"Примкни к моим губам в священном поцелуе..."
- "Поцелуй" Томас Мур

Прислушиваясь, я вернулся к книге, и услышал, как открылась дверь магазина. Внезапная волна холода пронеслась мимо меня, струйки тумана смешались с окружающим полумраком. Она приблизилась к тому месту, где я стоял. Искоса взглянув на неё, я увидел, что она делает вид, будто изучает названия книг на полках. Закрыв сборник Джеффри, я потянулся, чтобы вернуть его на полку, но её рука, коснувшись моей, перехватила книгу.

- Какая редкость, - сказала она, улыбаясь. - Он описывал такие прекрасные места, не правда ли?
- Он описывал кошмарные пейзажи, - рассмеялся я.
- Великолепные, - ответила она и процитировала по памяти следующий стих:

"В деревушке, где чёрный камень стоит,
В том месте, где время неспешно течёт,
Я отыскал начертанное на нём,
Своё смертное имя."

Кивнув ей, я задул свечу, отнёс её к прилавку и вышел из магазина в туманную ночь. Воздух казался необычайно холодным, и я поднял воротник пальто, закрывая шею. Я понятия не имел, куда пойти, знал только, что не в настроении болтать с кем-то о пустяках. Мне хотелось окунуться в древнее очарование Кингспорта, этого города, где я остановился на какое-то время.[2] Я стоял, глядя на уличный фонарь, мерцавший в окутывавшем его тумане, когда услышал шаги на крыльце книжного магазина. Она остановилась на нижней ступени и огляделась, а затем, заметив меня, кивнула. Я неловко переступил с ноги на ногу и замер, услышав мелодичные звуки. Странная песня лилась из её неподвижного рта, смешиваясь с клубившимся вокруг неё туманом. Что-то в этой песне соблазнило меня, и, двигаясь почти бессознательно, я устремился к ней. Я медленно брёл, наблюдая, как тени на её лице сгущаются, искажая его черты. Вскоре не осталось ничего, кроме расплывчатых очертаний фигуры и двух булавочных головок её бриллиантовых глаз. А затем туман поглотил и их. Я подошёл к тому месту, где она стояла, но оказался совершенно один.

На следующий день я решил посетить вечер поэзии в кафе "Жестяная флейта".[3] В этом поистине богемном заведении можно было увидеть множество шумных бунтарей, развешивавших по стенам свои картины и декламировавших печальные оды, стоя на столах. Временами, однако, здесь встречались и сверхчувствительные художники или мечтатели, чьи души казались такими же причудливыми, как старейшие переулки Кингспорта. Мне нравилось считать себя одним из таких эксцентричных поэтов. Прошло некоторое время с тех пор, как я последний раз посещал подобные еженедельные мероприятия. Однако недавно я сочинил новое стихотворение и по этой причине, поборов вечернюю прохладу, сел на автобус до той части города, что известна как Лощина, а доехав, вышел и направился к небольшому зданию, в котором располагалось кафе. Внутри оказалось много посетителей, а складные деревянные стулья образовывали пять рядов перед импровизированной сценой. Кивнув нескольким знакомым, я занял своё обычное место в третьем ряду.

Главным поэтом вечера была бездомная женщина, чей внешний вид казался довольно жалким. И всё же никто совершенно не обращал внимания на её испачканную одежду и выпавшие зубы, когда она декламировала свои сочинения. В отличие от многих позёров, у которых эго было больше, чем таланта, поэзия этой женщины исходила из какого-то подлинного уголка её несчастной души. Она читала в течение пятнадцати минут, а затем владелец кафе пригласил остальных представить свои работы. Я слушал, как драматично выступили двое моих друзей, а затем поднялся и вышел на сцену сам. Моё выступление прошло хорошо, хотя я был несколько поражён, увидев знакомую фигуру, стоявшую позади. Когда я вернулся на своё место, она вышла вперёд с книгой в руке и встала перед нами.

- Я не поэт, но я люблю поэзию и была очарована тем, что услышала сегодня вечером. Я хотела бы прочитать короткое стихотворение поэта, ныне почти забытого. К сожалению, мы живём в эпоху, когда поэзией редко интересуются. И хотя её совершенно игнорируют, поэзию нельзя предать забвению, никто не может лишить нас голоса. Вот один такой голос, и пускай он не настолько... свободный по форме, как тот, что мы слышали у мистера Кристофера, он равен ему по экстравагантности.

