Первый просмотр художественной экранизации "Чайки" Антона Павловича Чехова, ставший режиссерским дебютом замечательной российской актрисы Маргариты Тереховой, сыгравшей в нем также роль Аркадиной, состоялся еще в феврале 2005 года в московском Доме кино. Представители отечественной киноэлиты утирали слезы и говорили о безусловном успехе фильма, но после этого - затишье более чем на год. "Неформат", "не кассовый фильм", "женское кино" - какими только эпитетами не награждали фильм Тереховой, заявку на который она, к слову сказать, подала в Госкино уже более 10 лет назад. Несколько кинофестивалей и творческих встреч в разных городах, показ в одном из московских кинотеатров, отзывы - от восторженных до недоверчивых,- и наконец выход фильма на DVD, благодаря которому "Чайку" наконец-то смогут увидеть широкие круги зрителей.
Впрочем, сценическая судьба чеховской "Чайки" складывалась так же нелегко, и надо отдать должное мужеству Маргариты Тереховой, замахнувшейся не просто на классику, но и на столь непростое произведение. "Пишу что-то странное, - так отзывался о своей пьесе в одном из писем сам Чехов. - Пять пудов любви и никакого драматического действия". Терехова увидела в "Чайке" уже готовый киносценарий. И в постановке её действующими и говорящими персонажами, помимо людей, стали волшебное Плещеево озеро, волны, камыши, облака, деревья, животные и старинная усадьба, - словом, весь мир, который окружает чеховских героев. При том что весь текст пьесы сохранен со скрупулезной точностью. Театр не предполагает пейзажа; здесь же пейзаж - не декорация, а то, чем он, наверное, является в романах Тургенева и других классиков русской прозы, а также в фильмах Андрея Тарковского, которого Маргарита Борисовна, сыгравшая главную роль в его "Зеркале", считает своим учителем в кино. Шаг это вперед или назад с точки зрения театральных канонов - не знаю, и, наверное, это не важно. Важно то, что "Чайку" можно считать несомненной режиссерской удачей Маргариты Тереховой, собравшей в своей постановке целое созвездие прекрасных актеров. И знаменитых, как Юрий Соломин, в чьем исполнении Сорин получился очень мудрым и почти до бестелесности прозрачным, какими становятся люди, обретшие на склоне лет детскую чистоту, - и непрофессиональных, как музыкальный критик Любовь Павличенко, девушка с удивительными глазами, в которой Терехова при случайной встрече сразу же разглядела чеховскую Машу. Влюбленного в Машу учителя Медведенко играет Алексей Солоницын, сын известного актера Анатолия Солоницына; Тригорина - Андрей Соколов. Аркадину Терехова играть не хотела, для этой роли у неё была на примете другая прекрасная актриса, но та запросила гонорар, заплатить который в тот момент не было никакой возможности. Образовавшуюся "амбразуру" пришлось закрывать самой, и... кто скажет, что то была случайность? Вообще, как признавалась сама Маргарита Борисовна, многое из того, что происходило в процессе съемок, было не случайным - находилось, не иначе как чудом, все, что нужно для фильма, появлялись люди, становившиеся не просто членами съемочной группы, - единомышленниками, друзьями, почти семьей... Актеры, костюмеры, а также снявшиеся в одном из эпизодов цирковые артисты с медведицей Машей. "Мы жили, как в раю", - говорит Маргарита Терехова о натурных съемках в музее-усадьбе А.П.Чехова в Мелихово и на берегах Плещеева озера в Переславле-Залесском. Очень удачно музыкальное оформление фильма, в котором прозвучали песни в исполнении Игоря и Жанны Кабановых, Натальи Княжинской, и - ветром в камышах - соло на духовых Сергея Клевенского.
В главных ролях - Треплева и Нины Заречной - снялись сын и дочь Маргариты Борисовны, молодые актеры Александр Тураев и Анна Терехова. Для недоброжелателей это стало лишним поводом для упреков, но "попадание" получилось, пожалуй, стопроцентным. В лице Нины Анна Терехова играет не очень талантливую, может быть - бездарную актрису, - об этом, впрочем, говорит и Чехов устами одного из персонажей. Но сквозь наигранность жестов и интонаций то и дело прорывается настоящая Нина Заречная - горячая, нежная, порывистая, - та, что скачет в начале фильма вдоль озера на неоседланном коне. Та, что и в любовь, и в искусство - с головой, безоглядно, - как чайка падает с высоты на ведомую ей цель, не ожидая ружейного выстрела... Чайка и актриса - две ипостаси; сделанный выбор: упасть подстреленной птицей или остаться жить с постоянной болью, изломом в душе, претворяя эту боль в служение на избранном пути... Она и к Треплеву-то пришла не только для того, чтобы, как старому другу, излить себя, облегчив тем самым страдание, но и поделиться с ним, как с товарищем по несчастью, обретенной истиной: "Умей нести свой крест и веруй". Жаль, что не понял, не принял. Не выдержал...
О роли Треплева важно сказать, что он здесь - действительно очень молод (в театре его часто играют актеры старшего возраста). По-настоящему трагична даже не его безответная любовь к Нине, а безответная любовь к матери, от которой он тщетно пытается добиться поддержки и понимания. Искренний, тонко чувствующий, ранимый, в присутствии Аркадиной он, даже будучи состоявшимся писателем, - лишь недолюбленный мальчик, больше всего боящийся огорчить маму. Для Александра Тураева эта роль была предрешена еще в семнадцатилетнем возрасте, когда при поступлении во ВГИК на него указал Алексей Баталов: "Это - Треплев!". Как и чеховский персонаж, Александр пишет хорошие рассказы и сценарии, и, хотя его сыновняя судьба складывалась не в пример более счастливо, все же, как признавалась Маргарита Борисовна, этот фильм - во многом её покаяние перед детьми за те ошибки, которые допускают, пожалуй, большинство родителей.
