™«««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««‹
Љ                                                                     Љ
Љ   15 июля 1989 - 17 сентября 1994 гг.          станица Каневская    Љ
Љ                                               Краснодарского края   Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ            ™««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««‹         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ               Валерий  ЛУКЬЯНОВ              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ    О Д У Ш Е В Л Е Н И Е   П Р Е Д М Е Т А   Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                 Џ    или                     Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ        Семейный блюз на сквозном ветру.      Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ         (психиатрический роман-хроника)      Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            Љ                                              Љ         Љ
Љ            ©««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««Њ         Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                                     Љ
Љ                                                       книга первая  Љ
Љ                                                                     Љ
©«««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««««Њ






                                 - 2 -


                                   "Мне было хорошо и было хуже,
                                    Но я, оглядывая жизнь свою,
                                    Себе вопрос всё чаще задаю:
                                   "Зачем живу, кому я в жизни нужен?"

                                                       Кайсын Кулиев.

                                             * * * * * * *

                                   "Satis magnum alter alteri theatrum
                                    sumus."
                                   "Мы друг для друга достаточно великое
                                    зрелище."

                                                              Эпикур.

                                             * * * * * * *

                                   "Я считаю себя вправе издать подобный
                                    труд, потому, что нам как раз и недо-
                                    стаёт ещё таких книг, которые должны
                                    содержать исповедь практического вра-
                                    ча...
                                    Я считал даже своим священным долгом
                                    откровенно  рассказать  читателям  о
                                    своей врачебной деятельности и ее ре-
                                    зультатах ...
                                    Если не все сочтут книгу полезной  и
                                    её  издание  "показанным", то все по
                                    крайней мере могут быть уверенными в
                                    том, что в ней нет места  ни для лжи,
                                    ни для самовосхваления".

                                                         Пирогов Н.И.

                                    Собр. соч. т.1. М., 1957. с.13.











                                 - 3 -

                                        Безвестным труженикам бесчисленных
                                        психиатрических лечебниц посвящает
                                        книгу автор,  преисполненный благо-
                                        дарности любимой жене  Г А Л Ю Ш Е,
                                        вдохновившей его на сочинительство.



                              ПРЕДИСЛОВИЕ

           Не люблю предисловий. Никаких предисловий не люблю!
           И, тем не менее, предисловие.
           Известно, книги идут от слов, слова от мыслей, мысли от жизни.
А в жизни ничто не бывает само по себе. Всё есть следствие чего-то.
           Плаванию корабля предшествует торжественный удар бутылкой шам-
панского, рождению ребенка - бесконечные разговоры и радостные хлопоты в
семье,  дороге - минута размышления, присевших на чемоданы путешественни-
ков.  И уж совсем непременно порок предшествует добродетельным поучениям
морализаторов.  Да не разубедятся они в полезности своих устремлений! Че-
ловечество совершенствуется так медленно.
           По сему несколько напутственных слов не помешают и нам,  хотя
эта книга сама по себе учит жить. И не только как!  Что же пожелать и ей,
и себе?...
         Хочется, чтобы она была читаема.  Очень хочется!   Иначе во что
труды? Верится, что она найдёт своего читателя и заинтересует его, поско-
льку чужая жизнь увлекает не столько бытовыми подробностями, сколько рас-
крываемыми способностями человека иметь своё место среди людей.
         Себе? Себе можно пожелать не быть разорванным взбеленившейся то-
лпой (о-о, тяжкая судьба Салмана Рушди!) противников подобного рода лите-
ратуры. А это - "что бы там, на Западе, ни говорили"- как говорится, всё
же литература.  Может быть и не самая привлекательная её часть, как лицо,
но весьма необходимая, как зад. Для врача тело едино.
         Есть уверенность, что присутствие этой книги в литературе будет
интеллигентным,  несмотря на встречающиеся в ней отдельные непарламентар-
ные выражения (не всегда сдержанна на язык наша, увы, многогрешная дейст-
вительность), то есть, будет необременительным и малобеспокойным для дру-
гих её сестёр, более именитых и талантливых. Впрочем, истинная скромность
не нуждается в непрестанном привлечении к себе внимания, поэтому ограничи-
мся однократным упоминанием о ней.
          Ну, что же Вы? И после этого не желаете читать предисловия? Нет?
          И слава Богу! Претензий не будет.  Тогда не подставляйте голову
под бутылку,  даже если она с шампанским, не рассиживайтесь перед дорогой,
даже если она от стола до кровати, не ведите время зря, а давайте - прямо
в путь! За автором он не страшен.  И пусть дорога будет для Вас волнующей
и удачной, а встречи запоминающимися и послужат во благо!

                                                А В Т О Р

                                 - 4 -


                       Џ      ГЛАВА ПЕРВАЯ.

                                   1

      Вечер затянул окна синим ситчиком. В женском отделении, а оно значит-
ся третьим, как и во всей больнице, близится весёлое время - пересменка.
      Санитарки уже пришли. Переодеваются. И чтобы не задерживать друг дру-
га, обмениваются последними новостями на ходу. Сейчас натянут ссохшиеся ха-
латы, зажгут в коридорах свет  и  пойдут в полный голос считать по палатам
использованные лампочки, наволочки, простыни и полотенца. Начнётся неизвес-
тно кем и когда заведённый крикливый обряд сдачи и приёма смены.
      И так - два раза в день, утром и вечером, изо дня в день и из года в
год.  Можно превратиться из ребёнка  во взрослого, дважды вывернуть судьбу
наизнанку, уехать по оргнабору  на долгие годы на Север, тяжко влюбиться и
даже умереть, а бессмертный счёт будет продолжаться! И всегда будет шумным,
и в полный голос.
      И что же  в том непонятного?  Люди немного взбудоражены. Одни пришли
из дома, другие уходят домой.  Одних ещё дожигают домашние страсти, другие
рады тому, что после обременительного  (в любом случае!) дежурства, войдут
в круг привычных, повседневных дел, среди которых работа для большинства -
 - повинность, ибо она держит в напряжении  и отвлекает от того, что нужно
именно сейчас, себе или семье.
      Тем более, работа в такой необычной больнице, как психиатрическая.

      В процедурной, переодевшись в свои вещи, сидит за столом медицинская
сестра Шакмарова и дописывает страницу в амбарной книге, именуемой ДНЕВНИК
ПОВЕДЕНИЯ И ЖИЗНИ БОЛЬНЫХ.  Свет от настольной лампы игриво  курчавится  в
старательно навитых локонах. Вечером в гости. Ради чего целый день пришлось
ходить "в бигудях".  Дежурство прошло относительно спокойно, но боковое ос-
вещение безжалостно углубляет усталые морщины на сравнительно молодом лице.
Она некрасива и пучеока, но есть в ней чёрт, смешливый и лукавый, не делаю-
щий из этого ни страдания, ни секрета. Общаться с ней приятно и в отделении
её любят.

                        "ДЕНЬ 16 МАРТА 1970 ГОДА.
                  Принято по смене 90 человек больных.
                   Поступивших - нет. Выбывших - нет.

      Она так и написала - "человек  больных".   Не  ч е л о в е к  просто,
не  б о л ь н ы х  и не  б о л ь н ы х  ч е л о в е к. Но так, как устойчи-
во прижилось и писалось всеми без обдумывания. Далее Раиса Дмитриевна в ра-
счерченные колонки вписала фамилии больных, находящихся на строгом надзоре.
Тут же графа с указанием повода к надзиранию: агрессивность, суицид, склон-
ность к побегу, порча белья.  Эпилептических припадков ни у кого не отмеча-
лось.  Повышения температуры и расстройств стула - также.  Далее следовало
персональное описание:

                                 - 5 -

      ГАВРЮШЕНКО - от пищи отказывается. В обед с трудом удалось накормить.
Цинично бранится. Вечером громко кричала  "караул!", около часа. На вопрос
"что вы так кричите?", говорит: "Я не кричу, я песни пою!".
      БОЛДЫРЕВА - в течение дня разговаривала сама с собой.  Заявляла, что
курит она потому, что у неё нет мужа. "Мне скучно без мужчины - вот я и ку-
рю". Неопрятна мочой. Считает, что её моча обладает лечебными свойствами.
      ГОЛОВИНА - контакту недоступна. Оголяется. Мажет себе лицо и тело ка-
лом.  Во время обеда, завернув руку в рукав фуфайки, ударила по окну буфет-
ной. Выбила шибку. Больную фиксировали.  Она просила прощения и вновь нару-
шала режим, пытаясь выбежать нагой из отделения.
      КОДАНЦЕВА - говорила: "Не трогайте меня, не тыкайте меня". Звала Бога
и требовала, чтобы Он прогнал "их". "Не содомтесь, отойдите все от меня, я
замуж не пойду". Руку всё время держит между ногами. Очень напряжена и ози-
рается по сторонам.
      КИРИЦА - больная стремится уйти из отделения.  Бредёт к мужчинам. Бо-
льной из мужского отделения неожиданно ударил её в левый глаз. Глаз покрас-
нел и припух. Проведена обработка.
      ЧЕРЕВИЧЕНКО ЗИНА - отказывается участвовать в трудовых процессах. Ко-
гда ей налили в таз воды помыть ноги и выстирать чулки, она вылила всю воду
на санитарку Дробот М.А., затем порвала платье санитарке Прониной А.Н. При
этом нецензурно бранилась и кричала, а когда её стали удерживать, оказывала
сопротивление ногами, царапалась и кусалась.  В постель была уложена с тру-
дом. Введено 4,0 в/м 2,5% раствора аминазина.
      ХАРАГЕЗЯН - резинкой от трусов  туго перевязала себе шею  и после её
удаления оставалась красная полоса. На вопрос "зачем она себе так сделала?",
ответила: "У меня горло болит, я себе компресс ставила."

      Описав таким образом поведение всех поднадзорных, Раиса Дмитриевна в
конце указала фамилии санитарок по постам. На дверях, а это пост N 1, непо-
движный - Проценко М.Г., пост N 2 - Дробот М.А. и пост N 3 - Пронина А.Н.
      И заключила - "Смену сдаю медсестре Голутвиной Л.А.".

      В полумраке комнаты её тень то замирает на стене, то переламывается и
занимает весь потолок,  то, метнувшись на противоположную стену, соскальзы-
вает вниз.  В открытую форточку  дует ретивый ветер  первого месяца  весны.
Стемнело окончательно и от догоревшего заката полетели по небу золотые иск-
ры звёзд. После недельных проливных дождей - весенняя распутица. Раиса Дми-
триевна, чтобы не мешал свет,прикладывает к лицу ладонь и смотрит в тёмное
окно. Там, по дороге мимо отделения, выбирая места посуше, бредут встречны-
ми караванами сотрудники больницы. Противная слякоть! Как ни бережёшься, а
всё равно, пока дойдёшь  от больницы до автобуса, забрёхаешься по пояс. То-
лько и утешает, что это дорога домой, к отдыху. А пока надо пойти и прокон-
тролировать как принимают смену.
      - Добрый вечер, Раис-Митревна!
      Заступившая смена поначалу ходит по палатам скопом.
      - Привет, трубы иерихонские...  Ну, сколько мух вам сегодня по смене
передали?

                                 - 6 -

      - Всех оставили. Как день отдежурилось?
      - Не хуже, чем всегда. Таиска Головина стекло в буфетной разбила. Да
Харагезян пыталась удавиться, но пресекли вовремя. Остальное - мелочь.
      И она по-хозяйски деловито пошла заглядывать во все углы.
      Няни суетно снуют по коридору.
      В такие минуты больным лучше и не казать носа из палат - сметут. Осо-
бенно крута пришедшая на смену пенсионерка Евстолия Никандровна. Ходит,вко-
лачивая пятки в пол. Первой никогда не поздоровается. В ответ только и слы-
шно: "Дрыс-сь" - будто и не ртом вовсе. Пардон, конечно. А выговаривать-то
умеет! Не щадит ни сестёр, ни врачей. Отношение к ней соответствующее,хотя
она этим мало тяготится.
      А вот тётя Оля, напротив - общительная и улыбчивая.  В каждую палату
зайдёт, с каждым приветливо и душевно поздоровается, да ещё и добавит что-
-нибудь вроде "моя красавица" или "моя девочка".

      У входной двери, в одном халате на голом теле и голым задом прямо на
полу сидит,  скрестив ноги,  с немыслимо вывернутыми пятками, идиотка Ноня.
Такие больные по всем психбольницам именуются,  как правило,  Неизвестными,
ибо ни близких, ни родных. Ноня стереотипно раскачивается, натужно "х ы к а-
е т" и ко всякому встречному тянет руку, выпрашивая курево.  "Тьфу, бессты-
жая!" - всякий раз плюётся, перешагивая через неё  здоровенными  кирзовыми
сапожищами,  слабоумная эпилептичка Степанида Усольцева, которую все, непо-
нятно почему, испокон веку зовут Саррой. Она таскает наполненные нечистота-
ми ведра из туалета во двор, выливает их там в выгребную яму, ополаскивает
и потом истово чистит песком из пожарного ящика и опять ополаскивает.
      На Ноню шикают битый час. После особо резкого окрика, она подскакива-
ет и, размахивая полами загаженного халата, уносится в туалет. Но уже через
короткое время её просящее "х ы к а н ь е" слышится у входа снова. Она зли-
тся и раздирает в кровь старые,  не успевающие засыхать,  болячки.  Курева,
однако, никто не дает.
      Работами  по наведению порядка в туалете руководит молодая санитарка
Дюжикова Танечка. Двухэтажное здание третьего отделения канализации не име-
ет и, чтобы избежать кишечной инфекции и подобного рода неприятностей, туа-
лет чистят сугубо и под наблюдением санитарок.  Потом весь пол около вёдер
обильно посыпают хлоркой,  от чего тамбур перед отхожим местом всегда изма-
зан побелочными следами. Ноня пятнает пол анатомическими оттисками.
      - Татьяна, да дай же ты ей закурить! - обращается Раиса Дмитриевна к
санитарке Дюжиковой,не только организатору трудового вдохновения Сарры, но
и держателю заветного запаса табака,  выдаваемого сестрой-хозяйкой в смену
для вознаграждения усилий трудящихся, - видишь, она вся извелась.
      Идиотка, уничтожая в затяжку полпапиросы, выкуривает за минуту шесть
штук и удовлетворённо затихшая,  уходит к себе, склонив голову набок и пья-
но толкаясь о стены.

      - Всеобщий приветик! - входная дверь восклицательно щёлкнула железно-
дорожным замком и в отделение,будто спрыгнув с помела, вскочила ночная мед-
сестра Лида Голутвина.

                                 - 7 -

      - Ну, как вы тут без меня живы-здоровы? Надеюсь,в моё отсутствие пло-
хо всем!
      Разноголосица ответов не привлекает её внимания и не мешает интригую-
ще прихорашиваться перед зеркалом.
      - Тётя Оля, погладьте мне, пожалуйста, халатик. А то сама не успела.
      Сотрудницы уже давно замерли и наблюдают за ней. Эта всегда с невесть
откуда добытыми новостями.
      - Лидка, не томи...
      - Ой, девки, Т А С С  у п о л н о м о ч е н  з а я в и т ь,- она сде-
лала паузу,- к нам в больницу приезжает новый доктор. Молодой! С женой или
нет - не знаю, но то, что едет - это точно.  Конторские между собой в авто-
бусе говорили. Кто-то из бухгалтерии видел письмо на столе у главного!

                                  2

      Ко всякому человеку  приходит в своё время желание высказаться откро-
венно.  В какой-то момент необходимость выговориться становится непреодоли-
мой. И тогда хочется, открыв рот, открыть и душу. А открыв душу, и покаять-
ся в чём-то перед людьми. Мало ли какой вины не накапливается за годы!
      Без покаяния и у верующего,и у безбожника одинаково тяжко на совести.
Как там после смерти? - неизвестно.  Но здесь - невысказанное начинает пос-
тепенно давить.  И давит невыносимо.  Подчас тяжелее могильного камня. Так
было всегда. И мучались этим раньше нас. Сюжет не нов. Невысказанность жгла
душу ещё цирюльнику фригийского царя Мидаса.  И только выкричавшись, он ус-
покоился.
      А тростниковая дудочка поведала об ослиных ушах всему свету.
      Многие, решившие доверить свои мысли бумаге, начинают нередко фразой -
"боюсь, что не скажу ничего нового"  и, таким образом, уже начинают совсем
неоригинально.  А чего, спрашивается, бояться? Бояться-то, в общем, нечего,
хотя бы потому,что есть намерение говорить правду. Знакомо: не говорят пра-
вду тогда, когда боятся быть услышанными  или неправильно понятыми.  А так,
чего молчать?  Надо говорить и станет ясно кто о чём думает  и кто чем жив.
Как же будет передаваться в поколениях опыт предков, если мы будем молчать?
Как нам знать, туда ли мы идём в своём развитии,если нам не с чем будет со-
относить свой опыт?  И не проклянём ли мы завтра то, о чём молчим сегодня?
Слова для того и придуманы,чтобы их произносить, ими пользоваться. Кажется
у Цицерона - "говоря, мы учимся говорить". А следовательно, мыслить, дейст-
вовать и в конце концов правильно жить на белом свете. В этом смысле да не
смутят слова - "ничто не ново под Луной".Ведь каждый надеется и претендует
на необычность. Но что нового можно сказать, когда древние уже сказали всё?
Не мы открывали мир,нам его открыли. Но ведь каждый открывает его для себя,
поэтому и говоря  о чём-либо, надо лишь умудриться сказать обо всём старом
по-своему. А стоит ли говорить по-своему, когда другие уже всё сказали?

