Маевский Антон : другие произведения.

Зеркало Деметры

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 8.10*7  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В повести использованы реалии и персонажи Полуденного цикла Стругацких и "Легенды о героях Галактики" японского фантаста Ёсики Танаки. Иными словами, это кроссовер. Тема - космическое будущее человечества.


      Зеркало Деметры
     
      И когда пылает запад, и когда горит восток.
      Н. Гумилев
     
      4 июня 97 года
      Встреча над рекой
     
      Краков встретил Борислава дождем. Королевская столица. И ветер. Холодный воздух, насыщенный фреоном и моросью.
      Рваные облака над верхушками костелов...
      Он пошел по набережной, стараясь не думать. Не вспоминать. Висла была мутной. На той стороне колыхался парк. Редкие прохожие смотрели без удивления. Нет, не думать не выходило. Оранжевое небо Гиганды не отпускало его.
      Он подошел к разукрашенному барочному парапету и постоял там, глядя в бурую воду. Течение тут сильное... Увы, воспоминания требовательно стучали в висок. Психолог, специально прилетавший из лунного рекондиционного центра, предупреждал, что так и будет. И все-таки Бориславу было стыдно, что он не может совладать с недавней историей.
      А следовало бы уже.
      Все началось, когда имперская группа армий "Воздух" прорвала фронт на реке Тара, к северу от города Гурван. Далеко уйти ей не дали, так что за Тарой началась обычная позиционная молотилка в лучших традициях земных боев за плацдармы; штабисты Алайской республики, проявив дивный кругозор, полагали, что этим все и ограничится. Увы, командующий имперской группой армий "Вода", Тидд Шелсби по прозвищу Черный князь, имел по этому поводу другое мнение. Его полосатые кадавры, от которых разбегалось даже собственное население, форсировали Тару гораздо южнее Гурвана и рванули на север, по местам, всегда считавшимся непроходимыми для тяжелой техники.
      Алайское командование вначале этого просто не заметило. Потом началось что-то вроде паники; Борислав помнил, какая растерянность охватила штабных офицеров при виде растущей с юга страшной синей дуги. Наконец, пошли более-менее осмысленные действия. По вполне разумному плану, на пути Черного князя должны были оказаться целых две панцерабвербригады, которые следовало срочно перебросить с других направлений. Но как раз в момент, когда этот приказ пришел в части и его начали исполнять, навстречу усталым дозорным имперской группы армий "Воздух" выкатились на дорогу бронеходы со знаками Воды на бортах. Гурванский котел захлопнулся.
      Борислав тогда был сотрудником алайского штаба в звании старшего наставника. Он стал прикидывать, что можно сделать. Конечно, Черный князь не был таким болваном, чтобы кинуть свои бронеходные части на штурм прекрасно укрепленного крупного города. Но и оставить этот город в покое он не мог. С жителями мятежной провинции, каковой Алайская республика до сих пор официально считалась, имперцам церемониться не полагалось. Захват Гурвана должен был стать акцией устрашения. Борислав сразу предположил, что решением Черного князя будет бомбардировка, и совсем не удивился, услышав над головой знакомый гул.
