Герой повествования Серапион осторожно ступал по лесной тропе. Его широкое лицо освежала чистая, умиротворенная улыбка. Задний карман мешковатых серапионовых штанов оттопыривался - в нем лежал томик "Пространных рассуждений о Луне", в руке он нёс холщовый мешок. Летний ветерок шевелил остатки волос цвета прелой соломы на макушке героя, а дорогу то тут, то там перебегали ежи и переползали ужи. Встречались и насекомые. Солнце светило. Дождя не было. Ноздри большого, мясистого носа Серапиона с удовольствием втягивали аромат трав, папоротников и лесного топинамбура. Растительность, имеющая стебли и ветви, махала вслед бредущей фигуре, а пни и придорожные валуны приветливо глядели туда, где прошли его ноги в старых, но еще крепких пляжных сандалиях.
Выбрав подходящее место, Серапион свернул с тропы в заросли и углубился в лес, стараясь не наступать на раскиданные в траве экскременты барсуков. Он принялся заполнять свои мозги самыми безмятежными и светлыми мыслями, на какие был способен. Он знал, что на мысли тяжелые и грустные не идут грибы. А именно они-то и были его целью. Крепкие, с ровными круглыми шляпками, окрашенными в ровный матовый цвет, источающие аромат прелых листьев, удивительные создания Грибной феи! Он любил розовые, мохнатые по краям волнушки; маслята с глянцевыми коричневыми шляпками, похожими с изнанки на желтую губку; синявки, поражающие ювелирной тонкостью своих девственно-белых пластинок. Белые грибы и красноголовики он любил тоже.
Подходящую поляну Серапион нашел сравнительно быстро. Здесь было хорошее освещение и не так надоедали комары. Пройдя десяток шагов, Серапион разглядел в траве выводок молодых сыроежек. С фиолетовыми куполообразными шапочками, они были очень-очень трогательны и красивы, и не скоро ещё предстояло им состариться, задрав одряхлевшие края и вывернув наизнанку свое пожелтевшее пластинчатое нутро. Цвет их шляпок был чистым и ровным, и ещё не успели они обзавестись на теле сором, потемнеть в центре и покрыться старческими пятнышками. Они напоминали пальчики новорожденных детей. Серапиону это подходило.
Он достал из мешка раскладной стульчик, разложил его и, кряхтя, опустил свой зад на брезентовое сиденье.
Посидев немного без движения, Серапион достал из нагрудного кармана своей рубахи, сшитой из дорогой красной парчи, какая идет, в основном, на скатерти и занавески, подпоясанной витым желтым шнуром с кистями маленькие круглые очки с бечевочными петлями, цепляемые при надевании за уши. Закрепив оптический прибор более или менее надежно на переносице, Серапион достал принесённые "Пространные рассуждения о Луне". Раскрыв книгу, он поднес к толстым влажным губам короткий указательный палец, послюнявил его широким языком и принялся листать шершавые пожелтевшие страницы, пропахшие табачным дымом, покрытые сальными пятнами и следами раздавленных клопов. Наконец он нашел то, что искал. Набрав воздуха, Серапион прочитал громко и внятно название главы: "Некоторые умные размышления о Луне, способе прикрепления оной к Небесному Куполу и некоторых проявлениях природы". Здесь он поднял голову и окинул взглядом поросль грибов-слушателей. Сыроежки выглядели заинтересованными. Серапион начал: "Луна закинута на небо и пускающая лучи, дабы освещались на полянах, уступах пустынных, скотных дворах и Глади Морской камни и ямы, и всякие вещи, когда темно. Есть от Луны польза. Ибо: если бредешь впотьмах, то не даст тебе упасть в канаву, или налететь рожей на ветку. Луна собою кругла, размером по виду со свиной пятак, но это так только кажется, на самом же деле - имеет вширь, должно, аршин с двадцать. Свет течёт от неё не горячий, не животворный. А еще пропадает она обыкновенно, уедаясь от ночи к ночи, подобно сахарной голове в кипятке. Уевшись же, Луна родится и набухает изнова. Разница меж Луной и Солнцем в том, что Солнце неизвестно кто запускает поутру с краю земли, будто змей воздушный, а вечером за оный край утягивает. Луна же держится наверху крепко - либо на картофельных муслях, либо на рыбном клею, а вернее всего - на гвоздях..."
Серапион остановился и глянул поверх очков на синявочьи шляпки. Они с интересом внимали - это было несомненно. Он поспешил продолжить: "Днём Луну не увидать, ибо свет, пускаемый Солнцем и дающий разглядеть всякое, даже скудную вошь, обращает Купол Небесный в синее, а когда и облака родятся, и всем этим лунный пятак утаён. Свет же Луны жару не даёт, но особенно же отнюдь не зимой, когда от снега на дворе мороз, и случается даже крепкий ветер. Посему: пока снег -- зябко, а как он тает, то - тепло, и в валенках ноги преют. Бывает еще и дождь, для наполнения луж, колодцев и морских океанов. Льёт он водой из небесных прорех, а иной раз случается в дождь и молния с громом. Происходит сие так:..."
