Аннотация: За каждый поступок приходится платить. Иногда тому, кто его совершает, иногда тому, кто еще не родился.
Ночью Анна проснулась оттого, что в соседней пустой комнате заплакал маленький ребенок. Она проснулась мгновенно, резко, толчком села на край кровати, вслушиваясь в пронзительные звуки. Обычно она долго не могла разлепить глаза со сна, но сейчас каждая клеточка в ее теле дрожала, прислушиваясь к странному звуку. Ноздри ее резко сужались и расширялись, как у потревоженной хищницы, пытающейся определить что за враг подкрадывается к ее лежке.
Некоторое время было тихо, и Анна постаралась убедить себя, что этот звук ей просто приснился, после всего пережитого в последние дни, после всех этих мыслей о нерожденном ребенке.
Но тут он снова заплакал - отчаянно, истошно, захлебываясь от ужаса, как умеют плакать только младенцы, для которых любой страх - абсолютный запредельный смертельный ужас, а любой смех - безграничная радость. Анну словно подбросило ударом электрического тока, она вскочила с кровати и нагая, напрягшись, замерла в полумраке комнаты. На стенах и потолке ползли полосы белого и желтого света от проезжавших по улице поздних автомобилей. Но смотрела она на прикрытую дверь в соседнюю комнату. Где плакал ребенок, которого там могло быть.
- Может быть это у соседей? - шепотом спросила она у самой себя.
Но ребенок заплакал снова, из гостиной, которую она превратила в подобие детской для маленькой девочки. Комнаты с игрушками, которой у нее самой никогда не было. Она смотрела на отблески света на металлической дверной ручке и на темноту в щели за этой дверью. Она боялась.
Плач был теперь беспрерывным - ребенок кричал, надрывно, затяжно, задыхаясь, напрягая все свои маленькие, но такие громкие связки, разрывая мозг этими пронзительными звуками. Почти хрипел, срывая голос, не пронзительно уже, а низко, но ужасно.
Анна в ужасе схватилась за виски, этот голос, как сверло, ввинчивался ей в голову, от него ей самой хотелось побежать куда-то, размахивая руками и истерически крича. При этом она по шажку приближалась к черному проему двери, не в силах стоять на месте. От ужаса ее колотило, сердце билось как колокол в груди, угрожая ее разорвать, руки нервно тряслись. Она протянула дрожащую руку и легонько толкнула дверь уже зная, веря почти наверняка, что этот безрассудный поступок будет последним в ее жизни, что сейчас нечто, притаившееся в этом визжащем мраке налетит на нее и, разорвав на клочки, проглотит. Она зажмурилась от ужаса, но мгновения шли одно за другим и ничто не хватало ее, а голос ребенка все также продолжал надрываться, прося защиты от того же ужаса, что сотрясал и ее - от этого мрака, от того, что могло там скрываться.
Анна с трудом раскрыла глаза и обвела взглядом полутемную комнату. Все было так, как вечером - лежали куклы, кубики, погремушки, другие игрушки, платьица для кукол, домик с блестящими занавесками. Все что она покупала в последние дни для того, чтобы поиграть в детство.
В игрушечной колыбели лежала большая кукла ручной работы, купленная вчера у старика-мастера на рынке, дорогая и очень красивая.
И ужасный пронзительный звук исходил от нее.
Анна застыла, глядя на неподвижно лежащую на спине куклу, чьи распахнутые блестящие стеклянные глаза смотрели в потолок. В них мерцали те же отблески света фар, движущиеся, меняющиеся, но ей казалось, что это слезы стекают с них, и в полумраке казалось, что искусно сделанное улыбающееся лицо кривится в ужасе и муке.
Анна затравленно обернулась на распахнутую дверь в свою спальню, на коридор и выход на лестничную площадку. Ей одновременно хотелось бежать прочь отсюда, безоглядно, как есть, обнаженной, по ночным улицам - куда угодно лишь бы увидеть живых людей, и также внезапно и странно хотелось подойти и что-то сделать, чтобы этот ужасающий плач наконец прекратился.
Она в панике укусила себя за запястье, пытаясь прийти в себя, отвлечься, понять что делать, но не могла не сосредотачиваться только на плаче и кукле, уставившейся в потолок.
"Что со мной?" - в панике подумала она, "Что со мной происходит? Кто так плачет? Почему ему так страшно?"
Плач внезапно сменился страшным хрипом, как будто у кого-то закончилось дыхание, как будто напрягшиеся в неимоверном напряжении слабые мышцы больше не могли сжаться, подавая воздух в маленькие легкие и они, эти легкие, пытались сквозь судорогу подать хоть глоток кислорода, и не могли.
Анна не заметила сама, как внезапно оказалась возле кроватки и поспешно схватила куклу на руки, уложив головку с аккуратно расчесанными прядками на сгиб левой руки, а правой придерживала довольно тяжелое тельце за спинку. Она обняла, прижала куклу к себе, к груди и закачала на руках, неумело, напрягая с силой мышцы рук. В ушах ее еще звенел крик, но, заметила она, хрип, так напугавший ее, сменился тяжелым быстрым дыханием.
Стоя в ночной тишине с куклой в руках, она внезапно для себя разрыдалась, горько и больно. Ноги стали подкашиваться, голова закружилась и Анна почувствовала, что сейчас упадет. С трудом она доковыляла до кровати и почти упала в смятое одеяло, продолжая обнимать и удерживать куклу. Инстинктивно она свернулась калачиком, приткнув куклу к своей груди и тут же провалилась в черный, беспробудный сон без видений.
Проснулась она поздно утром, когда солнечные лучи падали уже почти отвесно, а с улицы доносился привычный городской шум множества машин, медленно ползущих в пробке.
Сонная Анна некоторое время бездумно повалялась в кровати, нежась тем, что никуда не надо вставать и нечего делать. Потом все-таки встала, пошла на кухню, медленно, с удовольствием сварила кофе, вернулась в постель проверять электронную почту и свои игры и новости в социальных сетях. Все было безмятежно и прекрасно, пока, уже совершенно проснувшаяся девушка не наткнулась локтем на куклу.
Она лежала под одеялом и, проснувшись, Анна не заметила ее. Она сразу вспомнила ужасную ночь полную криков и безумия.
Она осторожно сняла одеяло и посмотрела на куклу. Та лежала неподвижно, и только солнечные лучи переливались в синих глазах, как будто внутри, под поверхностью стекла текла и двигалась жидкость, преломлявшая этот свет.
Анна нерешительно взяла куклу на руки. Та была теплой, согретой ее собственным телом за ночь.
Сейчас при свете дня вся эта история казалась Анне дикой и странной. Собственный страх, паника, все действия казались глупыми, нелогичными. Анна почти спокойно отнесла куклу в гостиную с игрушками и положила назад в детскую игрушечную кроватку.
Сидеть дома и работать за компьютером в такой хороший солнечный день совершенно не хотелось и она пошла прогуляться.
Вчера, в такой же славный летний день она тоже гуляла по городу и забрела на маленький рыночек за старой церковью, где продавали свои изделия разные мастера - глиняная посуда, свистульки, резные поделки, псевдосредневековые шляпы, обувь, пояса и рубашки. Там же торговали антиквариатом - позеленевшие от времени медные и бронзовые кувшины и ступки, хрупкие стеклянные колбы, серебряные ложки и вилки, тарелки двухсотлетней давности, монеты и куча прочей всячины. Анна любила время от времени посещать такие места, бродить среди деревянных лотков, присматриваясь к диковинным старинным вещицам, под неторопливые разговоры пожилых мужчин-продавцов, обсуждавших политику, футбол, пиво и урожай в этом году. Покупала она там что-то редко, чаще всякие безделушки, которые потом становились пылесборниками на книжной полке. Тогда то Анна и наткнулась на кукольника.
Это был уже почти старик, с изрядной гривой седых волос, с пышными усами и красными гипертоническими прожилками на щеках. Судя по двойному подбородку и объемной талии, мастер любил пиво с кровяными колбасками и не привык отказывать себе в двойной порции.
Перед стариком были разложены самодельные куклы. У Анны сразу глаза разбежались по трем десяткам нарядных фигурок, сидящих, лежащих и танцующих друг с другом. Куклы были большие - в рост ребенка от пары месяцев до полутора-двух лет. Все в натуральную величину. Сначала Анне даже показалось, что здесь каким-то образом собрался детский сад, так похожи они были на настоящих детей. Но настоящий детский сад бы непрерывно копошился и двигался, эти же застыли неподвижно, обратив кто куда ясные детские глаза, выделяющиеся на лицах. Лица заслуживали отдельного восхищения - сделанные, похоже, из какого-то пластика, они были вылеплены с высочайшей точностью и художественным вкусом, с правильными очертаниями, с крошечными складочками, детскими выпуклостями на щеках и очаровательными ямочками. Пластик был тщательно раскрашен под нежную светлую розовую кожу. Они были совсем, как настоящие, только не двигались.
Анна всплеснула руками от восторга и застряла перед кукольником надолго. Она всегда, с детства, питала слабость к куклам, а тут была такая прелесть, какую редко где встретишь.
