Жаркий летний полдень. Через пару дней, самая короткая ночь в году. Пиво приятно холодит желудок, а я иду к метро...
Паша пошел домой, так и не прикончив последнюю бутылочку "Кулера". Его матушка нуждалась в присутствии сына. А я, попрощавшись с ним, позвонил в контору, узнать, что там решили по моему вопросу. Вопрос решился положительно - отпуск мне всё же дали, с понедельника.
Двое взрослых мужчин посидели в парке Первого братского кладбища I мировой войны, на лавочке. Попили пивка, покормили голубей сухариками, поглазели на полураздетых в московской жаре девушек, поболтали о пиве, о женщинах, о политике. Даже на философские темы: может ли один человек изменить мир и остаться при этом незамеченным историей? Конечно, не может, уверял я Пашу. Он должен тянуть одеяло на себя, стать "не последним человеком" в государстве, только тогда и можно будет повлиять на судьбы мира. Паша же приводил в пример учёных... Короче - обычная беседа двух московских интеллигентов под лёгкие напитки. Животрепещущие темы закончились, пиво было выпито, сухарики съедены. Пора было ехать домой. Пять минут пешком до метро, столько же на посещение заведения в торговом центре, и вот я на прохладной платформе по имени "Сокол".
Суббота, народу в подземке мало - большинство сидит в такую жару на дачах. Лето... Через двое суток самый длинный день в году - двадцать второе июня. И если бы не его матушка, обычно отдыхавшая летом за городом, но из-за обострения болезни вынужденная остаться в московской квартире, Паша тоже сидел бы на своей даче. В тенёчке, за столом, вкопанным под рябиной, с традиционной бутылочкой "Кулера" в руках и о чем-то неспешно беседовал бы со своей Татьяной.
Задумавшись, я дошел до самых турникетов и тут вспомнил, что разовой карточки на проход в метро у меня нет. Полная пожилая контролёрша смерила меня взглядом, презрительно фыркнула, когда я растерянно затоптался, зачем-то похлопывая себя по карманам, и кивнула головой в сторону обменных касс. Я очень редко езжу на метро. Четыре колеса намного привычнее. Но, пиво в желудке и права в кармане, при известном стечении обстоятельств, могут стать вещами взаимоисключающими. И если пиво останется при мне даже помимо моего желания, то водительское удостоверение уцелеет, в лучшем случае, если придётся расстаться с серьёзным количеством денежных знаков.
Первый поезд был не мой - он шел до "Каховской". Картонка за лобовым стеклом второго удивила - она вещала, что поезд идёт только и именно до моей станции. Конечно, я поехал на нём. Ухватив взглядом свободное место в дальнем углу вагона, проследовал туда и расслаблённо сел. Ехать не менее трёх четвертей часа и можно даже подремать...
- "Станция Чернышевская. Следующая остановка Площадь Ленина. Осторожно, двери закрываются"
Мысль была лишь одна - проспал! Из вагона меня буквально вынесло. Спросонья, ничего не соображая, я двинулся на выход. Выпил-то совсем немного, а не помню, как сделал пересадку на другую линию.
Уже на эскалаторе, таком длинном, что не было видно конца подъёма, подсознательно я отметил отсутствие рекламных щитов на стенах наклонной шахты, но не придал этому значения. Двери вестибюля вывели во дворик и лишь оттуда на бульвар. Бросились в глаза уличные часы на столбе: без пяти час... Небо чистое, но солнца уже нет, и, кажется, вот-вот упадут на город сумерки. Наверное, часы сломаны. Улица выглядела до неприличия лысой и однотонной без цветных билбордов, без суеты пешеходов, без неоновых вывесок, но одновременно строгой и спокойной.
Где я? Где люди? Куда меня занесло? Оглянулся на вход в метро. Обычный павильон, правда, незнакомый. Старые, потемневшего дерева, массивные двери с квадратами стёкол. Секции стекла, накрытые бетонной рамкой, выглядят как ворота с застеклённым проёмом - "Метрополитен им. В.И.Ленина станция Чернышевская". Память услужливо вытащила из закромов схему московского метро и тут же скромно потупилась: на новых ветках названия станций расплывчаты, некоторые не читаются совсем...
Если только на новом участке Люблинской или Филёвской, а может этой новой, серой ветки... есть что-то подобное. Я по ней толком и не ездил ни разу. Всё поверху, все за рулём... Нахожусь явно где-то в центре города - здания дореволюционной постройки в основном четырёх-пятиэтажные, вроде как в пределах бульварного кольца.
Глава 1
Напротив крашеные фанерные буквы над низким без крыльца входом - "Булочная", рядом с ней чуть более современная вывеска "Парикмахерская" с чёрно-белыми портретами подстриженных и уложенных красавцев и красавиц в витринах. Я, было, рванулся обратно в метро, но входы оказались закрыты. Что за ерунда? Растерянно стоя перед дверьми метро, достал пачку LM, вытряхнул сигарету, похлопал по карманам, порылся в сумке, висящей на плече - зажигалка куда-то пропала. Спросил у двух молодых парней, проходящих мимо:
- Огонька не найдётся?
- А не угостишь сигареткой?
- Без проблем.
- О, фирменные! А парочку можно?
- Бери, бери.
Пачка тут же полегчала ещё на две сигареты, а мне дали прикурить от спичек в коробке из тонкой фанеры. Запах горящей серы щекотнул ноздри... Как давно я не прикуривал от спичек...
- А что с метро случилось, почему станция закрыта?
- Так время уже...
- Что время?
Они оглянулись на часы на столбе:
- Второй час ночи!
- Да ладно! Светло же ещё!
- Так белые ночи, до утра и не стемнеет! Пить надо меньше, парень. Эх ты, москвич!
Посмеиваясь, парни удалились. Совсем народ охамел... Мальчишки, в сыновья годятся... и на тебе - на "ты"... "парень"...
Что-то тут явно было не так... Везде и во всём чувствовалось что-то чуждое, неправильное. Джинсы прослабли на бёдрах настолько, что пришлось перестегнуть ремень. Рубашка - как не моя, как будто подсела в плечах. Ничего не понимаю... Всё не так... Даже во рту... Языком проведя по внутренней стороне зубов, я похолодел. На месте привычных провалов от давно развалившихся и удалённых зубов мудрости, ровная, гладкая эмаль.
Всё ясно. Пора просыпаться. Просни-ись, не то проедешь свою остановку! ... Ничего не изменилось. Продолжает сниться... Ну и бог с ним! Зато - интересно!
