Ломака Виктор Петрович : другие произведения.

Особенности межкультурного общения

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Ностальгический рассказ о труде и жизни скромных тружеников неба, работавших за рубежом нашей бывшей родины, СССР. Имена участником вымышленные (кроме немцев - их имена я оставил без изменений), но события реальные. Кое-что я тут все же выдумал, каюсь, но только в диалогах, так как все слова запомнить невозможно, а приукрасить никогда не грех.
  
  Было это в 1986 году в ГДР. Мы, в составе сборной эскадрильи, работали там, помогая немецким товарищам в их почетной борьбе за урожай, а если сказать проще, сыпали и лили из биплана Ан-2 ("а-эн-цво", как говорили немцы) разносоставное химическое дерьмо на сельхоз угодья.
  Наш экипаж поселили недалеко от города Гюстров, в уютной гостинице на берегу маленького озера, окруженного старым хвойным лесом. Поскольку был месяц март, жильцов там не было, что нас вполне устраивало. За проживание, разумеется, платили работодатели, холодильник набивали едой тоже они. Нас забавляло, как у них было поставлено это дело. Они заранее выведали наши предпочтения в закусках и питье, и в дальнейшем мы уже не имели дел с заботливыми поставщиками. Нас только просили ставить пустые бутылки из-под лимонада и пива обратно в ящики, а когда мы вечером возвращались с полетов - о чудо!, ящики имели первозданный вид, словно мы ничего оттуда и не брали. То же касалось и пищи. В холодильнике поначалу было много всякоразного, и мы, само собой, попробовали все, что там было. Многое нам понравилось, но не всё, и немцы это примечали: те продукты, которых мы почти не трогали (как ни странно, нам не понравился их сервелат, который мы в шутку называли "пластиковая колбаса") из холодильника постепенно исчезали, и это было особенно приятно: чувствовались забота и участие. Однажды нам положили на пробу сыр "рошфор", знаменитый своей вонючестью. Ребятам он не понравился, а я увлекся. Правда, есть его в номере они мне не давали, выгоняли в коридор, гады. Ничего страшного - я брал бутылку пива и кусочек иссине-дырчатой, вонючей субстанции и садился в коридоре у окна. Пил пиво, рассасывая во рту мелкие кусочки сыра, и в пьяной задумчивости смотрел на могучие сосны, над которыми медленно темнело серое немецкое небо.
  Но это была не основная наша еда - скорее, легкий перекус. Завтрак, обед и ужин нам привозили на аэродром, где мы питались в уютном домике на колесах. Ну, а по выходным немцы возили нас на экскурсии по своим городам и достопримечательностям, и тогда уже мы питались в ресторанах и кафе - соответственно, за их же счет (кстати, однажды мы побывали на экскурсии в Ораниенбургском концлагере, что, как понимаете, аппетита в обед нам не добавило). Так что наши "кровные" марки расходовались только в магазинах (нам платили что-то около 1000 марок в месяц (три восточногерманские марки равнялись одному тогдашнему рублю): вторым пилотам и техникам платили чуть меньше, командирам чуть больше, а в Союзе, соответственно, нам начислялся оклад, который мы получали уже по прилету). О, эти немецкие магазины, в которых, по меткому выражению какого-то остроумного соотечественника, было по коммунизму на каждой полке! Впрочем, мы по большей части предпочитали затовариваться в гарнизонных магазинах, ибо наших ВЧ там было натыкано до черта: почти в каждом лесочке стоял или танковый полк, или авиационный, а то, глядишь, и ракетчики. Эти магазинчики напоминали наши отечественные деревенские лавчонки (по форме, но отнюдь не по содержанию), и в них нам затовариваться было гораздо удобнее, так как там все продавцы были русскими, что существенно облегчало "основную задачу нашей командировки в братскую республику" - закупку местных товаров народного потребления: заказов с родины у нас было выше крыши! Кстати, эту шутку об основной задаче не я придумал - так шутил командир нашей сводной эскадрильи (начальство жило отдельно, в окружном центре, лишь иногда навещая нас с инспекцией), который, вопреки всему, оказался не педантом и занудой, а обладателем здорового чувства юмора, к тому же, сказал он это после торжественного обеда, данного немецкими товарищами в честь нашего прилета, и, разумеется, был глубоко подшофе.
  Вот примерно таким был наш быт и досуг. Господь всемогущий!, нам в "Союзе" хотя бы десятую часть той заботы от работодателей, которой окружали нас наши, не побоюсь этого слова, немецкие "комрады"! Когда мы уже пообвыклись там, и даже малость оборзели (Славка, например, иногда брал из холодильника полпалки "пластиковой колбасы" - чтобы "не урезали пайку" - и в тайне от немцев отдавал на аэродроме охранявшей хозяйство собаке), то поневоле вспоминали работу на родине, в каком-нибудь колхозе "40 лет без урожая", где мы питались чем бог послал и что довез агроном, а на экскурсии ездили разве что в соседнее село, за самогоном. Даже Серега, наш командир, поначалу настроенный относительно немцев довольно подозрительно (все же был 1986 год, и эхо не очень давней войны, планомерно поддерживаемое в нас государством с самого раннего детства, все еще носилось по нашим головам и душам: в детском саду, помню, регулярно проводились дни памяти на 9 мая, с соответствующими разъяснениями и посрамлением немецко-фашистских захватчиков и их паскудной родины, так же очень популярны были у нас военно-патриотические игры в "наших и немцев", - сегодня это назвали бы историческими реконструкциями)... Так вот, наш командир, 35-летний белорусский хлопец, который был по возрасту еще лет на 10 ближе меня к той войне и первые дни смотревший на немцев немного свысока и презрительно, и тот через неделю такого отношения комрадов смягчился и стал делать попытки общения при помощи нескольких слов и фраз, которые он ошибочно принимал за немецкие (поначалу они были настолько сложными, что даже мы со Славиком его с трудом понимали, но потом он поднаторел таки). Все это он усиливал объемной жестикуляцией, что было особенно забавно.