Анна разглядывала куклы, удивляясь искусной работе мастера. Каждая кукла была индивидуальной, у каждой на лице было собственное выражение - какой-то малыш был игривым, кто-то спал, кто-то удивленно таращился, кто-то смеялся чему-то. Чистые, нежные, открытые лица, каждое, было словно наполнено внутренней жизнью. Такого никогда не добиться на бездушной фабрике - чуткие заботливые руки старика казалось вдохнули в каждую жизнь.
Он сидел, делая вид, что читает газету, и с улыбкой сквозь усы, наблюдал за восторгами Анны. Было видно, что ему нравится ее восхищение. Они проболтали с полчаса о пустяках, а потом Анна разорилась и выложила почти половину своей месячной зарплаты за куклу. Стоили они соответственно своему качеству, однако она совсем не жалела об этом.
Анна выбрала для себя девочку на вид около полутора лет - с голубыми глазами и светлыми, такими же, как у нее самой волосами, только под атласным бантиком. Мастер сказал, что волосы использовал натуральные, никакого пластика, и обращаться с ними нужно соответственно. Пухлые губки девочки слегка улыбались.
Одета девочка была в простое платьице, без особенных изысков и украшений. Было видно, что мастер не утруждал себя особенной отделкой одежды, в отличии от самих кукол.
Анна несла свою покупку домой, завернутой в кусок оберточной бумаги нежно, словно настоящего ребенка. Она уже предвкушала, как будет играть с такой чудесной куклой, самой лучшей, из всех, что были у нее в жизни. Дома уже было немало игрушек и других кукол попроще и поменьше, которые могли составить компанию такой красавице.
После прогулки Анна приготовила обед, и не смогла удержаться, чтобы не послать письмо своему бойфренду Марку. Он не любил, когда она ему часто писала, злился, но желание хотя бы так сократить расстояние до любимого человека оказалось сильнее. Марк сейчас работал в командировке и должен был приехать только через ужасно длинные три недели. Анна считала, что у нее довольно серьезный роман, хотя и не могла поклясться, что навсегда.
Отправив e-mail Анна не удержалась и снова пошла возиться с куклой, рассматривая ее удивительно красивое и пропорциональное лицо. О ночном происшествии она счастливо забыла. Уже ближе к вечеру она неохотно оторвалась от игры и пошла работать.
Работалось сегодня через пень-колоду. Анна рисовала веб-контент для сайтов как фрилансер. Работа свободная, ты можешь распоряжаться своим временем, как хочешь, зато и рискуешь остаться голодной, если заказчику не понравится картинка, или просто заказа не будет.
На самом деле Анна хотела стать всемирно известной и дорогой художницей, делать красочные и дерзкие инсталляции и путешествовать по свету. Пока, правда, приходилось заниматься рабским трудом на прокорм продолжающей расти всемирной паутине, которой нужны были новые и новые сайты. Безликие и бездуховные элементы оформления интерфейса и кнопки были ее хлебом, которые удавалось делать более менее сносно и быстро и зарабатывать достаточно, чтобы сводить концы с концами.
Вечером ей написал университетский друг, Пол, смешно и трогательно ухаживавший за ней последние пару лет. Правда дальше поздравительных открыток в социальной сети по праздникам он не шел - смущался. Анне нравилось флиртовать с ним, несмотря на то, что за эти пару лет она сменила семерых мужчин.
Пол, как обычно, интересовался как идут ее дела, и продвинулась ли она в работе над своим художественным проектом. Пол очень серьезно относился к ее творческим порывам, считал ее будущей великой художницей, что очень грело самолюбие. Однако одновременно и вызывал чувство вины, так как творческий проект буксовал, как малолитражка в грязи.
У Анны была смелая, по ее мнению, творческая идея - создавать произведения искусства, созданные из различных по толщине пластов полупрозрачного полимера с разноцветной светодиодной подсветкой изнутри. Впрочем дальше пары образцов дело у нее не пошло, все мешало то нехватка времени, то прямых рук того, кто мог бы спаять устройство, управляющее подсветкой, то денег на полимеры и электронику. Но на самом деле, конечно, мешало отсутствие настоящего упорства.
Анна скосила глаза на задернутый мольберт с пылящимся последние полгода полупрозрачным лицом с дырами вместо глаз, и не ответив Полу на письмо, ушла играть с куклой.
В гостиной она задернула шторы, чтобы никто из здания на противоположной стороне улицы не увидел, чем она занимается, и улеглась на толстый мягкий ковер цвета янтаря с темными прожилками, обложившись другими игрушками.
В такие мгновения весь остальной мир переставал для нее существовать. Анна никому из подруг, и тем более своих мужчин, не признавалась в том, что обожает играть в куклы, но это было самое увлекательное занятие с детства.
Первую куклу ей подарил отец. Анна и сейчас помнит, как он приехал на своем мотоцикле как-то вечером, когда его никто не ждал. Огромный, грузный в поскрипывающей кожаной куртке с защитой, пахнущий потом, пивом и машинным маслом, отец был самым родным человеком на свете.
Она играла с кубиками на полу в гостиной, и он опустился на колени и крепко обнял ее под холодным взглядом матери с поджатыми губами. Родители друг с другом так и не поздоровались тогда. Отец расстался с матерью вскоре после ее рождения, так что Анна и не помнила когда он жил в их доме. Если вообще жил. А мать об отце она спрашивать боялась. В ее воспоминаниях он был всегда таким волшебным существом, приезжающим на своем мотоцикле из каких-то фантастических дальних стран с драгоценными подарками после опасных и захватывающих приключений.
Тогда он и подарил ей куклу. Сказал: "Моя маленькая принцесса, у меня есть кое что для тебя" и неловко вытащил бумажный пакет, прихваченный скотчем. Там и была та, первая кукла.
Отец наведывался к ним изредка, раз в два-три месяца. Он всегда привозил с собой подарок для нее, нежно обнимал, ерошил волосы, расспрашивал про дела. Мать всегда находилась рядом или в соседней комнате, колючая, холодная, подозрительно глядящая как он играет с дочерью.
Настоящим праздником были те часы, что они иногда проводили вдвоем в парке аттракционов. Папа вез ее туда на своем огромном, гудящем мотоцикле, она сидела перед ним, в надежном кольце крепких рук, и кричала от восторга, когда мир с ревом и грохотом проносился мимо них. Аттракционы после этого были не столь увлекательными и ни капельки не страшными. И главное - рядом был ее папа. Они бродили по парку куда она хотела, катались на всех каруселях, ели на пару сладкую вату, играли в автоматы, стреляли из пневматической винтовки по мишеням и хлопали друг друга по ладони, после особенно удачного выстрела. Это были самые лучшие часы ее жизни.
Анна всегда улыбалась вспоминая эти счастливые дни.
Потом, к воскресному вечеру они возвращались домой, и отец в молчании передавал ее матери. Он только крепко-крепко обнимал ее на прощание и целовал в макушку, а потом садился на харлея и давал газу.
Мать после этих визитов была всегда злая и раздраженная. Она цеплялась к дочери по любому поводу, чтобы наорать на нее и сорвать свою обиду и ревность. А ночью она часто плакала или напивалась.
Перед сном Анна собирала коллекцию своих кукол и игрушек, которая пополнялась с каждым визитом отца и тихонько, чтобы мама не услышала и не забранилась, рассказывала им как прошел ее день и что интересного они повидали с отцом в парке аттракционов или в зоопарке и какие вкусняшки они сегодня ели.
Эта привычка разговаривать с куклами сохранилась у нее и теперь. Куклам она доверяла свои тайны, делилась своими горестями и радостями. С матерью она никогда не была так откровенно, да та и не хотела ничего слушать, даже когда маленькая Анна и пыталась с ней поговорить. Мама всегда злилась на Анну за свою "спущенную", как она выражалась жизнь. Когда мать выпивала лишнего, она иногда рассказывала, какая замечательная жизнь у нее была раньше, как они ездили с компанией на мотоциклах, веселились в клубах. Она зажигала как хотела и с кем хотела. И отец был самым лучшим мужчиной. Она продолжала любить его и ненавидела за то, что он ее бросил после рождения Анны. Отец не захотел оставлять своей свободной жизни в компании мотоцикла и товарищей. Женщины были временными в его жизни. Оседать, заводить постоянную работу и превращаться в расползшегося семьянина он не захотел. Изредка, когда у него бывали деньги, он присылал ей чек, и навещал дочку, когда было время.
А мать не решилась сделать аборт и все остальные годы винила девочку за то, что она родилась и не умерла сама в младенчестве. А когда Анна выросла и стала самостоятельной и перестала быть обузой для матери, сковывать ее свободу, та с ужасом обнаружила, что больше не является симпатичной девчонкой, с которой любой парень был готов отжигать до рассвета. Теперь она была полноватой женщиной, с нездоровым цветом лица, кучей болезней и испорченными химической завивкой волосами. На мотоцикле она теперь бы и не могла проехаться, как раньше. Она поняла, что превратилась в домохозяйку, в то, чего страшилась в молодости, которая, увы, прошла.
