больным странником, отказать которому в приюте значило отказать Христу. К тому же Анжело уже успел узнать многое о своих прихожанах, и крутой нрав отца Рафаэля - сеньора Клаудио Бароне - не был для священника секретом, равно как и пристрастие к вину.
  
  И точно так же Анжело знал, что в этом обществе существуют свои законы и правила, зачастую отличающиеся от общепринятых. Считалось верхом неприличия вмешиваться в семейные разборки, даже из самых что ни на есть благих побуждений. Ни о каком равенстве прав между мужчиной и его женой у южан речи просто не шло. И если женщина жаловалась полицейским на побои мужа, ей совершенно серьёзно советовали его не злить, не то и убить может. Ребёнку позволялось всё, но подросток, нарушивший отцовский запрет, подвергался обязательному наказанию - авторитет отца должен быть незыблем.
  
  А потому выходило: пожаловаться властям на Клаудио - подписать Рафаэлю смертный приговор. Если сеньора Бароне всё же хоть ненадолго арестуют и посадят в тюрьму, Рафаэлю не жить. Выйдя на свободу, отец его просто убьёт, а смерть мальчишки мало кого тут расстроит, ведь тот успел нажить достаточно врагов. К тому же, слухи о том, что Рафаэль не прочь разлечься и с мужчиной, очень скоро облетят коммуну, и житья ему просто не дадут, а значит, наилучшим выходом для подростка будет уехать как можно дальше и как можно скорее.
  
  А еще Анжело не понимал - зачем? Зачем Рафаэль всё это делал? Неужели настолько сильной была в нём тяга к греху? Неужто так хотелось плотских утех, что он наплевал на всё, даже на осторожность. Или предположить не мог, что Джино проболтается? Не имея практически никакого опыта в отношениях, так сложно во всём этом разбираться!
  
  Решив, что попытается всё же поговорить с мальчишкой, выяснить причину его поведения - вызова всем и вся, Анжело направился в аптеку, намереваясь заодно зайти в больницу и пригласить врача, чтобы осмотрел Рафаэля. Да и на свой страх риск священник хотел заглянуть в полицию. Возможно, его послушают?..
  
  
  Глава 5
  
  
  - Падре, постойте! - знакомый голос окликнул Анжело на полпути к аптеке, оглянувшись, священник увидел машущего рукой и спешащего к нему Леона. На юноше был надет синий комбинезон - неподалёку находилась стройка, на которой Леон работал каменщиком. Подойдя вплотную, он огляделся по сторонам и шепнул: - Рафаэллино у вас?
  
  Священник вздрогнул и молча кивнул, напрягаясь в ожидании продолжения.
  
  - Слава Иисусу, - облегчённо выдохнул юноша, - а я всё думал, куда он делся. В винограднике не было, нигде не нашёл... Как он?
  
  - А ты как думаешь? - в свою очередь спросил Анжело.
  
  - Думаю, плохо. Отец и раньше его бил, но чтобы так... Я же говорил, что так будет, как только отец про Джино узнает. Только... не ходите в полицию, падре, иначе брату конец. Отец сказал, если его арестуют, точно убьёт Рафаэля.
  
  - Я не могу оставить это просто так.
  
  - Вы же с севера, отец Анжело? - почесав в затылке, спросил Леон.
  
  - Да.
  
  - Ну вот, а у нас тут всё не так. Если пожалуетесь, будет только хуже, - юноша порывисто схватил священника за руку: - Я прошу вас, не делайте этого.
  
  - Леон, на теле твоего брата нет живого места, а ты говоришь - не ходить в полицию? Ты же знаешь, что ещё собирался сделать твой отец?
  
  - Вы про... - Леон смущённо отвёл глаза, - как не знать, если я ножницы у него отбирал? Этого раньше тоже не было, это всё из-за Джино. Отец... он терпеть пед... геев не может, а тут такое.
  
  - Ты понимаешь, что Рафаэль мог умереть, если бы...
  
  - Понимаю, - тяжело вздохнул юноша, - потому и влез. Отцу пить нельзя, падре, он совсем бешеный делается, может такого натворить, - тут Леон бросил взгляд на часы, оглянулся на площадку, с которой ему уже призывно махали рабочие. - Простите, но сейчас мне идти надо, я вечером принесу вам бальзам для Рафаэля, его мать сделала, пока отец спал.
  
  - Хорошо, - согласился Анжело, прощаясь с Леоном..
  
  Священник проводил юношу взглядом, а потом направился в аптеку, купил там всё необходимое, после посетил больницу и попросил врача заглянуть к нему домой, осмотреть Рафаэля. Поняв, о ком идёт речь, доктор Аллегри поморщился и обронил:
  
  - Зря вы в это влезли, падре.
  
  - Рафаэль пришёл ко мне в полночь, избитый и еле стоящий на ногах, по-вашему, я должен был отослать его обратно?
  
  - Нет, но...
  
  - Никаких "но". Моя вера в этом случае велит поступать именно так - дать приют страждущему, помочь больному. Рафаэль ребёнок, доктор.
  
  - Ребёнок? - хмыкнул Аллегри. - Я бы так не сказал. От этого ребёнка много девиц плакало.
  
  - Ему четырнадцать лет, - напомнил Анжело.
  
  - Он с тринадцати не ребёнок, - Аллегри вздохнул. - Я, конечно, его осмотрю, это мой долг, но только не ждите от него благодарности.
  
  Покинув кабинет врача, священник пошёл к зданию полиции, но и оттуда вскоре вышел, не добившись ничего. Внимательно выслушав, усатый и тучный комиссар сказал:
  
  - Пока у меня на столе нет заявления от Рафаэля Бароне, ни о каком следствии не может быть и речи, а его у меня не будет никогда. Я тут родился и вырос, в отличие от вас, падре, и знаю, чем всё это заканчивается. И лучше бы Рафаэлю держать своё хозяйство в штанах, это я вам не как полицейский, а как отец говорю. Он сам виноват в том, что случилось - вел бы себя нормально, Клаудио и пальцем его не тронул бы.
  
  - Даже так?
  
  - Падре, вам не понять, каково это, узнать, что твой сын, как та баба, с мужиками таскается!
  
  - Значит, вам нужно заявление Рафаэля? - сделал свой вывод Анжело.
  
  - Да, но...
  
  - Благодарю, - священник поднялся и направился к выходу, не собираясь и дальше выслушивать советы.
  
  Идя домой, Анжело думал о том, что все эти люди: родители, врач и даже комиссар отказывают Рафаэлю в одном - в понимании. Никто из них не видит в нём ребёнка, только воплощение порока. А сам Анжело? Разве не так думал о мальчишке всё это время? Разве не казался ему Рафаэль настоящим демоном? Именно так. А значит, не далеко он ушёл от тех, кого только что порицал!
  
  Да и каким мог стать Рафаэль, если видел от взрослых только такое отношение? Если его или использовали, или наказывали за то, к чему сами же и склонили? Ведь никто из этих людей даже не попытался понять Рафаэля, услышать его правду. И Анжело решил, что обязательно постарается изменить подростка, спасти его душу и тело, которые созданы не для греха.
  
  ***
  
  Вернувшись домой, Анжело застал Рафаэля спящим и мог беспрепятственно его осмотреть. Мальчишка был гибок, худощав и пропорционально сложен, смуглая кожа казалась шелковистой, да и была такой на ощупь, теперь Анжело это знал. Бог щедро одарил Рафаэля красотой, а люди превратили её в проклятие. Подросток оказался в первую очередь жертвой, игрушкой чужой похоти, его душу целенаправленно уничтожали, одновременно растлевая тело.
  
  Анжело закашлялся и заставил себя отвернуться - смотреть на него такого уже было грехом. К чему устраивать себе лишнее испытание? Но это негромкое покашливание и разбудило Рафаэля, он застонал и открыл глаза - сегодня уже оба.
  
  - Падре...
  
  - Как ты, Рафаэль?
  
  - Как побитая собака, - скривился тот, - и есть охота.
  
  - Это хорошо, - улыбнулся Анжело, - сейчас я приготовлю поесть, а вечером Леон принесёт бальзам, я видел твоего брата сегодня. И ещё, ты должен написать заявление в полицию.
  
  - Это ещё зачем? - приподнялся на локте мальчишка.
  
  - Отец едва не убил тебя, но пока ты не заявишь об этом, ничего не изменится. Принести бумагу?
  
  - Нет, падре, - спокойно и решительно отрезал Рафаэль, - я не совсем дурак, и жить мне ещё охота, да и кто же на своего отца стучит?
  
  - Он хотел тебя оскопить. Скорее всего, ты умер бы от потери крови, понимаешь? - продолжал настаивать Анжело.
  
  - Но яйца-то на месте! Я вот отлежусь тут у вас, оклемаюсь и свалю в Рим, давно хотел так сделать.
  
  - У тебя там есть родные?
  
  - Нет, но какая разница? Найду работу и буду делать, что хочу, - он даже улыбнулся этой идее.
  
  - Рафаэль, ты когда-нибудь был в Риме? - внимательно глядя на подростка, спросил Анжело. Священник отметил, что сегодня лицо выглядело уже лучше, да и спина не так пугала кровавой росписью.
  
  - Нет, - отрицательно покачал головой Рафаэль, - а что?
  
  - Это... большой город, в котором свои правила. И там никто не ждёт тебя с распростёртыми объятиями, - осторожно начал Анжело.
  
  - И что? Тут мне всё равно житья не будет, теперь же каждая собака знает про меня с Джино. И отец... он же не отстанет, пока не отрежет мне...
  
  - Я понял, но ты не думал о том, чтобы вести себя иначе, Рафаэль? Прошлое быстро забывается, через полгода никто и не вспомнит, что произошло, - продолжил свою мысль священник. Договорить ему не дал хрипловатый смех и брошенное иронично:
  
  - Падре, может, у вас на севере оно и так, а тут все только и делают, что кости друг другу перемывают!
  
  - Ладно, оставим это пока. Рафаэль, ты можешь рассказать мне о той... женщине, которая...
  
  - О сеньорите Карле, что ли?
  
  - Да. Сейчас я приготовлю тебе поесть, и поговорим.
  
  - Исповедоваться? А ничего, что мы тут, а не в храме?
  
  - Ничего. Неважно - где. Отец Небесный всегда видит и слышит своих детей.
  
  - Ну, ладно тогда, - милостиво согласился мальчишка, - только поесть дайте! И в сортир, но я сам, - он начал медленно подниматься, шипя и ругаясь сквозь зубы. Попыток прикрыть наготу Рафаэль не делал, в чём мать родила прошёл в указанную Анжело дверь туалета и пробыл там достаточно долго.
  
  На кухне подросток появился точно так же в неглиже, привлечённый вкусным запахом - священник заканчивал готовить суп-пюре.
  
  - Отменно пахнет, падре, только есть мне придётся стоя. Не могу сидеть, зад болит, - пожаловался Рафаэль, останавливаясь совсем рядом с Анжело. Так близко, что это уже было опасно - насморк больше не спасал от застилающего сознание запаха.
  
  - Тебе стоит одеться, - наполняя тарелку, сказал священник, стараясь не смотреть на мальчишку.
  
  - А не получится, - нисколько не расстраиваясь, подошёл почти вплотную тот, - прилипнет к рубцам, потом больно отдирать. Да и нет у меня ничего, а моё всё в крови.
  
  - Я могу дать тебе свой халат.
  
  - Вы меня стесняетесь? - потянувшись за ложкой и наклоняясь ещё ближе, осведомился Рафаэль.
  
  - Нет, - поспешно ответил Анжело, - но не стоит ходить голым, ко мне могут прийти прихожане, что они подумают, увидев тебя?
  
  - Что вы - мой любовник.
  
  - Рафаэль! - закашлялся священник, пытаясь скрыть смущение.
  
  - А что? Я бы так и подумал, - продолжал разглагольствовать тот, - вы же тоже мужчина.
  
  - Я священник, Рафаэль, - Анжело шагнул к выходу из кухни. - Я дал обет безбрачия, и уж тем более не могу иметь отношения с мужчиной.
  
  - А хотели бы? - вопрос снова застиг врасплох. - Можете не отвечать, меня все хотят. Карла говорила, что я - демон-искуситель, - это прозвучало слишком самодовольно для четырнадцатилетнего.
  
  - Не говори глупости, - пробурчал Анжело, - я принесу тебе халат.
  
  Когда священник вернулся в кухню с коричневым халатом в руках, Рафаэль медленно и осторожно глотал суп. Видно было, что ему просто-напросто больно есть, но голод брал своё. И это был хороший признак, это значило, что воспаления нет и совсем скоро Рафаэль поправится.
  
  - Вот, - Анжело осторожно набросил халат на плечи подростка, стараясь не касаться его кожи лишний раз, - молоко будешь?
  
  Энергичный кивок послужил достаточно красноречивым ответом, и священник открыл холодильник, чтобы достать обещанное. Теперь стало легче - тело Рафаэля было хоть немного прикрыто, но последние слова о любовнике продолжали кружиться в голове. А ведь он прав: тут, в доме, они только вдвоём. Хорошо, хоть комнаты две, и сам Анжело будет теперь спать на узком диване в зале, уступив кровать гостю. Но если кто-то заглянет в неурочный час и увидит мальчишку голым - Анжело никогда не сможет доказать, что и пальцем не касался Рафаэля, ведь со стороны это будет выглядеть совершенно иначе. Тот самый случай, когда "это не то, что бы вы подумали" - действительно соответствует истине.
  
  - Спасибо, падре, - послышалось громкое, сопровождаемое стуком кружки, которую Рафаэль поставил на стол, - мне прямо здесь рассказывать начинать?
  
