Аннотация: Три попытки, чтобы спасти А.С. Пушкина от подлаго Дантеса. Альтернативная история.
_Проверка личности... Подождите пожалуйста...
Чего там ждать?.. Чего? Ну, скорее --- думал Саша, барабаня пальцами по столу. Что-то в бодром сердечном ритме. Спина взмокла, было необычно. Как еще может быть, если исполняется мечта?
_Здравствуйте, Александр. Игра начинается...
Ну, елы-палы, давно бы так, а то развели бодягу. Такие огромные деньги отдать, да ещё ждать черт знает сколько. Личность, кстати, сто раз можно было уже проверить и до того, как я тут расселся. Мысли Саши метались будто белки, припекаемые снизу огоньком.
Саша смотрел на левый монитор --- так, еще 4 минуты. Ну что ж, теперь я точно знаю, продолжал он проговаривать мысли словами от невозможности успокоиться, точно знаю, что последние минуты ожидания хуже месяцев в начале и лет в середине. Ха, вот готовая теория ожидания, давай-ка... Ладно, не заводись, оборвал он себя. В этом мире меня уже мало что должно интересовать.
Подошла сиделка, наклонилась, заглядывая в глаза. Их Саше было трудно сфокусировать и сиделка представлялась ему амёбообразной розовой массой.
Саша полулежал в ложементе, упакованный в сплетение световодов, компенсаторов, а проще говоря всяких непонятных трубок и пружинок, похожий на зажатый в ладони банан -- сейчас ладонь сожмется в кулак и плод вылетит из кожуры.
Четыреста девяносто девять тысяч рублей как одна копейка. Четырнадцать лет тяжелой работы. Отвратительное существование -- изо дня в день, как биоробот, как проклятый, плюя на удовольствия; без женщины и без друзей, наедине с правой рукой и говорливым ящиком.
Ну, подумал Саша, это не самое, всё-таки страшное, потому что не самое важное. От всего этого отвыкаешь со временем. Говорят, что человек может ко всему привыкнуть. Может и так, это мне неизвестно. Зато я точно знаю, что человек может ото всего отвыкнуть.
* * *
-- Ну что, Свет, клюв ready? -- спросил у сиделки запускающий-Иванов, -- минута.
-- Да готов, готов, -- отмахнулась Света-сиделка, проходя в холл мимо зевающего запускающего. -- Ты кофий будешь пить?
-- Ага, налей, -- Иванов улыбнулся. -- А ты сегодня выглядишь.
Света улыбнулась, машинально поправляя на себе что-то.
* * *
Минута. Саша испугался, что сейчас лоб его вспотеет и будет зудеть, но техника работала отлично, было ни жарко, ни холодно. А рад ли я, что попал сюда, неожиданно подумал Саша и саркастически ухмыльнулся. О, конечно, знаем, знаем. Когда сбывается главная мечта, жизнь теряет смысл, пустота пожирает душу и никакого счастья нет. Нужна дистанция, чтоб оценить, ля-ля-ля... Все это полная чушь. Вопрос веры. Плохо то, что мне надо уже немного напрягаться, чтоб убедиться, что во мне живет вера. Может уже не живет? Нет-нет, испугался по-настоящему Саша. Всегда так, всегда я себе ломаю кайф. Чтобы не делал, ведущее к кайфу, всегда его ломаю. Пью -- думаю, как будет завтра трещать голова, как я могу напиться и попасть в хреновую историю, или самое мерзкое -- буду выглядеть смешным, а помнить этого не буду. Или когда с женщиной... Трахаешь ее, а ведь практически ясно, что удовольствия это ей не доставляет, только из вежливости что-то в ней подрагивает.
Эх, плюнул внутрь себя Саша и попал.
Как только в Сети появилось это чудо, "Спаси Христа", Саша понял -- вот шанс совершить нечто такое, после чего не нужно будет задавать себе вопрос -- а зачем я живу? Так все совпало. Игра, порождение бешеных гениев из безвестной индийской фирмы, сделавшей замечательный старт-ап, но через четыре месяца купленной "ПараСофтом", по всей видимости, сделавшим индийцам предложение, от которого те не смогли отказаться.
Еще через три месяца, когда игра стала классической и, кроме первоначальных трех сценариев можно было выбрать уже за сотню, какая-то светлая голова (знающие люди говорят, что это был бодрый старичок-боровичок в студенческих очках и скромном джемпере) придумала использовать для моделирования КБ-реальности "Крей-6". Ветераны смеялись -- ну вот, они сошли с ума -- использовать мощнейший счетчик в мире для игрушки; но молодые хранили серьезность -- кто смеется над привычным? Только психи.
