Аннотация: из цикла историй, рассказанных на ночь двум братьям и сестре: Сказочнику, Непоседе и Тайне.
Не в нынешние дни и не в давние времена, не в далекой дали и не тут как тут, а жили люди в одной деревне среди других деревень, жили как мы. Кто воду носил, кто в лес ходил, кто прял, кто ткал, кто одежду шил. В деревнях среди леса бездельников почти не бывает, потому что там за деньги ничего не купишь, вот и выходит, что или сам себе все сделай, или будь добр к другим, и они дадут.
Сколько кому надо, у всех было, а чего не было, того, значит, было не надо. А сверх меры не делали, потому что веселее через лес в город возить, чем заработанное потом на карнавале или ярмарке тратить. Да и устаешь не меньше, чем после карнавала-то.
В лесу веселье свое, только гляди, слушай по сторонам-то.
Вот явился как-то в деревню знатный господарь - а на таких тогда и там управы никакой не было, потому что у его дружинников мечи, топоры стальные, железные, а у крестьян вилы-мотыги и те деревянные. Оттого господари злыми бывали, потому что скучно тем, на кого управы нет. И этот был злой, как войны не было, то он где только ссоры ни искал, а везде ему кланялись, вот уж бесился. Так и тут: повелел половину всего, что лес дает, отдавать впредь ему в город, иначе грозил деревню спалить. Пал, порешили деревенские, это куда как плохо. Пропадет лес, ни половины господарю не достанется, ни чего надо - селянам.
В той деревне одна семья была. Мамка своих детей больше всего на свете любила. Позвала она к себе своих двух сыновей и дочку-плясунью и говорит им:
- Как я вас люблю больше всего на свете, велю вам отсюда уходить. Если господарь сюда прибыл, то зачастит; если зачастит, то и сам город с ним придет к нам. Не успею оглянуться, как одного из вас в господареву дружину возьмут, другой псарем али конюхом будет ему прислуживать, а третья в палаты к нему али сыну его попадет, и поминай как звали. Уходите, где лес гуще, где мир тише, где в любовь мою будете одеты, обуты, окружены, как лесом густым, непроглядным.
Как мать велит, надо идти. Собрались дети и пошли через лес, и говорят меж собою: чтобы нам жить вдалеке от того, что знаем, надо новое разузнать. Старший брат говорит: я бы воином хотел стать. Сковал бы я меч такой, что с ним одним на господареву армию можно выйти и свое отстоять. Средний брат говорит: я бы пути зверей и птиц хотел знать: авось нашел бы я да приручил такого зверя али птицу, чтобы мог мне весь свет показать, чтобы нам место лучшее для себя найти. А сестрица их плясунья говорит: я бы танцовщицей сделалась. Так бы плясала, что только ручкой махни, только ножкой притопни, белым станом поклонись - и всякое место, всякий человек ко мне приклоняется, и везде и всюду мне дом. Вот бы нам учителей найти, говорят!
Думали, пока шли, и решили, что лучше места, чем город, не будет, чтоб новому учиться: ведь туда все за новым идут. И пошли по лесной тропе в город.
Навстречу им заяц серый, травинка в шерсти застряла. Говорит ему старший брат - что встаешь на мою дорогу? Я тебе никогда зла не делал, косой под корень луга не косил, пала не чинил, твоих зайчат не рубил, не палил. А что ловил вашего брата да ел - так и вы у нас деревья едите.
Верно, отвечает заяц. Что ж уходишь? Воином, говорит старший брат, хочу стать.
Так это, говорит ему заяц, тебе нужно и быстрым стать, как я, и ловким, как я, и никогда на одном месте не быть, как я. А пуще того, обо всех людях заботу иметь, как моя зайчиха о каждом зайчонке на свете.
Хочу того, говорит старший брат.
Ну тогда дело это нехитрое, научишься, говорит ему заяц, скок и удрал. Дальше идут. Навстречу им олень выступает, рога будто лес сам. Чего ты пришел, говорит ему средний брат? Ни ты к людям не ходи, ни я по твоим тропам не в сезон не ходил, оленух с детьми не бил, собаками тебя не травил. А коли в дни охоты гнал тебя и стрелял - то и ты в свои дни наши посевы объедаешь да топчешь.
Верно, отвечает олень, а ты-то куда? Следопытом, говорит, хочу стать, зверей и птиц пути знать.
