Ломака Виктор Петрович : другие произведения.

Без царя в голове

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "... Бесконечен его черный сон, и лишь иногда прерывается тишина его мира, когда является к нему из мрака его странный подданный, не по воле своей последовавший за ним, который так и не сумел спасти своего хозяина. И тогда он начинает внушать царю надежду, что его народ одумается, придет к нему и освободит его из вечного плена. И царь ему верит..."
  
  Жил был как-то один царь, и звали его Тумпак. И было в его царстве триста тридцать душ народу, которые жили неподалеку, в небольшом каменном городе вокруг дворца. Все они очень любили своего правителя. Да и трудно было не любить такого славного царя - он был мудр, великодушен и подданных своих никогда не обижал. У него были верные слуги, которые обслуживали его, и был придворный мудрец по имени Нимм, который давал ему советы, всячески наставлял его, и вообще - отвечал не только на все его вопросы, но, собственно, отвечал и за весь его внутренний мир. Мудрец всегда говорил, и не без основания, что спокойствие внутреннего мира правителя делает спокойным и мир его подданных.
  Экономика его царства была нехитрой: в большой яме на окраине, прямо из земли росла еда, которую по мере надобности и без ограничений добывали себе его подданные. Еда эта не портилась, была очень вкусна, калорийна, богата всеми микроэлементами и витаминами. Этот фактор экономической стабильности оказывал мощное влияние на политику и весь порядок жизни их маленького государства: общество было всегда сытым, довольным, и не имело внутренних противоречий. Внешней же политики у царства Тумпака не было по причине отсутствия, собственно, самих субъектов внешней политики. Говорят, правда, что кто-то когда-то приходил в их страну извне, но это была, скорее, древняя легенда, только подтверждавшая мысль об их единственности и неповторимости в мире. Что же касается путешествий в другие земли... Когда-то мудрец Нимм, имевший склонность ко всякого рода экспериментам, решил пройти вдоль ручья, чтобы узнать, куда он впадает. Он шел очень долго, но пустынная местность, поросшая однообразной невысокой травой, вместе со спокойно текущей по ней речушкой, никак не менялась. Поэтому Нимм, остановившись на привал, съел припасенный кусок еды, запил речной водой и, отдохнув немного, повернул обратно. Каково же было его изумление, когда он, поднявшись по обрывистому берегу наверх, увидел свой город: он был, как на ладони, будто он никуда и не уходил... Это наполнило его сердце радостью, ибо понял он тогда, что земля их воистину бескрайня!
  Что можно добавить еще об их внутреннем укладе? Дома их были построены давно, и никто даже не знал кем именно, а число жителей всегда оставалось неизменным, поэтому профессия строителя, как таковая, не значилась в реестре государственных занятий. Одежды они тоже не шили, потому что климат у них всегда был теплый и немного влажный, хотя дождей там никогда и не было. Да и на что они, эти самые дожди, если в стране нет сельского хозяйства, а чистая родниковая вода обильным потоком стекает с небольшой горы, находящейся сразу за городом.
  Культурная жизнь в государстве была также прозрачна и понятна всем, и заключалась в созерцании и прославлении теплотворного "Светлого Огня" на небе, вечной еды и воды в земле, и в обожании своего доброго и справедливого правителя. А еще они любили петь заздравные и лирические песни о своих вечных ценностях, беседовать обо всем на их маленьком свете, играть в разнообразные игры, рисовать на земле в научно-развлекательных целях всевозможные абстрактные знаки и фигуры, упражняться в правильности и шутливой замысловатости произношения их прекрасного языка, состязаться с природой в своем физическом над ней, недвижимой и неживой, превосходстве... И еще много занятий и развлечений было у жителей этой благодатной, щедрой земли.
  Все вышесказанное напрочь исключало наличие каких-либо конфликтов и ссор между жителями, так как не было к тому побудительных мотивов и факторов личной неприязни, потому что, как известно, личная неприязнь рождается из неприятия и непонимания чужого поведения, чужих мыслей и чужой внешности. А поскольку все это было у граждан царства примерно одинаковым, то и конфликтовать было особенно не из-за чего. Так, разве что кто-нибудь иногда подшутит над соседом: "А у тебя еда к носу приклеилась!", или так: "Беги быстрее, в ручье вода заканчивается!". Опять же, повторюсь, еды у людей было вдоволь, дома их содержали в себе почти одинаковые удобства, а одежда - то, что могло еще хоть как-то различать и расслаивать между собой граждан - у них отсутствовала.
  В такой вот счастливой идиллии, безвременно и неспешно, под неугасаемым "Светлым Огнем" чистого неба пребывало царство славного короля Тумпака.