Поэтому, когда Анна уехала из нелюбимого дома на учебу, в жизни матери так ничего и не поменялось. А сама Анна твердо пообещала себе, что становиться такой, как ее мать она не собирается. Лучше уж у нее никогда не будет детей, чем ненавидеть их всю жизнь и обвинять в своей неудаче.
Этот вечер был одним из самых лучших за последний год так точно. Анна была счастлива, как в детстве, когда она пряталась от пьяной и сердитой матери на чердаке и шепотом разговаривала с куклами. Она позволила себе заказать по сети пару пирожных и съела их, валяясь на полу в окружении игрушек. О работе она даже не вспомнила, почту и сети не проверяла, и легла спать далеко за полночь, даже не раздеваясь.
А потом в соседней комнате снова заплакал ребенок.
С колотящимся сердцем Анна мгновенно проснулась и, все еще одетая уселась на край кровати. "Опять этот кошмар? - подумала она. -Тот же сон или не сон?".
Слушать надрывные крики она совсем не хотела. Анна встала, и медленно пошла к гостиной, думая про себя, что если она возьмет и положит куклу себе в кровать, то плохо от этого никому не будет, и эти крики снова закончатся, как и вчера, и она сможет нормально выспаться.
Она бормотала себе под нос какую-то успокаивающую чепуху, хотя сердце ее стучало часто-часто, и от адреналина губы и рот мгновенно высохли, и руки сильно дрожали. Все равно было очень страшно. Она застыла над кучей игрушек, которые так и оставила лежать на полу. Та Кукла сидела, в окружении других - поменьше и похуже, это была школа, в которую она играла вечером. И сейчас эта сидящая кукла в темноте казалась ей ребенком, который проснулся ночью в незнакомом месте и кричит, сидя, ожидая когда же придет наконец кто-то теплый и заботливый и не спасет его от этого ужасного кошмара.
Она все не могла решиться взять куклу на руки, пока вдруг не различила - ясно и четко среди крика отчетливое слово "Мама?". Растянутая, неуклюжая, но настоящая речь. Анна, трясясь, вцепилась обеими руками в куклу, подняла ее, и, как вчера ночью, закачала на руках. А кукла все не успокаивалась, кричала, плакала, жаловалась и Анна стала шагать в темноте по комнате, перешагивая автоматически через разбросанные игрушки. Раз за разом, из угла в угол, напевая какие-то бессмысленные, но мелодичные слова, не думая больше ни о чем, поглощенная только одной мыслью, чтобы этот голос перестал кричать.
Через добрые полчаса, показавшиеся Анне вечностью, кукла перестала плакать, и только тихонько всхлипывала, продолжая звать маму. Анна к этому времени пребывала в полуобморочном состоянии и хотела только спать. Она осторожно легла в кровать, продолжая держать куклу на руках и убедившись, что та больше не кричит, немедленно провалилась в мертвый сон.
Утром ее разбудил мочевой пузырь, настоятельно требующий посещения туалета. Все тело затекло, одна рука онемела от неудобной позы. Анна страшно не выспалась, и на ощупь, лохматая и страдающая побрела в туалет. Настроение было отвратительным, хотелось что-нибудь разбить, а лучше поспать. Когда она брела назад к кровати, чтобы снова отдаться в сладкие объятия Морфея она начала слегка вспоминать события этой ночи, но подумала только "Хорошо, что сейчас дочка не плачет и спит, могу и я отоспаться".
И в этом месте ужас осознания накрыл ее так, что она сразу проснулась. О чем она думает - какая дочка? Анна сделала аборт и у нее не может быть дочки. Ночью она слышала как плакала кукла и это, похоже признак того, что она совсем сошла с ума.
На ослабевших ногах, Анна подошла к своей смятой постели и тревожно уставилась на куклу неподвижно лежащую и заботливо, во сне, укрытую одеялом, чтобы ей не было холодно.
Отстраненно Анна подумала о том, что на месте этой куклы, уставившейся неподвижным взглядом в потолок мог бы лежать настоящий ребенок и спать сейчас. Это была девочка. Была. Она машинально погладила ладонью низ живота, показавшийся ей сейчас таким пустым и как будто заледеневшим.
Анна заплакала, ушла умываться и долго не могла успокоиться. Спать совершенно расхотелось, зато разболелась голова и чувствовала она себя разбитой и донельзя уставшей. Анна сварила крепкий кофе, чтобы немного взбодриться, капнула полложечки коньяка, чтобы волшебная жидкость быстрее побежала по жилам, уселась у окна, и тоскливо уставилась в окошко. За стеклом шел дождь и редкие ранние прохожие прятались от капель за зонтами.
Сейчас она не могла отвязаться от воспоминаний о больнице.
Анна всегда чувствовала себя крайне неуютно в стерильной чистоте медицинского кабинета. С детства больницы у нее ассоциировались с лечением зубов, болью и страхом. Она и сейчас не любила лечить зубы - боялась. Но тогда пришла поневоле. Ребенок не больной зуб, его так просто не вырвешь и сам точно не пройдет.
Она боялась, что толстая пожилая тетка в регистратуре клиники будет смотреть на нее, как на ничтожество и преступницу, снимет свои дурацкие очки в толстой оправе, глянет презрительно из-за стойки и прогонит прочь, как нашкодившую школьницу.
- Спокойно, - сказала она сама себе, - я взрослая женщина и имею на это право. Сделаю это и снова все будет хорошо.
- На какое число записать вас на аборт? - без выражения спросила ее тетка, заполняя данные в компьютере и даже не подняла на нее глаз. - Анализы ваши в порядке, противопоказаний нет.
- Как можно раньше, - запинаясь с трудом проговорила Анна, щеки ее вспыхнули от смущения. Слово "аборт" вгоняло ее в панику, сразу начинало громко биться сердце. Очень хотелось исчезнуть отсюда и оказаться под любимым пледом у ноутбука дома.
- Тогда, завтра, в 13.00. - все так же без интонаций проговорила тетка. - Если у вас изменятся планы, позвоните утром и предупредите.
На ватных, подгибающихся ногах Анна вышла из клиники под жаркое солнце. Еще немного и этот кошмар прекратится. Она снова станет самой собой - молодой художницей, студенткой колледжа изобразительных искусств. Это ужасное состояние тошноты, головокружения, все это пройдет. Она снова будет свободна для своей собственной жизни. И с Марком, когда он вернется, они смогут быть как раньше - нежными и любящими. И ему не придется ничего говорить об этой внезапной беременности. Как бы он воспринял эту новость, Анна боялась и вообразить. Вполне возможно, что и бросил бы ее, зачем она ему с ребенком.
Она попробовала радостно улыбнуться себе - она все-таки смогла найти решение проблемы, набралась достаточно силы воли и решимости чтобы записаться в клинику. Еще немного терпения и все будет хорошо.
Вернувшись домой Анна попробовала было порисовать, но голова опять кружилась, тошнило и ее хватило только на то, чтобы улечься в постель, укрыться пледом и серфить по социальным сетям, глядя на новости знакомых.
Ночью, когда она совсем устала, в голове промелькнуло сомнение - правильно ли то, что я делаю? Но когда она попыталась представить себе ворох проблем, что последуют за отказом от аборта, как сердце судорожно забилось и стало совсем плохо.
В клинику она чуть-чуть опоздала. Почему-то долго не могла заставить себя пойти. Откладывала до последнего, после чего сорвалась, похватав вещи и поехала на такси. Глыбообразная тетка с регистрации отправила ее готовиться в сопровождении доктора. Анна шла, как барашек к колоде мясника.
В кабинете врача, он еще раз внимательно просмотрел ее бумаги, анализы, снимки плода. Анна с гремучей смесью смущения, отвращения и интереса поглядывала на фото большеголового существа, скорчившегося в ней, похожего на инопланетного пришельца из фильмов. На видео было еще страшнее - иногда существо водило руками или дергало ногами. Тогда Анна ощущала в себе легкие толчки изнутри, наполнявшие ее ужасом и паникой.
- У вас совершенно здоровый ребенок. Девочка. - Сказал вдруг врач глухим голосом, продолжая смотреть в анализы. - Вы уверены, что хотите сделать аборт? Медицинских противопоказаний нет. Вы можете хорошо родить. И, напротив, последствием аборта может быть бесплодие.
Анна, с колотящимся сердцем, сглотнула горький комок в горле и с трудом выдавила:
- Я уверена. Так надо. Все в порядке, доктор.
В голове у нее шумело, она ничего сейчас не соображала и хотела только одного - чтобы все это поскорее закончилось.
Врач наконец бросил на нее быстрый взгляд, кивнул и сказал:
- Сестра в соседнем кабинете поможет вам подготовиться. - после чего отвернулся от нее.
Что было дальше потом она не могла вспомнить - все слилось в кашу. Саму операцию из-за наркоза она и не могла помнить. То, что было после, пропиталось болью, холодом и пустотой внутри. Тогда она превратилась в куклу, покорно выполняющую все указания медсестры, но не осмысляющую их.