  Кроме нас в гостинице жил сторож - невысокий странный субъект неопределенного возраста, с реденькими, но длинными, сальными волосами, вечно небритый, издающий непонятный букет запахов, из которых отчетливо угадывались два: аромат давно немытого тела и вонь какого-то дешевого немецкого одеколона, напоминавшего наш "Русский лес". Одежда на нем была соответственной: заношена и засалена. Я не знаю, как его держали на этой работе, к тому же нам было весьма интересно, откуда он вообще такой взялся здесь, в стране, где даже трактористы и загрузчики внешне выглядели не хуже наших инженеров. Серега как-то не выдержал и на своем странном немецком стал ему объяснять, что людям иногда нужно мыться. Он говорил ему: "комрад, вашен!", и демонстративно тер по своему плечу воображаемым куском мыла. Немец тоже пытался что-то отвечать на вымышленном русском, и это было очень комично: мы со Славкой стояли в стороне и ржали. Все-таки немецкий друг, наконец, понял Серегу (с третьего раза), и однажды пришел на работу в новом костюмчике, гладко выбритый, с чистыми, блестящими лосьоном волосами... Но, увы, с прежним запахом, который никак не хотел покидать своего хозяина. Зато теперь он смело входил к нам в номер, садился на стульчик в углу и красноречиво поглядывал на холодильник, намекая на культурное общение. Догадливый, добрый Славка доставал из холодильника бутылку пива (у них были бутылочки объемом 0,33 л, что нам тогда было в диковинку), и вручал ее нашему верному, пахучему другу. Тот привычным движением доставал из кармана открывалку, сковыривал крышку, прикладывался к горлышку и смачно сосал пиво, со слезливой благодарностью поглядывая на нас. Впрочем, скоро его визиты стали доставать, и Серега наказал Славику больше не выдавать пива вонючке, а тому в нескольких сильных выражениях (мы тогда уже начинали осваивать немецкие ругательства - у нас в этих делах с рабочими на аэродроме был плановый культурный обмен: они изучали наши маты, а мы - их, соответственно) намекнул, что его явление тут нежелательно (в самом деле, на кой черт нужен был такой товарищ, который мало того, что искажал наше впечатление о культурном европейском народе, но и не мог никаким образом обогатить наши знания о стране: из его речи мы понимали только "нихт ферштейн", да еще сочные "я-я" по любому поводу. Впрочем, нет - еще он говорил, когда мы уходили на работу: "Дферь заключ!", что означало "Закрывайте свою дверь на ключ!" - единственная инструкция относительно нас, которую он запомнил от своего начальника). Тот понял нас, конечно, далеко не сразу, точнее, он все время косил под дурака и твердил "нихт ферштейн", хотя, разумеется, все он "ферштейн", зараза. Но потом Серега придумал, что сказать. Он сказал ему примерно следущее: "Комрад, их бин бла-бла-бла ду шеф, унд ду получать гросс штрафен фотце (фотце - женский половой орган, по-немецки). Ферштейн?" (приблизительный перевод: я настучу на тебя твоему начальнику, и ты получишь больших пиздюлей). Как это ни странно, до немца сразу все дошло: он закивал головой и со словами "я-я" быстро испарился. Мы не видели его, наверное, с неделю, но потом он, видимо, потеряв страх, снова стал подшакаливать наше пиво, но уже не так часто - примерно раз в неделю. Пришлось терпеть гада - в самом деле, не бить же его! Но выход вскоре нашелся. Серега однажды сказал ему на чистом русском: "Хер с тобой, побирушка: нам пива не жалко, только пей его теперь в коридоре. Ду ферштейн?". С этими словами он достал из холодильника сразу две бутылки, сунул немцу, брезгливо, одними пальцами рук, повернул его за плечи и вытолкал из номера. Тот, споткнувшись от неожиданности и открыв дверь головой, благодарно произнес: "Я-я! Их ферштее". С тех пор так у нас и повелось: раз в несколько дней сторож деликатно стучал в дверь, после чего Славик выносил ему в коридор две бутылки пива, и тот удалялся, благоухая и светясь от счастья. Однажды наш комрад попытался пересмотреть договор в сторону увеличения: при очередном культурном обмене он показал Славику три пальца. В ответ наш смекалистый техник не растерялся и показал ему половину своей руки. Немец прекрасно понял этот жест, однопальцевый европейский эквивалент которого мы тогда еще не знали (а немец откуда-то знал наш), и обломился. В общем, тип был прелюбопытный. Кстати, мы даже имени его не знали, хотя, вероятно, при нашем заселении в гостиницу он нам представлялся. Но хватит о нем.
  Помимо сторожа, мы общались с немцами на аэродроме, а так же в выходных поездках по Германии. Был у нас переводчик Андрэ. Язык наш он выучил давно, еще во Вторую мировую, когда отбывал срок у нас в плену: служил зенитчиком, сбивал наши самолеты, падла, а в плен попал в 43-м, под Курском. Как-то он разговорился, потерял бдительность и страх, и не без восторга стал рассказывать о своем зенитном орудии. То была счетверенная зенитная пушка, Флаквирлинг 38, скорострельная, стрелявшая 20-и миллиметровыми снарядами. И вот Андрэ говорит: "Ну, поймали мы его (наш самолет, то есть) в прожектора, я беру его в прицел, жму ногой на гашету: пушка та-та-та-та из четырех стволов - у него плоскости так и отлетели, как крылышки у мухи!". И руками еще так в стороны показывает, а на глазах его стариковских от приятных воспоминаний аж слезы выступили. Смотрю я на Серегу, а у него улыбка кривая поползла - думаю, как бы он сейчас Андрюше в табло не засветил. Но наш Серега, сдержанный белорусский хлопец, свято помнил инструкции замполита, потому только ухмыльнулся и сказал этому старому козлу с сарказмом: "А кровавые русские летчики тебе потом не снились, братушка?". У Андрюши физиономия меняется, на губах появляется виноватая улыбка, он разводит руками и оправдывается: "Ну, война была, я долг выполнял, потом в плену искупил, дороги вам строил... Война - плохо, надо дружить! И...". - Тут он запнулся. "И Гитлер капут?!", - заботливо подсказал Серега. "Да-да, - радостно закивал Андрэ и зачем-то перевел это на русский: Хитлеру пиздец! Хитлер - большой мудак, я-я!". "То-то ж!" - с достоинством закрыл диалог командир. Помню, мне тогда в голову пришла простая, но странная для 1986-ого года мысль: "Ну, вот был бы я немцем, служил в войну в немецкой армии - я что, не стрелял бы из зенитки по русским самолетам? Конечно же стрелял! И радовался бы, когда сбивал. Так что, наверное, не нам его судить". Вслух я, разумеется, промолчал: со мной бы Серега точно церемониться не стал.