"Дерзкая лиса", - сердито подумал я, хмуро глядя на неё, когда она открыла книгу и начала читать:

"Я целую космический ветер, касающийся моего лица,
Пылающего, словно охваченное пламенем углей,
Тлеющих на чуждой земле Древней страны,
Которая жаждет узнать моё имя.

Я называю своё имя среди камней, что высятся
Словно чёрные башни под чёрными звёздами,
Осыпающими мою смертную плоть,
Тёмными песками Марса.

Я поднимаюсь столпом из чёрного камня,
Возрождаюсь из древней земли Юггота.

Я слышу звук, что пронизывает меня до костей:
Безрадостный смех какого-то безумного бога."

Я закрыл глаза, когда она начала читать, и это было ошибкой, потому что, слушая произносимые нараспев строки, я невольно перенёсся в описанную ей сцену, ощутил бурю, обжигавшую моё лицо и проникавшую под кожу, в самую мою плоть. Я схватился за лицо, почувствовав, как на нём начали образовываться наросты, но вежливые аплодисменты рассеяли видение. Они предназначались какому-то парню, а не таинственной женщине, окутавшей мой мозг кошмаром. Встав со стула и спотыкаясь, я покинул кафе, выйдя в ночь.

Она стояла, прислонившись к стене здания, и смотрела на звёзды.
- Ты чувствуешь запах надвигающегося тумана? Посмотри, как он скрывает звёздный свет. Чувствуешь приближающуюся бурю?
- Нет, - прямо ответил я, доставая пачку сигарет из кармана рубашки и надеясь, что это оскорбит её. - Не хочешь одну?
- Конечно, - ответила она.
Сунув сигарету в рот, я прикурил, затянулся, и протянул ей. Она поднесла тонкий цилиндр с наркотиком к лицу и вдохнула дым. Её рот даже не прикоснулся к нему.
- Ты пройдёшься со мной? - спросила она.
- Возможно.
Мне не нравилось находиться наедине с людьми, а тем более женщинами, которых я не мог понять и с которыми всегда чувствовал себя неуютно. А это была не обычная женщина. С того момента, как я впервые увидел её, мне было не по себе. Она походила на одну из пантер Уайльда, столь же опасную, сколь и соблазнительную. Мне казалось, что я ощущал её звериный голод, когда её бедра прижимались к моим. Это вселяло в меня тревогу, пока я не услышал далёкие звуки музыки. Ах, как я был рад им. Уличное зрелище могло привлечь её внимание, и тогда я бы сумел сбежать.

Небрежно я повёл её на звук, в заросший и обычно заброшенный двор, который освещался всего одним слабым фонарём. В его тусклом свете были видны две фигуры. Та, что повыше, оказалась сгорбленным пожилым джентльменом, игравшим на старом потёртом аккордеоне, старомодном инструменте из другого века, с кнопками вместо клавиш. Он механически двигал по ним пальцами, совершенно не обращая внимания на производимую душераздирающую музыку.

Возле старика склонилось одно из самых странных и жалких существ, которых я когда-либо встречал. Инстинктивно можно было понять, что это не ребёнок, даже несмотря на то, что большую часть его лица закрывала маска обезьяны из потрескавшейся резины. С головы, прямо над маской, свисали спутанные грязные волосы, напоминавшие толстых мёртвых червей. Склонившись и рисуя на асфальте мелом, оно не подозревало о нашем присутствии.

Я посмотрел на свою спутницу и заметил, что она наблюдает за рукой существа, сжимавшей кусок жёлтого мела. Плоть его правой руки оканчивалась чуть выше костяшек пальцев, на левой же сохранились лишь два пальца. Маленькое существо прекратило рисовать, когда мы подошли ближе, повернулось и взглянуло на нас. Как странно блестели под маской его чёрные глаза. Пальцы выронили мел и начали двигаться, будто оно пыталось использовать какую-то жалкую форму языка жестов. Затем оно встало на короткие ноги и, пританцовывая, низко склонилось, как бы преклоняя колени перед женщиной.

