Не успели еще солнечные лучи брызнуть из-за неровной кромки леса, а в своем закутке уже проснулся Паук. Потянулся всеми восемью лапками, широко зевнул, и, ощущая урчание в животе, свидетельствующее о том, что от съеденной вчера вечером мухи не осталось и следа, и не лишнее было бы хорошенько подкрепиться, неспешно вылез из своего укрытия. Немного постоял, оглянулся вокруг, затем быстро пробежался по ветке. Остановился на мгновенье и замер, угрожающе подняв передние лапки. Надо быть осторожным, чуть не доглядишь, вмиг склюют птицы. Но вокруг было тихо и спокойно. Неподалеку, на ветке прыгала беспокойная синичка и все вертела головкой по сторонам, но этим птичкам пауки не интересны, им личинок подавай. Можно бежать дальше. Опасаться надо больших птиц.
Вдали, сквозь утреннюю дымку виднелась изба, добротная, крепко срубленная из толстых окоренных бревен, некогда окрашенных в светло-коричневые тона, но местами уже потемневших, с большими окнами и широкой террасой. В этой избе жил человек, который, надо признать, много досаждал Пауку тем, что постоянно рвал его сети. Выходило это у него не намеренно: шел, зацепился, или: нес доску, зацепил за сеть, но Пауку от этого было не легче, постоянно он латал и чинил свою паутину, кляня при этом беспокойного соседа. Ничего не стоило Пауку уйти от этого неприветливого места. Сел на свою паутину, оторвался от дерева и полетел, ветер куда-нибудь да принесет, но возле дома постоянно роились большие вкусные мухи, и Паук, скрепя сердце, вновь и вновь принимался за ремонт порванных человеком сетей. Вот и сегодня, он услышал слабое подрагивание сигнальной нити, и, не теряя времени, вылез из своего укрытия в надежде закусить, но оказалось, что всего лишь оборвана сеть, вот она болтается на двух растяжках, раскачивается и подает сигналы. Этот паршивец, человек, снова ходил здесь в темноте, не заметил паутину и оборвал ее. И чего он все ходит, чего ему дома не сидится?
Паук пробежался дальше по ветке, окинул взглядом сеть, в надежде, что где-то все же запуталась неприметная муха, но сеть была пуста. Ничего не поделаешь, надо приниматься за ремонт, а то так до вечера маковой росинки во рту не будет, в рваную сеть какая муха полезет?
Паук, ворча, принялся за починку сети, несколько раз обежал вокруг, плетя новые ячейки, затем приступил к укреплению растяжек, и так увлекся своей работой, что и не услышал, как вдали скрипнула дверь, и на террасу, позевывая и почесывая грудь, вышел человек. Он потянулся, как недавно Паук, точно так же зевнул во весь рот, оскалив ряд ровных, ослепительно белых и крепких зубов, и неспешно пошел по дорожке в ту сторону, где Паук самозабвенно трудился над своей сетью. Паук заметил человека слишком поздно, когда тот почти вплотную приблизился к сети, убегать не имело смысла, и он в ужасе замер на своей трепетной паутине.
- Гляди-ка, паук! - удивленно сказа сам себе человек, и пробормотал рассеянно: - семейство Аранеи, отряд членистоногих, класс паукообразных...
"Я, оказывается, паук? - удивился про себя Паук, - да еще и членистоногий? Ну, что ж, паук, так паук. Имечко, конечно, не круглое, но уж какое есть".
- Ты бы, дружище, ближе к дому сплел свою паутину, - сказал задумчиво человек, - и ловил бы мух, а то они совсем меня замучили.
"Ага, щас! - подумал про себя Паук. - Здесь ты мне только нитки обрываешь, а там веником каждый день!.. Не напасешься на тебя паутины. Я уж лучше здесь, слава богу, мухи и сюда долетают".