Мимо, завывая при перегазовке слабеньким мотором, проехал раритетный грузовик - Газ-51 с трафаретной надписью "Продукты". Напротив входа в метро небольшой скверик, лавочки, какие-то стенды. Стенды оказались с газетами. Прелестный сон... ностальгический. "Правда" и "Комсомолка", "Литературная газета" и "Известия", "Труд" и "Ленинградская правда".
Почитаем, о чем тут пишет пресса: "Парламентские выборы во Франции. Победа социалистической партии. Коммунисты в правительстве Миттерана получили всего четыре места" "Совет безопасности ООН осуждает силовую акцию израильских ВВС по уничтожению иранского ядерного реактора, построенного с помощью Франции" "Полным ходом идёт выполнение решений XXVI съезда КПСС"...
Даже дата на всех газетах одна - девятнадцатое июня 1981 года. Почему так? Сон - это что-то связанное с виденным мной однажды и перевёрнутое уставшим мозгом по-своему. Хоть убей, не припомню, что было со мной в этот день... так много лет прошло. Где-то в этот период я получил на руки диплом и устраивался конструктором на "почтовый ящик", которых в Москве было пруд-пруди. Как давно это было... И как всё неправильно повернулось с течением лет.
Во сне можно всё... Со злости я шарахнул кулаком по стеклу стенда. Стекло, негромко щёлкнув, лопнуло длинными кривыми ножами, и я почувствовал, как ожгло руку. Ближе к запястью в коже торчал кусочек стекла и, накапливая на своей грани капельки крови, ронял их на асфальт. Аккуратно я вынул его, и вместе с болью пришло понимание реальности происходящего. Разум отказывался принять такое, но ощущения говорили об обратном. Видел ли кто моё хулиганство?
Держа раненую руку на отлёте, быстрым шагом я двинулся по бульвару в ту сторону, где небосвод был светлее. Мимо проехало такси: в отличном состоянии двадцать четвертая "Волга" с зелёным огоньком и буквами ЛЕГ на чёрном номерном знаке. Бред же, ну явный бред! Правая сторона домов была чётной, а номера на круглых под фонариком с козырьком знаках не увеличивались, а уменьшались. Проспект Чернышевского, улица Лаврова, улица Чайковского, улица Каляева, улица Воинова... Ни о чём не говорят мне эти названия. А вот и река. Да... Для Москва-реки явно великовата.
Я подошел к красиво оформленному гранитному спуску к воде. Присел на подобие полукруглого каменного диванчика с высокой спинкой-конусом и поглядел вдаль. Надо собраться с мыслями. Низкий мост над рекой, за ним виднеется ещё один. На противоположной стороне и чуть правее - казарменного типа здания из красного кирпича с полукруглым небольшим куполом. Вроде бы храм, но без креста сверху. Между мостом и казармами ажурная стрела телевышки...
Тупица! Для чего мобильник в кармане? Через полминуты стало понятно, что телефон тут бесполезен и не более чем симпатичная игрушка - "нет сети". Всё верно. Откуда ей здесь взяться в 1981 году? Только лет через десять-пятнадцать бритоголовые качки в малиновых пиджаках начнут форсить своими первыми сотовыми телефонами весьма немалых габаритов. Эти первые мобильные вероятно оттого и были такими громоздкими, чтобы не ломался хрупкий пластик в пальцах-сардельках.
На номере дома, что смотрит окнами на реку, надпись - "Набережная Робеспьера"... Задумавшись, вздрагиваю от автомобильного гудка. Поливальная машина обдаёт меня струёй холодной воды с головы до ног. Водитель смеётся и примирительно разводит руками. Сам знаю, что подставился, чего уж теперь... Покачивая висящим на одном болте номерным знаком, ЗиЛ удаляется, продолжая охотиться высоко поднятыми водяными усами за растяпами.
Белые цифры на черном фоне номера, белые буквы ЛЕН... Неужели?.. И газета на стенде... Всё-таки - Ленинград?
Пока я пытался хоть как-то осознать картину вдруг изменившегося мира, мост на Неве (теперь я был уверен, что это Нева) развели, и открылось то, что до этого момента было скрыто пролётом моста - там, на вечной стоянке, белел легендарным силуэтом крейсер "Аврора". А справа от него на крыше здания, стоящем почти боком ко мне, большими белыми буквами "Ленинград". В горле пересохло. Метро... А ведь у входа в метро стояли крашеные в беж автоматы с газировкой... Те самые, по три и по копейке...
Глава 2
Весь обратный путь я крутил в руках российские монеты разного достоинства и прикидывал, что сойдёт за советский алтын, а что за копейку. Тщательно помыл стакан, протёр его разовым носовым платком, придирчиво осмотрел на свет и рассмеялся над своими предосторожностями. Я же нахожусь в тех годах, когда ещё и в помине нет: ни СПИДа, ни лихорадки Эбола, ни свиного, ни птичьего гриппа, ни гепатита, которым, в общем-то, можно было заразиться в республиках Средней Азии, и то - лишь при фатальном невезении. В тех годах, когда студентам-медикам не могли показать живьём ни туберкулезника, ни сифилитика.
Пять рублей в щель монетоприёмника не пролезли. Двухрублёвая монета вызвала в недрах автомата урчание, потом плевок сиропа и, наконец, стакан наполнился доверху, под астматический хрип агрегата, со сморкающимся крещендо в конце. Итого: стакан газировки с сиропом, обошелся мне в два рубля, остальные монеты, кроме миниатюрной копейки и такого же мизерного пятачка, были равноценны стакану простой воды с газом. С интересом, засунув палец в окошечко возврата монет, обнаружил там советскую копейку. Она позволила намочить ещё один платок и обтереть, и обмыть руку.
Что теперь делать с российскими банкнотами? Надо их убрать и никому не показывать. И не только деньги, но и документы, и КПК, и сотовый телефон. Это не то время, когда можно светить техническими новинками. КГБ не дремлет. И не стоило даже экспериментировать с монетками, кто знает в чьи руки они попадут. Ну да, все мы сильны задним умом, но не вскрывать же из-за этого автомат?
Я бесцельно свернул налево - улица Салтыкова-Щедрина. Язык, помимо моего желания, автоматически поглаживал вновь приобретенные зубы. Думай, думай...
Что-то произошло в моём времени, случилось что-то такое, что зашвырнуло меня сюда. Столько фантастики написано на эту тему. Большинство из этих рассказов я читал, но больше чем в половине, использовались различные варианты машины времени. В других - колдовство. В третьих: рассматривались ещё порталы - проходы-дыры в пространственно-временном континууме.
Под мой случай подходит: меня сместило не только во времени на двадцать восемь лет, но и на семь сотен километров в сторону. Остаётся лишь радоваться, что не на сорок тысяч лет назад и не зимой. Иначе дожевывал бы моё изнеженное мясо какой-нибудь саблезубый из ближайшей пещеры.