  Но никогда не бывает все хорошо и это тоже непременный закон жизни, ибо что-то всегда должно стоять на противоположной чаше весов. А иначе весы зашкалят - то есть, они попросту не будут работать, как именно весы, а будут являться сломанным, перекошенным на одну сторону диалектическим агрегатом. Такой противоположностью у них была одна темная и одинокая личность, жившая обособленно ото всех. Его дом находился рядом с колодцем "Темного Огня", куда жители сбрасывали весь свой мусор. Люди часто видели его у этой черной дыры, источающей сильный жар и уходящей в землю на неведомую глубину. Там он проводил какие-то странные обряды, пугающие своими плавно-раскачивающимися движениями. И действительно: ужасно неприятно было видеть, как его высокая, белокожая и костлявая фигура кружила вокруг каменного колодца, из которого поднимался в небо столб темного, по оси почти черного, бездымного воздуха. Звали его Хубба, но чаще все называли его "колдун", не зная даже точно значения этого слова. Он тоже обладал многими знаниями, но они, в отличие от светлых и понятных знаний того же придворного мудреца, были какими-то неясными, мрачными и, как он сам говорил, "потусторонними". А еще он утверждал, что все жители рано или поздно должны "умереть", что так положено по закону "диалектики". Многие слова, такие, как: "колдовство", "диалектика", "смерть", "сон", "ночь", "небытие", "болезнь", "душа"... - все они были его собственными словами, лишенными для всех остальных всякого здравого смысла. Никто этих слов по-настоящему не понимал, но они зарождали какие-то тревожные и печальные чувства в душах людей. И люди, не вполне отдавая себе отчета, любили иногда послушать эти безвредные глупости колдуна. Происходило это так: Хубба, в определенное для него время, приходил к Тумпаку во дворец и давал всем жителям царства открытое представление в единственном подходящим для этого месте - в большом зале общественных церемоний с полукруглыми каменными скамьями. Обычно он показывал небольшие фокусы, связанные с внезапным исчезновением и появлением из ниоткуда различных предметов; проделывал всякие гнусности со своим телом, протыкая его небольшими острыми палочками, выкручивая немыслимым образом свои конечности; а еще он каким-то образом мог изменять на некоторое время расположение основных органов своего лица, и это было особенно отвратительным..., хотя, опять же, весьма приманчивым для зрителей. Иногда он рассказывал какую-нибудь невероятную историю или философскую притчу, как всегда напрочь лишенную какого-либо смысла. Например:
  "... И когда Он снял четвертую печать, я слышал голос четвертого животного, говорящий: иди и смотри. И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним; и дана ему власть над четвертою частью земли - умерщвлять мечом и голодом, и мором и зверями земными....".
  Редко случалось, когда слушателям было что-либо понятно из этих его рассказов, но от этого непонимания им становилось еще страшнее: даже непонятные, нелепые слова и фразы звучали так зловеще, что от его глухого, но всепроникающего, чуть хрипловатого голоса, порой, вставали дыбом волосы, а некоторые, не в силах более терпеть охватывавшего их ужаса, в страхе выбегали из зала.
  В последнее время после того, как все зрители расходились по своим домам, он стал часто проводить продолжительные беседы с самим Тумпаком, которого очень пленяли все эти непонятные и странные рассказы колдуна, манили его философские "выкручивания истины наизнанку". Они закрывались вдвоем в его опочивальне, и даже придворный мудрец, который почти всегда находился рядом с царем, в эти часы не допускался к нему. Не нужно и говорить, до какой степени мудрец ненавидел колдуна, ну, а тот даже не воспринимал Нимма всерьез, ни как оппонента в их редких и резких спорах, ни как приближенное к царю лицо, ибо битву за душу Тумпака колдун выиграл легко и быстро.
  Они говорили о разном, но все больше касались вопросов философии и мистики. Например, Хубба как-то стал внушать царю мысль, что весь этот мир ненастоящий, что это все своеобразный сон самого Тумпака, и что если этот сон прервать, то это действие, само по себе, сотрет все его царство, всех его подданных, и даже вечное светило и яму с вечной пищей. Он утверждал, что ничего на свете не существует, кроме самого Тумпака, но что именно сейчас он опутан этим миром по рукам и ногам, и вынужден влачить свою ненастоящую, оскорбляющую его достоинство жизнь, что этот его сон когда-нибудь непременно и неожиданно закончится, и тогда... Что случится потом, колдун в тот раз не сообщил, так как царь испугался и прервал его, задав вопрос на другую тему.
  Обладая недюжинными способностями в математике, Хубба часто пользовался ею в доказательстве своих запутанных "научно-метафизических" истин. Колдун свободно владел "абстрактно-теоретическими операциями" в пределах всех десяти цифр, чего даже мудрец никак не мог понять. Нимма приводило в ужас то, что посредством всего лишь такого малого количества знаков колдун мог описывать всю "бесконечность" их мира - это не встраивалось ни в какие из его житейских, подтверждаемых опытом понятий! И уж совсем не укладывалось у мудреца в голове, например, такое математическое утверждение Хуббы: "Бесконечность, умноженная на ноль, дает в результате тоже ноль!".
  "Но даже если перевести это в реальные понятия, - думал Нимм, - даже если взять весь наш видимый мир за бесконечность, то разве простое умножение всех его множественных частей на "ничто", то есть, на "никакое" число раз - разве может это действие мгновенно уничтожить его? Но даже если громко выкрикивать эту формулу в пространство бесчисленное количество раз... - не исчезнет ни одна песчинка!".