Более менее пришла в себя она только дома, в своей уютной квартирке, в которой ничего не изменилось с тех пор, как она ушла оттуда.
А потом, на рынке она нашла куклу.
Допив кофе, Анна с больной головой прошла проверять почту, вчера на это у нее не было желания.
Кроме спама в ящике было сразу два важных письма - от Марка и от отца, он тоже иногда писал ей. Поколебавшись немного, она вначале открыла письмо Марка: "Привет Анна. Ты там как? У меня все норм. Знаешь, ты только не принимай это сильно близко к сердцу, но нам пора расстаться. Мне было хорошо с тобой, ты клевая девчонка, не переживай, там из-за привлекательности или фигуры, у тебя с этим все в порядке. Просто так бывает, что чувства заканчиваются. Я уверен, что у тебя все будет хорошо и ты найдешь еще кого-нибудь. С приветом, Марк".
Дочитав письмо Марка Анна с минуту сидела в оцепенении, продолжая смотреть в монитор ноутбука, но не разбирая слов. Потом она механически удалила несколько спам-писем и открыла письмо отца.
"Здравствуй, моя принцесса" - писал он. Он до сих пор называл ее принцессой, как в детстве.
"Знаешь, со мной случилась скверная история. Ты в курсе, что я иногда перебирал лишнего с алкоголем, но я не рассказывал, что последнее время крепко подсел на более тяжелую штуку, наркотики. Извини, что гружу тебя всем этим, я не хочу причинять тебе боль. Но сейчас мне нужно быть откровенным и сказать тебе правду.
Понимаешь, так получилось, что когда я был в ломке мне нужны были деньги и я попытался ограбить одного парня. Он начал сопротивляться и я слишком крепко приложил его. Так что он умер. Такие дела.
Следствие и суд уже закончились. Мне впаяли десять лет. И сейчас я пишу из тюрьмы, здесь разрешают списываться с родными, хотя, конечно все читают.
Знаешь, милая, я хотел сам тебе обо всем этом сказать. Чтобы ты узнала это от меня, а не от матери или извещения из суда.
Я очень тебя люблю, дочка. Я понимаю, что совершил ужасные вещи и раскаиваюсь в них. Если ты найдешь в себе силы, чтобы не отвергнуть меня, я буду тебе очень благодарен.
Я люблю тебя.
Твой папа".
Анна дочитала это письмо, потом удалила его и письмо от Марка, потом отправила в корзину еще несколько спам-писем и извещений из социальной сети и закрыла ноутбук. В голове у нее сейчас было пусто и темно. Ее взгляд скользивший по комнате наткнулся на куклу, все также лежавшую на кровати. Она встала, подняла куклу на руки и стала ходить по комнате, тихонько напевая детскую колыбельную из мультфильма, которая ей очень нравилась в детстве. Она не помнила, чтобы мать пела ей колыбельную, и перед сном пела сама себе и гладила себя по волосам.
С того дня в ней что-то изменилось. Анна захлопнула дверь в часть своей личности, не дверь даже, а противоатомный бронированный люк бомбоубежища. Захлопнула и накрепко затянула запоры до герметичности. Лицо ее разгладилось от морщин напряжения, она больше не плакала по ночам, а глаза стали ясными и немного стеклянными.
Анна совсем забросила свою работу, перестала открывать ноутбук и жила с небольших сбережений, откладываемых на совместную поездку с Марком в Италию во время каникул. На учебу она также не ходила.
Питалась Анна сейчас более чем скромно - сухими завтраками с молоком, фруктами, яйцами из - за чего легко и без проблем сбросила несколько не дававшихся ей ранее килограмм. Только сейчас она не обратила на это внимания.
Анна играла. С куклой в первую очередь. Она назвала ее Марией, очень стараясь, сшила несколько разных платьев из своей старой одежды. Из картонных коробок она построила очень миленький домик и раскрасила его остатками красок. Светодиоды, что предназначались для ее гипотетического шедевра, она пустила на освещение домика. Теперь даже по ночам он светился синим холодным светом.
Мария теперь редко плакала по ночам. Анна научилась рано понимать, когда ей станет страшно в ночной темноте. Анна брала ее в кровать с вечера, чтобы не надо было бежать в другую комнату посреди ночи. Она выучила несколько новых колыбельных, хотя та, детская оставалась у нее любимой. Ей очень нравилось сидеть над Марией, когда та засыпала. Анне казалось, что она отчетливо различает тихое сонное дыхание и иногда боялась, что перестанет его различать. Ночью Анна иногда просыпалась, чтобы послушать - дышит ли Мария, и, удовлетворенная, засыпала снова.
Анна брала Марию на руки, ходила по комнате и показывала разные вещи - стол, лампу, ключи, тарелку. Когда через пару недель в квартире закончились незнакомые вещи, она пошла гулять на улицу. На улице Анна чувствовала себя неуютно из-за взглядов, которые люди бросали на Марию и на то, как Анна ее несла. Тогда она купила подержанную дешевую коляску и стала возить Марию в коляске. "Солнце, цветок, кустик, собачка, столб, дерево, дом, площадь" - шептала Анна, наклоняясь к коляске и показывая на мир вокруг.
Мария постепенно училась разговаривать. Вскоре, после "мама", она узнала еще много простых слов - "дай", "нет", "да", "туда", "хочу" и другие незамысловатые послания миру.
Зачем-то Анна купила пачку памперсов, хотя потом не смогла объяснить Марии зачем они нужны. Ведь Мария не кушала и ей не надо было ходить в туалет. Смутившись, Анна во дворе подарила памперсы другой молодой маме. Та была очень милой, поблагодарила, а потом пригласила гулять с детьми вместе. Анна согласилась и стала подолгу прогуливаться с коляской, плотно прикрывая коляску от света и любопытных глаз. Новой подруге Анна соврала, сказав, что у ее дочке сильная аллергия на солнце и приходиться ее беречь. Потом, когда эта отговорка перестала выглядеть убедительно сказала, что очень суеверна и боится сглаза. Это подействовало и больше ее не просили показать "своего пупсика".
Теперь Анна часто гуляла с молодыми мамами, больше молчала и слушала их легкое щебетание про детей - как покушали, как покакали, какие болячки, у кого какие маленькие достижения. Мамочки шушукались между собой, что у Анны парализованный ребенок и бросали на нее сочувственные взгляды.
Через месяц, вечером после прогулки, Мария сказала "Мамочка, они все маленькие, мне скучно с ними". Анна перестала прогуливаться с мамами, и стала больше ходить с дочерью по старому центру города, рассказывая про дома и памятники. Они ходили в речной порт, в аэропорт, в зоопарк и за город в красивые места. Вечером Анна укладывала Марию рядом с собой, включала ноутбук и показывала великие произведения искусства в сети - картины, скульптуры, архитектуру. Искусство зажигало Анну, она с жаром рассказывала о школах и тенденциях, потом переключалась на историю Италии, Франции, которая проходила через сюжеты картин и статуй. Мария была умницей и быстро все схватывала.
Как-то в начале осени Анна отправилась в супермаркет пополнить свои запасы простой и дешевой еды. Коляску с Марией она оставила около входа, рассчитывая вернуться через десять-пятнадцать минут. Внутри было слишком много народа и разворачиваться с коляской было очень неудобно.
Стоя в очереди к кассе, Анна скучала и рассматривала социальную рекламу, вводящую в транс. В ней люди-овощи, одетые в деловые костюмы и короткие топики и джинсы, гуляли по ресторану и пробовали разные блюда с приправами. Томные патиссоны складывали губы, смакуя тушеное рагу из овощей, а энергичные помидоры поедали салат из разных мисок. Под приправы овощи-каннибалы приплясывая и смакуя пожирали сами себя. Анна представила на месте овощей обычных, настоящих людей и ей стало дурно.
Выбравшись из очереди и толкая перед собой тележку с покупками она устремилась к выходу. От духоты, толпы и ужасной рекламы у нее кружилась и болела голова. Все что ей сейчас хотелось, это присесть и отдохнуть пару минут. Поколебавшись немного, Анна опустилась за столик небольшого кафе и заказала кофе с мороженым. Первые же несколько глотков здорово подняли ей настроение. И тут ее окликнули по имени.
Анна недоуменно подняла голову от чашки с кофе, а к ней за столик уже подсаживалась Роза, ее старая школьная подруга, с которой они уже пару лет как не виделись. Роза, как всегда, открыто улыбалась ей, как и всему мирозданию, полагая, что она родилась в отличном мире. Мир, что удивительно, отвечал ей взаимностью, даря романтические знакомства и легкие расставания.
Роза чмокнула ее в щеку, обняла, отвесила несколько комплиментов фигуре и оживленно затрещала про общих знакомых, кто где работает, за кого вышел замуж или поженился и прочие приятные мелочи.
Анна неожиданно втянулась в разговор, болтать о пустяках с Розой было легко и приятно. Временами они прыскали от смеха, обсуждая какой-нибудь смешной поворот в судьбе общих знакомых. Анна допила свой кофе, потом прикончила мороженое и молочный коктейль "за встречу школьных подруг".