  Был еще организатор Ханс - наш посредник между колхозами и "а-цэ-цэт" (их агропромовские центры, куда входила и сельхоз авиация, и наземная техника). По-русски, разумеется, Ханс ни бельмеса не втыкал, но парень был хороший, только малость обидчивый. Этим его качеством, спасаясь от скуки, часто злоупотребляли коллеги Ханса, а потом и мы, когда немного продвинулись в общении, стали подтрунивать над ним: люди везде одинаковые, любят пользоваться чужими слабостями. Однажды Ханс повез нас на выходной в свой родной городишко - так, погулять, отдохнуть, попить пива. Ханс даже свою семью вывел с нами в город - жену и двоих маленьких девочек. Немецкие женщины не очень красивы, в чем мы уже успели убедиться, но у Ханса жена была настоящей красавицей, каких и у нас не много сыщешь. Звали ее Хельга. Мы взирали на нее с удивлением и любопытством, а Серега даже пробовал подбивать клинья (думаю, не всерьез, а чтобы постебаться над Хансом, хотя, кто его знает!): он шел рядом с ней и что-то ей втолковывал на изломанном немецком, активно жестикулируя одной рукой, а другой изредка хватая ее за бок в попытке приобнять - Хельга хохотала и кокетливо грозила ему пальчиком. Ханс, разумеется, через какое-то время начал нервничать, и всё старался втиснуться между ними, так что под конец это стало выглядеть довольно комично. Впрочем, выпито нами было уже не по одной кружке пива и настроение у всех было отменное, к тому же, в городе шли какие-то гуляния: народ вокруг был радостный, со светлыми лицами (хотя, у нас возникло впечатление, что они Там всегда такие). Детишки у Ханса тоже были славные - одной девочке было лет пять, другой годика три. Славка все умилялся, глядя на младшую: "Вот же блин - такая мелкая, а по-немецки лопочет так, что мне ни в жизнь не суметь!". "А на каком же ей лопотать-то! - смеялся я, - на китайском, что ли? Славик, она ж немка!". "Так-то да, но все равно удивительно - как это у нее получается!", - качал головой Славик. В общем, хорошо оттянулись. Что характерно: больше нас в гости Ханс не приглашал, один раз только передал привет от своей красавицы жены.
  Ну, теперь вы спросите: а как же работа? Вам что, за красивые славянские глаза было такое отношение? Херушки! Увы, за все это (а так же за две зарплаты) мы пахали как проклятые! Если погода была хорошая, то в день мы делали по 45-50 вылетов, крутясь как белка в колесе (на родине обычно не больше 30-ти), а однажды, когда рабочее поле было близко, мы поставили рекорд - запиндюрили аж 71 полет! Кстати, если мы совершали больше полтинника полетов в день, немцы как бы в шутку ставили нам в холодильник бутылку водки (обидный стимул для русского человека, но вполне действенный): водка была местная, дрянная - "Кристалл" за 14 марок - зато 0.7 и халявная! Да уж, первое время мы приезжали с аэродрома без задних ног и буквально валились на кровати. Потом, правда, как это у людей водится, быстро привыкли, втянулись и даже получали удовольствие от такой жизни: знаете, когда организация труда и быта на высоте, то оно даже и работа не в падлу, не смотря на все наши оптимистические поговорки. Однако не нужно так уж идеализировать наших работодателей, ибо немцы всегда были рационалистами, заразы. Как мы потом узнали, разговорившись как-то с пилотом "драмадара" (небольшой немецкий самолет, специально созданный для сельхоз работ - горбатый, отчего и название) Хербертом, местные пилоты работали меньше нашего, а получали больше. Впрочем, как сами понимаете, мы были не в обиде: в Союзе о такой жизни тогда было только мечтать!