  И он знал это точно, ибо не раз уже, уединившись на горе "Вечного Источника", сначала боязливо, а потом все смелее, проделывал этот эксперимент. И это был все-таки мудрец, а что уж было говорить про простодушного и, не будем скрывать, простоватого Тумпака! Вот, к примеру, Тумпак спросил как-то колдуна:
  "Ты говоришь, что этот мир есть НИЧТО. Но как из этого НИЧТО могло возникнуть это ВСЁ? Мы вот сейчас с тобой беседуем..., я мыслю, ты мыслишь, я вижу тебя, могу дотронуться до тебя... Прости, но я этого понять не в силах!"
  Хубба отвечал:
  "Все очень просто, мой государь - на уровне математики начального уровня. Ты помнишь мы в прошлый раз беседовали с тобой о биполярность мира?"
  "О, да! Очень интересная была беседа! Ты говорил, что мир, это точно сбалансированные весы, где на противоположных чашах завешены антиподы.... Ну, там: добро - зло, свет - тьма, предметы мира - отрицательное их проявление в зеркальном натяжении жидкости..."
  "Прекрасно, государь! А теперь вместо весов подставь простейшее математическое уравнение: один равен одному!".
  "Но, насколько я тогда понял, "один" должен быть противопоставлен "минус одному", как, например, "добро" - "злу". Разве не так?"
  "О нет, великий государь! Тут все должно быть, как и в символическом написании математических формул: на своем поле каждая единица положительна, и лишь перенесенная на чужую сторону, она становится для другой, собственно, отрицанием. В этом вся суть диалектики!"
  "Значит, по-твоему, если зло в уравнении противопоставить добру, то в перенесенном состоянии, то есть, в состоянии борьбы между ними, в конечном итоге получится пустота?"
  "А что такое добро и зло, государь? Ведь если не крепить ко всему в мире нравственные ярлыки, то в нем совсем не будет существовать понятий добра и зла! Согласись, что, например, в твоем благостном царстве "зло" является такой же "абстракцией", как и "смерть", а все то добро, которое исходит от твоего высочайшего правления, столь привычно, что, по сути, принимает формы природного естества, и является, скорее..."
  "Допустим, - прервал его славословия Тумпак. - И что? Причем здесь это твое НИЧТО?"
  "А вот при чем! Как я уже сказал, один равен одному. А дальше мы представим это уравнение так: 1-1= 0. Могу я это сделать? А теперь уже совсем просто: 0=1-1..."
  "А-а..., теперь мне понятно! - обрадовался Тумпак. - О, как все просто: пустоту можно разложить на два биполярных элемента, как один минус один, а можно, как единицу со многими нулями... минус такое же огромное число, так?"
  "Совершенно верно, мой государь! Можно сказать еще проще: бесконечность минус бесконечность дает в результате такой же точно ноль, как и разность между двумя единицами, или даже между двумя нулями. Таким образом, наш мир разворачивается на плюсы и минусы всего, что мы в нем имеем, собственно, из НИЧЕГО, из математической нулевой точки!"
  "Хорошо, но это только математика! А как же все предметы, мы сами, весь окружающий нас мир?"
  "А всё, на самом деле, и есть математика: и все мы и весь наш мир состоит из невидимых, бесконечно мелких частиц, построенных на основе математических формул, каждая из которых в своем конечном исчислении также приводит к нулю. Если хотите, я как-нибудь...".
  "О-о, прекрасно, прекрасно!" - воскликнул просвещенный в очередной раз Тумпак и погрузился в созерцание этого странного узора мысли, а Хубба на цыпочках удалился восвояси.
  Вот так колдун постепенно опутывал сознание доброго и наивного правителя, подчиняя его разум своим неведомым планам. Придворный мудрец, как мог, старался оградить царя от тлетворного влияния мага, но это было не в силах его разума, к тому же, о содержании этих бесед он имел весьма отдаленное представление. Он видел только, что после посещений Хуббы царь становился задумчив, мрачен и мизантропически настроен: упоминания о подданных и их пустопорожней, приземленной жизни теперь все чаще раздражали его.
  Однажды, в очередной беседе царь спросил колдуна: ты говоришь, что я сплю..., а есть ли способ самостоятельно выйти из этого состояния сна? На что Хубба отвечал, что такой выход, конечно, есть, но сам по себе он ничего не даст, ибо тогда его величество, лишенное своего нынешнего лжематериального воплощения, окажется в полной пустоте, а это весьма скучно, непродуктивно и ведет к "коллапсу" сознания в некое замкнутое состояние, которое есть суть хаотическое нагромождение мыслеформ, бесконечное во времени и мнимое в пространстве.
  После этого разговора Тумпак надолго задумался. Он потерял покой, аппетит, радость восприятия действительности, которая, как он уже знал, действительностью никогда и не являлась.