Тут Серапион прекратил читать, поскольку поляну огласил треск ветвей, а затем шлепок, как будто на землю упала гигантская коровья лепёшка. Звук был извлечён человеческим телом, облаченным в выцветшую голубую рубаху, и штаны цвета утренней зари. Ноги пришельца с небес были босы. Лицо, переходящее в лысину, украшала рыжая борода, недлинная, но широкая и густая.
-- Милости просим, -- произнес незнакомец, растянулся в улыбке, и посмотрел долгим взглядом вверх. Серапион тоже посмотрел вверх, затем вниз, потом опять вверх и опять вниз - на рыжебородого.
-- Кто вы, и что заставило вас столь неожиданно появиться, прервав тем самым...? -- Серапион не договорил, прислушиваясь к участившемуся от неожиданности сердцебиению.
-- Зовут меня Меркул, -- незнакомец похлопал себя по заду, отряхиваясь, и поклонился Серапиону. Серапион тоже машинально поклонился и сказал:
-- Вы довольно странно появились...
Меркул подтянул штаны и, еще раз глянув наверх, сообщил:
-- Да это я, понимаешь ли, на ветку сухую прыгнул, а она сломалась! Ну и полетел... Саженей с двух сверзился...
-- Вы прилетели с той стороны Небесного Купола? -- спросил Серапион, хотя вообще-то, книжник и природовед, он не верил в существование обитателей на той стороне.
-- Нет, -- ответил Меркул. Он достал из кармана тряпицу и принялся заматывать свою ладонь (левую). -- Я путешествую. Так я передвигаюсь -- всегда по деревьям. С ветки на ветку. От ствола к стволу. Это гораздо интереснее, чем по земле. Ведь прыгая в десяти саженях над землей, когда ветки гнутся, стволы шатаются, в голову лезут мысли особенные.
-- Особенные?
-- Именно особенные! Такие мысли не лезут в голову, когда ты идёшь по земле!
-- Но, какие же это мысли?
-- Например, что ты промахнёшься, прыгнув на ветку, и полетишь вниз головой, или ветка под тобой обломится, и ты полетишь вниз головой, или на тебя нападёт древесный гусак, и ты полетишь...-- он сделал паузу.
-- Вниз головой? -- Догадался Серапион.
-- Точно!
-- Вынужден признать, что меня такие мысли действительно никогда не посещали! -- Серапион почесал затылок
-- Так я же и говорю - эти мысли могут прийти только там, -- Меркул кивнул головой вверх. Это особенные мысли!
-- И далеко вы путешествуете? -- Серапион почти успокоился, и в нем стал пробиваться интерес.
-- Вообще-то не очень. Я стараюсь не покидать границы данного климатического пояса, -- Меркул пошевелил пальцами забинтованной руки. Оба помолчали.
-- Вы что-то читали? -- спросил Меркул, заметив в руке Серапиона книгу. Он начал прохаживаться по поляне, с интересом созерцая растительный и животный мир (в лице трех стрекоз, полусотни муравьев и одной неизвестно как сюда попавшей виноградной улитки).
Серапион засмущался и спрятал "...рассуждения о Луне" за спину.
-- "Справочник ветеринара-любителя", -- соврал он непонятно для чего .
-- Хотите открыть практику? -- Меркул, сев на землю, сорвал стрелку дикого щавеля и, кривясь и морщась, принялся его жевать.
-- Возможно... Стоматологический кабинет, -- продолжал врать Серапион.
-- Дантисты неплохо зарабатывают, -- Меркул методично выщипывал вокруг себя щавельную растительность, очищал ее от сора и поедал.
Серапион промолчал, не сочтя нужным развивать эту тему.
-- Люблю злаки, -- Меркул кивнул на заросли вокруг себя.
-- Щавель -- это семейство гречишных, а не злаков. -- Машинально сказал Серапион.
-- А? -- Меркул перестал жевать. -- Вот бы никогда не подумал!
Серапион пожал плечами с видом "Мол, это давным-давно всем известно"
-- Так ты ботаник? -- в голосе Меркула далеким колокольчиком зазвенел восторг, а в глазах зажглась мысль.
Серапион неожиданно для себя не дал отрицательного ответа, а снова неопределенно пожал плечами, хотя познания его в ботанике сводились к содержанию брошюры "Растения и членистоногие нашего края, пригодные в пищу".
-- Так ты ботаник! -- уже утвердительно вскричал Меркул (колокольчики превратились в радостный звон). Он поднялся.
-- Я преуспел во многих знаниях, -- гордо сообщил Серапион, который в своих лекциях для грибов затрагивал многие естественные и неестественные науки.