Сценарии пеклись тысячами, игроки платили, "ПараСофт", завядший в последнее время и потерявший мотивацию и ориентацию на софтверном рынке, воспрял, потряс своими невероятными капиталами, и стал стремительно богатеть дальше, уже как-то даже по инерции, не успевая распоряжаться доходами.
А потом, в восьмом году, появилась СуперИгра. И вырос Центр. Саша, считая себя в какой-то степени носителем культуры прошлого века (это вирус, я носитель ненужного вируса, привычно пошутил Саша), в разговорах с теми людьми, кто был согласен выслушивать его без едва уловимой пренебрежительной усмешки, называл расплодившиеся Центры "кибер-макдональдсами". Это та же fast-food, только для души, горячась говорил Саша, и тут его пробивало на всяческие, далеко идущие и ведущие аналогии, он начинал вещать о жевательной резинке-рекламе, заменившей наследство культурных предков в виде камерных телеспектаклей, а уж отсюда была прямая дорога к выводу о всеобщем нравственном упадке и незаметности Апокалипсиса, который уже был.
Саша даже написал несколько статей для карликовых журналов, печатаемых широко распространившимся методом print on demand и был весьма собой доволен, пока не раскрыл первый же номер, украшенный его фамилией: писать статьи было приятно, а читать их -- не очень. Саша был завсегдатаем сетевых конференций и гостевых книг, придумывая себе красивые и печальные псевдонимы, при одном прочтении которых понимающему человеку всё становилось ясно; Саша писал и получал письма, гордясь своим участием в возрождении эпистолярного жанра и втайне надеясь, что, всё-таки, когда-нибудь, в средних учебных заведениях будут изучать эти письма и писать по ним сочинения. И издадут, пусть малым -- но так и нужно, хорошего много не бывает -- но тиражом дневник, который Саша вёл с 16 лет; для этого Саша писал дневник как бы для себя, но как бы и для тех неявных читателей, которые мстились ему в предсонных мечтаниях, приветливо маша ручками в сторону упакованного в смокинг Сашиного тела.
Но все эти шалости (отчего бы благородному дону не пошалить?) заведомо оставались шалостями. Саша был достаточно умён, чтобы за две пятилетки (безударные, снова пошутил Саша, какие-то редуцированные пятилетки) понять -- единственная цель которой можно достичь, это собрать нужное количество денег и оплатить Игру.
Правила простые.
Если ты богач -- плати, играй. Три попытки, полная безопасность, практически любое время. Лучшие специалисты смоделируют тебе любимую эпоху -- и живи, твори, делай все, что хочешь. Богатые люди, которые обладали требуемой суммой, фантастической поначалу, косяками повалили испытать на себе виртуальную машину времени. Те богатые люди, которые не занимались бизнесом, и не считали каторжный труд по прибавлению очередных неощутимых ноликов к уже имеющимся интересным занятием. Тем более, такой приятный побочный эффект -- пока клиент жил в машине, тело его холилось Центром и когда кто-нибудь выпадал из Игры, то находил, что если бы он провел эти месяцы или годы в собственном теле, вряд ли оно бы так хорошо сохранилось. Конечно, тело старилось и умирало в положенные природой сроки, но редкий клиент оставался в Игре до конца. Наоборот, многие -- у кого водились деньжата -- стремились перепробовать всё.
А в Игре, ограничений не было.
Хочешь -- убивай, хочешь -- умирай, но стоит тебе пожелать -- и ты очнешься в двадцать первом веку, в руках заботливых сиделок. Правда пожелать надо было успеть. Некоторые не успевали и умирали.
А если ты не богач, то стань им, хотя бы одноразово.
Вот Саша и старался. Когда становилось чересчур трудно, он был готов все бросить, истратить деньжищи... Но в ушах тут же возникал негромкий мамин голос. И Саша видел ее, сухонькую, с мелом в руках, у доски. Она неторопливо, в такт собственным словам, постукивала согнутым пальцем по доске. Она рассказывала детям о Пушкине...
Пушкин!!! Пушкин!!!
Александр Сергеевич!
И Сашу назвали в честь великого поэта. И вышла замуж мама за Сашиного отца не в последнюю очередь из-за того, что того звали Сергеем.
Маленький бюстик на тумбочке в изголовье. Репродукция портрета Кипренского на стене в прихожей. Календарь от "Столицы" на 1999-й год на внутренней стороне двери туалета.