Что общего между Питером восьмидесятых и Москвой ноль девятого года следующего века кроме совпадения числа месяца и дня недели? Что я помню последнее? Попрощался с другом, вошел в метро, сел в вагон. Задремал.. проснулся, вышел из вагона...
Стоп! Вот оно! Эврика! Вагон! Метро! Метро есть и там, и тут. Такие же поезда, такие же вагоны, такие же эскалаторы... Как занесло, так и вынесет обратно, в моё время. Надо только дождаться утра и попасть в метро.
Утро... Светло, почти как днём. Часы на руке показывали два часа. Два часа ночи, поправил я себя. Хорошо, что часы у меня кварцевые со стрелками - эти не вызовут подозрений. Хоть убей - не помню, когда появились электронные с дисплеем.
Подошел к витрине магазинчика оглядеть себя на подозрительные элементы в одежде и обомлел. С отражения на меня смотрел молодой человек лет двадцати. Коротко стриженый, с закинутой вверх и вбок длинной чёлкой.
Мои дрожащие пальцы тут же вцепились в эту чёлку и, не отпуская ни на миг, перебрали и прощупали каждый волосок... В витрине отражался я, только моложе лет на тридцать... Ещё не утративший атлетической фигуры, не успевший обзавестись лысиной, сединой и пивным животиком. Я стоял, смотрел и не верил тому, что вижу в отражении стекла. Стало понятным обновление зубов и неожиданная ясность и чёткость зрения. Изменения в худшую сторону происходили все эти годы только незаметно и очень медленно. Боже... Как же я отвык от себя, молодого...
Глава 3
Из ступора меня вывел звук мотоциклетного двигателя. В
начале улицы, от набережной ехало чудо о трёх колёсиках - грузовой мотороллер. Видал я их и раньше, но этот был с кабиной. Крыша над мотоциклистом, большое ветровое стекло и надпись на кузове: "Почта". Он свернул налево за квартал до меня.
Взбудораженный, я повернул в ту же сторону за угол и пошел по пустынной улице. Пересёк Литейный проспект. Здесь было чуть более оживлённо. У здания строгой имперской архитектуры неспешно прогуливались двое мужчин в костюмах, каждый сам по себе. Как будто ждут кого-то. Но на свидание это похоже не было, да и какое свидание посреди ночи? Слишком эти типы спокойны, слишком нейтральны к этому проспекту, редким автомобилям, к белой ночи. Они были непонятны и неприятны, и потому, перейдя на другую сторону улицы, я постарался побыстрее уйти отсюда. Отойдя подальше, сунул руку в сумку и выключил телефон - все равно бесполезен.
Вымерший на время город - вот на что это было похоже. Улица, по которой шел, упёрлась в другую, предложив двигаться влево или вправо. Неву я уже видел и потому решительно свернул налево.
Умиляли надписи возле дверей домов: лестница номер такой-то квартиры с указанием этажа - с такой-то по такую-то. Мне, привыкшему к домам с "подъездами", это было в диковинку. Я всё больше ощущал себя чужим, посторонним.
Улица, по которой шел, опять закончилась Т-образным перекрёстком. В этот раз повернул направо, не стоит слишком удаляться от Невы, чтобы иметь возможность вернуться по набережной к нужной мне станции метро. Протарахтел мимо желто-синий мотоцикл ГАИ с мегафоном на коляске. Серый китель, затянутый портупеей, безукоризненно, до блеска начищенные яловые сапоги. Дурацкий белый мотошлем с кокардой, но в целом - вид подтянутый и бравый, не чета пузатости и расхлябанности инспекторов двадцать первого века.
Марсово поле... Никогда здесь не был, быть может, видел по телевизору, может в кино, но попал сюда и сразу узнал... Постоял у Вечного огня, чуть подышал воздухом давно остывшей торжественной печали. Вялая энергетика у этого места. Не идёт ни в какое сравнение, ни со спокойным фоном кладбища, ни со щемящим чувством у братских могил второй мировой.
Я всегда ощущал энергетику места: намоленость церквей, обжитость домов, насыщенность страданием больничных зданий, любопытство школ и детских садов, вялую ленность бань. Тут было почти пусто - если только отголоски каких-то мероприятий, в целесообразность которых с трудом верят даже их устроители.
Так, с чувством неловкого прикосновения к фальшивке, я бодро зашагал в сторону Невы. Памятник... кому? Мда... На мой взгляд, Суворов, в виде полуголого атлета-гладиатора, если не смешон, то, как минимум - нелеп. Но стоит тут давно и крепко, и устраивает всех, несмотря на послереволюционные сносы памятников по всей стране.
Питер-Питер... Как ты красив. Во все времена. Наверное, даже в блокаду ты поражал всех своей спокойной красотой. Нева шире Москвы-реки раза в два, а то и в три. Быстрое течение и отсутствие всякого хлама на поверхности. Всё верно, здесь ещё нет изобилия упаковочного пластика. Полиэтиленовые пакеты моют и сушат, чтобы использовать повторно. Красочные пластиковые сумки берегут, подклеивая места надрывов скотчем. Пустые бутылки принимают чуть не на каждом углу, а использованную коричневую упаковочную бумагу, газеты и картон - сдают в макулатуру, получая за это по две копейки за килограмм, а в придачу - талоны на покупку книг.
Красиво смотрятся многотонные пролёты мостов, воздетые к небесам, как стартовые фермы космических кораблей. Кажется, вот только что тут стояла махина ракеты... и ушла звёздам, а ты лишь чуть запоздал, и на твою долю осталось обозреть только само место старта, но уже остывшее и залитое водой. Возвращаясь к Чернышевской по набережной, несколько раз подходил по удобным спускам к воде. Зачерпнул воду ладонью: чистая, не пахнет ни нефтью, ни водорослями, очень холодная для середины лета.
До открытия метро было ещё долго. Дошел по проспекту Чернышевского до упора и теперь уже повернул налево по улице как её... а вот и под номером дома - Салтыкова-Щедрина. Не слишком ли часто улицы в Ленинграде упираются в другие? Раньше думал, что дороги в Питере проложены по плану "квадратно-гнездовым методом", иначе, чем в Москве, не - "как кобыла воз тащила".
На углу остановился у телефонной будки, задумался: что со мной будет, если обратный переход не сработает? Как тут жить? Бомжевать? В принципе - реально: подъезды не закрываются, чердаки, вероятно, тоже. Чем кормиться? Мелочи на прокорм насобирать теоретически можно: под киосками "союзпечати", под автоматами с газировкой... А как с одеждой быть, когда зима придёт, когда оборвусь? Тут в мусор выбрасывают только уж совсем негодное для носки.