Музыка заиграла громче, и, непринуждённо заключив свою спутницу в объятия, я закружился с ней в танце возле безмолвной пары, стоявшей неподвижно, словно предвестники гибельного рока. Старик наблюдал за нами, а я старался не смотреть на покрывавшие его гротескное лицо уродливые шишки и складки плоти. Маленький фамильяр склонил голову и протянул свою изувеченную руку. Оттолкнувшись от меня, женщина подошла к нему и поцеловала протянутую ладонь, а существо вздрогнуло от её прикосновения.

Музыка смолкла, старый джентльмен убрал руку со своего инструмента и тоже протянул ей. Она взяла его древнюю морщинистую лапу и поднесла к своему лицу. Её руки устремились к его бледному лицу, а затем зарылись в седые волосы. Подавшись вперёд, она приникла своими губами к его, а после впилась ими в уродливую опухоль на его щеке. Её поцелуй был долгим. Когда она, наконец, отстранилась, я, к своему ужасу, увидел кровь, сочившуюся из щеки старого джентльмена. Испытывая отвращение, я попятился, а когда старик дрожащими руками снова притянул лицо женщины к себе, бросился прочь.

- А, собрат-поэт, подойди же и раздели моё вино, или попробуй этот обалденный ром, он согреет тебя от ненавистного тумана. Ты выглядишь как человек, нуждающийся в поддержке, что с тобой случилось, сынок, как её зовут?
Я взял предложенную бутылку рома и сделал большой глоток.
- Она настоящий дьявол.
- Разве они не все такие? Расскажи мне подробности. Но аккуратнее с ромом, приятель, до моего следующего чека ещё целая неделя.

Пока я рассказывал о своей встрече, взгляд Уинфилда становился всё серьёзнее. Думаю, иногда он притворяется более пьяным, чем есть на самом деле, словно подыгрывая тому, что от него ожидали, будто он будет исполнять роль городского пьяницы. Он внимательно выслушал мою историю.
- Хммм, - произнёс он после долгой паузы, а затем поднёс ко рту бутылку с вином.
- Что? - спросил я.
- Говоришь, она появилась из этого прокля́того тумана, когда ты читал "Людей Монолита"?[4] Ты ведь читал вслух?
- Не знаю. Иногда я читаю вслух, особенно стихи. Мне нравится чувствовать слова на губах. А что?
- Джастин Джеффри был поразительным поэтом. Я уже предупреждал, чтобы ты не читал вслух некоторые его мистические стихи. Теперь ты знаешь историю этого парня, как он написал рукопись своей печально известной поэмы в состоянии полного сумасшествия, сидя возле про́клятого монолита. Призрачное место и призрачный разум, оба связаны в безумии. В таком состоянии, поверь мне, люди способны воспринимать необычное влияние извне. Сынок, мы с тобой как поэты слишком хорошо знаем о странных вещах, что просачиваются в наше воображение. Откуда же?
- Я уже слышал всё это раньше, твою теорию о всеобщем безумии поэтов.
- Не всё, есть разные степени безумия. Я же говорю о тех, что касаются странных космических областей. Ты сам немного писал и читал об этом. Это место, старый морской порт, принимает тех из нас, кто способен воспринимать влияние извне. Мы ощутили бархатистый поцелуй того безумия, что породило поэзию "Людей монолита" и "Аль-Азиф".[5] При помощи особой алхимии мы обращаемся к языку, который наполнен энергией. В результате появляется поэзия, которая пробуждает воспоминания. Нам следует проявлять осторожность, читая подобные вещи вслух.
- Ладно, я знаю, к чему ты клонишь. Хочешь сказать, что я призвал эту ведьму, произнеся вслух слова стихотворения безумного поэта?
- Ты схватываешь на лету. Пойдём, я хочу показать тебе кое-что интересное.

Я помог Уинфилду подняться. Он неуклюже доковылял до двери древнего жилища и толкнул её.

- Не думаю, что это хорошая идея, Уинфилд.
- Дай мне фонарь и не будь трусом. Суть в том, чтобы не задерживаться внутри слишком долго. Возьми меня за руку, дитя, если это поможет. Ты чувствуешь? Это царство безумия.

Я держался позади него, рассматривая хлам, которым была загромождена комната.

