Лучников Андрей Олегович : другие произведения.

Спасти Пушкина

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Три попытки, чтобы спасти А.С. Пушкина от подлаго Дантеса. Альтернативная история.

  _Проверка личности... Подождите пожалуйста...
  
  Чего там ждать?.. Чего? Ну, скорее --- думал Саша, барабаня пальцами по столу. Что-то в бодром сердечном ритме. Спина взмокла, было необычно. Как еще может быть, если исполняется мечта?
  
  _Здравствуйте, Александр. Игра начинается...
  
  Ну, елы-палы, давно бы так, а то развели бодягу. Такие огромные деньги отдать, да ещё ждать черт знает сколько. Личность, кстати, сто раз можно было уже проверить и до того, как я тут расселся. Мысли Саши метались будто белки, припекаемые снизу огоньком.
  
  Саша смотрел на левый монитор --- так, еще 4 минуты. Ну что ж, теперь я точно знаю, продолжал он проговаривать мысли словами от невозможности успокоиться, точно знаю, что последние минуты ожидания хуже месяцев в начале и лет в середине. Ха, вот готовая теория ожидания, давай-ка... Ладно, не заводись, оборвал он себя. В этом мире меня уже мало что должно интересовать.
  
  Подошла сиделка, наклонилась, заглядывая в глаза. Их Саше было трудно сфокусировать и сиделка представлялась ему амёбообразной розовой массой.
  
  Саша полулежал в ложементе, упакованный в сплетение световодов, компенсаторов, а проще говоря всяких непонятных трубок и пружинок, похожий на зажатый в ладони банан -- сейчас ладонь сожмется в кулак и плод вылетит из кожуры.
  
  Четыреста девяносто девять тысяч рублей как одна копейка. Четырнадцать лет тяжелой работы. Отвратительное существование -- изо дня в день, как биоробот, как проклятый, плюя на удовольствия; без женщины и без друзей, наедине с правой рукой и говорливым ящиком.
  
  Ну, подумал Саша, это не самое, всё-таки страшное, потому что не самое важное. От всего этого отвыкаешь со временем. Говорят, что человек может ко всему привыкнуть. Может и так, это мне неизвестно. Зато я точно знаю, что человек может ото всего отвыкнуть.
  
  * * *
  
  -- Ну что, Свет, клюв ready? -- спросил у сиделки запускающий-Иванов, -- минута.
  
  -- Да готов, готов, -- отмахнулась Света-сиделка, проходя в холл мимо зевающего запускающего. -- Ты кофий будешь пить?
  
  -- Ага, налей, -- Иванов улыбнулся. -- А ты сегодня выглядишь.
  
  Света улыбнулась, машинально поправляя на себе что-то.
  
  * * *
  
  Минута. Саша испугался, что сейчас лоб его вспотеет и будет зудеть, но техника работала отлично, было ни жарко, ни холодно. А рад ли я, что попал сюда, неожиданно подумал Саша и саркастически ухмыльнулся. О, конечно, знаем, знаем. Когда сбывается главная мечта, жизнь теряет смысл, пустота пожирает душу и никакого счастья нет. Нужна дистанция, чтоб оценить, ля-ля-ля... Все это полная чушь. Вопрос веры. Плохо то, что мне надо уже немного напрягаться, чтоб убедиться, что во мне живет вера. Может уже не живет? Нет-нет, испугался по-настоящему Саша. Всегда так, всегда я себе ломаю кайф. Чтобы не делал, ведущее к кайфу, всегда его ломаю. Пью -- думаю, как будет завтра трещать голова, как я могу напиться и попасть в хреновую историю, или самое мерзкое -- буду выглядеть смешным, а помнить этого не буду. Или когда с женщиной... Трахаешь ее, а ведь практически ясно, что удовольствия это ей не доставляет, только из вежливости что-то в ней подрагивает.
  
  Эх, плюнул внутрь себя Саша и попал.
  
  Как только в Сети появилось это чудо, "Спаси Христа", Саша понял -- вот шанс совершить нечто такое, после чего не нужно будет задавать себе вопрос -- а зачем я живу? Так все совпало. Игра, порождение бешеных гениев из безвестной индийской фирмы, сделавшей замечательный старт-ап, но через четыре месяца купленной "ПараСофтом", по всей видимости, сделавшим индийцам предложение, от которого те не смогли отказаться.
  
  Еще через три месяца, когда игра стала классической и, кроме первоначальных трех сценариев можно было выбрать уже за сотню, какая-то светлая голова (знающие люди говорят, что это был бодрый старичок-боровичок в студенческих очках и скромном джемпере) придумала использовать для моделирования КБ-реальности "Крей-6". Ветераны смеялись -- ну вот, они сошли с ума -- использовать мощнейший счетчик в мире для игрушки; но молодые хранили серьезность -- кто смеется над привычным? Только психи.
  
  Сценарии пеклись тысячами, игроки платили, "ПараСофт", завядший в последнее время и потерявший мотивацию и ориентацию на софтверном рынке, воспрял, потряс своими невероятными капиталами, и стал стремительно богатеть дальше, уже как-то даже по инерции, не успевая распоряжаться доходами.
  
  А потом, в восьмом году, появилась СуперИгра. И вырос Центр. Саша, считая себя в какой-то степени носителем культуры прошлого века (это вирус, я носитель ненужного вируса, привычно пошутил Саша), в разговорах с теми людьми, кто был согласен выслушивать его без едва уловимой пренебрежительной усмешки, называл расплодившиеся Центры "кибер-макдональдсами". Это та же fast-food, только для души, горячась говорил Саша, и тут его пробивало на всяческие, далеко идущие и ведущие аналогии, он начинал вещать о жевательной резинке-рекламе, заменившей наследство культурных предков в виде камерных телеспектаклей, а уж отсюда была прямая дорога к выводу о всеобщем нравственном упадке и незаметности Апокалипсиса, который уже был.
  