                 СТОИТ!

      Во-первых, слово взявшегося говорить - авторитетно и впечатляет.

                                 - 8 -

      Во-вторых, неповторимы люди и судьбы,но повторяются характеры и ситу-
ации.
      В-третьих, меняется время и нравы. Над чем смеёмся, тому помолимся.
Да и не мешает перелопачивать лежалое.  В связи с переоценкой ценностей се-
годня в центре внимания  опять может оказаться  то, о чём вчера забыли. Но
моральные ценности нетленны. Потому новое - хорошо забытое старое.
      Взявшийся обнародовать свои взгляды и опыт,обязан утверждать в людях
и между людьми понятия свободы, доброжелательности и порядочности. А это в
любые времена занятие благородное.  И хорошо, если некто  после сказанного
и услышанного станет жить лучше и не будет совершать ошибок там, где другие
головушки сложили.  Живём однова и потому никакие слова для нас не затёрты
и не избиты.  Разве, приветствуя  знакомых и близких словом  ЗДРАВСТВУЙТЕ!,
мы говорим банальности? Разве это слово приелось, навязло? Никогда и ни за
что!  Напротив, именно ежедневное пожелание здоровья и благополучия, и пов-
торение всех других слов, сказанных вчера  и сто, и больше лет назад, сози-
дают наше сегодняшнее настроение.  И тысячекратным эхом на них  отзывается
жизнь. Пусть, живущие после нас, живут лучше!

      Ну же, от слов - к делу. Повествуя, потянем...

      Больница, о которой  ведётся речь, типичное заведение провинциальной
психиатрии.  Она расположена на территории Коротеевского сельсовета, рядом
с хутором Ольховниковым и в обиходе именуется ЏО л ь х о в к о й. Точно та-
кже  стоят в других местах  на нашей земле многочисленные ЏС а п о г о в о
и  П е т е л и н о, О р л о в к а  и  К о в а л ё в к а, Б е р е з а н к а
и  Ш и х а з а н ы,  и всевозможные дачи - К а н а т ч и к о в а, С а б у -
р о в а  или  А г а ф у р о в ы  дачи.  Но малая для психически больных от-
дача в тех дачах от дач! Обычные, во многом ставшие типичными, психиатриче-
ские больницы,  которые разнятся между собой,  преимущественно,  величиной,
возрастом и убогостью обстановки,  и роднятся горьким уделом быть в отдале-
нии от нормальных людей и культуры.
      До районного центра от Ольховки - десять километров,  до областного -
не менее двухсот. Не прибившись ни к селу, ни к городу, стоит она между ни-
ми на полпути.  Для областного начальства она - седьмой ребёнок в многодет-
ной семье, где помнят по именам только пятерых, и то путая.  А районное ру-
ководство и помимо этой одиозной организации имеет полон рот хлопот.Век бы
его глаза не смотрели на подобное хозяйство!  Да-к, и здесь происходят под-
час события,которые всё-таки приковывают к себе внимание и отвлекают от хо-
да запланированных полевых и прочих работ.
      В феврале сего года в беспокойном отделении, среди мужчин, разразила-
сь тяжелейшая и по клинике, и по своим последствиям дизентерия.  Из пятиде-
сяти человек заболели тридцать пять. Трое санитаров и медсестра были госпи-
тализированы в критическом состоянии. Одиннадцать больных умерли.
      Сначала дело удавалось вести шито-крыто.  Персонал как мог сдерживал
развитие событий. Однако, главный врач Ильяс Гарипов  не вник в суть проис-
ходящего. Заведующая отделением проявила халатность и благодушие, и в резу-
льтате лечение поехало не туда. Контроля не было никакого.  Больным делали

                                 - 9 -

клизмы (к чему?) одним, плохо обработанным наконечником. Никчёмное промыва-
ние желудка и массовое кормление сульгином  были, естественно, тем забором,
который легко сметает разбушевавшаяся стихия.
      Главный врач и заведующая отделением были немедленно уволены, как то-
лько о ЧП стало известно. Из больницы они убрались по-быстрому, в неизвест-
ном направлении. А о ЧП, кстати, известно стало только из разговоров людей.
Ни в СЭС, ни в райздравотдел  никто из руководства больницы об этом  так и
не сообщил. Парторг Ольховки, апоплектически красноликая Галина Лаврентьев-
на Загурская, старшая медсестра второго острого женского отделения,  легко
отделалась строгим выговором  и, обособившись, молча страдала.  Боялась за
место. Обошлось.
      Месяц гидру душили хлоркой и тетрациклином, и заколачивали вместе  с
жертвами в гроб.  Наконец настал день, когда, после трёхкратного обследова-
ния, всех, кого требовалось, поставили на ноги и на диспансерный учёт, вле-
пили последний выговор заодно и завхозу,  и на проветрившееся место главно-
го врача больницы утвердили Марка Хасьева.
      От райцентра до больницы ходит рейсовый автобус,график движения кото-
рого приурочен  к особенностям её смен.  На работу автобусом ездят в основ-
ном медсёстры. Из хутора Ольховникова ходят, в большинстве своём, санитары,
а доктора живут на территории больницы.  Трасса, по которой ходит автобус -
грех роптать! - хорошая. На то - свои причины. В прошлом тут бежала грунто-
вка, по местному - п р о ф и л ь. И пылил бы этот профиль ещё незнаемо ско-
лько лет да районы, расположенные севернее, решил посетить Никита Сергеевич
 - вот и проложили асфальт без проволочек.
      Когда выходишь из автобуса и оглядываешься, от горизонта до горизонта
- сплошной сельский пейзаж. Обширные поля, в отдалении - фермы, хутора, си-
лосные башни. Небо над этими вольными краями на треть выше, деревья в отли-
чие от менее благодатных мест погуще, а птичий щебет начинает порхать в уш-
ах, как только выходишь за леваду на дорогу, ведущую к больнице. Она лежит
ниже, в ложбине. Это ежедневный путь многих.
      Спускаясь с косогора,не столько сапоги стопчешь, сколько - держи шля-
пу! Дует всегда,как в аэродинамической трубе. Но метров через полста ветер
стихает и деревья вдоль дороги стоят прямо и независимо,  в сравнении с те-
ми, что, похилившись, согласно растут в указанном ветром направлении.  Ещё
ниже, то есть, ниже больницы - глубокая балка, по дну которой, под кустами,
говорливо журчит цевка - ручей,в прохладе пробегающий её до середины и впа-
дающий в пруд за больницей. Туда, ближе к хутору.
      На заросших склонах балки - духовитое переплетение чабреца, лечебной
ромашки, спорыша, мышиного горошка, конского щавеля, мяты, татарника и про-
чей степной травки. Местами колышатся седые гривки, теперь уже почти исчез-
нувшего, ковыля.  Там, в зелени, благодать!  Но нам пока туда идти незачем.
Наш путь к белеющему зданию конторы и дальше.
      Контора - обыкновенная беленная хата. В ней - кабинет главного врача,
бухгалтерия, столы завхоза и медстатистика.  Рядом с конторой - деревянная,
крашенная в синий цвет ажурная арка. Официальный вход в больницу. По бокам,
белым по красному,транспаранты. От арки дорога из утрамбованной тырсы идёт
сквозь больницу прямиком на хутор Ольховников.

                                 - 10 -

      Слева от дороги - финские домики персонала. На вид - уютные. Справа -
поля. Территория больницы, кроме как огородами, а за ними посадками, ничем
не огорожена.  В центре больницы что-то вроде площади, где под тенью раски-
дистых тополей стоит беседка. Пять одноэтажных зданий, из которых два обве-
тшавшей постройки, смотрят друг на друга своими крыльцами и фасадами. Это -
беспокойный, полуспокойный и два рабочих корпуса мужского отделения. Рядом
 - второе острое женское.  Чуть  поодаль - единственное двухэтажное здание
третьего женского спокойного отделения.
      Коек в больнице - триста. Но менее трехсотпятидесяти больных не быва-
ет никогда.  То есть, в некоторых палатах спят на кроватях по двое, а кое-
где и на полу. В этом смысле психбольница по ведомству  ОРГАНИЗАЦИЯ ЗДРАВО-
ОХРАНЕНИЯ могла бы внести поправку в табельное понятие п р е б ы в а н и е
б о л ь н о г о  н аЏ к о й к е,  заменяя его в отдельных случаях на более
привычное - п р е б ы в а н и е  б о л ь н о г о  п о д  к о й к о й.

      Начиналась больница до войны, с колонии. Её организовали в доме отды-
ха районного партактива. Место было тихим.  Народу было мало. Но и эту оби-
тель не обошла война. Правда, гитлеровцы долго не задержались. Часть пацие-
нтов затолкали прикладами в Џд у ш е г у б к и. А тех, кто, спасаясь от по-
добных акций, бежал  и выпрыгивал в окна, побили из автоматов.  Памятником
тому страшному времени - братская могила на больничном кладбище.  Полметра
в высоту, метр - в ширину и около пяти метров в длину. Надписей никаких. И
так всё ясно. Мир праху мучеников!
      Климат в этих местах с характером, резко континентальный. Поблизости
никаких крупных водоёмов,  которые могли  бы  хоть как-то влиять на погоду,
нет. Есть уже упоминавшийся неглубокий пруд, в котором в своё время ныряли
и плескались партактивисты,  но он заилился, зарос по берегам кугой и чака-
ном и даже в местном масштабе погоды не делает. Но с другой стороны именно
вот эта самая  континентальность придаёт  каждому времени года классически
очерченную выраженность.
      Весна здесь надрывная.  По-девичьи болезненно вспыльчивая, с заполош-
ными ветрами,  при глубоком вдохе рвущими душу непонятной тоской.  И зримо
виден их полёт над равнинами, поднимающими к солнцу зеленя.
      Лето допекает изо дня в день сорокаградусной жарой,заливает глаза по-
том и насылает сонмища мух. Сбеситься можно!
      Осень хороша... Задумчиво начинает бродить она, шурша неспешными сто-
пами, в холодных отпламеневших листьях и пускает с рук на ветер нити своих
посёкшихся и начавших лезть волос. Остывающий воздух оседает туманами.  Ту-
маны тяжелеют и густеют. Накрапывает.
      Потом в один день ни певчих птиц, ни дождей, ни самой осени. Исчезла!
А наутро, по пороше, бродят деловитые вороны, суют носы в снег и во что-то
близоруко всматриваются. Снег начинает валить. И тут приходит такой треску-
чий дедушка-Мороз, что его правильней было бы назвать и покрепче:  Дедуган
с сизым носом! Морозы под сорок. Метели наметают сугробы под крыши.  В кон-
це февраля приступы злобы у старика полегче, а потом - "вновь подули марто-
вские ветры, рассиялась неба синева" - и весь круговорот жизни повторяется,
увлекая. Хотя последнее время год на год не приходится.

                                 - 11 -

      Описываемая больница - типичный изолят, где минимум событий не утоля-
ет информационных потребностей народа. Поэтому такая жажда знать. Всё! Обо
всём и обо всех.  Это в столицах и больших городах море нового и свежего -
ешь, не хочу! Здесь же, для иного взгляда даже более чем рядовое и неприме-
тное, воспринимается всеми со всем возможно пристальным вниманием.  А быто-
вой интерес  удовлетворяется известным способом:  насколько меньше знают о
предмете, настолько больше говорят о нём. Когда информации мало, свободное
пространство заполняют домыслы и страсти. И можно представить себе чем ста-
ла новость, принесённая на службу медсестрой  Голутвиной  Лидией Анатольев-
ной: приезжает новый врач!
      На другой день по больнице только об этом и толковали.

                                   3

      Как он рвался в психиатрию!  Как ему хотелось быть именно психиатром!
Как эта земля влекла его! Когда Виктору Савельеву доводилось встречаться с
психиатрами, он, что называется, благоговел перед ними  и ловил каждое сло-
во.  Ему всегда импонировали ум, выдержка и твёрдость суждений, с которыми
психиатры выслушивали его в разговорах. Ему казалось,что среди них нет глу-
пых и скучных людей, нет людей с гнусными пороками, хотя бы потому,что они
понимают это.  Они разбираются в этом. Им ведомы особенности мышления, осо-
бенности работы мозга, ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО МОЗГА, в его функциональной совокупно-
сти. Они могут квалифицировать поступки людей,что недоступно иным смертным,
не знающим  ни физиологии,  ни психологии мотивов поведения  себе подобных.
Это была истинная любовь и чистые чувства к профессии. А истинная любовь -
это всегда сверхценное состояние. Не навязчивость, не бред, а именно сверх-
ценное состояние. Оно требовало действий.
      Однако, какие бы пороги Савельев ни оббивал, чтобы удовлетворили его
просьбу о специализации,дело начинало принимать неразрешимый оборот. От не-
го все отмахивались. И улыбались вслед.  Он писал требовательные и убеждаю-
щие письма в разные инстанции, но ответы либо не приходили, либо приходили
отписки.  С горя он накатал  пространное послание  даже в научный журнал -
"Журнал невропатологии и психиатрии им. С.С.Корсакова":

      " ... Предполагая, что в общем числе деловых писем моё прозвучит нес-
колько необычно, пишу Вам и надеюсь,  что Вы меня поймёте и сможете помочь.
Готов работать в любой психиатрической больнице и на любых условиях. Нынеш-
няя работа нравится мне,но желание стать психиатром заставляет искать пути
в интересующую область медицины. Прошу Вас дать хотя бы совет: к кому обра-
титься, чтобы для меня открылась заветная возможность?  Ибо речь идёт толь-
ко о времени. Его не хочется терять. А психиатром я, несмотря ни на  какие
препоны, всё же буду!".

      С уважением и прочее.

      Безусловно наивно, но кто не бывал глуп в своем отчаянии?  Тем не ме-
нее, именно по совету уважаемого журнала Савельев поехал в Москву на приём

                                 - 12 -

к Главному психиатру СССР - товарищу Мурашкину Ростиславу Николаевичу.
      Приятный, седовласый крепыш пожилого возраста принял его весьма любе-
зно, не перебивая, действительно по-товарищески, выслушал настойчивую речь
и сказал:
      - Многоуважаемый Виктор Николаевич, пока Вы не в нашей системе,  нет
и разговора о специализации. Пока нет специализации, не может быть разгово-
ра о работе в нашей системе.  Можно, конечно, попробовать с дома-интерната
для психически больных-хроников, у них всегда с кадрами туго,  но это - со-
бес, а не медицина. Захотите ли Вы там работать? И постарайтесь решить про-
блему по месту жительства.

      Вернувшись домой, Виктор продолжал работать на старом месте, на учас-
тке.  Не спешил  по двум причинам:  утрясались московские впечатления и не
знал с чего конкретно начинать.  Но - случай у ищущих натур всякое лыко го-
нит в строку. Проходил однажды мимо областного психиатрического диспансера
и решил заглянуть.  Авось...  И почему, собственно, такая простая мысль не
пришла в голову раньше?  Очевидная простота обескураживала.  Неужели опять
впустую?
      Секретарь выслушала его  и  зашла в кабинет доложить. Савельев стоял
перед учрежденческими стёгаными дверями, на которых была табличка -
                       ™«««««««««««««««««««««‹
                       Љ     Главный врач    Љ
                       Љ       ПЕТРОСОВ      Љ
                       Љ   Гайк Мелконович   Љ
                       ©«««««««««««««««««««««Њ
 - и волновался. Через минуту он был приглашён войти.  Шевелюристый, распо-
лагающей внешности армянин поднялся из-за стола и, протянув руку, пригласил
сесть. С первых же слов понял всё и предложил:
      - Слушайте, Виктор Николаевич?  Я вижу Вы не случайного интереса ище-
те. А нам такие люди всегда нужны. Зачем Вам собес?  Вы и медицине ещё пос-
лужите.  Но начинать лучше всего с низов.  Только тогда лицо что-то значит,
когда оно в сапогах отражается.  Есть в области одна отдалённая психбольни-
ца - бывшая колония - там врачей сильно не хватает. Вы там будете при деле
пока  и  без специализации. Идите прямо в психиатрическое пекло и пекитесь
там. Поработаете в том аду, осмотритесь и будете знать что дальше делать.