А потом Роза между делом спросила не обзавелась ли Анна ребенком за это время, и Анна автоматически сказал, что да. А потом вдруг вскочила на ноги, чуть не опрокинув столик. Она с ужасом осознала, что вот уже больше получаса сидит тут, а Мария в коляске совсем одна уже почти час. Анна предупредила дочку, что уйдет ненадолго, а тут целый час.
Забыв про покупки и подругу она помчалась к выходу из супермаркета, распахнула двери и ... завыла раненой волчицей - коляски не было на месте. В панике она заметалась из стороны в сторону не зная, не понимая, что теперь делать, куда бежать и как искать похищенную Марию. Подбежавшая Роза разобрала только имя ребенка и дальше все поняла сама. Через пять минут Роза подняла на ноги службу безопасности супермаркета и вызвала полицию. Один из охранников припомнил, что молодой человек толкал подходящую по описанию коляску за угол.
Там, на груде мятых картонных коробок, провонявших мочой собак и бомжами, Анна увидела Марию. Судя по всему грабитель хотел забрать только коляску. Куклу и одеяльце он выбросил, как только скрылся от чужих глаз. Смешно, кукла стоила больше коляски в несколько раз.
Анна упала на колени на картон, обхватила руками Марию и зарыдала в голос, от пережитого страха, от боли и радости того, что в главном все обошлось. Роза и охранник супермаркета с недоумением и опаской смотрели на то, как Анна целует куклу и называет ее доченькой. Анна, почувствовав спиной нарастающее напряжение, резко повернулась и, увидев их лица, затравленно огляделась и, протиснувшись мимо оторопевшей Розы, побежала домой. Про тележку с покупками и украденную коляску она уже не вспоминала - тут бы быстрее добраться до дома, своего логова.
По дороге Анна как могла утешала плачущую и ужасно разобиженную Марию. Но нервы и у самой были ни к черту и Анна ревела вместе с дочкой, только и в силах, что крепко-крепко обнимать ее и прижимать к себе.
Дома она забилась с Марией в темный угол и долго сидела там отходя от пережитого ужаса. Мария тоже перестала плакать и в свою очередь стала утешать мать, говоря, что хотя она и забывчивая, но все равно любимая.
Услышав это, Анна опять расплакалась, от смеси вины и облегчения. Она боялась, что Мария не простит ее. Там в углу гостиной, рядом с картонным домиком и в окружении игрушек Анна и заснула - растрепанная, с ужасным красным зареванным лицом и с Марией на руках. Свернулась клубочком, как первобытная женщина в пещере, или зверь в норе, обняла детеныша, уткнулась в него носом и задремала, чутко прислушиваясь - не идут ли враги или хищники пожрать ее беспомощное и мягкое дитя...
Утром и в самом деле кто-то пришел. Осторожный стук в дверь мгновенно разбудил Анну. Она тотчас вскочила на ноги, готовая убегать или драться, смотря по обстоятельствам, по прежнему крепко сжимая Марию. Та недовольно захныкала от слишком резкого движения и внезапно прерванного сна.
На цыпочках Анна прошла в коридор и заглянула в глазок двери. Там стояла ее мать и Роза - хмурые, обеспокоенные, со следами усталости на лицах. Около ног матери стоял чемоданчик на колесах с биркой аэропорта.
Несколько минут они так и стояли друг напротив друга, разделенные тонкой перегородкой двери и молчали.
- Анна, открой немедленно дверь, - наконец потребовала мать, строго и резко, как в детстве, когда девочка пыталась куда-нибудь спрятаться.
Неохотно, но не в силах противостоять матери, Анна повернула защелку и отступила на несколько шагов.
Мать вошла, воинственно задрав подбородок и быстро, изучающе осмотрелась. Анне было крайне неловко стоять так - в мятой одежде, с растрепанными волосами, с припухшим после вчерашнего рева и сна лицом.
Мать не была здесь еще никогда - и Анна не стремилась пускать ее в свою жизнь и сама не проявляла большой охоты. После того, как Анна выросла и уехала из дома они почти не общались и это более чем устраивало обеих. Теперь потребовалось что-то весьма серьезное, чтобы мать приехала сюда. У Анны сделалось нехорошо в душе, она чувствовала неприятности.
"Я взрослая женщина, у меня свой быт и привычки. Я учусь и работаю, я самостоятельна. У меня свой ребенок и они не имеют права вмешиваться в мою жизнь" - проговорила она про себя, как заклинание, чтобы набраться сил и уверенности перед схваткой. В том что она неизбежна, Анна уже не сомневалась и была в панике.
- Нам надо поговорить, Анна, - холодно сказала мать. - Может быть ты не будешь держать нас в прихожей, как рекламных агентов, и дашь пройти?
Анна с трудом кивнула и предложила кофе. Однако чтобы попасть в кухню им надо было пройти ее гостиную, где лежали все игрушки и холодным синим светом поблескивал картонный дом. Мать вошла хищно принюхиваясь, как кошка на чужой территории. Роза шла позади следом и прятала глаза, хотя было заметно, как она нервничает. Роза явно была не в своей тарелке от своей роли в этом деле.
На кухне Анна поставила воду для кофе и усадила гостей вокруг стола. Сама же принялась пытаться наводить хотя бы подобие порядка. Сама она не слишком любила убираться и часто делала это только перед приходом гостей. Сегодня же, как, впрочем и за все последние месяцы, она гостей не ждала. Под неодобрительно-осуждающим взглядом матери в молчании она собрала со стола вчерашние и позавчерашние тарелки с присохшей едой и сгрузила их в мойку. Наскоро протерла стол и распихала по углам картонные упаковки и пакеты. Украдкой она умылась и пригладила волосы. Все это время гостьи молчали и пристально следили за всеми ее движениями. "Как в зоопарке" - подумала Анна. Чувствовала она себя все хуже и хуже. Хотелось прямо сейчас, пока они сидят за столом и не могут ее сцапать, выбежать в гостиную подхватить Марию на руки и броситься бежать куда глаза глядят.
- Я беспокоилась о тебе, Анна, - тихо сказала Роза, пряча глаза. - Я так испугалась вчера. Не знала что и думать.
- И поэтому вызвала мою мать, как пожарную команду? Спасибо, что сразу не скорую! - более резко, чем стоило бы, бросила Анна, пряча свой испуг.
Но Анну понесло, и она уже не могла остановиться. Она закричала, что мать лезет в ее личную жизнь, что она взрослая и сама может выбирать как ей жить, что мать с детства мешала ей, что испортила ей все, что могла в детстве. Анну сорвало, и она в первый раз высказала матери все, что о ней думает, все что долгие годы носила, сжав в душе, боль, обиду, горечь, не полученную любовь и заботу за все детство. Потом слова у нее закончились и она заплакала.
Мать сидела на стуле с жесткой прямой спиной и сжатыми до бела губами. Она молчала и ждала, когда Анна замолчит. Потом она встала, обошла плачущую дочь и, остановилась у нее за спиной. "Я прощу ей все, - вдруг поняла Анна про себя, - если она сейчас обнимет меня и пожалеет. Неужели ее проняло?"
- Ну и где ты прячешь наркотики? - спросила мать холодно.
Она взяла Анну за руку и бесцеремонно закатала рукав джемпера ища следы иглы. У девушки уже не было сил сопротивляться. Роза с ужасом наблюдала за этим, прикрыв рот ладонью. Потом мать пошла в ванную, притащила ящик с медикаментами и вывернула его на стол. Разбросав лекарства она хищно спросила дочь - Куда ты положила свои таблетки?
Внезапно остервенев она принялась хлестать ее ладонями по щекам.
- Маленькая дрянь, - закричала она, - торчишь, как и твой папаша. Вы поломали мне жизнь, сволочи. Вы оба!
Схватив стул она запустила им в коридор, прямов в кукольный домик. Картонные стены с хрустом смялись, наружу полетели сломанные кроватки, столики и книжные шкаф. Мигнул и погас свет. Потом мать принялась методично топтаться по аккуратно разложенным для чаепития вокруг сервированного столика куклам.
Из груди Анны вырвалось тихое рычание. Растерянность, слабость, обида мигом покинули ее вместе с разумом. Теперь она была самкой, волчицей в чье логово вперлась опасная чужая хищница, угрожающая ее детям. Анна с места прыгнула вперед, толкнув мать в спину. Та с грохотом упала на обломки кукольного домика, не ожидая такого внезапного нападения. Пока они рычали, царапали и били друг друга, Роза трясущимися руками набирала номер на телефоне.
На следующий день Анна очнулась в больнице. Все тело невыносимо болело, словно вчера она как минимум поднималась на Эверест или другую подходящую гору с большим и тяжелым рюкзаком. Голова кружилась, губы пересохли и растрескались, глаза с трудом фокусировались на лампе под белым потолком.