Саша очень хотел спасти Пушкина. Ведь сколько бы он еще мог написать хороших стихов, поэм и од. Если бы не подосланный гадами Дантес... Если бы не этот мерзкий хлыщ, не понимающий, на кого он руку подымает и в кого он пулю направляет. И эти, так называемые друзья поэта, его окружение, они ведь осознавали, пусть и не в полной мере, что второго Пушкина не будет, и что не было в николаевской России на тот момент более важного для нашей страны человека, что Пушкин -- наше всё. И эти друзья допустили, чтобы какой-то заезжий фраер, пахнущий конским потом от ежеутренних манежных выездок, завалил нашего лучшего поэта.
* * *
Саша понимал, что даже если он спасет Пушкина от роковой пули, то это произойдет не взаправду, а понарошку. В настоящем мире ничего не изменится. Но что есть настоящий мир? -- часто спрашивал себя Саша, сидя зимними вечерами в кухне, у окна. Мир реален лишь в моём восприятии его -- сделал однажды открытие Саша и понял, что путь его определился. Реальность, виртуальная реальность, ещё какая-нибудь реальность -- всё это названия одного и того же. Все пути ведут в Рим и поэтому Рим есть. Можно прожить всю жизнь в лесу, наслаждаясь безлюдьем и природой, умереть в своё время, и также можно прожить всю жизнь в как бы ненастоящем мире, без тела, в грёзах, и также умереть. А раз дело вершается смертью, значит, жизнь удалась -- в традиционной реальности или в смоделированной.
Наркоман, нализавшись кислоты, умирает от того, что явилось ему в видении. В каком мире он умирает? Он умирает в своём мире. Саша долго, много думал об этом и сделал вывод: раз верна поговорка "где я, там и родина", настолько же верна сентенция: где я, там и реальность. И поэтому, где суждено человеку умереть, там и есть настоящий мир. Тем более, когда человек твердо решает поменять неправильный мир на тот, в котором должен бы жить, если бы не fatal error судьбы, Бога или Высшего Разума...
* * *
Саша почувствовал (или увидел) розовый палец сиделки, приближающийся к межглазию, палец мягко толкнул: тут произошла странность -- вроде бы голова свалилась влево и так долго падала, а вроде бы никуда она и не свалилась, а продолжала возлежать на затылке.
* * *
-- Мерка закончена? -- раскатился гулкий бас.
-- Снято, последний скан на втором, -- столь же дробно ответствовал кто-то.
-- Ну, пуск.
* * *
И вот он добился своего, пять, четыре, три, сейчас-сейчас, один, о, здравствуй, новый чудный мир!
* * *
Пушкин стоял к Дантесу вполоборота, не желая смотреть на того. Убить хлыща, думал Александр Сергеевич, убить, и все тут. Краем глаза он отметил, что Дантес не стоит на месте, а переступает ногами. Пушкин поджал полные губы.
-- ... до десяти шагов, господа, -- закончил Даль и, подняв голову, поймал взгляд Пушкина.
Александр Сергеевич прочел готовность тут же прекратить поединок, быстро отвернулся, проклиная себя за вспыхнувший в глубине души огонек надежды и, чувствуя, как на загустевшую, вязкую злобу накручивается легкое, как шампанское вино, боевое бешенство, вышел на позицию.
-- Сходитесь, -- глухо сказал секундант.
Пушкин плавно поднял "лепаж" на уровень глаза.
* * *
Саша, чуть ли не минуту стоял, опершись обеими об ствол дерева, ошеломленный белой вспышкой снега, морозным воздухом. Хрипло кричали птицы. Вблизи хрустели чьи-то шаги, заржала лошадь.
-- Сходитесь, -- услышал Саша.
Его обуял ужас. Времени было в обрез!
Саша вытащил из кобуры прохладного "слесарева-специального", сместился правее, стало хорошо видно гада-Дантеса, в мундире, аляповатом, приталенном... Волосы Дантеса были завиты, лицо белое, уши красные на морозе.
Саша положил сцепленные руки на толстую ветку и, прицелившись, выпустил всю обойму в ненавистного шаркуна.
Пушкин произвел выстрел, но Дантеса мгновением раньше снесло с линии огня, он ударился о ствол березы, надломив его, пули продолжали клевать обмякшее тело, ярко-красная кровь мелко забрызгала бересту, снег. Никто не воспринял выстрелы как опасность, похоже было на дятлову долбежку.
Наконец патроны кончились, Саша отбросил ненужный пистолет и вышел из-за дерева.
Все недоуменно смотрели на него.