      - И ты будешь теперь работать с психически неполноценными?  - спраши-
вали Виктора с недоумением знакомые.  Постановка вопроса в такой интонации
его несколько обижала, но не удивляла.  Мало кому было понятно, как здраво-
мыслящий человек  по собственному желанию может обречь себя на работу с су-
масшедшими. Или в медицине уже негде приложить свои знания?  Обывательское
большинство, а среди них были и врачи, считало, что для того, чтобы идти в
психиатры, надо самому быть, как минимум наполовину, ненормальным. В предс-
тавлениях людей о психиатрии было предостаточно суеверного,  предвзятого и,
зачастую,  пугающе неумного,  идущего ещё от   д о м о в  д л я  у м а л и -
ш ё н н ы х  и  б у й н о г оЏ п о м е ш а т е л ь с т в а. И винить ли да-
лёких от этого людей,  когда так поставлено дело  и отношение к делу?  Что

                                 - 13 -

брать-то с неврачей, когда врачи смотрят на психиатров, в лучшем случае, с
опасливым восхищением, а в прочих - с определённой уверенностью, что "они -
палец у виска - сами такие...". Опять же, в этой фразе бравада от страха, а
не от иронии.
      Подобного рода вопрос  был бы достаточно правомерен, когда бы Савель-
ев шёл работать  в эту область медицины - о принуждении,  уже ясно, нет ре-
чи! - по обыдённой корысти. Как-никак, а психиатрам платят свыше 30% надба-
вки, у них на час короче рабочий день, значительный (до двух месяцев) отпу-
ск, необременительное число больных на ставку, ранний уход на пенсию - ль-
гот немного, но они существенны. Так нет же, нет!  То-то и оно, что он был
твёрдо убеждён в необходимости своего присутствия здесь  и только здесь, а
не где-либо.  И грядущее радовало его душу, ибо она искала себе места и ус-
покоения среди душ болезненно мятущихся. Он мечтал работать с душевно боль-
ными. Не психически неполноценными, а больными душевно.
      - Такова разница в вашем и моём воззрении на сей предмет,- обычно за-
канчивал он свой ответ недоумевающим.

      Психиатрия всегда была закрытой дисциплиной, со своим особым миром и
присущим ему профессиональным а р г о.  Цеховая замкнутость,  клановость с
неограниченными  правами и возможностями (так казалось многим) не способст-
вовали популяризации приёмов  и методов работы психиатров, в руках которых
был вдобавок ГИПНОЗ - сверхмощный  и сверхрезультативный (по мнению всё то-
го же большинства населения) способ воздействия на людскую психику.  А это,
если говорить откровенно, сближению также не способствовало и создавало во-
круг причастных лестный ореол таинственности.
      Впрочем, здесь, как и в любом другом деле,  нормальные смотрят на ве-
щи нормально, ненормальные - ненормально. Но избежать ли нам, людям, субъе-
ктивизма? Трудно!
      Савельев, если бы его спросили откуда такая любовь и такой интерес к
психиатрии, ответил бы, не греша против истины, в одно слово - сызмальства.
И это у него от бабушки Ольги Андреевны, маминой мамы. В данном случае точ-
но - признаки наследуются через поколение.  Лишённая всякой предубеждённос-
ти, реалистически смотревшая на науку и жизнь, она была невероятно участли-
ва к чужому горю. Умела и выслушать, и совет дать, и тут же оказать посиль-
ную помощь. И малого Витюшу к сочувствию приучала: слепого ли перевести че-
рез дорогу, подать ли  нищему, отсыпать ли из мужнина пайка гречки хромоно-
гой почтальонше тёте Лизе, поддержать ли соседей  при похоронах тёплым сло-
вом и расторопностью - Ольга Андреевна везде была в первых. А он всегда ря-
дом. Знавшие бабушку полагали,что милосердие в ней пробудилось тяжёлым пси-
хическим расстройством её родного брата Митюши,который лечился у самого Се-
рейского и необходимостью долгие годы ухаживать за ним.
      Но, думается, причиной тому - истинно русское сердце: доброе, жалост-
ливое, отзывчивое.  Случай же только способствовал развитию этих бесценных
качеств. Так Витя и рос, приобщаясь к благому делу бескорыстной помощи бли-
жним и умению сострадать, и потому он  с детства знал в городе всех убогих,
обездоленных и душевнобольных.Всё это, свойственное и его натуре, обострён-
ное жизненным опытом и личными мытарствами, возведённое  образованием, зна-

                                 - 14 -

нием в чувство долга, и привело его в медицину вообще и в психиатрию в час-
тности, поскольку психиатрический больной наиболее обездолен.
      Общеизвестно: уж если Юпитер желает кого наказать, так лишает разума.

      ...  Виктор натянул на чемодан чехол и отставил его в сторону. Дорож-
ные приготовления закончены. Бросив взгляд на чемодан, он подумал, что тот,
со всей своей начинкой, напоминает таблетку.  Спресованную до таблетки его
жизнь. Перед ним стоял, заключённый в фибровую оболочку, экстракт наклонно-
стей, привычек, чувств, мыслей и бытовой мелочи,  которые столь привычны в
доме,  что становятся совершенно необходимы в отъезде.  Виктор огляделся -
- вроде бы, всё.
      За день набегался, собирая и подписывая различные справки,  и, не су-
мев в течение дня присесть хотя бы на минуту, он чувствовал сейчас вялость.
"Доберусь до вагона - засну русским народным сном, по-богатырски!".
      В комнату вошла мама - Алевтина Юрьевна - и протянула ему английскую
булавку, огромную и тугую, как арбалетный лук. Виктор рассмеялся.
      - Если ты хочешь, чтобы я была спокойна, сделай это.  Деньги  должны
быть надёжно заколоты. Да и кто её изнутри увидит?
      - В цирке такой булавкой Карандаш оторванные фалды к сюртукам пришпи-
ливает. Если она случайно разомкнётся - сломает мне позвоночник.
      - Перед дорогой так не шутят! - урезонила сына мать.
      Дожёвывая на ходу, из кухни пришла молодая жена Виктора - Тоня.
      - Витюля, слушайся маму. В дороге бывает всякое.
      - Понимаю, наши  "шутки пахнут ладаном", - перефразируя, шутливо про-
пел он из Вертинского и прижал к груди обеих женщин.  У каждого в эту мину-
ту свои эмоции: они - в тревоге и переживаниях за него, а он - радостно вз-
волнован сборами и надеждами. Присели на минуту.
      - С Богом! - сказала, поднимаясь, Алевтина Юрьевна и троекратно пере-
крестила Виктора, - не смейся, серьёзное дело начинаешь.
      - Я рад за тебя,- Николай Павлович обнял сына и продолжал,- и уверен,
что всё будет хорошо.  Ты идёшь в дело, которое тебя влечёт, а это главное.
Полностью присоединяюсь к последним словам мамы.

      Перецеловались. И, выйдя за дверь, Виктор зашагал к вокзалу, не огля-
дываясь. Он не любил проводов и не любил, когда его провожали.

                                   4

      Последний день августа. Савельев доехал до остановки с эмалированной
табличкой - "хут. ОЛЬХОВНИКОВ".  Через неширокую лесополосу вышел к дороге,
на которую его ориентировали,  и по ней - раз-два, раз-два - дошёл до арки.
У неё чуть задержался и критически оценил плакаты: стандарт, речёвка. Слева
 - "ЛЕНИНА МЫСЛИ - НАШИ ДЕЛА", справа - "ПЛАНЫ ПАРТИИ - ДУМЫ НАРОДА".
      "Правый лозунг - сурово тягостный и вместе с тем очень лиричный.  От
него, правда, веет нудным одиночеством централов, но уже приятно, что наро-
дные чаяния в планах у партии.  А вот левый лозунг...  И надо, и не надо -
опять Ленин.  При всём оптимизме звучания возникает, снисходительно говоря,

                                 - 15 -

непристойная мысль: хорошо обдуманное предполагает  и  хорошо сделанное. А
как быть, если дела наши плохи? Значит и мысли были плохими, негодными. То
есть, согласно логике этого плаката, Ленин виноват во всех наших неуспехах
и провалах. С нас, таким образом, взятки гладки - это всё он. А мы, как он
сказал, так всё и сделали, но почему-то не получилось. Мы не виноваты. Смо-
трите, как удобно устроились, придумавшие этот лозунг, пропагандисты!".
      Вспомнилось намозолившее глаза - "Выше знамя пролетарского интернаци-
онализма!". Что особенного в этой фразе? Верно - ничего! Если сказать один
раз. Но вот уже в другой газете - "Выше знамя пролетарского...",  а в оста-
льных - "Ещё выше...". Куда и как выше?  Как можно, туда и выше!  До каких
пор - беспредельно высоко? Ну, хотя бы ещё немного.
      Ехал однажды Виктор Николаевич по городу, в троллейбусе, и увидел на
доме а-агроменный плакат - на синем фоне Луна, космический вымпел, красное
знамя, внизу - неудобопроизносимый текст - "Наш флаг меж звёзд полощется!".
Вот как высоко, оказывается, надо. Политпросвету только вселенский апофеоз
понятен, особенно в словосочетании  "меж зв...".  Во куда с беспросветными
канцеляризмами забрались!
      Раньше народ жил в темноте и невежестве, а теперь в свете решений ЦК
 - это точно."

      Савельев, отрицательно относившийся к шаблонным речевым оборотам, по-
думал: сколько же ещё в этом деле ерунды! Особенно режет глаза и слух, ког-
да подобные заскорузлости начинаешь представлять фигурально. От повторяемо-
сти из номера в номер затасканного "Ещё тесней сплотимся вокруг родного По-
литбюро!" возникает ощущение непродыхаемой толпы.  И всё равно, вопреки зд-
равому смыслу, "Ещё тесней, плечом к плечу, сплотимся...". Куда ещё? Хочет-
ся крикнуть: "Расступитесь, дайте свободного дыхания!", но  нет - "Ещё тес-
ней!" - до монолитного единства.
     Есть свой политический смысл в такой солидарной сплочённости: в таком
железном строю нет места думающим инако.Партия беспощадно освобождается от
таких. И когда эти скользкие личности, типа  "и примкнувший к ним Шепилов",
обмылками  вылетают из-за спин  товарищей, строй смыкается  без содрогания.
Наш авангардный строй.  Локоть к локтю, шагая в ногу, едины в своём вдохно-
венном порыве, "МЫ К КОММУНИЗМУ ДЕРЖИМ ПУТЬ!".
      Эти универсальные транспаранты можно было, перекомпоновывая,  читать
как заблагорассудится, даже сикось-накось. Всё равно выходило по-казённому
скучно и глупо. Хотя и обвинить вроде бы не в чем - направление идеологиче-
ски выдержанное и правильное.
      Размышляя, Савельев постоял ещё с минуту и свернул к конторе.
      Главного врача на месте не оказалось и Виктор решил пройтись по боль-
нице и осмотреть, если найдутся, достопримечательности.

      По дороге, навстречу ему, шёл мужчина в белом халате. Обликом - врач.
По мере сближения стало расти удивление.  Чёрт побери!  Можно ли не узнать
старого товарища и по школе, и по институту! Да и жили они одно время в со-
седних домах, но в одном дворе... Конечно, это Вадька Щёголев и никто иной!
      Савельев радостно разбросал руки в стороны.

                                 - 16 -

      - Вадька, да ты ли это! Не может быть!
      - Ви-итька! Какими судьбами? Вот так встреча!
      Они стиснули ребра объятиями и трижды расцеловались.
      - Да вот, решил переквалифицироваться.
      - В психуправдомы? - Вадим захохотал, зажимая нос.
      - Ради бога! Поработаю рядовым и незаметным.
      - Напрасно,  голубчик Витенька. Становись начальником. Смести нашего
нынешнего узурпатора - вся больница тебе ноги по пальцу перецелует!
      И доверительно наклонившись к уху, он продолжал в игривом тоне:
      - Ведь мерзавец редкостный. Ну просто исключительный мерзавец! Его не
смещать или снимать надо, а прямо-таки сажать. И не в тюрьму,а сразу на эле-
ктрический стул. Он никому тут житья не даёт, гад!
      Вадик представил это, видимо, радостное для него зрелище и опять захо-
хотал, зажимая нос. Привычка с детства, сдерживающая смешливость.
      - Мне ли чего страшиться,  когда у меня теперь близкая душа есть.  Не
пропадём вдвоём!
      И Виктор слегка пристукнул Вадима в грудь ладонью.  Осмотрел его прис-
тально,  ища перемен  за те пять лет,  что они не виделись  после окончания
ВУЗ`а. Также насмешлив. Неплохо, значит не чиновник.  На вольных хлебах нем-
ного поправился, но форму держит. Женат. Дочери три года.
      - А ты?
      - Тоже женат. Полгода. Пока без детей.
      - Само собой. Небось, не холостяцкий супчик быстрого приготовления.
Привози, давай, жену, знакомь и устраивайтесь.
      Виктор обратил внимание на густо напомаженные волосы Вадима.
      - Умасливаешь натуру в страхе перед лысиной?
      - Нет, другое, - Вадим взял прежний тон, - не хочу ходить перед этим
негодяем с растрёпанной причёской. Пусть знает, что аристократы,- он кинул
головой назад и опять захохотал, - не посмеют ни одному волосу стоять навы-
тяжку перед главным ничтожеством этого террариума.

      Виктор не придавал особенного значения словам Вадима.  После  долгой
разлуки первый разговор зачастую носит случайный характер и поэтому некото-
рые высказывания показались ему забавными.  Несёт человека на радостях - с
кем не бывает? Он был рад встрече искренне и верил, что многое будет легче.
Ведь рядом товарищ. Подскажет и остережёт где следует.
     - Слушай, Вить, я вот здесь живу.  Подожди меня секунду. Я заскочу до-
мой и передам жене кое-что, - он показал свёрток, - а потом поведу, покажу
своё отделение и проведу по другим.
      И впрямь, через секунду Вадим уже с порога крикнул:
      - Витенька, зайди ко мне на миг, познакомься с супругой. Мама! - поз-
вал он в дверь, - иди, посмотри кто приехал сюда на работу!  Это тот самый
Савельев, о котором я тебе сто раз рассказывал.
      Крашенная басмой,  миловидная молодая женщина с китайскими,  чайного
цвета, глазами и необычайной белизны лицом,встала на пороге и церемонно по-
дала руку, представившись Вероникой. У неё на руках сидела девочка - копия
мама, но рыжая.

                                 - 17 -

      - Плод наших совместных усилий - Светка,- сказал Вадик,- так ска-ать,
наша совместность.
      Виктор улыбнулся девчушке,  похвалил платьице и перевёл взгляд на Ве-
ронику.
      - Вообще-то, маминых усилий заметно больше.
      - Ну-ну, ребёнок мой! - запротестовал Вадик,- достаточно глянуть раз,
чтобы понять, что дочь моя гениальна, и это, естественно, подтверждает моё
законное отцовство. А если бы я не утверждал, что она гениальна, то был бы
совершенно ненормальным родителем.
      Щёголевы с горячей любезностью  пригласили Виктора заходить, не стес-
няясь.
      По дороге к отделению Вадим непрестанно  задавал вопросы, отвечая на
которые, Виктор вкратце изложил историю своего появления в столь отдалённых
от прошлой жизни местах.  Оживлённо переговариваясь, они дошли до двухэтаж-
ного корпуса.
      - Это третье женское отделение. Я здесь заведующим. Вон - окно моего
кабинета. Скорей всего, тебя направят ко мне и он будет нашим.
      - А у тебя много врачей в подчинении? - спросил Виктор.
      - Много! Ха-ха... Да на всю больницу, вместе с тобой, теперь шестеро.
У меня в отделении на полставки ещё  старик Гайнулин  сидит  до двенадцати.
Так что, как у Некрасова, "всего мужиков-то: отец мой да я...".
      Больных в отделении не было. Время прогулки.  Вошли в процедурную  и
Вадим представил Виктора сестрам. Вся дежурная смена с нескрываемым любопы-
тством воззрились на нового врача.
      - Виктор Николаевич, а Вы к нам временно или на постоянно?
      Савельев пожал плечами. Можно ли говорить об этом сейчас?
      - Как дело пойдёт. Как жизнь сложится. Как Вы меня примете. Я уверен,
нам будет хорошо работаться. А вообще-то, разве выходя замуж, договаривают-
ся о разводе?
      Все рассмеялись.  После  этого Виктор почувствовал не только интерес,
но и доброжелательность во взглядах.  Доктор не представлялся занудливым и
внешне производил благоприятное впечатление. Сам мощный, черты лица - круп-
ные, без слащавости. Спокойный внимательный взгляд серых глаз. Самым удиви-
тельным и бросающимся в глаза качеством Виктора Николаевича, отметили сёст-
ры, было то, что в разговоре, который носил характер милой болтовни, он го-
ворил столько, сколько нужно было говорить и молчал там, где нужно было мо-
лчать.
      - Здоровенный мужик! - после того, как врачи вышли,  оценила новичка
процедурная сестра Нина Тимофеевна Гудзий.
      - Интересно б  на его жену посмотреть...  Подходит по виду? - подала
голос всё ещё незамужняя  инсулиновая сестра Света, вступившая в тот возра-
ст, который у женщин называется "за тридцать",а у мужчин - "под пятьдесят".
      - Такой же пьяница, как и все они, - отчеканила Евстолия Никандровна,
присутствовавшая при этом, - я эту гвардию по глазам вижу. Блёклые.
      - Что вы такое болтаете, не зная человека!  А я вот, как раз вижу по
глазам, что он  очень хороший.  И влюбиться не грех в такого! - сказала, с
досадой думая о непутёвом муже, старшая сестра - Рассохина Анна Михайловна.