Как легализоваться в этом времени? В Москву вернёшься, там моё место занято - мною самим, только молодым, ещё ни о чём не подозревающем пареньком, который только начинает жить, который наделает на своём пути уйму ошибок, и на каждом повороте судьбы будет упрямо сворачивать именно в ту сторону - куда не следует. И будет вечно попадать в различные неприятные ситуации, и выходить из них с максимальным ущербом для себя.
Вот как бы наладить с ним контакт и предупреждать его заранее? А не станет ли хуже от этого мне? Вдруг сработает "эффект бабочки"? Он поступит так, как я ему посоветую, и жизнь его пойдёт иначе, он никогда не познакомится с Пашей, и, как следствие - я здесь и сейчас, попросту исчезну... Нет, мне не страшно - мне просто грустно. Даже мелодия грустная...
Сквозь плотину взбудораженных мыслей в сознание исподволь прорвалась знакомая, но почти забытая песня "Машины времени" - "Штиль".
"Мой корабль - творенье тонких рук.
Мой маршрут - сплошная неудача...
Но лишь только дунет ветер
всё изменится вокруг
И глупец, кто думает иначе..."
Господи... Насколько же это обо мне... Пролетели перед глазами: неправильный выбор профессии, годы неудачного брака, годы искания работы по душе... И вот он - свежий ветер... и что теперь со всем этим делать?
Глава 4
По противоположной стороне улицы ко мне приближалась компания молодёжи. Четверо мальчишек и пять девчонок. Один из них нёс, уперев в грудь, как раскрытую книгу, переносной магнитофон Электроника-302. Когда-то я точно так же гулял, гордо держа в руках аналогичную модель советской радиотехники.
Весело смеясь и болтая, они поравнялись со мной... и тут я узнал Её. Тонкая талия, маленькие холмики грудей обтянуты светлым ситцевым платьем в мелких голубых цветочках. Стройные ноги, лебяжья шея и волны волос цвета красного дерева до лопаток. Горделиво приподнятый подбородок, маленький, чуть вздёрнутый нос в веснушках, идеально очерченные губы и брови, под которыми искрятся большие серо-зелёные, как листва тополей перед грозой, глаза.
Конечно, я узнал её сразу - девушка-мечта, ленинградочка... Когда-то я встретил её в Москве на пляже в Серебряном бору. Да-да, это был восемьдесят третий год, я уже работал фотографом в одном из московских НИИ. Мы приехали туда компанией на мотоциклах с ближайших дач, где праздновали чей-то день рождения, искупнуться, и у меня был с собой фотоаппарат "Зенит". Сначала меня привлёк её смех. Задорный, чистый, яркий. Вот тогда-то я и обернулся посмотреть. Она тоже была не одна - с компанией москвичей-студентов. Кто-то из них травил анекдоты и смешил её. Я смело подошел к ним и попросил у неё разрешения сделать портрет. Разглядывая меня с неподдельным интересом, она, всё кажется, хотела что-то спросить, но не решалась... Интерес ко мне ощущался, чуть ли не на физическом уровне, я даже поинтересовался: не встречались ли мы раньше. Ответ, конечно, был отрицательным. Отснял я весь остаток пленки, не жалея. А в паузе между кадрами парень из её компании щелкнул меня на свой фотоаппарат "Вилию". Ленинградочка была хороша... На голове венок из полевых ромашек, открытый купальник лимонного цвета на загорелой коже. Волосы были собраны в пышный хвост и перетянуты двумя резинками: вверху и посередине. Сказать, что я был сражен её красотой, было бы неправдой, но обаяние этой девушки не позволило тогда пройти мимо ...
Вот и сейчас, спустя столько лет, я безошибочно узнал её с расстояния метров в тридцать. В этом времени она не может меня знать и помнить. Я же - знаю её лицо до мельчайших подробностей. Её "портрет в ромашках" до сих пор висит меня на стене - это лучшая из моих работ. Отпечатков фотографии было три - рассчитывал отдать один в руки оригинала. Тогда, на пляже, я умудрился разыскать клочок бумаги и карандаш, чтобы записать ей свой номер телефона, рабочий и домашний, но она так и не позвонила.
И вот сейчас я тупо, на расстоянии, шел за ней - девушкой, которую я когда-то однажды повстречал, но которая ещё ни разу не встречалась со мной - за единственным знакомым лицом в этом городе и этом времени. Шел и никак не мог вспомнить её имени. Даже не было уверенности, а знал ли я его вообще...
А вчерашние школьники шли и шутили, а она смеялась. Смеялись все, но слышал я только её. Этот смех - звонкий, чистый, настолько заразительный, что, не догадываясь даже, что её веселит, заставляло улыбаться окружающих.
Проходя мимо входа в парк, на несколько секунд задержался, разглядывая большое объявление, прикреплённое к ограде. На тонкой бумаге отвратного качества огромным, красным шрифтом было отпечатано "20-21 июня в Парке Пионеров-героев конкурс коллективов художественной самодеятельности районных Домов пионеров Ленинграда и Ленинградской области". Отвык я уже от таких афиш за время развития страны по новому пути со всеми его жестокими ухабами и хитрыми поворотами.
Когда я обернулся, ленинградочка уже исчезла из виду вместе со своими спутниками. Бежать за ними было просто неприлично, я и так шел слишком близко к ним, но и потерять её из виду, как тогда, в будущем, я уже не мог себе позволить. Меня просто непреодолимо тянуло к ней.
Ограда, увитая плющом, закончилась, открыв взгляду большой портик с колоннадой. Здание кинотеатра послевоенной постройки, украшенное помпезными фигурами и обязательными афишами по обеим сторонам от входа. Они стояли на ступенях кинотеатра "Ленинград" и с жаром обсуждали фильм, прокат которого должен был начаться на следующей неделе. А со стены на них бесстрастно взирали, старательно изуродованные и приукрашенные рукой штатного художника, Ален Делон, Белохвостикова, Костолевский, Джигарханян. Хорошо помню эту картину, ставшую одним из первых боевиков, снятых в СССР по образу и подобию голливудских лент. До выпускников было не более десяти метров. Настолько близко, что я, проходя мимо, придал лицу скучающее выражение. Одна из девушек томно простонала:
- Ах, Делончик! Какой мужчина! Ой, девочки, всё бы отдала ради одной встречи!
Мне не нужно было оглядываться, чтобы увидеть, кто из девушек может так ярко и незабываемо рассмеяться...
- Ой, Ирка, тебе все всегда смешно...