Меркул поднял на него добрые глаза. Казалось, что он смотрит в самую душу собеседника.
-- Мне нужен ботаник. Идем со мной. Я разделю с тобой радость и горе, я буду отдавать тебе последний черствый сухарь, я буду смазывать твои раны чудесным бальзамом...
-- Весьма тронут, -- прошептал Серапион, которому упоминание о ранах почему-то не очень понравилось, -- но...
-- Буду тебе верным спутником и надежным товарищем, -- продолжал ворковать Меркул, похлопывая Серапиона по плечу.
-- Я бы с радостью, -- ласково ответил Серапион, -- но у меня тут кое-какие дела... Защита дипломного проекта по природоведению... Что-то в этом роде... Так что я никак... Уж простите...
Меркул сник, вздохнув и опустив свои руки, напоминающие клешни, вдоль туловища. Серапион поспешно свернул свой стул, сунул его в мешок и скорым шагом направился к деревьям.
-- Но ты же даже не спросил, куда я тебя зову, -- крикнул ему вдогонку Меркул. Серапион обернулся и, пожав плечами ("Что-то часто я пожимаю плечами в последнее время -подумалось ему между прочим"), спросил:
Серапион повернулся и затрещал кустами вглубь лесного массива, оставив грустного Меркула на залитой солнцем поляне.
II
Придя домой, то есть в дощатое строение, крытое шифером и живописно раскрашенное снаружи китайской тушью и канцелярскими чернилами, имеющее форму усеченного конуса и прячущееся в зарослях чертополоха и волчьего лыка, Серапион переоделся в свежее белье - розовые атласные кальсоны и коричневую куртку, расшитую золотым галуном. Потом он сел на перевернутую кадушку, служащую иногда для засолки капусты, а иногда для сидения, переобул пляжные сандалии на домашние тапки и наладился выпить пару стаканов морковного чая с прошлогодним вареньем из ягод вороньего глаза, но только он успел раздуть керогаз и поставить на него чайник, как во входную дверь кто-то робко постучал. Серапион, не любивший принимать гостей, поскольку в гости к нему ходили только водяные крысы, в изобилии селившиеся неподалеку, хотел сделать вид, что дома его нет, но стук повторился настойчивее, и, кроме того, сипение керогаза выдавало присутствие хозяина, поэтому он (хозяин) откинул крючок, каким запирают дачные туалеты, и входная дверь под собственной тяжестью отворилась.
То, что Серапион увидел на пороге, поразило его до чрезвычайности. Больше всего это напоминало тарелку с супом. Сама по себе тарелка с супом не является чем-то необычным, даже у порога вашего дома, но: во-первых, тарелка была довольно большая, и у нее были руки и ноги. От нее также довольно сильно пахло мясным бульоном. Впрочем, для тарелки с супом это как раз не было чем-то необычным.
Лицо Серапиона, вытянутое, с выпученными бесцветными глазами, находилось на уровне тарелочной кромки (чуть больше метра с половиной от земли), и, поскольку тарелка покачивалась, ему был виден затейливый орнамент из голубых и фиолетовых цветочков, густо покрывающих ее фарфоровые края.
-- Не помешаю? -- проскрипела тарелка, переминаясь с ноги на ногу.
Серапион глупо глядел на нее, хлопая белесыми ресницами.
-- Тогда войду, пожалуй, -- прошипела тарелка и шагнула за порог внутрь серапионова жилища, вдвинув хозяина внутрь.
-- Как вас звать? -- спросил Серапион почему-то, хотя не это интересовало его больше всего.
-- Тарелкой с Супом, -- сообщила Тарелка с Супом, медленно вращаясь вокруг своей оси посередине комнаты, имеющей в плане форму параллелограмма. -- У тебя похлебка есть?
-- Из брюквы, -- тихо пробормотал Серапион, накидывая крючок входной двери на скобу, вбитую в ветхий косяк. Повернувшись, он увидел, что гость уже сидел на перевернутом эмалированном ведре, в котором Серапион таскал из ближайшего болота воду для хозяйственных и кулинарных нужд.
Серапион направился на кухню, откуда раздавался угрожающий вой керогаза. На кухню, точнее в закуток, отгороженный от остального помещения плюшевой занавеской, он успел вовремя. Пламя, вышедшее из-под контроля старой паяльной лампы, уже наметило себе жертву в лице фанерного ящика, в котором когда-то хранился лук-севок.
-- Суп греть? -- осведомился Серапион, вступая в борьбу с огненной стихией.
-- Да, и захвати хлеба, -- отозвалась тарелка.
-- Могу предложить только сухари, -- предложил Серапион, заливая пламя из кипящего чайника.
Несколько минут спустя он появился из-за занавески с объемистой алюминиевой кастрюлей, накрытой сверху алюминиевой миской с горой черствых сухарей. Всё это он поставил на дубовый стол, богато инкрустированный фальшивым перламутром и натуральным бутылочным стеклом.