Вскоре пришел врач, полный и добродушный, который, улыбаясь, поздравил ее с тем, что следов наркотиков в ее крови они не обнаружили, и, судя, по всему у нее был нервный срыв. Ее мать, добавил он, заявила, что у дочери припадок наркотического безумия и хотела, чтобы ее определили на принудительное лечение. Однако, к счастью, для этого нет оснований. Так что после беседы с психологом, они могут отправить Анну восвояси.
Анна с трудом слушала, что он ей говорил и пыталась вспомнить, что было вчера. Когда приехала скорая, они еще дрались с матерью. Ей вкололи какое-то успокаивающее, и далее все стерлось. Вспомнив, как она кусала и драла мать, Анна чуть улыбнулась, как жаль, что она не сделала этого сразу после совершеннолетия...
Потом ей скормили еще пару успокоительных таблеток от стресса, пришел психолог и предложил ей удобно устроиться на койке. Анна под таблетками и профессионально ненавязчивым голосом психолога расслабилась и рассказала ему все про аборт и куклу. Поначалу было страшно, но потом, поняв, что он не будет над ней смеяться, Анна стала доверчивой и открытой.
Когда она закончила психолог очень мило поговорила с ней. Она убедительно объяснила ей, что у многих женщин после прерывания нежелательной беременности бывают слуховые и зрительные галлюцинации. Ведь это сильный стресс и так рассудок пытается избавиться от тяжести совершенных поступков. Со временем, убеждала психолог, это пройдет и она снова сможет спокойно заниматься своими делами. Анне порекомендовали побольше общаться с людьми, не сидеть дома и ходить на личную терапию.
Анна покорно пообещала слушаться, взяла визитку психолога и рецепт на успокоительное, и отправилась гулять пешком. Чувствовала она себя еще не очень хорошо, но, усевшись в кафе, и глядя, как за окном льет холодный осенний дождь, Анна почувствовала, как расслабляется и успокаивается. С некоторым смущением она вспоминала про свои игры с куклой, как разговаривала с ней, показывала картины. Потом сердце ее захлестнула печаль. Если бы она не сделала аборт, то не было бы необходимости притворяться перед самой собой. Она бы растила настоящую, а не выдуманную дочку, гуляла бы с ней, играла, пела песенки и рассказывала сказки. Конечно ей было бы тяжело одной растить ребенка, но ведь есть социальные пособия, и не она первая, не она последняя.
Допив кофе, Анна подняла воротник пальто и раскрыв зонтик отправилась домой. Идти было недалеко, дождь закончился, и она решила не брать такси, а пройтись. По дороге она проходила мимо городского рынка и, вдохновившись секундным импульсом, решила заглянуть на него.
Осенью здесь было гораздо меньше продавцов, чем летом, а большинство посетителей распугал дождь. Однако под одним из старых деревянных, потемневших от времени навесов от непогоды, обнаружился кукольный мастер, в окружении пары десятков своих удивительных кукол.
Анна вначале было даже испугалась. Вдруг сейчас это сумасшествие с говорящей куклой вновь продолжится? Но потом сказала себе, что должна быть смелой и пора уже преодолевать себя. Так что Анна, храбрясь, подошла и поздоровалась. Старик было принялся предлагать ей посмотреть товар, но надев очки и присмотревшись к Анне вдруг узнал ее. Они опять разговорились и Анна, рассказала ему, какие необычные вещи с ней произошли с его мастерски сделанной куклой. Ведь она так похожа на настоящего ребенка. Анна даже призналась ему в совершенном аборте. Сейчас, после разговора с психологом, ей почему-то было легко говорить об этом.
Услышав об аборте у старика внезапно задрожали руки.
- Скажите, тихо сказал он, - а если бы вы могли изменить события прошлого, вы бы снова так поступили, или решили бы оставить ребенка?
- Ах, конечно же, оставила, - не слишком вдумываясь ответила Анна. - Я много передумала за последнее время. Дура я была, что так поступила. Да что уж теперь говорить.
Старик зачем-то обернулся, чтобы осмотреться и еще тише сказал ей:
- Ну так, тогда вам выпал удивительный шанс, моя дорогая.
Анна, перестала рассматривать кукол и удивленно посмотрела на него:
- Шанс изменить прошлое? Что за чепуха?
- Нет-нет, - потряс он перед ней узловатым старческим пальцем, - прошлое изменить нельзя, это не в наших силах. Но можно поменять кое-что в настоящем. Вам удивительно повезло, моя дорогая, что именно вы купили ту куклу. И, если уж, вы на самом деле не хотели бы терять ребенка, так не теряйте его теперь. Потому что та кукла и есть ваша дочь. По крайней мере душа ее точно в ней. Иначе бы она с вами так не могла говорить. Это исключительно редкий случай.
Анна почувствовала, что у нее задрожали ноги и бешено забилось сердце.
- В каком смысле, моя дочь? - шепотом спросила она. - Ведь ее больше нет.
Старик снова осмотрелся и поманив ее пальцем зашептал почти в самое ухо.
- У всех людей душа есть, милая моя. У взрослых, душа взрослая, а у детишек, особенно маленьких, совсем крошечная и ничего не понимающая. Жалко мне их очень этих малышей, которые умерли не родившись. Так я их души в куклы вкладываю. Так они хоть подрастут немного, перед тем как дальше идти. Только этого почти никто не замечает. Не слышит их голоса. Только те, у кого кровь родная - те могут слышать. Так что, считай, повезло тебе, что купила ты именно куклу с душой своей дочки. А может не повезло, а просто ты ее услышала, только не поняла сразу. Они ведь плачут обычно, хотят к маме, страшно им, непонятно что вокруг.
Анна в ужасе откачнулась от него на пару шагов:
- Нет, нет, этого не может быть. - залепетала она, пытаясь закрыться от него руками. - Как же это, откуда, как вы можете их души вкладывать в куклы.
- Да я, девонька, в больнице работаю, - грустно сказал ей старик. - Я бачки с малышами нерожденными из операционной выкатываю. А душе, ей много места не надо. Иногда кусочка пуповины или волоска хватает. Их я выношу и в куклы вкладываю. Кому в сердце, кому в голову, кому в глаза. Некоторым в ручки или ножки. Каждому по его характеру. Вот у твоей дочки за каждым глазиком по кусочку лежит. Чтобы легче на мир смотреть было.
Анна со всей силы укусила себя за тыльную сторону ладони, чтобы не завыть от ужаса.
- Что же, - тихо спросила она, и глаза ее метались по морщинистому лицу старика, - Это все на самом деле, и вы меня не обманываете? Это мне не привиделось и там, дома, в кукле, душа моей дочери?
- Именно так, милая моя, именно так. Да ты сердце свое прочувствуй. Не голову, она холодная и мусором всяким набита, а сердце. Сердце оно живое и теплое. Сердцем всегда знаешь самое главное, если разрешишь ему тебе говорить. Отставь голову в сторону, девонька, и сердце слушай. Это самое верное.
Анна не прощаясь отвернулась от старика, прошла несколько шагов по мокрому асфальту и вдруг бросилась бежать, что есть сил под заново пошедшим осенним дождем.
Через несколько кварталов, выбившись из сил и промокнув насквозь, Анна остановилась. Бежать было некуда - от себя не убежишь. "Хныкать и бегать туда-сюда бессмысленно" - холодно сказал строгий голос, похожий на материнский, у нее внутри. "Тебе нужно разложить все по полочкам и понять что дальше делать. Без этого получается только хуже. Все летит кувырком.". "Хорошо, - согласилась с голосом Анна. - И что делать?". "Найди место, где можешь спокойно посидеть с полчаса и подумать".
Еще какая-то часть личности взвыла при этом, что надо срочно бежать, но Анна железной рукой приказала ей замолчать. Там, на городском рынке, после слов этого старика, какая-то часть ее переломилась или сгорела. И что-то родилось новое - решительное, жесткое. "Наверное, это умерло детство", - подумала Анна. "Пора становиться взрослой".
Анна зашла в небольшое кафе, заказала большую чашку фруктового чая и, повесив мокрый плащ, уселась приводить мысли в порядок.
- В первую очередь - сказала она себе, надо понять, что я думаю про девочку и это колдунство старика с куклами. Правда это или нет? Если нет - то прав психолог и мне надо смирно кушать таблетки и ходить на длинные беседы про аборт. А если правда - то все в этом мире сильно сложнее чем казалось раньше.
- Сердце-то тебе говорит, что все, что сказал старик верно - сказало сердце. - Да, согласилась Анна. - Раз так, то к черту психолога и таблетки. Хотя с обычной точки зрения я сошла с ума. Верить в живых кукол, уловленные души и все прочее. С другой стороны, если я могу признать, что это сумасшествие, то может быть я не то, чтобы и сильно сумасшедшая? Итак, примем это так, как есть. Как бы безумно это не выглядело. Значит, у меня сейчас есть моя дочь, чья душа находится в теле куклы. И это - моя главная ответственность и задача. Это - не одна из игрушек, а полноценная личность. Хотя и очень странная. Что мне теперь делать?"
Анна взяла салфетку, нашла в сумочке карандаш для бровей и деловито написала:
Убить себя;
Сдаться врачам для принудительного лечения;
Сбежать куда-нибудь подальше;
Вернуться к дочери и заботиться о ней.