  Саша даже написал несколько статей для карликовых журналов, печатаемых широко распространившимся методом print on demand и был весьма собой доволен, пока не раскрыл первый же номер, украшенный его фамилией: писать статьи было приятно, а читать их -- не очень. Саша был завсегдатаем сетевых конференций и гостевых книг, придумывая себе красивые и печальные псевдонимы, при одном прочтении которых понимающему человеку всё становилось ясно; Саша писал и получал письма, гордясь своим участием в возрождении эпистолярного жанра и втайне надеясь, что, всё-таки, когда-нибудь, в средних учебных заведениях будут изучать эти письма и писать по ним сочинения. И издадут, пусть малым -- но так и нужно, хорошего много не бывает -- но тиражом дневник, который Саша вёл с 16 лет; для этого Саша писал дневник как бы для себя, но как бы и для тех неявных читателей, которые мстились ему в предсонных мечтаниях, приветливо маша ручками в сторону упакованного в смокинг Сашиного тела.
  
  Но все эти шалости (отчего бы благородному дону не пошалить?) заведомо оставались шалостями. Саша был достаточно умён, чтобы за две пятилетки (безударные, снова пошутил Саша, какие-то редуцированные пятилетки) понять -- единственная цель которой можно достичь, это собрать нужное количество денег и оплатить Игру.
  
  Правила простые.
  
  Если ты богач -- плати, играй. Три попытки, полная безопасность, практически любое время. Лучшие специалисты смоделируют тебе любимую эпоху -- и живи, твори, делай все, что хочешь. Богатые люди, которые обладали требуемой суммой, фантастической поначалу, косяками повалили испытать на себе виртуальную машину времени. Те богатые люди, которые не занимались бизнесом, и не считали каторжный труд по прибавлению очередных неощутимых ноликов к уже имеющимся интересным занятием. Тем более, такой приятный побочный эффект -- пока клиент жил в машине, тело его холилось Центром и когда кто-нибудь выпадал из Игры, то находил, что если бы он провел эти месяцы или годы в собственном теле, вряд ли оно бы так хорошо сохранилось. Конечно, тело старилось и умирало в положенные природой сроки, но редкий клиент оставался в Игре до конца. Наоборот, многие -- у кого водились деньжата -- стремились перепробовать всё.
  
  А в Игре, ограничений не было.
  
  Хочешь -- убивай, хочешь -- умирай, но стоит тебе пожелать -- и ты очнешься в двадцать первом веку, в руках заботливых сиделок. Правда пожелать надо было успеть. Некоторые не успевали и умирали.
  
  А если ты не богач, то стань им, хотя бы одноразово.
  
  Вот Саша и старался. Когда становилось чересчур трудно, он был готов все бросить, истратить деньжищи... Но в ушах тут же возникал негромкий мамин голос. И Саша видел ее, сухонькую, с мелом в руках, у доски. Она неторопливо, в такт собственным словам, постукивала согнутым пальцем по доске. Она рассказывала детям о Пушкине...
  
  Пушкин!!! Пушкин!!!
  
  Александр Сергеевич!
  
  И Сашу назвали в честь великого поэта. И вышла замуж мама за Сашиного отца не в последнюю очередь из-за того, что того звали Сергеем.
  
  Маленький бюстик на тумбочке в изголовье. Репродукция портрета Кипренского на стене в прихожей. Календарь от "Столицы" на 1999-й год на внутренней стороне двери туалета.
  
  Саша очень хотел спасти Пушкина. Ведь сколько бы он еще мог написать хороших стихов, поэм и од. Если бы не подосланный гадами Дантес... Если бы не этот мерзкий хлыщ, не понимающий, на кого он руку подымает и в кого он пулю направляет. И эти, так называемые друзья поэта, его окружение, они ведь осознавали, пусть и не в полной мере, что второго Пушкина не будет, и что не было в николаевской России на тот момент более важного для нашей страны человека, что Пушкин -- наше всё. И эти друзья допустили, чтобы какой-то заезжий фраер, пахнущий конским потом от ежеутренних манежных выездок, завалил нашего лучшего поэта.
  
   * * *
  
  Саша понимал, что даже если он спасет Пушкина от роковой пули, то это произойдет не взаправду, а понарошку. В настоящем мире ничего не изменится. Но что есть настоящий мир? -- часто спрашивал себя Саша, сидя зимними вечерами в кухне, у окна. Мир реален лишь в моём восприятии его -- сделал однажды открытие Саша и понял, что путь его определился. Реальность, виртуальная реальность, ещё какая-нибудь реальность -- всё это названия одного и того же. Все пути ведут в Рим и поэтому Рим есть. Можно прожить всю жизнь в лесу, наслаждаясь безлюдьем и природой, умереть в своё время, и также можно прожить всю жизнь в как бы ненастоящем мире, без тела, в грёзах, и также умереть. А раз дело вершается смертью, значит, жизнь удалась -- в традиционной реальности или в смоделированной.
  
  Наркоман, нализавшись кислоты, умирает от того, что явилось ему в видении. В каком мире он умирает? Он умирает в своём мире. Саша долго, много думал об этом и сделал вывод: раз верна поговорка "где я, там и родина", настолько же верна сентенция: где я, там и реальность. И поэтому, где суждено человеку умереть, там и есть настоящий мир. Тем более, когда человек твердо решает поменять неправильный мир на тот, в котором должен бы жить, если бы не fatal error судьбы, Бога или Высшего Разума...
  
  * * *
  
  Саша почувствовал (или увидел) розовый палец сиделки, приближающийся к межглазию, палец мягко толкнул: тут произошла странность -- вроде бы голова свалилась влево и так долго падала, а вроде бы никуда она и не свалилась, а продолжала возлежать на затылке.
  
  * * *
  
  -- Мерка закончена? -- раскатился гулкий бас.
  
  -- Снято, последний скан на втором, -- столь же дробно ответствовал кто-то.
  
  -- Ну, пуск.
  
  * * *
  
  И вот он добился своего, пять, четыре, три, сейчас-сейчас, один, о, здравствуй, новый чудный мир!
  