- Старик, что жил здесь, да упокоится он с миром, оставил следы безумия в этих гниющих стенах. Сколько же странных вещей он привёз из своих плаваний. Это место настоящий кладезь его неведомой добычи. Судя по историям, которые он рассказывал, и по тем моментам, что осторожно опускал, но на которые намекал, старик не останавливался ни перед чем, чтобы добыть их. Успокойся, здесь нам ничего не угрожает, по крайней мере, пока те раскрашенные камни стоят во дворе. Вот, нашёл.
- Нашёл что?
Он передал мне фонарь и взял маленький ящик из полированного чёрного дерева. Сдвинув защёлку, он открыл крышку. Я заглянул внутрь и увидел небольшой обсидиановым кинжал, лежавший на красном бархате.
- Что это? - спросил я.
- Жутковато выглядит, правда? Видишь ли, Джастин Джеффри был не единственным безумцем, посетившим Чёрный камень в Стрегойкаваре. На протяжении десятилетий суеверные крестьяне обрушивали удары своих молотов и топоров на этот монолит. И хотя они никогда не причиняли ему особого вреда, у его основания валяется куча отбитых осколков. Из одного из них наш морской капитан и изготовил это ритуальное оружие. Только богу известно, для чего он его использовал.

- Пойдём отсюда, - сказал я, закрывая крышку ящика. Уинфилд заметил, как я положил оружие в карман пальто. Он последовал за мной через дверь на крыльцо, которое служило его пристанищем.
- Послушай, парень. Этот старый город - не просто морской порт. Это врата, и нечто может быть призвано через них с другой стороны. А потому я не удивлюсь, если старый сумасброд и призвал когда-то ту женщину, кем бы она ни была. Если она связана с Чёрным камнем и безумными стихами Джеффри, то носить с собой эту штуку - плохая идея.
- Я хочу изучить его. Вырезанные на рукоятке символы кажутся знакомыми, я помню их по книге, которую видел в библиотеке Мискатоника. Может быть, удастся найти что-то об этой женщине.
- Ты имеешь в виду о её воплощении? Похоже ты и сам безумен. Я спокойно улыбнулся, а затем повернулся и пошёл в туман.

- Здравствуй, Енох.
Он посмотрел на меня слезящимися глазами, из уголка его рта торчал кусок рыбы.
- Добрый вечер.
- Как ты?
Его глаза моргнули. - Как нельзя лучше.

Он задумчиво потянулся скрюченной рукой к изуродованному месту на лице и почесал. Снаружи до меня донёсся жалобный вой лодочного гудка, и, словно бы в ответ на него, я услышал тихий стон, который принял за шум ветра на воде. Этот звук усилился и превратился в яростный порыв ветра, сотрясший лачугу из дерева, металла и картона. Я взглянул на одну из дрожащих стен, на прикрепленные к ней маски из папье-маше. Подойдя, я осторожно коснулся одного из бледных лиц. Его тонкая поверхность прогнулась под моими пальцами.

- Что это, Енох?
- О, это личины её и её сородичей. Им нравятся эти фальшивые лица. Я потянулся, чтобы коснуться другой ужасной маски, и осторожно ткнул пальцем в пустую глазницу. Какими бы отвратительными они ни казались, ощущение было странно возбуждающим. Таким мягким. Возможно, если я буду очень осторожен, то смогу снять одну из масок со стены и надеть на своё лицо.

Старик начал тихо напевать в такт задувавшему в лачугу ветру:
- Они танцуют над чёрными безднами, направляясь к нам, чтобы посмеяться над нашей ничтожностью. Из угла комнаты доносилась приглушенная музыка флейты, сопровождавшая пение старика. Я повернулся, чтобы взглянуть на уродливого карлика. Всё ещё закутанный во множество одеял, он сердито смотрел на меня своими блестящими чёрными глазами. Надтреснутая флейта была прижата к отверстию его изорванной маски.

Что-то мягко коснулось моего плеча. Я повернулся. Её прохладный рот прижался к моему лбу, и я ощутил на коже движение её языка - такого странно мягкого, такого тёплого и тяжёлого. Но когда она отпрянула, я понял, что это был вовсе не язык, потому что всё ещё чувствовал его на своём лице. Протянув руку, я дотронулся до грибкового нароста на нём. Её бриллиантовые глаза засияли, а тени сгустились и изменили очертания нечеловеческого лица. Она вновь наклонилась ко мне и прильнула к губам. Пока мы целовались, моя рука скользнула в карман и нащупала кинжал. С безумным ликованием я вонзил небольшое лезвие ей в лицо, прямо в глаз. Как легко рвалась плоть, словно мякоть гриба, а гниль из её злобной физиономии хлынула на меня, заливаясь в глаза, рот и ноздри.