                                 - 18 -

               - "Я Витю встретила на шумной вечериночке.
                  Тогда картинку ставили "Багдадский вор".
                  Глазёнки серые и на рыпу ботиночки
                  Зажгли в душе м-а-ёй пылаюс-чий костёр!..."

   - с весёлым вызовом пропела дежурная сестра Лида Голутвина. И все опять
рассмеялись.
      - Как тогда ты, Лидка, первой принесла известие о его приезде, так к
тебе первой он на смену и припожаловал.  Ой, неспроста это! - шутливо пока-
чала головой Анна Михайловна.
      - А что? Мне завтра в ночь и я не прочь!
      Сёстры ещё долго продолжали развивать в своих разговорах тему приезда
Савельева. Первые впечатления. Звонили в другие отделения, делились.
      В коридоре Виктора поразил запах, густой и устоявшийся, и вид тех бо-
льных, которые попались ему на глаза.
      - Что касается вида больных, то...- Вадим голосом гида вальяжно пове-
ствовал,- то, раз уж вы, сударь, выбрали для работы психиатрию, к нему при-
дётся просто привыкать. А то, что вы обоняете, есть запах, исконно присущий
психиатрии.  Разумеется, отечественной.  Поскольку западной психиатрии, не
будучи сэром,  я не нюхал.  Он создаётся  определённой  категорией больных,
именуемой  м о ч у н а м и  или  м о ч е в и к а м и. Естесьно, это - кахе-
ктичная и маразматическая группа бывших людей,  которая не помнит ни чужих,
ни близких, ни своих детей, ни себя в прожитой жизни. Они сейчас в том сос-
тоянии, когда им всё равно - закопают ли их в землю,  вознесутся ли они на
небеса... То есть, они не могут осмыслить даже этого "всё равно".
      Продолжая делать пояснения, Вадим зашёл в палату.
      - Вот перед вами две старушки. В своё время они прекрасно пожили, по-
веселились, переболели сифилисом  и  теперь являют собой  это неприглядное
зрелище. За удовольствие заплачено!
      "Как он может, видя такое, ёрничать?  Ведь это же страшно! И - жалко.
Страшно жалко! Действительно невыносимо горестно смотреть  на  этих бывших
людей. А он так... Неужели и впрямь принюхался?".
      У Виктора сжалось сердце.
      Старухи, кожа да кости, стриженные наголо, лежали в постелях в эмбри-
ональных позах и что-то беззвучно и невнятно лопотали. Они были обнажены и
невольно, по внешнему сходству, напоминали узников концлагерей.  Виктор на
секунду дрогнул душой, убоявшись расширительного толкования увиденного. Ту-
да ли он попал? Об этом ли мечтал?  То, что он видел вокруг, угнетало и бы-
ло мало похоже на медицину. Признать в увиденном больницу было трудно.
      Одна из старух, словно порицая его за все сомнения, подняла костяной
указательный палец и, молча, погрозила Виктору.

                                   5

      Главный врач был у себя в кабинете.  Савельев вошёл, поздоровался  и,
представившись,  подал личную записку  главного врача облпсихдиспансера  с
предложением принять на работу рекомендуемого.

                                 - 19 -

      Марк Григорьевич Хасьев на вид был ненамного старше Савельева. Он го-
ворил резким голосом, скороговоркой и во время речи,  как бы саркастически,
кривил рот. Тёмные волнистые волосы, бойкие и цепкие, как у маклера, глаза
и нависающий над верхней губой нос создавали вместе с манерой говорить нер-
возное впечатление.  Есть лица,  располагающие к спокойствию и раскованнос-
ти, есть просто располагающие,но есть и такие, от которых в душе возникает
непоседливое состояние,  словно твоя электричка  вот-вот отойдет, а билеты
ещё не куплены. От облика Хасьева веяло именно таким. Чем-то тревожным.
      Он рассматривал предъявленные диплом и другие документы. Задавал уто-
чняющие вопросы. Изредка, на ответе,вперял изучающий взор в Савельева. Они
присматривались, не сближаясь.
      - Ваша партийность?
      Виктор ответил:  к о м с о м о л е ц,  хотя к этому времени он выбыл
из ВЛКСМ по возрасту. Но почему-то именно в эту минуту и перед этим челове-
ком он вдруг подумал, что  б е с п а р т и й н ы йЏ прозвучит, как  б е с -
п р и н ц и п н ы й.  Бывает одна интонация заставляет прочувствовать убеж-
дения.
      - Где и кем до этого работали?
      - Линейным врачом в узловой больнице Управления железных дорог.
      - Жена - медик? Где сейчас?
      - Жена - техник-лаборант отделения функциональной диагностики той же
больницы. Сейчас проживает у моих родителей.
      - Останется там или намерена приехать сюда?
      - Она будет со мной.
      - А что ей здесь пока делать? - неожиданно сказал Хасьев,- работы по
специальности для неё нет.  Нужно будет переучиваться.  Поживите пока один,
осмотритесь, подыщем где жить, а там видно будет. Моя жена, например, и не
хочет сюда ехать. Я сам езжу домой каждую субботу. Мы так живём уже четыре
года, - и, словно предвидя возражения, добавил,- и ничего, семья пока цела.
      - Извините, моя жена иного мнения. Она там, где я.  Устроюсь и в бли-
жайший выходной привезу её.
      - Ну, смотрите... В своей семье решайте сами.
      Передавая бумаги Виктору на оформление, он скрипуче произнёс:
      - Пойдёте ординатором в третье отделение, но, при необходимости буде-
те работать на подхвате во всех. Сразу хочу предупредить относительно взаи-
моотношений. Прежде всего, соблюдайте субординацию.  И я не терплю никаких
фамильярностей, никаких  вот этих вот... - и он покрутил ладонью, - со все-
ми только на ВЫ и только по имени-отчеству. Говорю это заранее,чтобы потом
не было осложнений.
      - Совсем не стремлюсь к подобному.
      - Тем лучше. Жить будете пока в моём доме.  Там есть свободные комна-
ты. Привезёте жену, определимся.
      Помолчал и нехотя добавил:
      - Мне стало известно, что вы с Щёголевым - давние знакомые.
      - Более того, мы с Вадиком - друзья детства.
      - Вот-вот, кстати, насчет "Вадика" и в том же духе. Не следует здесь
выпячивать особо близкие отношения. Их могут неправильно истолковать.

                                 - 20 -

      Виктору не были понятны ни назидательный тон, ни выговаривающие инто-
нации. Всё можно было бы сказать и проще и, если не душевней, то во всяком
случае иначе. Но видно так уж был устроен организм работодателя, что проще
для него было сложней.  Виктор, к слову, даже не подумал поставить в связь
свои выводы с тем, что услышал о главвраче от Вадима в первые минуты их вс-
тречи. Осаживание вызывало естественное раздражение.
      Марк Григорьевич набрал номер,попросил к телефону сестру-хозяйку тре-
тьего отделения и распорядился, чтобы привели в порядок и минимально обста-
вили комнату приехавшему врачу.
      - Сейчас санитарочка проводит вас на пищеблок, там пообедаете. А зав-
тра приступайте к работе.

      Итак, первого сентября вся страна за парты, а Савельеву - на работу.
      Вернувшись к себе, Виктор застал санитарку  заканчивающей приготовле-
ния.  Поблагодарив её за уборку, он разделся и лёг.  Рыхлая сетка,  приняв
могучий центнер, гибельно охнула и провисла.
      "Ого, вот уж действительно  "упал в кровать", - усмехнулся  Савельев,
 - КОЛОНИАЛЬНЫЕ ТОВАРЫ. М е л к и й  о п т  и  ф а т а ж е н".
      Встреча и беседа с главным врачом были бы  ничем непримечательны, ес-
ли бы не отдельные фразы, вызвавшие недоумение Виктора. Не отличаясь склон-
ностью к тенденциозным толкованиям, он задержался на этом  мыслями недолго,
отвлёкся, стал вспоминать всё, что увидел и размышлять  над тем, что сегод-
ня его поразило.

      Пока оформлялись необходимые документы, он несколько раз прошёлся от
конторы до центра больницы.  Внешне не выказывая  любопытства, с интересом,
всматривался во всё то новое и необычное для него,  что было присуще этому
месту.
      Первое впечатление от больнички было, мало сказать,безрадостным. Это
уж точно. Оно было гнетущим.
      По левую руку, недалеко от  третьего отделения, не смущаясь тем, что
её видно, какая-то баба из больных, ходила за уборной и, время  от времени
оголяя зад, вытирала его нащипанной в пучок травой.  Чуть подалее того мес-
та располагался, обнесённый высоким штакетником, вроде бы как небольшой за-
гон. В нём монотонно ходили из угла в угол, степенно расхаживали, неестест-
венно бегали или скакали, молча лежали, лениво переругивались, плакали или
смотрели сквозь щели, одетые  по разному, но одинаково затрапезно, или про-
сто голые женщины. Некоторые стали тянуть к нему через забор руки со слова-
ми - "Дядя, дайте закурить, а то у нас нету!",  другие - "Дядя, а вы кто -
доктор? Вы будете здесь работать, да?".Печальная сцена. Савельеву стало не
по себе от их униженного по сравнению с ним положения.  В дверях этого про-
гулочного двора сидела на стуле, перепнув проход ногой, санитарка  и бранч-
ливо ворчала на одну, особо назойливую, женщину: "Шурка, не приставай к че-
ловеку, ты уже свою норму выкурила!".  Не имея папирос и не зная  как себя
вести в подобной ситуации, Виктор медленно отошёл в сторону, в тень.
      По правую руку  шли разномастные, в один этаж, неказистые  постройки.
За ними  покосившиеся лабазы, дымившая трубой кухня, погребцы, сараюшки  и

                                 - 21 -

далее снова два таких же загончика с щелястыми заборами, но уже с двигавши-
мися в них мужчинами. И то ли от совершенно непривычного и даже необычайно-
го для больных вида этих мужчин и женщин,  то ли от того,  что цель жизни -
работать с этими несчастными - определена им  столь решительно и дороги на-
зад для него, человека с определёнными намерениями, НЕТ! - Виктору сделало-
сь нехорошо. И не в сознании, а прямо перед глазами, застя видимое,  пропе-
чатался, буква к букве, вопрос - потяну ли работать с ними? - и тут же  ис-
чез. Какие могут быть речи? "Има ва тоте", - как ещё в конце IХ века прово-
згласила японская поэтэсса Оно-но Комати, что означает: "Это так... Что до-
лжно быть, пусть свершится!".
      И всё же не таким, НЕ ТАКИМ, представлял он себе Храм Великой Матери
 - ПСИХЕИ!  Всё, что он увидел сегодня было обнажённо циничным, болезненно
неправдоподобным. Это была животная правда жизни. Это она со всей силой де-
ржит нас, одновременно отталкивая взгляд, у картин  Питера Брейгеля и Иеро-
нима Босха. Да-а, ничего похожего он себе и представить не мог! А ведь это
не вся жизнь, это только первые впечатления.
      С особо отчЁтливой на контрасте тоской  Савельеву вспомнились доброт-
но оснащённые  и  разомлевшие (как ему теперь казалось!) от академического
благополучия институтские клиники. Да знают ли они там о таком? А куда смо-
трит начальство, где какое ни есть?! И даже участок, со всей его издергива-
ющей, выматывающей душу сутолокой, отчётностью и потоком вызовов - всё это,
буквально, враз стало милым и утраченно далёким.  Здесь всё было иным! Как
на другой планете, всё было совершенно иным  и  отсчёт жизни здесь  шёл по
иным меркам. Эти люди вообще жили в ином смысловом измерении.
      Да разве это живые люди? Это же тени людей. Людей, погибших в борени-
ях с жестокостями жизни. Не больница, а мрачное царство Аида.  Живые трупы,
что ли? Виктор остерёгся этого направления в мыслях и оборвал их.  Нет, он
не смеет так думать о больных людях! Это - люди.
      Дерзающий всё претерпеть, отчего и почему он так терзается и всё так
обострённо воспринимает? Ведь не одни же клиники он видел! Видел захудалые
больницы,  много хуже этой.  По форме она совершенно обычна, с обычным для
больницы налаженным бытом: вокруг белые халаты, процедуры, идущие своим че-
редом поступление и выписка. Так в чём же дело,в чём необычность,в чём ина-
кость?... Ну, конечно же, в самих больных! В понимании этого вся особеннос-
ть.  Если раньше ему приходилось иметь дело со  здравомыслящими пациентами,
для которых болезнь,  пусть даже длительная,  есть состояние,  как правило,
преходящее, а помощь, поданная вовремя, была  действенной, то в данном слу-
чае, несмотря ни на какое лечение, сквозь щели в заборах на Савельева смот-
рели то тихие и безмятежные, то тоскливые и мученические,то потухшие и апа-
тичные, то напряженно злобные и ненавидящие, но одинаково отрешённые от ми-
ра нормальных людей, взоры.
      Отрешённость от окружающего мира - вот отличительная черта настолько
нового для Виктора болезненного состояния, что брала оторопь.
      Общее впечатление  утяжелялось обшарпанным видом и ветхостью окружаю-
щих строений,приютским однообразием в большинстве своём сильно поношенного,
латанного-перелатанного и застиранного до белёсости платья и, как ни стран-
но (Виктор осознал это только  в  эту минуту),  сияющей голубизной пустого

                                 - 22 -

осеннего неба.  Нет, не испугался трудностей, не сдрейфил, но, до щемящего
чувства в груди  любя ПСИХИАТРИЮ, он  и  на миг не мог себе представить ЕЁ,
облачённой в столь жалкое рубище. Такого свирепого равнодушия он от общест-
ва не ожидал... Тем более его место здесь, при ней, страдающей!
      И не потому ли такой болью колола, и не только глаза, пыль, поднимае-
мая босыми ногами непрерывно ходивших и ходивших перед ним убогих людей?

                                  6

      Утро следующего дня было ранним.  Солнце едва-едва подняло над волок-
нистыми понизовыми туманами свою ослепительную макушку, как под окнами,сло-
вно заведённый, стал орать петух.  Ему стали отзываться дальние, хуторские.
Чистое вначале к у к а р е к у  его, заканчивалось хриплым и ворчливым клё-
котом. Виктор поднялся, отворил раму.  Гнать не стал, но, досадуя, отчитал:
      - Смотри у меня, петух. Птица петух? Птица - он! Чёрт знает что.
      Дёргая головой, петух искоса оглядел Виктора, пробормотал дерзость и
надменно замер. Рядом квохтали и копошились пропитания ради куры. Воробьиш-
ки наскакивали друг на друга из-за хлебной корки. Лохматый беспородный Дру-
жок выбрался на шум из-под крыльца, внутри которого жил, не имея конуры, и
быстро закрутил головой, перетряхивая после сна шубу.
      По больничной дороге,  тяжко ступая, так, что стук копыт отдавался у
Виктора в животе, раскачивая огромное, как деревенская подушка, вымя, прош-
ла корова. За ней с хворостиной пацанёнок,веснушчатый и белобрысый. Вечная
картина!
      В городе день начинается с шарканья мётел дворников, торопливого сту-
ка каблуков по асфальту, перезвона трамваев, гула лифтов в подъездах,а тут
 - с безгрешных сцен крестьянской жизни. Эх-ма... А воздух какой! Живитель-
ной, росной свежестью веет с полей. Отдав людям урожай, они сами глубже за-
дышали, наполняя всё вокруг ароматом земли,блаженствующей после трудов пра-
ведных.

      Милая матушка-деревня, пусть будут благословенны твои ясноликие утра!

      В стекло ударила ветка сирени. На ней качалась сойка. В ножке был за-
жат жёлудь."К ранней зиме, что ли? Загодя запасает... Ну, будем знакомы. Я
теперь тоже здесь живу и работаю. Так что и я - деревенский".Сойка два-три
раза, не выпуская добычу, крутнулась на одной ноге и ринулась в кусты. Вик-
тору сделалось немного тоскливо. Настораживала неизвестность. С кем придёт-
ся работать? Как примут? Как сложится  судьба? Что ожидает его на путях не-
хоженных? Размышляя в этом ключе, он вспомнил Вадима.
      - "Там чудеса, там леший бродит",то есть, с медицинской точки зрения,
главный врач...
     За углом дома, гулко бахнув мотором, заработал трактор. Шурнув в небо
дымное кольцо,  он выехал задом на дорогу, развернулся  и, сыто похрюкивая,
побежал за ворота на поля, увлекая за собой шлейф пыли и топливной вони.
      Виктор отвлёкся от мыслей, вздохнул и засобирался на работу.