  * * *
  
  Пушкин стоял к Дантесу вполоборота, не желая смотреть на того. Убить хлыща, думал Александр Сергеевич, убить, и все тут. Краем глаза он отметил, что Дантес не стоит на месте, а переступает ногами. Пушкин поджал полные губы.
  
  -- ... до десяти шагов, господа, -- закончил Даль и, подняв голову, поймал взгляд Пушкина.
  
  Александр Сергеевич прочел готовность тут же прекратить поединок, быстро отвернулся, проклиная себя за вспыхнувший в глубине души огонек надежды и, чувствуя, как на загустевшую, вязкую злобу накручивается легкое, как шампанское вино, боевое бешенство, вышел на позицию.
  
  -- Сходитесь, -- глухо сказал секундант.
  
  Пушкин плавно поднял "лепаж" на уровень глаза.
  
  * * *
  
  Саша, чуть ли не минуту стоял, опершись обеими об ствол дерева, ошеломленный белой вспышкой снега, морозным воздухом. Хрипло кричали птицы. Вблизи хрустели чьи-то шаги, заржала лошадь.
  
  -- Сходитесь, -- услышал Саша.
  
  Его обуял ужас. Времени было в обрез!
  
  Саша вытащил из кобуры прохладного "слесарева-специального", сместился правее, стало хорошо видно гада-Дантеса, в мундире, аляповатом, приталенном... Волосы Дантеса были завиты, лицо белое, уши красные на морозе.
  
  Саша положил сцепленные руки на толстую ветку и, прицелившись, выпустил всю обойму в ненавистного шаркуна.
  
  Пушкин произвел выстрел, но Дантеса мгновением раньше снесло с линии огня, он ударился о ствол березы, надломив его, пули продолжали клевать обмякшее тело, ярко-красная кровь мелко забрызгала бересту, снег. Никто не воспринял выстрелы как опасность, похоже было на дятлову долбежку.
  
  Наконец патроны кончились, Саша отбросил ненужный пистолет и вышел из-за дерева.
  
  Все недоуменно смотрели на него.
  
  -- Александр... Александр Сергеевич! -- срываясь, прокричал Саша, -- дорогой вы мой! Александр Сергеевич, вам теперь ничто не угрожает! Негодяй мертв! Ваша жизнь спасена!
  
  Пушкина перекосило от ярости. Он бросил "лепаж" на снег, судорожно протянул руку к Далю, пальцы шевелились змеями. Даль вложил в алчущую ладонь второй пистолет.
  
  -- К барьеру, сударь, кто бы вы там ни были! К барьеру!
  
  -- Но... -- Саша не понял.
  
  -- Берите пистолет, или я вас застрелю! -- Пушкин начал поднимать страшное оружие.
  
  Кто-то сунул Саше в руку увесистый пистолет со взведенным курком. Саша нервно хохотнул:
  
  -- Я не буду! Вы что! Это же Пушкин!
  
  -- Трусить? -- Пушкин прицелился.
  
  Саша машинально, в попытке заслонить лицо, понял "лепаж".
  
  Ужас! Кошмар! Я не могу стрелять в него -- неслись в Сашиной голове мысли -- это же солнце русской поэзии, это же...
  
  Ствол, направленный на него, расширился до размеров тоннеля, Саша явственно видел царапину, вероятно оставленную шомполом. Сейчас вылетит птичка, и если Александр Сергеевич постарается, то Сашины мозги разлетятся по всей Чёрной Речке. Саша забыл, что это игра, конечно забыл. Он обхватил рукоятку пистолета двумя руками, присел и выстрелил.
  
  Пушкина откинуло назад, но он успел спустить курок, пуля ушла вверх. Поэт несколько секунд простоял, согнувшись, потом некрасиво упал на снег. К нему бросились секунданты.
  
  Саша стоял с разинутым ртом, медленно подступая к копошащимся на белом людям.
  
  Пуля попала в шейку бедра, скользнув в брюшную полость. Этого Саша не знал. Ранение было смертельным. Об этом Саша догадался.
  
  -- Триста двадцать пять, восемьсот, сто пятьдесят два, конец первой попытки, -- прошептал Саша.
  
  II
  
  -- Рады вам, -- поприветствовала его сиделка, -- вы так быстро...
  
  -- Мне надо сделать перенастройку, -- Саша попытался встать, забыв об опутывающих его тело щупальцах.
  
  -- Конечно, конечно, -- заулыбалась сиделка, -- что вы хотели бы изменить?
  
  -- Время начала, -- твердо сказал Саша. -- И еще...
  
  * * *
  
  На этот раз он не тратил времени. Оказавшись в пустынном переулке, он оценил начинающиеся сумерки, удовлетворенно оглядел свою одежду, казавшуюся вполне естественной на людях этой эпохи и очень смешной и нелепой на самом себе. Медленно пойдя по направлению к Невскому, Саша переложил "столярова" из кобуры за пояс, кобуру бросил в ближайшую арку. Где дом Геккерена, он знал твердо.
  
  * * *
  
  Прождав Дантеса более шести часов, Саша убил бы его только за это. Но у него были более значимые цели, чем месть какому-то пупсу. Только голова подлеца показалась из-за угла, как Саша приставил к ней ствол пистолета и два раза выстрелил. Во дворах залаяли собаки, удивив Сашу своим количеством. Он нагнулся над подергивающимся телом и выпустил еще две пули.
  
  Дантес затих с тихим шелестящим стоном.
  
  Так, подумал Саша. Теперь нужно пойди... Пойти... Он нащупал в кармане карту. Пойти и отыскать там клад. Этих денег мне хватит до конца жизни, а мне очень хотелось бы узнать, что, что, что еще напишет Александр Сергеевич.
  
  Может быть продолжение Евгения Онегина?
  
  * * *
  
  Пушкин поглядывал на оплывающую свечу. Надо бы зажечь еще, да лень вставать. А Наташа легла уже, пусть. А страха нет, нет.
  
  "Белая голова", написал Пушкин и снова уставился на свечу. Перо же само рисовало профиль содомита, пока не иссохло.
  