Несколько секунд она рассматривала короткий список, потом решительно смяла салфетку и встала.
- К черту! - громко сказала она на все кафе, вызвав несколько недоуменных взглядов и, оставив пару монет, быстро вышла на улицу.
Разгром в квартире, конечно, никуда не делся и Анна с неудовольствием перешагнула через груду мусора на входе, которую они создали с матерью, пока катались в ненависти по полу. Окинув взглядом запустение, Анна внезапно подумала, что цвет обоев и вообще стиль квартиры, богемно-художественный, такой милый раньше, теперь ей совсем не нравится. Как не нравится и расстановка мебели и она сама.
Анна не разувалась и, осторожно перешагивая через разбросанные вещи, пошла в гостиную. Это был самый страшный для нее момент. Пока Анна поднималась по лестнице к квартире, ее вдруг обожгло мыслью - а если мать разбила или унесла куклу, в которой ... унесла Марию?
- Тогда я ей горло вырву, - хмуро пообещала неизвестно кому Анна, и перешагнула порог гостиной.
Мария лежала за диваном и глаза ее слегка блестели, как будто она плакала.
- Здравствуй, крошка, - тихо сказала Анна, опускаясь на колени около нее, и бережно беря девочку на руки.
- Здравствуй мамочка! - закричала девочка, и Анна ясно и четко услышала эти слова, и сердце ее словно сжалось на секунду, а потом горячее, быстро забилось от волнения.
- Мамочка, я так боялась, что ты не придешь. Что тебя совсем забрали плохие люди. Я плакала и звала, но тебя все не было. Тут было так страшно без тебя, мамочка!
Анна, мягко улыбнулась ей, сглатывая слезы:
- Конечно я вернулась, детка. Как я могла не вернуться? Теперь мы с тобой не расстанемся. Мамочка тебе обещает.
Она наклонилась и поцеловала дочку в едва теплый гладкий лоб. Сердце вновь обдала жаркая волна радости, и Анна поняла, что чувствует и себя и ощущения дочери. Пусть у нее тело куклы, но она все чувствует, что с ней происходит.
Улыбаясь, Анна устроила Марию у себя на коленях и еще долго рассказывала ей какие-то смешные вещи, читала сказки и стихи наизусть, сколько могла вспомнить. Только ближе к вечеру, когда Мария погрузилась в дрему, она позволила себе переодеться в сухую одежду и тихо-тихо, чтобы не разбудить дочь, начала убираться. Периодически она подходила к ней и гладила ее волосы или целовала в лоб.
После этого дня жизнь Анны снова сильно изменилась. Или, вернее, сильно изменилась она сама. Она продолжала долго играть и разговаривать с Марией, но только теперь это были игры не для Анны, а для дочери. Она починила, насколько было возможно, поломанный кукольный домик и склеила разбитые игрушки. Мария при одной мысли о том, что сломанных кукол мама куда-то навсегда унесет и выбросит, впала в истерику. Так что Анне поневоле пришлось купить краски, клей, полистерол, строительный фен, чтобы размягчать и гнуть пластик и еще кое-что из инструментов и материалов.
Несколько дней Мария наблюдала как Анна увлеченно вырезала детали из пластика, нагревала и гнула их, склеивала, грунтовала и раскрашивала. На последнем этапе Анна неожиданно вошла во вкус и работала тщательно, самыми маленькими кисточками, прорисовывая детали лиц, волоски, поры кожи и складочки мышц. Самым трудным были глаза, но с этим она тоже справилась.
После восстановления всех кукол, Мария спросила - так ли ее саму сделала мама, и почему остальные ее дочки еще не разговаривают - это оттого, что они слишком маленькие? Чувствуя растерянность и стыд, Анна постаралась замять этот разговор. Объяснить разницу между неживой куклой и Марией она пока не могла. Но девочка разницу поняла.
Наступила зима, счет в банке постепенно истощился и Анна вернулась к работе. Из университета ее давно выгнали, прислав сухое неодобрительное письмо, но Анна его почти не читала. Теперь у нее было много других дел, но, тем не менее, работала она сейчас даже более продуктивно, чем раньше, некогда было лазать по сайтам со смешными картинками и болтать с друзьями в социалках. Анна сделала скромный ремонт и перестановку, безжалостно выбросила броскую мишуру и плакаты с подростковыми поп-кумирами. На них больше не хотелось ни походить, ни стремиться переспать с ними.
Когда наступила зима, гулять с Марией стало гораздо проще. Анна одевала дочь в плотный комбинезончик и так закутывала, что видны были только глаза. В таком виде она могла носить девочку где угодно и ни у кого не возникало вопросов.
Зато у девочки с каждым днем было все больше вопросов и на многие из них Анне ответить было очень трудно. Почему солнце светит? Откуда берутся дети и куклы? Почему ветер дует? В сказке у девочки был папа, а у меня папа есть? Откуда трава растет? Что такое горячо и холодно? Как все двигаются, а я нет? Почему только ты меня слышишь? А у тебя есть мама? Как научиться летать с птицами?
День шел за днем, цепочки сплетались в недели, месяц сменялся месяцем. Анна рассказывала девочке о людях и та впитывала все, как губка воду. И постоянно находила у себя отличия от обычных людей. Она не могла пользоваться своим телом, не кушала, не пила, не дышала, ее слышала и понимала только мама.
Анна давно уже спрятала кукол в дальний шкаф, чтобы и случайно они не попадались на глаза Марии. Игры с ними они переросли обе. Анна очень боялась того времени, когда придется честно отвечать на вопросы дочери. Анна говорила себе - "Пусть еще один день у моей дочери будет без этого груза". И втайне плакала о своей глупости. Гуляя с Марией, Анна представляла, какой бы она могла быть в своем человеческом теле сейчас - маленькая девочка с пухлыми щеками, открытым от удивления ртом и прозрачными синими глазками. Как бы она причесывала ее, покупала новые платьица и обувку взамен ставших маленькими. Будучи куклой Мария, конечно, не росла.
К весне Мария стала редко разговаривать, замыкалась в себе и часто просила Анну, чтобы та посадила ее на подоконник к холодному стеклу. Мария не боялась холода и не могла упасть, и Анна оставляла ее даже на несколько часов, пока та сама не звала мать.
Мария смотрела не отрываясь на мир за стеклом, на машины, людей, больших и маленьких, уверенных в себе и с трудом стоящих на ногах. На степенных и толстых и на шумных и непоседливых. На тех, кто таскает с собой трость или зонтик и тех, что возит игрушечную машинку или огромного плюшевого медведя в половину себя ростом. Смотрела и молчала думая о чем-то своем. Анна боялась спрашивать.
Она с головой уходила в работу. Теперь у нее появилось и время и силы для искусства. Она купила новые краски, светодиоды, провода для них, и прозрачный пластик-гель. Она рисовала и лепила картины, подсвечивая их изнутри, что делало их зыбкими, загадочными, призрачными.
Туманные или дождливые пейзажи с развалинами и неясными тенями за деревьями и камнями. Иссиня-черное и серебристое небо в россыпи разноцветных звезд, что бросала щедрой горстью пожилая женщина, плачущая самоцветами в набегающую волну, темного моря, под поверхностью которого искорками вспыхивали глаза темных силуэтов.
Все ее работы были наполнены чем-то спрятанным, скрытым, темным, болезненно-хищным. Тени и призраки прятались в темноте и были недобры. На свет они не рисковали показываться. Люди, если и были, то выглядели уставшими или старыми. Как сама Анна.
Потом пришла весна и зимняя хандра обеих отошла на время под воздействием солнечного света, прорастающей вокруг жизни и пения птиц. Анна посадила дома в горшочки цветы и салаты и Анна часами наблюдала за тем, как проклевываются крохотные травинки, как выпускают листики. Она то и дело звала маму, чтобы показать новый росточек и поделиться радостью. Анна улыбалась и была счастлива, слушая незатейливые ее восторги.
Потом Анна стала выезжать за город на велосипеде, пристегнув к себе Марию покрепче. Там она расстилала покрывало и девочка могла наблюдать за кипучей жизнью насекомых в травяном ковре луга или хвойной подстилке леса. Сама Анна в это время загорала под солнышком, впитывая тепло жизни. Марии в таких поездках хватало впечатлений и ее тоска отступала.
Когда пришло лето с его жарой Анна стала чаще выбираться на пляж, где рядом с водой было не так жарко и можно было, искупавшись, охладиться. В один из таких дней они как обычно отправились на пляж возле озера. Обычно там собиралось немало других людей, боровшихся с изнывающим зноем купанием.
Анна расстелила покрывало, достала книжку, бутылку с водой, крем для загара и с удовольствием растянулась под солнцем, подставляя его лучам свое красивое гладкое, бронзовое тело. Марию она пристроила в сидячем положении с края покрывала, чтобы она могла видеть весь пляж.
Слушая плеск волн и голоса играющих невдалеке детей Анна задремала и видела что-то очень хорошее и доброе. Вот только в конце она услышала крики дочери, и некоторое время еще ей снилось, как она встает и идет в соседнюю комнату успокаивать Марию и петь ей какую-то песенку.