                                 - 23 -

      8 часов. В процедурной уже собрались медсёстры в ожидании "пятиминут-
ки". Судачили. Вадима ещё не было.
      Виктор Николаевич приветливо поздоровался и сказал:
      - Ну вот, я уже и работаю с Вами.
      Сёстры, кокетничая, загомонили. Каждая высказала своё напутствие. Во-
шёл густо пахнущий парфюмерией Вадим, поприветствовал всех и, поправляя ха-
лат, сел в углу. На предназначенный только ему стул.  В день заступала сме-
на Корчецовой. Отчитывалась ночная.
      - Можно начинать? Разрешите, Вадим Александрович?
      - Прошу, Лидия Анатольевна,- он повернулся к Голутвиной и,сделав гла-
зки, многозначительно поднял брови,- докладывайте, чем вы тут ночью занима-
лись.
      Началось чтение ДНЕВНИКА НАБЛЮДЕНИЯ. Виктор, никогда не слышавший ни-
чего подобного, слушал со вниманием.

      "СИДОРЦОВА - всю ночь не спала. Накинув одеяло на голову, бродила ти-
хонько по коридору взад и вперёд. Говорила, что спать не хочет.
      ГАВРЮШЕНКО - разговаривала с кем-то, с каким-то Толиком. Говорит:"По-
думаешь, храбрец какой - Толик Шарапов.  Посмотри, ну посмотри какая я ста-
ла, и в каком платье, и где я".
      ЮРОВА - с вечера была весела, хохотала, скакала с койки на койку.  С
трудом уложили спать.  Перед сном введено в/м аминазина 2,5% - 3,0 на ново-
каине.
      КОДАНЦЕВА - активно галлюционирует. Часто выходит из палаты и ругает
медперсонал за то, что "те не отгоняют мужчин от её палаты.  А они идут  и
выкалывают ей глаза". Ночью несколько раз подскакивала, плакала.  Заявляла,
что боится. На вопрос "чего боится?" не отвечала.
      ПРУДНИКОВА - признаёт больную Кутепову за сыночка. Несколько раз под-
ходила к ней и просила: "Сыночек, дай копеечку!". Ночью часто поднимала го-
лову и спрашивала: "Который час?" или "Крошечка, лекарства скоро будешь да-
вать?".
      БОЛДЫРЕВА - долго не могла заснуть.  Тихо с кем-то разговаривала. На
вопрос "почему не спишь?"  ответила: "Меня Коданцева толкает в бок и не да-
ёт спать ". В 4 часа утра возбудилась. Кого-то ругала за то, что ей "навты-
кали трубки в уши". Ударила больную Коданцеву валенком. На замечания огова-
ривалась и дерзила. Успокоилась самостоятельно.
      ГОЛОВИНА - оголяется.  Периодически  издаёт  нечленораздельные звуки.
Бросалась драться на санитарок. Утром порвала две наволочки и попереворачи-
вала матрасы в палате.
      ХАРАГЕЗЯН - утром санитарка Сибай  О. В. стала заправлять койку боль-
ной. Та схватила её за горло, а потом за волосы и повалила на койку.  Сани-
тарки больную оттащили и прификсировали. Она цинично бранилась  и  кричала,
что "все её кровь пьют" и "я всё равно жить не буду".
      Ослабленные больные Манченко, Шибакова и Кресс спали хорошо".

      Доложив по всей форме, Лида Голутвина подняла глаза и посмотрела пер-
вым делом на Савельева.

                                 - 24 -

      - Вот это ночка! - удивлённо проговорил доктор, - и это спокойное от-
деление?!
      Щёголев засмеялся.
      - Это не ночка, милейший Виктор Николаевич, это - ноченька. Ночки бу-
дут впереди и вы их ещё увидите.
      Расспросив тётю Олю Сибай о самочувствии и выяснив те или иные подро-
бности в поведении больных,  Вадим Александрович одной рукой слегка провёл
по волосам, другой хлопнул по столу:
      - Тем, кто отработал - спасибо! Остальным - заниматься своими делами.
Харагезян переводите во второе отделение, я с Титковым договорюсь.

      Они с Виктором поднялись в ординаторскую. В достаточно большой комна-
те стояли: диван, рядом с ним - непременный в каждом сельском доме рукомой-
ник с грохающим штырьком клапана,  напротив - два старых  книжных шкафа, в
которых лежали истории болезней,распределённые по палатам. У широкого окна
стояли два стола. Садившиеся за них были лицом друг к другу. За большим из
них уже сидел, в белом, незастёгнутом халате  с короткими рукавами, старик.
Часто пожёвывая ртом, он медленно повернул голову и заспанно смотрел на во-
шедших. Лицо его было одутловато и маскообразно.
      - Карим Хайретдинович, здравствуйте!  Познакомьтесь, пожалуйста - но-
вый врач.  У нас будет работать, - проорал Вадим ему почти в ухо, - его зо-
вут Виктор Николаевич. Прошу любить и жаловать!
      Монотонным, без модуляций, голосом, на секунду осклабившись,  тот ма-
ловнятно пробормотал:
      - Да-да, хорошо. Я могу уступить место. Садитесь, работайте.
      С тем же выражением взгляда он перешёл на диван. Доктора сели за сто-
лы.  Виктор осмотрел комнату.  Над диваном - шишкинская "Корабельная роща".
Из окна видны кухня и угол бани. За ней больничный сад, дальше - поля.
      - Вот тебе рабочее место. Цени! Там,- Вадим мотнул головой в сторону
воображаемого Запада,- его имеет не каждый. С утра будешь делать обход, ра-
зговаривать с пациентами, набираться впечатлений.  В полдень Хайретдинович
уходит и стол - твой. Переноси впечатления на бумагу.  Дневники будешь учи-
ться писать со старых историй болезни. Открывай и дуй напропалую. Состояние
лечащихся практически не меняется годами, так что, если возьмёшь за образец
дневники 60-х, а то и 50-х годов, - Вадим благодушно рассмеялся, - никто те-
бя не съест. С чего бы ты ни начал писать, тебе надо главное  -  выработать
стереотип дневниковой записи.  Накатаешь штамп и всё станет проще.  А когда
сделаешься такой же умный, как старик Гайнулин, - Вадим проглотил рокочущий
смех,- то истории будешь писать мысленно, расслабившись на диване. Посмотри
на него... Видишь, как он может уже работать? С закрытыми глазами всё знает.
      - Так и быть, убедил. А почему он такой, Вадим? Как он вообще в таком
состоянии что-либо может делать? Он же спит на ходу!
      - О-о, это долгая история, - Щёголев мельком глянул на часы,-  ну, ла-
дно, коротко можно. Это уже не просто история, а история болезни.
      Хайретдинович, а он, кстати, татарин, появился здесь  сразу после вой-
ны. Пришёл с фронта.  Стал ремонтировать и строить здания.  Кирпичи, вот на
этот дом, где мы сейчас находимся, собирал по полю, складывал в собственную

                                 - 25 -

шинель и таскал на собственном горбу. Был гол и бос. Пересчитать его после-
военный гардероб - хватит пальцев одной руки.  Как я уже  сказал, походная
шинель - раз, бритвенный прибор - два, диплом врача и боевые награды - три,
четыре и никакого представления о психиатрии - пять.
      Ну, пожил какое-то время один,  потом сошёлся  с молоденькой медсест-
рой. Да ему самому тогда  чуть больше тридцати было.  Прожили они довольно
долго. Без детей. По какой причине, уж извини не знаю. Он за это время оде-
лся, пришёл в соответствие, принасобирал деньжонок определённое количество.
Было от чего.  Ведь в округе он один и был врачом, а фронтового опыта - де-
вать некуда!  Народ к нему валил.  И к чести сказать, день-ночь, зима-лето,
снег-дождь, он работал безотказно. Его уважали. И уважают...
      Так вот.  Приходит он однажды домой и видит: дом в разоре, жена - тю-
тю, а сейф открыт и пуст. Он дома в сейфе деньги хранил. Это зрелище произ-
вело на него такое впечатление, что бедный Гайнулин попал с реактивным пси-
хозом в наше же первое отделение. Случилось это в году 1956,а может в 1957.
С того времени  Карим Хайретдинович  стал плохой:  грубый, раздражительный,
издёрганный.  Женщины у него, кроме ненависти, ничего не вызывали.  Знаешь,
его даже бабки лечили. Начал таблетки глотать. Разжаловали в рядовые врачи.
А больницей стал заведовать фельдшер, Степан Никанорович.
      Ты возьми истории тех лет. Почитаешь - упадёшь!
      Дневники писались раз в год. Карандашом. 1958 год - "самочувствие бо-
льного хорошее", 1959 год - "жалоб не предъявляет",1960 год - "изменений в
состоянии нет. Трудится".Как же - это ж самое главное! В тот год его и сня-
ли. Степана Никаноровича. Напился, подрался, проворовался. Одним словом,за-
рвался. Гайнулин то работал, то не работал, пошёл в развал. Лет пять назад
его приняла  под свою опёку  старая медсестра Маргарита Васильевна Дащенко.
Она - добрая баба да и старик захлял было совсем. Но хочешь - не хочешь, а
ему до пенсии ещё года два-три.  Дорабатывать надо.  Что он будет получать,
если уйдёт на инвалидность?  Шиш без масла. Его судьбу решали и местные, и
областные начальники. Петросов спас.
      - Это Гайк Мелконович уже тогда был главврачом облпсихдиспансера?
      - Что удивительного?  Ты как с Луны свалился. Назови мне хоть одного
начальника,  кто по-быстрому и по-добровольному со своим креслом расстался?
Все плюются, матерятся, вопят: "Чтоб оно сгорело!",и тем не менее держатся
за него мёртвой хваткой, как за жизнь.
      - Жизнь и есть, верно. Благополучие и власть.
      - То-то, сметливый!  Короче, решили  старика Гайнулина не убивать, а
дать шанс. Он ведёт десять дефектных,как и он сам, пациентов. Описывает их
по шаблонке.  Она у него вон - под стеклом лежит.  Не вздумай писать с неё.
Я тебе другую продиктую.Назначение у него - стандарт: 300 мг аминазина х 3
раза в день, после еды, запивая киселём.  Тот аминазин он  и сам постоянно
глотает. Вишь, чумной сидит. Вот и вся жизнь бывшего военврача Гайнулина.
      - Павлов прав,- сказал Савельев,- "история болезни человека - это ис-
тория его жизни".
      Другими глазами он теперь смотрел  на Карима Хайретдиновича. Несчаст-
ная судьба никому неизвестного врача...
      А почему несчастная? И Виктор вдруг почувствовал себя глупым Ивашкой

                                 - 26 -

из гайдаровского "Горячего камня". Как там говорил дед-сторож?  "Ты, конеч-
но, думал, что я  стар, хром, уродлив и несчастен, а на самом деле я самый
счастливый человек на свете. И на что мне иная жизнь? Другая молодость? Ко-
гда и моя прошла трудно, но ясно и честно!".  И то верно.

      Утро подгоняло. Рассиживаться было некогда.  Вадим сказал, что он се-
годня дежурит и хочет пройтись по отделениям посмотреть требующих внимания
больных.
      - Хочешь, пойдём напару прогуляемся?
      - Что за вопрос, всегда с интересом!
      Обойдя, сидевшую на полу у входа, совершенно голую  Ноню Неизвестную,
они вышли на улицу.

                                   7

      Литературу по специальности, напрочь  позабыв художественную, Виктор
стал читать во всякую свободную минуту.  И на работе, и дома, пока не засы-
пал. Вёл конспекты.  "Qui sсribit, bis legit" - "кто пишет, дважды читает".
Многие термины были звучными и нравились в произношении:  экзацербация, ши-
зокарный, циклофрения...  И он учил и запоминал профессионализмы, как дети
учат и осваивают язык, повторяя слова  и  приноравливая язык к слуху. Язык
профессии к слуху мастера. До мастерства ещё, понятно, далеко и даже очень,
но желание достичь - двигатель желающих достигать.
      Книги Савельев любил невероятно.  В их семье была весьма приличная и
со вкусом подобранная тщанием отца библиотека. Начав ещё в студенческие го-
ды собирать и формировать библиотеку по своей специальности,  Виктор, испы-
тывая давний и глубокий интерес к психиатрии,  приобрел немного, но редких
и интересных изданий. Теперь они все были к месту и к делу.
      Это "Учебный атлас психиатрии" Я.П.Фрумкина и Г.Л.Воронкова,"Курс об-
щего учения о душевных болезнях" В.П.Осипова, "История психиатрии" Ю.В.Кан-
набиха, "Терминологический словарь психиатра" В.С.Гуськова,  избранные тру-
ды П.Б.Ганнушкина и С.Г.Жислина, "Теория сновидений" В.Н.Касаткина, "Слово,
как физиологический и лечебный фактор" К.И.Платонова и, наконец, "Клиничес-
кая психиатрия" В.Майер-Гросса и других авторов, перевод с немецкого.
      Само собой, это не имущественная опись,не перечисление наличности, а
исключительно дань уважения этим и многим другим, доброй памяти,  заслужен-
ным книгам и публикациям, которые нас,  неуков,  уму-разуму учат и которые
для нас суть первые ступени в науку, и не вспомнить каждое - значит прояви-
ть постыдное неуважение к тому,  чему обязан знанием и жизненным благополу-
чием по гроб.
      Свет просвещения да будет светом очей наших!
      При больнице была невесть кем и в кои-то веки  собрана совсем неболь-
шая библиотечка, книги из которой, в связи с ремонтом предназначенного под
неё помещения, были рассованы по столам и шкафам  в ординаторской третьего
отделения и старшая медсестра,  Анна Михайловна,  ещё несла и общественную
нагрузку - числилась библиотекарем. Нагрузка была необременительна - библи-
отечных книг никто не читал.

                                 - 27 -

      Вот Виктор и перелистывал сегодня  взятые домой  пожелтевшие брошюры,
журналы, тематические и юбилейные сборники.  Выбор был не ахти, но интерес-
но шуршать историческими и доисторическими листами.  Пылюка на них была не-
сусветная. По поводу такого чтения он сам пошутил - не комната, а "изба-чи-
хальня". Корешки многих книг изъедены мышами, обложки  позасижены мухами и
тем удивительней ему было находить среди этой рухляди  свежие для себя мыс-
ли, накал страстей тех лет  и  вечное полемическое несогласие.  Вот именно,
не только задор, но и раздор между печатавшимися.
      Боже мой! На этих страницах ещё живые голоса корифеев - Яковенко, Ка-
щенко... А вот Бехтерев. Потом Аствацатуров, Ющенко, Серейский... Боже мой!
Какие годы, какие люди!
      Развеселил отчёт московского общества психиатров,на котором Сербский,
председательствуя,пеняет кому-то за непродуманное предложение организовать
работу доллгауза так,что на двух и - страшно подумать! - даже на трех стра-
ждущих будет приходиться один дядька,тогда как один может обслуживать толь-
ко одного, иначе не будет должного ухода и надзора.  Владимир Петрович был
чрезвычайно раздосадован сим легкомысленным, по его мнению, сообщением.  И
порицал реформатора за то, что это нововведение может дезорганизовать рабо-
ту отделения и сделает затруднительным врачебное обеспечение.
      Да уж, были времена...  А сейчас один санитар на 50 (пятьдесят) боль-
ных и ничего.  Совершенно верно - и ничего! То был дом призрения, а теперь,
и может быть поэтому - презрения. Точно ведь, забыты люди. И впрямь, возмо-
жно ли немногим управиться с таким хлопотным  хозяйством,  где большинство
себя плохо обслуживает. Дойдут ли руки до каждого?  Раньше этому содейство-
вали различные благотворительные организации, церковь, отдельные сочувству-
ющие, жертвователи и доброхоты ,  а сейчас всё на себя взяло государство и
впечатление такое, что оно взяло на себя слишком много.  Государство стало
заботиться обо всех,а Сербского заботило благополучие одного человека.Прин-
ципиальная разница!
      Виктору очень понравилось описание жизни и деятельности Сергея Серге-
евича Корсакова - отца русской психиатрии.  Высокий лоб,  благородное лицо,
борода - красивой, выразительной внешности, был мужчина. Уроженец Гуся-Хру-
стального, сын главного управляющего на мальцовских стекольных заводах (да-
-да, тех самых, на которых  в печальное время  делали саркофаг для Ильича),
высококультурный, широко эрудированный ученый, он был всецело предан науке
и в этом смысле поражали многие детали его биографии.
      Чтобы быть ближе к больным,лучше знать их умонастроение и клинику за-
болеваний, Сергей Сергеевич нередко переодевался в больничную пижаму и про-
водил с ними время за чтением книг,игрой в шахматы, в неформальных беседах
и обосновал необходимость введения системы  "no restraint" - "нестеснения",
при этом методично выступая против халатов и свободных одежд,приводящих по
его мнению, к тому, что больные теряли подтянутость, становились неряшливы-
ми, опустившимися. Болезнь болезнью, считал он, но и этот фактор в немалой
степени способствовал разрушению и утрате энергического облика.
      Работая в Москве,  Корсаков пользовал страждущих в частной лечебнице
госпожи Беккер, которая стала её хозяйкой и попечительницей по смерти мужа.
Мария Федоровна много времени уделяла трудовому занятию людей,  следила за

                                 - 28 -

тем, чтобы лечащиеся были опрятны.  За стол садились все вместе и ели одни
блюда.
      Кстати, двор лечебницы Беккер,  находившейся в Хамовниках,  примыкал
своей задней частью ко двору писателя, графа Толстого. И Лев Николаевич ча-
стенько бывал гостем у соседей. Нередко спорили  с  Сергеем Сергеевичем по
поводу природы психических заболеваний.  Однажды Толстой  в категорической
форме  не согласился с Корсаковым  в отношении того что есть бред, заявляя,
что это не более чем заблуждение и человека можно переубедить.  Выдающийся
психиатр предоставил великому старцу возможность на практике  убедиться  в
том,что бред - болезненно непереубедимое умозаключение пациента, не поддаю-
щееся какой-либо коррекции, при полном отсутствии критики к собственным вы-
сказываниям.  Проговорив с упорствующим чуть ли не весь день, Толстой нако-
нец потерял надежду и терпение переубедить и вразумить его. В сердцах, отк-
рыто подосадовав, он, отступившись, признал правоту за Корсаковым.
      Относясь с большим  уважением ко Льву Николаевичу, Сергей  Сергеевич
подарил ему свой "Курс психиатрии" на память.
      Уже будучи профессором, он продолжал много и беспощадно по отношению
к своему здоровью работать и, когда коллеги отмечали значимость его трудов,
скромно говорил: "Я многого ещё не знаю!".Умер этот милый и талантливый че-
ловек 46 лет от роду.