  * * *
  
  Саша шел по ужасно темной улице, весело помахивая пистолетом. В голове покалывали озорные мысли: вот оно какое, прошлое! Нет, не зря корячился. И мама была права -- тут наверняка все лучше. Да, выдохнул Саша холодный воздух, тут я на своем месте. Александра Сергеевича оберег, теперь выкопаю богатства, стану крутым, буду помогать поэтам и красивым девчонкам, Александру Сергеевичу денег подарю, пусть долги отдаст, поживет спокойно.
  
  Но сначала -- в кабак!
  
  * * *
  
  Пушкин скомкал лист, в паутине штрихов, бросил куда-то за стол, в угол, где уже немало накопилось... В последнее время трудно писалось, да и не удивительно это. Сколько уже раз об этом думал: кажется, вот завтра, завтра достанет времени, не нужно будет тратиться на мелочи жизни. А снова суета, то одно, то другое, так и не будет времени.
  
  Пушкин, не вставая, потянулся к стоявшему на столе кувшину, попил морсу. Край кувшина неприятно придавил губу. Пушкин пошатал зуб: все одно к одному.
  
  
  
  Саша пробивался через сугробы, высоко задирая ноги в тяжелых ботинках. Где дворники? Такой же бардак, блин, как и у нас! Ну ничего, главное -- все изменилось, сейчас найдем выпить-закусить, потом, с утра, надо определиться с жильем, потом -- за сокровищами, ну а потом... Эха-хушечки!
  
  Саша наконец выбрался из снежных заносов, углядел в метрах двухстах вывеску. "Трактiръ". Умиление теплой мышкой скользнуло Саше куда-то за пазуху. Вот, вот что снилось, вот! Трактир, купцы, извозчики, гусары, кони в яблоках и французские певички! Шустовский коньяк! Вдова Клико!
  
  Саша по-паучьи ловко преодолел последние метры и забарабанил в дверь. Громкие звуки чуть не заставили его отдернуть руку, испугали. Хватит бояться, чуть ли не с ненавистью к самому себе сказал Саша, всё, бояки остались там, в прошлом. Которое будущее. В настоящем будущем.
  
  Дверь открылась.
  
  -- Кто тут в пятом часу колобродит?
  
  * * *
  
  К пяти приехал Даль, лицо странное. Александр Сергеевич понял, что-то случилось плохое, хотя куда уж дальше. В любом случае, все предрешено -- отступить нельзя.
  
  -- Что? -- только и спросил, поздоровавшись.
  
  -- Дантес убит. -- Не стал тянуть Даль. -- Убийц подослали. Уже весь Петербург гудеть начинает.
  
  Тут Даль приврал, не намеренно, чтобы придать силы словам. Гудели пока городовые, дворник и извозчики.
  
  Пушкин побелел. Заметался по комнате, страшась, что друг разглядит, какая борьба в нем -- и разочарование, и радость с надеждой и... стыд, да стыд. Хуже всего быть осмеяным, оклеветанным. Не отмоешься, раз слово скажут, виновен, нет ли: изволь к позорному столбу.
  
  Надоело.
  
  -- Как его? -- спросил он, остановившись у белого от мороза окна.
  
  -- Застрелили, -- Даль говорил неохотно, то и дело вскидывал голову, решился, -- теперь, когда...
  
  Пушкин слушал, обкусывая длинный ноготь.
  
  * * *
  
  -- Ты прикинь, отец, у вас тут даже ночного нет, -- пьяно бормотал Саша, то и дело приваливаясь к толстому мужику со страшной бородищей. От туземца попахивало жизнедеятельностью, но все забивал могучий перегар.
  
  -- Ни фига у вас тут нету, -- продолжал стонать Саша, -- еще вина! Водки еще хочу! Человек!
  
  Казалось, никто на призыв не откликнется. Гудел вверху студеный ветер, Сашин собутыльник смотрел на опустевший штоф совиными глазами, копошась в бороде.
  
  Шаркая, появился трактирщик, или как его там, поставил бутылку на стол.
  
  -- Полтина.
  
  Да будет тебе ща полтина, -- засмеялся Саша, -- полтина! Ха-ха, полтина, блин! Да на тебе, -- и он высыпал на стол горку серебра, монеты покатились.
  
  Из человека-совы вдруг с неожиданной скоростью прянули руки, кабатчик тоже не промахнулся.
  
  В голове у Саши бабахнуло, железом сразу обдало язык, лязгнули зубы. Он упал на спину, на лету протрезвев маленько.
  
  Убивают, -- спокойно подумал он и дико завизжал. Но этого от него, в общем-то, ждали, так что никто не удивился. Трактирщик набросил Саше на голову липкий кожаный фартук, а молчаливый и случайный друг стал молотить пудовым кулаком по этому фартуку.
  
  Расчет был прост -- убить и забрать деньги.
  
  Саша, неспособный думать, пытался вырваться, но с каждым ударом жизнь его уходила. Сознание меркло.
  
  -- Какие там цифры... Триста двадцать ... Триста двадцать пять... Ох, бля!!! Заберите меня отсюда, -- шептал он, но что-то не срабатывало. -- Забыл! Забыл...
  
  Саша, плюясь розовыми слюнями, невидимыми в кожухе фартука, грязно выматерился. "Пушкин бы не одобрил", пронеслось у Саши в голове, "Ну как же так?", -- с лютой ненавистью подумал Саша и, дергнув ногами, завис, как ему показалось, подобно мухе в паутине, в жилистых руках убийц.
  
  Мама! Must die!
  
  * * *
  
  Поговорили. Александр Сергеевич согласился с доводами друга. Утро накатывало, Пушкин собрался выйти на улицу, продышаться.
  
  Даль не хотел оставлять его одного, но Пушкин улыбался, устало, что объяснимо было после бессонной, да еще какой ночи.
  
  -- Поезжай, душа моя. А я пойду, пройдусь, душно.
  
  Уже оделся, как накатило то, что пытался сдержать, чему не давал завладеть собой, пока Даль был в доме. Представил себе губы, говорят они: "Пушкин, это Пушкин".
  