  - Нет, зачем же. Идём в комнату, нужно обработать твою спину.
  
  - И задницу, - напомнил о такой важной части своего тела подросток.
  
  - Конечно же, идём.
  
  В комнате Рафаэль сбросил халат и медленно вытянулся на постели, ожидая обещанной процедуры. Присев на край кровати, Анжело начал осторожно обрабатывать спину, а мальчишка решил не тратить время даром и с места в карьер рванул:
  
  - У неё были клёвые сиськи, падре, в жизни бы не сказал, что ей за тридцать, правда. И трахалась она классно.
  
  - Ты о...
  
  - Ну да. Вы ж хотели про Карлу знать. Она меня к себе домой почти сразу пригласила, сказала, что будем историю учить. Ну и... кино показала, про Калигулу, только оно не историческое было, падре, - Рафаэль снова увлёкся подробностями и даже приподнялся на локтях. - Ну, я такое в первый раз видел тогда, у меня, ясно дело, встал, а она... - он на секунду замолчал, но всё же продолжил, не слыша возражений со стороны Анжело: - Сосала она тоже круто. У меня крышу сразу снесло, представляете?
  
  - Нет, - продолжая смазывать теперь уже поясницу, ответил священник, пытаясь понять - почему не останавливает подростка.
  
  - Ой, ну ладно вам! - фыркнул Рафаэль. - Не верю я, что вы ни разу с бабой не спали!
  
  - Это... было до того, как я стал священником. Очень давно.
  
  - Ничего себе! - тот удивлённо уставился на Анжело. - Ну, вы даёте, я бы с ума уже сошёл.
  
  - Я служу Богу, Рафаэль, а ты знаешь, что написано в Библии.
  
  - Знаю, - смешно сморщил нос мальчишка, - но она мне другие книжки показывала, там картинки были... как трахаться надо, ну и учила меня всему. А потом просто послала, сказала, что я ей надоел... Теперь я первый их бросаю, всегда, - последние слова прозвучали неожиданно резко. - Я не такой дурак, как Ливио, не хватало ещё из-за бабы вешаться, да ещё и из-за старой шлюхи!
  
  - Рафаэль, - всё же одёрнул Рафаэля Анжело, - нельзя так говорить.
  
  - Почему, падре? Это же чистая правда! Она почти со всеми в моём классе трахалась. Отец так и сказал, когда узнал, - старая римская шлюха!
  
  - Но зачем ты продолжал грешить после того, как сеньориту Карлу выгнали? Больше никто ведь не домогался тебя, так?
  
  - А мне это нравится, - заявил в ответ Рафаэль, - это слаще всего... слаще мёда и хмельнее вина.
  
  - Но это грех в глазах Бога.
  
  - Да? Ну, так пусть тогда отвернётся, зачем смотреть на то, что не нравится?
  
  - Ладно, - Анжело поднялся, - на сегодня хватит. Отдыхай, а я пойду готовиться к вечерней мессе.
  
  - Спасибо, падре, - подросток поймал руку священника и снова поднёс к губам. - За всё.
  
  
  Глава 6
  
  
  Следующая неделя в доме священника прошла быстро, но оказалась нелёгкой для Анжело. Кормить Рафаэля и ухаживать за ним было не в тягость, близость мальчика - вот что оказалось испытанием. Рафаэль ходил за ним по пятам, совершенно не стесняясь своей наготы, да и запахом его, казалось, пропитался весь дом, даже простыни дивана, на котором спал Анжело.
  
  Священник не знал, что когда он покидал дом, подросток вольготно устраивался на диване, лениво листая какую-то из богословских книг. Это чтиво Рафаэлю не нравилось, слишком быстро он начинал зевать, клевать носом и почти засыпал. Бормоча под нос, что у Анжело нет ни одной нормальной книги, нет телевизора и радио, он поднимался и возвращался на свою постель. Вот потому-то каждая ночь становилась для Анжело искушением.
  
  Рафаэль выздоравливал быстро: бальзам, который Леон принёс, как и обещал, значительно ускорил заживление. Уже через неделю мальчишка мог сидеть за столом и спал на боку. Но появилась новая проблема - заживая, спина начала ужасно чесаться, и Анжело приходилось следить, чтобы Рафаэль не сдирал образующиеся корочки.
  
  За всё это время родители подростка так и не появились, чему священник был, честно говоря, рад. Если бы сеньор Клаудио пришёл забрать сына, то был бы в своём праве, но, как сказал Леон, отец не горит желанием видеть собственного ребёнка. Запретив матери и остальным членам семьи упоминать имя "этого пидора", Бароне-старший продолжал жить, как ни в чём не бывало.
  
  Мичела несколько раз передавала через Леона бальзамы и кое-что из еды, но сама так и не решилась прийти проведать сына. За годы, прожитые с мужем-деспотом, женщина научилась беспрекословно его слушаться и не злить понапрасну: тяжесть кулаков Клаудио она успела почувствовать много раз.
  
  Врач осмотрел Рафаэля, как обещал, и подтвердил выводы Анжело, что внутренние органы мальчишки в порядке, а через две-три недели не останется и следа от кнута. И уже уходя, доктор Аллегри сказал на ухо священнику:
  
  - Ему действительно лучше уехать, падре. Если можете помочь - дайте Рафаэлю денег на дорогу. Тут ему не жить. Вы слышали, что Вито Алесси отослал своего Джино в пансионат для мальчиков? А сам распродаёт имущество и собирается уехать.
  
  - Из-за Рафаэля?
  
  - Да. Если бы пацан у вас не прятался - Вито уже придушил бы его, - не стал скрывать доктор.
  
  - Вот как... - протянул Анжело, - я подумаю, что можно будет сделать. Спасибо вам.
  
  И всё это время, продолжая ухаживать за Рафаэлем, священник беседовал с ним, пытаясь пояснить, что греха нужно избегать, что плоть стоит обуздывать, подчинять её духу, но подросток, казалось, просто не слушал. Во всяком случае, вид у Рафаэля был в эти моменты совершенно отсутствующий, он изучал глазами потолок, оклеенные простыми обоями стены, а порой даже зевал, не всегда успевая прикрыть рот.
  
  - Тебе скучно? - спросил как-то раз Анжело, понимая, что ему никак не удаётся привлечь внимание мальчишки.
  
  - Падре... - тяжело вздохнул тот, - давайте остановимся на том, что я грешник и гореть мне в аду, а?
  
  - И тебя это не пугает?
  
  - Так когда это будет-то? И будет ли? - теперь Рафаэль глаз не отводил, смотрел прямо на Анжело, и в тёмно-карей глубине взгляда вспыхивали странные искры. Или это просто были отблески настольной лампы?
  
  - Что ты хочешь этим сказать? - решил уточнить Анжело.
  
  - Ну так никто, кроме Иисуса, с того света не вернулся, падре, и не рассказал, как оно там.
  
  - Но Библия даёт нам чёткие ответы, Рафаэль.
  
  - Эх, - вздохнул подросток, - Библия... её же люди писали, так? А это как сплетни у нас. Один сказал, что у Пьетро была одна любовница, второй - ещё одну добавил, а третий - ещё, и так их целый гарем получается.
  
  - Ты ошибаешься, - Анжело раскрыл Библию. - Смотри, что написано в Откровении, - развернул книгу к мальчишке: - Грешники Царствия Божия не наследуют. Ты говоришь, всё это - сказка, если так, то ты ничего не теряешь, а если нет? Что тогда?
  
  - Ну... - закатил глаза Рафаэль, - а тогда мне уже всё равно будет, падре, не тратьте слова, вы и так меня уже спасли.
  
  - Только тело, - вздохнул священник, - к сожалению, этого мало.
  
  - В самый раз, - подросток покровительственно похлопал Анжело по плечу.
  
  Священник видел, что ему не удаётся пробиться сквозь панцирь цинизма, который надел на себя Рафаэль после случая с Карлой. Взрослая женщина, совратившая тринадцатилетнего мальчишку, сумела не только растлить тело, но и изуродовать душу. Анжело читал, что дети и подростки развращаются очень быстро, входят во вкус и чаще всего очень плохо заканчивают. Рафаэль являлся живым подтверждением этого.
  
  Свою благодарность за заботу он выражал тем, что постоянно крутился вокруг Анжело, ластился, как щенок, не замечая или делая вид, что не замечает, как это действует на священника. Ещё никогда, с момента юности, плоть Анжело не заявляла о себе так часто и властно. Несколько раз он срывался, чувствуя, что не в силах больше выносить боль неудовлетворённости и... совершал то, в чём укорял Рафаэля.
  
  Достигнутая быстро разрядка приносила облегчение телу, но падала свинцовой тяжестью греха на душу. Молясь и каясь, Анжело просил Бога простить и помочь устоять, не поддаваться более соблазну, но небеса молчали. Впервые с момента своего обращения Анжело не ощущал поддержки. Его молитвы просто проваливались в пустоту, и всё заслоняла собой стройная фигура обнажённого Рафаэля. Мальчишка усмехался краем губ, подмигивал карим глазом и был такой... красивый, что голова начинала кружиться, а тело снова властно требовало своего.
  
  Чем здоровее становился Рафаэль, тем сложнее было Анжело видеть в нём только подростка, потому что каждое его движение дышало той порочной грацией, которая присуща настоящим искусителям. Каждый взгляд манил и обещал все наслаждения мира, а ломающийся голос отзывался дрожью.
  
  Это была настоящая мука - видеть его, делить кров и пищу и пытаться наставить на путь истинный, постоянно ловя себя на мысли, что безумно хочется прижать мальчишку к себе, коснуться уже заживших губ и забыть обо всём на свете, ощущая под ладонями гладкую горячую кожу. Но остатками здравого смысла Анжело понимал, что если сделает это - возврата уже не будет. Он никогда не сможет забыть того, что сотворил, и простить себе мальчишку, о душе которого обязан печься, как истинный слуга Божий. Но с каждым днём здравый смысл сдавал позиции, уступая вожделению.
  
  ***
  
  А потом была та ночь, забыть которую Анжело так и не смог, хоть пытался это сделать. Священник не помнил, что именно тогда его разбудило - расколовшееся прямо над крышей домика небо или гибкое тело, прижавшееся вплотную. Открыв глаза, он понял, что за окном бушует гроза: вспышки молний распарывали черноту ночного неба, а гром обрушивался на Землю, оглушая своей мощью. А рядом был Рафаэль. Обнажённый мальчишка прижимался к Анжело, дрожа и глядя на него полными ужаса карими глазами.
  
  - Что ты здесь делаешь? - попытался отодвинуться священник, но ничего не вышло: диван, на котором он всё это время спал, был узким и рассчитанным на одного человека.
  
  - Я боюсь, - прошептал в ответ подросток, - боюсь грозы. Всегда так было. Дома я приходил к Леону, падре, можете у него спросить.
  
  - Вот как, - стараясь придумать повод, чтобы отослать мальчишку обратно, сказал священник: - Рафаэль, но ты же не ребёнок, да и что нам может сделать гроза?
  
  В этот момент особо мощный раскат грома заставил вздрогнуть их обоих, а сверкание молний казалось какой-то дьявольской светомузыкой и бросало на лица странные и пугающие тени.
  
  - Я боюсь, - жалобно проскулил подросток, и это так не вязалось с циничной наглостью того Рафаэля, которого Анжело уже успел узнать, - не гоните меня.
  
  - Послушай, - чувствуя, что его тело начинает неоднозначно реагировать на прижавшегося мальчишку, начал священник, - тут тесно. Возвращайся к себе, я сейчас надену халат и приду, посижу с тобой до тех пор, пока гроза не кончится.
  
  - Не гоните меня, - повторил прямо в ухо Рафаэль, и губы случайно или нарочно коснулись мочки. - Мне очень страшно... Обнимите меня, падре... Пожалуйста.
  
  Казалось, подросток просто не слышал того, что говорил ему Анжело. Оставалось либо выполнить жалобную просьбу, либо просто прогнать его, чуть ли не насильно стаскивая с дивана, а это было бы просто смешно. И священник положил руку на спину подростка, почти полностью очистившуюся от струпьев, ведь с момента избиения прошло уже две недели. Потом Анжело переместил руку на плечо, по которому и погладил Рафаэля, пытаясь успокоить. Мальчишка действительно дрожал и, похоже, не лгал, говоря о своём страхе.
  
  - Спасибо, - прошептал Рафаэль, рвано и шумно выдыхая и... прижимаясь ещё ближе. Слишком поздно Анжело понял, что теперь его возбуждение уже не является секретом для подростка. Он надеялся, что испуганный Рафаэль сделает вид, что ничего не заметил, но...
  
  - Падре... я хочу заплатить вам добром за добро, - прозвучало глухо и провокационно, а горячие пальцы легли на бедро Анжело. - Этому же учит Библия?
  
  - Она учит не ждать воздаяния, - священник положил свою руку на кисть Рафаэля, не давая пошевелить пальцами, - а просто творить добро, так, как делал Иисус. Мне ничего от тебя не нужно.
  
  - Ложь - это грех, отец Анжело, - послышалось в ответ, - ваше тело говорит другое...
  
  - Рафаэль... ты же знаешь, что у мужчин это бывает. Просто так, - чувствуя, как горит лицо, и радуясь тому, что мальчишка этого не видит, сказал Анжело.
  
  Ответ Рафаэля утонул в очередном раскате грома, а губы оказались совсем близко. Слишком близко. Невыносимо близко...
  