      Немало впечатлившись судьбой  даровитых предшественников и посетовав
относительно ничтожности собственных знаний,  Виктор, начитавшись до одури
и рези в глазах и, не теряя веры в своё лучшее, светлое и учёное,  будущее,
решил пойти на свежий воздух и немного помоционить перед сном.
      Выйдя на крыльцо в темноту,  он,  городской житель,  поразился мраку,
который стоял вокруг.  В стороне больничных корпусов, редкий где, светился
фонарь. У Ильфа в записных книжках - "тусклый, цвета мочи, свет лампочки".
Наваливалось уныние. Сидеть дома и читать больше не хотелось. Не лезло. Те-
левизора нет, радио тоже. Спать, вроде, рановато.  Разведя руки, он сладко,
до хруста, потянулся и зевнул.  На выдохе с удивлением  отметил - пар идёт
изо рта! - значит уже прохладно. Значит уже по-настоящему осень. А тело по-
ка не чувствует.
      В полумраке он увидел пожилую женщину, жившую  по соседству, которая
сидела на ступенях своего крылечка,  и вздрогнул от неожиданности и гнусно-
го чувства, что его какое-то время невидно и неслышно рассматривали, не об-
наруживая себя, и кого он рассмотрел только сейчас. Она окликнула его. Вик-
тор всмотрелся получше - не ошибся ли? - нет, так и есть - баба Тося.  Ощу-
щение было таким, будто и мысли его стали ей известны, а ведь минуту назад
хотел на воле простодушно помочиться в кусты.  "Не всякой темноте верь! То-
-то был бы объект и для наблюдения,и для разговоров",- с неприязненным сму-
щением подумал Виктор.

      - Что ж вы, усё так один и живёте? - умильным голосом заинтересованно
спросила бабуся.
      - Пока один. А вообще-то, я - человек семейный.
      - Значит супруга сюды ехать не хочет?

                                 - 29 -

      - Отчего ж, приедет.
      - Ды-к, и не приеит - горевать не будете. У нас тута невест много.
      - На что они мне, женатому?
      - Уж сгодятся,- продолжала въедливо сипитеть старуха,- девки в бабах
повкусней делаются. Созревают.
      - Что-то уж больно гастрономически вы мне их подаёте.
      - А у вашего брата на это завсегда сильный аппетит.
      - Я смотрю, вы - за сводню, - съехидничал Виктор.
      - Сводня - не сводня, а знаю многое. И про вас буду знать. Всё!
      - Ну что ж, это хорошо, когда есть кому учёт "весть". Пойду пройдусь
перед сном. Подышу свежим воздухом.
      И Савельев, чтобы не раздражаться и положить конец никчёмным сальнос-
тям бабы Тоси, шагнул с крыльца. Вспомнилось в ту минуту где-то у Помяловс-
кого, кажется так - "Семён Иванович продолжал до тех пор свою бесцеремонную
речь, пока не был приглашён замолчать".И ещё, у него же - "говорить напере-
задор" - вот это точно разговор с дотошной до тошноты соседкой. Чтобы вести
такие речи и верно надо гороху раньше наесться. А рот потом и вовсе не отк-
рывать.
      - Ну, так и погуляйте, подышите. Воздуха тута у нас чистые. Дышать в
радость. И я вот, сижу и дышу.
      Виктор под деревьями прошёл по дорожке и вышел на дорогу.  Поднял го-
лову и обомлел: звёзд над головой - мириады!  В городе, за светом, их и не
видно, а здесь...  Милостивцы мои - россыпи!  Сколько же их и какие!
      Самые мелкие - каратов по двенадцати, а крупные - вообще, того и гля-
ди, вот-вот сорвутся.  А за ними, там - в немыслимой стуже и глубинах миро-
здания - звёздная роздымь.  И ведь каждая звезда, вне времени и пространст-
ва, сама по себе уже целый мир, необъятное небесное тело.  Там же этих све-
тил, одних светил  (планет-то неисчислимо больше!) - без числа и без назва-
ния. Без реальной возможности осмыслить и понять это всё до конца.  До сод-
рогания и мурашек по коже жутко делается. Здесь обжито, а там, в тех мирах?
Душа робеет перед бездной  и  не представить себе какого мужества надо наб-
раться, чтобы шагнуть в открытый Космос, как это сделал Алексей ЛЕОНОВ!
     И вообще фантастика - высадка американцев на Луну! Как безобразно ску-
по, мелким шрифтом сообщали об этом всечеловеческом достижении наши газеты...
Десять лет назад  мы, веселясь, пели-распевали: "Мой Вася, мой Вася, ты бу-
дешь первым даже на Луне!".  А фамилия у "Васи" оказалась неожиданной и не-
привычной для русского уха - АРМСТРОНГ. И сквозь шумы эфира на все века:

             - Хьюстон... "О Р Ё Л" прилунился. Мы - сели!

      Мы тоже сели. В галошу. Досоперничались. Стыдно!  И потому вдруг сде-
лались так обиженно молчаливы: ну, сели и сели.  Подумаешь, на Луну... Что
из того? Тем более, на фоне наших нарастающих достижений!

                                   8

      Виктор несколько раз прошёлся по дороге к отделениям.  Никого.

                                 - 30 -

      Вечерний прохладный воздух немного взбодрил его.  Приятно было размы-
шлять обо всём, что после прочитанного вольно приходило в голову.  Погуляв
какое-то время без определённой цели, он решил,вспомнив о приглашении, зай-
ти на огонёк к Щёголевым.  Окна в их доме лучились семейным уютом и теплом.
Немного поздновато для визита,но он по-свойски. Постучал в дверь. Никто не
отозвался.  Постучал громче и настойчивее.  В сенях загремело ведро. Тонко
осветились по периметру щели.  Дверь широко открылась. И ещё шире повёл ру-
кой в сторону квартиры Вадик:
      - Пра-а-шу! Добрым людям всегда рады!
      - Привет! Ничего, что я в такое время? Не сильно помешаю?
      - Помилуй Бог!  Правильно сделал что зашёл.  Чего там сидеть в одном
доме с этим аллигатором.
      Виктор вошёл.  В передней комнате, вся  зарёванная, сидела на горшке
Светка.
      - Детёныш, ты о чём плачешь?
      - Так ведь со своим расстаётся,- сказал со смехом вошедший следом Ва-
дим, - ну и аромат от этого ребенка, фу-ф!  Ты уж извини. Проходи, проходи,
пока жив.
      - Ничего, сами такие и были, и есть. На то Бог грешную дыру и вертел,
чтобы дурной воздух летел.
      Навстречу вышла Вероника.
      - Добрый вечер! Извините. Проходите, пожалуйста.
      Она поспешила к девочке. Вадим прикрыл за нею дверь.
      - На работе дышать нечем, так ещё и дома лишают жизни.
      - Уж это так. Амбрэ в отделении - специфическое.  Кинь шапку - поплы-
вёт.  Не вонь, а настоящий вонизм, ибо это уже вся атмосфера здания. Неуже-
ли этим можно дышать, не замечая? Слушай, Вадик, может больных следует чем-
то обрабатывать?
      - Хоть чем! - Вадим  в речи  был напорист, - этот стоячий  нашатырно-
-а н у с о в ы й  запах особенно тяжёл в женских отделениях. Не тебе врачу
объяснять, что в силу  анатомических особенностей, брюшная полость женщины
свободна для прохождения воздуха. Как туда, так и обратно. Потому и пахнет
так тяжко, что к внешним специям добавляются испарения коллективного нутра.
Когда у нас бывают комиссии, в ход идёт всё: и камфара, и скипидар - предс-
тавляешь? - а крепость удаётся сбить только на время комиссии.  Обычное же
купание, даже частое,  в этой сгущённой и запущенной человеческой среде эф-
фекта не дает.

      Разговаривая,Вадим непрерывно сновал по комнате. Что-то перекладывал,
переставлял, поправлял, смахивая при этом  пыль рукой. Всё это он совершал,
по сути, без надобности. Периодически похохатывал. В его поведении чувство-
валась  какая-то заданность и даже насильственность.  Создавалось впечатле-
ние,что приход Виктора вышиб Вадима из колеи привычного проведения вечеров
и он никак не может занять себя хоть каким-нибудь делом  что бы  ни брал в
руки. "Что за странная непоседливость?" - подумалось Виктору.  При этом Ва-
дим не казался скованным, держался и шутил свободно."Что за взъерошенность?
Его как-будто сжигает внутренний огонь. Наверное, с женой что-нибудь?...".

                                 - 31 -

      Вошла Вероника,  уложившая ребенка спать и сменившая халат на платье.
Стала накрывать стол к чаю.  Пока она расставляла чашки, приносила варенье,
сушки и масло, её взгляд прямо и без смущения был направлен на Виктора ото-
всюду, где бы она ни находилась. Пристальное внимание всегда интригует. Но
тот, отметив это краем глаза и только про себя,  продолжал беседовать с Ва-
димом. Она в их разговор не вступала. Уже за чаем Виктор воздал должное её
облику, естественному желанию хорошо выглядеть и милому фасончику.
      Вероника просияла.
      - Вы знаете, в городе это всё как-то само собой разумеется.  Там это
обыденность. А здесь, когда мы все так замкнуто живём, так приятно нравить-
ся не только мужу.
      - Но-но! - словно осаживая её, воскликнул Вадик.
      - А что? Конечно! Ну кто оценит наряд в деревне? Мужики только и зна-
ют смолить свои цигарки, а бабам только бабье - "ля, Щеголиха опять выпенд-
рилась!" - и всё тебе. А сами-то что на праздники одевают? Бирюзово-розово-
-лимонное.
      - Моя бабушка называет это Џс е л ь ф е р и н о в о йЏ расцветкой, -
сказал Виктор,- у деревенских жителей это почему-то самые почитаемые цвета.
      - Вот-вот, а чтобы отметить платье,как это сделали вы,здесь - никого.
      "Если бы она не была настолько церемонна, - подумал Виктор, - то про-
изводила бы более располагающее впечатление. Впрочем,женщины в большинстве
своём подают себя через какие-то демонстративные формы поведения.  Для них
это органичнее.  У мужиков всё прямее.  Да и нельзя  от женщины  ожидать и
требовать иного:  женщина - это всегда узор, мужчина - линия. Мужчина - ко-
пьё, женщина - сети!".
      В спальне раздался плач девочки и Вероника поспешила в ту комнату.
      - Ты не куришь? - неожиданно спросил Виктора Вадик.
      - Нет, а ты?
      - Эпизодически. А выпиваешь?
      - Как ты куришь - эпизодически тоже.  А так, чтобы с интересом, тако-
го нет. Иногда, по случаю.
      Пока хозяйка отсутствовала, гость пристальней оглядел квартиру.  Дом
был на две семьи. Щёголевы жили на этой половине,  а на другой - деспот Ха-
сьев. Таким образом, в настоящее время Щёголевы были с Савельевым соседями
через стену.  У них те же четыре комнаты, что и у Марка, но в обратном рас-
положении. В отличие от "хижины дяди, у которого не все дома", как  о  нём
говорил Вадик, у них было не так казарменно. На окнах - весёленькой расцве-
точки - гардины и шторы. В углу, за спиной Виктора, телевизор "Чайка". Пря-
мо перед ними - большое зеркало в раме, висящее на стене так, что видно  и
себя, и весь стол, и всё, что на столе.
      Некоторые предметы были явно больничными.На шифоньере и на ножке сто-
ла даже были набиты овальные жестянки с инвентарными номерами.Над головами
 - абажур со шнурами от потолка. На противоположной стене асимметрично при-
биты две одинаковые полочки с двумя одинаковыми фигурками:  гусёнок щиплет
мальчугана. А по всем полам, на манер ковров - байковые одеяла.
      - Какое великолепие! Откуда столько одеял? - спросил Виктор.
      - Больничные, разумеется.  Уж не думаешь ли ты, что я буду в этой ды-

                                 - 32 -

ре шматовать свои вещи. Раз я работаю в таких сумасшедших условиях, так пу-
сть контора и обустраивает мой быт. Достаточно того, что я на те жалкие ко-
пейки,которые мне здесь выдают, покупаю себе и домочадцам одежду и питание.
      - Но со своими вещами душе всё-таки приятней.
      - Со своими вещами я буду  в  своём доме. А здесь я - человек времен-
ный. Пусть такие, как Ноздрин, окапываются навечно. Мне же надо насобирать
денег и я сквозняком отсюда. Ради чего в такой глуши быть, если не ради де-
нег. Разве это жизнь?  Да за одно то, что я вот эту рожу поганую вижу ежед-
невно,- и он ткнул пальцем в соседскую стенку,- мне уже министерский оклад
положен, не считая литра молока за то, чем я дышу.
      Виктору сделалось тоскливо. Вспомнились тусклые фонари на территории
больницы и будущая жизнь представилась горше и беспросветнее.
      Вернулась Вероника. И разговор опять закрутился вокруг быта. Виктору
никак не удавалось перейти с ними на отвлечённые темы и его удивляло:  раз-
ве  можно молодым людям  сдаваться на милость  одуряющей действительности?
Нет, надо сопротивляться, надо стремиться  не захряснуть, надо больше инте-
ресоваться, читать больше.  А у них в доме что-то  не видно ни одной книги.
Только на журнальном столике у телевизора, как на выставке, причудливо раз-
ложены футбольные календари за разные годы. Этого катастрофически мало. Но
живут же. Значит имеют свои, уже отработанные, способы выживания. Выглядят
вполне благополучно. В доме чисто,даже подчёркнуто чисто. Может и выживают
потому, что отрешились от многого и сосредоточились на быте?
      Вадим помолчал и стал говорить о повседневном, словно отвечая на все
вопросы, которые пытался разрешить для себя Виктор, поскольку погружался в
те же щёлоки. Сугубый горожанин, он никогда не жил подобной жизнью и,следо-
вательно,не мог знать чем и как живёт деревенский интеллигент. Только осуж-
дать Вадима он был далёк,ибо неизвестно что сам запоёт, прожив тут столько,
сколько прожили Щёголевы.  И не лишне прислушаться к тому, что говорят дру-
гие, пусть это и не отвечает твоим понятиям и убеждениям. Чужая жизнь инте-
ресна сама по себе. Для наблюдателя. Для живущего ею, она - проблемна.

      - Меня интересует только моя семья.  Мой дом, моя жена, мой ребёнок.
И моя работа. В той мере, в какой она меня обеспечивает. Если не занимать-
ся домашними делами, чем ещё можно здесь заниматься? Сходить с ума? Я каж-
дый день, возвращаясь домой, мою полы, убираю, если есть что - стираю, на-
вожу блеск и чистоту. Вот время и не так скучно тянется. Потом сытный ужин,
приготовленный нежной жёнушкой, после ужина - телевизор. Ну там немного с
ребёнком... И счастливые, с пузырями, баиньки. А назавтра всё то же самое.
Да, мама?
      Вадим провёл по плечу Вероники и их отношения уже не показались Вик-
тору натянутыми. Побыв некоторое время сосредоточенным, Вадик опять начал
похохатывать и веселиться. Вообще, его отличала контрастная смена настрое-
ний.
      - А что? Прекрасная жизнь для тех, у кого в голове не больше кошачь-
ей кучки, извините. Но мне, потомку благородной фамилии, спасение исключи-
тельно в мытье полов. Книг я не читаю принципиально.  Ума они мне не доба-
вят. Отнять?  Могут. Книги всё могут!  Но лучше это делают годы и болезни.

