Так, в следующий вторник, закутавшись в шелестящие складки плаща и надев бархатную маску с атласной бородой, подвязанной за ушами, я ожидал де Жакеля в своей холостяцкой квартире на Рю Тетбу, грея у тлеющих в камине углей ноги, раздражённые непривычным прикосновением шёлка к коже. А с улицы доносились неясные крики и шум карнавального вечера.

Довольно странно и даже тревожно, должно быть, выглядела одинокая фигура в маске, развалившаяся в кресле. Комната на первом этаже, загромождённая всякими безделушками и укутанная портьерами, с висевшими на стенах зеркалами, была тускло освещена мерцающим пламенем керосиновой лампы и двух длинных белых свечей, похожих на погребальные. Но де Жакель всё не появлялся. Далёкие крики гуляющих лишь подчеркивали враждебность царившего молчания, а две свечи горели так ровно, что меня охватило раздражение, и, повинуясь внезапному порыву, я встал, чтобы затушить одну из них.

В этот самый момент дверь распахнулась, и в комнату вошёл де Жакель.

Де Жакель? Я не слышал ни звонка, ни стука, как он попал в мою квартиру? С тех пор я часто задавался этим вопросом, и всё же, передо мной был де Жакель. Или не он? Во всяком случае, высокая мрачная фигура была одета в длинное домино и скрыта под маской, так же как и я.

- Вы готовы? - спросил он голосом, который я не узнал. - Мой фиакр[2] снаружи, мы должны идти.

Я не слышал, как его фиакр подъехал и остановился под моими окнами. В какой кошмар, в какую тень, и в какую тайну я погружался?

- Это капюшон закрывает уши, вы не привыкли к костюму, - произнёс де Жакель чуть громче, поняв причину моего молчания. Он был единственным, кто знал, что требовалось от нас этим вечером, потому он приподнял моё домино, чтобы убедиться, надел ли я шёлковые чулки и изящные туфли.

Такой жест успокоил меня, это определённо был де Жакель, а не кто-то иной, кто говорил со мной из-под его домино. Другой человек не переживал бы о точном следовании указаниям, что де Жакель дал мне на прошлой неделе.

- Хорошо, идёмте, - приказал голос, и, шурша складками шёлка и атласа, мы направились по коридору к парадному входу. Когда же мы вышли на улицу и наши плащи внезапно поднялись над домино, мне показалось, что мы, должно быть, похожи на пару огромных летучих мышей, распростёрших свои крылья в полёте.

Откуда взялся этот порыв ветра? Ночь на Марди Гра[3] была такой тёплой, такой влажной и мягкой. Было ли это дыханием неизвестности?

Куда мы двигались по незнакомым набережным, тускло освещённым редкими старинными фонарями? Мы уже давно потеряли из виду фантастический силуэт Нотр-Дам, возвышавшийся на дальнем берегу реки, на фоне свинцового неба. Мы миновали набережные Сен-Мишель и де ла Турнель, даже набережную де Берси, мы находились далеко за пределами Оперы[4], улиц Друо, Ле Пелетье, и центра города. Мы даже не направлялись в Буллиер[5], эту обитель пороков, куда бегут законопослушные люди, цинично прячась под своими масками, чтобы демонически кружиться в карнавальные ночи на Марди Гра. Но мой спутник безмолвствовал.

На берегу серой и молчаливой Сены, под пролётами редких мостов, вдоль набережных, обсаженных высокими тонкими деревцами, устремившими в небо свои мертвенно бледные ветви, словно пальцы мертвеца, мною овладела непонятная тревога. Тревога, отягощённая необъяснимым молчанием де Жакеля. Я снова начал сомневаться в том, что это действительно он, и уверился, что нахожусь рядом с незнакомцем. Тогда спутник схватил меня, и хотя его рука была мягкой, казалось, что мои пальцы сжимали тиски... Эта сильная и решительная рука задавила протест в моём горле, и в её хватке я чувствовал, как всё желание взбунтоваться тает и растворяется.

