Застарелая влюбленность
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
История любви двух стариков на фоне тихой, незаметной гибели человечества.
|
Застарелая влюбленность
Утро этого дня рождения для Питера Абдуллы Кванзи началось с нежной мелодии песни, которую пела ему мать в каком-то недосягаемо далеком детстве. Питер заулыбался во сне: почудилось, что ему пять лет, и сейчас он сонный встанет в прохладное воскресное утро и около спального мешка под навесом в квартале для беженцев с Ближнего востока найдет пару нехитрых подарков, приготовленных матерью. Верблюда, искусно скрученного из фольги от упаковок с армейскими рационами, или может быть шоколадный арахисовый батончик, выменянный на черном рынке на часть пайка гуманитарной помощи. Питер открыл глаза, повернул голову и поискал мать. Однако рядом с кроватью стоял гладкий белый домашний робот, и нежный голос синтезировался в его динамиках. Улыбка Питера угасла, и он вспомнил, что сам настраивал эту песню и подбирал оттенки звука, сверяясь с мнемограммой, выдернутой в виртуалке из его старческих мозгов.
--
С юбилеем, сэр, у вас сегодня сто тридцатый день рождения, - вежливо и с ноткой уважения сказал робот. - Это круглая дата. Я подготовил для вас праздничный сюрприз. Надеюсь, он вам понравится, сэр. Я очень старался.
--
Ну конечно, ты старался, - хмуро пробормотал Питер, протягивая к нему свои худые, покрытые пигментными пятнами и веревками жил, руки.
Робот аккуратно помог ему подняться вместе с кроватью, которая сложилась в кресло. На живую ногу ему натянули домашний тапочек, облепивший его изуродованные артритом суставы пальцев. Вторая, кибернога, в этом не нуждалась. Робот помог ему встать, и предложил сделать зарядку. Стены раздвинулись и стали прозрачными, пропуская в комнату ветер и солнечный свет. С улицы стали слышны шелест листьев и пение птиц. Питер с любопытством уставился на пару небольших птиц, прыгающих по веткам плюща, тянущихся по внешнему каркасу его дома.
--
Ты кормил сегодня птичек, Эр-два? - спросил Питер, потягиваясь.
--
Конечно, сэр - бесстрастно ответил робот, страхуя Питера со спины, на случай потери равновесия. С утра у того часто случались приступы головокружения.
--
А как они называются? Напомни мне, я что-то забыл, - машинально сказал старик, разглядывая беззаботную возню пернатых.
--
Воробьи, сэр. Хотите справку?
--
Нет уж, уволь. Конечно воробьи, как я забыл. Старею...
--
Вы в очень хорошей форме для своего возраста, сэр, - дипломатично ответил робот.
--
Конечно, конечно... - пробормотал Питер. - Эх, было бы мне лет на тридцать меньше!
Кряхтя, Питер немного размялся и разогнал кровь по венам. Вены ему частично меняли лет двадцать назад, вместе с сердцем. Сердце - уже в третий раз, предыдущие были слишком шумными и тяжелыми.
--
Что у нас сегодня по программе, Эр-два? - по привычке спросил старик, когда робот помог ему приладить мочеприемник.
--
Сегодня у вас выходной день, сэр. День рождения - это день, который хорошо было бы посвятить размышлениям о своей жизни и обдумыванию последующих действий.
--
Как будто я и так каждый день не думаю о своей жизни, - пробормотал Питер. - А какие действия мне обдумывать на будущее? Еще один год в компании роботов и ... этих птичек. Как их называют, Эр-два?
--
Воробьи, сэр. Хотите справку?
--
Я же уже сказал, что мне не нужна никакая справка, - рассердился Питер.
--
Как скажете, сэр, - не меняя тона, ответил робот. - Также по медицинским рекомендациям сегодня вам бы не помешала небольшая пешая прогулка. Ее можно совместить с посещением памятных мест в городе. Например, городской парк, школа, церковь, кладбище.
--
На кладбище я еще успею, - криво ухмыльнулся Питер.
--
Или вы могли бы отправиться на небольшую загородную прогулку в заповедник.
--
Туда я ездил в прошлом году, - капризно поджал губы Питер. - Там было холодно и шел дождь.
--
В заповедник, сэр, вы ездили пять лет назад, - учтиво поправил его робот, предлагая упаковку с пластинкой ухода за зубами.
Питер скривился, пошарил в памяти и, не вспомнив точно, был вынужден сдаться. Пластинку с нанороботами он засунул в рот и принялся жевать, запуская их эффективную работу. Через минуту Питер сплюнул на пол, втянувший в себя отработавших нанороботов вместе с зубным налетом и бактериями, извлеченными из его зубов и десен.
Утреннюю гигиену Питер завершил, просмотрев ночной отчет детоксикационной установки, которая всю ночь перекачивала его кровь, очищая ее и насыщая полезными веществами. Поджав губы, взглянул на кардиограмму, анализы мочи и крови. Все было не слишком хорошо, но как обычно. Его искусственные потроха успешно чистили весь шлак. Без них он бы, конечно, давно загнулся.
--
Какая погода? - спросил он в пустоту.
Дом ожил и выкатил трехмерную модель города, над которой светило солнце и плыли небольшие ленивые облачка. Под порывами легкого ветра колыхались разноцветные графики с температурой, влажностью, давлением и другими данными. Питер смахнул их небрежным движением, и настроение у него немного поднялось. Сегодня действительно была хорошая погода.
--
Может в самом деле сходить погулять? - спросил он себя. Дом и робот промолчали, распознав, что хозяин обращался не к ним.
--
Что на завтрак? - спросил Питер, садясь за стол. Над столом немедленно возникла голограмма нескольких блюд, и робот принялся расписывать их прелести. Сегодня была неделя традиционной новозеландской кухни, и Эр-два выудил из библиотеки рецептов что-то совершенно фантастическое из частей тела давно вымерших животных и птиц.
--
Может быть, вы хотели бы прервать новозеландскую неделю, сэр, и в честь дня рождения попробовать что-нибудь, что радовало вас в детстве? У нас есть небольшой сюрприз для вас. - внезапно спросил робот, не заметив оживления на лице хозяина.
--
Почему бы и нет? - пожал плечами Питер. - Немного ностальгии в день рождения - почему бы и нет? А деньрожденьский торт будет?
--
Торт, сэр, будет вечером. Впрочем, если вы хотите изменить своей традиции, то это легко устроить.
--
Нет-нет, - поправился Питер, - пусть будет, как обычно, вечером.
--
Как вам будет угодно, сэр.
Питер сам медленно и не слишком аккуратно повязал салфетку вокруг шеи, в этом деле он не любил, когда ему помогают роботы, и стал ждать, когда Эр-два принесет из синтезатора еду. Уже через минуту он нетерпеливо спросил, когда же наконец он будет завтракать. Дом ответил, что Эр-два уже несет готовую еду.
Питер даже закрыл глаза, чтобы открыть их только когда перед ним уже все поставят. Когда тихий шорох пластика подсказал, что стол накрыт, Питер позволил себе открыть глаза.
--
Сюрприз, сэр - негромко сказал робот.
Питер медленно обвел взглядом пошарпанный дешевый пластиковый поднос с глубокими царапинами от многоразового использования и то, что стояло на нем. От волнения его глаза слегка увлажнились. Он улыбался, как ребенок, получивший долгожданную игрушку. Слегка трясущимися руками он взял немного мятую консервную банку со следами ржавчины на отклеившейся упаковке, повертел ее в руках, разглядывая штампы, сообщавшие, что она была произведена в середине двадцать первого века. Поставил назад, взял другую консервную банку с зеленым горошком и наклейкой Международного Красного Креста и Полумесяца. Еще там были британский армейский рацион в зеленой пластиковой упаковке и бутылочка с чистой питьевой водой. Точно такие же выдавали в бесконечных очередях за гуманитарной помощью в лагерях беженцев. Питер разом вспомнил, как они с мамой и братьями стояли по жаре или под дождем в пересыльных лагерях на Балканах.
