Мы всегда ходили ночью. Мама нежно трогала твое плечо, и ты понимал, что пора идти. Вспоминается сонный брат, который то и дело норовил плюхнуться на ещё теплую подушку. Какая-то суета с едой, мать всегда норовила взять с собой в храм то, чего не нужно брать, а отец бурчал и строго повторял почти каждый год: "Куличи, яйца, вода и соль!"
Сколько себя помню, одинаковой погоды почти никогда не было. Бывал снег, бывал дождь, даже туман, если пасха выпадала на апрель. Несмотря на капризы природы, вереницей из спящих домов - женщины в платках и юбках, мужчины с полными сумками или плетеными корзинами, всегда полусонные дети - но люди шли в храм в ту субботнюю ночь.
Ждали всегда.
Из открытых дверей храма доносилось церковное песнопение, а по кругу деревянного храма стояли люди. Куличи, яйца, пасхи в открытых сумках лежали на земле. Этот живой коридор из людей и зажженных свечей в руках каждого из прихожан всегда поражал своим терпением и покорностью. Люди ждали. Всегда стояла такая живая тишина. А когда батюшка в первый раз окунал веник в чашу с водой, и во всеуслышание говорил: "Христос воскрес!" - вся пришедшая толпа радостно откликалась: "Воистину!" И разодетые в праздничную мантию попы - когда один, когда вдвоем - в окружение послушников и казаков, одетых в парадные мундиры, шли по разные стороны от храма в живые коридоры, окропляя веником куличи, яйца, людей.
- А нас батюшка! А нас посвятите! - кричал кто-то из толпы и святой отец, улыбаясь, снова махал веником в их сторону.
- Тут дети батюшка! Детей обрызгайте! - просила женщина, напротив. И батюшка щедро поливал сонных подростков.
Мокрые, но счастливые, люди собирали свои вкусности, тушили свечи, и вереницей, крестясь перед выходом, шли домой.
А мы с братом ещё долго обсуждали цыган, их громадные пасхи, испеченные в десятилитровых кастрюлях, их всегда шумные речи, их пестрые наряды и ту веру в ночное окропление водой. Они всегда просили окропить себя дважды; мокрые с ног до головы, они всегда становились такими тихими после святой воды, тихими и счастливыми - это было так необычно.
Для меня Пасха всегда пахла сладкими нотками воска сгорающей свечи, когда ты прикрываешь её от ветра. А накануне в субботнее утро это запах сдобы и ванильных куличей. Это запах спертого воздуха и ладана в храме после службы. И запах ночной трапезы после похода в церковь, её вкус; я не знаю, почему, но в ту ночь на воскресенье хлеб вкуснее обычного, сдобная булка слаще, соль соление, и даже обычные яйца такие вкусные, что нет этому какого-либо разумного объяснения.
У этой ночи всегда свой особый звук. Шепот и гул одновременно до первого удара колокола, а потом - перезвон, пронизывающий до дрожи. И ты, словно часть толпы, чувствуешь её дыхание и со всеми ожидаешь заветных слов батюшки: "Христос воскрес!"
И радостное, хрипловатое, хмельное - мужское и звонкое, нежное женское - в ответ: "Воистину!"