  - Нет, - ещё никогда это простое слово не давалось священнику с таким трудом. Кровь молотила в виски, напряжение в паху уже стало болезненной судорогой, и так просто было от всего этого избавиться. Всего лишь... - Нет. Иди к себе, Рафаэль. Немедленно, - оторвав пальцы подростка от своего бедра, резко бросил Анжело, понимая, что просто не выдержит больше этой близости - такой опасной и желанной.
  
  - Но гроза... - снова жалобно произнёс мальчишка.
  
  - Иди к себе. Я сейчас приду и посижу с тобой.
  
  - Не надо, - обиженно донеслось в ответ, а потом Рафаэль встал и бросил, перед тем как уйти, - а твоему Богу всё равно плевать. Думаешь, крылья только что заработал? Хах.
  
  И, не дожидаясь ответа, он пошел в свою комнату, то и дело вздрагивая от вспышек молнии и громовых раскатов.
  
  ***
  
  На следующее утро Анжело дождался, пока подросток соизволит проснуться и появиться на кухне, поставил на стол тарелки с завтраком и только потом сказал:
  
  - Рафаэль, ты говорил, что хочешь уехать в Рим? Так?
  
  В ответ тот кивнул, не размыкая губ. Весь его вид говорил о том, что ночью священник нанёс мальчишке смертельное оскорбление, выставив из постели и не дав того, на что Рафаэль рассчитывал.
  
  - Так вот, я решил, что так будет действительно лучше. У меня есть немного денег и друг в одной из римских школ для мальчиков. Я дам тебе рекомендательное письмо к Габриэлю, деньги на дорогу и на первое время. Это всё, что я могу для тебя сделать.
  
  - Давайте, - коротко бросил в ответ Рафаэль, соизволив всё же заговорить.
  
  - Подожди, мне нужно написать письмо, - Анжело поднялся и пошёл в свою комнату, но вскоре вернулся оттуда с запечатанным конвертом и пластиковой карточкой, на которой хранил свои сбережения. - Вот. Код к карте я написал тут, - положил на стол перед подростком конверт, карту и небольшой листок бумаги. - Распорядись ими с умом.
  
  Благодарности священник не услышал, Рафаэль просто сгрёб всё это со стола и сунул в карман, а потом поднялся и пошёл к двери. И уже на пороге он всё же обернулся. Губы мальчишки дрогнули, но ни слова он не сказал и вышел за порог, изо всей силы хлопнув дверью.
  
  
  Глава 7
  
  Однако, вопреки ожиданиям Анжело, Рафаэль в Рим не поехал, но и домой не вернулся. Подросток снял комнату в одном из крохотных мотелей, благо деньги с карты позволили это сделать, и шнырял по городку, о чём-то шушукался со своими бывшими пассиями и дружками. И вскоре священник заметил странную вещь - отношение прихожан к нему стало меняться.
  
  Если прежде мужчины и женщины улыбались Анжело при встрече, останавливались поболтать о жизни, угощали виноградом или фруктами и зазывали в гости, то теперь жители городка его сторонились. Между священником и паствой словно выросла невидимая, но очень прочная и холодная стена.
  
  Причину этого Анжело понять не мог. На вопросы, которые он иногда задавал после исповедей, ему не отвечали. Да и желающих исповедоваться теперь было намного меньше, как и прихожан на мессах. Анжело казалось, что со всех сторон его окружает пустота - дышащая враждебная пустота.
  
  Ещё одним тревожным признаком стало то, что женщины, ранее охотно оставлявшие на Анжело детей, теперь перестали просить его посидеть с малышами. Почему? Священник понять не мог, но это давило, и с каждым днём становилось всё хуже. Казалось, сам воздух стал намного холоднее, а над городком сгущались невидимые, но не предвещающие ничего хорошего тучи. И наступающая осень не имела к этому никакого отношения.
  
  Время от времени Анжело казалось, что Леон, исправно посещавший исповеди и мессы, порывается что-то ему сказать, но почему-то молчит. Не дождавшись первого шага, священник решил сам выяснить, в чём же, собственно, дело. Перед дневной сиестой он направился к месту работы Леона, резонно рассудив, что поймать юношу там будет проще, чем дома.
  
  Увидев Анжело, Леон, как раз собиравшийся домой, замер на месте, словно споткнувшись, постоял несколько секунд, колеблясь, а потом всё же подошёл:
  
  - Добрый день, падре.
  
  - Добрый, Леон, у тебя найдётся немного свободного времени?
  
  - А что? - сразу же спросил юноша.
  
  - Мне показалось, или ты сам хотел со мной поговорить?
  
  - Я...
  
  - Леон, что происходит? - Анжело коснулся плеча парня, и тот тут же подался назад.
  
  - Падре...
  
  - Что случилось?
  
  - Эх, - Леон махнул рукой, решаясь, - ладно, вы правы. Идёмте в сад, там никто нас не услышит.
  
  Они молча прошли через городок, направляясь к оливковой роще, расположенной неподалёку от виноградника, в котором Анжело впервые застал Рафаэля с девушкой. Присев на скамейку под одним из деревьев, Леон опустил голову, сцепил руки в замок, тяжело вздохнул раз и другой и всё же заговорил:
  
  - Падре, я не хочу вам врать, противно мне, а потому скажу, как есть. Хоть Рафаэль мне и брат, я знаю, что он за птица... Если вы... если вам так хотелось... с парнем, не стоило с ним... Он уже всему городу растрепал, что у вас было.
  
  - Что? - изумлённо воззрился на юношу Анжело, выронив на пожухлую траву чётки. - Ты о чём, Леон?
  
  - Ну, так как же, - теперь юноша смотрел на священника, пытаясь отыскать в серых глазах северянина ложь. - Вы же спали с ним.
  
  - Когда? - автоматически спросил Анжело, не осознавая до конца, что именно только что услышал.
  
  - Ну, в ту ночь, когда гроза была, а потом утром его выставили и денег дали, чтобы Рафаэль не трепал языком.
  
  - Это он так сказал?
  
  - Да, - кивнул Леон, - каждая собака уже знает, что вы... мальчиков любите, потому и детей боятся вам доверять. Говорят, кто-то собирался жалобу епископу подавать...
  
  - Но это... неправда, - прозвучало совсем по-детски, но на что-то более серьёзное Анжело просто не хватило. Слишком огромной была ложь, никогда ещё он не сталкивался с такой подлостью и попросту растерялся. - Я и пальцем его не тронул... Нет, я прикасался к Рафаэлю, когда лечил его спину, видел его обнажённым, да ты помнишь, ты приносил бальзам и знаешь, в каком состоянии был твой брат и почему не мог одеться.
  
  - Всё так, - согласился юноша, доставая сигареты, но не решаясь при священнике закурить, - но Рафаэль...
  
  - Я не трогал твоего брата, Леон, и могу поклясться, что не делал этого.
  
  - Я верю вам, - невесело усмехнувшись, согласился парень, - потому что я знаю брата, но остальные... Вы же знаете про скандалы со священниками?
  
  - Да, к сожалению, не все мои браться соблюдают целибат, - согласился Анжело, - но я не...
  
  - Падре, Рафаэль всегда хотел прославиться, понимаете? А это - его шанс, так он сам сказал. Даже если не получится на этом заработать.
  
  - Заработать?
  
  - Да, говорят, чтобы замять скандалы, епископы платят отступное тем, кого священники... - Леон, в отличие от брата, просто не мог выговорить некоторые слова при Анжело, но всё было и так понятно и отвратительно в своей неприглядности.
  
  - Но у нас ничего не было, Леон, - повторил, словно заклинание.
  
  - Докажите это, - спокойно сказал парень, - не мне, - остановил священника жестом, - всем остальным. Ваше слово против слова Рафаэля. Вы тут чужак, падре, а на что способен мой брат - здесь знают давно. Если сеньорита провела с ним наедине час - значит, уже не девица - так у нас говорят.
  
  - Рафаэль способен оболгать невиновного? - растерянно произнёс Анжело.
  
  - Вы его не знаете, падре, - вздохнул Леон, - он и не такое может. Вам не нужно было его тогда впускать.
  
  - Я не мог поступить иначе.
  
  - Знаю, потому он к вам и пошёл. Брат как-то сказал, что обязательно своего добьётся. Я не понял тогда, о чём... Раньше, когда отец его бил, Рафаэль никуда не убегал. Отец, он же как спичка - вспыхнет, обожжёт и тухнет. До поры до времени. А в этот раз брат специально к вам пошёл, он говорил, что все священники только и ждут, как бы согрешить, и вы - точно такой же.
  
  - И он решил мне помочь? - невесело усмехнулся Анжело.
  
  - Наверное, - пожал плечами Леон, - я никогда его не понимал. Надеялся, что после случая с сеньоритой Карлой Рафаэллино будет от взрослых подальше держаться, да ошибся. Я не думал, что она такое с ним сделает... нормальный был же, чёрт! - юноша в сердцах стукнул себя кулаком по колену.
  
  - Я был уверен, что смогу помочь Рафаэлю, спасти его душу...
  
  - Не стоило. Он пропащий, падре, а теперь и вас грязью измазал. И даже если вы докажете, что не спали с ним, всё равно забудут нескоро. Хорошо, что вы не слышали, что бабы наши городят, уши вянут. Вам бы уехать отсюда и подальше куда.
  
  - Мне отказали в переводе, - обронил Анжело.
  
  - А вы просили? Почему?
  
  - Теперь это неважно, - священник медленно поднялся со скамейки, - спасибо, Леон, за честность. И... ты действительно веришь, что я не трогал Рафаэля?
  
  Юноша ответил не сразу - внимательно всматривался в лицо священника, словно впервые видя его перед собой, а потом медленно кивнул:
  
  - Да, падре.
  
  - Спасибо, - Анжело развернулся и пошёл прочь, низко опустив голову, а Леон продолжал сидеть, глядя священнику в спину, и только потом заметил валяющиеся на траве чётки, поднял их и сунул в карман, намереваясь обязательно вернуть хозяину.
  
  ***
  
  Анжело не помнил, как добрался до дома, который не так давно делил с Рафаэлем. Это произошло словно в полусне или, как часто говорят миряне, "на автопилоте", имея в виду ту степень опьянения, когда тело ещё движется, а мозг уже отключился. Окружающая реальность воспринималась священником словно через толстое, мутное, давно не мытое окно. Изображение двоилось, расплывалось, и несколько раз он натыкался на прохожих, не замечал их и просто шёл дальше. Зачем? Куда?
  
  Где он оказался, Анжело понял, только больно ударившись бедром об угол стола в своей кухне. Дом. Место, которое ещё недавно он считал достаточно уютным и вполне подходящим для жизни слуги Божьего. Сейчас всё казалось не таким, а запах Рафаэля словно до сих пор витал в комнатах, хоть этого быть не могло. После того как выставил мальчишку, Анжело лично отнёс в прачечную все простыни, на которых тот спал, все полотенца и свой халат, который подросток таскал, практически не снимая. Халат, под которым не было ничего.
  
  Теперь Анжело понял, что Рафаэль делал это нарочно - ведь время от времени расходящиеся полы обнажали его тело, и мальчишка вовсе не спешил стыдливо прикрываться. Он предлагал себя каждым движением, взглядом, прикосновением. И началось это не вчера и не в тот вечер, когда избитый Рафаэль приполз к двери его дома. Нет. Это началось гораздо раньше. Горько усмехнувшись, Анжело вспомнил самую первую исповедь подростка. Исповедь? Это было что угодно, только не она.
  
  Рафаэль нисколько не сожалел о совершённых грехах - он ими упивался. И явился тогда в исповедальню, чтобы... попытаться совратить нового священника. Предшественник Анжело был стар, ему уже перевалило за семьдесят и, на своё счастье, он Рафаэля не привлёк. А вот самому Анжело "повезло" стать очередной мишенью, на которую и направил Рафаэль своё обаяние.
  
  И разве не преуспел? Ведь желание имело место. Анжело до сих пор удивлялся, как же хватило у него сил сказать "нет" той грозовой ночью. И удержала не вера. Сейчас, наедине с собой, стоило это признать. Удержало сознание того, что перед ним ребёнок.
  
  Однако, как бы то ни было, теперь Рафаэль лгал, выдавал фантазии за реальность, и мальчишке было плевать, что это неправда. Но почему? Почему подросток так поступил? Это не укладывалось у Анжело в голове, ведь он ни словом, ни прикосновением себя не выдал и ухаживал за парнишкой, деля с ним кров и стол. Так за что? Неужели прав был Леон, говоря, что мальчишка пропащий?
  
  И тут в мозгу вспыхнул взгляд, которым Рафаэль наградил его, покидая дом на следующее утро, после грозы. Тогда в карих глазах подростка была чистой воды ненависть. Сам того не желая, Анжело своим отказом нажил врага, вот Рафаэль и отыгрался. Хотя... откуда знать, не сделал бы мальчишка того же, если бы секс был? Да и какая теперь разница?
  
  Опустившись в кресло, священник обхватил голову руками и застонал. В последнее время скандалов вокруг священников-растлителей стало слишком много, а потому ему просто никто не поверит. Анжело знал, насколько артистичен Рафаэль, как умеет изображать святую невинность и чистое, непорочное дитя. Чего стоит только лучистый взгляд больших карих глаз...
  
  И даже если Анжело удастся каким-то образом доказать, что не касался мальчишки - это ничего не изменит. Жители городка всё равно будут на него коситься, такие пятна смыть невозможно. В их глазах он уже виновен. И не только в их.
  