      Имперские шестимоторные бомбардировщики поднимались с замаскированных поблизости аэродромов, выгружали над Гурваном боезапас и возвращались, чтобы опять взлететь. За день каждый из них обернулся раза по четыре. Немногочисленные алайские истребители не могли толком прикрыть город. Улицы, когда-то светлые и просторные, превратились в огненные ущелья. Тек расплавленный асфальт. Над разрушенными районами полз уже не дым, а какой-то небывалый желтый туман. После очередной сводки потерь Борислав понял, что он так больше не может. Никого не спрашивая, он встал с места, накинул чью-то летную куртку, вышел на аэродромное поле и забрался в кабину свободно стоящей "молнии".
      Конечно, долго он не пролетал. Выучка пилота земного эмбриофлаера мало чем тут могла помочь; имперскую ударную эскадру прикрывали лучшие на Гиганде тяжелые истребители типа "носорог", и их было много... ох, как много. Все-таки один бомбер он, кажется, сбил. А потом -- даже не сразу заметил, что у "молнии" отвалилось крыло. И выпрыгнул с парашютом, но поздно, поздно, поздно...
      Как его потом искали -- это была история, достойная войти в золотой фонд прогрессорских анекдотов. С печальным оттенком, правда. Сигнал тревоги первым получил Ульрих Гарстанг, коллега, тоже служивший в штабе, но на противоположной -- имперской -- стороне фронта. Возникшая сумятица кончилась тем, что посреди догорающего города просто-напросто опустился дежурный "призрак", забравший умирающего старшего наставника с собой. Никто из пробегавших мимо горожан не обратил на посадку звездолета особого внимания. Неудивительно...
      Дальше были три месяца лечения здесь, в Кракове, в Институте регенерации. Операции, курсы герминативной терапии, и в конце -- необычные дни, когда он, уже встав, учился владеть своим обновленным телом. Все это происходило под стерильным куполом, где даже ветерок был только искусственный. Но вот -- выписали. Без последствий.
      Свобода.
      На Грюнвальдском мосту Борислав остановился. Над плесом гулял ветер. Такое новое чувство... Он посмотрел вниз, на бурлящую у быков пену, и тут заметил, что к нему подошли.
      Старик в шляпе, с пышными белыми усами. Они встретились взглядами.
      Старик смущенно кашлянул.
      -- Извините. Я увидел, что вы гуляете, и несколько самонадеянно решился спросить о впечатлениях. Первый раз в Кракове?
      Борислав усмехнулся.
      -- Можно сказать, что да. А вы здешний?
      Старик ответил степенным кивком. Глаза у него были голубые. "Открытое лицо, располагающее к себе", как писал русский классик.
      -- У вас усы, как у Франца-Иосифа, -- сказал Борислав.
      Старик хихикнул.
      -- Вы не поверите, но меня именно в честь него и назвали. Пан Франтишек, -- представился он.
      Борислав коротко кивнул. Потом, сообразив, назвал свое имя.
      Пан Франтишек, видимо, из его движений что-то понял.
      -- Вы случайно не историк?
      У Борислава глаза полезли на лоб.
      -- Историк, -- подтвердил он. -- Так вы меня знаете?..
      Пан Франтишек печально вздохнул.
      -- Не имею такой чести. Я-то провел в Кракове всю жизнь, так что если вы тут впервые, то мы вряд ли встречались. Просто у вас очень узнаваемые манеры. Как у австрийского офицера. И не у паркетного щеголя, а у человека, который знает, как хлещет кровь в кавалерийской схватке. Ну, а кто здесь и сейчас может это знать? Или историк, или реконструктор. Но на реконструктора вы не слишком похожи, -- пан Франтишек покачал головой.
      -- Не ношу кивера? -- Борислав улыбнулся.
      -- Ни кивера, ни гельмета, ни палаша, -- улыбка пана Франтишека была еле видна под усами. -- Но дело не в этом. Вот игроком в какую-нибудь многомерную стратегию я вас представить могу вполне. И даже не исключаю, что это часть вашей профессии. Угадал?
      Борислав вздохнул.
      -- Угадали. Почти.
     