  А на аэродроме мы подружились с еще одним немцем, с нашим загрузчиком удобрений, трактористом Фритцем. Вот уж кто был действительно Фриц - эдакий типаж киношного немца: большой, дородный, с круглым румяным лицом, под которым весело колыхались два подбородка. Ему бы каску и "шмайссер", да рукава закатать - в любое кино про войну взяли бы безо всяких там кинопроб: "Идут по Украине солдаты группы Центр!". Фритц был молодец, работал быстро, точно, да и трактор у него был не то что наш "Белорусь", а какой-то высокий, с четырьмя небольшими, но широкими колесами, с хорошей, какой-то даже изящной навеской... Разумеется, и удобрения у них были свежие, рассыпчатые (а у нас, порой, приходилось сперва разбивать ковшом трактора глыбы, слежавшихся за долгие месяцы, а то и годы), потому загрузка была очень быстрой, мы даже движок не глушили после посадки - какой смысл, если через 40 секунд уже все готово и надо снова взлетать. А пока мы летали, Фритц заботливо подгребал удобрения в кучу и заранее загружал свой ковш, чтобы потом не терять время. Вот такая организация труда была у восточных немцев, которых даже 40 лет социализма не смогли испортить. Но и мы работали вполне прилично, и доказали, если не им, то самим себе, что сказки о лености русских и нелюбви их к труду - всего лишь сказки, которыми часто оправдывают свою нерадивость и никчемность головожопые руководители нашей несчастной страны (увы, прошло тридцать с лишним лет, нет уже в помине социализма, но дела в России обстоят примерно так же: на людей нашим зажравшимся кремлевским блядям плевать, ну, а себя, само собой, они не забывают - все как на подбор долларовые миллионеры, а то и миллиардеры). И вот мы как-то сошлись с этим Фритцем - веселым, добродушным парнем лет тридцати отроду. Однажды он после работы пригласил нас к себе в гости. Мы сели в его "Трабант" (небольшая машиненка типа нашего "Запорожца", а кузов у него был, ни за что не догадаетесь из чего - из прессованного картона! Я бы на поверил, если б однажды мы не увидели на улице "Трабант" после аварии: передняя фара была разбита, и оттуда во все стороны торчала крашеная, размочаленная бумага). И вот мы приехали к нему домой. Дом одноэтажный, но большой, обширный двор с хозяйственными постройками, среди которых особое место занимал свинарник: Фритц на досуге занимался выращиванием хрюшек, но об этом чуть позже. Пикник устроили во дворе, я тогда первый раз увидел настоящий мангал, на блестящей решеточке которого Фритц жарил над углями маленькие колбаски - самодельные, из своей свинины, которые мы потом смачно уплетали, обмакивая их в местную горчицу (нет, это была не наша ядреная горчица: немецкую можно было есть ложками без риска полезть на стену. Мы потом специально привезли из отпуска нашу отечественную и как-то дали попробовать немцам на совместной пьянке - доверчивый Ханс намазал ее на хлеб толстым слоем..., а потом с красными выкатившимися глазами ломанулся искать форточку, чтобы глотнуть свежего воздуха. А еще они не знали, что такое сельдь-иваси в жестяных банках. Неандертальцы!). В общем, неплохо посидели, только в тот раз "насухую": Фритцу нужно было еще отвезти нас в гостиницу, а без хозяина нам пить не хотелось, ибо западло. И вот Славка, доедая последнюю на тарелке колбаску, говорит Фритцу: "Фриц, а где твои "кляйнэ швайнэ поросенки"?". "Найн! - с наигранным возмущением отвечает немец. - Нихт кляйнэ: гросс швайн! (нет, не маленькие: большие свиньи!). - Он разводит руками, показывая объем, и добавляет почти по-русски: - Швинский папа!". "Хряк, что ли?" - догадывается Славка. "Я-я, - кивает Фритц, и вновь повторяет, - швинский папа!". Мы смеемся от такого странного определения свиньи-производителя. Фритц хохочет вместе с нами, а потом ведет нас в свой свинарник, хвастаться. Да, свиньи у него действительно были роскошными, особенно "швинский папа": пятнистый, как конь в яблоках, с длинной шелковистой шерсткой, огромный, но не то что бы толстый, а мощный, с большими клыками и ярким пятачком, с длинными как у египетской царицы глазами, из узких щелочек которых злобно сверкали на нас чернотой зрачки; и, кроме того, он бал очень довольный собой. В общем, настоящий красавец, даже если ты ничего не понимаешь в истинной красоте свиней. А уж какой у Фритца свинарник! Не венецианский дворец, конечно, но... Когда у нас на родине, стараясь кого-то уязвить, гиперболически говорят: "Да вы живете в свинарнике!", сразу представляется вонючая, покосившаяся деревянная коробка, ну, или, на худой конец, деревенская "гостиница" колхоза "40 лет без урожая" (жили мы как-то в подобной хибаре: через месяц чуть не хрюкали, и под конец наш техник Петюня, со словами: "В гробу я видал вашу гостиницу!", перебрался жить на аэродром, в сторожевой вагончик на колесах, куда водил по ночам баб). А в этом свинарнике мы бы пожить не отказались: чисто, светло (там были большие окна), вода, электричество, газовое отопление, вентиляция - что еще нужно, чтобы спокойно отдохнуть после работы: заноси кровати со стульями, холодильник (пардон, холодильник там зачем-то был!) и живи! Серега даже пошутил: "Фриц, вир волен тут махт хауз!" (Фриц, мы хотим тут делать дом (он хотел сказать "жить")!). Фритц понял, засмеялся и, показывая на хряка, пошутил в ответ: "Гут, нур майн Оскар вирд нихтс геген хабен!". (Хорошо, только если мой Оскар не будет против!), а потом еще сказал что-то, что я перевел для себя так: "И если вы не будете тут сильно свинячить". Но я вполне мог ошибиться, поэтому вторую фразу переводить ребятам не стал, во избежание международного скандала.
  Потом он отвез нас домой, а по дороге мы договорились с ним об ответном визите: пригласили его с фрау в гости, в нашу лесную гостиницу. А еще Серега попросил Фритца, чтобы они с женой приехали на такси, чтобы нам всем без напряга можно было посидеть и "пульнуть по-маленькой". Сказал он это так: "Фриц, ду унд фрау фарен такси, унд трынькен-трынькен-трынькен", и трижды ударил тыльной стороной ладони себе по горлу. Фритц рассмеялся и сказал: "Кайн проблем!", потом загадочно подмигнул и добавил: "Их махт кляйнэ фокус-покус!".