  По закону веры Анжело тоже виновен. Стал таковым в тот самый день, когда увидел Рафаэля в винограднике и не вмешался, наблюдал за чужой страстью, любуясь ладным телом мальчишки и ощущая, как наливается тяжестью собственная плоть. В этот самый момент он и согрешил. И неважно, что физически ничего не было - он не раз и не два имел подростка мысленно, "в сердце своём", которое сгорало в пламени вожделения и тут же возрождалось. Воскресало для того, чтобы снова рассыпаться пеплом, хороня под собой веру. Так какое он имеет право носить сутану и называться слугой Божьим? Запятнанный грехом не может быть посредником между Богом и людьми, так какой смысл что-то доказывать? Зачем? Он собственными руками пустил под откос свою жизнь, поддался искушению, не устоял и должен понести наказание.
  
  Резкий телефонный звонок вернул Анжело в этот мир. Телефон стоял на столике рядом с креслом, в котором он сидел. Протянув руку, священник поднёс трубку к уху.
  
  - Отец Анжело Сантини? - голос на том конце провода был старческим и властным. Он принадлежал епископу Виллани, чья резиденция находилась в Капурсо.
  
  - Да, ваше преосвященство.
  
  - Жду вас завтра у себя. Полагаю, вы понимаете, о чём пойдёт разговор?
  
  - Я...
  
  - Не по телефону. Завтра в полдень.
  
  В трубке послышался длинный гудок, и Анжело медленно опустил её на рычаг.
  
  
  Глава 8
  
  Епископ Адамо Виллани, которому поручили разобраться с жалобой, поступившей на Анжело Сантини, внимательно изучал взглядом сидящего перед ним молодого мужчину. За прошедшее время епископ уже успел собрать информацию и о самом Анжело, и о Рафаэле Бароне, в растлении которого обвинили брата во Христе.
  
  Подобное уже случалось и, порой, заканчивалось плачевно для синода - имели место случаи выплаты немалой компенсации жертвам священников. Однако каждый случай требовал скрупулёзного расследования, чтобы не заклеймить невиновного. На данный момент то, что Виллани узнал об Анжело, кое в чём противоречило обвинениям.
  
  Духовник семинарии, которую не так давно закончил подозреваемый, сообщил епископу, что Анжело не был подвержен содомскому греху, но... в то же время - каялся в греховных мыслях. А это значило, что при благоприятном стечении обстоятельств он вполне мог бы и согрешить, как и многие из братьев.
  
  Разменяв шестой десяток, Виллани видел многое и пережил не меньше, знал, что такое искушение и как сложно ему не поддаться. И хоть влечения к мужчинам епископ не испытывал, но устоять против чар юных сеньорит и зрелых красавиц бывало порой сложновато. А потому он мог понять Анжело. Понять, но не более. Грех есть грех, тем более - содомский. Совершивший его священник не может больше быть посредником между Богом и людьми.
  
  Но и о Рафаэле епископ тоже узнал много интересного. Подросток действительно был красив и не отличался скромным нравом. О его похождениях давно уже гудел городок, в котором всё и случилось. Медицинское обследование показало, что интимные отношения с мужчинами Рафаэль Бароне имел, причём делал это достаточно часто, но был ли в числе его партнёров Анжело? Подтвердить или опровергнуть это, исходя из обследования, было невозможно.
  
  Беседа с самим Рафаэлем оставила на душе Виллани липкий неприятный осадок. Несмотря на чистый и наивный взгляд больших карих глаз мальчишки, епископ ему не верил.
  
  - Рафаэль, ты понимаешь, что обвинение в адрес отца Анжело Сантини - это не шутка?
  
  - Конечно, ваше преосвященство, - не поднимая покорно опущенной головы, тихо отвечал подросток.
  
  - Ты утверждаешь, что имел интимные отношения с отцом Сантини. Это правда?
  
  - Да.
  
  - Когда это случилось? - внимательно наблюдая за мальчишкой и безуспешно пытаясь поймать его взгляд, спросил Виллани.
  
  - В ту ночь, когда была сильная гроза. Я пришёл к отцу Анжело, потому что испугался, попросил разрешения прилечь рядом с ним, - голос Рафаэля слегка дрожал, на смуглых щеках выступил румянец, - он позволил мне. А потом...
  
  - Ты жил в доме священника?
  
  - Да.
  
  - Почему?
  
  - Меня... Мой отец, он часто пьёт, ваше преосвященство, а когда напьётся - бьёт и меня, и мать. В тот раз он избил меня очень сильно, я боялся умереть и попросил приюта у отца Анжело.
  
  - Вернёмся к той ночи. Что было дальше, Рафаэль?
  
  - Священник... он прижал меня к себе, начал гладить, - в карих глазах подростка сверкнули слёзы, - говорил, что бояться не нужно, потому что он рядом. А потом... потом он опустил свою руку сюда, - Рафаэль указал на свой пах, - и стал меня... трогать. Я очень боялся, что он меня выгонит, если буду возражать.
  
  - Дальше, - почти приказал епископ, машинально перебирая чётки и глядя на юного собеседника.
  
  - Потом он взял мою руку и положил на свой... - мальчишка запнулся и бросил на епископа беспомощный взгляд, тот молча кивнул, давая понять, что всё и так ясно. - И стал двигать моей рукой, а сам начал гладить меня тут, - теперь рука подростка коснулась своих ягодиц. - Он сказал, что мне будет приятно и понравится.
  
  - До этого у тебя не было отношений с мужчинами?
  
  - Я... - Рафаэль замялся, тяжело вздохнул, опустил голову ещё ниже и всё же ответил: - Я целовался с парнями и... ну, мы трогали друг друга, целовали везде, но такого, как в ту ночь, у меня не было.
  
  - Продолжай.
  
  - Отец Анжело стал целовать меня, гладить, это было приятно, ваше преосвященство, - снова заговорил мальчишка, - а потом он... начал вставлять мне пальцы в... - Рафаэль сглотнул, словно он был не силах произнести это вслух.
  
  - В задний проход? - помог Виллани, начиная ощущать странную брезгливость к этой "жертве" насилия.
  
  - Да, и это было больно, - пожаловался подросток. - Я просил его прекратить, но отец Анжело не слушал, он сказал, что я должен потерпеть, а потом мне будет хорошо.
  
  - И ты терпел?
  
  - Да, я не кричал, даже когда он засунул в меня свой... член, - пробормотал будто бы окончательно смутившийся Рафаэль. - Только он меня обманул, - теперь мальчишка поднял голову и уставился на епископа полными слёз глазами, - мне не было приятно, только больно, очень больно, ваше преосвященство.
  
  - Что было потом?
  
  - Когда он кончил - велел мне уходить в свою постель, а на следующее утро - прогнал из дома, приказал молчать о том, что случилось, и даже дал денег, чтобы я не болтал. Но я так плохо себя чувствовал, у меня так болело всё внутри, что мать заметила... Я был вынужден рассказать правду, ложь - это большой грех.
  
  - И что же твоя мать?
  
  - Она мне не поверила, монсеньор. Сказала, что я всё это выдумал, что отец Анжело не мог такого сделать, а я ведь не вру, как и тогда про сеньориту Карлу...
  
  Историю совращения учительницей епископу уже рассказала мать Рафаэля, с которой Виллани тоже беседовал, равно как и с отцом и старшим братом мальчика - Леоном. Последний утверждал, что отец Анжело невиновен, а Рафаэль - солгал. Однако на вопрос, был ли Рафаэль наедине с подозреваемым долгое время, юноша ответил утвердительно, равно как и сообщил, что подросток находился в доме Анжело в обнажённом виде. Леон пояснил это тем, что Рафаэля очень сильно избил отец и тот просто не мог одеться, но сбрасывать со счетов этот факт не стоило.
  
  Именно от Леона епископ узнал, за что сеньор Клаудио Бароне избил своего сына. Гомосексуальные отношения с Джино Алесси - сыном мясника - уже не были для Виллани тайной, и это свидетельствовало против Рафаэля, косвенно, но против. В отличие от Анжело, подросток в такие отношения уже вступал, так что не был настолько невинным, как пытался изобразить сейчас, честно глядя в глаза епископа.
  
  - Почему же ты не обратился с жалобой сразу, Рафаэль?
  
  - Ваше преосвященство, а кому охота про такое говорить? Только почему-то всё равно все узнали и начали пальцами в меня тыкать. Отец сказал, чтобы я убирался вон, ему не нужен... гомик. А потом я прочитал в газете, что тем, кого совратили, помощь оказывают и компенсацию...
  
  - Ты решил на этом заработать? - сузил глаза епископ.
  
  - Ну, мне же надо на что-то жить, - не отводя глаз, ответил подросток, - а мне всего четырнадцать, найти работу не так-то просто. Сделанного не поправить, что же теперь?
  
  - Ты понимаешь, что если всё, что ты мне рассказал, правда, отец Анжело будет отстранён от служения, а возможно, и вовсе лишён сана?
  
  - Но это правда, он делал мне больно, монсеньор.
  
  - Хорошо, спасибо за разговор, Рафаэль, - епископ протянул подростку руку, и тот коснулся губами камня в его перстне, - а сейчас ступай, я вызову тебя позже.
  
  ***
  
  И вот теперь Виллани хотел услышать эту же историю от самого Анжело, который, в отличие от Рафаэля, глаз не отводил, хоть было видно - это даётся священнику нелегко. Светло-серые глаза северянина сейчас казались почти прозрачными, а пальцы были крепко стиснуты в замок.
  
  - Итак, не будем ходить вокруг да около, отец Сантини, вы знаете, о чём пойдёт речь?
  
  - Да, ваше преосвященство.
  
  Смотреть в блекло-голубые пронзительные глаза епископа было сложно. Анжело казалось, что тот видит его насквозь, и от этого по коже пробегал мороз, хоть в кабинете было тепло, а кресло, в котором он сидел, оказалось уютным и мягким.
  
  - Тогда я перейду сразу к делу. Это правда, что Рафаэль Бароне находился в вашем доме в течение двух недель?
  
  - Да.
  
  - Вы оказывали ему медицинскую и духовную помощь?
  
  - Да.
  
  - Вы касались подростка? - епископ почти не акцентировал на этом вопросе внимания.
  
  - Только когда обрабатывал его спину. Рафаэль пришёл ко мне после того, как его избил отец.
  
  - Известна ли вам причина такого поступка сеньора Бароне?
  
  - Ваше преосвященство, - Анжело сильнее стиснул пальцы, - разве могу я нарушить тайну исповеди?
  
  - Речь идёт о вашей судьбе, отец Сантини, - строже добавил Виллани. - Я разрешаю вам говорить.
  
  - Рафаэль был наказан за... сексуальную связь со своим другом.
  
  - Джино Алесси?
  
  - Да, я не мог отказать Рафаэлю в приюте, ваше преосвященство. Мальчик был избит до полусмерти и едва держался на ногах.
  
  - Было бы странно - поступи вы иначе, но сейчас меня интересует ночь, которую Рафаэль, по его словам, провёл в вашей постели. Мальчик лжёт?
  
  - Нет, в ту ночь... была сильная гроза, - начал Анжело, стараясь не отводить глаз от епископа, - Рафаэль пришёл ко мне и сказал, что боится. Попросил позволить ему побыть рядом.
  
  - Мальчик действительно боялся?
  
  - Он дрожал и казался испуганным.
  
  - И как вы его успокаивали, отец Сантини? - этот вопрос был задан резко и жёстко.
  
  - Я сказал, что гроза не может нам навредить, а потом...
  
  - Что произошло потом?
  
  - Потом Рафаэль попросил... обнять его.
  
  - Вы сделали это?
  
  - Да. Я положил руку ему на плечо.
  
  - И только?
  
  - Да, - не колеблясь, ответил Анжело.
  
  - И что же случилось дальше? Я хочу услышать правду, - жёстко добавил Виллани.
  
  - Рафаэль... - теперь Анжело голову опустил, а щёки священника порозовели, - он захотел заплатить мне за доброту.
  
  - Собой?
  
  - Да. Я тут же велел ему уйти к себе, пообещав, что посижу рядом, пока не кончится гроза. А на следующее утро я дал Рафаэлю денег и рекомендательное письмо в одну из римских школ для мальчиков.
  
  - Рафаэль утверждает, что вы, отец Сантини, принудили его к содомскому греху. Это правда?
  
  - Нет, - тихо ответил Анжело.
  
  - И не желали этого? - прозвучало вкрадчиво и негромко, а сухая рука взяла собеседника за подбородок, поднимая голову вверх и не позволяя отвести глаза. - Отец Сантини, вы не желали этого?
  
  - Ваше преосвященство... Я... - слова давались тяжело, но не сказать этого Анжело не мог. - Простите меня, потому что я грешен. Я пожелал Рафаэля в сердце своём, но не совершил этого ни в ту ночь, ни до этого, ни после. Я знаю, что виновен в глазах Господа и не прошу снисхождения.
  
  - Как я понимаю, это была настоящая причина вашей просьбы о переводе?
  
  - Да. Я хотел избежать греха.
  
  - Вы понимаете, что ситуация очень щекотливая, отец Сантини? - епископ отпустил подбородок и откинулся на спинку высокого кресла. - Есть ваше слово, против слова Рафаэля Бароне. Доказательств нет ни у него, ни у вас, кому я должен поверить? Общественность и так взбудоражена многочисленными случаями растления несовершеннолетних нашими оступившимися братьями. Она уже на стороне Рафаэля. И доказать, что мальчишка лжёт, я не могу, и вы не можете. Никто не может, кроме самого Рафаэля. Если он признает, что солгал - вы будете оправданы, если нет...
  
  - Он не признает, ваше преосвященство, - невесело улыбнулся Анжело, - он не для того жаловался на меня, чтобы отступить. И, как бы то ни было, я виновен, я желал его.
  
  - Мне считать это признанием?
  
  - Как вам будет угодно.
  