                                 - 33 -

А добавить ума мне уже невозможно.  Не лопнуть же моей башке от знаний, ко-
торых у меня и так неистребимое количество. Ну вот, к примеру: я знаю, что
Бог есть. А Бог знает, что есть Я? Нет, не знает. Мы - забытые Богом люди!
Таким образом, Бог не знает о нас и обо мне, в частности. Вот и получается,
что я знаю даже больше самого Господа Бога.
      Разговор принимал  забавный оборот.  В этом же ключе Вадик пошёл рас-
сказывать обо всех,  более или менее заслуживающих внимания,  политических
фигурах  Ольховки.  Вероника дополняла его рассказ  женскими подробностями,
от чего образы становились  более живописными и одновременно более  призем-
лёнными.
      Дали краткую характеристику  и бабе Тосе.  Виктор с удивлением узнал,
что  она тяжёлая эпилептичка, которая  с колониальных времён живёт на воль-
ном поселении. А почему в домах персонала?  В былые времена сошлась и жила
с фельдшером из мужского отделения,  который потом Ольховкой заведовал. Он
лет семь назад умер.  Приступов у неё  давно нет, так её в той же квартире,
где они жили, и оставили. В общем, проявили милосердие. За него она платит
тем, что  с т у к а е т  обо всём и обо всех  начальству, кто бы в главных
врачах ни ходил. Боится,что выселят. Главный врач для неё - это Царь царей.
Её приглашают иногда в няньки  к малолетним или к умирающим, а в остальных
случаях она идёт в любой дом сама - приглашать не надо.
      - А болтливая какая! - Вероника прижала ладонь к щеке, - начнёт гово-
рить, за день не переслушаешь. "Если я говорить не буду, говорит, у меня в
роте позавоняется". И вот как хочешь с ней. У тебя уже в глазах двоится, а
она всё "ля-ля, тру-ля-ля".
      Больше всего они говорили, конечно,  о Хасьеве. Многое было поразите-
льно в отношениях врачей между собой  в недавнем прошлом. Имеется  в  виду
при Гарипове.  При Хайретдиновиче врачей ведь в больнице не было.  Он один
воевал с безумием.
      - Выходит, иорданский казак осадил и взял-таки татарскую крепость, -
усмехнулся Виктор.
      - Взял. И превратил в вотчину, действуя по принципу "разделяй и влас-
твуй".  Собирает сплетни,  склоки заводит,  стравливает сотрудников друг с
другом и пока идёт грызня, он делает тихо свой маленький, хитрый гешефт.
      - Не может быть! - изумился Виктор.
      - Долго рассказывать. Жизнь тебя быстрей мокнёт,узнаешь. Сейчас Марк
Григорьевич, послушать его, уж какой поборник субординации  и протокольных
церемоний. А было что?...
      Когда разразилось дизентерийное поветрие, взаимоотношения в больнице,
и без того непростые, стали совсем напряжёнными.  И не совсем  корректными.
Сотрудники разбились на противоборствующие группировки и лагеря. Политичес-
ки независимые не признавались и согласно поедались поедом. Хасьев, метя в
кресло главного врача,  перестал скрывать свои намерения  и  начал открыто,
при любом удобном случае поносить Гарипова, обвиняя его в профессиональной
несостоятельности.  Ильяс Азатович, чувствуя близкий конец своей оголтелой
деятельности, но не веря в него, стал прижимать Марка: то заставлял дежури-
ть, не оплачивая дежурств, а, напротив, делая необоснованные начёты, то по-
требовал отключить электроэнергию в его доме, то распорядился телегу зловон-

                                 - 34 -

ного компоста вывалить ему на порог, то ...

      Цена войне - смерть! И Хасьев не терпел, а платил той же монетой, от-
пуская прилюдно в адрес главного врача непечатные выражения, рвал его исто-
рии болезни и грозил разоблачением, пиша жалобы в вышестоящие.  Не мучаясь
подобным долго, Гарипов в один из дней, с азиатской непосредственностью от-
лил в графин и подставил его противнику. Марк Григорьевич возьми и хватани
"водички" в запальчивости,  на что Ильяс Азатович,  выкатив глаза, налился
злорадной кровью и расхохотался в лицо. Марка стошнило.
      Этот инцидент разбирали в райздравотделе, не давая ему широкой оглас-
ки и стесняясь гнусного между врачами. Заведующая райздравом, Елена Никити-
чна Симакова, около часа проговорила с ними наедине.

      - Дикость! - изумился Виктор,- пакостные гадости между мужчинами дол-
жна разбирать женщина. Тьфу! Это даже не стыдоба, а дикость.
      - Слушай, а ты помнишь, что ответило "армянское радио", когда его сп-
росили: "Что будет, если соединить татарина с евреем?".
      - Что будет я не помню, но знаю теперь, что бывает.
      - Плохо, когда не знаешь, да ещё и забудешь... "Чингиз-Хайм", - вспо-
мнил?
      Они рассмеялись.
      - Точней,  во всяком случае, не определишь то, что происходило между
врачами, считай врагами! - сказал Виктор, - "армянское радио" зря не выска-
зывается. Недаром говорится: "армянское радио" помолчало, помолчало и толь-
ко потом ответило".
      - Да что там много о Хасьеве говорить, - заключил наконец Вадик,  ус-
тавший рассказывать о нём и произволе, который он начал творить, став глав-
ным, то одну, то другую историю, - и так ясно - не надо  доказывать! - что
Хасьев есть то, что он есть, а именно: хам, негодяй, выскочка, подлец, гор-
лопан, бабник, взяточник, прохиндей, мерзавец  и  вообще сволочь!  Словаря,
всего словаря самых последних слов, не хватит охарактеризовать эту скотину,
эту проститутку свинячью...
      Виктор захохотал, как подброшенный.  Выражение, воспринятое им буква-
льно, резануло неординарностью.
      - Ой,не могу! Среди свиней - проституция... Ха-ха-ха... Свинки - про-
ститутки. В чём только свиней не обвиняли, но в этом...
      Глядя на него, захохотали, как заведённые, Щёголевы.  У Савельева из
глаз потекли слёзы.
      - О-о, злополучная судьба бедных животных! Сама по себе проституция -
свинство, но в таком беспримерном сочетании... Охо-хо...
      Отдышавшись, Вадик сказал:
      - А что ты смеешься?  Вот здесь деревня. И здесь свинюшек к хряку не
просто так, а за деньги водят. Здесь ни один уважающий себя кнур из одного
удовольствия наяривать не будет. А за деньги - пожалуйста!  Вот это и есть
с в и н я ч ь я  п р о с т и т у ц и я,  в буквальном понимании. И к Хасье-
ву сказанное прямое отношение имеет - он всё только деньгами меряет. И нас
тут всех этим гадким пороком поперезаразил.

                                 - 35 -

      От последней фразы Виктора опять скрутил смех.  Всё, больше сил нет!
Заболтавшись, и так засиделись далеко заполночь.

                                  9

       Через неделю, в воскресенье вечером, Савельев вернулся в больницу с
женой.
       От автобуса до ворот они шли молча. После неудачных попыток разгово-
рить её в дороге, Виктор, не говоря ни слова, шагал сзади.  В молчании уже
был укор. В прямом смысле слова - немой укор.  Она отличалась способностью
при  любых  обстоятельствах создавать тревожно-негативное настроение. Хотя,
собственно, в чём дело? Живут же здесь люди и они будут жить.  Савельев ра-
ди идеи, если требовало дело, мог поступиться благополучием  и  безропотно
сносить лишения. От жены этого требовать он, естественно, не смел.  Он обя-
зан был дать ей комфорт и уют, как мужчина и заступник. "Понятно, она - же-
нщина слабая, беззащитная, но кровь из меня нынче пьёт, в отличие от кофия,
с великим удовольствием". Невесёлыми шутками он разряжал напряжение внутри
себя и от этого сердился ещё больше. Не лиходей же он!
      Такие размолвки последнее время стали нередкими  и  выводили Виктора
из равновесия, тем более, что он представлял начало семейной жизни несколь-
ко иным. Более романтичным,что ли, а жену - более покладистой и терпеливой.
      Перед свадьбой  всё было именно так.  Повела она себя по-другому  за
день до того,как им расписаться. Без видимой причины Антонина вдруг загово-
рила с ним безапеляционно. Впрочем, нет, не совсем без причины.
      Зашёл разговор о приглашённых на торжество,  которое решили отметить
в узком кругу, среди своих. В число гостей Виктор включил и Нику Легонцеву,
соседку, с которой он учился в институте в одной группе.  Перед этими собы-
тиями их приходили поздравлять многие знакомые, в том числе  и  она. И вот
она почему-то не понравилась Антонине. "Почему? - недоумевал Виктор, - это
самая близкая моя боевая подруга. Душа-человек. Я люблю её!".
      Антонина отмеряла ему долгий взгляд красивых зеленковатых глаз и при-
гвоздила:
      - Очень мило. За нашим столом только твоих любовниц не хватало.
      Виктор опешил.
      - Ты что такое говоришь, чудная! С чего ты взяла?
      - С твоего  л ю б л ю !
      - Да, люблю. Чисто по-человечески. И даже сильно!
      Присутствовавшая при этом Алевтина Юрьевна, попыталась смягчить ситу-
ацию:
      - Тонечка,  вы не должны так говорить, потому что Ника - очень милая
девушка. Занимаясь с Витей,она бывала у нас довольно часто и мы все успели
узнать её характер и полюбить.  Она - прекрасный человек.  И у них с Витей
дружеские отношения и только.
      - Извините, Алевтина Юрьевна, но с чего вы взяли,что вы в курсе всех
отношений Виктора с ней?
      - Я - мать Вити. Я знаю его. И он со мной откровенен,- она, поначалу
растерявшись от этого заявления, овладела собой и спросила, - а вы, извини-

                                 - 36 -

те, на каком основании сделали такой вывод?
      - У меня - интуиция!
      Виктор в одну минуту представил себе, что будет завтра, если он отка-
жется и не пойдёт в ЗАГС. Представил: вот был бы фейерверк - за всё!  Аван-
сом - на всю оставшуюся жизнь. И устрашился этой сатанинской фантазии. Это
и Антонине судьбу сломать, и семье позор.  Нет, что бы ни было, отныне всё
будет так, как решено и обговорено.  А там, по ходу жизни,  будем уточнять,
менять и перестраивать убеждения свои и других.  Женитьба стоит внутренних
сил.
      Имея обыкновение считать от себя, Виктор решил, что он чего-то не по-
нял, а может быть ему что-то не так показалось. Дурного не может быть, ведь
Тонька - она же добрая! Наши с ней отношения выстраданы. Они совершенно оп-
ределённы - он любит её! - и  вместе  с тем они  безусловно неоднозначны и
происшедшее - лишнее тому свидетельство. Экая ерунда!  Просто сказались пе-
реутомление  и  трудности последних дней приготовления. Улягутся страсти и
всё станет на свои места.

      Страсти улеглись. Но жена оказалась с Џн о р о в о м. Она имела орто-
доксальное Я  и оно не всегда отличалось щепетильностью в отношениях с род-
ными мужа. Не очень-то удовлетворялась Антонина и предложенной ей Виктором
ролью дочери при отце. Он же по своей натуре брал на себя много, переоцени-
вая свои возможности и, таким образом, недооценивая роль жены.  Виктору ка-
залось, что он сделает всё сам и правильно. И за неё тоже.
      Антонина "гнулась" тяжело.  Неудовольствие выражала гневными молчали-
выми протестами, что выводило из себя разговорчивого Виктора.  Такая форма
реагирования была для него внове и он не был к ней готов. У них в семье по-
ступали по другому: выговаривались и моментально разряжали ситуацию. И воо-
бще любили обсуждать и проговаривать любую мелочь, что раздражало Антонину.
Притирание характеров шло туго. В часы и дни недоумённых размолвок Виктору
вспоминалась недавняя холостяцкая жизнь,  по-студенчески свободное общение
и с девушками, и с ребятами. Обиды садняще жгли натёртые семейными удилами
губы, которые он прикусывал, не давая сорваться сгоряча резкому слову.
      - Следите за вашей речью, сынок, - говаривала Алевтина Юрьевна, - пе-
рвый же Џд у р а к Џили Џд у р аЏ- конец всему! В ваших разговорах постоян-
но должно присутствовать предупредительное ВЫ. Оно стоит многого.
      Мама очень переживала за сына и считала,  что Вите нужна жена  более
тонкая, более чувствующая и более понимающая.  Антонина никогда не дерзила,
но была излишне эмоциональна,вспыльчива и себялюбива. В доме Савельевых по-
следнее осуждалось открыто и считалось низким качеством.
      Женился Виктор, вопреки мнению родителей, по очень горячему  чувству.
"Смотри, не обжёгся бы", - умудрённо прорицала Алевтина Юрьевна, считавшая,
что они - не пара.  Отец высказался односложнее и категоричнее: мезальянс!
У сына на сей счёт были свои теории  и  они шли не только от его убеждений,
которые были прямым результатом семейного воспитания,  но и от не до конца
изжитых юношеских заблуждений, немного надуманных и наивных.
      Савельевы слыли людьми сердечными и общительными, ладившими с любыми
соседями и умевшими находить  общий язык со всеми.  Даже крутыми болванами.

                                 - 37 -

По соседству, случается, и такие живут.  В доме их репутация была очень вы-
сока.  Злая на язык, как самурайский меч, баба Зоя-дворничиха, знавшая под-
ноготную каждой семьи и без зазрения совести   с п у с к а в ш а я   ш к у -
р у   с любого жильца, признавалась:
      - Это такие люди, что я о них ничего сказать не могу - нечего! Уважи-
тельная семья.
      И между собой все домашние были добры,внимательны и участливы. Слово
старшего - закон.  Авторитет отца и матери - непререкаем.  К слову сказать,
трое сыновей Савельевых, все выросши и став самостоятельными, обращались к
родителям исключительно ПАПА и МАМА.  Говорить МАТЬ и ОТЕЦ считалось невос-
питанным, нетактичным.
      - Это слова из  Книги записей актов гражданского состояния  и они не
для внутрисемейного общения. В них нет душевности. Это - не для нас! - нас-
тавлял Николай Павлович.
      Так уж дружно подобрались ко двору все родичи,что обстановка в семье
была самая спокойная  и  благожелательная. Поведение же Тони зачастую было
непредсказуемым и огорчительным.
      Помнится, в один из выходных дней сели завтракать все вместе,что слу-
чалось нечасто и чему особенно бывал рад глава семейства,непонимавший и по-
рицавший вокзальную невозможность для всех есть в  одно  время. Настроение
было смешливым. После очередной бузы, Николай Павлович спросил:
      - Аля, что, котлет больше нет?
      - Всё, ма!... - по-детски сказала Алевтина Юрьевна, развела руками и
рассмеялась.
      - Почему "ма"? - не унимался Николай Павлович.
      - Потому что "ам"! - невозмутимо проговорил младший сын, юморист Федь-
ка. И все рассмеялись. Все, кроме Антонины.
      - А ты уткнись в свою тарелку и ешь молчки,- неожиданно для всех, ра-
здраженно и раздельно проговорила Антонина.
      Сидевшие за столом переглянулись, не понимая чем, собственно, вызвано
неудовольствие и резкость? Застолье было скомкано. Отец поблагодарил за еду
и, более не говоря ни слова, поднялся из-за стола. Федя вяло жевал, глядя в
тарелку. Остальные встали, недоев. Виктора взорвало.
      - Ты в своём уме! Что ты такое говоришь? Что не так сказано? У нас не
принято так разговаривать в семье. Федька, хоть и мал, но имеет право прини-
мать участие в общем разговоре. Чего это ты на него?...
      В глазах Антонины стояли слёзы. Они сидели за столом одни.  Виктор ки-
пел от возмущения. Чем безобидная шутка Феди не угодила ей? Чем? Что Антони-
не не понравилось или может быть не нравится у них? Что?
      - Что не нравится? - переспросила она, глядя на Виктора в упор сквозь
стекло подплывавших слёз,- а вот то и не нравится, что ты не понимаешь меня.
Если бы понимал, не спрашивал бы.
      Виктор,  пересиливая себя от негодования,  глянул на миг в её глаза и
внятно отчеканил:
      - Если ты пытаешься утвердиться в нашем доме такими базарными - да! -
такими базарными способами,  если ты пытаешься обратить на себя внимание та-
ким бесподобным образом,  то ты  глубоко ошибаешься - этот номер не пройдёт.