Тогда, говорит ему олень, тебе нужно самому лесом быть, горой быть, степью и болотом, чтоб как у моих детей, на шкуре твоей пятна солнца ложились, на голове твоей вместо волос ветви росли, чтобы тебя никто не нашел - а все ж себя не терять, королем леса быть, волка в бою не бояться, как я.
Хочу того, говорит средний брат. Ну так и быть посему, говорит олень, прыг - и нету его, как не было.
Дальше идут. А поперек дороги лисичка бежит, алая шкурка, серебряный хвост, и сестре дорогу перебегает.
Прячешься ты или охотишься? - спрашивает сестричка. Я твоих лисят в руки не брала, твоей норы не разрывала, танцев твоих в чащобе не прерывала, всегда тихо сидела. И шкура твоя мне не надобна. А что ты наших кур крала - так я тебя покрывала и следы твои прятала. Больно красивая ты.
Так не уходи, просит лиса. Я танцу хочу научиться колдовскому, ворожить ручкой, сердце в трепет пускать ножкой, дыханье сбивать, волосами тряхнув, вот как ты кисточкой на хвосте, говорит ей сестра.
Не страшно ли такой ворожейкой быть? - спрашивает тогда лиса. Я вот не от силы, от страха следы прячу, лисятам в самой чаще норы рою.
Уж я свое уберегу, говорит сестра. Ну лишь бы оно было, лиса сказала да и скрылась, только хвостом вильнула. Долгонько еще шли, но тут и путь к городским воротам открылся.
Велик город, да пуст. От открытия ворот до закрытия дозволен он всем ветрам - только людям платить за проход требуется. А после закрытия до открытия как и нет его для мира вокруг, спрячется за стенами крепостными. На всех языках говорят жители города, да друг друга не слышат, а если и услышат - уши прикроют от гама. Только язык звонких монет всем ведом, да ни у кого слов тех золотых недостаточно, чтобы все что хочется - высказать. Заработать еще надо право говорить на языке золота. Дома стена в стену, двери в дверь стоят, а соседей в лицо не знают - а в лесу двое встретятся да не разойдутся, не наговорившись. А стена у города крепче любого дерева, камней в ней более чем деревьев в лесу, что ж тогда боится суровый господарь в каменной крепости, большую дружину держит, чтобы город у него не отняли?
Ночью в городе страшно и днем страшно. Много людей - а все хотят на соседа быть похожими.
Скучно в городе - а веселье там никогда не прекращается.
Сквозь веселье наши трое детей идут, по сторонам глядят, а в голове уже гулко становится от того, что новое да непонятное в нее, как камни, летит, вот-вот дырку прошибет.
Глядят, впереди них городская площадь, на ней харчевня, там господаревы воины да слуги похваляются, а на завалинке нищий сидит и сказку рассказывает. И так хорошо говорит, что слышно и как снег падает, и как ветер дует, и как солнце светит. А только вояки потешаются над ним, говорят: расскажи-ка лучше, как герой врагов в капусту порубил, да сколько потом на пиру выпил.
Отвечает нищий: нехороша будет сказка, совсем неправдива. Рассказывать про каждый удар в бою - дольше, чем на него глядеть, а вот такого удара, чтобы сразу в капусту врага порубил, я не знаю, нет на свете столь острой стали. Да и человек не капуста: кто убивал, знает, что после чужой крови, после злой битвы или спишь ты беспробудно, устав меч поднимать, топором махать, доспех латать - или плачешь, вспоминая, как не поднял, не отмахнулся, не защитил. А тот, кто пьет в кабаке после боя, тот уже, видно, ни спать, ни плакать не может.
Злятся на нищего господаревы дружинники, а старший брат подошел к нему и говорит: складно ты рассказываешь, все-то замечаешь, всему-то свое место имеешь. Уходил бы отсюда, пока тебе не показали сталь да железо наяву, не в сказке - иди, я защищу тебя.
В том нет нужды, говорит нищий да улыбается так, что передние зубы у него торчат, нос морщится. А в волосах у него травинка. Я, говорит, от любой атаки уйду, защитит меня мой глаз, мое ухо, мои ноги, место всех вещей мне ведомо, ни одна не встанет у меня на пути. Уходи со мной, живи в моей нищей норе-землянке, и я тебя научу без стали, без железа доспешного противника бить, а кроме того научу сковать себе меч гибкий как травинка, что с ним и против целой армии выстоишь. Только пусть твой брат нам за едой ходит, твоя сестра нам хозяйство ведет.