  Глядя на согрешившего брата во Христе, Виллани думал, что же делать дальше. Словам Анжело он поверил, но доказательств невиновности по-прежнему не было. Отец Сантини и Рафаэль Бароне провели ночь в одной постели. Как далеко они зашли? Действительно ли Анжело не прикоснулся к подростку, которого желал? Вопросы... их было слишком много, а ответов - катастрофически не хватало.
  
  - Для вас снята комната в мотеле - пока идёт разбирательство, вам лучше не возвращаться в приход, - подвёл итог разговору Виллани. - Думаю, вам в любом случае не стоит туда возвращаться, отец Сантини. Чем бы всё это ни закончилось, пятно на вашей репутации останется, вы это понимаете?
  
  - Да, ваше преосвященство.
  
  - Я вызову вас, Анжело, - епископ поднялся, давая понять, что на сегодня разговор окончен.
  
  
  Глава 9
  
  
  Когда-то давно Анжело считал, что исполнение желаний - это прекрасно, это словно ещё одна милость, которую Бог дарит своим детям. Ещё до гибели родителей, Анжело, как и многие ровесники, мечтал стать знаменитым, хотел видеть свои фото на страницах газет и журналов, грезил о том, что его будут показывать по телевизору, а его имя и фамилия станут известны не только в родной Италии.
  
  И теперь всё это сбывалось. Каждая апулийская газетёнка считала своим долгом напечатать обличительную статью об ещё одном священнике-растлителе, щедро украсив её фотографиями преступника. Анжело пришлось приобрести тёмные очки и широкополую шляпу, чтобы иметь возможность выходить из мотеля.
  
  В его крохотном номере был телевизор, и впервые за несколько лет Анжело мог смотреть множество программ, но не делал этого. Практически на каждом канале упоминалось его имя, и... мелькал Рафаэль. Мальчишка продолжал играть роль невинной жертвы, и, нельзя было не отметить, получалось это у него отменно.
  
  Камера его любила: в свете софитов и при верно подобранном ракурсе подросток казался ещё моложе и наивнее, чем был на самом деле. Глядя в его большие глаза, нельзя было усомниться в том, что этот мальчик говорит правду. Рафаэль смущался и краснел, отвечая на вопросы журналистов, он опускал глаза и голову, спотыкался на словах, означавших название половых органов, был таким хрупким и нуждался в защите.
  
  Видя всё это, Анжело невольно вспоминал совсем другого Рафаэля: циничного, развратного, смакующего в исповедальне свои грехи. Тогда эти глаза были совсем другими, и улыбка - та, от которой на его щеках всякий раз появлялись ямочки, превращая в совращённого херувима, - она тоже была совсем не такой, но...
  
  Того Рафаэля видел только Анжело, этого - тысячи телезрителей. И они его жалели, требуя справедливого наказания для священника, нарушившего обет. Когда Анжело увидел самое первое интервью, просто впал в прострацию. В голове пока ещё слуги Божьего не укладывалось - как можно так лгать? Неужели у этого мальчика совсем нет совести? Даже самой что ни на есть крохотной, находящейся в зачаточном состоянии.
  
  Читая статьи в газетах, Анжело убеждался, что нет. Рафаэль наслаждался вниманием, но при этом - не терял головы, не переигрывал и ни разу не запутался в показаниях. Впрочем, всё, что подросток говорил, не было чистой ложью, это была полуправда, та самая, которая всегда съедается обществом куда охотнее, чем стопроцентное враньё.
  
  Рафаэль рассказывал о той ночи, и не верить ему было практически невозможно - настолько правдоподобно звучало повествование. В мальчишке явно таился немалый актёрский потенциал, и теперь Рафаэль вовсю им пользовался и получал настоящее удовольствие от того, что делал.
  
  Как говорят в Америке, "у каждого есть право на свои пятнадцать минут славы", и теперь эти пятнадцать минут настали для них обоих. И если Рафаэля это радовало, то Анжело сожалел о том, что когда-то мечтал об известности. И в кошмарном сне не могло ему привидеться такое исполнение желания.
  
  Епископ Виллани по-прежнему беседовал и с Рафаэлем, и с Анжело, так же он вызывал к себе Джино Алесси и тех девушек, которые были замечены в связи с Бароне-младшим. Постепенно картина вырисовывалась и усиливались сомнения. Рафаэль хотел быть жертвой, но не был ею на самом деле. И если греховная связь со священником всё же имела место - инициатором её явно был не Анжело.
  
  Вызывая молодого коллегу к себе, епископ видел, как тяжело даются тому эти разговоры, как осунулся и похудел Анжело за прошедшие несколько дней, как изменился его взгляд. Теперь светло-серые глаза напоминали холодный и мёртвый пепел, они были пустыми и безжизненными, в них не осталось ничего: ни боли, ни отчаяния, ни сомнений.
  
  Анжело признавал, что испытывал к Рафаэлю влечение, но по-прежнему отрицал сексуальный контакт. Постепенно он сознался во всём, даже в наблюдениях за Рафаэлем. Это случилось во время их последней беседы.
  
  - Почему же вы не вмешались, отец Сантини? - строго спросил Виллани, неприятно поражённый услышанным.
  
  - Я... не знаю, ваше преосвященство.
  
  - Это не ответ.
  
  - Но я действительно не знаю, - повторил Анжело, - не знаю.
  
  - Вы же понимаете, что этот поступок свидетельствует против вас?
  
  - Да.
  
  - Что можно подумать о слуге Бога, который, вместо того чтобы пресечь грех на корню, стоит и тайно любуется им? Ведь вас это возбуждало, отец Сантини? - теперь в голосе епископа не было ни грамма сочувствия. - Возбуждало?
  
  - Да, - выдавил Анжело, не смея поднять на собеседника глаз. Ещё никогда он не чувствовал себя таким грязным и ничтожным. И в эту грязь он толкнул себя сам. Не Рафаэль, а именно он сам.
  
  - Мне кажется, вы и сейчас не осознаёте того, что натворили, Анжело, - чуть смягчился епископ. - Вы сами подвергли себя искушению, зачем? Хотели испытать себя? Проверить крепость своей веры?
  
  - Нет, - покачал головой Анжело, отвергая соломинку, которую только что предложил Виллани. - Я... должен был вмешаться и не сделал этого. Трижды.
  
  - Даже так? - теперь удивился епископ. - И за кем ещё вы наблюдали?
  
  - Только за Рафаэлем. Я видел, что он делал с Джино.
  
  - И вас это возбудило не меньше, не так ли?
  
  - Да, - стискивая руку в кулак и вонзая ногти в ладонь, ответил Анжело.
  
  - По возвращении домой вы каялись или же удовлетворяли свою потребность собственноручно?
  
  - Я могу не отвечать?
  
  - Нет. В ваших интересах не лгать и не утаивать ничего, отец Сантини, - блёкло-голубые глаза стали ледяными.
  
  - Я каялся... потом.
  
  - После того, как согрешили?
  
  - Да.
  
  - Отец Сантини, вам прекрасно известно, что блуд - один из семи главных грехов! Вы сами приняли решение служить Богу, дали обет безбрачия, но стоило покинуть стены семинарии, и вы пали. Может ли такой человек быть посредником между Отцом Нашим Небесным и Его детьми? Ответьте мне! - каждое слово епископа било под дых с размаху, не жалея, впечатывало Анжело в натёртый до блеска паркет кабинета, в котором они беседовали, размазывало по нему ровным слоем, превращало в ничто.
  
  - Нет.
  
  - Вы бы доверили такому пастырю своих овец, Анжело?
  
  - Нет, ваше преосвященство.
  
  - Полагаю, вы догадываетесь, каким будет моё решение?
  
  - Да, - едва слышно произнёс Анжело, всё же поднимая взгляд, - лишение сана?
  
  - Почти. До богохульства вы пока что не докатились. Вы всего лишь оскорбили Отца Нашего своим недостойным поведением, показали себя несостоятельным носителем Его слова, а посему я налагаю на вас запрещение в служении, - чеканя каждое слово произнёс Виллани. - Факт совершения вами содомского греха с Рафаэлем Бароне так и не был доказан, равно как и не был опровергнут. Но вы сами видите, во что это всё вылилось: газеты, телевидение, радио - ваше имя не сходит с экранов и страниц, а значит - ни о каком снисхождении речи не может быть. Этого нам просто не простят, Анжело, церковь не имеет права покрывать подобное. Кроме того, я советую вам как можно скорее покинуть Апулию. Чем быстрее вы это сделаете, тем будет лучше для всех, для вас - в первую очередь, - добавил епископ, поднимаясь.
  
  Покинув кабинет, Анжело не стал надевать очки и шляпу. Теперь ему было уже всё равно, сколько человек его узнает и какие оскорбления полетят в спину. Только что рухнула вся его жизнь, а что делать дальше, Анжело Сантини просто не знал.
  
  ***
  
  По дороге в мотель он купил в одном из магазинчиков бутылку вина, потом подумал - и прихватил ещё и коньяк. Последний раз Анжело касался алкоголя после гибели родителей - шесть лет назад, и вот теперь безумное желание напиться в хлам вытеснило всё остальное. Хотелось забыть. Хоть ненадолго забыть кареглазого мальчишку, который, играясь, разрушил его жизнь. И даже сейчас Анжело не испытывал ненависти к Рафаэлю, чувства были странными, но не имели ничего общего с христианским всепрощением. Подросток стал испытанием, выдержать которое он не смог. Так просто, так быстро, так глупо.
  
  Закрыв за собой дверь номера, который уже завтра нужно будет покинуть, Анжело открыл бутылку вина и сделал первый глоток прямо из горла, одновременно включая телевизор. Опустившись в кресло напротив экрана, Анжело пощёлкал пультом, перебирая каналы, и угодил на интервью, которое давал Виллани.
  
  Его преосвященство сообщил журналистам о решении, принятом относительно оступившегося священника Сантини, а те возмущённо загудели, требуя более жёсткого наказания для педофила.
  
  - Рафаэль Бароне уже достиг четырнадцатилетия - возраста сексуального согласия, установленного законом, - спокойно парировал епископ, - а это означает, что действия отца Сантини нельзя классифицировать как педофилию.
  
  - Но ваш коллега изнасиловал мальчика! - выкрикнул кто-то из борзописцев.
  
  - Сожалею, но это не более чем ваши домыслы, сеньоры, факта сексуального насилия доказано не было, - Виллани смерил журналиста ледяным взглядом, - не стоит грешить против истины и выдавать желаемое за действительное. Если бы это было доказано - речь шла бы о лишении сана и тюремном заключении. Однако Анжело Сантини не нарушил светского закона, он наказан за нарушение своих обетов и Законов Господа нашего.
  
  - Но где гарантия того, что этот извращенец в сутане не продолжит творить то же самое? - не унимался журналист.
  
  - Я повторю: Анжело Сантини запрещено священнослужение, какие ещё гарантии вам нужны?
  
  - А что же Рафаэль Бароне? Выплатит ли церковь денежную компенсацию подростку?
  
  - Нет. В данном случае ни о какой компенсации речи быть не может в виду отсутствия доказательств совершения содомского греха.
  
  - Ворон ворону глаз не выклюет? - насмешливо бросил журналист.
  
  - Полагаю, я достаточно прояснил ситуацию, - проигнорировал выпад епископ. - На этом позвольте с вами проститься.
  
  Анжело смотрел на это, то и дело прихлёбывая из бутылки и чувствуя, что хмель начинает заволакивать сознание. Ему казалось, что сейчас говорили о ком-то другом, кого-то другого называли педофилом и требовали суровой кары. "Извращенец в сутане"? Хах, без сутаны.
  
  Запоздало вспомнив, что не имеет больше права носить колоратку, Анжело расстегнул белый воротничок и швырнул на журнальный столик. Однако добросить не сумел, воротничок упал на пол, но наклоняться и поднимать Анжело не стал. Зачем? Это всего лишь символ прошлого. А будущее? Что теперь-то делать? Куда ехать? Вернуться домой, надеясь, что до Варезе новости о нём не докатились?
  
  Не стоит обольщаться на этот счёт. Как назло, когда шло разбирательство, в Апулии проводил отпуск журналист одного из центральных телеканалов. Упустить такие новости он, конечно же, не мог, а потому сюжеты об Анжело были показаны не только в Апулии. А это значило, что о его проступке знают везде и забудут нескоро, учитывая то, сколько интервью успел дать Рафаэль.
  
  Но если не ехать домой, то куда? Где найти нору, в которую можно забиться и отлежаться, не выползая на свет лишний раз? Зализывать раны, которые нанёс себе сам? Надеяться, что сможет жить дальше, не вспоминая Рафаэля? Сможет ли?.. Самым страшным было то, что юнец до сих пор снился Анжело ночами, и ничего поделать с этим бывший священник не мог. Или не хотел? Или это просто было выше его сил?
  
  И снова пришла в голову мысль, что Рафаэль - не человек. Кто знает, может, мальчишка был просто одержимым? И в его душе давно уже поселился бес? И это именно он толкал Рафаэля на все мерзости, которые творил мальчик? Это бес выглядывал из карих глаз, порочно улыбался и сладко стонал, предаваясь греху? Случаи настоящей одержимости время от времени регистрировались, Анжело об этом знал, но...
  
  Епископ Виллани не заметил в Рафаэле ничего сатанинского, а ведь он не раз и не два разговаривал с мальчиком наедине. Или просто всё дело в том, что его преосвященство уже стар и его плоть - немощна? Неизвестно, как реагировал бы он на Рафаэля, будь моложе лет на двадцать.
  