Я оттолкнул существо от себя и бросился прочь из этого призрачного места. Бушевавший ветер рвал мои волосы и одежду. Он рассеял зловонный туман, и я увидел тёмное небо, пронизанное серебряным светом мерцавших звёзд, похожих на россыпь драгоценных камней. Я наблюдал за несущимися грозовыми тучами, собиравшимися над возвышавшимся пиком Кингспорт-Хед[6], и слушал, как волны разбиваются о гнилые деревянные причалы. Сзади послышался странный шорох. Обернувшись, я увидел скопление больших листьев, которые ветер гнал по земле вслед за мной.

Нет, это были не листья, а тонкие впалые лица, колышущиеся на ветру. Я застонал, услышав в его завываниях другой звук. Вдалеке показались две смутные фигуры, выбравшиеся из своей ветхой лачуги. Одна играла на старинном аккордеоне, а другая в маске и с флейтой резвилась у его ног. Позади них, в сгущающейся темноте, появилась она. Буря бушевала вокруг этой дьяволицы, взметая маски в вихре кружащегося воздуха. Протянув руку, она легко подхватила одну из них и скрыла под ней своё израненное лицо.

Пробормотав несколько строк из безумных стихов, что вертелись у меня в голове, я бессмысленно рассмеялся. Покрывавшие мой рот и лоб наросты начали увеличиваться, сочась чем-то влажным из самых глубин чёрного космоса. Бросив взгляд на демона, скользившего ко мне по воздуху, я закрыл глаза, ожидая последнего поцелуя.

Перевод: Алексей Лотерман, 2023

Примечания переводчика:
Рассказ Уилума Пагмаира "Плесневое пятно" (The Fungal Stain) появился в сборнике "Плесневое пятно и другие фантазии" (The Fungal Stain and Other Dreams) 2006 года.

[1] Джастин Джеффри (Justin Geoffrey) - безумный поэт, придуманный Робертом Говардом и описанный в его рассказах 1930 года "Чёрный камень" (The Black Stone) и "Дом" (The House), подробнее см. статью "Джастин Джеффри: история проклятого гения".

[2] Кингспорт (Kingsport) - город в Новой Англии, появившийся в рассказе Лавкрафта "Страшный старик" (The Terrible Old Man, 1920). После посещения писателем в 1922 году городка Марблхед тот послужил прообразом Кингспорта, подробно описанного в рассказах "Празднество" (The Festival, 1923) и "Загадочный доме на Туманной вершине" (The Strange High House in the Mist, 1926).

[3] Жестяная флейта или вистл - металлическая дудочка с шестью отверстиями, получившая широкое распространение в Англии как элемент ирландской и шотландской фольклорной музыки, название penny whistle произошло от её первоначальной стоимости в один пенни, другое название tin whistle - жестяной свисток.

[4] "Люди монолита" (The People of the Monolith) - поэма и основное сочинение Джеффри, написанное им во время поездки в венгерскую деревушку Стрегойкавар или после возвращения из неё, впервые упомянута и процитирована Говардом в рассказе "Чёрный камень".

[5] Согласно "Истории Некрономикона" (The History of the Necronomicon, 1927), первоначальное название написанной Аль-Хазредом книги было "Аль-Азиф" (Al Azif), которое Лавкрафт почерпнул из примечаний к английскому переводу французской повести Уильяма Бекфорда "Ватек" (Vathek, 1782), где указывалось, что этим словом 'арабы называли вой демонов пустыни', то есть джиннов, за который принимали звуки ночных насекомых или движения песков.

[6] Кингспорт-Хед (Kingsport Head) - высокий скалистый мыс в гавани Кингспорта, на вершине которого расположен таинственный дом с обращённой к океану дверью. Впервые был описан в рассказе Лавкрафта "Загадочный дом на Туманной вершине", однако своё название получил позднее в повестях "Тень над Иннсмаутом" (The Shadow Over Innsmouth) и "Хребты безумия" (At the Mountains of Madness) 1931 года как место расположения аркхемской радиостанции, принимавшей сообщения антарктической экспедиции Мискатоникского университета.