Мы выехали за городские стены и теперь двигались по широким дорогам, окаймлённым живыми изгородями и унылыми витринами давно закрывшихся винных лавок. Мы стремительно неслись под луной, которая, наконец, выплыла из облаков и серебрила раскинувшийся пригородный пейзаж. Мне показалось, что колёса фиакра перестали быть призрачными и застучали по камням и булыжникам дороги.

- Это здесь, - прошептал голос моего спутника. - Мы приехали, можем выходить.
- Где мы? - робко пробормотал я.
- За пределами итальянской стены[6]. Мы прибыли длинным, но самым безопасным путём, а завтра вернёмся другой дорогой.

Лошади остановились, и де Жакель отпустил меня, чтобы открыть дверь фиакра и подать руку.

- Ни слова, это важно. Ни с кем не разговаривайте и тем более не отвечайте, иначе они сразу поймут, что вы не один из них, тогда мы не продержимся и четверти часа. Меня же здесь знают. - И де Жакель втолкнул меня в зал.

Внутри находилось несколько людей в масках. Когда мы вошли, хозяин заведения поднялся и, тяжело волоча ноги, подошёл к нам, словно преграждая путь. Не говоря ни слова, де Жакель приподнял подолы домино и продемонстрировал ему наши ноги в чулках, обутые в узкие туфли. Очевидно, это было своеобразным "Сезам, откройся"! Хозяин неторопливо вернулся к своему прилавку, и я заметил странную вещь: он тоже был в маске, маске из картона, с грубо намалёванным на ней человеческим лицом.

Два официанта, с закатанными рукавами рубашек, обнажавшими могучие волосатые руки, молча расхаживали по залу. Лица этих колоссов также были скрыты под одинаковыми жуткими масками.

Немногочисленные посетители, которые пили за столами, были закутаны в бархат и атлас. Исключение составлял огромный кирасир[7] в мундире, сидевший рядом с парой изящных домино в лиловом шёлке. Этот грубоватый тип, с массивной челюстью и рыжими усами, пил с открытым лицом и его голубые глаза уже затуманились от опьянения. Больше ни у одного из собравшихся в зале существ не было человеческого лица. В углу сидели двое рабочих в бархатных шляпах, закутанные в чёрный атлас, и интриговавшие своей подозрительной элегантностью: их блузы были из бледно-синего шёлка, из-под новеньких брюк выглядывали чулки, а на ногах красовались узкие туфли. Я бы продолжил наблюдать за ними словно загипнотизированный, если бы де Жакель не увлёк меня в дальний конец зала к застеклённой двери, закрытой красной занавеской.

"Вход на бал" - гласила надпись над дверью, выполненная старомодным почерком ученика живописца, а рядом с ней стоял на страже военный полицейский. Это казалось хоть какой-то гарантией безопасности, но когда, проходя мимо, я задел его руку, то понял, что он целиком сделан из воска - его тело было восковым, как и розоватое лицо с накладными усами. И тогда я испытал ужасное осознание того, что единственное существо в этом таинственном месте, чьё присутствие успокаивало меня - всего лишь манекен.

Странный бал, где никто не танцевал, и где даже не было оркестра. Де Жакель исчез, я остался один, брошенный посреди незнакомой толпы. Высоко подвешенная старинная люстра ярко освещала пыльные каменные плиты, некоторые из которых, почерневшие от надписей, напоминали надгробные камни. Позади, в том месте, где должен быть алтарь, располагались кормушки и стойла, а по углам валялись брошенные упряжи и поводья. Бальный зал был конюшней. Большие парикмахерские зеркала в позолоченных рамах, одно за другим, отражали молчаливую толпу фигур в масках; вернее не отражали, потому что все они теперь стояли абсолютно неподвижно вдоль стен древней церкви.