  Криво усмехнувшись, Анжело отбросил прочь пустую бутылку. Она покатилась по полу и остановилась рядом с воротничком. Последние капли вина вытекли из горлышка, пятная белизну колоратки. Символично. Чистоты не осталось. Грех был совершён, и никуда от этого не деться. С этим придётся жить дальше.
  
  Запрет в служении - по сути, то же самое лишение сана. Это полностью выбивало почву у Анжело из-под ног, потому что ничего другого делать он не умел и смутно представлял, как и на что будет жить дальше. С его нынешней репутацией найти работу будет или невозможно, или невероятно сложно. Существовать на деньги, которые получал за аренду родительской квартиры? Но где тогда жить самому? Куда сбежать от... себя?
  
  Ответов на эти вопросы в бутылке коньяка, которую ополовинил, Анжело так и не нашёл, а потом его замутило, и бывший священник, шатаясь, падая и натыкаясь на мебель, потащился к сортиру, надеясь успеть туда до того, как его вырвет. Он успел.
  
  ***
  
  На следующее утро Анжело проснулся поздно, с дикой головной болью и зверской тошнотой. Остатки коньяка он просто вылил в унитаз, потому что от одного запаха алкоголя стало ещё хуже. Приняв ледяной душ, Анжело сложил свои немногие вещи и нанял такси, чтобы забрать то, что оставил в пасторском домике в городке, забыть который вряд ли получится.
  
  На место он попал как раз в то время, когда большая часть жителей находилась либо на работе, либо дома у телевизоров. Улицы были пустынны, что не могло не радовать Анжело. Сил выносить укоризненные взгляды просто не осталось. Не тратя времени даром, он открыл дверь и первое, что заметил - пыль, её успело скопиться изрядно, и у комнаты был покинуто-нежилой вид.
  
  Горько усмехнувшись, Анжело прошёл в спальню, достал из шкафа дорожную сумку и принялся укладывать в неё остатки вещей. На кровать, служившую пристанищем Рафаэлю, бывший священник старался не смотреть. Ни к чему будоражить воспоминания, которые так и не удалось вчера залить. Но они настойчиво лезли в голову, заставляя всё быстрее сваливать в сумку содержимое шкафа.
  
  Закончив, Анжело обвёл взглядом комнату - вроде не забыл ничего, кроме тех нескольких месяцев, проведённых в этом городе. Но их вернуть и прожить заново нельзя, как ты ни старайся, а значит - и думать об этом не стоит. Забросив ремень сумки на плечо, Анжело направился к выходу, намереваясь по дороге завезти ключи мэру, у которого их и получил. Просто зайти и бросить на стол, ничего не говоря и не поясняя.
  
  Он уже собирался сесть в машину, как услышал знакомый голос:
  
  - Падре, подождите!
  
  Обернувшись, Анжело увидел, что к нему спешит Леон, отчаянно размахивая руками. Поколебавшись секунду, Анжело решил всё же подождать. Пара минут ничего не изменят.
  
  - Фух, хорошо, что я вас застал! - улыбнулся Леон, приближаясь.
  
  - Что хорошего? - стараясь не дышать на парня, спросил Анжело.
  
  - Так у меня чётки ваши, вот, - юноша вытащил их из кармана, - вы обронили тогда.
  
  - Оставь себе, - отвёл руку парня бывший священник, - ты разве не слышал? Мне запрещено служить.
  
  - Слышал, - тяжело вздохнул Леон, - они всё же поверили Рафаэлю, да?
  
  - Не совсем, но теперь это не имеет значения. Я уезжаю, Леон.
  
  - Падре... - юноша осёкся, - Анжело, а как же вы теперь? И куда?
  
  - Будет видно. И вот что, передай это мэру, - он протянул Леону ключи, которые тот автоматически взял, - если несложно. И... прощай, - бывший священник сел в такси и дал знак водителю.
  
  Мотор заурчал, и автомобиль резво покатил к выезду из города, но ещё долго Анжело видел в зеркале фигуру Леона - единственного человека, который поверил ему. Поверил, потому что не знал, какие мысли крутились в голове священника в те жаркие и безумные осенние дни.
  
  Покидая Апулию, Анжело был уверен - епископ Виллани принял правильное решение. Он действительно недостоин быть Его слугой. Место такого ничтожества - на самом дне, в самой глубокой норе, подальше от тех, кого он может испачкать своей грязью.
  
  
  Глава 10
  
  - Анжелино, тебя там какой-то столичного вида сеньор спрашивает! - громкий голос Агаты, одной из сиделок, отвлёк Анжело от подрезки кустов, которой тот занимался с самого утра. Отложив садовые ножницы, он повернулся к полной миловидной женщине:
  
  - Меня? Ты не ошиблась?
  
  - Если Анжело Сантини - это ты, то тебя, - Агата улыбнулась, - там такой весь из себя байкер, был бы чуток постарше, - вздохнула мечтательно, хоть Анжело знал: женщина давно и глубоко замужем, только детей Бог не дал.
  
  Своего мужа Агата обожала, но при этом не упускала случая пошутить на грани приличий. Сначала Анжело это коробило, женщина казалась ему распущенной и грубой, но когда он стал свидетелем отпора, данного Агатой одному из посетителей, слишком буквально воспринявшему её улыбку, изменил мнение. А потом понял - эти шутки стали для неё просто попыткой продлить ускользающую молодость. Агате было за сорок. Её фигура начала терять привлекавшие мужчин изгибы, но душа мириться с увяданием не желала.
  
  Эта черноволосая уроженка Тосканы была первой, с кем Анжело сумел подружиться. Она же пять лет назад уломала хозяина этого дома престарелых, а по совместительству - своего кузена, дать бывшему священнику шанс и принять на работу. Это было как нельзя вовремя. К тому моменту Анжело уже отчаялся и утратил надежду на то, что тень Рафаэля прекратит преследовать его, отравляя существование.
  
  Все попытки собрать свою жизнь из осколков, которые оставил на память о себе мальчишка, проваливались одна за другой. Едва поняв, с кем имеют дело, работодатели указывали Анжело на дверь. Не умереть с голоду помогли деньги, которые он получал за аренду родительской квартиры, но жить самому было негде. Приходилось снимать комнаты в самых захудалых районах родного Варезе, питаться раз в день и... стараться не сорваться на дно окончательно, а это как раз и было самым сложным.
  
  Первые несколько недель он пил. Почти беспробудно, пытаясь стереть из памяти всё, что было связано с Рафаэлем. Забыть. Вырвать из себя те несколько апулийских месяцев, не думать, не видеть подростка во сне и на страницах газет, не слышать имени, которое намертво вплавилось в мозг.
  
  Но алкоголь не помогал, только срывал последние запреты и тормоза, и в один из вечеров, возвращаясь домой после неудачных поисков работы, Анжело увидел на улице паренька, чем-то напомнившего Рафаэля. Может - такими же ямочками на щеках, может - большими карими глазами, в которых уже давно не было невинности, потому что профессия юноши не вызывала сомнений, а может - хрипловатым голосом, которым он Анжело и окликнул:
  
  - Сеньор, не желаете развлечься?
  
  И сеньор пожелал, впервые познав то, в чем его обвиняли. Слушая заученно-громкие стоны парня, Анжело называл его Рафаэлем и сходил с ума от остроты незнакомых ранее ощущений. Это был его первый секс за последние семь лет, а проститут оказался умелым и знал, как доставить удовольствие странному клиенту.
  
  А утром, подсчитывая полученные деньги, парень насмешливо бросил:
  
  - Ты меня измотал, падре.
  
  Анжело вздрогнул, услышав это обращение.
  
  - Я не священник, - возразил, не поднимая головы от подушки.
  
  - Теперь нет, тебя же за это дело, - проститут продемонстрировал похабный жест, - выперли. А Рафаэль - это тот малец, которого ты трахал, так ведь? Я видел его фотки - смазливый, и задница клёвая.
  
  - Я не трогал его, - в который раз повторил Анжело.
  
  - Ладно тебе! - махнул рукой парень. - Мне-то пофиг. Грубым ты не был, заплатил нормально, какие проблемы? Срать я хотел - кто ты такой. А вообще, дурак ты, что в священники пошёл, нормальный мужик без секса не может, вот у тебя крышу и сорвало, когда ссыкун тот стал жопой вертеть!
  
  - Не твоё дело, - резко оборвал проститута Анжело, - уходи.
  
  - Я-то свалю, а ты подумай, может, не так всё и херово, а? - подмигнул напоследок юноша, исчезая за дверью.
  
  После этого падения Анжело почувствовал себя ещё хуже, несколько дней не находил себе места, пока не забрёл в одну из церквей на окраине и опустился на колени у окошка исповедальни. Однако... Исповедаться так и не смог - язык словно прилип к гортани, знакомые слова с губ не шли, вместо них в голове звенели совсем другие: "Нормальный мужик без секса не может, вот у тебя крышу и сорвало".
  
  Так и не раскаявшись в содеянном, Анжело покинул церковь и продолжил поиски работы - всё такие же безуспешные. Иногда ему удавалось устроиться на пару-тройку недель в какую-то забегаловку мойщиком посуды, но и от этого пришлось отказаться. То ли от бытовой химии, то ли из-за пережитого стресса у Анжело началась экзема, за несколько дней превратившая руки в распухшие, горящие адским огнём куски мяса.
  
  На лечение ушло последнее, что оставалось в карманах, и хотя болезнь удалось остановить и вернуть рукам прежний вид, платить за жильё стало нечем. Хозяин квартиры прозрачно намекнул, что если в ближайшие три дня деньги у постояльца не появятся - он может убираться на все четыре стороны.
  
  И в этот момент Анжело стало по-настоящему страшно. Чтобы болезнь не вернулась, ему приходилось пить недешёвые гормональные препараты. Найти работу стало ещё сложнее, а взять деньги было просто негде. В тот день в голову бывшего священника впервые пришла мысль о самоубийстве. Это казалось выходом, способом избавиться от всего и сразу. Оборвать существование, ставшее пыткой.
  
  Собираясь претворить это в жизнь, Анжело поднялся на самую высокую многоэтажку в городе, подошёл к самому краю, но глянул почему-то не вниз, а вверх. На небо, молчавшее всё это время, небо, оказавшееся таким равнодушным к его боли и страданиям. Неужели Бог такой? Тот, кому он когда-то обещал служить? Отец Небесный, любящий всех своих детей? Неужели на самом деле Ему просто плевать? И достаточно оступиться однажды - и Он отворачивается от тебя навсегда?
  
  Глядя в небо, Анжело пытался прочесть ответы среди облаков. Но там были только белые следы самолётов, чёрные точки - птицы, и солнце, которое вскоре заволокло тучами. Устав ждать ответа, он опустился на колени у самого края, закрыл лицо ладонями, и в этот момент с неба хлынул дождь, холодный зимний дождь, смешанный со снегом. Он мигом набился за воротник, засыпал волосы и начал стекать по щекам, словно слёзы. Смерть - это ещё не конец, не стоит врать себе и обольщаться. Самоубийство - ещё худший грех, чем всё, что совершил Анжело до этого. Так, возможно, не стоит делать последний шаг?
  
  Решив, что даст себе ещё один шанс, он спустился с крыши и купил в ближайшем киоске свежий выпуск газеты с вакансиями. И среди многих объявлений заметил одно: в дом престарелых, расположенный в Комо, требовался уборщик. Почему-то именно это объявление привлекло внимание Анжело, и он позвонил по указанному номеру, договорился о собеседовании и уже через несколько часов ехал в автобусе в Комо, надеясь, что сумеет обрести там приют.
  
  Тот разговор с хозяином - сеньором Жиральдо Амелио, Анжело запомнил навсегда. Указав ему на кресло, толстяк долго и внимательно вглядывался в лицо кандидата, а потом сказал:
  
  - Назови мне хоть одну причину, по которой я должен тебя взять? На кой чёрт мне тут такой, как ты?
  
  - Вы... знаете, кто я? - затеплившаяся было надежда тут же угасла.
  
  - У нас тут не такая уж глушь! - усмехнулся мужчина. - А твоё имя полоскали все, кому не лень. Ну, Анжело Сантини, почему я должен взять тебя на это место?
  
  - Мне очень нужна работа, - как можно спокойнее ответил бывший священник, - но это не ответ, так?
  
  - Типа того, - покачал головой хозяин, - у меня тут не санаторий, почти все старики с альцгеймером, ты знаешь, что это?
  
  - Да.
  
  - Ну, так вот, а потому мне не просто поломойка нужна, а человек терпеливый и любящий людей.
  
  - Я понимаю...
  
  - С одной стороны ты, как священник, хоть и бывший, подойдёшь, если бы не...
  
  - Слушай, Жиральдо, - вмешалась в разговор полная брюнетка, всё это время молча сидевшая в кабинете, - дай парню шанс. И даже если про него писали правду - тут у нас мальчиков нет, так что... Никаких соблазнов, верно? - она подмигнула Анжело, и тот смущённо опустил голову.
  
  - Агата, этого парня выперли из попов за любовь к попам, - выдал каламбур хозяин.
  
  - В курсе, но таких поп у нас тут нет. Самой молодой мужской заднице в этом доме седьмой десяток, если твою не считать, - продолжила женщина, нисколько не тушуясь. - Уважь кузину, дай парню шанс. Под мою ответственность.
  
  - Ты готова за него поручиться?
  
  - Умный мальчик, - улыбнулась Агата, - всё правильно понял.
  
  - Значит так, - сказал после паузы сеньор Амелио, - считай, что во всём виноват рождественский дух, Сантини. Но не дай тебе Бог хоть что-то вытворить!
  