      -- ...Вам не кажется, что на кофейной пене можно гадать не хуже, чем на кофейной гуще?
      Пан Франтишек посмотрел в чашку. Подумал.
      -- Вы широко мыслите, -- признал он. -- Увы, кофе по-венски открыли тогда же, когда и законы Ньютона. В то же десятилетие. Спрос на авгуров к тому времени уже упал. А впрочем, кто знает, что нас ждет в грядущем?..
      Борислав ответил улыбкой и сосредоточился на кофе, который был действительно прекрасен. Пан Франтишек утверждал, что по этому самому рецепту готовил кофе шляхтич Юрий Кульчицкий, отличившийся в битве за Вену.
      Помешать, отложить ложку, всмотреться. Густо-коричневые разводы расходятся спиралью...
      -- Так мог бы выглядеть Млечный путь, состоящий из темных звезд, -- пробормотал он.
      -- Или из коричневых карликов, -- охотно дополнил пан Франтишек. -- Кстати, открыватель галактик сэр Вильям Гершель очень любил кофе. Во время ночных наблюдений всегда при нем была чашка.
      Борислав отметил, что о жившем четыреста лет назад Гершеле старик говорит как о добром знакомом. А сколько же, кстати, ему лет? Непонятно. Но за сотню -- наверняка.
      -- Вам здесь нравится?
      -- О да, -- сказал Борислав совершенно искренне, оглядываясь. Полуподвал с развешанными гравюрами и настенными лампами, очень уютный. Классическая кофейня.
      -- Я уже много лет сюда хожу, -- сказал пан Франтишек. -- Со счета сбился. Знаете, эта кофейня ведь открылась, когда королем Польши был Август Сильный. Яркое было время... А вы любите шахматы?
      Борислав, слегка удивившись перемене темы, покачал головой.
      -- Увы. Пробовал научиться -- не пошло. Абстракция. Там все не так, как в настоящей военной игре.
      -- Значит, военные игры посложнее -- все-таки любите?
      Борислав пожал плечами.
      -- Да как вам сказать... Любая игра -- это модель жизни. Хоть бридж, хоть... А игры в войну полезны постольку, поскольку история людей -- это история конфликтов.
      Пан Франтишек поднял от чашки свои ясные глаза.
      -- Так вы не против войны?
      -- Что вы! -- Борислав улыбнулся. -- Я воюю всю жизнь.
      Пан Франтишек промолчал, усмехнулся в усы и занялся принесенными пирожными. Борислав последовал его примеру. Занятный человек. М-да, кого только в старых городах Восточной Европы не встретишь... О себе пан Франтишек говорил скупо, видимо не считая это интересным. Насколько Борислав смог понять, он был художником и работал на киностудии. Любопытно, пользовался ли он хоть раз нуль-Т? Задать вопрос Борислав не решился.
      Пан Франтишек тоже почти ничего так и не спросил. Чем Борислав занимается, где и у кого работает -- все это или было ему неинтересно, или же то, что считал важным, он понял сам, а мелочами пренебрег. Конечно, в наше время человеку не очень-то обязательно иметь постоянную работу. Но по традиции этим, как правило, все же интересуются. А часто и сразу добавляют название профессии к имени, представляясь.
      А кто же я теперь сам-то, подумал Борислав. Ох, непростой вопрос... Историк? Да, пожалуй, историк.
      -- Я видел таких, как вы, -- сказал пан Франтишек внезапно. -- Мальчишки-воины. Неважно, кто вы -- создатель стратегических игр, или Прогрессор, или контактер, или кто-то еще из этой братии. Вы все одинаковы. Вы готовы жертвовать собой на войне, но только если эта война -- воображаемая. Вы играете в нее не здесь и сейчас, а где-то там... в иных пространствах, -- он неопределенно шевельнул пальцами. -- Простите, во имя девы Марии, что я вас невольно поучаю... Игра в войну, перешедшая определенную черту -- это грех. Нет, не так. Это морок. Поверьте, я что-то в этом понимаю. Я ведь католик, а в нашей жизни, что ни говори, война так или иначе присутствует всегда...
      Ничего себе, подумал Борислав. И в следующий момент: да случайна ли эта встреча?
      Нет, чушь, конечно. КОМКОНы так не работают. Если бы сотрудники любого из них хотели что-то обо мне узнать -- я бы просто получил запрос.
      Хотя... как сказать... Прогрессор, прибывший с воюющей планеты и не получивший штатного рекондиционирования на базе лунного либо пандорианского центра -- это уже хоть небольшое, но ЧП. В данном случае на это закрыли глаза, да. Но иллюзий лучше не строить: без разрешающей визы психологов такого Прогрессора к работе не допустят. А визу эту еще надо получить, между прочим. Психологический отдел КОМКОНа-1 -- организация грозная и независимая, даже исполин вроде Комова не может так вот запросто ей возразить...
      В любом случае, пан Франтишек был настолько мало похож на комконовца, что Борислав решил выкинуть эту версию из головы.
      -- Война, говорите, -- пробормотал он. -- Неужели с дьяволом?
      Пан Франтишек грустно кивнул.
      -- Может быть. Ведь что такое "дьявол"? Всего лишь название. Это почти как с розой... Ох, простите старого мистика. Я знаю, что для вас этот разговор несерьезен, и не буду докучать. Во всяком случае -- спасибо, с вами интересно.
      Борислав кивнул. Вытер салфеткой губы, отставил чашку.
      Пан Франтишек смотрел на него с обычным любопытством.
      -- Куда вы теперь?
      Борислав ответил не сразу.
      -- В Калязин. Есть такой городок на Волге. Я там живу... А дальше -- поглядим.
     