Тарелка, гремя ведром, не вставая, подъехала к столу. Серапион, с накинутым на согнутую руку полотенцем, замер в ожидании, но, найдя свою позу чересчур лакейской, расслабился, списав всё на привычку молодости, когда работал официантом в заведении "Веселые топографы".
Тарелка тем временем взяла кастрюлю с брюквенной похлебкой и вылила ее (или налила?) туда, куда это обычно и делают в тарелки. После чего она встала и поклонилась хозяину, вылив через край на соломенный половик, немного супа.
-- Спасибо, -- удовлетворенно прошамкала посуда, -- это было мне необходимо.
Серапион растерянно уставился на миску с нетронутыми сухарями.
-- Это для тебя.
-- Благодарю, -- Серапион взял один сухарь и принялся его грызть.
-- Ну, а я вздремну немного, -- сказала тарелка и снова опустилась на ведро. -- Я сплю сидя, -- сообщила она и замолчала.
Серапион догрыз сухарь, сходил в кухонный закуток и запил еду рюмкой конопляного масла (он считал, что этим снабжает свой организм витаминами). Затем прошелся по дому, глядя на спящую тарелку. Она раскачивалась. Можно было бы сказать, что она клюет носом, но, так как носа у нее не было, сказано этого не будет. Потом Серапион вышел во двор, то есть в пространство около дома, заросшее крапивой и различными представителями семейства лилейных и более-менее свободное от коряг и кустарника. Во дворе между мусорными кучами резвилась пара ручных опоссумов, которых Серапион подобрал однажды в лесу совсем крошнчными и собственноручно выкормил, намереваясь использовать их в своей нескончаемой борьбе с рыжими домовыми тараканами. Во дворе Серапион понаблюдал за солнцем и облаками, измерил (на глаз) скорость ветра и влажность воздуха, занес все результаты увиденного и измеренного в растрепанную тетрадь и подумал, чем бы заняться еще. Думал он долго. Наконец, ничего не решив, он снова вошел в дом и, обойдя качающуюся на ведре тарелку, прошел в угол и забрался в гамак, служащий ему постелью. За неимением других планов он решил вздремнуть.
Когда он проснулся, за окошком, затянутым бычьим пузырем, уже смеркалось. Первое, на что он обратил внимание, было отсутствие Тарелки с Супом на ведре и вообще где-либо. Лишь на полу имела место небольшая лужица пролитого супа. "Ну и скатертью дорога", -- подумал Серапион, зевнул, покачался в гамаке (раскачивание в гамаке он называл "зарядкой") и решил встать, чтобы загнать опоссумов в коробку из-под макаронных изделий, где они ночевали, и сделать еще кое-что по хозяйству (например, послушать патефон и перебрать свежую свекольную ботву). Он вылез из гамака и, шлепая босыми ступнями, прошел к комоду и зажег плошку с керосином, служившую источником света и периодических возгораний серапионова жилища. Взяв в комоде полотняный мешок с гречневой крупой, которой он кормил опоссумов, Серапион направился к выходу из своего жилища, но, уже отворив дверь и перенеся одну ногу за порог хибары, он почувствовал, что чего-то не хватает. Постояв пару секунд с задранной в воздухе конечностью, он сообразил: САНДАЛИИ! Его почти новые (в прошлом году им исполнилось всего пять лет) сандалии с деревянными подошвами и крепчайшими ремешками из технического кожзаменителя. Обычно ноги сами подхватывали на лету свою привычную обувку, сейчас же этого не произошло. Серапион вернул занесенную за порог часть своего тела в дом и стал соображать: вернувшись из леса, он переоделся в домашние тапки, затем, выйдя во двор, он сменил тапки на сандалии; потом, зайдя в дом -- сандалии на тапки - это он очень точно помнил! Встав с гамака, он не стал надевать ничего, а прошел к порогу босиком. И вот теперь его ступни оставались босы. Серапион пошарил взглядом по периметру комнаты, затем мысленно разделил жилую площадь на квадраты, обшарил глазами каждый сантиметр и понял: "Тарелка". Несомненно, сандалии ушли вместе с ней. Серапион заходил кругами по комнате. Он был очень взволнован. Совершив десяток кругов по часовой стрелке и столько же против нее, Серапион подошел к комоду, заменявшему ему практически всю мебель, и, выдвинув наугад несколько ящиков, нашел то, что было ему нужно: красные резиновые остроносые болотные сапоги, покрытые лаком и толстым слоем пыли. Сапоги эти были ему малы, кроме того, они протекали, утратив тем самым болотоходность. Серапион вознамерился обменять их на прихваченные тарелкой сандалии. Но сделать это можно было только при личной встрече. "Далеко уйти она не могла", -- думал Серапион, -- "ведь она полна Супа, а с ним не очень-то побегаешь". Серапион надел на ноги тапки (единственное, что он теперь мог надеть на ноги не считая дырявых болотоходов конечно, но ведь они предполагались к обмену!), вышел во двор, где запер опоссумов в ящик, засыпав туда изрядное количество крупы-ядрицы, и поспешил в лес. Через четверть часа он вернулся домой, задул керосиновую плошку, потушил небольшой пожар и вновь поспешил в лес.