  Быстро вытащил из-под скомканного в кресле плаща пистолет, взвел курок, приставил к виску. В голове была страшная пустота.
  
  Уже палец согнулся, как ударила мысль: "Она же спит!" и всё.
  
  * * *
  
  Вот ведь фокус -- человек без сознания лежит, смирился с гибелью скорой, а тело своё дело знает. Пальцы рукоять нащупали, пальцы спусковой крючок зацепили и начали с бешеной скоростью сокращаться.
  
  Отлетели душегубы в стороны, брызгая пропитой кровушкой. Так и лежали -- Саша, с укутанной в окровавленный фартук верхней половиной и два его местных приятеля, все в мелких дырках.
  
  Тихо было. Ни звука. Потом -- с улицы: то ли кукушка заухала, то ли собака взлаяла. Ржанье донеслось, чей-то хриплый голос.
  
  Саша пошевелился. В голову медленно и верно втекала свинцовая боль, левый глаз уже закрылся. Саша, покряхтывая, встал на четвереньки, постоял, упал на бок. Как больно!
  
  Но встал, подобрал пистолет и, подхватив со стола нетронутую бутылку с водкой, рванулся на улицу.
  
  Гвозди бы делать из этих людей, стало бы в мире больше гвоздей.
  
  * * *
  
  Я сейчас похож, наверно, на бомжа на конкретного, думал Саша. Или на этих, как их -- "Князи грязи", что ли. Но те специальной грязью перед концертами натираются, а я -- по жизни.
  
  Саша осторожно попытался открыть рукой левый глаз. Ничего, целиться будет удобнее, залихватски подумал он.
  
  Убивать Саше понравилось, хоть и понарошку все, а азарт есть.
  
  На встречных Саша особо не смотрел -- одним глазом не шибко-то поглазеешь, да и плевать ему на них. Все они -- порождение его мозга и молодцев-программеров, тени забытых предков.
  
  Главное, снова подумал Саша, главное дело сделал.
  
  Он отхлебнул из бутылки, закашлялся, бросил ее в сугроб.
  
  Все равно пустая!
  
  Пойду, пойду к Александру Сергеевичу, скажу, что ходок из деревни Крюково, пришел к поэзии приобщиться. Самородок я! Почитаю ему, что ли, Бродского, скажу, сам написал. А потом удивится -- как это лапотник и оказался великим князем, а я скажу -- шутка!
  
  * * *
  
  Саша, пятясь, наткнулся на дерево и сполз по стволу прямо в снег. Задница тут же промокла, но Саша не обратил на это внимания.
  
  Как он мог застрелиться, да как...
  
  В Сашин полуоткрытый рот упал снег. Он машинально выплюнул его и злобно сказал:
  
  -- Триста двадцать пять, восемьсот, сто пятьдесят два! Конец второй попытки!
  
  * * *
  
  -- С вами все в порядке? -- словно спелая груша, повисло над ним лицо сестры. Справа серой неровной кляксой громоздился оператор.
  
  -- Сгинь, ты, Роршах, -- прохрипел Саша и испуганно схватился за глаз -- конечно. Никаких повреждений.
  
  -- Что? -- недоуменно спросила клякса и пропала.
  
  * * *
  
  -- Александр Сергеевич, поймите, у вас есть противопоказания. Согласно пункту шестому третьего раздела, мы выплатим вам 75 процентов от...
  
  -- Это исключено, -- перебил его Саша, -- совершенно исключено. Меня не интересуют теперь эти деньги. Я не для того... В общем, я внимательно читал договор, перед тем, как его подписать. Я имею право продолжить игру.
  
  -- Но... -- врач не стал договоривать, встал, вытащил из прозрачной склейки розовый бланк.
  
  -- Прочтите, подпишите, если согласны.
  
  Саша внимательно прочел. Подписал.
  
  С одной стороны хорошо с умными серьезными людьми дело иметь, не стали надоедать уговорами, а с другой стороны -- не больно-то они и уговаривали. Лишь бы деньги не возвращать. А вот загнусь я тут, пока я там... Так себе реклама им будет. Если, конечно, кто-то об этом узнает.
  
  -- А теперь, в соответствии с... Не помню точно, но показать могу, в общем, в соответствии с контрактом, мне нужна дополнительная экипировка и три часа машинного времени.
  
  -- Нет проблем, -- сухо сказал врач, попискивая кнопками где-то в изголовье, -- сейчас вам это будет предоставлено.
  
  * * *
  
  -- Вот таких фантиков больше всего не люблю, -- посетовал Иванов, -- мало того, что на мою смену два возврата у него, так еще и глаза оловянные. Добыл меня он, а Джона, бык, добыл -- два часа экипмент себе выбирал. Наверняк революцию делать будет. Да ещё с двумя заходами. И чего его в Штаты понесло? Кстати, снял весь свой загашник, копался сто десять минут в сети, я так понял, возврату не подлежит. Решил жизнь не зря прожить. Ну ладно...
  
  -- Хочуха у клюва, -- поддержала его Лена. -- Кофий будешь?
  
  -- Наливай... Слушай, кыса...
  
  III
  
  Саша сидел под медвежьей полостью, глядя на серую спину кучера. Всё получалось. Неделю тут, всего неделю, а уже и весь Петербург жаждет залучить Сашеньку к себе в салоны. Неудивительно: русский человек из далёкой Америки, друг Фенимора Купера и вождя Бычье Ухо, свет повидал не хуже съеденного Кука.
  
  * * *
  
  Саша поймал кураж с самой первой минуты, как только образовался в Сан-Франциско. Устроившись в самую фешенебельную гостиницу города, как это водится у международных авантюристов, Саша развил весьма активную деятельность -- денег у него было очень, очень много, и не только денег, но и акций, и не только акций, но и драгоценностей. В принципе, Саша мог заказать себе и вертолёт, и даже штурмовую установку "Агдам-12" -- для людей в Центре не было никакой разницы, что моделировать для клиента. Надо было взять с собой "думовский" BFG-9000 или гвоздомёт из Quake -- иногда развлекал себя нехитрыми шутками Саша. Но тогда мир изменится чересчур уж сильно, а тут ещё жить. Саше XIX век нравился куда больше, чем родной XXI.
  