      4/5 июня 97 года
      Прогрессор один дома
     
      Квартира в Калязине была в полном порядке. Никто ей не пользовался. Борислав в который раз подумал об условности в нынешнее время понятия "квартира" (как у Лермонтова -- "фатера"); ведь даже само слово устарело. Люди сейчас живут или во временных рабочих жилищах, или уж в личных домах, которые лепят по своему вкусу. Или даже совмещают первое со вторым, как Корней Яшмаа в своем "Лагере Яна". В многоквартирных кирпичных блоках, стилизованных под старину, селятся относительно немногие. Да уж. Чем хороша наша Земля -- так это разнообразием...
      Он прошелся по помещению, открыл окна, чтобы проветрить, выглянул на балкон. Вечер был уже поздний. На невероятной высоте, в синем небе, проносились перламутровые облака. В тысячеэтажниках на том берегу Волги зажигались огни. А земля была темная: лес, прорезанный дорогами. И коростель кричал с поля.
      Борислав вспомнил, как однажды в старшей школе они с Натой забрели очень далеко, по-настоящему заблудились, но не испугались, а просто пошли еще дальше и гуляли до темным дорогам до рассвета. Интернат был под Курском. Уже совсем в глубине ночи они вышли из леса на освещенное -- было полнолуние -- шоссе с огромными серебристыми тополями по обочинам. К утру они дошагали по этому шоссе до крупного агрокомбината, были встречены дежурным биологом, накормлены, переправлены в интернат на глайдере, и на этом приключение завершилось. Лунный свет, тени белых деревьев над старой, проложенной здесь еще в восемнадцатом веке трассой... Спящие дали. Юность.
      Однако пора было работать. Борислав сел в кресло и сделал то, что обычно сразу делает любой земной научный работник, попав за рабочий стол: установил соединение с БВИ. Набрал слово "Гиганда", добавил соответствующие временные параметры (нужна была информация за последние три месяца) и ввел свой допуск (он был активен). Посмотрим, что там творится, в нашей епархии...
      Никаких сенсаций ждать не приходилось. По сути, все содержание новейшей истории Гиганды -- это бесконечная война между Старой Империей и когда-то отделившейся от нее мятежной провинцией: бывшее Алайское герцогство, ныне Алайская республика... Недавние прогрессорские меры затормозили войну на время, но предотвратить обратное скатывание в нее не смогли. Так... Наступление имперской группы армий "Огонь" вдоль арктического побережья... Это -- новость, но пока что не очень опасная... Гурван в руинах, как и следовало ожидать, продвижение имперской группы армий "Вода" создает угрозу уже алайской столице... Вот это серьезней. Черный князь времени даром не теряет. А ведь, что ни говори, в Алайской республике позиции землян гораздо сильнее, чем было в Империи хоть когда-то; так что если республика рухнет -- прогрессорство на Гиганде придется, считай, начинать заново...
      Война. Для нас это игра, личина, маска -- или уже нет?
      "Я воюю всю жизнь..."
      И не в первый уже раз Борислав спросил себя: а зачем?
      Конечно, Гиганда -- интересный объект для историка. Тут спору нет. Планета, где уровень развития техники, соответствующий эпохе мировых войн двадцатого века, сочетается с вполне феодальным укладом общественных отношений. Если в земных условиях нам трудно представить, скажем, Генриха Пятого или Ричарда Третьего на современном танке, то в условиях Гиганды это не анахронизм, а бьющая в глаза реальность. Господа ксеносоциологи связывают такую особенность с тем, что заселенный людьми материк на Гиганде всего один, а потому и закономерности формирования цивилизаций там здорово отличаются от земных. Наверное, они правы. Но наблюдение за такими человечествами -- это, вообще-то, дело разведчиков. Сначала наблюдение, потом аккуратная помощь... Вот в том все и дело. Бывают ситуации, когда просто невозможно не помочь. Когда этого требует наша видовая программа. Но дальше-то мы оглянуться не успеваем, как нам приходится по-настоящему вмешаться в войну. Как на Авроре, где Прогрессоры в конце концов поддержали Эсторскую империю против Святого Ордена. Как на Саракше, где стараниями землян был потоплен целый подводный флот противника... Да, противника, а как это еще велите называть? В одной старой пьесе живущий в светлом и спокойном мирном городе врач спрашивает друга-танкиста: ну как там у вас на войне? Танкист деланно удивляется: какая война, ты о чем? А врач говорит: знаешь, когда я читаю в газете, что вчера наши сбили тридцать семь самолетов противника, мне кажется, что это все-таки война... Очень, черт возьми, похоже.
      Разумеется, ни один Прогрессор не воспринимает себя как настоящего жителя того мира, в котором работает. Он занимает внешнюю позицию, он стоит над схваткой. Но на практике против сил контрэволюции зачастую приходится вести самые настоящие бои. И в результате мировоззрение работающего Прогрессора, как правило, представляет собой очень специфичный сплав: что-то там есть от обычного социолога, что-то от разведчика, а что-то и от профессионального солдата. Ох, бедные наши психологи...
      Так, ну а что у нас с рабочей почтой? До краковского Института только и доходили краткие, чаще всего устные, известия, что все нормально... Борислав открыл базу сообщений. Так и есть. Вот оно.
     