Они стояли молча, не шевелясь, словно погрузившись в таинство под своими длинными капюшонами и масками из тусклого серебра с мертвенным отблеском. На них больше не было ни домино, ни синих шёлковых блуз, ни Пьеро, ни Коломбин, ни других гротескных костюмов. Все фигуры в масках теперь были одинаковы, облачённые в похожие бледно-зелёные костюмы с широкими чёрными рукавами, и тёмно зелёные капюшоны с двумя прорезями для глаз на серебряных масках под ними.

Их лица напоминали прокажённых, а руки в чёрных перчатках возносили чёрные лилии с бледно-зелёными листьями на длинном стебле, и их капюшоны также были увенчаны чёрными лилиями, подобно Данте.

Все эти призрачные фигуры в капюшонах были безмолвны и неподвижны, а над их погребальными венцами, на фоне бледного лунного неба, резко очерчивались арки готических окон, словно митры епископов.

Я ощущал, как мой рассудок погружался в кошмар, сверхъестественное окутывало меня! Жестокое молчание всех этих существ в масках. Кем они были? Ещё минута неопределённости, и безумие поглотило бы меня. Я больше не мог этого выносить, подойдя к одной из фигур, дрожащей от волнения рукой, я резко откинул её капюшон.

Ужас! Под ним ничего не было. Мой измождённый взгляд не встретил в провале капюшона ничего; костюм и плащ оказались пусты. Это живое существо было ничем иным, как тенью небытия.

Обезумев от ужаса, я сорвал маску с соседней фигуры - зелёный бархатный капюшон оказался пуст, как и капюшоны остальных фигур, стоявших вдоль стен. У всех них вместо лиц были лишь тени, все они были лишь пустотой.

И газовые огни в большом зале разгорелись ярче, шипя и почти свистя, а лившийся через разбитые готические окна лунный свет стал ослепительным, почти невыносимым. Тогда посреди всех этих пустых существ ужас охватил меня, и страшное сомнение сжало моё сердце перед их пустыми масками.

Что если я такой же как они? Если я тоже перестал существовать, и под моей маской нет ничего - ничего, кроме пустоты! Я бросился к одному из зеркал. Передо мной стояло кошмарное существо в серебряной маске и тёмно-зелёном капюшоне, увенчанном чёрными лилиями.

То был я сам, поскольку узнал движение собственной руки, когда откинул капюшон. Охваченный ужасом, я издал громкий крик, ибо под серебряной маской не было ничего, кроме складок ткани капюшона, собранных вокруг пустоты. Я был мёртв, и я...

- И вы опять пили эфир[8], - прозвучал у самого моего уха голос де Жакеля. - Единственный способ обмануть скуку, в ожидании меня.

Я лежал посреди своей комнаты, тело соскользнуло на ковёр, а голова всё ещё покоилась на кресле. И де Жакель, в вечернем наряде в виде монашеского одеяния, лихорадочно отдавал приказы моему растерянному слуге. Всполохи двух догоревших свечей на камине окончательно пробудили меня... Время пришло.

Перевод: Алексей Лотерман, 2019

Примечания переводчика:
[1] итал. "domino" - маскарадный костюм в виде длинного плаща с рукавами и капюшоном.
[2] фр. "fiacre" - наёмный конный экипаж.
[3] фр. "Mardi gras" - "жирный вторник", последний день карнавала, предшествующий началу католического Великого поста.
[4] фр. "de l'Opéra" - вероятно имеется ввиду Опера Гарнье, главный оперный и балетный театр Парижа, вплоть до 1989 года.
[5] фр. "à Bullier" - вероятно подразумевается бальный зал "Bal Bullier", открытый Франсуа Буллиером в 1847 году.
[6] фр. "Barrière d'Italie" - цепь заградительных сооружений на территории Парижа.
[7] фр. "cuirassier" - кавалерист, одетый в кирасу из металлических пластин, закрывающих грудь и спину.
[8] фр. "l'éther" - имеется ввиду диэтиловый эфир, использовавшийся в медицине для наркоза, а также как наркотик, который часто употреблял сам Лоррен, ввиду чего сборник 1895 года, куда вошёл данный рассказ, был назван "Историями пьющего эфир" (Contes d'un buveur d'éther).