  И вот они приехали к нам в выходной (мы уже вернулись из нашей традиционной экскурсии: ездили на сей раз недалеко, в соседний городок, кажется Бютцев). И приехали они, к нашему разочарованию, на своем "Трабанте". Фритц вылез из-за руля и, смущенно улыбаясь, развел руками. Тогда Серега приступил к нему, тряся скрюченным пальцем перед его большим лицом: "Варум, Фриц? Ду гросс шулер!". "Вас?", - Фритц непонимающе тряхнул головой, а я поспешно исправил командира: "Ду бист бетрюгер, варум ир фарен ауф дайнэ "Трабант"?" (Ты обманщик, почему вы приехали на своем Трабанте?). Немец улыбнулся своей обворожительной улыбкой и сказал: "Алес нормаль, Сьерхей!". "Ну, братушка, держись! - вежливо улыбаясь, сказал ему Серега в светящееся здоровьем лицо (для маскировки он часто проделывал этот фокус с немцами: вежливо улыбался в глаза, но говорил разные гадости). - Теперь напою твою жену и выебу!". "Вас?", - снова спросил Фритц. "Он сказал, - сдерживая смех, по-немецки соврал я Фритцу, - что завернет тебе бутылку с собой, дома выпьешь!". "О, я-я!", - радостно закивал этот большой добродушный парень, восторженно показывая большой палец, и, подтверждая радость, ругнулся по-русски: "Саипись, блиатш!". Черт, иногда я жалел, что мы обучили их русским матам - они часто вставляли их в свою речь дело не по делу.
  Да, мы были немного расстроены - межкультурная попойка срывалась, но мы забыли о давешней загадочной улыбке Фритца и о его обещании показать "фокус-покус". Когда мы уселись за стол и Серега стал разливать водку в большие стаканы (выпендрежник, выбрал показательно 200-граммовые стаканы, а не стопки), фрау Ингрид торжественно взяла свой стакан и поставила его перед мужем, а этот гад сидел и улыбался, довольный эффектом. Когда мы махнули по первой, он, кривясь и закусывая маринованным огурчиком, ткнул в жену пальцем и показал руками, как она крутит баранку. И тут мы все поняли. Впоследствии мы узнали, что это была известная подлость немецких мужиков: в гости они приезжали на своей машине, сидя за рулем, а обратно их, пьяных в драбадан, везли трезвые жены: почти у всех их жен были водительские права, что для нас, европейских неандертальцев, тогда было в диковинку (как это - баба за рулем?! У нас, блин, даже Пугачева за рулем не ездит!). Мы все сидели и смеялись, искренне завидуя Фритцу и немцам вообще, а Серега восторженно произнес: "Удобно вы, суки, устроились! Нам так никогда не жить!", и налил по второй.
  Черт возьми, и он таки не ошибся: кто бы мог тогда подумать, что лет через 20-30 почти у всех у нас будут свои машины, и у многих наших женщин (о чудо!) тоже будут водительские права, но все равно в гости мы будем ездить на такси. Потому что это у них, мелкобуржуазных засранцев, фрау состоят в добровольном рабстве, а у нас, потомков доблестных викингов, жена - друг, товарищ и брат, и в мире и в бою! И потому наши жены в гостях пили наравне с нами.
  Кстати, шутку про викингов Серега зафигачил уже после третьей, но не в связи с вождением немецкими женщинами автомашин, а по поводу домохозяек, коих в Германии было много, не в пример нам (у нас почему-то это считалось не профессией, а иждивением).
  ***
  - Вот у вас бабы дома с детьми сидят?... А у нас пашут наравне с нами! - говорил он с гордостью. - А потом приходят домой и еще по хозяйству ишачат! (так и сказал: ишачат!). И еще с детишками успевают уроки делать и жопы им подтирать.
  - Но разве это гут? - удивился Фритц.
  - Гут не гут, а доля такая! - еще больше ерепенился Серега. - А раньше, лет двадцать назад, родит она, бедная, ребенка, посидит в декрете пару недель, и опять на работу. Это теперь все разбаловались, а мне мать рассказывала...
  - Кошмар какой-то! - перебила его возмущенно Ингрид (тоже, кстати, красивая баба. Не такая, конечно, как жена Ханса, но тоже ничего: теперь, после третьей рюмки (и после полуторамесячного воздержания), она мне казалась просто богиней!). - Какое же у вас варварское государство!
  - Но-но, насчет варваров я бы на вашем месте не стал...
  Направление его мысли показалось мне крайне опасным, и я легонько пнул Серегу под столом. Он, было, унялся, но потом его мысль свернула на другую, не менее скользкую дорожку:
  - Вот вы считаете нас, русских, лентяями... - Он сделал драматическую паузу. - А мы пашем как лошади! И, между прочим, не в таких царских условиях, как у вас. У вас, вон, везде порядок, чистота, техника с иголочки, не ломается, организация производственных процессов... А вы бы попробовали у нас поработать, в каком-нибудь нищенском колхозе... По уши в говне... С контуженным на всю голову председателем, который ни поле нормально не подпишет, ни жратвы приличной не привезет...
  Он перевел дыхание и продолжил гневную речь:
  - А магазины у вас какие! Шмотки, жратва, ковры-гобелены, сервизы-хренизы (ох, я из Германии аж три посудных сервиза "мадонна" привез!), спиннинги-шмининги, лодки надувные, байдарки всякие (и две байдарки!), разные крючочки-мормышки-бабочки...
  Серега был рыбак, и много всякого такого накупил тут, каждый раз причитая в магазине у рыболовной ветрины: "Блин, ты погляди, шо тут творится! А я приличный спиннинг три года не мог купить, пока тесть из Чехословакии не привез!".
  - Да у вас тут на каждой полке по коммунизму! - резюмировал Серега с негодованием. - А мы...
  Я снова тихонько толкнул его под столом, прерывая скользкую тему. Но Фритц неожиданно продолжил его мысль:
  - И это вы еще не видели магазины Там! - он махнул рукой в сторону озера, за которое, когда было ясное небо, у нас садилось солнце. - Там у Них на каждой полке по Семь коммунизмов!
  Фритц рассмеялся своей шутке, но потом резко потух: видимо, фрау Ингрид тоже пнула его под столом ногой.