Потом Анна вдруг как-то разом проснулась, осознав, что лежит не в постели дома, а на пляже и кричит Мария как-то совершенно отчаянно и взахлеб, так как не кричала еще никогда раньше, даже в ту самую первую ночь. Анна вскочила на покрывало оглядываясь по сторонам. Ее замутило и закружилась голова, похоже она перележала больше чем стоило под солнцем.
Невдалеке она увидела нескольких ребятишек лет 4-5, сидевших кружком вокруг чего-то распластанного на земле. Оттуда долетал беззаботный детский смех, смешивавшийся с криком Марии. Анна в несколько прыжков оказалась там, фурией ворвалась в кружок, разбросав детей в разные стороны и выдернула Марию из рук малышки в купальнике, всю перемазанную фломастерами. Девочка непонимающе вскинула на Анну глаза, и увидев ее оскаленное лицо немедленно заревела.
Анна бросила взгляд на Марию и ахнула - дети, стащившие Марию с покрывала похоже уже давно играли с ней на свой лад. Обрезали половину волос, пытаясь вероятно сделать прическу, намалевали что-то жуткое на половину лица, полагая, что делают макияж и обрезали ножницами платье, оставив несколько глубоких прорезов на кукольных руках и ногах.
Анна закричала от боли и страха, а к ней уже бежали встревоженные родители детей, опасаясь за них. Борясь с желанием избить этих, в сущности, ни в чем не виноватых детей, Анна бросилась к своим вещам, сгребла в сумку покрывало и одежду и поспешно погнала велосипед прочь от этого проклятого пляжа, подальше от хнычущих детей и их родителей, которые кажется намеревались выяснять отношения с ней - зачем она так грубо себя вела, и что собственно произошло.
Мария, которую Анна судорожно прижимала к себе продолжала кричать, вся переполненная каким-то ужасом, отчаянным, нерассуждающим, который поглотил сейчас всю ее целиком. Анна отъехала на пару сотен метров от пляжа, потом бросила велосипед в канаву и залезла в кусты, под деревья, утешать Марию. Она гладила ее, целовала, пыталась влажными салфетками стереть фломастеры, из этого конечно ничего не выходило. Через полчаса укачивания Мария немного оправилась от шока и даже смогла разговаривать. Она рассказала маме, что пока та спала дети бегали мимо, и заметили ее. Им стало интересно и они тихонько унесли Марию. Она поначалу сильно обрадовалась, еще никогда она не играла вживую с другими детьми - только видела как это происходит у других.
Поначалу все было замечательно они играли в чаепитие и обед в ресторане. Мария поначалу не знала как объяснить, что она не может пить и кушать, но оказалось, что дети все отлично поняли и поили и кормили ее только понарошку. Потом они гуляли по зоопарку, состоящему из чьего-то щенка и древесной улитки и знакомились с мягкими игрушками детей. Игрушки, правда, не умели разговаривать и Мария поняла, что они совсем неживые, как и те куклы, с которыми ее мама играла в самом начале.
А вот потом дети решили поиграть в салон красоты и началось что-то совсем неприятное. Когда ей разрисовывали красным маркером нижнюю половину лица, Мария хихикала и ей было смешно. Но потом они зачем-то решили обрезать ее красивые волосы, которые мама тщательно и очень осторожно расчесывала, чтобы не повредить и не вырвать ни одной волосинки. Мария сначала робко, а потом все громче просила их остановиться, но дети хихикали, толкали друг друга и Мария поняла, что они ее совсем не хотят слушать. Она заплакала, когда увидела свое отражение в игрушечном зеркале - теперь она была совсем некрасивая, с перемазанным лицом и криво торчащими волосами. А потом они начали резать ее одежду и ей стало совсем страшно. Она почувствовала, как ножницы протыкали ее тело и просила их остановиться и плакала уже не переставая. Но они все резали и резали ее и только смеялись. А потом какой-то мальчик начал ковырять ее глаз, пытаясь его оторвать и еще захотел открыть ее и посмотреть, что у нее внутри. И тогда Мария закричала так, что мама наконец проснулась и услышала ее.
Анна рыдала сама и не могла остановиться, баюкая на руках маленькое тельце и боль и горе раздирали ее сердце. "Это я во всем виновата" - безостановочно шептала она сама себе до тех пор пока Мария не спросила сквозь слезы, со страхом в голосе - "Мама, а ты будешь меня теперь любить, такую некрасивую?".
Понурые и несчастные вернулись они домой. Анна несколько дней приводила Марию в порядок, хотя вернуть ей прежнюю красоту, конечно не удалось. Часть краски фломастера въелась глубоко в пластик лица и сколько Анна ни протирала его, уродливые красные пятна и полоски так и остались, проступая, словно старые рубцы на коже. Волосы пришлось коротко подстричь, и заплетать косички, или бантики, как раньше стало невозможно. Мария иногда тихонько плакала от этого и с надеждой спрашивала маму как быстро они смогут отрасти. Полуоторванный глазик Анна приклеила назад, но видеть им Мария теперь стала гораздо хуже. Похоже что-то нарушилось в связи частички плоти ее человеческого тела и стеклянного глаза куклы.
Несколько дней после этого Анне казалось, что Мария забыла о том, что произошло на пляже. Что творится у дочери в голове Анна давно уже не могла понять. Хотя по обычным меркам ей можно было бы дать один годик, Мария по уровню развития не уступала бы пяти-шестилетним детям и стремительно училась дальше. После того, как Анна научила ее складывать буквы вместе, девочка быстро научилась читать. Когда Анне надоело листать перед ней книжки, она додумалась ставить электронную книгу на автоперелистывание страниц. Читала Мария взахлеб, запоем, впитывая странный и удивительный мир людей, их чувств и переживаний, сказки и мифы, легенды и детское фэнтэзи. Теперь они редко говорили друг с другом, чаще Мария просто звала ее с просьбой поставить другую книгу.
Первую неделю казалось, что ничего не изменилось - Анна работала, Мария читала книжки или смотрела - мультики по телевизору или в окно на мир. Вечером, когда жара уменьшалась они ходили гулять - по городу, в ботанический сад, зоопарк. К пляжам они теперь не приближались. Анна старалась рассчитывать маршрут так, чтобы и близко не оказаться рядом с отдыхающей толпой на берегу канала или озера. Чтобы таскать Марию Анна использовала сумку-кенгуру с прозрачным окошечком, через которое девочка могла все видеть. Анна плотно закрывала сумку и не боялась что Марию украдут, вытащив вместе с кошельком. За то, что Мария может задохнуться беспокоиться не приходилось.
Через неделю вечером после прогулки, Мария позвала Анну.
- Мамочка, - тихо сказала она. - Я давно жду, что ты поговоришь со мной. Расскажи мне пожалуйста обо мне самой. Кто я? Как я появилась? Я давно поняла, что я не девочка, как все. А кто я? Пожалуйста мамочка, не отмалчивайся больше, мне больно от этого.
Анна устало обхватила себя руками и присела на пол, чтобы оказаться на одном уровне с дочерью, сидящей на кровати.
- Хорошо - глухо сказала она. - Ты права, прости меня.
Анна прятала глаза, не зная, как начать исповедь.
- Я любила одного человека... - нерешительно начала она. Мария молчала и смотрела серьезно и внимательно. - Нет, вернее не любила. Просто он мне нравился, - поправила себя Анна. - Я была с ним близка, - с трудом говорила она, выдавливая слова так, словно каждое из них было тяжелым шероховатым камнем, застревающим в горле.
- Когда женщина бывает близка с мужчиной, у них могут появиться дети - продолжила она, борясь с желанием отвернуться и убежать.
"Нет, - сказала Анна сама себе. - Нельзя больше убегать. Нужно наконец все рассказать ей".
- Так во мне начала расти ты - продолжила Анна, и против воли начала плакать. - Сначала ты была маленькая, словно зернышко, что попадает в землю. Помнишь ты смотрела, как зернышки прорастают и из них появляются ростки, а потом листья и цветы и все остальное? Помнишь? Вот так и ты. Сначала была совсем крошечная и жила у меня в животе. Потом ты стала становиться все больше и больше, и наконец стала такая большая, что с трудом помещалась во мне.
Она сбилась, остановилась и глухо добавила:
- Нет, ты не успела дорасти до такого размера, чтобы перестать во мне помещаться.
Анна остановилась и укусила себя за ладонь, чтобы не завыть от боли, отчаяния и стыда. Мария сидела и слушала молча, не перебивая.
- Тот мужчина, с которым я была - продолжила она, - Он ... твой папа... Он не знал, что ты во мне появилась. Он был далеко. Я боялась, что он узнает о том, что ты есть и решит со мной расстаться. Так бывает, когда один человек не хочет себе лишних проблем. Я ... я очень боялась этого. И тогда я решила... решила...
Анна не выдержала и заревела в голос, комкая простыню на кровати судорожно стиснутым кулаком и размазывая по лицу слезы.