Поздней осенью наступили холодные, неуютные, серые деньки и не менее хмурые и скучные вечера. Летние танцплощадки закрылись, и молодёжь перебралась под крыши клуба моряков, дома офицеров (называемого почему-то домом последних надежд), и прочих домов и клубов.
В нашей "бурсе" по воскресеньям, в актовом зале в корпусе судоводителей, тоже начали проводить танцевальные вечера. На танцы приходили в основном одни девушки, так как парней, своих некуда было девать. У нас был очень приличный, по тем временам, вокально-инструментальный ансамбль. Ребята использовали репертуар уже известных в Союзе "Голубых гитар", "Самоцветов", "Весёлых ребят", а также исполняли и свои собственные песни, - стихи и музыку сочиняли сами. Девчонки валили к нам на танцы целыми табунками и стайками. Единственным неудобством было то, что окончание танцев совпадало с окончанием увольнения у курсантов. Поэтому провожать девушек приходилось уже в самоволке.
Такой вот угрюмой, беззвёздной и безлунной ночью, нацеловавшись всласть со своею подружкой и проводив её после танцев домой, возвращался из самоволки курсант. Подходя к родному училищу, раздумывал он как бы половчей проскользнуть мимо дежурного офицера в экипаж. Приблизившись к корпусу судоводителей, он не поверил своим глазам. Над крышей поднимались клубы дыма и плясали языки пламени. Позабыв о своём нелегальном положении и ворвавшись на КПП училища, где мирно подрёмывала вахта, он, непечатными выражениями призвал их поднять боевую тревогу.
Около трёх часов ночи нас подняли по тревоге. Заорали дневальные у тумбочек:
- Подъём! Тревога!
Так как наша четвёртая рота судомехаников, и одиннадцатая рота судоводителей ночевали в старом здании на территории училища, а все остальные роты - в экипаже, стоявшем немного на отшибе, по улице Краснофлотской, то мы явились на пожар раньше всех остальных. Полыхал чердак. Перекрытия были деревянными, здание строили ещё в пятидесятые годы, поэтому горело весело и с энтузиазмом.
Решено было спасать всё самое ценноё. Мы облюбовали себе рояль, стоявший на сцене, облепили его со всех сторон как муравьи и потащили к выходу из актового зала. Не успели его дотянуть до дверей, как на сцену сверху обрушились горящие обломки деревянных балок. Страха не было, а был какой-то азарт и веселье. Ну что с нас было взять? Мальчишки! Это с возрастом приходят: понимание опасности, разумная, а иногда и излишняя осторожность, чувство самосохранения. А пока мы беспечно отпускали шуточки по поводу случившегося, не думая о том, сколько понадобится труда и средств, чтобы всё это восстановить.
Оказалось что во время танцев несколько пацанов - местных хулиганов умудрились пробраться на чердак, курили там и побросали, не затушив, "бычки" прямо на пол. На чердаке валялась всякая рухлядь, бумаги, тряпки и прочие, как говорят пожарники, легковоспламеняющиеся материалы. Вот всё это хозяйство тлело, тлело и разгорелось в аккурат к приходу из самоволки нашего героя.
Серенькое утро заглянуло через прогоревшие крышу и чердак в актовый зал, на полу которого мирно курились обуглившиеся кучи мусора, обильно залитые водою из брезентовых рукавов бравыми пожарными.
Потом естественно было построение на плацу, где руководство училища опровергло гнусную клевету на нашего героя. До сведения личного состава было доведено, что курсант был отпущен начальством для того чтобы проводить свою кузину на поезд, отходивший из Херсона поздно ночью. Так что ни какой самоволки не было и быть не могло. Правда имя и фамилия курсанта, очевидно в целях конспирации не разглашалось, а сам он - скромняга парень, себя народу не явил.
Так это и осталось тайной нашего училищного двора, то бишь плаца.