      Борислав, привет!
     
      Мне сообщили, что дела идут хорошо, ты поправляешься. Это радует. Сейчас могу признаться: когда тебя вытаскивали, я не очень-то надеялся на удачу, даже зная о возможностях нашей медицины. Ты ведь на самом деле был мертв. Ну и как там на том свете? Поделишься?
      Что касается более серьезного: наработки твои пошли в дело, с той стороны передают, что ими заинтересовался лично Змей. Это -- сам понимаешь. Молодец. Ты знаешь, как мне было приятно с тобой работать, и надеюсь, что поработаем еще.
      Опять же, из известий с той стороны: твоя Улла эвакуирована в тыловой район, над ней взял шефство начальник этого района Эмиль Станев (может быть, помнишь такого). Богатые деревни в предгорьях, много меда, молока и спокойствия. Пока так, но ее и дальше не оставят. Уверен, все будет отлично.
      Ты видишь, о тебе помнят.
      Попутного ветра.
     
      Ульрих
     
      Ох, черт. Борислав сразу почувствовал ту самую фантомную боль, о которой его с самого начала предупреждали в госпитале Института и которая таки успела его там догнать. Но ведь сейчас тело уже в полном порядке. Значит, это не боль, а воспоминание. Фантом фантома... Несколько секунд он сидел, боясь шевельнуться. Потом, по намертво въевшейся рабочей привычке, стал изучать реквизиты сообщения. Оно было отправлено с полярной станции "Гиганда-1" 28 мая, то есть неделю назад. С тех пор, значит, дожидалось. Пересылать его в краковский Институт не стали, потому что не сочли срочным. И правда, что тут срочного?..
      Улла. Обычная девушка, с темно-рыжими волосами, прямым носом и любовью к поэзии. Борислав кое-что переводил для нее из земных поэтов, сперва ничего не говоря об источниках, а потом стараясь их как-то залегендировать. Получалось плохо. "Но мы спокойны, мы поспорим со стражами Господня гнева, и пахнет звездами и морем твой плащ широкий, Женевьева..." Он улыбнулся, вспомнив, как звучат эти стихи в алайском переводе. Увы, романтичное Средневековье, каким оно виделось из земного Серебряного века, разительно отличается от Средневековья настоящего, которое есть прежде всего несвобода разума. Все земляне, работавшие на феодальных планетах, познали это. Иногда -- на очень печальном опыте.
      Он попытался сдержать воспоминания. Безуспешно. Кажется, решающий разговор произошел в провинциальной гостинице, куда он, Борислав, на тот момент по легенде еще обычный младший офицер, был заброшен служебной командировкой. Обшарпанные стены номера, дождь за окном. Ароматный местный чай в квадратной чашке. Когда Улла постучалась в дверь, он удивился. Но -- сразу понял, в чем дело. Она догадалась, что он не простой человек, и ей было все равно. Даже если бы он оказался дьяволом, она бы осталась.
      