  И вот, после долгих внутренним мучений, он вызвал к себе колдуна и задал ему вопрос:
  "Если ты, колдун Хубба, раскрыл своему царю эту страшную тайну его мира, стало быть, ты должен знать и правильный выход из этой ситуации, а иначе какой же тебе смысл так больно давить на мой разум. Я ведь прав? Ты знаешь ответ?".
  Царь с надеждой смотрел на колдуна, а тот только загадочно улыбался.
  "Что же ты молчишь, Хубба?" - вновь приступил к нему царь.
  "Я молчу потому, что такой способ действительно существует, но он тебе, государь, не очень понравится! Поэтому я и не смею..."
  "Я прошу... Нет, я приказываю тебе отвечать!" - закричал на него Тумпак и сам испугался, потому что он до сей поры никогда ни на кого не кричал.
  "Изволь же, мой государь! - ответил с той же улыбкой Куба. - Ты должен не просто "выйти" отсюда, но забрать с собой всех своих подданных. Сделать это не очень сложно: я должен буду провести над вами обряд, который называется... "круг смерти". После этого ты попадешь в мир, который будет являться единственно настоящим. И ты будешь существовать там, как равный, среди таких же, как и ты царей. И жизнь твоя будет много, много интереснее и разнообразнее, чем та, которую ты влачишь здесь, окруженный своими преданными и глупыми подданными, которые на самом деле даже не существуют".
  Тумпак долго молчал, а потом спросил:
  "Хорошо, даже если я тебе поверю, как вообще такое можно осуществить? И согласится ли на это мой народ?"
  "Да, самое сложное, это уговорить их умереть вместе с тобой, но и тут, я думаю, особых трудностей тоже не возникнет. Ведь они все так любят тебя..."
  "Умереть всем? И только?"
  "Не совсем... Я знаю вечный "сакральный код", состоящий из последовательного чтения "мантры" и написания математических символов вокруг колодца "Темного Огня".
  "Откуда... откуда ты это знаешь?", - дрожащим от волнения голосом спросил Тумпак.
  "Всю эту информацию я получил оттуда, из колодца... Итак, после ухода последнего твоего подданного я воспроизведу этот код, и твой ложный мир исчезнет. В то же мгновение ты проснешься в мире настоящем..."
  "А ты? Как же ты, Хубба?"
  "Я тоже исчезну сразу после совершения обряда, но, в отличие от тебя, попаду в другое место - туда, где давно уже должен быть", - загадочно закончил Хубба.
  Подумав, Тумпак сказал:
  "На это я пойти не могу. Извини, но я... не очень-то верю тебе, к тому же, мне слишком дорога жизнь моих подданных. Может ты насчет них и прав, но пока я здесь - живы и они... А сейчас уходи - я устал и хочу отдохнуть!"
  "Слушаюсь, мой государь! - отвечал, вставая, колдун. - Только помни, что проснуться ты можешь в любой момент времени, а твои подданные, которые являются частью тебя, мгновенно исчезнут вместе с тобой. И тогда никто уже не сможет тебе помочь, даже мой великий и могучий...".
  Не договорив, колдун ушел, а царь опустился на свой широкий диван и предался унылым и тягостным раздумьям. Он и сам не заметил, как стал постепенно проваливаться в какое-то непонятное, неведомое ему ранее состояние, где реальность начинала искривляться вплоть до полного ее исчезновения, когда он уже ничего и нигде не ощущал. Через какое-то время он пришел в себя чрезвычайно задавленным и опустошенным. Ему стало очень страшно. Он попробовал чем-нибудь отвлечься, но снова стал погружаться в это омерзительное состояние. И так повторялось много, много раз..., он уже потерял этому счет.
  Вскоре, очнувшись в очередной раз, он понял, что жить, как прежде он уже не сможет... Он вызвал к себе колдуна, рассказал ему о своей "черной болезни", и объявил ему о своем согласии уйти.
  "Это мудрое решение, мой государь! Лента твоей жизни "подъехала" к краю пропасти, а сзади тебя движется непреодолимая стена. Поэтому ты либо упадешь в пропасть, либо попытаешься через нее перепрыгнуть, - как всегда загадочно, сказал Хубба.
  "Что дальше?"
  "Теперь ты должен созвать всех подданных и объявить им свою волю".
  "Ты думаешь, они поддержат меня?" - спросил Тумпак.
  "Я уверен в этом, мой государь! И еще: всей правды им знать необязательно, ибо они могут ее неправильно истолковать, поэтому просто скажи им то, что будет для них привычным и доступным их разуму. - Колдун желчно улыбнулся. - Увы, в вопросах веры так было и будет всегда: нищие умом да услышат истину по их понятиям!"
  
  В назначенное время все жители царства собрались в зале церемоний, встревоженные и недоумевающие этим внезапным созывом. Колдун Хубба пришел вместе со всеми жителями. Он восседал на самой последней скамье, как всегда торжественно и горделиво подняв голову. Наконец, в проеме треугольного царского входа показался сам Тумпак, а следом вышел Нимм: по растерянному виду придворного мудреца можно было заключить, что он либо ничего не понимал, либо был огорошен каким-то чрезвычайным известием. Царь прошел в центр зала, взошел по ступеням на маленькое круглое возвышение и замер, не решаясь произнести свою речь. Он посмотрел на колдуна - тот едва заметно кивнул.