III
Уже смеркалось. Высоко в кронах деревьев хлопали могучими крыльями древесные гусаки. Между стволами сновали белки-летяги, а на поваленных деревьях своей загадочной жизнью жила плесень.
Дорога, а скорее тропинка, а точнее узкая полоска, вытоптанная какими-то большими неповоротливыми животными, была видна плохо, и спешащий Серапион время от времени (особенно на поворотах) влетал в притропиночные кусты. Под мышкой у него были бережно зажаты замотанные в чистую тряпицу сапоги. Пройдя по тропинке километра два и удалившись от дома примерно метров на двести (звери, вытаптывавшие этот путь, предпочитали ходить не прямо, а по синусоиде), Серапион стал уставать. Хотя он ежедневно тренировал свое тело раскачиванием в гамаке, дорога брала свое. Ход его всё замедлялся. Когда его стали обгонять даже сороконожки, двигающиеся по обочинам тропы, вверху послышался треск, а затем на голову Серапиона посыпались ветки и какая-то труха. Он с неодобрением посмотрел наверх. Небо было почти совсем темным, и ничего разглядеть было нельзя, поэтому продолжая идти, вверх он смотрел недолго -- (как раз до первого выпирающего из земли корня). Поднявшись, он отряхнул свои гамаши с роскошными белыми лампасами (он их надел перед выходом для удобства) и направился было дальше, но тут наверху раздался крик, какой обычно издает рассерженный индюк, а затем -- звук стремительно приближающегося сквозь ветки к земле тела.
Зацепившись за самую нижнюю ветку, тело свалилось на тропинку перед Серапионом. Почти тут же тело вскочило и оказалась человеком в широкополой соломенной шляпе (это была самая заметная в темноте деталь его туалета). Что-то в манере появления незнакомца показалось Серапиону знакомым.
Меркул, который и прилетел с вершины придорожной сосны, тоже узнал Серапиона.
-- Привет, -- приветливо сказал он. -- На рыбалку?
Серапион помотал головой и кивнул на сверток:
-- Сапоги несу.
Меркул понимающе закивал и сообщил:
-- А я на гнездо удода наскочил, а там -- птенцы. Я их почти не трогал - хотел уже мимо пройти, да сам удод домой вернулся...
-- Не ушиблись? -- спросил Серапион с досадой (он не знал, как быть в такой ситуации: откланяться или продолжить разговор).
-- Нет, -- сказал Меркул, продолжая стоять.
Серапион тоскливо посмотрел по сторонам.
-- Тарелку с Супом не видели? -- спросил он.
-- Ага. Я бы съел что-нибудь, -- закивал Меркул
-- Да я не про тарелку супа говорю, а про Тарелку с Супом! Не видели её?
-- Ах, егооооо! -- протянул Меркул. -- Нет, не видел, ведь сейчас уже темно! -- А тебе он зачем?
-- Дело в том, что у него мои сандалии... То есть он был последним, кто...
-- Стащил что ли? -- понял Меркул.
Серапион кивнул.
-- Это его обычное поведение. Но я лично его не осуждаю. Ходит он много, обувь стаптывается быстро.
-- Извините мне надо идти, -- сказал Серапион, намереваясь обогнуть похожего в огромной шляпе на гриб Меркула.
-- Не советую. Думаю, ты его ночью не догонишь, -- скептически ответил Меркул. -- Он хоть и медленно ходит -- чтоб суп не расплескать, зато дороги не выбирает -- на ветки и колючки ему наплевать: фарфоровый.
-- Что же мне делать, -- прошептал грустным голосом Серапион. -- Мне без сандалий нельзя. У меня в сапогах ноги преют.
-- Утром догонишь, -- посоветовал Меркул. -- Ты живешь-то где?
-- Поблизости, -- нерешительно ответил Серапион (он всё еще хотел устремиться сквозь чащу за Тарелкой).
-- В дупле? -- поинтересовался Меркул, ковыряя большим пальцем ноги верхний плодородный слой почвы.
-- Нет, у меня постройка -- сказал Серапион и, вспомнив свое жилище, почему-то сразу захотел домой.
-- А, ну так я у тебя переночую, -- заявил Меркул. -- В какую сторону идти? Вопрос был дурацкий, так как они стояли на тропинке и дом мог быть только за спиной Серапиона, так как впереди него была Неизвестность.
Серапион с печальным видом мотнул головой назад и повернулся к Неизвестности спиной. Меркул направился к ближайшему стволу.