-- Александр... Александр Сергеевич! -- срываясь, прокричал Саша, -- дорогой вы мой! Александр Сергеевич, вам теперь ничто не угрожает! Негодяй мертв! Ваша жизнь спасена!
Пушкина перекосило от ярости. Он бросил "лепаж" на снег, судорожно протянул руку к Далю, пальцы шевелились змеями. Даль вложил в алчущую ладонь второй пистолет.
-- К барьеру, сударь, кто бы вы там ни были! К барьеру!
-- Но... -- Саша не понял.
-- Берите пистолет, или я вас застрелю! -- Пушкин начал поднимать страшное оружие.
Кто-то сунул Саше в руку увесистый пистолет со взведенным курком. Саша нервно хохотнул:
-- Я не буду! Вы что! Это же Пушкин!
-- Трусить? -- Пушкин прицелился.
Саша машинально, в попытке заслонить лицо, понял "лепаж".
Ужас! Кошмар! Я не могу стрелять в него -- неслись в Сашиной голове мысли -- это же солнце русской поэзии, это же...
Ствол, направленный на него, расширился до размеров тоннеля, Саша явственно видел царапину, вероятно оставленную шомполом. Сейчас вылетит птичка, и если Александр Сергеевич постарается, то Сашины мозги разлетятся по всей Чёрной Речке. Саша забыл, что это игра, конечно забыл. Он обхватил рукоятку пистолета двумя руками, присел и выстрелил.
Пушкина откинуло назад, но он успел спустить курок, пуля ушла вверх. Поэт несколько секунд простоял, согнувшись, потом некрасиво упал на снег. К нему бросились секунданты.
Саша стоял с разинутым ртом, медленно подступая к копошащимся на белом людям.
Пуля попала в шейку бедра, скользнув в брюшную полость. Этого Саша не знал. Ранение было смертельным. Об этом Саша догадался.
-- Триста двадцать пять, восемьсот, сто пятьдесят два, конец первой попытки, -- прошептал Саша.
II
-- Рады вам, -- поприветствовала его сиделка, -- вы так быстро...
-- Мне надо сделать перенастройку, -- Саша попытался встать, забыв об опутывающих его тело щупальцах.
-- Конечно, конечно, -- заулыбалась сиделка, -- что вы хотели бы изменить?
-- Время начала, -- твердо сказал Саша. -- И еще...
* * *
На этот раз он не тратил времени. Оказавшись в пустынном переулке, он оценил начинающиеся сумерки, удовлетворенно оглядел свою одежду, казавшуюся вполне естественной на людях этой эпохи и очень смешной и нелепой на самом себе. Медленно пойдя по направлению к Невскому, Саша переложил "столярова" из кобуры за пояс, кобуру бросил в ближайшую арку. Где дом Геккерена, он знал твердо.
* * *
Прождав Дантеса более шести часов, Саша убил бы его только за это. Но у него были более значимые цели, чем месть какому-то пупсу. Только голова подлеца показалась из-за угла, как Саша приставил к ней ствол пистолета и два раза выстрелил. Во дворах залаяли собаки, удивив Сашу своим количеством. Он нагнулся над подергивающимся телом и выпустил еще две пули.
Дантес затих с тихим шелестящим стоном.
Так, подумал Саша. Теперь нужно пойди... Пойти... Он нащупал в кармане карту. Пойти и отыскать там клад. Этих денег мне хватит до конца жизни, а мне очень хотелось бы узнать, что, что, что еще напишет Александр Сергеевич.
Может быть продолжение Евгения Онегина?
* * *
Пушкин поглядывал на оплывающую свечу. Надо бы зажечь еще, да лень вставать. А Наташа легла уже, пусть. А страха нет, нет.
"Белая голова", написал Пушкин и снова уставился на свечу. Перо же само рисовало профиль содомита, пока не иссохло.
* * *
Саша шел по ужасно темной улице, весело помахивая пистолетом. В голове покалывали озорные мысли: вот оно какое, прошлое! Нет, не зря корячился. И мама была права -- тут наверняка все лучше. Да, выдохнул Саша холодный воздух, тут я на своем месте. Александра Сергеевича оберег, теперь выкопаю богатства, стану крутым, буду помогать поэтам и красивым девчонкам, Александру Сергеевичу денег подарю, пусть долги отдаст, поживет спокойно.
Но сначала -- в кабак!