  И тут Серегу прорвало на его любимую тему:
  - А ведь это мы войну выиграли, а не вы! У вас же тут все разъебано было, камня на камне не стояло! - чуть не плача, причитал он, разливая водку по стаканам дрожащей рукой. - А теперь, гляньте-ка: я у вас, блядей, резиновую лодку покупаю, чтобы ловить в своем болоте гребаных, вонючих пескарей...
  Моя нога, уже в автоматическом режиме, довольно сильно пнула Серегину лодыжку. Он зыркнул на меня сердито, и я всем сердцем понял: в следующий раз он засветит мне в глаз!
  Мы выпили, и Славик, чтобы сменить тему, спросил у Ингрид:
  - А вам нравится наша Пугачева?
  Ингрид помотала головой и спросила:
  - А кто это?
  - Как, - офигел Серега, - вы не знаете Аллу Пугачеву, всемирно известную певицу?!
  Ингрид с Фритцем смущенно качали головами. Для нас это был настоящий шок, и Серега даже забыл про Великую Отечественную. Нам тогда казалось, что она - мировая звезда эстрады, и что ее должны знать в каждой стране, тем более такой культурной, как Германия, пусть даже она и Восточная.
  - А почему вы ее не знаете? - с непонятным нажимом спросил Серега. - У вас тут чо, телевизоров нет?
  Тут Ингрид, видимо, оправившись от смущения, спросила с ехидной улыбкой:
  - А вам нравится Лаура Браниган?
  Теперь уже мы качали головами.
  - Как так, знаменитая певица, звезда, ее вся Европа слушает! - продолжала свой наезд Ингрид.
  Не могу сказать за ребят, но до меня начало доходить, что Ингрид имела в виду, в частности: а нафига им надо знать нашу Аллу, когда у них своих Алл хоть попой кушай? Теперь же, по прошествии многих лет, когда я вспоминаю этот разговор про Пугачеву, то думаю, что эта наша 'всемирная звезда' была тогда всего лишь светилом местного масштаба для нас, убогих, закрытых от всего мира железным покрывалом нерушимых границ. И еще я думал, что культуру, как идеологию, нельзя ввезти в чужую страну на танках: никто не будет слушать чужие песни, если они сами не западают в душу!
  Расстроенный за "нашу Аллу", Серега потянулся к бутылке, но первые 0.7 уже подошли к концу: он встал и достал из холодильника вторую бутылку "Кассофф" (относительно неплохая немецкая водка, стоила, кажется, 28 марок). И тут я, тоже начиная терять мозги от выпивки, внезапно наполнился патриотизмом (блин, я в молодости был таким диким патриотом, что теперь стыдно вспоминать! Впрочем, как сказал кто-то умный: если вы в молодости не были патриотом, то у вас нет сердца, а если к 50 годам вы все еще им остаетесь, то вы идиот!). И вот, наполнившись этим сомнительным продуктом, я сказал:
  - Фриц, вот у вас тут вроде все по уму - товары хорошие, еды много вкусной, порядок везде идеальный... А почему машины такое говно? Делаете эти свои сраные "Трабанты" и "Вартбурги", а сами покупаете наши "Жигули" и "Волги"? (У немцев считалось особым шиком ездить на "Жигулях", а уж на "Волгах", так особенно).
  На что Фритц с достоинством ответил:
  - Да и хер с ними! Мы скоро будем ездить на "Ауди", "Мерседесах" и "Фольксвагенах", в сравнении с которыми ваши "Жигули" и "Волги" не просто говно, а полное шайзэ! (шайзэ - дерьмо, по-немецки, если кто не знает).
  И тут трезвая фрау Ингрид так сильно пнула мужа ногой под столом, что он взвыл и уронил под стол вилку.
  - Заткнись, сейчас же! - прошипела она. - В "штази" захотел, пьяный дурак?
  При слове "штази", которое, очевидным образом, прозвучало в наших ушах как КГБ, Фритц сразу стух и полез под стол, за упавшей вилкой.
  ***
  Вы, наверное, давно хотите спросить: как это мы так свободно общались с немцами, как обменивались довольно сложными понятиями, если мы на немецком почти что ни в зуб ногой, а они на русском вообще - ни в Красную армию? А фиг его знает! Первое объяснение, это водка: как известно, выпивка облегчает общение, сглаживает противоречия и проясняет сознание (до некоторой степени и до определенной дозы, разумеется). Второе объяснение - я тогда сильно надрался, не все ясно помнил, и мой мозг вполне мог извернуться и наутро что-то додумать - так сказать, довести память до кондиции. Впрочем, за слова моего экипажа я вполне могу ручаться, ну, а за ответы гостей - тут-то мое пьяное сознание, видимо, кой чего подрихтовало. А чо, я тоже человек, имею право на ошибки, да и на фантазии тоже! Но то, что мы тогда общались свободно и без напряга, это факт, не подлежащий сомнению!
  Ох, не надо было нам доставать третью бутылку! Само собой, мы пили не по полному стакану, а только по чуть-чуть, граммов по семьдесят за раз, и только Фритц все время филонил, недопивая (кстати, обычная немецкая доза называлась "дриньком" и равнялась 20-ти граммам). Между прочим, завтра нам всем с утра предстояла работа, поэтому сильно нажираться было нельзя, но меня мой родной экипаж, суки, все-таки напоили. И если бы не моя природная смекалка - быть бы мне с утра зеленым трупом! Сейчас расскажу - это интересно и в каком-то смысле весьма показательно.