  "Дорогие, милые моему сердцу подданные! - начал, наконец, Тумпак. - Я должен с прискорбием сообщить вам, что вынужден скоро уйти от вас в другой мир, отличный от этого и лежащий на другой стороне мира нашего. Не спрашивайте меня, почему это должно произойти, но верьте мне, что другого выхода для меня не существует..."
  Народ зашевелился, все стали переглядываться и шепотом вопрошать друг друга: что такое произошло с царем? Но Тумпак поднял руку и зал вновь затих.
  "Я знаю о вашей любви ко мне, поэтому позволю себе спросить вас: найдутся ли те, кто не побоится отправиться за мной и составить мое царство в том, другом мире? Я обещаю, что мир наш будет там таким же благостным и чистым, как и здесь. Если же вы все откажетесь, я пойму вас и не обижусь на вас - я пойду один!".
  В зала повисла тягостная тишина, но это продолжалось совсем недолго, и вот с разных концов зала зазвучали выкрики:
  "Я пойду за тобой, государь... И я... И я... Мы все пойдем за тобой, наш славный, добрый государь!!!..."
  Вскоре все жители уже стояли на ногах и дружно скандировали:
  "Мы пойдем, мы пойдем..."
  Один лишь колдун Хубба сидел, скрестив на груди руки, и улыбался своей зловещей улыбкой.
  
  Тумпак стоял на краю большого каменного колодца, вокруг которого уже было разобрано ограждение: его установили после того, как однажды один из жителей, поскользнувшись с сосудом мусора, свалился в колодец и исчез там навсегда. Невыносимый, почти раскаленный воздух, который был заметно темнее окружающего, столбом поднимался вверх, поэтому царь стоял, отступив несколько шагов от этой ужасающей черной дыры. Он медлил, ибо червь сомнений ворочался в нем до сих пор.
  "А что если колдун преследует какие-то свои темные цели?" - подумал он. Но потом он вспомнил свои мучительные, безвременные провалы сознания, и решился. Он повернулся лицом к своим гражданам, низко поклонился им, и сказал:
  "Что ж, дорогие мои подданные, я верю, что скоро увижу вас всех снова, поэтому я не прощаюсь. Я...", - но тут его горло словно что-то сдавило.
  "Пора!", - подумал Тумпак и стал медленно пятится назад, до тех пор, пока одна из его ступней в очередной раз не почувствовала раскаленный воздух пустоты. В его обнаженную спину ударил нестерпимый жар, обжигающий и стягивающий кожу. Он качнулся назад и медленно-медленно исчез в черном воздухе колодца. Его десять верных слуг, стоявшие неподалеку, без всяких раздумий прыгнули следом. Потом к колодцу подошел мудрец... Вопреки ожиданиям, он не прыгнул за своим господином, а неожиданно обернулся к людям и заговорил:
  "Слушайте меня все! Я пытался отговорить нашего царя, я сказал ему, что все эти мерзкие выдумки колдуна являются ложью, но он был непоколебим. Еще он сказал, что если я буду мешать ему, то он прикажет слугам связать меня и бросить в колодец. И тогда я понял, что я уже для него "ничто". Скрепя сердце, я решил, что если уж обманутого злодеем царя я не в силах спасти, то спасу, по крайней мере, вас всех, ибо на дне колодца вас ждет не новая жизнь, а так называемая вечная "смерть", о которой нам так часто вещал вот этот негодяй. - И он показал пальцем на Хуббу. - Вы сгорите так же, как и тот мусор, который вы туда сбрасываете, исчезнете навсегда...".
  "Не слушайте этого трусливого предателя! - закричал колдун. - Идите скорее за своим государем, он ждет вас! Без вас он не воскреснет в новом мире, он навсегда останется в пустоте и мраке".
  "Что же ты не спешишь туда сам!" - усмехнувшись, спросил его Нимм.
  "Потому что я должен совершить обряд, я должен...". - Он вдруг с испугом осознал: что бы он сейчас ни сказал, враждебный к нему народ воспримет это, как очередной бред. "О, мой Бог!".
  "Обряд? - Нимм громко расхохотался. - Когда мы все сгорим в этом темном пламени, ты останешься один и займешь во дворце место царя, ибо всегда ему завидовал. Вот он, твой обряд! Ты всех ненавидишь, поэтому тебе не нужны ни слуги, ни подданные..."
  "Но ваш царь уже там...! Не оставляйте его, прошу вас!", - крикнул Хубба в отчаянии.
  "Знайте же, о, несчастные, - воскликнул Нимм, - что я проделал однажды эксперимент: я привязал к длинному несгораемому тросу металлический чан, заполненный едой, и опустил его глубоко в колодец. И что же я поднял обратно? В чане была спекшаяся, омерзительного вида и запаха масса. И это все, что останется от нас, если мы последуем за своим царем. Да, нашего доброго царя нам уже не вернуть, но это был его выбор, а не наш!".
  "Не верьте ему! - вновь крикнул Хубба. - Сгорит только ваше тело, но не ваша вечная душа..."
  "Только послушайте его: "вечная душа"...! Где же она, эта твоя "душа"? Покажи нам ее!". - Нимм захохотал и, властно подняв руку, приказал:
  "В колодец его!"
  Жители, молча и остолбенело наблюдавшие за их словесной схваткой, стояли в нерешительности, но потом один, находившийся рядом с колдуном, бросился на него. Колдун, ожидавший нападения, ударил его в лицо с такой силой, что бедняга покатился по каменным плитам обрамления и упал в колодец. Еще какое-то время все стояли не шевелясь, но когда из колодца затихли крики несчастного, все как по команде кинулись к колдуну и скрутили его. У кого-то нашлась веревка... И вот шестеро подняли его над головами и поднесли к краю колодца.
  "Одумайтесь, несчастные - что вы творите! - вопил Хубба. - Вы ничего не понимаете! Я вам сейчас всё... Ваш мир, это не то, что вы думаете, это..."
  "Хватит, нам надоели твои глупые сказки! - оборвал его мудрец и подал знак. - Пропади ты пропадом, черная душа!"
  Голос дико орущего колдуна медленно затихал в ужасающей бездне, понижая тональность, а жители молча стояли вокруг колодца, в двух шагах от края, не в состоянии туда заглянуть из-за сильного жара, вырывающегося, казалось, из самого сердца земли...
  
   ***
  - "Овощ", чистый "овощ"..., уважаемый коллега! - говорил доктору маленький седой профессор Шатц. - А я вас, голубчик, предупреждал, чтобы вы не увлекались этими новомодными электрическими штучками...
  - Помилуйте, Иван Карлович, лечебный электрический ток прекрасно зарекомендовал себя во многих клиниках Старого Света, и даже кое-где за океаном, - отвечал ему высокий статный доктор, Сергей Петрович Милов, одетый в белоснежный халат и со стетоскопом на шее, который, казалось, уже навсегда приклеился к его рабочему образу. Он был крайне смущен, расхаживал по палате и старался скрыть свое смущение под досадой на самого себя, считая это явным признаком непрофессионализма. В который уже сегодня раз, он повторил:
  - Но семь, черт возьми..., семь удачных сеансов! Они ведь дали прекрасный результат! Пациент уже начал узнавать окружающих, вспомнил свое имя... Боже мой, какой досадный конфуз! Я никак не предполагал...
  - Гипноз, гипноз и еще раз гипноз - вот был мой совет! Кататоническая шизофрения, это вам, голубчик, не фунт изюму!
  - Да, но эта современная методика была разработана именно по этому направлению психических заболеваний, к тому же одобрена такими высокими светилами, как...
  - А теперь, с этой вашей современной методикой, больной Туманский лежит в кататоническом ступоре-с, - с ехидством прервал его профессор, - и мне кажется, что ситуация, в данном случае, уже необратимая.
  - Вы полагаете? - Милов остановился посреди комнаты.
  - Да нечего тут и полагать! Да, мне поначалу весьма импонировала ваша идея о принудительном воздействии на подсознательное "эго" пациента, поэтому я и порекомендовал вам гипнотический метод. Но эта ваша сомнительная "электрическая шоковая терапия"... И эта ваша бредовая идея, что можно при помощи воздействия сильными токами, как вы там выразились, э-э-э... "спаять расслоенный пирог его личности воедино!". Да вы ведь, попросту, изволили ему мозг изжарить! Дымок из ушей не шел, а, коллега?
  - Позвольте, Иван Карлович..., - взмолился доктор.
  - Извините, Сергей Петрович, но говорю вам еще раз: вся ваша методика, это полный бред! Говорю это с величайшим к вам и ко всем европейским светилам уважением...
  - Профессор... Ах, да что уж теперь! - Милов махнул рукой и снова заходил по спецпалате взад-вперед своими широкими шагами, нервно заламывая пальцы рук.
  Внезапно он остановился и посмотрел в окно. За зарешеченным стеклом, в темнеющем уже воздухе падал большими ватными хлопьями снег. Короткий зимний день уже таял, медленно погружая Петроградские улицы в сон долгой ночи. Но запорошенный снегом город, будто не хотел успокаиваться: из-за двойного стекла в кабинет прорывался какой-то монотонный, тревожный шум, словно текла по улицам ворчливая кавказская речка. Доктор Милов вдруг почувствовал в этом знакомом шуме спасение из своего тягостного состояния. Он обернулся, нашел глазами медсестру, молчаливо и испуганно стоявшую в углу у кровати больного, и сказал:
  - Сашенька, голубушка, откройте окно - душно! Я с этой новой оконной задвижкой что-то не очень в ладах.
  Медсестра тут же, чуть не бегом, кинулась через всю комнату к окну и подняла вверх и вбок висящую на защелке длинную указку. И мигом в кабинет ворвался бушующий город:
  "До-олой ца-ря! До-олой са-мо-дер-жа-ви-е! Ни-ко-лаш-ку с тро-на во-он..." - неслось с заполненной народом улицы.