Человек долго смотрел на Паука, переводил взгляд на паутину, и все это время Паук, затаив дыхание, сидел на своей нитке, боясь пошевелиться, и следил за человеком своими глазенками. Прикинусь мертвым, авось не заметит? Да и на что я ему, ведь люди пауков не едят. Разве что раздавит? Просто так, только потому, что паук слабее человека? Люди это уважают - слабых давить.
Человек вздохнул и поплелся обратно в дом, а Паук долго еще сидел недвижно, стараясь унять дрожи в лапках, и смотрел ему вслед. И лишь когда за человеком захлопнулась скрипучая дверь, Паук облегченно вздохнул и принялся за работу. Осталось совсем немного - подправить последнюю нить четвертой растяжки, и сеть снова готова к работе. Теперь уже Паук работал аккуратнее, то и дело оглядываясь на дом, и когда работа по ремонту паутины бала почти закончена, и осталось сделать последний штришок, вдали снова скрипнула дверь, и Паук испуганно присел на своей паутине. Из дома вновь вышел человек и направился прямиком к нему. Эге! - подумал Паук, и быстро засеменил всеми восемью лапами по паутине. Добежал до своего укрытия, оглянулся и скрылся в своей норке, и уже оттуда со страхом наблюдал за человеком.
А человек решительно подошел к паутине, поднял руку, и Паук почувствовал, как задрожала сигнальная нить. Рвет паутину, мерзавец! - с досадой подумал Паук. - Снова придется ремонтировать. Нет, наверное, надо все же убираться отсюда в более спокойно место, ну его, этого человека.
Человек немного постоял возле паутины, затем развернулся и быстро пошел к себе. Снова скрипнула вдали дверь, и наступила тишина. Сигнальная нить паутины продолжала дергаться и дрожать. Паук осторожно высунул свой нос на улицу, огляделся, и, убедившись, что поблизости никого нет, и опасность ему не грозит, выбрался из своего укрытия. В сети билась и трепетала муха. Паук застыл в нерешительности. С одной стороны, голод все настойчивее давал о себе знать, а с другой - все же было немного странно: откуда вдруг взялась эта муха? Только что никого не было, только стоял человек, и вот уже муха бьется в сетях. Странно это... Уж не человек ли ее и принес? Хотя, с какой стати он станет пауку мух носить?.. Нет, что-то тут не чисто, что-то не так. Хотя... такая муха!
Паук нерешительно приблизился к мухе, еще раз огляделся по сторонам и принялся осторожно окутывать ее паутиной. Ладно, уж. Как бы она сюда ни попала, съесть ее не грех. Только не надо забывать про осторожность. Человек - существо коварное, сегодня мухами кормит, а завтра прихлопнет за милую душу... Вот снова скрипнула дверь. Опять он идет! Поесть спокойно не дадут эти люди!
Паук оставил почти уже спеленатую муху, быстро пробежал по паутине и скрылся в своей норке. Подождем, посмотрим, что ему надо, этому человеку.
Человек подошел к паутине, и вновь задрожала сигнальная нить. Неужели еще муху принес? Что это он мух носить повадился? Приваживает?.. А зачем? Какой ему навар с простого паука?
Человек снова ушел, и вновь трепетала сигнальная нить. Паук высунул нос наружу. И впрямь, в сети билась еще одна муха. Гм!..
Паук осторожно приблизился к мухе, оглянулся и принялся опутывать и эту муху. Как бы там ни было, а сегодня он поест вволю. Молодец, человек!.. Паук спеленал и эту муху, проверил путы на первой мухе, еще раз внимательно осмотрелся по сторонам, и уселся трапезничать. И скоро от мух остались только тщательно вычищенные и высосанные оболочки, а сытый и довольный, огрузившийся мухами Паук, с трудом поковылял по своей паутине в убежище. Забравшись в норку, он улегся на мягкой подстилке, и, чувствуя приятную тяжесть в желудке, подумал, что неплохо было бы и вздремнуть часок-другой. И хоть дневной сон всегда считался у пауков признаком дурного тона, ведь самая охота именно днем, вечером ни мухи, ни другие козявки не летают, Паук в блаженной истоме закрыл вмиг потяжелевшие веки и погрузился в глубокий сон.