-- Так вы думаете, что стоит подождать зари? -- на всякий случай крикнул Серапион вслед карабкающейся фигуре.
-- Абсолютно! -- донеслось из ветвей.
Вздохнув, Серапион направился в обратный путь. Над ним, роняя шишки, старые птичьи гнезда и глухие удары о различные препятствия, лез сквозь кроны деревьев Меркул. Время от времени он вторгался в личную жизнь обитателей верхнего яруса, и с высоты доносились дикие птичьи крики и громкие проклятия.
К дому Серапион прибрел уже совсем затемно. Пока он раскручивал проволоку, которой за специальные скобки к косяку была примотана дверь, с ближайшей сосны слез Меркул. Сунув руки в карманы, он пустился в обход сооружения, в котором ему предстояло провести ночь.
Серапион, отворив размотанную дверь, вошел в помещение, откуда пахло луком и эстрагоном. Внутри бесчинствовали тараканы, устроившие на хозяйском столе банкет. Они пожирали хлебные крошки и картофельные очистки и запивали всё перимифосметрином, которым Серапион щедро опрыскивал "закрытые и труднодоступные для людей и животных места" (так было рекомендовано в инструкции по применению этого инсектицида). Намеревавшиеся всю ночь гулять, тараканы были очень обижены внезапным появлением владельца помещения и, расползаясь, укоризненно глядели Серапиону в глаза. Он, между тем, вытер ноги, обутые в тапки, о половичок, искусно сплетенный из морских водорослей, выловленных из болота, зажег керосиновую горелку и стал ликвидировать последствия тараканьего шабаша.
За этим его и застал ввалившийся в дом радостно улыбающийся Меркул. Оказавшись в комнате, он снял с головы шляпу и, звонко шлепая по полу босыми ступнями, опять отправился вдоль стен жилища, уже с внутренней стороны. Взору его представилась упомянутая выше занавеска вдоль одной стены, отделявшая кухонный угол, оборудованный шкафами, заполненными провизией: сухим горохом, аскорбиновой кислотой, мятными жевательными конфетами и леденцами от кашля. Тут же стояли горшки и мензурки с жидкими формами пищи. Вдоль второй стены, украшенной оконным проемом, висел гамак, сработанный из кокосового волокна, что в описываемых широтах представляло большую редкость. На гамаке лежала подушка, набитая конским волосом, и толстый полосатый матрас, прикрытый одеялом из свиных шкур. Около третьей стены стоял комод из первосортной упаковочной фанеры, местами, правда, расслоившейся от старости. В нем Серапион хранил свои самые необходимые в хозяйстве вещи: арифмометр, мазь от комаров, пару статуэток из моржового клыка и тому подобное барахло. Также на комоде помещалось зеркало, и стоял плексигласовый графин для умывания. Наконец, последняя стена имела в качестве отличия от трех остальных дверь, обитую коленкором.
Завершив обход, Меркул подошел к столу и, пошарив в кармане, выложил на стол, уже покрытый Серапионом льняной скатертью, украшенной желтыми и рыжими пятнами от соусов, кусок засохшего сыра.
-- Будем есть, -- сказал он.
Серапион, колдовавший на кухне, вынес банку рябинового кваса и немного лишайника.
-- Еда необходима, -- принялся размышлять Меркул. -- Она питает организм и вносит смысл в жизненное пребывание. Ведь мы всё делаем ради еды. Чем больше пищи, чем она разнообразнее, и чем легче она поддается перевариванию, тем человек счастливее. Я, например, могу переварить почти всё: репу, жёлуди, грибной мицелий.
-- А я считаю, что можно обойтись совсем без еды, -- задумчиво жуя мох, признался Серапион.
-- Можно, -- согласился Меркул, хлебая из стакана рябиновый квас, -- но ведь еда -- это одно из самых интересных занятий. Да и потом, когда долго не ешь, очень хочется кушать, а это тоже не сахар.
-- Сахар бывает весьма сладким, -- мечтательно промолвил Серапион, и стал нарезать засохший сыр перочинным ножом с нанесенным на лезвие алмазным напылением и поэтому не требующим заточки, -- но в сахаре содержатся микробы, вызывающие зубную боль.
-- Кариес, -- подхватил Меркул. -- Мне это знакомо. Один раз я заразился кариесом от странствующего фокусника: мы ночевали на одной конюшне. Мне пришлось съесть фунт чесноку, чтобы убить всех зубных бацилл...
Он помолчал
-- Они погибли все..., Все до одной! -- задумчиво продолжил он, -- но я тогда потерял место билетёра в бродячем цирке - уж слишком сильно чеснок... раздавался в окружающем пространстве...
-- Невероятно грустная история. -- вздохнул Серапион -- А вы знаете! у меня как-то был отёк колена! Да! -- оживился он. -- Колено опухло. Я выдалбливал скворечник для галок и в какой-то момент потерял контроль над молотком... Ну и вот...