  Всё ещё не веря, что получил работу, Анжело подписал контракт на полгода, а потом вышел вслед за Агатой, почему-то решившей ему помочь.
  
  - Слушай сюда, парень, - сказала женщина, ведя его к комнате, в которой жил прежний уборщик, - место это - не райские кущи, тут не каждый выдержит, но ты через ад прошёл, а значит - справишься. Не подведи меня.
  
  И он не подвёл. Старался изо всех сил, и через некоторое время сеньор Амелио перестал скептически хмыкать, глядя на нового работника. А спустя ещё полгода он доверил Анжело и работу садовника, потому как прежний уволился, получив предложение получше.
  
  Это место благотворно повлияло на самого Анжело. Выполняя свои нехитрые обязанности, помогая санитарам и сиделкам, выслушивая стариков, он постепенно успокаивался. Экзема отступила, и нужда в гормонах, от которых он резко поправился, исчезла. Через несколько месяцев к Анжело вернулся его прежний вес и вид, а появившееся свободное время он использовал для чтения, потому как в Доме была хорошая библиотека.
  
  Местную часовню он посещал только по воскресеньям, приходил последним и покидал мессу первым. Через призму пережитого Слово воспринималось совсем иначе. Перечитывая Библию, Анжело словно впервые увидел слова Апостола Павла:
  
  "А о чём вы писали ко мне, то хорошо человеку не касаться женщины.
  
  Но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа.
  
  Муж оказывай жене должное благорасположение; подобно и жена мужу.
  
  Жена не властна над своим телом, но муж; равно и муж не властен над своим телом, но жена.
  
  Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим.
  
  Впрочем это сказано мною как позволение, а не как повеление.
  
  Ибо желаю, чтобы все люди были, как и я; но каждый имеет своё дарование от Бога, один так, другой иначе.
  
  Безбрачным же и вдовам говорю: хорошо им оставаться, как я.
  
  Но если не могут воздержаться, пусть вступают в брак; ибо лучше вступить в брак, нежели разжигаться".
  
  Бог не требовал от своих слуг невозможного, не Он придумал обет безбрачия. Изучая в свободное время религии мира, Анжело убеждался - целибат пришёл не с неба, его выдумали люди, которым секс был уже не нужен. Учитывая возраст Пап, несложно понять, откуда всё это взялось.
  
  Анжело вспомнил самого себя: давая этот обет, он и примерно не представлял, на что именно подписывается. Ему было всего лишь восемнадцать, и в тот момент Анжело был уверен - ему нужен только Бог, а на плоть можно не обращать внимания. Но... он ошибся. И не только он.
  
  Случаев грехопадения священников и возникновения связи с подростками обоих полов было слишком много. Это ли не доказательство того, что люди в очередной раз ошиблись, трактуя Его слово? Сначала эти мысли пугали еретичностью, ведь противоречили догмату о том, что Папа - Его наместник на Земле и передаёт Его волю, но потом они стали казаться всё разумнее.
  
  Анжело прекрасно знал, что православным священникам жениться дозволено, и это теперь не казалось глупостью. Напротив. Господь создал человека по Своему образу и подобию - так же триединым: дух, душа и тело - так стоит ли воевать с собственной плотью?
  
  Эти размышления посещали Анжело всё чаще. Он наблюдал за стариками, которые иногда пускались в повествование о юношеских похождениях, и видел, как начинают блестеть глаза у этих мужчин, не способных донести ложку до рта, не расплескав её содержимое. Воспоминания возвращали им силу и радость, хоть на время, но возвращали.
  
  А ещё он наблюдал за одной парой: оба они поступили сюда недавно, познакомились и стали часто гулять в саду под руку, тихо беседуя о чём-то своём. Ромео было восемьдесят, Джульетте - семьдесят шесть, но... В эти мгновения они не казались старыми, и глядя на них Анжело испытывал странное чувство. И только спустя несколько недель, он понял, что это было. Зависть. Обычная человеческая зависть к тем, кто даже сейчас живёт полной жизнью, хоть этой самой жизни осталось не так много.
  
  У Анжело на этом фронте было тихо, как в местном морге. Редкие партнёры никогда не задерживались дольше, чем на одну-две ночи. Он до сих пор не мог принять себя таким, примириться с тем, что влечение к мужчинам в нём сильнее, чем к женщинам. Церковь однозначно называла это грехом и определяла подобных Анжело в ад, но не был ли он и так в Преисподней?
  
  И всё же эти пять лет были хорошими. Он обрёл относительное душевное равновесие, работа не в тяготила, и, казалось, тень Рафаэля навсегда осталась в прошлом. Впрочем, слухи о мальчишке докатывались и сюда, Агата просто обожала жёлтую прессу, внимания которой Рафаэль удостаивался очень часто.
  
  Тогда, после разбирательства, он так и не вернулся домой. Смазливая физиономия привлекла внимание одного из апулийских богачей, и вскоре Рафаэль Бароне стал звездой молодёжных сериалов и быстро вошёл во вкус богемной жизни. Скандалы с его участием постоянно попадали на страницы газет: алкоголь, наркотики, частая смена партнёров - Рафаэль не отказывал себе ни в чём. В какой-то момент Анжело понял - от того мальчика не осталось ничего. С последних фотографий на него смотрел рано повзрослевший юноша, которому нельзя было дать его девятнадцать.
  
  И вот сегодня покой, который Анжело так тщательно оберегал, снова мог оказаться под угрозой. Для чего-то же сюда явился "столичного вида сеньор", о котором сообщила Агата.
  
  - Скажи сеньору, что я сейчас приду, - сказал Анжело, направляясь к душевой, чтобы смыть пот и пыль.
  
  - Только не копайся слишком долго! - по-матерински напутствовала его женщина.
  
  ***
  
  Сиделка не ошиблась, весь вид визитёра был кричаще нездешним: светлые джинсы в облипку, чёрная майка, открывающая загорелое тело и крепкую шею, на которой болталось сразу несколько витых серебряных цепочек с медальонами, и даже запах сигареты, которую он курил, рассеянно выпуская дым, говорил о том, что гость - птица столичная.
  
  Пальцы незнакомца были унизаны серебряными кольцами, похоже, он питал слабость к украшениям, которых и навешал на себя, словно на рождественскую ёлку. Кудрявые тёмные волосы мужчины почти достигали плеч, а глаза оказались карими и цепко-внимательными. Это Анжело отметил сразу, как только тот поднял на лоб солнцезащитные очки. Улыбка, которой он сверкнул, была по-голливудски дежурно-белоснежной, а вот голос оказался приятным.
  
  - Добрый день, сеньор Сантини, - щелчком отправив окурок в урну, он протянул руку и продолжил уже после рукопожатия: - Меня зовут Орландо Дамиани, я из "Il Messaggero".
  
  - Вот как? - услышав название одной из центральных газет, Анжело резко шагнул назад. - И что вам от меня нужно, сеньор Дамиани? Если вы собрались писать о нашем Доме, вам следует обратиться к сеньору Амелио. Проводить?
  
  - Нет, - журналист оттолкнулся от мотоцикла, о который всё это время опирался. - Мне нужны именно вы. Где мы могли бы поговорить?
  
  - О чём? - продолжая изучать мужчину внимательным взглядом, спросил Анжело.
  
  - О Рафаэле Бароне, не думаю, что вы забыли, кто это, - негромко и чётко произнесли обветренные губы Дамиани.
  
  - Не забыл, но говорить о нём не желаю. Вы зря сюда ехали. Той истории уже пять лет, не думаю, что кому-то это будет интересно.
  
  - Я в курсе, но... Неужели вы ещё не слышали? - приподнял густую бровь журналист.
  
  - Чего именно?
  
  - Три дня назад Рафаэля Бароне нашли мёртвым в его квартире.
  
  - Что?
  
  - Его убили, сеньор Сантини. Вот фотографии с места преступления, - Орландо протянул газету, передовицу которой украшал кричащий заголовок: "Скандальная звезда молодёжных сериалов зверски убита неизвестным садистом".
  
  Машинально взяв газету, Анжело увидел фотографии, и что-то в них его смутило. Он не сразу понял, что тело было прикрыто простынёй, на которой проступили кровавые пятна. Из-под неё виднелись только слипшиеся от крови волосы и изрезанные ножом ноги.
  
  - Я видел то, что под простынёй, - глухо сказал Дамиани, снова закуривая, - я проработал в газете уже пятнадцать лет, но в этот раз блевал, как малолетка. Этот "неизвестный" отрезал Рафаэлю член и засунул в рот, а в заднице у парня торчала ножка от стула. И то, и другое было сделано при жизни.
  
  Чувствуя, что сейчас просто потеряет сознание, Анжело выронил газету и схватился за калитку. Лицо бывшего священника стало белым, а глаза - почти прозрачными.
  
  - Зачем? - прохрипел он. - Зачем вы всё это мне рассказали? Или вы считаете, что это сделал я?
  
  - Ни в коем случае, - журналист наклонился, поднимая газету.
  
  - Тогда чего вы от меня хотите?
  
  - Я же сказал - поговорить о Рафаэле. О том Рафаэле, которого знали только вы. Так где мы можем это сделать?
  
  - Нигде. Мне нечего сказать, - выдавил Анжело. - Я не даю интервью о... - он пытался заставить себя произнести въевшееся в память имя вслух, но так и не смог. Само сочетание звуков причиняло, казалось, физическую боль.
  
  - Погодите, - Орландо схватил собеседника за руку, - не рубите с плеча. Вот, - он сунул в карман рубашки Анжело визитку. - Я пробуду в мотеле неподалёку ещё дня три, думаю, нам всё же стоит встретиться. Я никогда не верил в то, что о вас писали, - тихо добавил Дамиани и тут же убрал руку. - Буду ждать вашего звонка, Анжело.
  
  Сказав это, журналист сел на мотоцикл, надел шлем и завёл мотор, чтобы уже через несколько минут скрыться из глаз, увозя с собой покой, который Анжело обрел в этом месте.
  
  Глава 11
  
  Дождавшись, пока мотоцикл с журналистом скроется из виду, Анжело вытащил из кармана визитку и, не вчитываясь, смял её и бросил в ту самую урну, куда не так давно отправился окурок Дамиани. Никаких интервью, никаких разговоров - это слишком жестоко, неужели журналист не понимает этого? Хотя...
  
  Он явился сюда вовсе не из добрых побуждений, а для того, чтобы собрать материал для статьи о Рафаэле, и плевать он хотел на чувства бывшего священника. Пять лет назад журналисты не очень-то щадили Анжело, и до сих пор одно упоминание о стервятниках с микрофонами заставляло его морщиться, так что - никаких бесед, ему нет дела до Рафаэля.
  
  Нет. Никакого. Дела.
  
  Закрыв калитку, Анжело медленно побрёл в сад, опустился на одну из скамеек и обхватил голову руками. Даже своей смертью мальчишка сумел отравить его жизнь, ведь этот Дамиани - всего лишь первая ласточка, а скорее - гриф, учуявший запах падали и прилетевший поживиться. Вскоре за ним последуют другие, надеясь разузнать что-то такое, чего не смогли собратья по перу. О покое можно будет забыть, жизнь снова станет адом, хотя тот, кто в этом виновен, уже мёртв.
  
  - Это всё из-за того пацана, да? - Агата села на скамейку рядом с Анжело, коснулась большой и тёплой рукой его плеча. - Из-за Рафаэля?
  
  - Откуда вы знаете? - изумился Анжело.
  
  - Сынок, ты забыл, какие газеты я читаю? Оттуда и узнала, а тебе не говорила, чтобы не расстраивать.
  
  - Вот как? - грустная улыбка скользнула по губам бывшего священника. - Они же теперь не отстанут?
  
  - Боюсь, что так, - вздохнула женщина. - Угораздило же тебя, эх.
  
  - Что мне делать, Агата? Куда бежать?
  
  - Если бы я знала... Может, тебе стоило всё же поговорить с тем парнем?
  
  В ответ Анжело просто отрицательно покачал головой. Как пояснить Агате, насколько это будет больно - снова погрузиться в прошлое? Это всё равно, что копаться в ране, которая только-только затянулась: рассечь тонкую кожицу и снова расковырять до мяса, даже не вытирая стекающей крови - это больно, тяжело, это ему не нужно, в конце концов!
  
  - Ну, как знаешь, только к Жиральдо зайди, чего-то он от тебя хотел, - поднимаясь со скамейки, добавила сиделка.
  
  Посидев ещё несколько минут, Анжело встал, направился в кабинет сеньора Амелио и услышал то, чего боялся:
  
  - Значит так, миндальничать я с тобой не буду, и хоть ты устраиваешь меня, да и старики наши тебя любят, мне тут папарацци не нужны, и скандалы не нужны. Моим пациентам покой положен, а его теперь не будет, так ведь? Мне уже раз пять звонили из разных газет, про тебя спрашивали.
  
  - А вы?
  
  - А я сказал, что ты больше тут не работаешь и куда делся - понятия не имею, - хозяин сплёл пальцы и прищурил близорукие глаза. - Репутация Дома - это мой кусок хлеба, шумиха вокруг тебя только навредит, ты же понимаешь это?
  
  - Да, - еле слышно прошептал Анжело, опуская голову и чувствуя, как рушится всё то, что он так старательно стоил эти пять лет. - Я могу идти собирать вещи?
  
  - Стой, - рявкнул толстяк, подаваясь вперёд. - Это я им так сказал, а тебе даю отпуск. Ты пять лет не покидал этого места. Думаю, за месяц о тебе снова забудут, и вот ещё что - поговори с тем парнем, что приехал, Анжело. Это приказ.
  
  - Зачем?
  