Борислав вздохнул. Одна из вечных прогрессорских проблем. Почти невозможно прожить несколько лет в чужом социуме, не найдя человека, с которым можно хоть на время оказаться собой. Побыть рядом, поделиться теплом, позаботиться... Но, во-первых, даже при отсутствии внешних ограничений поделиться можно не всем. А во-вторых, рано или поздно настает время уходить... Может ли Прогрессор взять свою инопланетную подругу с собой на Землю? Вообще-то да. Если решится. Только решиться на это очень трудно. И дело тут не в нашей безответственности -- безответственных Прогрессоров просто не бывает -- а в том, что не всегда и понятно, как подступиться к сложнейшей, тонкой, рискованной задаче инкорпорации неподготовленного человека в мир чуждого ему человечества. Не социума, а целого человечества. И ведь каждая такая инкорпорация есть необратимый поступок, вот в чем дело... В этих случаях всегда тщательно взвешиваются "за" и "против" -- и часто оказывается, что лучше уж оставить человека там, на родине, приняв должные меры для обеспечения ему безопасности и комфорта на оставшуюся жизнь. Потому что не все готовы принять Землю; потому что, как ни удивительно, не каждому нужна современная Земля; и еще потому что, сколь ни грустно это признавать, не всякая любовь бесконечна...
      Расставание с Уллой случилось внезапно: страшного боя над пылающим Гурваном не предвидел никто. В такой ситуации Ульрих Гарстанг, он же имперский военный магистр Кершоу Орр, взял на себя роль "душеприказчика" ушедшего Борислава и срочно произвел самые необходимые действия: вывез Уллу в безопасный район, предупредив местных сотрудников, что это наш человек. Заодно, надо полагать, ей сообщили разработанную специально для таких случаев расплывчатую легенду. Мол, друг ваш в бою пропал без вести, тело не найдено, то ли погиб, то ли нет, но, если по правде, лучше особенно не ждать... Борислав был почти уверен, что именно так ей и сказали. Стандартная схема, наименее травматичная для всех участников. А что до напряжения совести, то прогрессорская работа требует его всегда, и часто в гораздо большем объеме... В гораздо большем.
      Все, пора прекращать об этом думать, иначе можно задохнуться... Борислав перевел терминал БВИ в ждущий режим, встал, рывком распахнул балконную дверь. Июньская ночь дошла до дна и начала отступать. Над Волгой стлался туман; небо за черной стеной дальнего леса было бледно-серым, переходя чуть выше в синеву. Звезды постепенно гасли, а огни на том берегу погасли давно; и птицы затихли. Нежный уснувший мир...
      Борислав прокашлялся, мельком подумав о сигаретах, которых, конечно, не было. К курению наркотических палочек он пристрастился на Гиганде. Здесь следовало отвыкать. Как и от других дурных манер, включая бодрствование всю ночь напролет. Земляне чаще всего предпочитают ложиться не слишком поздно, чтобы встать рано утром. Вполне обоснованная рекомендация медиков... а медиков нам теперь придется слушаться, да-а-а. Все же он постоял еще на балконе, с удовольствием вдыхая прохладный, как родниковая вода, воздух спящей равнины. Предрассветное время. По старому монгольскому счету -- час Тигра.
      Все, пора спать. Борислав вернулся в комнату, наклонился к терминалу, собираясь его выключить, и тут увидел на регистраторе значок нового сообщения.
      Это сейчас-то?
      Очень интересно.
      Он сел и нажал кнопочку "чтение".
     
      Дата: 5 июня 97 года.
      Автор: Джеймс Стюарт, магистр экспериментальной истории, научный сотрудник Института времени, старший консультант КОМКОНа-2.
      Тема: "Линкор смерти".
      Содержание: необъяснимая гибель ЗПЛ "Нейтрон".
      Примечания: Борислав, это работа для Прогрессора. Ты нужен.
     