Идти-то им некуда, и такое предложение в радость. Ничего не имеют деревенские против земли-то. Так и стало. Старший у нищего учится и видеть, и слышать, и место всех вещей знать, и сказки сказывать.
А среднему надо еды добыть.
Слышал он где-то, что господарь своих псов да коней лучше людей кормит, да и пошел наниматься в крепость в псари либо конюхи. Ласков всегда был со зверями. В кромле ему и говорят: покажи себя на охоте, держи зверей хозяйских в строгости да в бодрости, сам не ешь, а их покорми, сам не отдохни, а их оботри - тогда, авось, и возьмем тебя. Берут его с собой на господареву охоту на королевского оленя. Много людей там собрались, а зверям, когда много людей, неуютно-то. Вот и трудится средний брат, кого погладит, кого причешет, кому доброе слово скажет, а кого пристрожит, чтобы куда не надо не попал, лапу не сломал, копыто не сбил. Выгоняют собак на ловы, шлют за ними коней быстрых, мчатся они как ветер. Уводит их в чащу леса быстрый олень. Ан глянул средний брат, в глубине леса тропка оленья и прячется под ветвями оленуха с оленятами: шкура у них как бы пятнами солнца покрыта, цвет как у хвои опавшей, шеи как молодые деревца, стоят, не шелохнутся. Собаки бы их заметили, да средний брат цыкнул им: мчите дальше! Охотники б их выследили, да средний брат их коней подстегнул, в ладоши хлопнул - бегите быстрей!
А после охоты в лесной сторожке отдыхают господаревы гости да бранятся, что ушел от них королевский олень. А когда господари бранятся, виноват всегда слуга - кто-то и скажи, мол, вроде оленуху видел, а собаки мимо промчали, кони пронесли. Сейчас бы нам мясцо нежное есть, так может, хоть конюха нерадивого собакам скормить?
Травят среднего брата собаками, а те хвостом машут, не рвут его, сыты; топчут конями, а те гривой трясут, не лягают его, тихи. Злятся пуще прежнего люди - а тут возьми дверь да распахнись и входит дворянин по виду знатнее короля. На голове у него корона зубчатая, как лес, подымается; на теле кафтан из оленьей кожи, на ногах сапожки с отделкой, на плечах зеленый плащ. Что, говорит, гоните слугу, так пусть идет ко мне в услужение. У меня подданных много, а зверья тем пуще.
А как в том краю господарям перечить было не принято - то и тому дворянину никто не перечил: поклонился ему средний брат и пошел за ним в самый лес, на ночь глядя.
Шел да шел и спрашивает: в лес мы идем? Тихое ли место ищешь убить меня, так что труд себе задавать, и так погиб бы я там.
Там ты и погиб, говорит дворянин, а сам головой качает, как олень-секач, а корона его как рога ветвистые. Не место, видать, тебе с людьми, другие пути ищи. Говорит средний брат, мне бы пути зверей и птиц знать, чтобы весь мир повидать.
Это, говорит король-олень, можно. Весь лес перед тобою, и горы, и степи, где хочешь броди: если научишься у меня всегда быстрым быть, хоть сколько ни будь велик, а на шаг в тень отошел и не видно тебя. Найдутся для тебя невиданные звери. А еды тебе будет вдоволь - лес накормит.
Стал средний брат все больше в лесу пропадать, следопытом сделался.
Младшая же сестра по имени Вера стала по городу ходить, да песни петь, как мама ее учила, как бабка певала у колыбели - как же не петь-то. Кому надо - пособит, кто попросит - приберет, за детьми доглянет, да все с песней, а по дому в метлой идет - как танцует. Скучно ж иначе-то. Стала про нее в городе молва идти. Услышал ее господарев сын, что с детства имел, что хотел. Говорит: ее хочу. Пусть пляшет для меня. А не выдадите ее, спрячете - отцу пожалуюсь, задушит он вас, не до плясок будет.