Вечером, когда августовское солнце, бросив последние лучи на окрестности, устало садилось за неровную, зубчатую линию горизонта, снова пришел человек, и снова принес две мухи. Постоял задумчиво возле паутины, и неспешно побрел домой. А Паук, не теряя времени, выскочил из своего укрытия и принялся быстро пеленать с неба упавшую добычу, то и дело тревожно оглядываясь по сторонам. Не ровен час, налетят птицы...
Эту ночь сытый Паук спал особенно крепко, и снились ему ажурные узоры паутины, изящная, с тонкой талией Паучиха на фоне закатного солнца и еще что-то большое и доброе. Он куда-то летел, улыбался во сне и подергивал всеми своими восемью лапками.
Среди ночи неожиданно поднялся ветер, и его порывом оборвало растяжку паутины. С первыми лучами солнца Паук вышел из своей норки и принялся чинить свою сеть. Снова пришел человек, Паук заметил его издали, но убегать не стал, и лишь, повинуясь инстинкту, замер на трепетной паутине. Человек снова принес угощение, выложил на паутину, но уходить не спешил. Он долго смотрел на Паука, затем, протянул к нему руку и сказал негромко:
- Иди ко мне.., ну, не бойся.
И Паук нерешительно сделал несколько шагов по паутине и перелез на палец человека, а с пальца осторожно перешел на ладонь. Она была теплая и нежная, и Паук замер... Как хорошо! Август уже был в исходе, и по утрам было холодновато, в низинах стелился косматый сизый туман, а на траву выпадала обильная роса. Но на ладони человека было тепло и уютно, Паук недвижно сидел и грелся, и блаженствовал. Надо же - а он оказывается добрый, этот человек!
Человек приходил и на следующий день, и после приходил. Паук ел принесенных мух, грелся на его ладони, и в целом мире не было живой души счастливее. Как-то человек, взяв Паука на свою ладонь, неожиданно предложил:
- Пойдем ко мне, в мой дом? Посмотришь, как я живу.
Паук, конечно, боялся отлучаться далеко от своего убежища, но съеденные мухи были так вкусны, а ладонь человека теплая и доброжелательная, что он согласился, хоть и с опаской. Человек понес его на вытянутой ладони, раскачиваясь в такт своим шагам, эта качка убаюкала Паука, и он даже слегка задремал.
В доме у человека царил приятный полумрак, было тихо и пахло мореным деревом. Человек, видимо, намеренно не красил стены, они уже слегка потемнели, и на их фоне чуть заметные в сумраке выделялись следы от сучков. Их было так много, что у Паука начало рябить в глазах. Но что поразило его до глубины души, так это обилие мух. Они жужжали в окнах, бились в стекло, летали под потолком. А сколько их, умерших, валялось на полу!
- Видишь, - сказал человек задумчиво, - как много у меня мух? Перебирайся ко мне и лови их. Я одинок, ты тоже одинок, будем вместе коротать долгие зимние вечера.
Паук молча слушал человека и блаженно улыбался. Он ведь не умел говорить, и ничего не мог сказать человеку. А если бы умел, то, наверняка, ответил бы неопределенно, как это принято у людей: "посмотрим". Удобное слово придумали люди. Можно сразу не соглашаться на предложение, и собеседника не обидеть. Да и как сразу принять решение? Надо все как следует обдумать, да и привык он уже к своей норке, и паутину, вот, надо подправить... Нет, так сразу невозможно - взять, и перебраться в другое место.
Человек отнес Паука на место, заодно прихватив пару мух, которых он кинул на паутину. Паук благодарно припал к угощению, тщательно опутал мух и принялся трапезничать. А человек постоял, посмотрел задумчиво на Паука, потом вздохнул, повернулся, и, ссутулившись, пошел к себе, домой. Скрипнула дверь, и наступила тишина. А Паук, наевшись мух, поковылял к себе в норку, долго укладывался на своем ложе, и, засыпая, вспоминал легкий сумрак в жилище человека, обилие мух в его доме, и блаженная улыбка застыла на его лице.