      Все. Под этой казенной шапкой ничего не было, кроме нуль-индекса главной базы Института времени в Лланголлене и цифр: 97.06.05.10.00. Именно в таком порядке.
      Сон сняло как рукой. Борислав прошел к окошку Линии доставки и заказал кофе. Черный, без сахара. Вернулся с пластиковой чашкой к терминалу, уселся, подождав, пока органомеханическое кресло примет самую удобную форму, и крепко задумался.
      Да, Джеймса Стюарта он помнил. Парень с длинным холеным лицом, носящий твидовые пиджаки и, еще со времен учебы, запоминающееся прозвище Яков Первый. Прекрасный историк. И прекрасный товарищ, хоть и любящий шокировать людей своим притворным высокомерием. Этакий лорд Британской империи. Начинал он в области классической социальной истории, но быстро решил, что делать историю интереснее, чем изучать ее, и подался в ИЭИ. А теперь вот, значит, Институт времени. И КОМКОН-2. Последнее -- полная неожиданность.
      Из сообщения следовали две вещи. Во-первых, оно было специально составлено так, чтобы поставить Борислава перед загадкой. Заинтриговать. Гибель звездолета -- причем звездолета пилотируемого, судя по тому, что он обозначался названием, а не номером, -- это всегда ЧП, требующее расследования. Гибель звездолета, причины которой не удалось понять -- ЧП из разряда редчайших. Интерес КОМКОНа-2 к такому происшествию вполне объясним. Но при чем тут Прогрессор? Прогрессоры по определению занимаются чужими обитаемыми планетами, и ничем больше. Можно, конечно, представить, что звездолет подошел к такой планете слишком близко и был сбит ракетным комплексом. Но тогда никакой необъяснимости нет, а есть просто чья-то халатность.
      Второе, что следует из сообщения: его отправители считают, что Борислав должен сам принять решение, и уверены, что имеющейся информации для этого хватит.
      Потому что это не приказ. Приказы никогда и нигде так не оформляются. Значит, у адресата есть выбор. Именно это Джеймс и хочет дать понять, посылая сообщение без текста.
      Остальное придется отнести к загадкам, решать которые пока бесполезно. Начинать строить версии при такой неполноте информации -- грубая ошибка. Тут надо не гипотезы измышлять, а собирать данные.
      Благо, в письме заботливо указано время, когда Джеймс, надо полагать, готов лично дать любые разъяснения. Сегодня, пятого июня 97 года, в десять часов утра. Через... Борислав посмотрел на часы. Через пять часов. М-да. Выспаться не успею, -- подумал он с тоской, понимая, что все уже решил.
     