  - О-ох! - вздохнул профессор Шатц. - Снова это мерзкое скопище идиотов!
  - Это вы о народе? - притворно удивился Милов.
  - Вот вы их всё защищаете, Сергей Петрович, - привычно уже начал профессор, - но попомните мои слова: доведут они Россию до края! Мерзавцы! Безмозглое отребье...
  - Иван Карлович, полно вам! - Милов впервые за весь день улыбнулся. - В стране время перемен! Радоваться должно, что вот, наконец, прилетел и к нам европейский ветер надежды. А вы всё ретроградничаете.
  - Ах, молчите! - раздраженно ответил Иван Карлович. - Какой там ветер, к чертовой бабушке..., простите ради бога, Александра Павловна!... Вы, Сергей Петрович, еще относительно молоды, мало видели. А я вот видел, да-с, как такие же вот крикуны... сожгли в девятьсот пятом году имение помещика Ковалева, сожгли вместе с ним и со всей его семьей. Я сам едва ноги унес... Варвары! Хамы! Всё разрушить, сжечь...! А что, что потом?
  Он подошел и резким движением закрыл окно. Механическая задвижка щелкнула, шум стих, и с тишиной, возвратившейся в комнату, стало, будто чуть темнее.
  - Сашенька, зажгите электрическую лампу, будьте так любезны! - опять попросил сестру Милов. Она подошла к дежурному столу, и сразу часть палаты окрасилась желтовато-теплым свечением ночника.
  - Осатанели все, с ума посходили, ей богу! - сказал профессор, отходя от окна.
  Теперь уже он ходил по дощатому полу палаты, закинув руки за спину и поминутно наклоняясь. Доктор, между тем, не переставал улыбаться, предвкушая привычную уже политическую перебранку, на которые был так падок старик Шатц, этот старый, неисправимый монархист.
  - Ну, скинут они царя, и что дальше, а? - продолжал свою тираду профессор. - Положим, я согласен с вами - неважный нам достался царишка..., но это же не повод отказываться от тысячелетнего монархического института власти! Пусть хоть Великий князь Михаил примет трон... Так ведь они и его скинут-с, негодяи!
  - Всенепременно скинут, Иван Карлыч! - весело сказал Милов.
  - Юродствуете? А напрасно. Доиграетесь! - Он погрозил доктору пальцем. - Вы вот третьего дня изволили сказать что-то о запредельной широте российских просторов, объявив, что это отнюдь не достоинство державы, а ее беда... И, как выход, предложили страну на штаты поделить, как в Америке. И во всех штатах президентов своих выбрать!... Эт-то что за дитячество такое, я вас спрашиваю? А, сударь? Ну нельзя же нести этакую чушь несусветную, даже в разговорах с таким старым дураком, как я. Ей, богу, я пол ночи потом не спал...
  - Полно вам, с этой Америкой вспоминать! Ну, погорячился я немного, большое дело! - сдержанно засмеялся Милов, вспомнив ту свою идиотскую шутку, которую он намеренно запустил в профессора.
  Милов явно оживился, и чувствовал сейчас, как уходит из него усталость и тяжесть неудачного дня, как снова наполняется энергией тело, появляются надежды и мысли, высвобождаясь от временного гнета. "Свобода, свобода...", - как и все последние дни, стучало сейчас в его возбужденном мозгу.
  - Хорошо, а чем вам тогда не нравится парламентская система Британии? - надавил он на еще одну известную точку.
  - Экий вы остряк! - криво улыбнулся Шатц. - Опять поддеть пытаетесь?
  - Отнюдь!
  - Хорошо, извольте... Парламент, говорите? Да чтобы нашему лапотнику, и сразу англицкий парламентаризм?! - Старик нервно засмеялся. - Триста лет, вы слышите? Не сорок, а триста! Вот ровно столько, сколько лет дому Романовых, столько еще и нужно водить нашего извиняюсь, кретина, по нашим россейским просторам, прежде чем выйдет из него эта тысячелетняя леность, несусветная дурь и, конечно же, рабство! Да уж, к великому сожалению, мы не "дети Давида"...
  - Ну уж... - непроизвольно вырвалось у доктора. Милов, который никогда не был антисемитом, все же едко усмехнулся про себя: "Однако, профессор!".
  Профессор Шатц внимательно посмотрел на коллегу, но ничего не сказал.
   - Что ж в нас не так, по-вашему? - спросил Милов. - Только не надо опять вспоминать о монголо-татарах, или о "византийской" ошибке князя Владимира - все это уже довольно старо и безынтересно.
  - Да не в этом дело, сударь мой! - устало сказал профессор. - Бог с ней, с историей - что было, того не воротишь... А дело все в том, ЧТО сегодня сидит вот здесь..., - он звонко постучал себя костяшкой по темени, - в этих черепушках нашего несчастного народишки! Лично я, в отличие от вас, великого мозговеда, гм... и не догадываюсь. Смею лишь утверждать, что с "нашими" такую вот европейско-республиканскую кашу не сварить.