Поставив бутылочку на стол, он заплакал, утирая узловатой рукой холодные стариковские слезы. Робот обеспокоенно спросил:
--
Вам не понравилось, сэр? Вы расстроились?
Питер отмахнулся от него и попробовал открыть банку, потянув за металлическое кольцо в крышке. Но сил в руках не было, и он был вынужден передать банку роботу. Тот аккуратно отогнул и снял крышку и предложил Питеру одноразовую пластмассовую ложечку, которую извлек из хрустящей прозрачной упаковки. Питер взял ложечку и осторожно зачерпнул мясную консерву. Вкус был совершенно отвратительным - мясо жесткое, жирное, холодное. Вдобавок - сильно соленое. В воспоминаниях Питера эти консервы обладали совершенно божественным вкусом. Тогда они делили одну консерву на троих и всегда оставались немного голодными.
--
Это настоящая консерва, Эр-два? - спросил он у робота.
--
Конечно, нет, сэр, - с ноткой удивления сказал робот. У настоящих из этой партии срок годности истек свыше ста двадцати пяти лет назад. Однако мы очень точно реконструировали и упаковку, и содержимое. Синтезировано все сегодня. Все свежее, сэр, вам не грозит пищевое отравление.
--
Я не об этом, - невпопад ответил Питер. Он дожевал ложку консервов, взял предупредительно отломанный Эр-два кусочек от армейского рациона, но не осилил его и выплюнул.
--
Господи, как я раньше ел эту гадость? - задумчиво спросил он сам себя.
--
Вы были моложе, сэр. - ответил робот. - Раньше вы с большим удовольствием ели очень простую пищу, так как ее у вас было мал, и вы часто испытывали чувство голода.
--
Без тебя знаю, - ворчливо ответил Питер.
Есть больше не хотелось, и завтрак он закончил парой глотков безвкусной воды, которая как будто отдавала пластиком.
Он с сожалением осмотрел едва тронутый завтрак и неохотно разрешил столу его утилизировать. Старая привычка доедать каждую крошку еды уже столько лет была совершенно бессмысленной, но привычка на то и привычка, что избавиться от нее очень сложно.
--
Выведи отчет по городу. - привычно сказал он дому развернувшись на кресле.
--
Сегодня ваш выходной, сэр, вы уверены, что хотите заниматься работой? - осторожно переспросил дом.
--
О, господи, давай я сам буду решать, когда мне работать, а когда нет, - сердито ответил Питер. - все бы тебе спорить со мной.
--
Как вам будет угодно, сэр, - ответил дом, снова разворачивая трехмерную панораму города.
По очереди он выводил графики деятельности инженерных служб и коммуникаций города, показывал количество использованной энергии, задействованных роботов. Питер скучающе просматривал отчеты. Все было как всегда все эти годы, роботы обслуживали все, что нужно в городе, не нуждаясь в его указаниях. Пропалывали клумбы, подстригали газоны, следили, чтобы пустые здания были в порядке на случай, если найдутся люди, которые бы захотели в них поселиться.
За прошедшие сутки в город, как обычно, из людей никто не приехал и не уехал. Забрела бродячая собака, роботы покормили ее, сделали медицинское обследование и провели лечение от паразитов и профилактику от заболеваний. Собака скуля от страха перед роботами, поела и ушла, не вынеся пустоты и молчания города. Собак Питер не любил с детства, с тех пор как на его глазах собаки охранников в Лионском концентрационном лагере загрызли мигранта, попытавшегося сбежать через забор. Поэтому он настраивал роботов так, чтобы они не стремились привечать в городе бродячих животных, но, конечно и не вредили им.
Заскучав, он закончил просмотр отчета. На самом деле это было довольно бессмысленное занятие, алгоритмы роботов, обслуживающих город были довольно гибкими и оперативно реагировали на любые ситуации. Но в глубине души у Питера жила надежда, что когда-нибудь произойдет что-то с чем роботы сами не смогут справиться или будут делать что-то неправильно. Только это ожидание ошибки безупречной, в основном, логики роботов и давало ему силы и желания каждый день требовать отчетов по состоянию города, в котором он официально числился главным инженером-системотехником.
--
Пойдем гулять - задумчиво сказал он.
--
Чтобы вы хотели надеть сегодня, сэр? - спросил Эр-два.
--
Давай что-нибудь обычное, - безразлично ответил Питер, вставая и с помощью робота пошел к выходу из дома.
Одежный принтер уже заканчивал распечатывать комплект одежды, когда они подошли к дверям. Питер привычно раскинул руки и позволил одежде облечь себя и соединиться в цельную часть материала без швов или следов стыков.
Опираясь на руку робота он спустился по крыльцу и подошел к своему антиграву, приветственно откинувшему дверцу. Усевшись, Питер сказал - В центр города. И не торопись.
--
Хорошо сэр, - ответил антиграв.
Неспешно и бесшумно он приподнялся над травой и поплыл над гладким серым дорожным покрытием с рисунком в виде барселонской плитки работы Гауди. Питеру всегда нравились ее плавные узоры и он жалел, что никогда не бывал в Барселоне до того, как она сгорела от русского ядерного удара. Трехмерные модели погибшей архитектуры и даже чужие мнемозаписи не давали того потрясающего чувства причастности к вечной красоте.
Печально улыбаясь, Питер смотрел как мимо медленно проплывают привычные и хорошо знакомые улицы города, с его двух-трех этажными домами под металлопластиковой черепицей. Окна были чисто вымыты ночью и отражали солнце, под легким ветром играли и кружились разноцветные флаги и ленты, натянутые между домами, на фасадах, ставнях. Голограммы булочной, кофееен, театра были отключены днем, Питер не любил бесполезного расхода энергии, хотя дома могли собирать энергии гораздо больше, чем тратили.
Газоны были аккуратно подстрижены, деревья зеленели, а ухоженные клумбы радовали глаз яркостью красок. Питер привычно подмечал чистоту и здоровье всего, что росло в городе.
Из задумчивости его вывел антиграв, спросивший устраивает ли Питера остановиться около сквера. Питер согласился и вылез, опираясь на руку Эр-два, успевшего уже вылезти со своего заднего сиденья.
В сквере было чудесно - шумел фонтан, окоймленный вечнозеленой туей, по решеткам ограждения карабкались цветущие в это время года орхидеи. Птицы беспечно пели в гнездах, свитых на плечах позеленевшего от старости бронзового памятника, олицетворяющего борьбу за Демократию - рослые мужчины в массивной боевой броне, обвешанные магазинами к штурмовым винтовкам и гранатами, хмурили лица на непропорционально маленьких головах, глядя на восток. Питеру давно хотелось снести этот памятник, но было как-то неудобно на старости лет становиться вандалом. К тому же это неизбежно бы вызвало длинные объяснения с Ней. Питер не знал, как Она сейчас относится к той войне, но по старой памяти опасался, что Она в любом случае будет делать все наперекор ему.
Хорошее настроение Питера сразу скисло и увяло, как молоко без биодобавок. Сразу стали вспоминаться их встречи в этом сквере, когда зеленых окислов на памятнике еще не было, да собственно и самого памятника по первости не было. Война тогда еще продолжалась, а памятник поставили уже потом, когда было кому возрождать из ядерного пепла города и заводы.
Питер подошел к чугунной скамейке и осторожно присел на пластиковые доски, удачно притворяющиеся деревом. Он вытянул больные ноги и стал оглядываться вокруг, воскрешая в памяти давно ушедшие дни. Эр-два деликатно отошел за скамейку, чтобы не маячить перед глазами, но быть под рукой.