  Натуральность. Первозданность. Чистота.
  
  Отсутствие телевидения, компьютеров, самолётов и прочая, прочая, прочая -- не сильно мучило Сашу. Конечно, не хватало удобств, поддувало из дыры в сортире, воняло от некоторых людей, проклятые кони цокали повсюду, а уж угольная пыль во Фриско, скрипящая на зубах, совсем достала. Но, с другой стороны, такой приятный, неторопливый, как опьянение от хорошего виски, темп жизни. И, чего уж скрывать, неприкрытое уважение (ну, подобострастие, так и что с того?) низших к высшим. А Саша, с его несметными сокровищами, явно принадлежал к верхушке, пусть и к угнетающей.
  
  Хорошо, что в микро-Вавилоне Сан-Франциско никого особенно не интересовало, что это за хрен с бугра, с русской фамилией и кучей денег. Саша был щедр и на деньги, и на истории своей жизни, которые он скармливал интересующимся с невероятным успехом.
  
  Под большим секретом он поведал одной даме, по фамилии, скажем, К., что является русским дворянином с очень непростой судьбой. В ответ на жаркие просьбы рассказать о прошлом, Саша, немного поломавшись, согласился, и через неделю, в компании не последних людей города, среди которых были и испанцы, и англичане, и несколько американцев, рассказал следующее: жил, да был он в матушке-России, единственным сыном графской четы Котеневых, и приболела родительница какой-то болезнью, которой название по малости лет Саша не запомнил, из-за чего семья отправилась в солнечную Францию. И как-то захотелось родителям побывать в Испании, для чего сели они на корабль в Марселе, но по дороге перехватили их арабские корсары, всех побросали за борт, а Сашу с его престарелой няней Ариной Родионовной взяли в плен. Пятнадцать лет прожил Саша у басурман, готовя дерзкий побег. И уже был готов спуститься по верёвке из окна неприступного замка, но старый бездетный Фари-паша, при дворе которого содержали юного графа, возлюбил его, как сына и, находясь при смерти, завещал все сокровища Саше. К сожалению, был у Фари-паши племянник, да не обидит его имя слух столь значительных людей, который вознамерился отобрать состояние у белокожего гяура, пришлось Саше купить остров Монте-Кристо в Средиземном море, да и скрыться там от посягательств злобного псевдородича. Но душа не лежала к спокойной жизни, и вот Саша в Америке, красив, молод и богат.
  
  Эта замечательная история как нельзя лучше подошла к тратам и образу жизни, который вёл Саша.
  
  Дальше было делом техники познакомиться с наместником русских территорий в Америке Барановым. Поселения Российско-Американской Компании испытывали нехватку продовольствия. Форт Росс в Восточной Калифорнии не мог всех прокормить. Тут и подоспел Саша, основал собственное предприятие и завалил Аляску качественной и экологически чистой пищей.
  
  Два долгих года Саша насыщал собой калифорнийские просторы, перезнакомился со всеми, кем нужно, и цель его, столь яркая 24 месяца назад, немного померкла. Бывало, сидел Саша у камина, поплёвывая в угли, лаская рукой хрустальные обводы бокала, думал: "А может, ну его на хрен, Пушкина этого? Ещё до дуэли роковой чуть ли не пятнадцать лет. Успею...". Но снова всплывал в сознании образ сухонькой мамы-учительницы, строго постукивавшей то ли мелом, то ли пальцем -- уж и не различить -- по доске и Саша с огорчением одёргивал себя.
  
  Наконец, он решился, написав в дневнике, что теперь спасти Пушкина ему гораздо проще, чем раньше. Дневник заполнялся то по-русски, то по-английски, то по-испански, что Саше нравилось. Ещё латынь малька освою, думал он, а то и помню всего: дура лекс, да сапиенти сат.
  
  * * *
  
  Путешествие в Россию началось весной 1824 года. Побывав сперва в Ново-Архангельске, Саша, нагруженный бумагами государственной важности, письмами и картами, отправился на Гавайи. Ощущал он себя не простым уже человеком, пусть и графом Котеневым, а особым посланником. Впрочем, он таким уже и был. Отсутствие разлада между тем, что думал о себе Саша и тем, что было на самом деле, благотворно влияло на его психику. Добавляло, так сказать, уверенности. В кожаном бюваре, надежно спрятанном в Сашином багаже, хранилось замечательное послание от Баранова самому главному акционеру Российско-Американской Компании, самому Государю Императору Александру, в котором, как знал Саша, описывались немалые заслуги графа Котенева перед империей и её владениями в Америке.
  
  С Гавайев Саша, посетив хитрейшего короля Камехамеху и одарив того на всякий случай замечательным портсигаром, отправился в Лондон на британском корабле, пользуясь всеми преимуществами богача.
  
  * * *
  
  Как всё-таки медленно на этих клячах передвигаться, подумал Саша, фокусируя взгляд всё на той же опротивевшей ему кучерской спине. Вспоминать о своих подвигах в Голландии ему не то, чтобы противно было, но как-то не ко времени. Так, в общих чертах: изумлённое длинное лицо барона Геккерена и струйка тёмной в свете луны крови, выплеснувшейся из этого лица от встречи с двенадцатимиллиметровой лепестковой пулей конструкции г-на Клочкина, заячий визг юного Дантеса, для которого останавливающее действие такой пули преобразовалось во влекущее, и влекомый пулями Дантес улетел со второго этажа головой в камин, прогнув решётку. А потом, уже на улице, какой-то не в меру храбрый господин, замахнувшийся тростью, с распоротым брюхом кланяющийся собственной отваге...
  
  После этого Саша, как только доехал до границы с Германией, зверски нажрался и куролесил по маленькому уютному городку, вызвав к жизни легенды о путешествующем инкогнито русском сумасшедшем принце.
  