  - Затем, что не получив информации, он её выдумает! Ты хочешь завтра проснуться убийцей? Тогда уж точно не отделаться.
  
  - Но я же...
  
  - Ты дурак, - фыркнул хозяин, - а потому давай - собирай манатки и съезди проветрись, сразу после того, как дашь интервью.
  
  - Спасибо, - прошептал Анжело, запоздало вспоминая, что выбросил визитку. Значит, придётся достать её из урны и набрать номер, обрекая себя на изощрённую пытку разговором.
  
  ***
  
  - Знаете, а тут готовят отменный кофе, - широко улыбнулся Орландо, пожимая Анжело руку и указывая на двери небольшого кафе, в котором и назначил вчера встречу. - Я даже не ожидал.
  
  - Италия - это не только Рим, - попытался поддержать светский тон Анжело, не стараясь, однако, изображать на лице улыбку.
  
  - Я знаю, - так же беспечно продолжил журналист, открывая дверь и пропуская своего респондента вперёд, - за прожитые тридцать пять где меня только не носило, но давайте обо мне потом. Кофе или что-то покрепче?
  
  - Я не употребляю алкоголь, - следуя за Дамиани к столику, сообщил Анжело.
  
  - И правильно, - согласно кивнул Орландо, - я тоже в очередной завязке. Боль ведь не залить, верно?
  
  - Да, - усаживаясь и выжидательно глядя на собеседника, кивнул Анжело. - Я хотел бы побыстрее покончить с этим.
  
  - Жаль, - сделав заказ, поднял глаза от меню журналист, - я надеялся, что мы встретимся ещё не раз.
  
  - Зачем?
  
  - У меня накопилось много вопросов к вам, Анжело, - глаза Орландо сейчас были серьёзными, - и касаются они не только Бароне. Ведь покойник, если честно, и не стоит того внимания, которым его всё это время баловали.
  
  - Даже так?
  
  - Анжело, я могу быть с вами... с тобой, откровенным?
  
  - Решать тебе.
  
  - Рафаэль был редким засранцем, это знали все, кто имел "счастье" с ним общаться. Похоже, создавая его, Бог увлёкся внешностью и позабыл дать душу. Я наблюдал за тем, что происходило пять лет назад, и ни разу не усомнился в твоих словах, в отличие от своих коллег, - продолжил Орландо, закуривая и выдыхая в сторону дым.
  
  - Зачем ты говоришь мне всё это? Какое отношение это имеет к смерти Рафаэля? - не понимая, к чему ведёт журналист, спросил Анжело.
  
  - Я хочу, чтобы ты понял: я на твоей стороне, - наклонившись ближе, сказал Дамиани, - я собираюсь написать правду, то, как всё было на самом деле. Если, конечно, ты мне поможешь. Рафаэль получил то, что заслужил. И... того, кто его убил, вряд ли найдут: подобное не раскрывают. Ходили слухи, что мальчишка связался с серьёзными людьми, а они не прощают некоторых вещей, об этом мне сказал один из комиссаров.
  
  - Лучшее, что ты можешь для меня сделать - не писать ничего, - не отводя взгляда начал Анжело, - я пять лет пытался склеить свою жизнь, у меня это почти получилось, и теперь всё снова летит к чертям. Следом за тобой придут другие, разве не так?
  
  - Возможно, - не стал отрицать Орландо, - но... если ты доверишься мне, я сделаю всё, чтобы они тебя не нашли.
  
  - Почему я должен тебе верить? Я вижу тебя первый раз в жизни.
  
  - Второй, - улыбнулся журналист, придвигая к себе принесённый официантом кофе, - первый раз был вчера.
  
  - Неважно. Пять лет назад твои коллеги сделали из меня педофила, хоть я и пальцем не притронулся к Рафаэлю, но им не нужна была такая правда. Ты журналист, а значит - такой же, как они, - резко отодвигая чашку, бросил Анжело.
  
  - Ты был священником, таким же, как и те, которые трахали мальчиков в исповедальнях, так почему мои коллеги должны были поверить тебе? - парировал Орландо, сужая глаза и вращая в пальцах один из своих медальонов.
  
  Они смотрели друга на друга молча, напряжение повисло над столом и сгущалось с каждой минутой: тихое позвякивание медальона, негромкая музыка, доносящаяся из динамиков, и ни слова. Только взгляды - тёмно-карий и светло-серый, разные и одновременно похожие чем-то неуловимым. Давней болью?..
  
  - У меня не было доказательств, - сдаваясь, опустил глаза Анжело и снова потащил к себе чашку кофе, - моё слово против его.
  
  - Я знаю, - так же, как ни в чём не бывало, кивнул журналист, - я следил за ходом разбирательства. Тот епископ... Виллани, неглупый мужик.
  
  - Да, его преосвященство сделал для меня всё, что мог, - Анжело поднёс чашку к губам, глотнул, не чувствуя вкуса кофе, и продолжил: - Но по закону моей веры я был виновен.
  
  - Ты ведь хотел Рафаэля, так? - снова до неприличия прямо спросил Орландо, вдавливая сигарету в донышко пепельницы.
  
  Анжело ответил не сразу. Ещё никому, кроме епископа, он не рассказывал о том, что тогда произошло, но и Виллани слышал только то, что велела вера. Вся тяжесть прошлого продолжала лежать на душе Анжело, серебрясь на висках ранней сединой и собираясь горькими складками у рта. И вот теперь можно было от всего этого разом избавиться. Но стоит ли доверять римскому журналисту?
  
  - А я хотел, - не дождавшись ответа, сказал Дамиани и выдержал изумлённый взгляд собеседника, - знал бы ты, сколько раз я на него... кхм... Да, Анжело, кое в чём мы с тобой похожи.
  
  - Но я не...
  
  - Но ты да, - улыбка теперь была вовсе не дежурной, - иначе это была бы Рафаэлла, разве не так? Ты соблазнился парнем, а значит - это и есть твоя судьба.
  
  - Нет, - покачал головой Анжело, не поднимая глаз, - это грех.
  
  - Разве? Не думаю. Это просто твоя природа, ты таким родился, хоть смириться с этим непросто, я в курсе, - продолжил Дамиани. - О том, кто я на самом деле, не знает практически никто. Правда уже стоила мне отношений с родителями.
  
  - Тогда зачем?..
  
  - Говорю об этом тебе? Ну должен же я хоть как-то доказать, что не держу ножа за спиной. И вот ещё, ты знаешь, что у стен тоже есть уши? Я предпочёл бы продолжить разговор в менее людном месте.
  
  - Например? - насторожённо спросил Анжело.
  
  - Я снял номер в отеле неподалёку, там нам будет удобнее, не находишь?
  
  Анжело колебался несколько мгновений, внимательно всматриваясь в глаза журналиста, а потом кивнул, давая понять, что согласен.
  
  ***
  
  Выключив диктофон, Орландо Дамиани поднял голову и невесело улыбнулся.
  
  - Ну, вот и всё. Больше у меня нет повода, чтобы зазвать тебя на чашку кофе.
  
  - Не страшно, - облегчённо вздохнул Анжело, откидываясь на спинку кресла, в котором провёл уже не один вечер.
  
  Беседы, которые они вели, были сложными для обоих. Разговор часто обрывался, напоминая журналисту старую магнитофонную кассету, ленту в которой приходилось постоянно склеивать. Орландо понимал, как тяжело даётся его собеседнику каждое слово: так непросто вытаскивать наружу то, что столько лет мучило, но сделать это было нужно, и журналист видел, что с каждой встречей Анжело всё больше раскрепощается.
  
  Они не только сидели в номере. Узнав, что у Сантини отпуск, Дамиани попросил позволить ему немного развлечь своего респондента и, получив согласие, развлекал. Мужчины много гуляли по Комо, который Орландо знал, хоть и не был уроженцем этих мест. Он показывал Анжело самое интересное, намеренно избегая только церквей и всего, связанного с религией. Как-то Анжело обронил, что не вернулся бы к служению, даже если бы запрет был снят.
  
  - Я не могу, не имею права стоять у алтаря, - бросая в один из фонтанов монету, сказал он. - Я грешник.
  
  - Ты опять? - укоризненно спросил Орландо. - Мы же...
  
  - Знаю, говорили не раз, но... Дело даже не только в этом. Что-то во мне изменилось, понимаешь? Я много думал и пришёл к выводу, что... наша вера не всегда права. Даже не так. Как бы это объяснить?.. Понимаешь, церковь - это люди. Обычные люди, такие, как ты или я. А люди могут ошибаться в суждениях, в понимании Его желаний. Так как же можно принимать их слова за истину в последней инстанции? Библию писали люди, а значит... Да за одно это меня стоит назвать еретиком! Но я не верю больше так, как раньше. Уже не верю.
  
  - И почему меня это не удивляет? Нельзя запретить мужчине жениться и надеяться, что он ни разу не соблазнится женщиной или другим мужчиной. Это ерунда, Анжело, самая натуральная ерунда.
  
  - Ты не католик?
  
  - Я атеист, - Орландо швырнул монету в прозрачную воду, - но это почти такая же тайна, как моя ориентация. Мой нынешний шеф - большой почитатель Папы, а терять эту работу мне бы не хотелось.
  
  - Хорошо платят?
  
  - Более чем, так что, сам понимаешь...
  
  Гуляя с Анжело по городу, узнавая о нём всё больше, Орландо в какой-то момент понял, что бывший священник ему просто-напросто нравится. С каждым днем журналисту все сильнее хотелось узнать Анжело поближе, но... Как об этом сказать тому, кто до сих пор не примирился с собой? Кто видит в тебе подобие репья, прицепившегося к одежде и причиняющего неудобства?
  
  Ничего разумного в голову не приходило, да и хотелось большего, чем просто одноразовый трах. Секс на одну ночь - это, конечно, хорошо, если речь идёт только об ублажении тела, это уместно, когда тебе нет ещё двадцати, но когда пошёл уже четвёртый десяток, просто секса мало. Особенно когда твой респондент сумел зацепить за живое, затронуть те струны, которые ты сам считал давно заржавевшими.
  
  Дамиани радовался, когда удавалось рассмешить Анжело и на лице бывшего священника появлялась улыбка - почему-то очень робкая, словно это было запрещено законом. Или он просто забыл, как это - улыбаться? Как бы то ни было, радовать Анжело хотелось, а расставаться - нет.
  
  Но постепенно белых пятен в истории пятилетней давности становилось всё меньше, а сама она всё чётче проступала перед Орландо, как проявлялись изображения на фотобумаге, когда отец печатал фотографии, показывая сыну, как правильно смешивать реактивы и сколько времени нужно держать в растворе бумагу. И то, что предстало перед Дамиани, ему категорически не нравилось, как и уверенность Анжело в том, что он виновен.
  
  В чём? В желании? Смешно, в таком случае - всем место в аду, потому что жить и не желать чего-то или кого-то невозможно. В этом месте пути Орландо и религии расходились в диаметрально противоположные стороны. Точно так же, как должны сейчас разойтись их с Анжело дороги.
  
  - Чёрт, вот дерьмо! - Дамиани отшвырнул от себя диктофон.
  
  - Что-то не так? - осведомился Анжело. - Мне больше нечего добавить, ты уже знаешь всё.
  
  - И это плохо, - мрачно процедил Орландо, выбивая из пачки сигарету, - потому что теперь мне придётся сказать тебе правду.
  
  - О чём? - ощущая, как противно холодеет внутри, бывший священник впился взглядом в лицо журналиста, к которому уже успел за это время... привязаться. Расставаться не хотелось, но и повода видеться больше не было. Он рассказал всё, вывернул душу наизнанку, сбросил с плеч тяжесть, давившую все эти годы, привык к грубоватым штукам Орландо и позвякиванию его цепочек.
  
  Как-то журналист обронил, что с детства обожал украшения и напяливал на себя материнские побрякушки, за что ему неоднократно влетало. Повзрослев, он получил возможность обвешивать себя серебряными безделушками, а вот духу украсить тело пирсингом или татуировками так и не хватило. Воспоминания о том, как в школе друг пробивал ему ухо, были слишком яркими и не желали тускнеть. Орландо боялся боли, это была ещё одна слабость, в которой он как-то сознался Анжело. Серьга в ухе так и осталась единственным пирсингом на его теле, зато украшений стало на порядок больше.
  
  - Я не хочу тебя отпускать.
  
  - То есть?..
  
  - Ну, вот так, - Орландо сжал в кулак руку, и это выдало его волнение, - ты же понимаешь, о чём я.
  
  - Но я...
  
  - Просто дай мне шанс доказать, что не всё так хреново в нашем греховном мире, а? - продолжил Дамиани.
  
  Рука бывшего священника дрогнула, он сглотнул, пытаясь подыскать нужные слова, но все они разбежались куда-то.
  
  - Но... тебе же нужно сдавать материал... - пробормотал он.
  
  - Какой? Этот, что ли? - Орландо дотянулся до диктофона и нажал на кнопку. - А его кто-то случайно стёр. Придётся начать всё с начала, или ты куда-то спешишь?
  
  В ответ Анжело отрицательно покачал головой и накрыл своей рукой сжатый кулак Дамиани.
  
  - Ну, вот и хорошо, - мягко произнёс Орландо, сплетая их пальцы.
  
  Перед тем как губы журналиста оказались совсем близко, Анжело успел подумать, что наконец-то в его жизни что-то начало налаживаться. И тут же вспомнились слова Иисуса: "Заповедь новую даю вам, да любите друг друга; как Я возлюбил вас, так и вы да любите друг друга".
  
  Так что греховного в том, что он позволит себе любить?..
  
  "Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Любовь никогда не перестаёт, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится." (1 Кор. 13:4-8)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"