Городские забоялись, хоть и жаль девочку. Среди них выходит тут тетонька в красном платке, волосы седые, коса серебристым кончиком, да шепчет: подойди, деточка. Ночь погоди - научу тебя нынче танцу колдовскому, чтоб как лиса была хитра да гибка, шерсткой гладка да зубом остра, чтобы каждое твое движение обманом было: будешь у господарева сына под рукою, да в руки не даваться, век тебя желать будет. А взамен отдай мне свой голос.
Недолго думала Вера, и говорит: колдовства твоего мне не надобно. Если обманом буду жить - сама голос потеряю, а в голосе моем мамкина песня, бабкина сказка, мое веселье и я сама. Давай-ка уж, бабушка, я сама, с Богом, к господареву сыну сейчас пойду. Улыбнулась тетонька, седой косой махнула да отошла от Веры. Пошла младшая сестра в господарев кромель, разодели ее там, надушили, ждет она господарева сына. Вошел тот важный, спесивый, пляши для меня, говорит. Позволь, просит его младшая сестра, я для тебя сперва спою, а ему что, все равно ей плясать, отчего не развлечься и песней?
Запела младшая сестра обо всем, что сама знала, что мамка пела, что бабка сказывала, обо всем, что братья старший и средний ей передавали от учебы своей. Весь мир, слышь, стоит у нее в песенке, с голыми руками против целой армии он силен, до края земли велик, как следы потаён, как мамино кружево, сложен, как бабкино слово, прост - да как сама сестра, весел. Как лес, он жив, как город, крепок. Заслушался господарев сын да взяла его страсть великая. Закричал он: я с детства, что хотел, то имел! Кто господарь того мира, что ты поешь, чтобы я завоевал его, себе его взял, как хочу я его?
Господь Бог наш Хозяин мира, говорит ему младшая сестра, а крепость его Царствие Небесное.
Веди меня туда! - кричит господарев сын. Дай мне прежде помолиться, дорогу спросить, отвечает ему младшая сестра.
В молитве ответил ей ангел небесный и говорит: только Таинства Божьи крепки так, чтобы на небо любого поднять. Свяжи себя и своего таинством брака, и будет вам путь. Как сделать то, коли я не люблю его? - взмолилась тут Вера, а ангел и говорит: в каждом, как в сундуке, сокровище спрятано. Коли сумеешь его открыть - полюбишь.
Выходит Вера к господареву сыну и говорит: прежде прочего спой и ты мне. Не знаю я песен! - кричит господарев сын, а стыдно ему за то стало, как это он не во всем горазд?
Неужто и мать не пела тебе колыбельных? - говорит Вера. Вспомнил тут господарев сын свою мамку, какая его больше всего на свете любила. Сами слезы у него покатились, сама песня изо рта вышла, колыбельная. Сам себе спел, сам себя приспал, да во сне превратился в того мальчика, каким был при матери. Смотрит на него младшая сестра, и как его, маленького, не полюбить? Взяла она нитку из его детской рубашонки да свой длинный волос, стала напевать и сплела длинную лесенку, легкую, долгую да прочную, что до самого неба от земли достала бы, и не разорвалась. Разбудила господарева сына и говорит: пошли на небо. Испугался он, говорит: я маленький, а она ему - так даже и легче.
В то время узнали братья, что их сестру забрал господарев сын. Собрались идти защищать ее.
Пошел старший проститься к своему учителю-зайцу, и говорит: сковал я меч из железных полос, сплелись они черным и белым узором на клинке, множество раз нагревал я его до солнечного блеска, остужал то в воде, то в снегу: готов ли он к такой битве, чтобы с одним клинком против целой армии выстоять?
- Что сказать тебе, - отвечает ему учитель. - Коли ты готов, то не спрашивай, а коли не готов, то и спроса нет. А все же скажу: велика твоя сила. Веришь ты в себя. Что же в сестру свою не веришь? Сила ее не меньше твоей, погоди, послушай да погляди, а своего меча из рук не выпускай - какова б ни была сила, а братство нужней бывает.
Устыдился тогда старший брат, что спешил место сестры занять, и остался на своем месте.
Пришел средний брат проститься со своим учителем-оленем и говорит: нашел я след невиданный, не зверя и не птицы, от крыла и от когтя, и ведет он сквозь лес да сквозь степь на гору, а с горы в облака. Готов ли я идти по нему? А приручу того зверя, подчиню себе - он умчит меня и сестру мою.