  Хотел Саша и Наташу Гончарову порешить на всякий случай -- ведь Дантес, как стало Саше ясно, всего лишь частность, а важна тенденция и повадки, но не поднялась рука, хоть и на виртуальную, но тёплую девочку, которую Саша увидел как-то на тротуаре. В крайнем случае, пообещал себе Саша, я на ней женюсь. А уж если она меня подставит, как Пушкина, я её застрелю случайно, неосторожно обращаясь с оружием.
  
  * * *
  
  -- Приехали, ваш сиясь, -- польстил кучер в надежде на щедрую плату.
  
  Саша так и сделал, отвалил ему вдвое, легко выпрыгнул в мороз, а его уж встречал лакей, широко улыбаясь.
  
  Продвигаясь среди шуршащих дам и их кавалеров, Саша был перехвачен хозяйкой и отключился, автоматически отвечая на представления, загадочно и сдержанно улыбаясь. Отметил двух сочных женщин, лет по двадцать пять, которые, поглядывая на него, общались друг с другом. Наверняка говорят что-то вроде "Вы заметили, какая у него смуглая кожа? Это загар среди зимы. И как он свободно держится, что-то дикарское в нём есть. Кстати, он из каких Котеневых, из тверских?" -- прикинул Саша и улыбнулся им краями губ.
  
  * * *
  
  С одной из этих дам, N.N., вернее, N.K., Саша через неделю сошёлся настолько близко, что грел её накопленным в Калифорнии зноем, одновременно думая, что несмотря на разницу в годах (всё-таки больше полутора веков), базовые инстинкты неизменны. А дама, выпустив на щёки пятнышки румянца, удивлялась непринуждённости, переходящей в отъявленный цинизм, проявленной le comte sauvage. Загадочный любовник, которому, как она знала, было 33 года и который выглядел от силы на двадцать пять, сильно возбуждал её любопытство. На вопросы о своём генезисе Саша отвечал охотно, загрузив доверчивую подругу по полной программе.
  
  * * *
  
  Саша был у Государя, который удостоил его трёхчасовой аудиенцией.
  
  Саша стал орденоносцем, получив Анну.
  
  Саша стал действительным статским советником.
  
  * * *
  
  В феврале 25 года Саша созрел для поездки в Болдино. Как-то он всё-таки опасался своего кумира, особенно вспоминая его серые губы, злобно искривлённые, когда Пушкин хотел неблагодарно застрелить своего спасителя в первую Сашину попытку. Но именно к февралю 25 года Саша почувствовал себя настолько круто, что уже и сам Пушкин ему стал не брат. Подумаешь, Пушкин, зомбировал себя Саша, прохаживаясь по кабинету в недавно купленном на Садовой доме, Пушкин, Пушкин... Сидел на подоконнике с длинными ногтями, -- кощунствовал Саша, отгоняя маму-учительницу обжигающими коньячными сгустками. Ну чего меня так зарубило на этом Пушкине? Нет -- таким словом неизменно завершались подобные размышления, -- если я не исполню задуманного, это будет значить, что я сбежал в этот мир от своего (а Саша стал уже и подзабывать, как там оно всё было), а не прибыл сюда по своему желанию с определённой миссией. Дантеса уж нет и никогда он не приедет в Россию. Гончарова ещё мала, да и в запасе есть время. Я решил, -- важно щёлкал себя ногтем по зубам Саша, -- я решил, что они никогда не поженятся. Так что, с этой стороны опасности тоже нет. А вот если я поеду к Пушкину, да чего-нибудь не то ему скажу, он же может на Сенатскую площадь поехать. И его -- в Сибирь. Или вызовет меня на дуэль, а отказаться нельзя, с волками жить -- по волчьи выть. Понятно, что шансов у меня куда как больше, чем у любого из местных бретёров, но ведь неохота Пушкина второй раз самолично убивать. Я ведь спасать его прибыл. В том числе и от самого себя. Вернее, от него самого.
  
  * * *
  
  В общем, поехал Саша в Болдино, запасшись письмами от Кюхельбекера и Горчакова, лицейских друзей гения. Ехал весело, позвякивали в чемодане бутылки -- самое лучшее, что только можно отыскать в столице.
  
  Пушкин встретил тёзку, можно сказать, с большой радостью, истомившись в одиночестве. Прочитав по нескольку раз письма, молодой поэт не знал, куда усадить дорогого гостя, но мало-помалу всё утряслось, покушали, вернее, закусили, выпили. За разговорами добрались до ночи, и вот Пушкин принялся читать своё новое, да так славно, что у Саши от умиления стали слезиться глаза, что, конечно же, не ускользнуло от внимания Пушкина и очень тому понравилось.
  
  Внезапно Пушкин, как-то утратив распиравший его весь день энтузиазм, присел, наверное, решив передохнуть, спросил у Саши, не балуется ли тот стихописанием?
  
  Саша, не успев подумать, под впечатлением прослушанного кивнул.
  
  Тут же Пушкин попросил Сашу почитать что-нибудь из своего.
  
  Но что ж ему прочесть, -- судорожно думал Саша, коря себя за невоздержанность, -- не стану же я читать ему свои стишки! А что, если...
  
  -- Вот, Саша, послушайте... Это я сочинил, когда только приехал в Россию. Правда, раньше я никому своих стихов не рассказывал...
  
  Пушкин быстро плеснул вина и приготовился слушать.
  
  * * *
  
  -- В уме своём я создал мир иной,
  И образов иных существованье,
  И цепью их связал между собой;
  Я дал им вид, но не дал им названья;
  Вдруг зимних бурь раздался громкий вой,
  И рушилось неверное созданье!..
  
  Саша откашлялся и кротко сказал:
  
  -- Не знаю, мне кажется, дальше и не стоит читать.
  
  Пушкин вскочил, обогнул стол и обнял Сашу, тут же облобызав тому щёку:
  
  -- Как вы можете так говорить?! И что, вы никому не читали стихов до меня?
  