  В общем, как я уже сказал, назавтра у нас был рабочий день, да и за окном уже стемнело, поэтому немецкая чета засобиралась домой. Но в бутылке еще оставалась водка и Серега сказал: "Фриц, а на посошок!". "Вас ист посошьёк?", - не понял Фритц. "Ну, последний дриньк, на дорожку!", - пояснил он и показал на бутылку. "О, найн-найн, морген арбайт, унд майн копф шон письтьец!" (нет-нет, завтра работать, а моей башке уже кранты!), - затараторил Фритц. Серега поднял бутылку и потряс ей: "Фриц, нельзя оставлять водку!". Тогда немец кивнул на холодильник - мол, поставь туда, завтра допьете. "Нет, Фриц, у нас так не принято. Дас ист нихт гут!". "Варум ден?", - удивленно спросил немец. "Потому. Удачи не будет. Глюк капут, ферштейн!", - резонно ответил мой командир. Но немец был непреклонен, а Ингрид упорно ширяла пальцем в его толстый бок и тянула к дверям. "Ну, тогда... - Серега на миг задумался. - Тогда Он выпьет!". И командир ткнул в меня своим корявым пальцем, сухожилье которого он лет десять назад нечаянно надрезал острой кафельной плиткой. "Серега, ты чо, офигел?", - офигел я. Но он уже выливал остаток бутылки в стакан: 200-граммовый стакан наполнился до самых краев, и Серега, сволочь, еще и вытряс туда последние капли. "Серега, хорош тебе, я же сдохну!", - пытался протестовать я. Но он горячо зашептал мне прямо в ухо: "Надо держать марку, Виталя! Пусть эти "фрицы" увидят, как Мы умеем пить!". "Ну, пусть тогда хоть Славка пьет, у него опыта больше", - не сдавался я, уже понимая, что спорить бесполезно. "Славке завтра матчасть к полетам готовить, мне - летать, а ты будешь справа в своем кресле дрыхнуть, обещаю! - спокойно объяснял командир, и бодро добавил: - Не ссы, братушка, все будет гут!". И тут вдруг я ощутил, как чувство долга и великодержавной гордости зашевелилось в моей слабой на патриотизм душе. И тогда я осторожно, стараясь не расплескать, взял со стола стакан. "О, найн-найн!", - хором закричали в ужасе супруги, а Фритц провел пальцем по горлу, намекая, что мне не выжить. "Алес нормалес!", - засмеялся Серега супругам, а мне наставительно прошептал: "Только давай аккуратно, не пролей. И чтоб до дна!". "Не учи отца ебаться!", - грубо огрызнулся я, почувствовав прилив сил и свое временное право хамить командиру. "Молодец! - восторженно прошептал Серега. - Ну, давай, не тяни!". И вот я медленно поднес стакан ко рту, прильнул к нему губами, и так же медленно опрокинул его в себя: холодная, мерзкая жидкость вливалась в горло, не задерживаясь во рту! В этот момент я посмотрел на Фритца и его жену - их глаза округлились, а бедная фрау даже схватилась рукой за свою полную, красивую грудь. Закончив, я отнял пустой стакан от губ и со стуком поставил на стол, затем шумно выдохнул, притянул белобрысую Серегину голову руками и смачно вдохнул запах его волос: представление завершилось! Ингрид выдохнула "О-охх!", и захлопала в ладоши, хотя тревога так и не покинула ее милое личико. А Фритц сказал, монументально протянув палец в моем направлении: "Фитальи, морген ду бист тот!" (Виталий, завтра ты труп!). "Не ссы, немчура, - сказал я с некоторым высокомерием, - русские умирают не от водки, а от недостатка внимания!". Мои ребята засмеялись, а командир показал большой палец, и похвалил: "Иногда мне кажется, что не такой уж ты и дурак, виталик!".
  Все пошли на выход, и только я остался стоять у стола, потому что знал - мне кирдык: я и так был прилично пьян, а после этого стакана мне не оклематься и до послезавтра. И это еще, если останусь в живых! "Ты чего застыл? - спросил меня Серега. - Пошли, людей проводим!". "Серый, чой-то мне плохо", - потерянно сказал я. И действительно: у меня голова шла кругом все быстрее, отражая усиливающуюся степень отравления. "Ладно, оставайся, только смотри, на постель не наблюй!", сказал Серега.
  Когда они уже выходили из номера, мне показалось, что Фритц на чистом русском сказал: "Сергей, зачем вы так много пьете?". "А чтоб хрен стоял и винт крутился!", - особо не задумываясь, ответил Серега. "И чтоб деньги были!", - добавил Славка и загоготал.
  Я слышал их шаги вниз по лестнице, а сам лихорадочно соображал: что мне делать? И тут мой взгляд упал на стакан Фритца: там оставалось граммов 20 водки. И я мгновенно понял, что мне нужно. Я схватил стакан Фритца и быстро пошел в туалет. Там я опрокинул водку себе в рот и стал полоскать ею зубы. Если кто не знает, это очень хороший способ, когда вам нужно очистить желудок, а блевать не хочется. Позывы не заставили себя ждать: в унитаз ушла и водка изо рта, и те последние 200 граммов, которые не успели еще всосаться в стенки желудка. Бог мой, я сразу почувствовал себя лучше! Я умылся, прополоскал рот, предварительно натерев десна зубной пастой при помощи пальца, причесался, и чуть не вприпрыжку побежал на двор.
  Когда я подходил к веселой компании (немцы уже усаживались в свой "Трабант"), все смотрели на меня с изумлением, будто, и правда, увидели мертвеца, восставшего из могилы. "А ты бодрячком! Я думал, ты уже на шконке в отрубоне валяешься", - воскликнул Серега. "Почет и уважуха!", - вторил ему Славик. А я, чувствовавший теперь себя почти что трезвым, галантно поклонился публике, подошел к Фритцу и пожал ему руку, сказав по-немецки: "Увидимся на работе, коллега!". Затем я обошел машину, наклонился (Ингрид уже сидела за рулем) и поцеловал изумленную фрау в губы. "Чао, бамбино, ауфвидерзеен!". Она смутилась, но не обиделась: когда они отъезжали, она махала мне рукой и смеялась. Вместе с ней махал рукой и смеялся Фритц - думаю, учитывая обстоятельства, он на меня тоже не обиделся. "Какие славные ребята!", - подумал я тогда, слезясь глазами на ночном ветру.