-- Надо было что сделать? Надо было взять древесину дуба, объеденную червями, растереть в порошок и облепить опухоль со всех сторон, -- с видом знатока сказал Меркул, достав из нагрудного кармана кусок тряпки для перевязки больного пальца, пораненного в момент первой встречи с Серапионом.
-- Нет- нет. Послушайте что сделал я! Прежде всего я поймал жабу, небольшую, но достаточно жирную, в пупырышках -- ответил Серапион. -- кстати, дубов там не было!
-- В пупырышках! Надо же! А как это может быть, чтобы жабы были, а дубы -- нет? По-моему, так не бывает.
-- Вы знаете, в моём случае это было именно так! Я поймал жабу и, потом приложил ее...
-- Болотную жабу?
-- Да! Жабу. Приложил, и опухоль сошла, -- Серапион смёл со стола крошки и отправил их в рот. -- А, между прочим, древесиной с червями лечат опрелости, -- закончил он, проглотив остатки еды.
-- А! Я вспомнил! -- вскричал Меркул, -- ты же ботаник. А мне нужен, мне очень нужен ботаник! Идем со мной. Я разделю с тобой радость и горе, я буду отдавать тебе последний черствый сухарь, я буду смазывать твои раны чудесным бальзамом...
-- Про раны я уже что-то такое слышал.... Нет, простите, раны мне совершенно не подходят! -- Серапион решительно замотал головой.
-- Так я же буду тебе их смазывать бальзамом! Чудесным бальзамом!
С этими словами Меркул вытащил из-за пазухи флакон, откупорил его, и стал тыкать им Серапиону в нос. Серапион поморщился от нестерпимой вони.
-- Ну как? -- С азартом спросил Меркул.-- Он чудесен? Чудесен?!
-- Мне думается, нам необходимо поспать -- отстраняя от себя вонючий пузырёк сказал Серапион. -- Я привык спать в гамаке, ну а вы можете использовать для сна любую понравившуюся поверхность.
С этими словами он встал из-за стола, разделся и залез в гамак.
-- Э нет! Опытные странники типа меня могут не спать несколько суток. -- Меркул спрятал чудесный бальзам и в зевке широко распахнул рот. -- Я стану оберегать твой сон и стеречь твоё жилище, раскрыв свой разум для занятных и великолепных мыслей, которые обычно залетают в мою голову, когда я бодрствую!
Через минуту его громкий храп уже начисто перекрывал деликатное сопенье Серапиона и заставлял дрожать стёкла ветхого серапионова жилища.
ГЛАВА 2.
День выдался весьма жарким. На вершине холма, на лавке для подсудимых сидел в ожидании начала процесса обвиняемый. Он заворожено наблюдал за мухой, ползающей по невысокому барьеру, которым со всех сторон была огорожена позорная лавка. Муха была великолепна! Крупная, жирная, её тело играло на солнце металлическим блеском и, если смотреть на неё под разными углами, переливалось с жёлтого в изумрудный, затем в лазурный и тёмно синий, а затем в обратном порядке. В её огромных фасеточных глазах, казалось, отражалась глубина и мудрость Вселенной. Это было красивейшее создание! Обычно таких мух называют навозными.
"Почему не всё в мире так прекрасно как навозная муха?" - думал подсудимый, окидывая взглядом зрителей, пришедших посмотреть на акт свершения правосудия. Тут преобладали селяне - круглолицые и дородные, надевшие по случаю торжественного события всё самое лучшее - мужской пол - плисовые сюртуки разных расцветок - жёлтые, сиреневые, розовые, с плывущими по ним всякими изображениями - в основном - васильками и шмелями. Женский пол щеголял в платьях - полосатых, клетчатых, или в горошек. Встречались также фигуры из учёного сословия. Их можно было узнать по бородам - белым, чёрным, рыжим, а иногда самого невообразимого цвета. Особняком держалась группа колдунов или (кто их разберёт) звездочётов одетых в накидки мрачного серого и мрачного коричневого цветов. Как и везде, было некоторое количество существ сознания не человеческого, но вполне разумного, чей внешний вид поддаётся описанию слабо. Всё собрание негромко переговаривалось, пересмеивалось, закусывало булочками, пирогами, попивло водичку с сиропом, домашний ликёр и прочее.
Уже красавица навозная муха закончила чистить задними лапками свои блестящие, играющие нежными переливами всего цветового спектра крылышки. Уже кое-кому из ожидающих приходилось всё выше закидывать свои фляжки для извлечения из них живительного потока. Уже прозвучало: "Фукс, милый, весельем пусть наполнен будет дом твой! Не откажи в милости - наполни мою фляжку до чуть больше половины! В счёт будущего урожая!" И вот именно в этот момент раздался, наконец, неповторимый звук ботала, подвешенного на шею вола, тащившего воз с судейскими.