Маленькая поклонница французского актёра, спасибо тебе за подсказку! Конечно, Ира, Ирина! Я тут же нырнул в спасительную коробку телефонной будки, как нельзя кстати, оказавшуюся на моём пути. Снял с рычага тяжеленную металлическую трубку на пружинном шланге с проводами и стальным тросиком внутри, услышал гудок и, не задумываясь, накрутил на диске свой московский номер. В трубке протарахтело, чихнуло, хрюкнуло и опять длинно загудело. Будка пахла разогретым за день карболитом, резиной и ещё ностальгически-памятным запахом бронзовых монеток, прошедших не одну тысячу рук и карманов.
Вовремя я спрятался. Ирина неожиданно оглянулась, а через несколько секунд, осматривалась вокруг себя уже вся группа. Минуту спустя всё стало понятно: в руках мальчишек появилась бутылка зелёного стекла с сухим вином или портвейном, этикетку на таком расстоянии было не различить. Вот пошел по кругу гранёный стакан. Приложились к нему все по очереди, и девушки тоже.
Из будки я вышел так, чтобы, двигаясь впереди них не спеша, слышать разговоры и в какой-то момент позволить обогнать себя. Пересекая проезжую часть набережной, заволновался. Они ещё не догнали меня, а уже надо было принимать решение, куда свернуть: налево в сторону разведённого моста, или направо? Опёршись о гранитный парапет, я выиграл еще с полминуты. Нева отражала в своей зеркальной неподвижности противоположный берег, и только движение какой-то веточки по её поверхности, показывало скорость и направление течения реки. Внешне лениво и как бы нехотя, я пошел вровень с выпускниками, перехватив несколько заинтересованных взглядов. Они свернули на мост, но что они там забыли? Один пролёт, дальше задранная в розовато-молочное небо подъёмная секция...
Когда стена асфальта вдруг стала крениться в стремлении лечь на опору и соединить берега, я остро почувствовал, насколько чужд, но настолько же интересен мне этот город. Молодёжь быстро пробежала вновь кажущийся незыблемым пролет, пересекла встречную полосу почти перед капотом возмущённо просигналившего такси, и, сгрудившись в кучку, они застыли у края...
Вся конспирация полетела к черту, когда я увидел её в закрытом купальнике, стоящую на перилах моста. Я остановился посреди проезжей части, на трамвайных рельсах, как баран, чувствуя, что сейчас произойдёт что-то неправильное, непоправимое, то, что ни в коем случае не должно случиться. Её спутники стояли вдоль перил, лицом к реке. А меня сковал ступор. В то, что она сейчас прыгнет - не верилось до последнего мгновения. Но, вот она широко раскинула руки в стороны, как бы пытаясь обнять постепенно наливающееся лазурью небо над городом, и стройное тело, описав в воздухе короткую дугу, устремилось вниз... Как бы я ни желал этого, я ни за что не успел бы - пятьдесят метров, какое-никакое, а расстояние.
Ещё не стих в ушах звук всплеска, как я уже бежал со всех ног, туда, где только что её босые ноги касались перил, и чуть не столкнулся с её одноклассниками, что, смеясь, бежали мне навстречу. Взгляд наткнулся на нечто необходимое сейчас - спасательный круг над перилами. Несколько бесценных секунд - сорвать круг с кронштейна, несколько - сбросить сумку с плеча и стянуть на ходу, попеременно прыгая то на одной ноге, то на другой, кроссовки.
Прыгнул я в воду, держа этот тяжеленный двухцветный бублик за леер, что проходил по краю спасательного круга. Подумалось ещё, что круг ненастоящий - неожиданно он оказался внушительно тяжелым, и я выпустил его из руки. Страх на мгновение холодком протянул свои холодные щупальца откуда-то из паха, а потом ледяная вода ударила по ступням, обожгла икры, бёдра, живот, грудь. И сильный, до звона в ушах, удар по голове. "Вот тебе и спасательный круг", - мелькнула мысль и тут же испарилась из головы, как и весь окружающий мир...
***
Дежурный рабочий в пультовой Литейного моста услышал два всплеска. Первый был слабый и можно было бы подумать, что плеснулась рыба или чайка шлёпнулась о воду в охотничьем азарте, но второй всплеск был явно произведен крупным телом или предметом. Неужели самоубийца? С моста, не реже раза в год, прыгали, сводя счеты с жизнью, разные психи. Окинув взглядом водное пространство перед мостом, дежурный сплюнул, спохватившись, что на этой стороне моста из-за течения он даже кругов на воде не успеет увидеть, и поспешил перейти на другую сторону пультовой, открывавшейся в сторону Кировского моста.
В воде были двое - такие на спор прыгают в Неву. Иногда тонут. Но сейчас, один пловец буксировал другого с помощью спасательного круга к берегу. Утопленников не будет - и то хорошо... А с кругом доплывут. Досадно лишь, что придется самому тащить спасательный круг, водружать его на законное место на кронштейне перил. Но с прыгунами поквитается милиция. Если успеет.
Дежурный подошел к телефону, снял трубку, вставил палец в отверстие "ноль" на диске номеронабирателя и, немного подумав, опустил трубку обратно на рычаг. Решил дать прыгунам шанс. Пусть вылезут на берег, тогда и вызову "ноль-два". А там, как карта ляжет: успеют удрать - их счастье, не успеют - отделаются, в лучшем случае, штрафом.
По спуску к воде сбежала группка молодёжи. Теперь уже не было сомнений - студенты, среди которых кто-то проспорил этот прыжок с моста. Немного странно двигались к берегу пловцы, было заметно, что буксируемый совсем не пытается помогать плыть первому. Что-то там не так. Ожидающие на берегу вытащили обоих из воды. Вынули из спасательного круга парня в одежде... и оказалось, что тащила его к берегу девушка в купальнике. Может и не прыгуны это вовсе, а просто несчастный случай? Да и парень лежит как труп, не поднимается, видно, как суетятся вокруг него девчонки из компании. Плохо, когда дежурство заканчивается таким вот ЧП. Но надо что-то делать. Иначе, для чего тогда он тут поставлен? Всё-таки - ответственное лицо... В его непосредственные обязанности входит не только мост сводить-разводить да за механизмами приглядывать.
Диск телефона протарахтел "ноль-три", и спустя несколько минут, нехотя - "ноль-два". "Алло, это милиция?"
Глава 5
Вынырнуть из липкого киселя небытия мне помогла боль. С трудом сконцентрировавшись, я наконец-то нашел ее, собрал отовсюду и запер ее в черепе, мимоходом удивившись - как в такой маленькой голове может прятаться столько боли? Раскладывая боль на составляющие, обнаружил, что саднит кожа на затылке, и это окончательно привело меня в чувство. Свет лавиной хлынул в мои зрачки, пронзив вялый мозг, ударился о свод черепа изнутри и вернулся в глаза, сфокусировавшись на длинных ресницах склонившегося ко мне девичьего лица. Это была она... И я опять не знал её имени... краем глаза успел увидеть тонкую руку, прежде чем ладонь дотронулась до какой-то невообразимо больной точки на моём затылке. Острая боль пробуравила голову насквозь. Я охнул, зажмурился, но всё же собрался и в ответ на её: "Ой, простите, я нечаянно", - пропел-простонал:
- Ох, какая же ты близкая и ласковая, альпинистка моя, скалолазка моя... Какие они нежные... твои руки...