  Когда мы вернулись в номер, Серега спросил, глядя на мое сияющее лицо: "А ты чо такой довольный? Из-за фрау, что ли? Не раскатывай губу - она тебе все равно не даст (вот же извращенец, я об этом даже и не думал!). Мне бы дала, а тебе не даст!". И тут я не выдержал и рассказал моему экипажу правду. Я ждал, что они похвалят меня за находчивость, но в ответ получил только презрение и упреки. "Водку в унитаз! Охренеть!". "Да, Виталя, не ожидал от тебя!", - поддакивал командиру техник. "Мужики, - пытался оправдаться я, - да я бы точно сдох. А завтра кто бы за меня работал?". "Ничо, не сдох бы - поблевал бы до обеда, да и отошел. А продукт переводить, это нихт гут!", - заключил Серега. "Вот сам бы и пил этот продукт!", - огрызнулся я и пошел спать в расстроенных чувствах. Голова еще кружилась. Хоть я и очистил немного желудок, но все еще был сильно пьян: мы приняли примерно по 500 гр. на лицо (Фриц, гад, поменьше), плюс тот злополучный стакан, который все же частично успел всосаться в мою кровь. Поэтому надо было лечь пораньше и постараться выспаться.
  Назавтра все было хорошо, о вчерашнем почти не вспоминали, а работать начали позже обычного: дорогой наш приятель Фритц разобрал что-то в моторе трактора и, откровенно филоня, ковырялся там добрых три часа, давая нам (да и себе) отдохнуть подольше (помню, мне пришла в голову мысль: произошло чудесное взаимопроникновение наций!). Счастливые, мы трое спали в домике, на откидных койках, до самого обеда.
  А через пару недель с нами произошла пренеприятная история, которая могла кончиться плохо. Мы уже неделю как работали на подкормке жидкими удобрениями, и вот часа в три по полудню нам привезли какой-то новый состав: черная жижа, как оказалось, очень тяжелая. С жидкими удобрениями загрузка дольше, так как они закачиваются в бак помпой через специальный штуцер на левом борту. Ну, и вот нам залили как обычно, 1200 литров. Но мы не знали (оплошность со стороны немцев), что она такая тяжелая: как потом выяснилось, ее удельный вес был чуть ли не 1.5 кг на литр объема. Множим 1,5 на 1200 литров, получаем 600 кг перегруза. Не хило! А кто ж знал-то?!
  Ну что же, сели - полетели! Маршрут знакомый, поле в нескольких километрах слева от площадки. Сразу почувствовали: что-то не то! Оторвались тяжело, в самом конце площадки, хорошо хоть ветерок был встречный, метров пять-шесть. Серега убрал закрылки - самолет просел! Попробовал убрать газ до номинала - самолет начал сыпаться! Снова взлетный режим, попытка развернуться влево - не тут то было: самолет естественным образом при развороте терял часть подъемной силы, и его начинало тянуть к земле, а мощности добавить уже нельзя - РУД (рычаг управления двигателем) был на пределе! А впереди пересеченка, дальше река, а за ней поросшие лесом холмы. Чую попой - пиндец! Кричу тогда через СПУ (самолетное переговорное устройство): "Серега, сливай жижку - щас ебанемся!". На что молодец Серега спокойно ответил: "Что, фраер, страшно? А ты думал, что будешь жить вечно?". Я как-то сразу успокоился от этих слов, зная Серегу: в очень критических ситуациях он не шутит. Вот когда мы в прошлом году, дома, улетали вечером на "точку", загрузив в салон "штаны", прочее барахло и техника, и у нас на взлете начал отказывать двигатель..., вот тогда он не шутил, тогда он только морщил нос и потел. А я сидел рядом, аки баран, и с ужасом наблюдал, как стрелка температуры масла уперлась в свой предел, из-под капота уже начинали выбиваться белесые струйки дыма, а в кабине вовсю пахло горелым маслом. Впрочем, движок все еще тянул. Как потом сказал Серега, он уже хотел садиться прямо перед собой, на пшеничное поле, но потом подумал: "Ну на хер! Палка (воздушный винт) еще крутится, еще тянет". И он потихоньку, блинчиком, развернулся, и сел с обратной стороны той же ВПП, с которой мы только что взлетели. И только на пробеге винт остановился: движок заклинило!... Как потом выяснилось, техник - не наш, а из бригады (накануне производились регламентные работы) - когда менял фильтр, то забыл снять заглушку, сучара. Тогда это дело замяли: дежурная бригада, чтобы не подставлять своего (мы тоже не стали "стучать"), по-тихому поменяла вышедшие из строя горшки (цилиндры), и на следующий день мы спокойно улетели в район.
  Но сейчас мы в ГДР, и может произойти ЧП международного масштаба, которое отразят в приказе по всем подразделениям Союза. И если мы останемся живы, то мало нам не покажется, особенно командиру. Но Серега спокоен. Он говорит мне по СПУ: "Не ссы, братушка! Щас, отлетим подальше, тогда сольем, а то немцы увидят след - на говно изойдут за свою гребаную экологию". Что мы минутой позже и сделали: с полтонны этого дерьма слили по прямой - на луг, на речку, на лес, - после чего самолет снова приобрел летные качества. Тогда мы развернулись и полетели уже на означенное поле, где выработали по сигнальщикам оставшиеся удобрения. Потом, когда вернулись, сказали технику, что нужно наливать в бак 800 литров вместо 1200.
  Ну, да ладно, засрали малость немецкую землю - не заржавеет (уж кто-кто, а Серега по этому поводу точно не парился. Да и я тоже)! Зато все живы, и самолет цел: и нам хорошо, и немцам "кайн проблем"... И наши женщины с нашими детьми (даже с теми, кто еще не родился) нас дождутся.
  
  04.04.2020г.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"