- Что сказать тебе? - отвечает учитель. - Коли ты готов, то не спрашивай, а коли не готов, то и спросу нет. А все же скажу. Умен ты и тих сердцем, и мудр - а сестру все зверушкой неразумною мнишь? Погоди, погляди, послушай, не умней ли, не мудрей ли тебя сестра твоя? Свой путь у нее, а твое дело - пути искать да другим открывать. А по следу тому все ж иди, да не гляди назад, а вперед - помощь-то бывает ценнее защиты.
Самому среднему брату хотелось того, да не приручить зверя, а самому разузнать, да сестре показать чудо чудное, зверя невиданного. Он и пошел, да в скале пещеру нашел, а в пещере грифон: не зверь и не птица, крылья весь мир облететь могут, когти и в камне проход созидать могут. Поклонился ему средний сын, восхищенный Божьим творением, да только и смог сказать: помоги сестре моей на ее пути. Встряхнулся грифон, зверь невиданный, расправил крылья и полетел, а средний брат только вслед ему глянул, не чая его и увидеть больше.
Как вышли Вера со своим супругом в поле да кинули нить, их связавшую, в небо, пролетел над ними грифон, ухватил нить клювом, уволок на самое небо, в Царство Божие. Висит нить, не рвется, не падает. Забрались на нее Вера и господарев сын и полезли наверх. Далеко лезть, господарев сын, хоть и дитя, а пошел первым, чтобы в тучах дорогу не потерять, чтобы опасности упредить. А жена его позади лезет, чтобы, сорвись у него рука - удержать.
Долго лезли, глядят, впереди Царство Небесное. Выбрались, смотрят - двое нитку держат, ей упасть не дают - старушка да девочка. Обнялись они, и одна говорит господареву сыну: я бабка твоя, что ж не помнишь меня?
Давно, - говорит, - померла ты, я тебя и не вспоминал.
У нас в Царстве Небесном смерти нет, - говорит бабка, - а живем мы тут так, как нас на земле вспоминают. Часто да весело, мы молодеем и веселимся. Редко да с грустью - стареем и грустим. Я, видишь, совсем высохла тут. Ты не забывай меня.
Теперь не забуду, - говорит господарев сын.
А девочка ему говорит: я нерожденная сестра твоя.
Мне, говорит юноша, о тебе и знать не пришлось!
Так и есть, отвечает ему сестра. От того, что отец твой ничего о твоей матери и знать не хотел, обижал ее - и я не родилась. От того, что и ты сам ни обо мне ничего не узнал, ни о женщинах знать ничего не приучился - не было тебе счастья ни с одной из нас. Женщина - как колодец, только грязь да яд ее портит, и сколько ни черпай, не высохнет, а если спуститься в самую глубь ее, звезды видно. Мне теперь, что я не родилась, не знать ни девства, ни супружества, не отдать никому своей воды. Хотя бы ты за меня счастливым будь, из женских колодцев пей, женщин знай - так и меня узнаешь, мой дар примешь.
Теперь буду, обещал сестре юноша.
И говорит: пора мне теперь идти к Хозяину этого Дома. А женщины смеются, мал ты, говорят, и грязен, или Хозяин примет тебя?
Смутился юноша, не знает он, как вырасти да очиститься.
Твой старый, злой путь ты отринул, говорят ему родственницы, вот перед тобой новый путь. С каждым шагом по нему нового себя будешь обретать, с каждым шагом взрослее, больше становиться. Сам выбирай, куда идти.
Поможешь ли мне, милая? - спрашивает юноша у жены. - Подскажи мне путь, а то грязь у меня на лице, глаза залепила.
Что мне делать? - спрашивает жена.
Напой мне еще раз ту песню, что мне пела. Твоими глазами увижу еще раз тот мир, что пленил меня и на небо позвал.
Стала Вера петь, стал юноша шагать долгим путем по дороге, называемой Чистилищем. С каждым шагом он становился больше, с каждым поворотом падали с него комья грязи от старого пути - а старого пути уж и не видно за поворотом. Шли они своим путем, и что видели в пути, то нам знать не надо, и дошли ли к Хозяину - нам неведомо. Но надо думать, не оставил Хозяин их на пороге, потому как много у Него обителей.
Тем временем проснулся спьяну господарь в своем кромле и видит - свели у него сына. Обозлился он, почернел от ярости, да мчит со своей дружиной в поле, где нить волшебная на небо ведет. Ухватил он за нить и лезет наверх, а вся его дружина за ним. Тяжелы их доспехи - да страх перед врагом тяжелее, не сбросить их. Велики их топоры, а более руками ничего делать не умеют - держат их наготове, а на нитке другой рукой еле держатся. И вернуться бы им - а приказа господаря не могут уже нарушить.
Увидал это старший брат, взял свой меч и пошел к среднему брату.
Братец мой, - говорит ему, - прости меня. Пока я учился, ты нам еду добывал, меня и сестру кормил, а я не говорил с тобой. Пока я страдание в учении знал, ты по темным лесам бродил, и не знал я страха твоего. Я думал, ты живешь в благости под моей защитой - а не вышло ли, что это я под твоей защитой был и теперь прибегаю? Помоги мне, братец, хочу помочь я сестре нашей, только не одолеть мне войско огромное, что на небо прет. Мне ему путь загородить надо. Как мне перед ним очутиться, тут крылья нужны, ты всех зверей и птиц на свете знаешь, нет ли у тебя?
Есть, - говорит средний брат, - у меня крылья. Только ими я не владею. Попросишь по доброму, почтешь за честь - и я за тебя попрошу. Авось вывезет.
Повел средний брат старшего к той пещере в скалах и велел ждать. Весь извелся старший брат, ведь все выше враг поднимается! Три дня ждали братья у входа в пещеру, и от горя и страха старший брат света не видел, средний брат голову понурил, на колени упал. На третий день к вечеру прилетел в пещеру грифон, невиданный зверь, а братья стоят перед ним со склоненными головами и слова сказать не могут. Того ему и надо было, известно же, что твари волшебные не терпят, когда допрежь их говорят.
Достойны ли вы, - спрашивает братьев грифон, - на небо пойти?
Недостойны, - говорят братья. - Но помочь-то сестре надо!
Ну, коли очень надо, - сказал им грифон свое слово, - то летим.
На полдороги до неба увидел старший брат войско злое, и понял - не выстоять перед ним, перед свирепым господарем впереди. Спешит грифон, торопит его, тяжело крыльями взмахивает. Тогда ударил старший брат своим мечом - и перерубил волшебную нить. Все господаревы дружинники и сам он рухнули и оборотились черными воронами. Садятся они на поля да воровством живут, и мясом кровавым не брезгуют. Как разорутся - никто им перечить не хочет.
Выше летит грифон, тяжело крыльями взмахивает. Видят братья - на небе растет дерево, а под деревом стоят их сестра да ее муж. А под ногами облака у них. Прыгайте, кричат им братья, из-под облаков к нам, иначе на небе останетесь! Переглянулись супруги, обнялись да прыгнули. Ойкнула Вера - волосы ее за ветви дерева зацепились, целую прядь там оставила! А грифону стало еще тяжелее. Падают перья из его крыльев, не унести ему людей. Тогда старший брат лег и одно крыло собой прикрыл; средний брат лег и другое крыло собой прикрыл; а господарь снял с себя одежду и лоскутами из нее обмотал крыла, чтобы меж перьев ветер не рвал их.
Спрашивает грифон - хотите ли лететь мир смотреть, место себе искать? А сам еле дышит. Не хотим, - говорит сестра. Для того нам ноги даны - ходить по миру. А жить останемся там, где приземлишься, нам и в лесу, и в городе - везде дом.
Сели на землю кое-как, жена и говорит: что такое в волосах у меня? Пощупала и нашла плод небольшой, который, видно, на дереве небесном рос. Как были голодны, то она раскрыла его, мякоть мужу дала, а сама зернышки съела, и понесла дитя. Господарь с тех пор ни городских, ни деревенских не обижал, потому что занят все время был: то дом подновить, то жену обнять, то дитя понянчить. И о Небесном Царстве пожалеть не успевал тоже.
А как выросла девочка у них, то стал к ней зверь невиданный под окно прилетать, а она ему пела. С крыльев зверя сыпались ей лоскутки-ниточки, а она брала их да плела. Войдут они в возраст, дотянутся ростом, подпрыгнут, взлетят или на плечи друг друга подсадят - ухватит девочка солнечный волос-лучик с самого неба, приплетет к нему ниточку и снова на небо путь будет крепкий, не разорвать.