Тогда здесь все было по другому. Маленький провинциальный городок был переполнен беженцами из центральных районов страны, попавших под сокрушительный удар. Везде, во всех парках стояли палаточные лагеря, муниципальные власти насильно расселяли беженцев по свободным квартирам, давно отменив право на собственность.
Сам Питер был тогда молодым инженером и занимался прокладкой электрокабелей, все вручную, роботов тогда почти не было. Его, как имеющего арабское происхождение, а следовательно человека второго сорта, в армию не взяли, и тем уберегли от участи превратиться в пыль и стекловидный шлак.
Тогда было голодно, холодно, он ночевал в общежитии в палатке, вместе с десятком таких же работяг, и все же было совершенно прекрасно. Вечером после работы на небольших площадках парков, где не стояли палатки, или просто на свободном пятачке улиц, они собирались и танцевали с девушками под звуки музыки с мобильных телефонов. Когда власти запретили Интернет все так быстро и естественно вернулись к живым разговорам, что можно было только поражаться. Питеру тогда было двадцать и он от души хохотал, и весело смеялся, показывая крепкие белые зубы. Он был не дурак выпить и подраться с белыми парнями до прихода армейского патруля, и конечно любил девушек.
Девушки любили его, как впрочем и многих. Радости секса были одними из немногих доступных, или может быть древние инстинкты человеческого рода говорили им, что нужно как можно быстрее размножаться, пока другие миллионами погибали в войне.
А Она была врачом и долгие смены проводила в госпитале, где гнили заживо от лучевых ожогов тысячи беженцев, недостаточно везучих, чтобы умереть быстро. Полумертвая от усталости после 15-ти часовой смены, она приходила на танцевальную площадку, и когда не могла танцевать сама, то сидела и тихонько подпевала, или покачивала ступней, отбивая ритм. В музыке и танцах она словно бы набиралась сил и уходила домой посвежевшая и будто бы отдохнувшая. Танцуя они и познакомились, а потом быстро и естественно встречались, любили друг друга, гуляли по этим самым дорожкам, когда волна беженцев схлынула назад и парк снова стал местом для отдыха горожан.
После работы они часто встречались "у "Демократии"" - новом помпезном памятнике, который был посередине между ее и его работой. Потом шли гулять по парку, или по городу, или в кафе, или кататься на старом, убитом китайском скутере, который Питер регулярно оживлял по ночам в гараже.
Питер непроизвольно заплакал, вспоминая, как он распевал песни во все горло, захлебываясь от счастья, когда они поехали в выходной за город, а она обнимала его сзади и смеялась тому, как он фальшивил популярную мелодию. Был чудесный солнечный день, такой, как сегодня, электродвигатель скутера надрывался от усилий, а они были беззаботны и веселы.
На обрыве на холме высоко над городом, они бросили скутер у корней разлапистого старого дерева и, обнявшись, застыли от счастья, глядя на дома под ногами, и ветер трепал их одежду и волосы.
Еще через пару месяцев они решили, что не могут жить друг без друга и зарегистрировались в муниципалитете, как муж и жена с традиционными гендерными отношениями и равными правами на собственность.
На солнце нашла небольшая тучка, парк сразу померк и стало холодно. Последнее, конечно, было иллюзией, одежда всегда поддерживала заданную температуру для тела, кроме, конечно, экстремальных температур в +- 50 градусов по Цельсию. Но все равно было холодно. Питер, кряхтя, поднялся со скамейки, и понурившись зашагал прочь от памятника. "Когда-нибудь, его все-таки стоит снести" - подумал он.
Эр-два почти бесшумно шел следом за ним, всегда готовый помочь, и совершенно бесполезный в душевных терзаниях Питера. Самые большие проблемы в своей жизни люди всегда делают сами. Редко кто способен всерьез и надолго испортить жизнь другому.
Питер не глядя зашел в ближайшую кофейню и заказал чашку кофе без кофеина. Так, просто для вкуса и запаха. Робот-бармен носил щегольскую соломенную шляпу в деревенском стиле позапрошлого века, и идеально чистый передник, глупо смотревшийся поверх белого пластика корпуса. Он поставил перед Питером чашечку кофе, пару гренок и баночки со сливками и сахаром.
Питер откинулся на спинку плетеного из лозы кресла и слегка улыбнулся, осматриваясь. В этом кафе он редко бывал и не помнил, как оно выглядело раньше, когда в этом городе людей еще было больше, чем роботов. Все кафе было обставлено в архаичном стиле - сплошь грубая деревянная или плетеная из лозы мебель, массивные столы, пучки трав, свисающих из-под потолка, какие-то древние сельскохозяйственные инструменты, назначения которых он не знал. В молодости ему такие не нравились, хотелось хай-тека, гладкости и новизны пластика, громкой музыки и яркого света. Сейчас ему неожиданно понравился мягкий полумрак и уют этой тихой забегаловки, то, как пылинки танцевали в узких полосках света, просачивающихся сквозь деревянные жалюзи. Хорошее местечко, наверняка оно бы понравилось Ей.
Вспомнив о Ней он скривился, как от зубной боли и одним глотком допил сразу ставший безвкусным кофе. От этих воспоминаний он всегда хотел убежать, но они всегда догоняли его, как умело брошенный бумеранг, или ракета с тепловым наведением.
Где-то после года совместной жизни Она стала поговаривать о ребенке. Их жизнь в целом наладилась, они получили возможность арендовать у муниципалитета небольшую, но полностью свою однокомнатную квартирку. Питер старательно учил программирование, а она по прежнему работала в городском госпитале. Продуктовые карточки отменили после того, как была достроена очередная гидропонная ферма и еды, наконец, стало хватать.
Возвращаясь в те дни мыслями, Питер всегда мучился двойственностью. С одной стороны он ужасно злился на нее, потому что она была очень настойчива в своем желании иметь одного, или, что хуже, нескольких детей. Сначала он мягко доказывал ей, что сейчас еще не то время, чтобы их заводить, что Европа еще не оправилась от войны, что их зарплаты слишком маленькие, и неизвестно, что ждет их всех в будущем. Они ругались, спорили до хрипоты, ссорились, мирились, занимались сексом, но он всегда предохранялся сам и шанса забеременеть у нее не было.
--
На самом деле я всегда боялся - громко вслух сказал он.
--
Чем-нибудь помочь, сэр? - обеспокоенно спросил Эр-два, быстро осмотревшись по сторонам и не обнаруживший ничего, что могло бы напугать человека, о котором он заботился.
--
Нет, - отмахнулся от него Питер, погрузившись в свои воспоминания. Бармен принес еще чашку кофе, и Питер механически принял ее.
Питера приводила в ужас беспомощность детей и своя собственная перед лицом того, с чем он не смог бы справиться. Питер вовсе не был трусом, но лишь сам для себя. Он не боялся сходиться в драке на кастетах с белыми парнями, которые хотели поставить наглого араба на место, он не боялся кидать бутылки с коктейлем молотова в полицейские патрули, которые периодически ставили все вверх ногами в лагере беженцев с ближнего востока. В Лионском концлагере он не побоялся задушить ночью в туалете стукача администрации, который, как шепнули друзья, домогался его сестры. Да и потом...
Но совсем, совсем другое дело, когда у тебя есть свои дети. Когда Питер был один, он не боялся смерти, и испытывал только азарт от опасности. Но когда он думал о детях, то постоянно вспоминал младших братьев и сестру, умерших во время долгого и трудного бегства от войны. Голод, болезни, холод, путешествие через осеннее штормовое море, издевательства и грабежи пограничников, травля собаками и охоты местных жителей, армейские патрули. Опасность и смерть были на каждом шагу. Их семья потеряла троих детей за время полугодового путешествия. Самых маленьких, самых беззащитных и самых слабых. Тех, кто не мог драться за отбросы у кухни, тех, кто не мог убежать от опасности, тех, кого болезни было легче всего одолеть. Питер до сих пор плакал по ночам, вспоминая о беспомощности, когда он хоронил очередного малыша на обочине дороги, расковыривая землю отломанным дорожным знаком вместо лопаты.
Он пытался объяснять ей свой страх, свою невозможность их защитить, если вдруг все повториться, и придется куда-то бежать, спасая свои жизни. Она слушала его, сочувствовала поначалу, но мало помалу ожесточалась сердцем. "Питер, - говорила она, - Война закончилась. Людей осталось мало, сейчас не за что больше воевать. Нефть больше не нужна, гидропонной еды всем хватает, города полупустые, места для жизни в избытке. Все плохое прошло, Питер, сейчас надо радоваться жизни, любить друг друга и растить детей. Мы выжили, Питер, все кончилось". Но он качал головой и она уходила из дома гулять и плакать в одиночестве.
--
Но мог ли я поступить по другому? - спросил он громко, и на этот раз роботы промолчали.
Питер допил остывший кофе, и вышел из кафе. Спотыкаясь он шел не глядя по сторонам по узорчатому тротуару, поддерживаемый роботом, и в который раз словно обдирал себя, пристально всматриваясь, допытываясь, стремясь понять.
"Если бы я согласился с ней, и она бы ошиблась, а я оказался бы прав - то каково бы нам пришлось? Еще одна война, скитания, опасности, смерть. Я бы не пережил этого еще раз." - думал он про себя, спеша неизвестно куда по улице.
Потом он остановился, разом ослабев, когда следующая мысль догнала его, как контрольный выстрел в затылок. "Но права оказалась она. Войны больше не случилось. Все пошло вообще не так, но войны больше не было. И если бы у нас были дети, то они и сейчас жили бы в свое удовольствие и были бы уже правнуки. Возможно...". Каждый раз эта мысль была мучительно-болезненна, как незаживающая рана, которую случайно задеваешь неловким движением. Он не сумел заживить свои детские раны и это отравило всю его долгую жизнь.
--
Я не мог поверить, что доживу до этих лет и этого момента - сказал он. - Боже мой, тогда это казалось совершенно невероятным. Как, как я мог бы догадаться? И мог ли я поверить ей, положиться слепо на веру, не имеющую прочного основания?
Эр-два, ведущий его по улице внезапно остановился, а потом сказал:
--
С днем рождения, сэр!
И в тот же момент на улице вспыхнуло освещение, заиграла бравурная праздничная музыка, в небо взлетели яркие огни и разноцветные кусочки фольги и ленточки. Голограммы вокруг переливались яркими огнями, в них кружились сотни образов, смутно знакомые лица, пейзажи, дома...
--
Прекрати! - с натугой, плача, закричал Питер, поднимая руки и бессильно стуча робота в матовый белый пластик груди, - Прекрати!
Все вокруг вмиг погасло, исчезли огни, голограммы, даже упавшая на землю фольга рассыпалась разноцветными искорками. Стало пусто и тихо и только встревоженные непонятными вспышками вороны каркали с каштанов, растущих вдоль улицы.
--
У вас тревожное состояние уровня мозговой активности, сэр, - с тревогой сказал робот. -Я бы рекомендовал вам немного отвлечься. Может быть вы послушаете релаксационную музыку, или посмотрите на водопад?
--
Провались ты, - слабо сказал Питер, махнув рукой на робота. Он почувствовал себя совершенно одиноким, бесполезным и никому не нужным. Сейчас на пустой и мертвой улице, рядом с роботом, программно имитирующим сочувствие и заботу, ему особенно хотелось, чтобы был кто-то живой, кто бы обнял его и утешил. По детски захотелось уткнуться в маму, и чтобы она пожалела, обняв и накрыв его голову мягкой и теплой ладонью.
Но вокруг была только пустота и тишина города и молчал, ожидая его слов или действий робот.
--
Надо собраться, - сказал глухо Питер. Он принял поданную салфетку от робота, решительно вытер слезы и сглотнул комок в горле. Все равно сейчас уже ничего не поделаешь, жизнь прожита и они старики и остается только сожалеть об упущенных возможностях, о бесполезной жизни.
Боль и глухая беспросветная тоска согнула Питера и он упал на колени прямо на тротуар. Ноги вывели его к дому, где они прожили несколько совместных лет... так давно. Дому, к которому он приходил как к собственной могиле, где были похоронены все надежды и мечты.
--
Если бы я мог все вернуть, - с натугой закричал Питер, ударяя старческими узловатыми кулаками тротуар, плача снова, плача навзрыд, как ребенок. Плечи его сотрясались от рыданий.
Внезапно он почувствовал, как головы его коснулась чья-то легкая, но теплая рука.
--
Бедный Питер, - сказал ласково надтреснутый, но такой знакомый старческий голос.
--
Здравствуйте, госпожа Лоренц, - вежливо поздоровался Эр-два.
--
Хелена? - не веря прошептал Питер. Он продолжал стоять на коленях перед обшарпанным фронтоном пятиэтажного кирпичного дома, а сухонькая старушка мягко гладила его по голове и обнимала за плечи. Питер закрыл глаза и тихо рыдал привалившись щекой к мягкому гладкому шелку ее длинного, такого старомодного платья.
Робот молча стоял рядом, ожидая, когда потребуется его участие.
Через несколько минут Питер смущенно сказал, что у него болят колени и он не может больше на них стоять.
--
Глупый, милый Питер - сказала Хелена, с помощью робота поднимая его с тротуара и ведя под руку к скамейке.
--
Ты простишь меня? - глухо спросил он не глядя на нее, когда они кряхтя уселись. Сейчас он боялся, что этот разговор, первый настоящий разговор за много-много лет, закончится с этими его словами. Но и молчать он не мог.
--
А ты извиняешься? - мягко, но твердо спросила Хелена, пристально глядя на него.
Питер поднял взгляд, нашел ее и тихо сказал:
--
Да.
Хелена медленно кивнула, и, протянув свою ладонь, взяла его руку в свою:
--
Я давно простила тебя, Питер. Но мне было важно, чтобы ты признал это сам. Понимаешь?
Он ответно кивнул головой.
Так они сидели на пустом бульваре, в тени каштанов и держались за руки. Ветер шелестел листвой и шуршал лентами и флагами, украшавшими дома. Было так мирно и тихо, и он был так необыкновенно счастлив этим ощущением тепла рядом сидящего человека, что казалось, что все это сон. Хрупкое, как хрусталь мгновение, которое может разрушить любое его неловкое слово, и тогда все вернется к привычному ритму и глухому беспросветному одиночеству. Он напряженно молчал, хотя что-нибудь сказать или сделать, но не знал что и только следил, кося глазами, за выражением лица Хелены, которая мягко улыбаясь глядела на пару голубей, заинтересованно бродящих поблизости. Потом она повернулась к Питеру, поймав его косой взгляд и улыбнувшись сказала, разрушив молчание:
--
А ты не пригласишь меня в кафе. Можно было бы и отпраздновать этот день. Мы с тобой сто лет не были вместе в кафе.
--
Что-то около шестидесяти - невпопад сказал Питер, и встрепенувшись добавил, - Конечно. Прости. Пойдем куда-нибудь.
Он в замешательстве посмотрел по сторонам пытаясь сообразить какие кафе могут быть рядом.
--
На угол, как и раньше, - твердо, улыбаясь сказала Хелена. - Там, конечно, уже давно нет того волшебника - турка, но, надеюсь, что твои роботы еще умеют готовить кофе и печь круассаны.
--
Конечно, - неумело, словно разучившись, улыбнулся в ответ Питер. - Мне кажется, что даже лучше.
Они неспешно подошли к кафе, и робот встретил их и усадил на улице под навесом от солнца за небольшой деревянный столик. Питер ожидал, что кофе уже будет готово, но робот невозмутимо ответил, что в его заведении кофе не синтезируют, и им придется подождать пока все не будет приготовлено по правилам. Когда он ушел возиться с жаровней с горячим песком и туркой Хелена рассмеялась глядя на изумление на лице Питера.
--
Я не знал, что он умеет делать кофе по старым рецептам, и не занимается синтезом. - покачав головой, сказал он.
--
Похоже, что ты готов признать, что есть в роботах что-то, чего ты не знаешь. - лукаво улыбнулась она. - Раньше ты был готов умереть, чем сказать что-то подобное.
--
Раньше все было по другому - ответил он грустно.
Они немного помолчали каждый о своем, пока официант не принес кофе, который они с удовольствием выпили, ощущая, что он становится вдвое слаще от того что ты можешь сделать глоток, приподнять брови, словно бы в удивлении и бросить взгляд на сидящего рядом. Как бы спрашивая его - "Видишь, какой кофе вкусный. А гренки - просто чудо". И получить ответный взгляд с кивком, отвечающий "В самом деле!". Обменявшись несколькими такими безмолвными репликами они дружно рассмеялись так, что Питер закашлялся и бдящий робот похлопал его по спине, а Хелена участливо протянула руку и сжала его ладонь. Да так и не отняла. Прокашлявшись, Питер так и сидел, осторожно сжимая узловатыми пальцами ее сухонькую словно пергаментную ладошку, перевитую веревками синих вен.
Потом он с трудом поднялся, сделал строгое лицо, выпрямился и церемонно поклонившись спросил:
--
Не будет ли вам угодно, мадам, станцевать со мной.
--
Ах, Питер - словно девочка захлопала она в ладоши, но потом подхватила игру, и церемонно поклонившись, протянула ему ладонь.
Патетичность момента несколько подпортили ее старые суставы, из-за которых, поднималась она из кресла не изящно и легко, а в три приема и то с помощью Питера и его робота.
Подумав тот шепнул на ухо роботу пару слов, тот послушно кивнул. И в тот момент, когда они встали лицом к лицу и взялись за руки заиграл старинный вальс. Под него можно было танцевать очень медленно и неторопливо, как раз то, что нужно для них сейчас.
Хелена приобняла его и они медленно, шаркая по полу кафе стали кружиться в его ритме. Питер, правда, иногда немного наступал ей на ноги, и пару раз роботу пришлось вмешаться, чтобы один из них не потерял равновесие, но все равно - они танцевали по настоящему друг с другом и каждый ощущал живое тепло, и мягкость соприкосновения рук и дыхания другого.
К концу они совершенно выбились из сил и запыхались. В мягкие плетеные кресла они просто упали, тяжело дыша, но глаза и лица горели и счастливые улыбки были на губах.
Вечером следующего дня они поселились в их старом доме. Могли бы и раньше, но Хелена, загадочно улыбнувшись, сказала, что ей необходимо попрощаться с последним периодом жизни, с теми десятками лет, что она провела одна. Женщине это надо также, как змее линять каждый сезон. Питер последнюю ночь провел без сна, то ложился, то вставал и бродил по дому, то дергал робота и расспрашивал о том, как идут работы по переделке дома.
Ремонтные роботы за ночь переделали коммуникации, разобрав, как подозревал Питер, половину внутренних структур старого здания. Подтянули весь стандартный набор, позволяющий менять каждую комнату и ее мебель по желанию хозяев или необходимости от спальни до ванны или мастерской.
Питер встретил Хелену в обед около подъезда, одевшись по такому случаю в старомодный костюм с галстуком, какие перестали носить еще тогда, когда он не был старым.
Хелена вылезла из антиграва, показав в улыбке милые ямочки, и отвергнув помощь своего робота. Потом оперлась на руку Питера и они вдвоем поднялись в гостиную.
Вначале они хотели оставить интерьер таким, каким он был раньше в их воспоминаниях, и на всякий случай слили свои ментограммы ремонтникам. Однако поразмыслив, решили кое-что оставить, а в остальном переделать так, чтобы было удобно жить, а не предаваться воспоминаниям, которые не всегда были радостными.
Потом они долго решали где должны храниться чьи вещи и на какие полочки раскладывать какие безделушки. Успели два раза поругаться, но очень быстро мирились, боясь разрушить это ощущение сказки.
Устроив все до вечера, и ужасно устав, вечером они решили отдыхать на террасе на заднем дворике дома. Там они хотели видеть небольшой сад, лужайку и озерцо, чтобы было приятно смотреть, когда сидишь в мягком покачивающемся над землей шезлонге с чашкой горячего чая, укутанный пледом, и рядом любимый человек. Поэтому два соседних квартала пришлось переместить на окраину города. Для этого, правда, Питеру пришлось задействовать почти всех ремонтных роботов города, и приказать расконсервировать тяжелую технику. Этот перенос сожрал чертову кучу энергии - месячный запас стандартного энергопотребления для всего города, однако Питер здраво рассудил, что ее и так достаточно, и куда ее еще тратить, кроме как на такие приятные дела.
Сад и парк получились пока сырыми, и недоработанными во многих деталях. Хелен твердо сказала, что перепланировкой позже она займется сама, потому что реализованный один из стандартных планов ей совсем не нравится. Питера все устраивало, однако он не хотел спорить. "Пусть делает, что хочет", думал он, втайне любуясь ее энергией.
Все это время они почти не разлучались, словно боясь, что если оставишь другого надолго, то он исчезнет и все окажется сном. Временами они замолкали и смотрели друг на друга словно спрашивая - "Ты как? Ты не уйдешь?". И улыбались друг другу, нежно и безмолвно отвечая "Нет, все хорошо".
Через месяц Хелена угомонилась, в трехсотый раз заставляя роботов менять интерьеры дома, и расположение дорожек, клумб и деревьев. Теперь они подолгу сидели друг с другом и разговаривали, проговаривая все, что было недосказано за эти десятки лет. О том, кто из них чем занимался по работе, каждый в целом знал, им приходилось, как двум последним жителям города, поддерживать контакт друг с другом. Но это было чисто рабочие контакты через виртуальные сообщения, или и того проще - через письма. Хелена числилась мэром города, Питер - главным инженером. Изредка Хелена говорила, что что-то в городе надо изменить, Питер передавал команды ремонтникам, или просто передавал ей контроль над бригадой. Роботов Хелена не любила и не умела с ними управляться, поэтому всегда предпочитала действовать через Питера, формулируя ему свои желания, которых не понимали интеллектуальные алгоритмы роботов. Питер переводил ее желания, роботам в более удобоваримой форме, потому что Хелена никак не могла привыкнуть к тому, что роботы дословно ее понимают и не могут расшифровать ее истинные желания, скрытые за отвлеченными словами и абстракциями.
Питер одновременно и сердился на нее за бестолковость, раздражаясь, и также чувствовал себя при деле, ощущая только в эти моменты свое превосходство над роботами, которые были не в силах понять Хелену так, как он, человек. Они были нужны друг другу, но словно танцевали танец, в котором Хелена обращалась к Питеру только в том случае, если теряла всякую надежду управиться самостоятельно, а Питер каждый раз делал вид, что очень занят и не хочет отвлекаться, на дурацкие идеи Хелены.
Но этим все дело и ограничивалось.
А теперь они говорили друг с другом обо всем том, что каждый из них передумал, перечувствовал. О прочитанных книгах, о музыке, о старых фильмах, (новых-то давно уже не выпускали - некому и не для кого) и сотнях мелочей.
С того момента, как они расстались молодыми мужчиной и женщиной мимо них прошла не одна жизнь, а несколько. Они видели восстановление страны после войны, выход в космос и конец старых государств. Как выжившие и оставшиеся на Земле все больше замыкались в себе в удобстве и благах, даримых прорывными научными достижениями. Внезапно оказалось, что бороться не за что - новые технологии не требовали большого количества ресурсов, к услугам каждого были новейшие технологии - превосходная медицина, личные роботы, жилье, транспортные средства. Деньги потеряли смысл. Горячечные диктаторы и религиозные лидеры не могли удержать влияние среди тех, у кого уже было все, что нужно.
Они старели, общались с друзьями, которые постепенно умирали от старости, путешествовали, читали, играли в самодеятельных театрах, бродили по виртуальной реальности, и, как и другие редко замечали, как почти перестали рождаться дети и основным населением земли стали старики и роботы. Космические станции и купола на Марсе люди оставили красным песчаным ветрам и вернулись доживать свой век на Землю. Космос достался роботам, которые по прежнему занимались какой-то своей деятельностью по всей Солнечной системе, предусмотренной и расписанной десятилетия назад. Что стало с теми, кто ушел в дальний космос было неизвестно.
Лет десять назад они остались последними жителями своего города, виртуальная реальность тоже почти опустела. Земля оставалась тихой, пустынной и цветущей. Большая часть земель испепеленных ядерными ударами была вычищена, и проходила длительные циклы очистки и восстановления, и сейчас зеленела свежей зеленью, при незначительном фоне остаточной радиации. Там не было ни дорог ни городов, кроме оплавленных развалин, только бескрайние леса и луга.
К концу второго месяца их совместной жизни Хелена смущенно намекнула Питеру, что была бы не против, если бы он сделал ей предложение по всем правилам. Питер был потрясен и растроган.
К вопросу свадьбы они подошли очень серьезно. "Это молодежь, сказал Питер, - может позволить себе устроить свадьбу мимоходом. Так у них вся жизнь впереди. А нам надо все тщательно продумать и устроить. Другой то свадьбы у нас уже не будет".
Детальное продумывание и подготовка к свадьбе заняла еще два месяца. На роботов в таком деле полагаться было нельзя, что они понимают в тонких материях, болваны металлопластовые? Живых знакомых у них уже не осталось, так что приглашать было некого, но все равно была еще куча дел. Питер и Хелена хотели, чтобы эти воспоминания остались у них до конца оставшейся жизни.
В намеченный торжественный осенний день еще стояла теплая и светлая погода. По прогнозам всего через несколько дней должны были пойти дожди и решили, что дальше ждать нельзя.
Свадьбу они проводили в специально построенном для этого павильоне за городом. Последние две недели там возились роботы, которые строили, красили и отделывали все в соответствии с замыслами стариков.
Хелена была в белом платье, в фате, с небольшим букетом цветов. Питер, с красной розой в петлице старомодного костюма. Сзади, как помощники шли их личные роботы, поддерживая, всегда готовые помочь нервничающим старичкам. Они смущенно смотрели друг на друга, волнуясь, как на первом свидании.
--
Ты готова?, спросил Питер, осторожно сжимая ее артритную ладонь. Она тихонько кивнула и праздник начался.
От антиграва они шли по тропинке, которая была всей их жизнью. Вначале они прошли выжженную солнцем аравийскую пустыню, где несколько женщин в черных чадрах и мужчин в белом стояло рядом с полуразрушенными авианалетом глинобитными домами. Это были предки Питера, они махали им рукой и кидали семена каких-то растений под ноги. А мужчины стреляли в воздух из автоматов. У них были загорелые исчерченные морщинами лица и светлые глаза.
Из пустыни они вышли на улочку европейского городка - средневековые кирпичные дома, с уродливыми пластиковыми окнами, завитушками граффити на стенах и веселые, улыбчивые люди на небольшой площади, мощеной булыжником. Они плакали и смеялись, и танцевали под вальс, а пожилая женщина тихонько плакала от счастья и махала платочком. Хелена, не удержавшись, махала ей в ответ.
Потом улица стала похуже, обшарпанный танками асфальт и проломленные снарядами крыши, оборванные беглецы с любопытством смотрели на то, как торжественно идут мимо них старики, поддерживаемые белоснежными роботами. Смуглые мигранты махали им рукой и улыбались.
Потом была площадь, на которой танцевали рабочие с фабрики и медсестры из больницы, одни в оранжевых и синих комбинезонах, другие прямо в белых и зеленых халатах. Они тоже улыбались и махали и руками. Питер и Хелена, узнавая знакомые лица махали в ответ.
Потом они пришли к обрыву на высоком холме - над городом, у широкого дерева, рядом с которым лежал слегка ржавый старый китайский электроскутер. У них под ногами как раньше лежал город, наполовину скрытый зеленью листвы, и поблескивающий плоскостями солнечных панелей. Ветер налетал на них, трепал волосы и одежду и они с трудом стояли под ним, но улыбались, хотя глаза слезились.
--
Хелена Августа Лоренц, согласны ли вы стать моей женой? - церемонно спросил Питер, взяв обе ее руки в свои.
Она на мгновение замерла, рассматривая морщинистые щеки и выцветшие глаза Питера, потом кивнула:
--
Согласна. А ты, Питер Абдулла Кванзи, согласен ли ты стать моим мужем?
Он очень серьезно кивнул:
--
Будешь ли ты, Хелена любить меня в радости и печали, в здравии и болезни? Будешь ли ты рядом до конца?
Она также кивнула и ответила:
--
Буду. А ты, Питер, будешь ли также любить меня и быть рядом до конца?
--
Клянусь, - горячо ответил он и она улыбнулась.
Роботы одновременно подали им коробочки с золотыми кольцами и помогли их надеть, так как руки у самих новобрачных тряслись от волнения и старости.
Они поцеловались и, обнявшись в нежности, застыли, не видя ничего из-за слез, закрывших глаза.
За их плечами неподвижно стояли роботы, и медленно таяли в воздухе голограммы людей и зданий. Они стояли, обнявшись, молчали и тихонько плакали.
Это была самая лучшая осень за многие-многие годы. Они гуляли по городу, сидели на многочисленных идеально чистых лавочках на улицах и в парках, пили чай и кофе в разных кафе и ресторанах. Дегустировали блюда, названия которых со смехом пытались выговорить. Танцевали все танцы, что помнили и выучили несколько новых.
Хелена дала волю своему творчеству и сажала цветы где только могла - в подвесных горшках и на клумбах, на подоконниках пустых домов, в парках и во внутренних палисадниках. Она придумывала сложные клумбы, а Питер притворно хмурясь ворчал, что энергии, которая она пустила на украшательство, в старое время хватило бы, чтобы отправить экспедицию к орбите Плутона. Где-то там она и летала, кстати, и по прежнему слала научные данные, которые некому было обрабатывать.
Хелена смеясь, махала на него рукой и излагала следующую идею. Цветы она любила разные, но больше всего розы.
--
Весной они расцветут, Питер, говорила она. - И весь город будет в розах. Представляешь, как это будет красиво? Я всю жизнь мечтала, чтобы идти по городу, а со всех сторон - розы, и запах их на каждой улочке.
Питер нежно улыбался в ответ ее детскому восторгу и тихо млел от радости.
В конце зимы Хелена уговорила "своего ворчливого замшелого пня" выбраться в путешествие. Питер уже много-много лет не выбирался из города, и, хотя ему не хотелось в этом себе признаваться, он просто боялся оставить привычные стены и распорядок дня. Вначале он был резковат и тут они впервые поругались. Впрочем уже на следующий день, Питер пришел извиняться, притащив букет свежих роз и собственноручно накарябанные ужасные стихи о любви. Хелена растаяла и простила.
Они решили посетить все памятные места своей юности и города, о которых читали и которые когда-то хотели посмотреть, да все не находили времени.
--
Время, Питер, такая штука - сказала ему Хелена, - ты думаешь о том, что у тебя его много, и можно завтра или через год успеть сделать все, что хочется. Но теперь под старость ты отчетливо понимаешь, это иллюзия. Есть только сегодня и сейчас. То, на что не хватило времени за последние пятьдесят лет так никогда и не наступит, если срочно не выскочить из колеи и не начать переделывать все, на что никогда раньше его не хватало.
Начать они решили с поисков маленькой Германии ее детства. Уцелевшие маленькие городки в отрогах Альп не затронутых ни войной ни послевоенным безумием.
Для путешествия Питер выбрал прогулочную стратосферную яхту премиум-класса. Ее в городе не было, и он заказал ее со склада в центре Британских островов, где давно хранились всякие штуки не для каждодневного использования.
Полулежа в амортизационных креслах они с любопытством разглядывали пятна зелени прерываемые прямоугольниками городов и блестками солнечных электростанций.
Родной городок Хелены, в котором она выросла девочкой, превратился в пыльную могилу. Когда отсюда ушли последние люди они не удосужились оставить достаточное количество ремонтной инфраструктуры и за последние десятки лет большая часть зданий развалилась и заросла травой. В городе работала всего одна электростанция и роботы поддерживали в порядке только небольшую часть центра города - мэрию с ее операционным муниципальным центром, площадь и пару кварталов с музеями и гостиницами человек на триста. Дальше зеленели молодые деревья, разворотившие каменную брусчатку, сиротливо чернели провалы разбитых ветром и ветвями деревьев окон. Окраины городка и вовсе скрылись под зеленой завесой кустарников и ползучих лиан. Большая часть домов там просто развалилась или превратилась в голые каменные остовы. Среди развалин высились блестящие красивые "умные" дома последних поколений, которые умели чинить себя сами. В них вся мебель и все вещи стояли по своим местам и ждали хозяев. Аккуратные огородики за такими домами были ухожены, а цветы политы.
Некоторые из них, впрочем, тоже сдались времени, поврежденные ударами молний, пожарами, или просто выработав ресурс.
Хелена с трудом нашла развалины своего дома, постояла, держась рукой за нагретую солнцем каменную стену, помолчала, и тряхнув головой ушла к яхте.
--
Что будет Питер, с миром, когда все уйдут? - спросила она его тихо, глядя, как уплывают вниз оплетенные вьюнками стены средневековой кирхи, чьи каменные стены упрямо сопротивлялись разрушению.
--
Все равно когда-нибудь все бы закончилось. - ответил Питер, с печалью глядя на ее покрасневшие глаза, и пальцы, теребящие край платья. - Ни планета, ни солнце не вечны. Роботы проработают еще тысячи лет, но когда-нибудь и у них закончится ресурс. Но что нам с тобой до них - что будет здесь завтра или через тысячу лет, когда у нас есть только сегодня? Сейчас будет Средиземное море на чьем берегу я вырос. Оно теплое, а подводные цветы не хуже твоих любимых роз.
Мальчишкой я нырял за всякими вещицами в порту, когда торпедировали теплоход. С аквалангом, можно было за два-три часа насобирать столько всего, что хватило бы после продажи на месяц жизни. У самых отважных, кто нярыл глубже всех, правда, потом из ушей текла кровь, но это стоило того. Ведь у них были семьи - десяток младших братишек и сестричек.
Он замолчал, потом тряхнул головой и добавил:
--
Там такие красивые водоросли и рыбы, Хелена, ты обязательно должна их увидеть.
Он с надеждой глядел на нее, но она была печальна. А потом вместо прогулки по берегу роботы углядели в показаниях ее датчиков неприятности и заставили день отлеживаться под капельницей.
Питер почти все время просидел возле ее кровати, поглаживая своими артритными пальцами ее сухую ладошку. За стенами яхты ветер пустыни катил песчаные барханы и солнце слепило глаза. Питер как-то сделал стену прозрачной, но увидел лишь остатки старого шоссе с черными, словно окаменевшими от старости, остовами бензовозов, подорванных здесь давно сгинувшими фундаменталистами, и торчащие столбы электропередачи из песка. Люди ушли отсюда очень давно.
Иногда он фантазировал о том, как в отдаленных уголках пустыни кочевники продолжали поить верблюдов в оазисах, руками делали себе посуду и упряжь и кочевали с места на место, не ведая, что на остальной земле люди, пресыщенные любыми благами, постепенно вымерли от старости - болезни, от которой лекарства так и не придумали тогда, когда было еще кому думать.
На следующий день роботы разрешили Хелене вставать и допустили, чтобы яхта снова могла двигаться. Ее призрачно-белая сигара опустилась под воду и Питер с восторгом показывал сквозь прозрачные стены водоросли, медуз и рыб, которые не обращая внимания на яхту жили своей жизнью. Вода здесь была чистая и прозрачная на метры в глубину и бурная жизнь подводных обитателей походила на осеннюю бурю в лесу в северных широтах. Пестрота красного, оранжевого и желтого оттенка обитателей моря, крутилась, как вихрь. Хелена улыбалась и периодически визжала, как девчонка, когда совсем близко к стеклопластику проплывала тупорылая морда акулы, голодно посматривавшей на недоступную добычу. Питер при этом посматривал на локатор и старался корректировать курс так, чтобы в поле зрения не попадали сгнившие или обросшие ракушками остовы кораблей. В давние дни, подлодки Европейской коалиции потопили здесь множество суденышек мигрантов или контрабандистов, пытавшихся пробраться в вожделенную Европу из Африки, которая тонула в голоде и эпидемиях, как корабль получивший торпеду под ватерлинию.
А потом они встретили корабль-призрак.
Локаторы яхты издалека засекли его позывные и навигационный компьютер быстро обменялся с ним координатами. Рутинная проверка у них обоих прошла мгновенно, все было в порядке с системами жизнеобеспечения и запасом энергии. Но Питер, заметив лог компьютеров, заинтересовался с кем они встретились в море и приказал изменить курс, чтобы пройти поближе к кораблю. Потом он забыл об этом, отвлекшись на очередные воспоминания о молодости с Хеленой и из этого разговора его отвлекло только сообщение компьютера. Яхта поднялась на поверхность, компенсируя легкую качку так, что волнение совсем не ощущалось на палубе. Можно было поставить стакан полный сока на палубу и ни капли бы не пролилось.
Они вышли наверх, держась руками за поручни, хотя силовое поле яхты прикрывало от ветра и соленых брызг не хуже прочного корпуса. И тогда они увидели его - ослепительно белого красавца, атомный пассажирский корабль размером с небольшой город. Да, впрочем, он и был им - плавающий японский город, рассчитанный на сто-двести тысяч человек - больше пяти километров в длину и огромного водоизмещения. Этих исполинов стали массово строить в Японии для спасения беженцев от неосмотрительно разбуженных вулканов. Еще до того, как большая часть японских островов взорвалась или утонула, они успели построить несколько десятков таких городов.
Под веселым солнцем ярко блестело наружное остекление корабля, на флагштоке трепетал государственный флаг. Питер и Хелена еще ни разу не видели вживую такого колосса и теперь стояли пораженные и восхищенные этой громадиной из стали, пластика и стекла. Яхта проходила в нескольких километрах от плавучего города, и они долго стояли держась за руки, словно потерянные дети и глядели на корабль. Потом Питер опомнился и вдруг улыбнулся:
--
Давай заглянем к ним в гости?
Хелена только кивнула в ответ.
Питер скомандовал яхте разворот и запрос на посадку на аэродром города. Яхта выдвинула крылья, включила маршевые водородные двигатели, и набирая скорость сначала помчалась по воде, прыгая с волны на волну, а потом и вовсе оторвалась от них и, набрав высоту, заложила разворот. Стариков на время маневра стена силового поля заботливо укутала словно бы мягким одеялом, чтобы они не упали. Всего через несколько минут они уже садились на гладкую, идеально чистую пластиковую поверхность аэродрома. К ним тут же поспешили четыре суетливые тележки маневровых роботов, зацепили яхту за буксировочные проушины и поволокли к медленно открывающейся пасти огромного ангара. Там они закрепили яхту у перрона и исчезли в технологических люках. На перроне появилась голограмма пожилого японца в традиционном одеянии с двумя слегка изогнутыми мечами за поясом. Японец церемонно поклонился и на хорошем британском пригласил их быть гостями "Аматэрасу". Старики медленно вышли с яхты и уселись в свой антиграв, выползший из грузового люка. Голограмма устроилась на свободном сидении антиграва и предложила свои услуги гида. Вежливо приняв его приглашение они с устроились поудобнее и плыли по транспортному коридору для каров, сквозь прозрачные стены рассматривая устройство плавучего города. На верхней палубе они проплывали мимо парков, кортов, беговых дорожек, парков камней, статуй Будды и древних каменных пагод, вывезенных из Японии до того, как она погрузилась под воду. Трава была хорошо подстрижена и зелена, в парках пели птицы, и развевались яркие ленты, а ветер крутил молитвенные барабаны. В раскрытые окна морской ветер задувал запах соли и цветов, только вот людей нигде не было видно.
Питер наклонившись к уху Хелены шепнул ей, что они должны сделать вежливый осмотр достопримечательностей, а уже потом отправляться с визитом к людям. Хелена согласно кивнула, хотя она уже начала несколько утомляться от мелькавшей череды таких разных, но все таки однообразных памятников древности и парковых изысков.
Воспользовавшись перерывом, Питер поблагодарил гида за экскурсию и сказал, что хотел бы теперь познакомиться с экипажем лично и выразить им свое уважение. Японец немедленно кивнул головой и, дал указание антиграву. Тот медленно развернулся и покатил вдоль набережной с прозрачным бассейном, и дальше, через зеленые садики, разделенные каменной кладкой. Сюда, верно, было хорошо приходить, чтобы посидеть в одиночестве или в небольшой компании. Тихо и спокойно.
За садиками открылась длинная каменная стена, протянувшаяся полукружьем, испещренная стальными табличками из нержавейки, покрытыми иероглифами. Антиграв подъехал к стене и опустился на каменные вытертые плитки. Гид на мгновение исчез, после чего появился уже рядом с антигравом, ожидая, когда гости выйдут. Поддерживаемые роботами, старики молча стояли перед каменной стеной, начиная догадываться что означают ровные рядки иероглифов и даты жизни и смерти.
Гид торжественно поклонился стене и сказал:
--
Позвольте представить вам досточтимых жителей нашего морского города. С кого бы вы хотели начать свое знакомство? С поэтов, писателей, общественных деятелей, звезд виртуальности или выберете другую категорию занятий?
Питер и Хелена молчали, оглядывая бесконечные ряды табличек. Питер сделал безнадежную попытку:
--
А есть на корабле человек, который не лежит здесь? Я бы хотел поговорить не с могильными камнями.
Гид торжественно склонил голову:
--
Последний мэр-капитан города, его Величество Император Хирохито II, находится на своем посту. Я могу проводить вас к нему, однако не могу представить, мне запрещено протоколом обращаться к его Величеству.
Питер кивнул:
--
Проведите нас к нему, будьте добры.
--
Это будет честью для меня, - торжественно поклонился гид.
Они вернулись в антиграв, и быстро понеслись назад, сквозь уютные заросшие лианами дворики, мимо бамбуковых рощ на побережье внутреннего морского бассейна, к громаде белоснежных нагромождений рубок, вздымающихся над палубой на десятки метров. Там антиграв заехал в грузовой лифт и они стали подниматься. Капитанская рубка была почти на самой вершине этого корабля-города. Давняя традиция из тех времен, когда капитану нужно было всматриваться в морскую даль.
Перед широкими металлопластиковыми дверьми, украшенными несколькими затейливыми иероглифами, гид остановился и поклонился:
--
Дальше вам придется пройти без меня. Приношу свои извинения за то, что вынужден оставить вас. Надеюсь после беседы с Его Величеством вас заинтересуют и другие достопримечательности нашего города, например сад тысячи Будд, или выставка национальной живописи. Желаю вам приятного дня.
Питер автоматически кивнул ему, и, опираясь на руку своего робота осторожно коснулся сенсорной панели двери. Та тихо распахнулась, открывая холл, обставленный в стиле средневекового японского замка с каменными полами и деревянными стенами.
--
Надеюсь хозяин нас простит, если мы не станем снимать обувь, неуверенно сказала Хелена, входя вслед за Питером в зал. Дверь тихо закрылась позади них.
Внутри никого не было и они пошли анфиладой комнат, больше похожих на музей, чем на рубку корабля. Везде были средневековые доспехи, оружие, маски демонов, рисунки на шелке, каллиграфия, какие-то вещи из рога и дерева, назначения которых они не понимали. В конце анфилады они наконец нашли рубку управления с ложементом капитана по середине. Перемаргивались огоньки индикаторов, тихонько овевал ветер озонированный морской воздух из каналов кондиционера, а на ложе возлежал обтянутый кожей иссушенный мертвец, одетый в древние доспехи. На гладком полу лежал короткий меч с заржавленным лезвием. Чистый пол вокруг был заляпан черными давно высохшими пятнами. Император Хирохито II был мертв уже много лет.
Они несмело вошли в роскошную погребальную камеру, чувствуя себя неуместно и робко, как школьники, прокравшиеся в заалтарную часть храма, поглядывая на мертвеца. Рот покойника был распахнут, словно в муке, из-под высохших коричневых губ торчали ослепительно белые керамические зубы, одеяние его на животе было взрезано. Хелена с печалью отвернулась.
--
Пойдем,- мягко сказал Питер, придерживая ее за локоть, - нам здесь больше нечего делать. Оставим его.
Она согласно кивнула и они торопясь, насколько это было в их силах, ушли из яркой, светлой комнаты, и светодиодных огней, среди которых так странно и чужеродно лежал высохший мертвец.
На улице их терпеливо ждал гид, немедленно осведомившийся о их желаниях на дальнейший осмотр корабля. Питер и Хелена молча покачали головой и усевшись в антиграв полетели к ангару с яхтой.
Когда роботы уже выруливали яхту на взлетную площадку, гид появился прямо в кабине яхты, чтобы попрощаться.
--
Вы когда-нибудь еще приедете к нам в гости, - как будто с болью спросила голограмма.
--
Навряд ли, - покачал головой Питер.
Гид печально кивнул и после короткого прощания исчез окончательно. Яхта, придавив людей противоперегрузочным полем взмыла в небо, держа курс на северное побережье Африки, к месту где прошло детство Питера.
Питер ждал найти развалины своего портового городка и песчаных барханов, ржавых остовов сухогрузов на рейде, но не нашел ничего. Город исчез со всеми постройками, пирсами, домами, кораблями и так далее. Потом Питер догадался включить локатор и просветив песчаные волны на глубине нескольких метров нашел остатки развалин, покрытых желтым саваном.
Когда же они опустились под воду там где когда-то был порт, вместо буйства красок водорослей и рыб они увидели унылую чахлую поросль и дно заваленное тоннами пластиковых отходов, но которых почти не было жизни.
--
Ах, а мне так хотелось показать тебе, где я нырял тогда. - огорченно сказал Питер, оглядывая мертвое дно.
Хелена нежно погладила его по руке и сказала:
--