                                 - 38 -

Мои родичи на капризы не падки. Подобная дорога не к нам, а от нас.  Больше
мне сказать тебе нечего!
     ... Потом наступали дни затишья. Напряжение спадало. Постель мирила их
окончательно.  И снова светило солнце семейных радостей, и снова верилось в
незыблемость семейного счастья.  Вероятность в будущем каких-то раздоров не
укладывалась в голове. После горячих ласк и поцелуев, после раскованности и
открытости тел, не верилось в возможность раздражаться и негодовать по мело-
чам.
     Тонечка - милая Тонечка! - снова была желанным и самым близким Виктору
человеком. Когда они вечером оставались одни, она разглядывала его лицо, мо-
лча улыбалась,  неслышными пальцами гладила  его волосы и примирительно шеп-
тала
      - Мы с тобой оба плохие, наверное. Да?
      Виктор иронично хмыкал:
      - Нет, мы, наверное, оба хороши!
      И он гладил её  лицо, груди, бедра.  Интересно и приятно было осязать,
открывать для себя в ощущениях тело любимого человека. Как покойно и хорошо
было ему в такие мгновенья! Воистину, мир женщины - любовь, любовь мужчины -
мир! И в этом огромном мире казались ничтожными и мимолётными проблемы, ко-
торые задевали и больно ранили их в минуты огорчений и непонимания.

      Виктор остановился перед каменным, барачной постройки, домом.
      - Ну, вот мы и приехали. Здесь теперь будем жить. А работать - там.
      Он прошёл узкой дорожкой, обсаженной с обеих сторон цветами, к крыль-
цу и поставил на него чемодан.
      - Какой воздух, м-м! - он потянул носом и сделал восхищённое лицо.
      - Куда ты меня привёз? - тихо и безнадёжно произнесла Антонина, огля-
нувшись. Она села на чемодан и расплакалась.  Виктор поджал губы и удручён-
но смотрел на неё.
      - Ну что ты смотришь на меня так, будто у меня сейчас из глаз брилли-
антовая слеза выпадет! - и Антонина заплакала пуще.
      Над их усталыми головами птицы скакали с ветки на ветку редко и горе-
стно,  подобно одиноким звукам из-под руки, играющего одним пальцем на фор-
тепиано.

                              Џ    10

      Антонину неожиданно разбудила и испугала стоящая, как в склепе, тиши-
на.  Она потихоньку разлепила веки и посмотрела на будильник,  мерно тикав-
ший на тумбочке,грубо крашенной белой краской. Пять минут десятого. Значит
Виктора больше часа нет дома.

      ...Как несчастна в любом случае судьба жён, вынужденных следовать за
своими мужьями!  Не они выбирают судьбу, но она их.  И делает с ними потом
что хочет.  Ничем, даже семьёй, не оправданная жертва. Вот и я такая же же-
ртва... Жить с мужем, любить его, растить детей - вот что определено женщи-
не Природой и всем укладом человеческой жизни, но почему надо подчинять со-

                                 - 39 -

бственную жизнь ему?  Почему женщине отведена подчинённая роль?  Вот и она
вынуждена уступать  стремлению Виктора  быть психиатром и ехать с ним  кто
знает куда. Разве нельзя было разузнать, есть ли места получше? Так нет же,
сразу кинулся сюда!
      - А потому, что в психиатрии я готов работать где угодно, лишь бы это
была психиатрия. Я люблю её в любом месте!
      Внутренний образ мужа начал с Антониной полемику без долгих размышле-
ний, как это уже неоднократно бывало.
      - Ты и психиатрию любишь в любом месте, и меня.  А то, что мне плохо
здесь - это кого-нибудь волнует?
      - С чего ты, однако, решила, что в другом месте будет лучше? Конечно,
такие места может быть и есть.  Но вдруг то, что мы видим, и есть её истин-
ное лицо, а оно же везде одинаковое.  Потом, я договорился в облпсихдиспан-
сере поехать туда, куда пошлют.
      - Куда пошлют... - Антонина сыронизировала, - где потруднее? А может
быть мы туда и не хотим. Жена не хочет.  Ей там плохо! Так разве нельзя бы-
ло сказать? Поганое оно, это ваше любимое место.
      Тоня вспомнила, как любил говорить один знакомый: "Куда пошлют, туда
хотим!". Но он был человек военный, приказ получил и "туда, куда ...". Вот,
вот. Впрочем, всё это одни рассуждения. Душевный, так сказать, протест. Не
вечно же им тут жить. Ну, побастовали и будя! Что там ни говори, а она уже
здесь. И ей пора вставать.
      В доме - пустынно и неуютно. Из постели она вылезла без особой охоты.
Не переодеваясь,  как была в ночной рубашке из фланельки,  поскольку в ней,
в своей любимой вещи, ей было уютней,  а потому привычней в незнакомой обс-
тановке, Тоня обошла всю квартиру. В комнатах было прохладно, казарменно и
пахло нежилым. Поразившись тому, как был гол быт, не один год живущего тут
Хасьева,  она представила сколько усилий придётся приложить к тому,  чтобы
наладить свой.  Что ж, постепенно, по-ступенно, методично,  изо дня в день
начнём его созидать. С женской скрупулезностью.  А начнём его созидать...
с мужа!
      Раз уж говорят - "куда иголка, туда и нитка",  значит есть в этом жи-
тейская правда. Для этого она с ним и при нём.  Своя жизнь была, пока жила
одна. А личная жизнь и семья - понятия несовместимые. Ну какая личная жизнь
после всего у жён декабристов?  Разделили участь мужей.  А почему мужья не
подумали о грозящей участи их жёнам, отчего ж не действовали более благора-
зумно?  Всё от того, что положение женщин по отношению к мужчинам подчинён-
ное. И по сей день!
      Они - основные добытчики, они - главы семейств, они - хозяева положе-
ний. Женщины, как водится, рабыни. Да, рабыни! Их привычек, их дел, их люб-
ви, их благополучия. Вот от чего декабристки. И ещё от того, что многие же-
нщины - большинство! - растворяются в своих мужьях без остатка. То есть,ли-
чностно исчезают. Вроде бы они - вот они,а вместе с тем их нет. Они уже жи-
вут делами и жизнью мужа.  Как чеховская  д у ш е ч к а  -  идеальная жена,
растворяясь, находила себя в каждом, с кем жила. Но что же делать идеалист-
кам и однолюбкам? Растворившись, кем становятся они?  А если он неожиданно
умрёт, что делать им, добровольно лишившим себя и собственной воли, и собс-

                                 - 40 -

твенного рассудка. Что с ними делается? Это ж погибшие люди.  Помилуйте! -
в этом что-то собачье. Жизнь этих людей сломлена ролью, которую они играли.
Каждый гибнет от своего увлечения. Нет уж,сливаться душой и телом - это по-
жалуйста!  Но растворяться в другом - никогда! Очень хорошая мысль, - отме-
тила про себя Тоня, - сливаться, не растворяясь".
      Вести монодиалоги было для неё всегда удовольствием, даже когда, как
сейчас, была неприятной тема: никто не возражает и можно проигрывать любой
вариант разговора и развития событий.  Сложновато  бывало,  если попадался
строптивый оппонент, но зато "на потом"  у неё оказывалась уже сшитой своя
словесная рубашка. И многое с разных точек зрения было  внутри себя обгово-
рено.  Это способ существования самостоятельных и, по сути, одиноких натур,
которые привыкают советоваться с одним умным человеком - с самим собой. Ро-
дная маменька не больно баловала её хозяйственными наставлениями, а со све-
кровью первая размолвка произошла в традиционном месте - на кухне.  Виктор,
естественно, встал на защиту матери.
      - В конце концов, ты - моложе, могла бы и уступить.
      Тоню обидело это.
      - Ты должен понять, что мы - другая семья. Я не имею против твоей ма-
тери ничего, но мы должны жить отдельно и только отдельно.  Её всегда в мо-
их поступках что-то да будет раздражать обязательно. Две женщины, два хара-
ктера и быть им вместе тяжело, хотя они желают только добра друг другу.

      А что, если с нею вдруг случится что-либо непредвиденное? Что Виктор
тогда? Пойдёт ли на жертвы? Обязан пойти. А вот как не пойдёт? Бросит и уй-
дёт к другой и будет дальше жить без огорчений, а она...  Ах, какая глупая
мысль! Её Витюля и с кем-то. Даже не хочу об этом думать. Лучше о чём угод-
но, но только не о болезнях и не об одиночестве.  Да и что может случиться,
они только начинают жизнь?  Фу, какие дурацкие фантазии лезут в голову!...
Надо отвлечься!
      Интересно, что там за окнами? И она стала ходить от окна к окну.  Их,
кстати, прямо сегодня надо вымыть, а то ещё немного и они уже будут похожи
не на домашние, а на фабричные.  Ой-ой-ой, сколько же всего им покупать бу-
дет нужно! Тарелки глубокие и мелкие, кастрюли разные. Не забыть гусятницу.
А чудо-печь им обещала отдать Алевтина Юрьевна. И своим надо отписать, что-
бы насобирали чего-нибудь, что дома не нужно из вещей, а им на первых порах
пригодится. Сковородки ещё. Керогаз.  На электроплитке готовить и долго, и
дорого, хотя и она необходима в хозяйстве. Двухконфорочная. И керогаз надо
брать на два огня.  Всего же, по мелочам, и не сосчитать!  Начинают с нуля.
Вещей-то всего, что в двух чемоданах привезли.  Даже радиоприемника своего
нет. Ничего, наши родители тоже так начинали. Были бы кости, мясо нарастёт.
А начинать в любом случае буду с мужа!
      Тоня вышла в сени, толкнула входную дверь и выглянула на улицу. К её
удивлению на улице было гораздо теплей,  чем в доме.  Она понимала, что ей
необходимо придумать как и с чего надо брать мужа в оборот.  Но на доли се-
кунды касаясь этой мысли, она тут же оставляла её в покое.  Страшилась.  И
необходимость думать  на  эту тему заменяла каким-либо действием:  стирала
пыль с подоконника, переставляла по другому стулья, заправляла кровать. Се-

                                 - 41 -

ла. А что её так страшит,что?... Полная известность и предсказуемость пове-
дения Виктора.  По её мнению,  он воспринимал в штыки любое её предложение.
Хотя она - не враг семье, но просто предлагает по-своему. Иное и иначе,чем
он. "Вот именно, по-другому!"- она воспроизвела внутри себя его голос и ин-
тонацию. Кроме того,ей была чужда и неприятна его, как бы разоблачительная,
манера беседовать с нею.  То есть, на её взгляд, он не беседовал или обсуж-
дал с ней что-то,  а в большинстве случаев словно бы уличал  и взыскивал с
неё за то или это, сделанное ею.  Просто принять то, что делала она для не-
го или для дома, он  не мог и досаждал требованиями.  "Это должно быть так,
а вот это - вот так!".
      Опережающий страх  очень сковывал в ней  любое желание проявить само-
стоятельность. При этом её бесило собственное малодушие и в ней поднимался
дух противоречия.  На каком основании он разговаривает с ней, как с девчон-
кой? Они равны! Понятно, что ему, мужчине, необходимо, а может быть и прия-
тно нести ответственность за всё,  но это не значит, что можно командовать
ею. Она сама прекрасно знает, что и как ей делать. Ничего, пусть покоманду-
ет,  она будет поступать хитрее и так,  как её учили подружки на работе -
"не перечь, соглашайся сразу, но потом - делай  по-своему!".  Она заставит
его переложить руль в её руки, но незаметно. Тайком и уловками.  У женщины
всё равно больше терпения, выдержки, настойчивости, упорства и умения выжи-
дать. Женщина всё равно своего добьётся не мытьём, так катаньем. Не нытьём,
так плаканьем. Раз уж я к нему влезла в душу, я её переверну. Он будет мой.
И не я им, а он будет мной! Как в песне - "стань таким, как я хочу!".
      Ещё в школе она прочитала и запомнила процарапанное кем-то на парте:

                    "О, женщина! Раба ты, когда любишь,
                     И царствуешь, когда любима ты!..."

      А она любима,значит царствует. И он будет смотреть на мир её глазами.
Да, будет! Её глазами их ребенка. Вот как будет! И она почти физически ощу-
тила, как отдаётся Виктору, а он входит в неё, в её глубинные выси, весь!...
М-м, блаженно заломило поясницу  от воображаемой беременности.  Напрягаясь,
изогнулась спина...

      Стукнула входная дверь. Или показалось?  Антонина очнулась. И от нео-
жиданности у неё внезапно заболела голова.  Она с неприязнью решила, что в
дом вошёл Марк Григорьевич. Но послышался старушечий голос:
      - Эй, кто-нибудь! Живые есть?
      - Да, есть. Я тут пока живая.
      Послышалось приближающееся шарканье и в дверях комнаты Савельевых вс-
тала бабушка с умильным выражением лица.
      - А я знаю, что женщины в этом доме пока быть не должно, - с наигран-
ной хитрецой промяукала бабусенька,- да вот вас случайно и увидала в откры-
тую дверь. Вы ж, наверное, нашего нового доктора жена будете?
      - Жена. Меня Тоня зовут.
      - А меня - баба Тося.
      - Мы с вами тёзки, выходит?

                                 - 42 -

      - Если вас Антонина зовут,то меня - Анастасия Прокопьевна. Если и не
тёзки, то усё равно, мы - сусиды, а значит ближней будете.  А как вы женщи-
на молодая, так я вам хоть заместо матеру буду.
      - Спасибо,- удивляясь простоте нравов, сказала Тоня,которой в голосе
бабы Тоси послышалось расположение и участливость,- если что, вы уж не сте-
сняйтесь подсказать,а то мы тут - люди новые, ещё никого и ничего не знаем.
      - Да уж муженёк ваш,  почитай,  со всеми перезнакомился. Приветливый
мужчина, обходительный. Женщины здешние усе на него и взоры, и внимание об-
ратили. Очень он видный собой. Да и вы женщина тоже приметная,- и тут баба
Тося, сузив до щёлок глаза, слащаво захихикала,- а ваш муж вас любит, я ви-
жу. Уж он у вас мужчина правильный. Такой на баловство не пойдёт. Чуть что,
он мне сразу: "Вы, баба Тося, не выдумляйте!". А я и не выдумляю.
      - Он и со мной также. Это у него манера такая,но он - хороший. Я его
тоже люблю.
      При этих словах в Антонине шевельнулась ревность:  её мужа по какому-
то праву рассматривают и обсуждают все, кому не лень.
      - Ну, и на здоровье!  То ж даже людям завидно, а как сам себе, так и
ладно. Лишь бы не болеть. Я своего Степана Никаноровича тожеть оченно люби-
ла - царствие ему небесное! - баба Тося обмахнула себя  ото лба к животу и
по плечам тремя перстами, - уж на что смиренный был, а и то болтали разное.
Завидовали.
      Крупная, одинокая слеза из бабусиных глаз скользнула по щеке в глубо-
кую морщину,  из неё стекла на витую волосину под подбородком и теперь пру-
жинила на ней, не срываясь.
      - Хорошо хоть фатеру отвоевала. Да и что ж? Мы ведь с ним на законных
основаниях. А вы как - на законных? Ну и правильно. А то вот у нас Ноздрин
есть. Слепился со своей Тонькой так, да и живут. Это разве дело? Не по-люд-
ски это...
      - Отчего ж, не по-людски? А может любят? Кто им в таком деле указчик?
Люди взрослые.
      - Ага. Да. Любят... - баба Тося почувствовала под подбородком прохла-
ду и утёрла забытую слезу, - грызутся, что ни день. А он сына ейного, Тонь-
киного, донимает. За собой и мальчишку вовсе забыли. Грязный он весь.  Его
намедни в школе поднимают - уши  и  ногти проверяли - и  спрашивают: "Алик,
скажи кто у тебя папа?". А он его папой зовёт."Врач",- отвечает. "А мама?".
"Мама - фельдшер".  "А что ж ты в школу с такими ногтями пришёл, как-будто
по деревьям лазать собрался?". Молчит. Ему бедному и сказать больше нечего.
      Тоня неожиданно, успев спрятать нос в горсти, чихнула.
      - Будьте здоровы, милая женщина,- с поклоном поприветствовала баба То-
ся,- а у вас в комнатах прохладно. Вы уж берегитесь, не простужайтесь и нос
до насморка не доводите. Вам им нюхать. Уж не грипп ли?
      - Да нет, это и не грипп вовсе. Это... - ап-чхи! - простая чихня.
      Тоне вдруг сделалось весело от своей шутки,  а от пустого, в общем-то,
разговора немного развеялось дурное настроение.
      Баба Тося засобиралась.
      - Ну вот, познакомилась с вами и хорошо. Пойду.  Будем живы и Богу ми-
лы, а людям - сам чёрт не угодит!
                                   * * * * *