  -- Нет, -- ответил Саша, -- право, как-то неловко... Я ведь не поэт.
  
  -- Да именно вы и есть поэт! Надо же, невозможно: Хвостов, стихи которого могут свести с ума любого своей скукой, выпускает книгу за книгой, а ваших стихов русский человек не читал. Прочтите же ещё что-нибудь! -- горячо попросил Пушкин потупившегося Сашу.
  
  Саша начал:
  
  -- Погиб поэт, невольник чести,
  Пал, оклеветанный молвой...
  
  Пушкин сидел тихо, как мышь, в уголке левого глаза повисла слеза.
  
  ... Приют певца угрюм и тесен
  И на устах его печать! -
  
  закончил Саша на высокой ноте. Пушкин молчал.
  
  Саше это молчание не понравилось. Вообще, как-то противно было на душе.
  
  -- А дальше? -- вдруг спросил Пушкин, -- дальше что? Отчего вы мне не до конца прочли?
  
  Саша испытал жуткое ощущение: будто бы он весь мгновенно покраснел.
  
  -- Дальше? -- спросил он, -- а почему вы считаете...
  
  -- Мне кажется, что вы мне прочли не всё. Такое чувство, что ещё что-то должно быть.
  
  Саша немного замешкался. А почему бы и нет, решил он, ведь в реальной истории Пушкин так этих стихов и не услышал. Пусть хоть сейчас... Да их и не будет в моём мире, этих стихов, дошло до Саши, Пушкин ведь жив, жив останется!
  
  И Саша продолжил:
  
  А вы, надменные потомки
  Известной подлостью прославленных отцов...
  
  С каждой строкой голова Пушкина клонилась всё ниже, и Саша, этим обеспокоенный (неужели напился, а то, гляди и заплачет сейчас, неудобно будет), ускорял и ускорял темп, чуть ли не скороговоркой закончив:
  
  И вы не смоете! всей вашей! чёрной кровью!
  Поэта-праведную-кровь!
  
  Голова Пушкина деревянно стукнулась о столешницу, Саша вскочил и едва успел подхватить обмякшее тело Ганнибалова потомка, оказавшееся неожиданно тяжёлым. Пушкин скользнул на пол, на спину и, взглянув в его глаза, Саша понял: третья попытка также оказалась неудачной.
  
  -- Умер! Умер! -- завопил Саша, не глядя по сторонам бросившись из комнаты, сбил в сенях кого-то, выскочил на улицу -- и упал на землю.
  
  * * *
  
  Потом было шумно, толпились какие-то люди, Саша сидел в людской, уткнувшись головой в согнутые руки. Мужик с испачканным известью рукавом переминался с ноги на ногу в пределах видимости и несколько раз сказал: "Будет, барин, Бог дал, Бог взял". "Отравил", -- одними губами прошептала старуха, Саша это слово чётко распознал.
  
  Старая сука!
  
  Он метнулся в комнату, тела Пушкина там уже не было, схватил початую бутылку, вернулся и на глазах у старухи выпил остаток из горла. Та не переменилась. Саша хотел было заплакать, но вместо этого позволил увести себя спать.
  
  IV
  
  После этого трагического случая Саша прожил долгую жизнь в придуманном им мире. Настоящее его тело покоилось... покоилось... где-то далеко, а он жил, используя мозг того покойного тела. Одно тело породило другое -- как в жизни, обычное воспроизводство. Саша не раз думал, что если бы он выбрал себе не XIX век, а тот же XXI, годом раньше, положим, то смог бы стать великим писателем или музыкантом практически в своём родном мире, в своё время, а надоело бы ему, он бы пошёл в Центр и сыграл бы в Игру в Игре. Неразменная золотая рыбка -- вот что можно было сделать. Но Саша не горевал, нет, -- Александр Сергеевич, если исключить редкие, не чаще двух раз в год, периоды депрессии, жил довольно счастливо, окружённый детьми, с любимой женой -- милой простушкой, косоватой красавицей. Александр Сергеевич купался в славе и почитании многочисленных поклонников, ещё при жизни причисливших его к великим. Действительно, человек, сочинивший "Евгения Онегина" и "Маскарад", "Преступление и наказание", гражданин, раскрывший заговор 25 года и подаривший России победу в Крымской войне, будучи военным министром -- такой человек велик и замечателен.
  
  В редкие же дни, когда тоска-кручина наседала на Александра Сергеевича, он шёл на кладбище, на одно, на другое, и люди почтительно приветствовали его издали, стараясь не обеспокоить, уважая его скорбь. Александр Сергеевич ходил среди богатых надгробий и склепов, способных вместить семью питерского мастерового, ходил среди полузаброшенных, плоских могилок: никто не знал, кем приходится ему некий Достоевский, убитый лихими людьми в подворотне, либо скончавшийся от ран артиллерийский поручик граф Толстой, или застреленный на дуэли таинственным незнакомцем юноша Лермонтов, -- но, очевидно, это были достойные люди, раз именно возле их могил застывал великий гражданин России, всматриваясь куда-то вдаль.
  
  В 1859 году Александр Сергеевич оплатил место и работу, так в Петербурге появился скромный памятник скончавшемуся во цвете лет поэту Пушкину, которого Александр Сергеевич очень ценил и даже посвятил на десятилетие его смерти стихотворение, которое начиналось следующим образом:
  
  Не умер ты, а лишь сей мир покинул,
  Теперь в чертогах высших твой талант цветёт,..
  
  а заканчивалось вот так:
  
  ...Ты красоту России воспевал,
  А я твою златую лиру перенял.
  
  Александр Сергеевич дожил до 1871 года, незадолго до смерти посетив захолустный город Симбирск и обагрив руки кровью светловолосого младенца. На всякий случай, приговаривал он, уже не делая разницы между придуманным миром и настоящим, который он практически забыл.
  
  * * *
  
  А между тем, умер он потому, что наступил 2011 год и людям стало совсем не до игр, ни с маленькой, ни с большой букв...
  
  
Оценка: 6.00*3  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"