Первым с воза слез человечек. Был он хрупок, телосложением был подобен мотыльку. Тельце его было облачено в коричневый фрак, ножки обтянуты белыми лосинами. На голову его был надет гигантский чёрный цилиндр, украшенный витиеватой надписью: "Низвергаша да насыщаща"
По ней всякому было понятно, что это - Распорядитель-Низвергатель. Он соскочил с воза и тут же начал распоряжаться. Его распоряжения принялась выполнять парочка Морковных Стражей, в чью обязанность входило охранять подсудимого, бить в барабаны и внушать своим видом уважение к Закону.
Вторым на холм выгрузили Воткнутого Жука. Воткнутым он назывался от того, что нижняя его часть была воткнута в довольно большой кусок полевого щпата. Кто, и по какой причине воткнул Жука туда, никто не знал, а сам Жук предпочитал не распространяться на эту тему. Поскольку самостоятельно передвигаться он не мог - его вместе с полевым шпатом носили везде два помощника, которым Воткнутый Жук платил тем, что наставлял их и учил жизни. В ожидании суда Воткнутый Жук потребовал закуски и киселя.
Третьим с воза сняли и самого Председателя. Приехал он в бочке с водой, но не потому, что был водоплавающим, а из-за сильнейшей жары, от которой он страдал и потому его объёмистое, как у всех судебных председателей, туловище было помещено в дубовую ёмкость.
Потом выгрузили Пьедестал Истины, Камень Краха преступных Помыслов и великолепную зрелую тыкву. Тыква была огромна и, казалось, внутри её что-то потрескивает, что-то распирает её от осознания собственной важности.
Из председательской бочки раздалось булькающее бормотание:
-- Эй, Распорядитель, Скажи, прелестный - чего это ты жидкий какой-то... Какой-то невидный... А хорошо ли ты низвергаешь? -- вынырнув, Председатель с сомнением поглядел на тщедушного Распорядителя.
Умение хорошо низвергнуть, как известно, задаёт тон всему судебному процессу!
-- Смею развеять сомнения! -- Птичьим голосом пропел Распорядитель. -- Сегодня я буду низвергать уже в семнадцатый раз, о, Почтенный и Великолепный! Пусть многолюдно будет на твоих похоронах!
-- Хорошо! -- ответил Председатель, ухнул и стал вылезать из бочки.
Морковные Стражи установили Пьедестал, положили под него Камень Краха и с барабанами наготове встали по обе стороны от лавки подсудимого.
Председатель тем временем окончательно выбрался из бочонка, вытерся и облачился в синий судебный плащ и синий колпак и сел за председательский стол. Рядом расположили Воткнутого Жука.
С шеи вола сняли ботало и на специальном приспособлении установили его на председательский стол. Председатель тут же ударил в него молотком. Все собравшиеся моментально стихли.
-- Начинаем заседание суда справедливого и справедливейшего! -- Провозгласил Распорядитель. -- Председательствует - Епафродит Второй- Главный! Пусть многолюдно будет на его похоронах! Ассистирует Распорядитель-Низвергатель Ананий и Ананий! Дополняет процесс от лица всех природных существ, уповающих на Высокий суд великолепный и непостижимый Воткнутый Жук! Весельем пусть наполнен будет дом его! Предвосхищая торжество неумолимого и неподкупного правосудия, я прошу разрешения высокий суд приступить к Низвержению!
Епафродит Второй-Главный кивнул и повелел:
-- Низвергни!
Должен был наступить один из самых ярких моментов всего судебного заседания! Многие зрители приходили на суд только за тем, чтобы насладиться этим! Ананий и Ананий бережно взял тыкву обеими руками и направился к Пьедесталу Истины. Поднявшись на него, он начал свою речь особенно напирая на гласные, так, что казалось он не говорит, а поёт каждое слово:
-- Пусть этот день станет днём справедливости. Не важно, принесёт ли он палящий зной или зловещую бурю, обласкает теплом или пронзит холодом. Но он навсегда войдёт в историю как день торжества правосудия! Да здравствует Суд! Самый справедливый средь тварей бессловесных, тварей говорящих и всяких иных тварей, невидимых нами и неведомых нам, которые будут обнаружены впредь! И пусть преступные помыслы об уклонении от возмездия, сурового, но справедливого разлетятся на куски, как разлетится на куски эта тыква!!!
Морковные стражи забили в барабаны, и распорядитель поднял тыкву над головой, выдохнул, издав громкое "хэх!!", и что есть силы, швырнул её вниз - прямо на Камень Краха преступных Помыслов, лежащий у подножия Пьедестала Истины!
С сочным треском тыква ударилась о твёрдую поверхность и как будто взорвалась на множество ярко-оранжевых кусков! По толпе наблюдающих прокатилась волна восторженных стонов, а какая-то особенно впечатлительная особа лишилась чувств.