Даже в таком состоянии было приятно увидеть, как она залилась краской. Ей так к лицу был этот румянец.
В поле зрения возникла ещё пара лиц.
- Ира... Вот его вещи.
Точно! Её зовут - Ирина.
- Ой, очнулся! Может и не надо "скорую" вызывать? Сам дойдет куда ему надо.
- Здорово ты его спасла, Ирка.
- Спасла? Ты? Меня? Я-то, наивный, думал, что это я спасаю милую и красивую девушку, которую бросили на произвол судьбы её собственные друзья.
Тут загалдели разом все, ну точно, как в курятнике:
- Не знаешь ничего, а болтаешь!
- И никто её не бросал!
- Ирка чемпионка Ленинграда по прыжкам в воду!
- Мы на берег бежали встретить её с полотенцами...
- А теперь все в милицию попадём.
- Кто тебя просил спасать меня?
Упоминание о милиции оказало на меня весьма мобилизующее действие. Я поднялся с асфальта, огляделся. Все стояли на одном из многочисленных гранитных спусков к Неве. Голова немного кружилась. Вся её компания возмущённо кудахтала. На краю плит лежал разорванный с краю двухцветный бублик спасательного круга с надписью "Литейный мост". Из рваной, пропитанной бесчисленными слоями масляной краски холстины, высыпались кусочки мокрого пробкового дерева. Рядом мои кроссовки и сумка. Уже немного легче... Всем и никому буркнул:
- Спасибо.
Нагнулся, чтобы натянуть обувь, и тут же охнул - голову пронзила боль. Всё поплыло перед глазами. Пришлось присесть на одно колено и задрать подбородок повыше. Не так-то просто натягивать сухие кроссовки на мокрые носки...
- Всем надо сматываться...
Кажется, я произнёс это слишком тихо и недостаточно убедительно - никакой реакции. Может, в Питере не в ходу это выражение. Наконец, обувшись, я встал, закинул сумку на плечо и повторил громче:
- Надо всем сматываться... Ведите. Я не местный, я из Москвы - ничего тут не знаю. Ну, шевелитесь же, а то ведь менты повяжут...
Это, наконец, подействовало. Пробежав пару перекрёстков, мои проводники нырнули в подворотню: проходной двор, за ним другой, потом ещё один. Улица. Я уже был на ней сегодня. Перешли на шаг. Надо же - нет никакой одышки... Помолодел я, кажется, не только внешне. Ирина идёт рядом. Молчит. Спрашиваю:
- Ирина, а прыжки с мостов дорогого стоят?
- Ничего не стоят. Это же просто так - на спор.
- Я имел в виду штраф.
- Тогда дорого - десять рублей. И ещё могут родителям "телегу" на работу прислать. Тут дежурный, он мост разводит. Может милицию вызвать.
- И на что спорили?
- Да ни на что. Просто так... Это же Литейный мост. Тут самая глубина и течение... А ты смелый, мало кто отважится с Литейного прыгнуть. Наверное, хорошо плаваешь?
- Нет... совсем плохо. Почти как топор. Хотя до берега, наверное, сил хватило бы.
- А зачем тогда прыгал? У тебя же не было шансов меня вытащить, если бы я тонула. И сам утопился бы. Тут и водовороты и противотечение.
- Я не мог иначе. Я видел, что помочь некому, видел, как они убегали...
Кивок головой в сторону группки, что идёт чуть впереди.
- Мы заранее договорились, что меня будут ждать с полотенцем на берегу.
- Ну, а я круг спасательный увидел, вот и подумал, что он поможет.
- Ага, помог... Мало того, что ты о воду шлёпнулся, как лягушка, так ещё и затылком об круг приложился, порвал его даже. И на дно пошел, я тебя едва поймать успела... спасатель... Сильно болит? Может быть у тебя сейчас сотрясение мозга. Тебе бы к врачу..
- Чему там болеть-то? Голова это лишь кость, потому в ней и стрястись-то нечему.
Как тень с лица сошла. Наконец-то, заулыбалась... Какая она всё-таки милая, прямо, как изнутри светится...
- Шутник... Давай знакомиться, благородный московский рыцарь.
- Алексей.
- А я - Ирина. А это мои друзья: слева - Антон с Таськой, а это - Тата и Ната, но они не сёстры, как может показаться, просто похожи. Вовка, Паша. А впереди - Лена и Андрей. Мы все из одного класса. А ты, правда, из Москвы? К кому-то приехал, у тебя родственники тут?
Надо срочно сочинить некую правдоподобную легенду. Не смешить же её историей о путешествии во времени.
- Нет, я - "дикарём". Вот захотелось Питер увидеть, Неву, белые ночи.
- Ну и как тебе Ленинград?
- Красота! Только вот...
Я потупился, и, напустив на лицо чуть грустное выражение, замолк, стараясь не переиграть.
- Что-то не так?
- Да так... Неприятность... Потерял или украли документы, деньги и обратный билет.
- И как ты теперь?
- На каком-нибудь товарном поезде.
- Как в кино? На крыше или под вагоном?
- Зачем? В багажном вагоне с проводниками. Мир не без добрых людей, меньше чем через сутки буду дома.
- И давно ты в городе?
- Пока только ночь.
- Проголодался, наверное?
- Да не мешало бы заморить червячка...
- Пошли ко мне. Чаем с пирожками угощу. Пойдешь?
Вот она, удача! В груди стало тепло-тепло.
- Конечно! Отличная награда для спасателя!
- Не иронизируй... не над чем. А вообще-то - это я тебя спасла, и угощать меня должен ты. Но, так как ты совершенно обнищавший гость, то сегодня моя очередь. Заодно и рану на голове тебе обработаем... Дай взгляну. Стой!
Я резко остановился и развернулся к ней. Наши лица оказались так близко, что чуть не касались друг от друга.
- У тебя безумно красивые глаза...
Глаза раскрылись шире, моргнули. Ирина, чуть смутившись, опустила голову и мягко повернула меня спиной к себе. Лёгкое нажатие на плечи - и я вновь привстал на одно колено.
- Кровь остановилась. Подсыхает уже. Болит?
- Если не трогать и не наклоняться - почти нет.