  - Это почему же, Иван Карлович? - удивленно спросил доктор, тут же и подумав: "Мстительный старичок, однако!"
  - А не те ингредиенты-с... Вспомните прекрасную пословицу: "Рабу не нужна свобода - ему нужны лишь свои собственные рабы!" Вот-с! Помнится, даже ваш любимый Плеханов сказал как-то, дай бог памяти, э-э-э...: "Россия еще не "смолола той муки", из которой мы смогли бы испечь "пирог социализма". И в этом он таки прав, сукин сын! А вот дальше у него, видимо, ума не хватило понять...
  - Помилуйте, Иван Карлович! Да ведь надо же когда-нибудь с чего-то начинать? - доктор подошел к кровати, где неподвижно лежал пациент Туманский, и присел на краешек, в его ногах. - Этак мы, ваше дело, не триста, а все тысячу лет спать будем! И всё спорить и дожидаться правильного исторического момента...
  - Да, именно так, а как вы хотели-с? Быстро только кошки плодятся! В таких делах, голубчик вы мой, нужна постепенность и крайняя осмотрительность. Поймите же, наконец, что сейчас, кто бы ни пришел к власти - социалисты ли, анархисты, или еще какие-нибудь "ерундисты"... Всё одно: в конце концов, плюнет их новоявленный вождишко на эту вашу демократию, да и прямиком на трон полезет, это уж вы мне поверьте! Менталитет-с вещица сильная, батенька! Да только это уже будет не наша многовековая, законная и потому мирная монархия, а много хуже-с. С кровушкой, с массовыми погромами и убийствами исконных хозяев земли русской, кои трудом и потом добывали державу. - Шатц поднял вверх свои сжатые старческие кулачки. - Ах, кабы нам сейчас... Кабы нам батюшку Петра Алексеича!!!
  - Да ведь нет же его, Иван Карлыч! Пошто воздух зря сотрясать? - парировал довольный Милов. - Вот вы сейчас сами и подтвердили мою давешнюю мысль...
  - Pardon, не припомню-с?
  - Ну, как же! Вчера, за портвейном... Я вам сказал, что монархия ущербна уже тем, что сила ее зело от персоны зависит! Был бы Петр Великий вечен, я бы тогда с вами и не спорил, бога ради... Но вот сядет на трон по кровному царскому праву и с божьего благословения какой-нибудь Николаша, у которого, кстати сказать, русской крови в жилах течет лишь одна сто двадцать восьмая часть, а остальная вся германская... И вся ваша монархия полетит к такой-то, извиняюсь...
  Внезапно, дверь в палату приоткрылась, и из темноты коридора показалось испуганное девичье лицо в белой сестринской косынке:
  - Сергей Петрович, скорее! У Солоницина из пятой палаты опять припадок...
  - Господи, боже ж ты мой! Да что же за день-то сегодня такой? - в сердцах воскликнул доктор. Он подскочил с кровати и длинным, быстрым шагом вышел из палаты. За ним засеменил профессор, и последней уже выбежала маленькая юркая медсестра Сашенька, глянув напоследок на своего подопечного, больного Туманского.
  - Черт бы побрал этот день... - донеслось напоследок из мрака коридора в приоткрытую дверь.
  
  Ох, как же прав оказался доктор Милов! Этот мартовский денек был действительно нехорошим, ибо сегодня от престола отрекся последний законный монарх России. Правда, потом было еще много всяких царей и царьков, но всё это было уже такое ничтожное, мелкое...
  - Ву-у-уххх!!! - вдруг глухо бухнуло за окнами с такой силой, что задребезжали стекла, и даже слегка закачалась сетка больничной койки.
  - Урраа! Урраааа! - ответил взрыву сошедший с ума город...
  
   ***
  Пациент одиночной палаты Љ 8, гражданин Туманский Павел Константинович, лежал в одиночестве, всеми покинутый и уже не нужный, кажется, даже своим докторам. Но чист и спокоен был взгляд его широко открытых глаз, навсегда зацепившихся за невидимую точку белоснежного потолка. Собственно, его уж и не было, этого бывшего гражданина бывшей великой империи, этого бывшего члена 2-ой Государственной Думы и бывшего математика N-ского университета (хотя, говорят, что бывших математиков не бывает, как, впрочем, и бывших политиков), а есть только висящий в полном одиночестве и мраке брошенный, преданный своими подданными царь Тумпак. Бесконечен его черный сон, и лишь иногда прерывается тишина его мира, когда является к нему из мрака его странный подданный, не по воле своей последовавший за ним, который так и не сумел спасти своего хозяина. И тогда он начинает внушать царю надежду, что его народ одумается, придет к нему и освободит его из вечного плена. И царь ему верит...
  Быть может, жив доселе и народ его, возвратившийся в свой осиротевший каменный град. Долго ли они горевали? Не думаю... Да и вообще: на что им нужен царь? Ведь еда у них есть, дома уютны, природа благодатна, а небесный огонь горит и горит беспрерывно, освещая и согревая эту таинственную внутреннюю страну, которую навсегда покинул славный царь Тумпак.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"