* * *
Пушкин скомкал лист, в паутине штрихов, бросил куда-то за стол, в угол, где уже немало накопилось... В последнее время трудно писалось, да и не удивительно это. Сколько уже раз об этом думал: кажется, вот завтра, завтра достанет времени, не нужно будет тратиться на мелочи жизни. А снова суета, то одно, то другое, так и не будет времени.
Пушкин, не вставая, потянулся к стоявшему на столе кувшину, попил морсу. Край кувшина неприятно придавил губу. Пушкин пошатал зуб: все одно к одному.
Саша пробивался через сугробы, высоко задирая ноги в тяжелых ботинках. Где дворники? Такой же бардак, блин, как и у нас! Ну ничего, главное -- все изменилось, сейчас найдем выпить-закусить, потом, с утра, надо определиться с жильем, потом -- за сокровищами, ну а потом... Эха-хушечки!
Саша наконец выбрался из снежных заносов, углядел в метрах двухстах вывеску. "Трактiръ". Умиление теплой мышкой скользнуло Саше куда-то за пазуху. Вот, вот что снилось, вот! Трактир, купцы, извозчики, гусары, кони в яблоках и французские певички! Шустовский коньяк! Вдова Клико!
Саша по-паучьи ловко преодолел последние метры и забарабанил в дверь. Громкие звуки чуть не заставили его отдернуть руку, испугали. Хватит бояться, чуть ли не с ненавистью к самому себе сказал Саша, всё, бояки остались там, в прошлом. Которое будущее. В настоящем будущем.
Дверь открылась.
-- Кто тут в пятом часу колобродит?
* * *
К пяти приехал Даль, лицо странное. Александр Сергеевич понял, что-то случилось плохое, хотя куда уж дальше. В любом случае, все предрешено -- отступить нельзя.
-- Что? -- только и спросил, поздоровавшись.
-- Дантес убит. -- Не стал тянуть Даль. -- Убийц подослали. Уже весь Петербург гудеть начинает.
Тут Даль приврал, не намеренно, чтобы придать силы словам. Гудели пока городовые, дворник и извозчики.
Пушкин побелел. Заметался по комнате, страшась, что друг разглядит, какая борьба в нем -- и разочарование, и радость с надеждой и... стыд, да стыд. Хуже всего быть осмеяным, оклеветанным. Не отмоешься, раз слово скажут, виновен, нет ли: изволь к позорному столбу.
Надоело.
-- Как его? -- спросил он, остановившись у белого от мороза окна.
-- Застрелили, -- Даль говорил неохотно, то и дело вскидывал голову, решился, -- теперь, когда...
Пушкин слушал, обкусывая длинный ноготь.
* * *
-- Ты прикинь, отец, у вас тут даже ночного нет, -- пьяно бормотал Саша, то и дело приваливаясь к толстому мужику со страшной бородищей. От туземца попахивало жизнедеятельностью, но все забивал могучий перегар.
-- Ни фига у вас тут нету, -- продолжал стонать Саша, -- еще вина! Водки еще хочу! Человек!
Казалось, никто на призыв не откликнется. Гудел вверху студеный ветер, Сашин собутыльник смотрел на опустевший штоф совиными глазами, копошась в бороде.
Шаркая, появился трактирщик, или как его там, поставил бутылку на стол.
-- Полтина.
Да будет тебе ща полтина, -- засмеялся Саша, -- полтина! Ха-ха, полтина, блин! Да на тебе, -- и он высыпал на стол горку серебра, монеты покатились.
Из человека-совы вдруг с неожиданной скоростью прянули руки, кабатчик тоже не промахнулся.
В голове у Саши бабахнуло, железом сразу обдало язык, лязгнули зубы. Он упал на спину, на лету протрезвев маленько.
Убивают, -- спокойно подумал он и дико завизжал. Но этого от него, в общем-то, ждали, так что никто не удивился. Трактирщик набросил Саше на голову липкий кожаный фартук, а молчаливый и случайный друг стал молотить пудовым кулаком по этому фартуку.
Расчет был прост -- убить и забрать деньги.
Саша, неспособный думать, пытался вырваться, но с каждым ударом жизнь его уходила. Сознание меркло.
-- Какие там цифры... Триста двадцать ... Триста двадцать пять... Ох, бля!!! Заберите меня отсюда, -- шептал он, но что-то не срабатывало. -- Забыл! Забыл...
Саша, плюясь розовыми слюнями, невидимыми в кожухе фартука, грязно выматерился. "Пушкин бы не одобрил", пронеслось у Саши в голове, "Ну как же так?", -- с лютой ненавистью подумал Саша и, дергнув ногами, завис, как ему показалось, подобно мухе в паутине, в жилистых руках убийц.