- Дома промоем и перевяжем. Поднимайся, рыцарь, пошли.
- Далеко идти-то?
- Я на Петроградке живу. Это рядом, сам увидишь.
На Петроградке - так на Петроградке... Всплыло в памяти: "Петроградская сторона". Достать бы сейчас коммуникатор из сумки, да взглянуть на карту города в программе навигатора... Нельзя. Забудь о своих гаджетах. Вещички хоть и маленькие, да заметные. Проколоться можно - "на раз".
Вышли на набережную какого-то канала. На противоположной стороне - парк.
- А почему на той стороне канала, нет проезжей части... ну, со стороны парка?
- Это не канал, это - Фонтанка, и не парк вовсе, а Летний сад. Набережная? А зачем? Сад тогда станет ещё меньше.
И тут же я узнал, почему Летний сад и дворец Петра такие маленькие и почему дворец такой невзрачный. Город свой, Ирина знала, наверное, лучше, чем я почти за полвека изучил Москву. А если бы ещё называла даты и имена архитекторов, я бы уверовал, в то, что она профессиональный экскурсовод. Опять вышли к Неве, миновали горбатый мостик через Лебяжью канавку - действительно канава, правда с романтичным названием.
Вторично подивился на Суворова, получил исчерпывающую информацию от Ирины о нём, о Петропавловской крепости на Заячьем острове, о "Ваське" - так питерцы называют Васильевский остров, о Зимнем дворце, о Ростральных колоннах, о Медном всаднике.
Пересекли Неву по Кировскому мосту. Вышли на Каменноостровский проспект... В самом начале - памятник. Два бронзовых матроса с тоской и суровой решимостью смотрят в распахнутый иллюминатор трюма корабля, из которого льётся бронзовая вода. Со слов Ирины, когда-то она действительно лилась, настоящая вода, подаваемая к памятнику по трубам. Но, то ли в блокаду что-то сломалось, то ли ещё раньше, по какой-то причине, течь из иллюминатора миноносца "Стерегущий" пересохла. Удивила мечеть напротив памятника. Огромная, (по сравнению с московской, что возле спорткомплекса "Олимпийский" на проспекте Мира) и построенная, оказывается, ещё до революции.
"До революции"... В этом времени всё пока ещё делится на: "до революции" и после, "до войны" и после... В моём времени - на несколько вех больше. Тут нет ещё таких временных отметин как: "это было ещё при Советах", или - "это было до дефолта", ещё нет "до" и "после" чеченских компаний, нет танков девяносто первого и девяносто третьего годов... Это всё ещё только будет...
- Похоже на укороченный планетарий...
- Да, точно, есть что-то похожее. Ты знаешь, я раньше как-то не замечала.
В стороне от проспекта, там, куда прогромыхал проснувшийся трамвай, стояло здание - круглая низкая шайба с жестяным куполом, по виду напоминающим шлем Дон Кихота.
- Но на самом деле это выход из метро. Станция Горьковская.
Горьковская... В Москве тоже есть станция с таким названием, но я не помню, была ли она открыта к восемьдесят первому году. Так что лучше промолчать.
У дома с единственным на весь фасад каменным атлантом под микробалконом возле арки свернули налево и почти сразу направо. Узкая улочка полностью оправдывает своё название - самая, что ни на есть, "Ординарная".
Глава 6
В дом Ирины мы вошли втроём: она, Таська, и я. Остальные, попрощавшись с нами, пошли гулять дальше. "Лестница" (по-московски - подъезд) заметно пахла кошками и макулатурой. На третьем этаже остановились перед высоченной двустворчатой дверью, украшенной восемью разномастными электрическими звонками по косякам и одним, давным-давно закрашенным краской, механическим в центре. Ирина извлекла из самодельной сумки через плечо, бывшей когда-то мешком для картошки, пока его не постирали и не нанесли нитрокраской через трафарет изображение женских глаз, длинный ключ и открыла им половинку двери.
Полусумрак коридора коммуналки... Нахлынули воспоминания: я тоже когда-то жил в подобной квартире, только поменьше - на три семьи. И хотя мой коридор был не чета этому, я тоже катался по нему на таком же трёхколёсном велосипеде, как и этот карапуз, что встретил нас при входе.
- Дрррасте тётя Иррра, дрррасте тёть Настя!
Мальчуган раскатисто гонял на языке букву "р". По всему видно, что кто-то усиленно занимался его произношением. Мне же, после небольшой паузы, досталось лишь укороченное "дррась", произнесённое намного тише.
- А что так тихо-то? Где командный голос? А ну-ка отвечай мне, как мужчина - мужчине, кто тебе нравится больше: тётя Настя или тётя Ира?
- Маррриванна!
Я, не ожидавший такого ответа, опешил, а Ирина тут же пояснила:
- Это его воспитательница из детского сада.
- Значит, я не угадал...
- Тась, займи пока гостя беседой, а я перекись принесу.
Сказала и быстро ушла вперёд по коридору. Мы пошли за ней мимо велосипедов и лыж на стенах, мимо вешалок с плащами и зонтиками, мимо бело-голубого настенного телефона с дисковым набором номера и стопкой записных книжек под ним, мимо двух ванных комнат с номерами на эмали жестяных овалов. Слева были чётные номера, справа нечётные: от одного до восьми, что, по всей видимости, закрепляло за каждым из санузлов свою комнату. Запомнил расположение туалетов с таким же распределением. Очень скоро один из них мне понадобится.
Ого, да здесь не по одной комнате на семью, а по две, и со слов Таськи, и по три есть. Я, разглядывая лепнину на высоком под четыре метра потолке, понимаю, что когда-то две комнаты, которые занимает семья Ирины, были одной большой комнатой метров сорока; лепнина богатая, вероятно, до семнадцатого года это была гостиная или библиотека. Маленький тамбур прихожей, а в нём старый подушкообразный холодильник "Юрюзань", напротив самодельная резная вешалка с полочкой для шляп, когда-то покрытая лаком, а ныне вытертая и потемневшая на углах, и узкий тоже самодельный шкафчик.
Ирина пришла с пузырьком и ватой, подвела меня к окну, посадила на стул и принялась колдовать над ранкой на затылке.
- Ну и шишка у тебя...
- Это гидроперит? Значит, я теперь стану блондином... Местами...
- Не смеши, а то могу сделать больно!
- Нет, Ирина. Такими нежными пальчиками сделать больно невозможно.