Он спал, что называется, без задних ног, уже не прислушиваясь так чутко к скрипу дверей, потому что даже простой паук понимает, что существо, которое носит тебе мух, вряд ли способно тебя же обидеть. И потому, он не слышал, как на рассвете, на просеку въехали два черных автомобиля, и остановились, скрипнув тормозами. Разом распахнулись такие же черные двери, из них вышли люди, и быстро скрылись в доме, и так же быстро из него и вышли, держа под руки человека, и, не смотря на его отчаянное сопротивление, втолкнули его в машину, хлопнули дверьми, и машины сорвались с места и быстро исчезли вдали. И только легкий сизый дым еще долго висел над просекой, да запах горелой соляры доносился до убежища Паука.
Он проснулся неожиданно, от тревожного чувства. Сигнальная нить не шевелилась, вокруг было тихо и спокойно, только слегка раскачивалась на ветру паутина, и все же чувство тревоги не покидало Паука. Он вылез из своей норки, оглянулся, как обычно, по сторонам, посмотрел в сторону дома человека. Дверь в доме была не заперта, и слегка раскачивалась на скрипучих петлях. Странно, человек никогда не оставлял дверь не закрытой. Может, с ним что случилось, может, требуется помощь? А чем может помочь ему Паук?..
Он долго сидел на своей паутине и поглядывал в сторону дома, ожидая, что вот придет человек и принесет мух на завтрак, но человек не появлялся. Прошел день, за ним другой, третий... Никто не приносил Пауку мух, а в сети редко-редко попадались тощие и мелкие козявки и всякого рода мошкара. Паук все чаще ложился спать голодный. Но больше голода тревожила его необъяснимая тишина в доме человека, и этот зловещий скрип дверных петель. Где же ты, человек, что с тобой случилось? - думал Паук, ворочаясь в своей холодной постели. Он долго не мог уснуть, и часто среди ночи вылезал из норки и напряженно, до боли в глазах вглядывался в темноту, пытаясь разглядеть дом из потемневших бревен, и тревожно прислушивался, тщетно надеясь, что уж сегодня не услышит больше того зловещего скрипа дверных петель. Где же ты, человек?..
Наступил сентябрь, дни становились короче, а вечера длинные и тоскливые. Вокруг летала паутина, все меньше мух попадало Пауку в сети, было холодно и неуютно. Ко всему еще зарядили дожди, все вокруг потемнело, и Паук целыми днями сидел в своей норке и, прислушиваясь к тревожным ударам по ветке дождевых капель, грустно поглядывал на почерневший дом человека. Он ждал, что вот сейчас скрипнет знакомая дверь, и выйдет человек, и придет к нему, как всегда с угощением. Да, Бог с ним, с угощением, лишь бы он пришел, думал Паук, и все чаще вспоминал, как человек предлагал переселиться к нему, и жалел, что не согласился тогда. Но человек не выходил, и только дверь по-прежнему скрипела, раскачиваясь на заржавленных петлях.
Дни пролетали мимо, а человек в доме так и не появлялся. В один из коротких осенних дней, когда ненадолго прекратились эти надоедливые дожди, и в просвете рваных облаков проглянуло солнце, Паук, тяжело вздохнув, повис на оборванной растяжке своей сети, в последний раз с грустью посмотрел в сторону почерневшего от дождей дома, затем, перекусил сверху нить, и она под тяжестью Паука полетела вниз. Но у самой земли ее подхватили восходящие воздушные потоки, подняли и понесли над заброшенным полем, мимо облезлых перелесков и чахлых осенних деревьев. Почерневший дом человека с его скрипучей дверью постепенно отдалялся, и скоро совсем исчез за покрытым редколесьем холмом.