"Прошу вас, берегите и любите детей!" - неоднократно повторяла она, обращаясь к зрителям на творческой встрече в Самаре. Потому что фильм в первую очередь - об этом. О хрупкости человеческих взаимоотношений, человеческой души. О том, как беззащитен любящий и как легко неосторожным словом, равнодушием, предательством - не только ранить, но и убить, оборвав вольный полет чайки над озером. Фильм - о несбывшихся мечтах, намекающих своей несбыточностью на какие-то немыслимые, запредельные высоты, о которых не говорится впрямую, но дерзновенная память о которых, вертикальный вектор устремления живет в каждой душе болевым нервом, щемяще-тонкой струной, - пока душа еще жива... О горнем, о взыскании погибших, о Царстве, где отерта будет всякая слеза... О Боге.
Лично я никогда не была большой поклонницей Чехова, - просто потому, что и пьесы, и даже маленькие рассказы его вызывали во мне мучительное ощущение удушья, безысходности, нестерпимости быта; стен и потолка, о которые так отчаянно и безнадежно бьются лучшие из героев. Но быть может, ключ к пониманию Чехова - именно религиозное прочтение, которое предлагает Терехова и которое характерно и для её учителя - Тарковского? Собственно о христианстве в фильме говорится лишь намеками - разлитые порой над озером отголоски дальнего благовеста да звучащие в начале евангельские строчки о малых птицах, что продаются за ассарий, где не сразу угадываешь центральную идею, красную нить всего повествования. Однако сам чеховский конфликт - трагедийный, неразрешимый имманентными, земными средствами, ибо "мир во зле лежит". Но, как спел современный поэт, "если есть тьма, должен быть свет". Если в мире, где мы живем, взаимодействие свободных воль приводит к страданиям; если все мучаются и мучают друг друга - откуда же знаем мы, что так быть не должно? У душевной боли те же функции, что и у боли физической - сигнализировать о том, что что-то не в порядке либо в душе, либо в мире, либо в том, как взаимодействуют между собой мир и душа. Если мир болен - значит, должно быть состояние нормы, здоровья, которое больше и выше любых земных норм?
Доктор Чехов ставит диагноз - но лечение подвластно иному Врачу, о котором мы можем даже не знать, но которого жаждет наше сердце. В чеховских пьесах нет исцеления, нет катарсиса - но Тереховой удалось приоткрыть ту дверцу, через которую сквозит на нас свежий воздух красоты Божьего мира, которой мы не замечаем потому, что не замечаем воздуха, которым дышим. За наивным гностицизмом декадентской пьесы Кости Треплева - по-юношески бесстрашная жажда истины, невозможность примириться со злом падшего мира, отчаянное желание любви, творчества, смысла, которые он ищет - и не может найти. Но - кружится над гладью вечернего озера легкая девичья фигурка в белом, не веря тому, что: "Холодно, холодно, холодно... Пусто, пусто, пусто... Страшно, страшно, страшно"... Смеется Нина Заречная, еще не раненая, еще окрыленная, радующаяся своей молодости, солнцу и ветру над камышами. Оттого и пронзительные финальные кадры - Треплев и Нина, по-детски резвящиеся и дурачащиеся у озера, - воспринимаются не как сентиментальный штамп, но как намек на некую почти немыслимую для героев надежду, не проявленную в тексте, но присутствующую где-то на заднем плане - как фигура умолчания, как имя не названного здесь Бога.
Фильм Тереховой - апофатичен. Я рискнула бы сказать, что он в конечном счете - о том, что всех взыщут, ибо ни одна из малых птиц не упадет на землю без воли Отца нашего, а мы - больше малых птиц. Финал чеховской пьесы непоправимо трагичен, но безнадежных персонажей, для которых спасение в принципе невозможно, в фильме нет. Даже Аркадина в исполнении Тереховой - это женщина, которая - эгоистично, мучительно, неумело! - пытается любить своего сына. Надежда возможна даже для самоубийцы Треплева - потому что есть Бог. Не безликий свод законов, а Тот, кто все видит и читает в сердцах людских. Которому под силу исправить непоправимое, простить непрощенное и исцелить неисцелимое, извести из ада, казалось бы, навсегда погибшие души. Суд Божий страшен, но для многих он - единственный шанс на спасение...
Я обратила бы внимание еще на одну деталь, касающуюся религиозной стороны фильма. Когда человек, воспитанный в секулярном обществе, обращается к христианству, ему очень хочется поделиться обретенной истиной с окружающими, исполнить буквально слова Христа: "Идите и научите все народы...". У людей искусства: писателей, художников, деятелей театра и кино это нередко приводит к нарочитому дидактизму, назидательному тону, стремлению соответствовать непременно букве православия - порой в ущерб духу. Маргарите Тереховой, не боящейся открыто исповедовать свою веру (журналисты - кто-то с иронией - отмечали её привычку креститься, упоминая умерших близких), этой ошибки удалось избежать в полной мере. Не поучая, не споря, не крича - хотя кричать есть от чего и о чем, - просто свидетельствуя теми средствами, которые даны художнику.