Чувствую, что смущаю её, но не могу остановиться. Встал, повернулся к ней, опять... очень близко. Она пристально смотрела мне в глаза, видимо, пытаясь уловить фальшь. Ох, знала бы она, что меня, с моим более чем тридцатилетним опытом общения с прекрасным полом, таким путём на чистую воду не вывести. Хотя о чём я? Этот же опыт, безошибочно мне подсказал, что я уже безнадёжно заблудился в этих длинных, загнутых ресницах и утонул в этих бездонных серо-зелёных озёрах глаз. И влюблён... настолько, что хоть верёвки из меня вей... Никуда уже не денусь. Смотри, смотри внимательнее в мои глаза - я весь перед тобой. Кажется, влюблённый в тебя заочно всю свою жизнь. Такой, какой есть. Пятидесятилетний мужчина в шкуре мальчишки-призывника. И весь твой...
Ирина, конечно первой не выдержала этого немого монолога, опять зарумянились щёки, зачастили на миг в движении ресницы... Она опять ушла. Молча. Но я успел заметить, как дрогнули уголки губ в сдерживаемой улыбке. Наверное, она права... Всё же это её победа, а не моя. Впервые, появившись в моей жизни почти тридцать лет назад, она, сама того не зная, подготовила плацдарм. И сейчас я чувствовал, что теряю позиции и территории одну за другой, без сожаления отдавая их без боя столь прелестной захватчице, уповая на её доброту к побеждённому.
За время её отсутствия, я разглядывал книги в шкафах и полках, скупо отвечая на Таськины распросы о Москве. На какое-то время я остался один, Таська ушла помочь Ирине.
Библиотека здесь была потрясающая. Несколько полок было занято томами, написанными через яти и ижицы. В нише, образованной книжными шкафами и полками стояло кресло-кровать. Я когда-то спал на точно таком же, только цвет обивки был другой. У окна круглый стол, с задвинутыми под него четырьмя деревянными стульями с гнутыми ножками. У стены стоял кожаный диван. Судя по габаритам, внести его сюда было невозможно. Он, наверное, был здесь с тех пор, когда вся нынешняя коммуналка была ещё одним целым. Вид из окна был неказистый: кусочек противоположного тротуара, стена дома напротив и маленький скверик.
От окна меня оторвала вернувшаяся Таська и в ответ на мой вопрос сообщила, что они собираются вместе поступать в Театральный и уже подали документы. Мне же вдруг вспомнилось, что в Москве, на пляже Ирина говорила о ветеринарной академии... но сейчас я не стал переспрашивать. Заметив мой интерес к жилью, Тася спросила:
- Вы там, в Москве, наверное, и не видели коммуналок?
- Ну, почему не видели? Я сам родился в подобной квартире. И лишь... восемь лет назад переехали в отдельную двухкомнатную. Правда, моя новая квартира: с прихожей, кухней, санузлом и лоджией, вся - легко поместится на площади этих двух комнат, да ещё и свободное место останется. Это, если даже не заикаться о высоте потолков.
Вернулась Ирина с большим чайником с одной руке и ширпотребовским "жостовским" подносом с пирогами в другой.
- Таська, покажи Алексею, чем пользоваться в ванной, и с колонкой помоги, столичный житель, наверное, газовой колонкой пользоваться не умеет.
- Иринка, а он раньше тоже в коммуналке жил...
- И с газом обращаться умею. И спичками давно не балуюсь.
- Ты всё равно не знаешь, какое полотенце и мыло - наши.
- Веди меня, Таисия!
- Я - Анастасия...
- Ну вот... Я было подумал: Таська - Таисия - Таис.
- А ты "Таис Афинскую" читал?
- Да, только давно.
- А я у Иринки недавно взяла почитать... Полотенчик вон тот, розовый и зелёная мыльница.
Она открыла кран, передвинула рычажок в газовой колонке, и та загудела, нагревая воду. Я любил в детстве смотреть в окошечко нагревателя. Вставал на табурет, притащенный с кухни, и смотрел, как с маленького дежурного фитилька разбегается по рядам газовых трубок и встаёт ровными голубыми язычками над отверстиями в них, пламя. Сняв рубашку, перехватил в зеркале восхищённый взгляд Таськи - в это время не часто попадаются на улицах крепко прокачанные мальчики с рельефными, хорошо проработанными мышцами. Улыбнулся - у меня, фигура атлета от природы.
Подставил под струю голову, чтобы смыть кровь с волос. Воду пришлось сделать похолоднее. Розовый оттенок в стекающей воде исчез и я, было, протянул руку за полотенцем, но Таська перехватила инициативу, правда, ненадолго. Вытирая мне голову, она неосторожно сильно коснулась раны, я охнул, зажмурился и присел.
- Таська! Ну, что ты делаешь? Ему же больно! - услышал я голос Ирины.
- Ну вот, опять кровь пошла. Тась, дай я сама. Неси сюда перекись и вату.
- Ирина, что, так сильно кровоточит?
- Да нет, совсем капельку.
- Тогда, давай дадим ей самой свернуться. Организм должен сам себя лечить, тем более что первую помощь ты уже оказала. Хотя, о чём я?... Твои ладошки любую боль снимут, с любой раны. Они такие ласковые, твои волшебные руки.
Опять смутил девушку...
- Ты наглый льстец!
- Нет, просто я художник и вижу тебя несколько иначе.
- Одевайся, художник. Будем пить чай с пирожками, а ты будешь рассказывать о себе, а уже потом о том, как ты меня видишь.
По пути в комнату Ирины, я зацепил ногой чьи-то лыжи, те, в свою очередь - велосипед, подвешенный высоко на стене коридора, а тот свалил оцинкованное корыто для купания детей. Не могу сказать, что было шумно... Было... Наверное, так же будут звучать треснувшие литавры, возвещающие Конец света. И, конечно, на это представление сбежались посмотреть все жильцы огромной квартиры. Появилась и Таська с пузырьком и ватой в руках. Я стоял с этим корытом в руках под недовольными взглядами зрителей, как несмешной клоун на арене и не знал, как вывернуться из этой немой сцены.
- Извините...
Первой подала голос красивая русоволосая молодуха в домашнем халате, а за её подол держался тот самый малец с раскатистым "р".
- Мужчин в доме нет... Гвоздь нормально вбить некому!
Спасибо тебе, русоволосая... Вот и руководство к действию!
- Простите, у вас здесь, стремянка есть? А шуруп, отвёртка и кусочек электрического кабеля найдутся?
Лестницу, отвёртку и жестяную банку из-под монпансье набитую шурупами, принёс пожилой мужчина в трикотажных тренировочных штанах и растянутой майке, в вырезе которой выбивалась седая растительность на груди. Провод с вилкой на конце - сама молодуха. Ирину, я попросил принести нож. Всего-то дел засунуть кусок изоляционной оплётки от провода в готовое отверстие, вкрутить туда шуруп и водрузить корыто на место. Через пять минут, поредевшим рядам зрителей было объявлено: