Наша первая встреча была почти чудом. По крайней мере, я тогда думал именно так.
Это случилось осенью. Стояла прохладная октябрьская ночь. Аллея, засыпанная палой листвой, спала в неясном сиянии холодных звезд и далекого фонаря - единственного не разбитого. Его тусклый свет озарял лишь маленький пятачок асфальта и не проникал дальше, за облетевшие кусты, в царство величественных кленов и тополей.
Луна давно скрылась за отдаленными многоэтажными домами, которые смутно выступали на фоне бархатного ночного неба. Город был там, далеко. Он шумел смехом людей и визгом автомобильных шин, светился вывесками ночных клубов и окнами жилых домов. Здесь же, в парке, властвовала тьма.
Ветра почти не было, поэтому опавшие листья шуршали лишь под моими ботинками.
Я любил в те времена гулять по ночам, в тишине и покое, когда никто не видит меня, никто не заглядывает в лицо. В этом ночном парке я оставался наедине со своими мыслями и мечтами.
Я медленно брел по аллее, так низко опустив голову, что моя короткополая шляпа едва держалась на ней. Мне нравилась моя шляпа. Я купил ее за сущие копейки у какого-то старика на блошином рынке. Она была грязна и помята, но я привел ее в достойный вид и стал надевать на свои вечерние моционы. Мне казалось, что в ней я становлюсь похож на человека из эпохи, давно ушедшей, и от этого на душе делалось как-то приятно и волнительно.
Ночная тьма скрывала мое лицо, делала призраком, миражом - безликим и загадочным. Ничто не отвлекало меня от мыслей, поэтому я снова и снова уносился куда-то в глубину собственного сознания, следил за образами, всплывающими у меня перед мысленным взором.
Внезапно что-то шевельнулось в полупрозрачной темноте, какое-то слабое движение - почти незаметное, но все же оно не укрылось от меня.
На скамейке под давно облетевшим кустом жасмина сжалась, дрожа не то от холода, не то от каких-то тягостных мыслей, маленькая хрупкая фигурка. Казалось, вся она была закутана в огромный кашемировый палантин, и только глаза - яркие, блестящие - выделялись на лице, не скрытом пашминой, и выдавали в скромной фигурке юную девушку.
С минуту я разглядывал незнакомку, потом галантно приподнял шляпу и, будто играя роль, слегка склонил голову.
- Добрый вечер.
Она вздрогнула, стремительно покидая царство своих мыслей, в котором пребывала доселе. Мое приближение Она не заметила и даже не почувствовала, о чем теперь, видимо, очень жалела, не зная бояться ли Ей, бежать ли, и вообще стоит ли опасаться незнакомца к Ней подошедшего.
- Здравствуйте, - голосок тонкий и тихий, будто ветер играет китайскими колокольчиками, и прекрасные глаза за легкими складками ткани, словно глаза молодой лани - большие, влажные, блестящие или же просто кажущиеся таковыми в темноте октябрьской ночи.
Я был неожиданно тронут видом и голосом этого необыкновенного существа, сжавшегося на лавочке под голой веткой жасминового куста. Почувствовал, как быстрее забилось сердце, предвещая что-то.
- Не желаете прогуляться? Сегодня такая чудесная ночь!
В первое мгновение показалось, что Она отрицательно мотнула головой, но в следующую секунду, совершенно изменившись, Она поднялась с лавочки и со вздохом сказала:
- Отчего же нет? Ночь прекрасна.
Теперь стало видно, что Она одета в старомодное серое пальто и низкие полуботинки на невысоком каблучке. Палантин, покрывавший Ее голову и плечи, делал Ее похожей на прихожанку старинного средневекового храма и придавал едва уловимого шика.
Мы побрели по темной аллее. В застывшем холодном воздухе четко слышался дробный стук Ее каблуков.
Какое-то время мы шли молча, бросая друг на друга косые взгляды, стараясь разглядеть черты лиц друг друга. Но лиц мы не видели - лишь неясные образы, словно выведенные углем и старательно растушеванные.
Молчать было совсем не тягостно, как это бывает с другими людьми, когда старательно, почти лихорадочно ищешь тему для беседы, а тишина буквально режет уши. Нет, с Ней молчать было приятно и естественно, поэтому я, сам того не осознавая, позволил себе погрузиться в мир грез.
Картины, словно в проекторе, стали проноситься у меня перед глазами. Я видел душную полутемную гостиную, обставленную со вкусом, присущим лишь дамам позапрошлого века: обитые атласом пуфы и рекамье, зеркало, туалетный столик, с аккуратно разложенными перьевыми пуховками, баночками, флакончиками, гребнями и другой женской всячиной. У стены полупрозрачная ширма, а сверху перекинуто что-то темно-синее - может, платье или домашний пеньюар? На окнах тяжелые бархатные гардины в пол, украшенные кистями. Света почти нет, лишь одинокий абажур разгоняет мрак, создавая атмосферу таинственности и интимности.
Посреди будуара стоит небольшой карточный столик, за которым в окружении дам сидит Она, и Ее тонкие пальцы держат веер карт. По Ее лицу нельзя понять блефует Она или нет - оно размыто и смазано, только яркие живые глаза выделяются на нем, но они смотрят уверенно и спокойно...
Я вынырнул из своего видения.
- Вы хорошо играете в карты?
Ее глаза удивленно блеснули в темноте.
- Почему Вы так решили?
- Просто представил, - я пожал плечами, сорвал желтый листок с наклонившейся к моему лицу ветки и рассказал Ей про то, что увидел: про таинственный будуар и про Нее - неподвижную и бесстрастную - с картами в руках. Она молча выслушала, стараясь, кажется, не пропустить ни слова.
- Вы, наверное, пишете?
Вопрос неожиданный и какой-то волнующий. Писать я не пробовал, хотя в голове часто крутились идеи. Будто отголоски историй.
- С чего Вы взяли?
- Все мечтатели рано или поздно становятся писателями.
Она так серьезно сказала это, что я невольно улыбнулся.
- Вы это сами придумали?
Она, кажется, обиделась.
- Это очевидно, - сурово сверкнув глазами, произнесла Она. - Таким, как вы - мечтателям - трудно ужиться в реальном мире, поэтому вы создаете свой. Если вы еще не пишете, то будете. Это точно.
Я усмехнулся, но не стал спорить.
Впереди заблестел своим тревожным светом фонарь. С каждым нашим шагом он приближался, и его свет становился все настойчивей и ярче. Он желтил ветви окрестных кустов, желчью разливался по асфальту.
Этот свет и ее фраза что-то всколыхнули у меня в памяти, какая-то мысль упорно стучалась в мое сознание, но ухватить ее я не мог. Я так задумался, что не заметил, как мы прошли мимо фонаря. Обернулся на Нее.
Ох, как Она была прекрасна! Тусклый свет уже почти не касался Ее, но и тьма еще не успела поглотить Ее черты, стереть их и смазать. Я невольно залюбовался Ей. Ровная матовая кожа, высокий лоб, на который из-под палантина выбивается прядка светлых волос, полные бледные губы, носик абсолютно правильной формы и, конечно, глаза. Их не могла скрыть и ночь, но в удаляющемся свете фонаря они были особенно завораживающими, я бы сказал, волшебными.
Почувствовав мой пристальный взгляд, Она обернулась и на лице Ее, уже полностью скрытом полумраком, отразилось волнение.
- Мне пора, - прошептала Она, замирая на месте, уже готовая бежать.
Я мысленно ругал себя последними словами за то, что спугнул Ее.
- Пожалуйста, не уходите!
В тот момент Она показалась мне самым прекрасным, что есть на этом свете. Я не мог вот так Ее потерять!
Она уже развернулась и скорым шагом пошла прочь.
- Позвольте снова Вас видеть!
Она остановилась.
- Хорошо... Давайте завтра. Здесь же, в это же время, - мы синхронно взглянули на часы.
Я кивнул, едва осознавая свое счастье, Она же, не теряя больше ни секунды, поспешила прочь.
- Я буду ждать, - мои слова понеслись Ей вслед, но Она не остановилась и даже не обернулась.
*
Домой я не пошел, а до предрассветных сумерек бродил по тихим проулкам нашего города. Постоял на набережной, глядя в смутные морские дали, долго петлял по сонным дворам и улицам.
О чем я думал тогда, я сказать не смогу, хотя помню каждую минуту той ночи. Я шел в полусне, как истинный мечтатель, погрязая все больше и больше в своих мечтаниях и отвлекаясь лишь на то, чтобы полюбоваться красотой природы и величаем архитектуры нашего города, которая, хоть я и вижу ее каждый день, не перестает меня восхищать.
Но в основном мои мысли были, конечно, о Ней. Она просто околдовала меня, хотя, по сути, мы почти не разговаривали.
Сначала я просто вспоминал Ее: каждое Ее движение, каждую черточку лица, каждую складочку одежды. Перед глазами стоял Ее смутный облик - светлая прядка волос в легкой ткани палантина, глаза, губы... И то, как мило Она рассердилась на мою усмешку. А ведь во многом Она была права: мечтателям действительно трудно ужиться в реальном мире. Это я знал по себе.
Потом, мысли мои понеслись дальше, я стал мечтать о будущем. То, что Она согласилась на встречу, придавало мне сил и делало Ее в моих глазах еще более необыкновенной. Честно говоря, необыкновенной Ее делало уже то, что я встретил Ее ночью на своей любимой аллее в городском парке, и что Она не испугалась моего предложения прогуляться. И то, как внимательно выслушала меня, не рассмеялась, как - я знаю - сделала бы другая.
Уже тогда, я чувствовал подступающую влюбленность. Так бывает у людей, вроде меня - сердце вдруг обволакивает чем-то приятным, жизнь приобретает совершенно иные цели, а мысли уже летят прочь. И все это в какие-то считанные минуты. Не нужны годы или даже месяцы...
Я так и проходил всю ночь. Благо, дождь не пошел, хотя ближе к утру стал-таки налетать колючий северный ветер. Пригибая к земле низкорослые кустики на пустыре, куда я нечаянно забрел, он развевал полы моего пальто и едва не срывал с головы шляпу, так что мне приходилось придерживать ее рукой. Тогда-то я и решил возвращаться домой. А вернувшись, сразу же лег спать и заснул крепким сном.
*
На следующий день - а вернее, в следующую ночь - я пришел на аллею парка за полчаса до назначенного времени.
Моей прекрасной незнакомки, конечно, еще не было, поэтому, ожидая, я ходил по аллее мимо блекнущего фонаря и ни о чем конкретном не думал, а лишь ловил мгновения и вдыхал свежий студеный воздух. Постепенно в мои мысли стали проникать образы и видения, и я впал в то самое состояние, которое называю "мечтаниями".
И вот уже не аллея раскинулась передо мной, а пыльная, утоптанная конскими копытами и тяжелыми сапогами дорога, и по ней со знаменами и стягами уходит вдаль конный отряд. Ветер развевает гривы и хвосты, играет волосами воинов, скользит по ткани флагов... Мне представлялось все, до мельчайших подробностей. И суровые взгляды мужчин с застывшей где-то в глубинах черных, точно ночь, зрачков печалью, и мокрые от слез глаза женщин, провожающих в путь мужей, сыновей, братьев... Я видел, как трава - те редкие упорные колоски, которые, несмотря ни на что, прорастали на дороге - приминалась копытами коней, видел, как по небу плыли облака, стремительно меняя свою форму, и как улетали за горизонт стаи птиц.
Я видел... себя. С мечом за плечами, в тяжелой - я чувствовал это! - кольчуге и шлеме. Подо мной переминался с ноги на ногу мой конь, нетерпеливо вскидывал голову и раздувал ноздри. Я натянул поводья и посмотрел вниз.
Рядом стояла Она. На этот раз я видел не светскую даму, что была за карточным столом.
На Ней было простое льняное платье, что называется, "до пят", стянутое на талии длинным тканым поясом. Светлые волосы, забранные в косы, лентами спускались по Ее плечам, голову окаймляло очелье.
Ее глаза блестели ярче, чем обычно, и причиной этому были слезы. Они катились по Ее щекам, но лицо - Ее прекрасный лик - не искажалось гримасой боли и страдания, как у других женщин. Лишь в глубине васильковых глаз застыла печаль.
Я наклонился с коня, а Она привстала на цыпочки, руками обвив мою шею. Ее теплое дыхание коснулось моей щеки.
Мне хотелось, чтобы этот момент длился вечность...
Мое видение было настолько живо и реалистично, что я с трудом очнулся от него, когда, будто вдалеке, послышался стук Ее каблучков и Ее голос, который позвал меня.
- Мечтатель!
Дорога, доспехи, конь - все исчезло. Снова привычная уже аллея, фонарь, облетевшие клены... Зато Она все также стоит передо мной, и хотя волосы теперь рассыпались по плечам, платье сменилось легким пальто из букле, а на лице лишь удивление - Она прекрасна.
- Опять витаете в облаках? - чуть кокетливо спросила Она.
Я не отвечал, рассматривая - насколько мне позволяла тьма - Ее новую.
Сегодня на Ней не было палантина, что придавал Ей такую женственность и загадочность. Волосы небрежно уложены, а глаза и губы - подкрашены.
Сегодня Она больше походила на обычную городскую жительницу - каких тысячи в нашем городе, но, тем не менее, я не мог оторвать от Нее взгляд. Особенно заворожила меня Ее смущенная улыбка, когда Она заметила, как пристально я на Нее смотрю.
- Вы изменились, - наконец сказал я.
Она опустила глаза.
- Я подумала, что мой палантин слишком старомоден. Он достался мне от бабушки, и я, когда гуляю по вечерам, надеваю его для тепла.
- Он Вам очень идет... Вы совершенно другая...
- Хуже или лучше? - Она снова позволила себе кокетливую улыбку.
- Не знаю, просто другая, - я тоже улыбнулся, и мы побрели по аллее.
Я не стану рассказывать, о чем мы говорили, ведь слова так мало значили для меня тогда. Важнее было само Ее присутствие, Ее теплое дыхание рядом, в нескольких сантиметрах от меня. Мне не нужно было слышать Ее, чтобы понять, о чем Она думает, и тогда мне казалось, что с Ней происходит тоже самое.
Наверное, я увлекся, замечтался, как скажут многие, нафантазировал себе мир и поселился в нем... Может быть, но тогда я был счастлив.
*
Мы встречались каждый вечер - все в том же парке, на той же аллее. Мы никогда не договаривались об этом, но все равно шли каждый раз на встречу друг к другу. Исключение составляли дождливые ночи: в такие ночи Она не приходила, хотя я все равно - дождь ли, ветер ли - шел в парк, гонимый слабой надеждой увидеть Ее.
А днем я предавался мечтам. Они буквально атаковали меня, и я уже не видел реальности, лишь выдуманный мир, мир нашего счастья.
Неделю мы просто гуляли. Я боялся даже притронуться к Ней: настолько неземной Она была в моих мечтах. Она, похоже, чувствовала это, и это Ей льстило.
Себя я постоянно сравнивал с Мечтателем Достоевского и каждый день перечитывал "Белые ночи". Правда, не до конца. Каждый раз я позволял Мечтателю и Настеньке соединиться хотя бы в моем воображении. Мне казалось, что позволь я им расстаться, дочитай я все, от корки до корки, мы с Ней тоже расстанемся. Так или иначе. Я даже вырвал последние страницы, чтобы не искушать судьбу.
*
В тот вечер Она была непривычно хмура и молчалива. Я пытался Ее разговорить, спрашивал, в чем дело, шутил, что-то рассказывал... Он же молчала или отвечала невпопад, будто мысли Ее были заняты вовсе не нашим свиданием.
Она напоминала мне прекрасную печальную деву со средневековых картин, но делиться с Ней своим наблюдением я не стал.
Мы уже вышли из парка, чего раньше никогда не делали, и брели по обочине пустого шоссе.
- Я счастлив, что встретил тебя, - предпринял я последнюю попытку разговорить Ее. - Ты не такая как те, которых я встречал раньше. Ты волшебная.
Она посмотрела почти со страхом, коротко кивнула, и, что поразило меня сильнее всего, взяла мою руку. Тогда я не придал значения Ее взгляду, я чувствовал лишь нежное, словно легкие крылышки бабочки, прикосновение Ее маленькой ручки, затянутой в замшевую перчатку.
Мы прогуляли до рассвета. Благо осень смилостивилась над нами: ночь была тиха и безветренна.
- Я не приду завтра, - тихо сказала Она, когда мы уже подходили к городу. - И послезавтра тоже. Не знаю, получится ли еще встретиться.
- Почему? - надо ли говорить, как меня взволновали Ее слова? - Что случилось?
- Все хорошо, - ровным голосом ответила Она, но я чувствовал, что внутри у Нее идет какая-то напряженная борьба.
В этот момент я понял, что ничего не знаю о Ней. Где Она живет, кем работает, как проводит свои выходные? Мы говорили о чем угодно, мы мечтали и фантазировали, но места для реальной жизни в наших беседах не нашлось. А сейчас... Сейчас реальность забирала Ее у меня, разве я мог это допустить?
- Умоляю тебя, объясни, в чем дело?
Я крепко сжимал Ее руку. Я боялся, что как только отпущу ее, Она тут же растает, словно утренняя дымка, словно мираж.
- Все хорошо, - глухо повторила Она. - Просто нам не следует больше встречаться.
Потом отняла свою руку и стремительно пошла прочь, оставив меня - растерянного и подавленного - посреди дороги. В любой другой ситуации я побежал бы за Ней, догнал, развернул лицом к себе и заставил бы объясниться. Я бы умолял Ее, если понадобилось - встал бы на колени. Сейчас я не мог даже пошевелиться. Сраженный неожиданной тихой, но такой страшной фразой, я стоял посреди дороги, покорно наблюдая, как Ее стройный силуэт растворяется в хмурых предрассветных сумерках.
Позже я мучился своим бездействием, ругал себя последними словами за то, что не бросился за Ней, не отнял у реальности. Но в тот момент я действительно был не в силах сделать даже шаг.
Что было потом, я помню смутно. Помню, что брел наугад, не замечая ни редких прохожих, ни машин, разрывавшие фиолетовый сумрак огнями фар, ни даже накрапывающего холодного дождя.
Потом я долго стоял на набережной, вглядываясь в смутный, будто размазанный, горизонт. Нет, я даже не думал бросаться вниз, в бушующие волны, как делают некоторые особо впечатлительные юнцы. Не смотря на то, что я был и остаюсь безнадежным романтиком, мысль о смерти во имя любви - или как это называется в дешевых романах? - никогда не казалась мне привлекательной.
На набережной я просто стоял. Опирался на ледяную железную ограду, вглядывался в серую даль. Мыслей в моей голове не было. Лишь пустота, такая же, как тот горизонт - беспросветная, угрюмая, мрачная.
Почему-то особенно отчетливо мне запомнился кораблик - белая точка в утренней хмари. Парус его подрагивал - я верил, что вижу это - он беспокойно качался на волнах, мужественно противостоял порывам ветра. Я долго смотрел на него. До тех пор пока мое пальто окончательно не промокло от соленых морских брызг и дождя.
Только тогда я медленно побрел домой, думая лишь о том, что вечером снова приду в старый парк и до утра буду ждать Ее. Эта мысль успокаивала меня. И хотя я точно знал, что Она не придет, маленькая искорка надежды все же теплилась в моем сердце, и от этого становилось легче. Всегда проще надеяться, нежели наверняка знать, что желаемому не суждено сбыться.
*
Она сдержала обещание - не пришла ни на следующий день, ни через день, ни через неделю. Тщетно ходил я в наш парк - Ее не было, лишь ветер гонял по аллее опавшие грязно-бурые листья да фонарь слабо, на последнем издыхании, освещал голые кусты.
Две недели я каждый вечер - словно верный пес - ждал Ее на нашей аллее.
Ночи становились холоднее, ветер злее, дожди почти не прекращались. Но меня это не пугало - страшно было только лишить себя надежды еще раз увидеть Ее.
Утром - промокший и усталый - я шел домой. Шел медленно и долго, надеясь на чудо, но уже почти не веря в него. Шел бездумно, смотря незрячим взглядом вперед, позволяя ветру распахивать полы моего пальто, развевать шарф, пробираться под одежду холодными липкими щупальцами.
В то утро ветер был сильнее обычного. Он нес с собой грозу - бурю! - последнюю в этом году. В воздухе пахло тревогой. Людей на улице не было. Лишь изредка пробежит случайный прохожий, сутулясь, пряча голову в воротник куртки.
Я брел, не обращая внимания на лужи. Смело наступал в них, расплескивая брызги, и даже не чувствовал неприятной слякоти в ботинках. Ветер сорвал с меня шляпу и унес в неизвестном направлении, но я не заметил и этого. Вернее заметил, но не придал этому не малейшего значения. Сейчас это было неважно.
Меня била крупная дрожь. Лицо пылало, и мне казалось, что капли дождя тут же испарялись, стоило им коснуться моей раскаленной кожи. Не удивительно: мои ежевечерние походы в старый парк хоть не принесли ожидаемых результатов, но и бесследно не прошли. Я заболел.
Я почувствовал подступающую слабость еще пару дней назад, но отчаянно сопротивлялся, бодрился и упорно шел на нашу аллею, боясь пропустить хотя бы день своей вахты. Уходил лишь под утро - опустошенный и еще более больной, чем прежде.
Сегодня стало особенно плохо. Я шел нараспашку, почти не видя дороги. В голове все смешалось, я уже не мог ухватить какую-нибудь одну мысль, сосредоточиться хотя бы на одном из тех образов, что дружной стаей атаковали мое сознание.
Как пришел домой, я не помню. Помню только, что рухнул без сил в постель, даже не сняв ботинки, но заснул не сразу, а еще долго слушал барабанящий в окно дождь. Словно нищий или бездомный, он жалобно стучал по стеклу, и, вторя ему, тихонько плакал ветер.
Я видел Ее. В ярком цыганском наряде Она танцевала передо мной. Под пестрой юбкой то и дело мелькали Ее узкие загорелые щиколотки, украшенные браслетами с колокольчиками. Она улыбалась, встряхивала белоснежными волосами так, что вплетенные в них медные монетки на цепочках бились друг о друга и звенели. Она лихо кружилась в танце, а у меня внутри все пылало от Ее задорного громкого смеха. Танцуя, Она отступила назад. Плавно, точно кошка, скользнула в сторону. Блеснув глазами, поманила меня за собой, но стоило мне пойти, мир вокруг стал вращаться, точно колесо, краски вокруг смазались в единое красно-оранжевое пятно.
Я слышал Ее смех. Ее глаза тоже смеялись надо мной, я видел их перед собой, хотя Ее лица разглядеть не мог.
Я падал, летел куда-то, точно с высокой скалы, но разбиться не боялся. Я был птицей, я был ветром. Я был чем-то, сущности чего понять не мог.
Мой полет закончился так же резко, как начался. Но я не помню ощущения удара. Я не упал, я просто перестал падать.
Передо мной - мрачный и сырой - восстал, словно театральная декорация, Петербург. Я сразу понял это, так же, как понял, что та, идущая передо мной - Она. Она и не Она.
- Настенька! - хотел крикнуть я, узнав в Ней героиню Достоевского, но язык не слушался меня. Впрочем, Она обернулась и так. Обернулась, хитро прищурилась, и что-то коварное промелькнула в Ее улыбке.
Я побежал к Ней, но Она не приближалась. Напротив, Ее облик становился все прозрачней и прозрачней, пока не растворился окончательно в серых сумерках.
*
Не знаю, сколько я пролежал в бреду. День? Два? А может быть неделю?
Когда я очнулся, за окном забрезжил тусклый рассвет, но солнцу не суждено было осветить мир: его сразу же поглотили черные тучи.
Постель моя была смята, так же как вся моя одежда. Рубашка - хоть выжимай - насквозь пропиталась потом.
В тот день в парк я не пошел. Я решил больше никогда туда не ходить.
*
В районе, где я живу, магазинов мало. Есть две небольшие круглосуточные палаточки - любимые места сборищ местных алкоголиков и молодежи. Есть кафе - в него мало кто заходит, и оно уже который год ветшает, тускнеет, но не закрывается. А внизу по нашей улице, у самого перекрестка, на первом этаже рыжей высотки, расположился небольшой супермаркет, что называется, "эконом-класса". Я этот магазин не люблю и хожу в него только в самом крайнем случае. В тот зимний вечер был именно такой случай.
Вернувшись домой с прогулки по городу, я вдруг обнаружил, что холодильник пуст. Более того - пустыми оказались все шкафы на кухне и даже хлебница. Пустыми не в прямом смысле, конечно, но из съестного нашлась только банка варенья, присланная родственниками из деревни года три назад, и пакет черствых сушек.
На улице начинался снегопад, а я продрог и устал, ехать в центр в "цивилизованные", как я их называл, магазины не было ни времени, ни сил. Поэтому я отправился в супермаркет на углу.
Идти было тяжело: снега навалило уже по щиколотку, а зима все куражилась и весело бросала в лицо горсти снежной пыли.
Фонарный свет - смазанный и расплывчатый из-за снегопада - улицу совсем не освещал. Несколько раз я шел почти на ощупь, загребая ботинками снег и чувствуя, как быстро сыреют ноги.
Волосы промокли в первую очередь. Пожалел, что не одел шапку.
До магазина я добрался белый, точно облако. Впрочем, снег на моем пальто и брюках быстро растаял, стоило мне войти в теплый зал.
Тут же в нос мне ударил приторный мерзкий запах подгнивших фруктов, но я, пересилив себя, быстро направился за покупками. Чем быстрее я все куплю, тем быстрее покину это место.
Посетителей почти не было: лишь одна старушка бойко паковала в тряпичную сумку купленные продукты. Молоденькая кассирша со скучающим видом разглядывала журнал.
Я быстро ходил между полок и, почти не глядя, бросал продукты в корзину.
Хлеб, сыр, два десятка яиц, замороженные котлеты. Что еще нужно такому безнадежному холостяку, как я? Притормозил у стеллажей со спиртными напитками. После такой снежной прогулки не лишним будет согреться. Долго не выбирал - взял любимое вино и направился к кассе. Но до нее не дошел.
- Юрка уже месяца два как вернулся, замуж не зовет?
Вопрос задал низкий женский голос. Судя по всему, его обладательница много курила. Впрочем, не этот голос заставил меня остановиться, а тот, который произнес ответ.
- Да как же, замуж. Этот только в койку зовет.
Это был Ее голос. Это говорила Она!
- То-то же ты такая замученная последнее время, - усмехнулась Ее собеседница.
- Да к нему постоянно какие-то друзья приходят. Сама знаешь, как это бывает. Музыка орет, слова за слово, так и просидим всю ночь, где уж тут поспать. Соседи достали уже в батареи стучать. Юрка бесится - грозится всех поубивать. Он, когда выпьет, совсем бешеный становится.
Обе женщины замолчали, потому что к кассе подошла покупательница. Я слышал только писк "пробиваемых" продуктов. А, может быть, это звенело у меня в ушах?
Я верил и не верил, что там, за стеллажами, находится Она - моя неземная, нежная, волшебная. И где? В грязном насквозь пропавшем испорченными продуктами магазине. И говорит Она не о творчестве, музыке и цветах, как говорила со мной, а о чем-то низком, мерзком, пошлом...
Моих мыслей, Она, конечно, не слышала, но, по-видимому, решила окончательно сломать образ моей сказочной феи, моей возлюбленной чаровницы.
- Вообще, не представляю, как ты год без мужика продержалась, - протянула обладательница прокуренного голоса, как только покупательница отошла.
- Полгода, - поправила Она, и у меня мурашки побежали по коже. Не только от содержания их разговора - от интонаций, с которыми Она произносила каждый свой ответ. - И то, думала - взвою.
- А, про Пашку я совсем забыла. Юрка узнает - убьет же?
- Поорет и успокоится, - устало вздохнула Она. - Максимум - Пашке рожу распишет. Не жалко.
Сил слушать их у меня не осталось, и я вышел из-за стойки со сладостями, за которой прятался, подслушивая - каюсь, это было нехорошо, но я уже наказан! - их разговор.
Обе женщины сразу обратили взгляды на меня. Я же смотрел лишь на одну из них. Смотрел и не узнавал.
В первое мгновение я даже обрадовался, решив, что ошибся, что на меня смотрит совершенно другой человек, похожий, но другой. Не Она.
У этой женщины было непривлекательное опухшее лицо, под глазами залегли темные круги, а сами глаза были жирно и некрасиво подведены синим карандашом.
Волосы были не белоснежные, как мне казалось в свете фонаря на нашей - как больно об этом вспоминать! - аллее. У этой незнакомки - да-да, для меня Она стала таковой - волосы отливали дешевой желтизной. На ногтях сверкал облупившийся красный лак, губы ярко накрашены.
Как только Она увидела меня, взгляд Ее сделался испуганным и виноватым. Она привстала, даже приоткрыла рот, явно желая объясниться. Рука Ее неловко взлетела вверх, будто в попытке остановить меня.
Я не стал Ее слушать. Поставил на пол корзину и пронесся мимо. Краем глаза заметил отчаяние на Ее лице. Что-то говорила Ее охрипшая подруга. Неважно.
Я выбежал на завьюженную улицу и кинулся прочь от магазина. Снег холодил пылавшее лицо, падал за шиворот, но я не замечал этого. Я не боялся снова заболеть, напротив, это могло бы стать желанным облегчением.
Идти было трудно, но я шел, глубоко сунув руки в карманы. Снег забивался в штанины, ботинки скользили, и, кажется, я даже упал.
Остановился я, когда отошел от злополучного магазина на несколько кварталов. Припал лбом к холодному железу фонарного столба и долго стоял под падающим снегом.
*
Разочаровываться всегда больно, особенно для таких, как я. Для таких, которые свои мечты вплетают в реальную жизнь и живут ими.
Сейчас, когда прошло уже немало времени, мне легче вспоминать о той ночи. Тогда же я был не в себе.
Сначала я жалел себя. Даже плакал. Жалел о разрушенной сказке, о несбывшейся мечте, о том, что в мире нет - не стало! - той, которую я любил.
Потом пришла злость. Я злился на Нее - это Она во всем виновата! Она обманула меня! Прикинулась той, кем не являлась, завлекла, влюбила, а потом... Я даже хотел вернуться в магазин и высказать все Ей в лицо. Посмотреть Ей в глаза и понять, раскаивается ли Она в содеянном хоть немного. Сейчас я понимаю, что просто хотел еще раз проверить - не ошибся ли. Может, обознался и спутал Ее с другой? Были моменты, когда я искренне в это верил и даже успокаивался от осознания этого. Но в магазин больше не ходил. Не ходил и в парк, боясь разрушить ту призрачную надежду, что поселилась в моем сердце.
Потом пришло время, когда я презирал Ее, почти ненавидел. Мне вспоминалось Ее отекшее лицо и желтые волосы, обведенные синим глаза, голос - уже совсем не мелодичный. Она была одной из тех, кого я недолюбливал всю жизнь - женщиной, загубившей свою женственность. Как я не разглядел этого раньше? Чем она очаровала, приворожила меня? Или на меня подействовала магия ночи? В темноте все люди неуловимо меняются. Сбрасывают маски или надевают их. Что же сделала Она?
В тот период своей жизни я был плохим человеком. Я упивался собственной радостью, когда вспоминал Ее виноватый взгляд и неловкое движение руки, которым Она попыталась остановить меня. Мне нравилось, что в тот момент я сурово нахмурил брови, а на моем лице, как мне казалось, отразилось ледяное презрение. Может быть, все было совсем не так, но мне нравилось думать, что я "вел себя достойно". А еще мне нравилось то, что Она, по моему мнению, была наказана. Ведь я ясно дал Ей понять, что не желаю даже видеть Ее.
Сейчас я раскаиваюсь в этом.
Осознание того, что не все лежит на поверхности, пришло ко мне спустя несколько месяцев, в начале весны.
Я уже немного остыл, отошел от своих переживаний настолько, что смог взглянуть на все со стороны.
В те дни я много гулял, несмотря на стремительное таяние снегов. Домой возвращался насквозь промокший, но немного успокоенный.
Тогда-то я и задумался, что парк, старый, точно из прошлого, палантин, испуганные прекрасные глаза, свет фонаря - все было не просто так.
Будь Она той, кем явила себя в магазине, разве пришла бы Она ночью в парк? Нет, та бы выбрала клуб или ночную дискотеку. Разве укуталась бы Она с ног до головы старым, поеденным молью платком? Нет, та бы нацепила вызывающе-яркий наряд. Разве стала бы Она смотреть так испуганно, робко и, вместе с тем, нежно, по-доброму? Конечно нет...
А разговоры? Наши разговоры? О творчестве, книгах, природе. Она первая назвала меня Мечтателем. Назвала без издевки и насмешки, а мило и смущенно улыбнувшись.
Она была не миражом, как мне казалось долгое время. Я с ужасом осознал, что мираж - ненастоящее, фантомное - встретился мне снежной ночью в маленьком супермаркете "эконом-класса".
А я-то, дурак, радовался, что не позволил Ей даже оправдаться...
В те дни мне было даже хуже, чем после встречи в магазине. Теперь жалеть себя было невозможно, а муки совести возрастали с каждым днем.
Несколько дней я держался. Гулял, стараясь уходить как можно дальше от дома. Слушал весенние перепевы птиц - звонкие, веселые, таких не услышишь зимой или осенью. Впрочем, ничто не облегчало моих страданий, поэтому в один из дней я пошел в тот магазин.
Ее я, конечно, не увидел.
Стал ходить туда каждый день. Все бесполезно.
Видел Ее подругу. Через неделю набрался смелости - подошел, спросил о Ней. Ее подруга долго не могла понять, о ком я спрашиваю. В конце концов пожала плечами и сказала, что Она давно уволилась, контактов не оставила, номер сменила. Вот и все.
В магазин я больше не заходил. Зато я снова стал завсегдатаем нашего парка. Не знаю, на что я надеялся. Да ни на что не надеялся, просто это было единственное, что я мог сделать.
Чем больше я думал - вспоминал! - о наших встречах, тем темнее становилось на душе. Как можно было поддаться эмоциям, не заметить стремления Ее души к чистоте и свету? Не зря же каждый вечер Она шла из своего темного мира ко мне на встречу...
Что же я наделал?..
*
Ее я так и не нашел. Хочется верить, что у Нее все хорошо, что Она счастлива.
А в старый парк я хожу до сих пор, и каждый раз надеюсь увидеть хрупкую фигурку в старом палантине. Хотя точно знаю, что не увижу.