      5 июня 97 года
      Лланголлен
     
      Ветер с Ирландского моря тряхнул летательный аппарат так, что пришлось включить гравипоплавки. Пилот открыл окошко курсовой программы, потянулся, посмотрел сквозь прозрачную кабину вниз.
      Здесь было красиво. Нежная зелень одевала холмы, к югу переходившие в горы. А вот и цель, так похожая на древний замок. Пора снижаться. Пилот нажал кнопку, мимоходом подумав, что особенно приятно тут, наверное, было несколько часов назад, когда восход едва тронул кирпичи розовой кромкой. А сейчас башни купались в солнце. Кто еще смеет ругать британскую погоду?..
      ...Путь от Калязина до Лланголлена Борислав проделал на арендованном стратолете, который поставил на автонавигацию: по крайней мере, не разобьешься. Остаток ночи он не спал, а рылся в БВИ, пытаясь найти хоть какие-то данные по затронутым в письме темам -- и по привычке, и чтобы быть готовым к разговору. Он отдавал себе отчет в своем дилетантизме (от человека, годами живущего вне Земли, иного ожидать трудно), но надеялся, что в поиске информации помогут приобретенные на Гиганде навыки разведчика. Надежда отчасти оправдалась. И все равно он временами отчаивался. Воистину, человеку, не являющемуся профессиональным информистом, трудно представить, насколько сложна структура БВИ. Бесконечная сеть, состоящая из ветвящихся каналов, линий, портов, коллатералей, разрешенных и запрещенных ходов -- причем еще и разрешения бывают разных уровней... Допуск КОМКОНа-1 открывал в этой системе многие воротца, но не все. Кое-какие барьеры Борислав так и не сумел преодолеть и плюнул на них, ограничившись сбором сопутствующих данных. Картинка все равно возникала интересная.
      Институт времени был создан около сорока лет назад. Насколько Борислав смог понять, его работа в некотором смысле продолжала исследования Этьена Ламондуа, посвященные структуре многомерного пространства. Основатель Института Оуэн Гриффит сделал следующий шаг по этому пути, перейдя от многомерного пространства к многомерному времени. Это сразу открыло целый веер новых направлений исследований, причем интересных не только физикам, но и историкам. Гриффитовская команда была готова подарить наблюдателям прошлого такие методики, рядом с которыми старомодный Коллектор рассеянной информации смотрелся примерно как паровая машина Герона рядом с реактивным самолетом. Более того, теоретически возможным стало уже и прямое проникновение в иновременные локации. Чисто технически это было бы не сложнее, чем нуль-транспортировка. И, таким образом, появилась перспектива прогрессорской деятельности в прошлом Земли.
      Сотрудники Института еще не успели ужаснуться от этой перспективы, как реальность опередила их самые мрачные ожидания. Источником проблемы оказался Эскобар Кабинда, очень талантливый авантюрист-социотополог из Либревильского университета. Он вознамерился проникнуть в земной тринадцатый век, чтобы предотвратить раннюю гибель Манфреда Гогенштауфена, итальянского короля и потенциального императора. Подбросив Манфреду кое-какие технологии (больше управленческие, чем материальные), Кабинда планировал обеспечить ему разгром главного врага прогресса Карла Анжуйского и победу в войне. Дальше, по расчетам, Манфреду и его наследникам предстояло объединить почти всю Западную Европу, противустать агрессии с востока, заодно частично освободив порабощенную монголами Русь, и уже в начале четырнадцатого века открыть Америку...
      Борислав подозревал, что пресечение работы Кабинды стоило сотрудникам КОМКОНа-2 не одной преждевременно поседевшей шевелюры. Подготовка его "экспедиции в тринадцатый век" была раскрыта буквально на последней стадии. Будучи взят за жабры, Кабинда клялся, что его эксперимент даже в случае полного успеха не мог затронуть наличную историю Земли, а всего лишь привел бы к возникновению дополнительной независимой реальности, с которой можно было бы потом устанавливать контакты, следя за ее развитием. Возможно, он был прав. Но цена вопроса была все же слишком высока, и принятые меры оказались довольно жесткими. Кабинда был навечно внесен в черные списки всех учреждений, имеющих хоть какое-то отношение к физике пространства-времени, и обречен таким образом на деятельность чистого историка-гуманитария; унывать он, впрочем, не стал и работал вполне продуктивно (Борислав проверил -- несколько месяцев назад вышла уже восьмая его монография). Само же направление было решением Всемирного совета запрещено, и вся информация по нему, какую еще можно было закрыть -- закрыта.
      Разумеется, эта картина была неполна. Разумеется, круг реальных тем, разрабатываемых наследниками Гриффита, мог оказаться самым обширным (особенно учитывая, что чистым теоретикам никакие исследования запретить невозможно). Но, во всяком случае, кое-какое представление о работе Института времени Борислав получил.
      А вот о гибели звездолета "Нейтрон" найти не удалось ничего. Просто ничего. Или эта информация еще не дошла до БВИ, или она попала туда совсем недавно, и кто-то ее тщательно вычистил.
      Двор института был расчерчен гигантскими кварцевыми плитами. Борислав посадил стратолет на эти плиты, погасил тягу и посидел, оглядываясь.
      Видимо, это и была Цитадель. Огромный комплекс с четырьмя башнями, построенный по проекту экстравагантного, помешанного на Средних веках Мишеля Фурнье. Борислав знал, что никаких похожих зданий нет во всем Уэльсе. Значит, мы на месте.
      Он вылез из кабины, прикрыл дверцу и с удовольствием вдохнул прозрачный воздух.
      Пахло морем.
      Потом в основании Цитадели открылась малоприметная дверь, и вышел человек. Очень знакомый.
      Борислав пошел навстречу, чувствуя, как ветер треплет его волосы.
      -- Ты прилетел, -- сказал Джеймс Стюарт.
      Борислав кивнул.
      Джеймс засмеялся.
      -- Я так и думал, что ты не станешь пользоваться нуль-Т, как я посоветовал, а возьмешь что-нибудь летающее. Твоя всегдашняя независимость... Такой человек нам сейчас и нужен.
      -- Кому это -- нам?
      Джеймс стал серьезным.
      -- На самом деле -- нам всем. Впрочем, ты можешь и не согласиться... Ладно. Я подозреваю, что у тебя есть вопросы, иначе бы ты не полетел сюда. Ну а у меня, соответственно, есть некоторое количество ответов. Пойдем.
     
      5 июня 97 года
      Дело "Линкор смерти"
     
      Комната совещаний в Институте времени имела самый обычный вид. Прозрачный стол, удобные кресла, окошко Линии доставки, кофейный прибор. И, конечно, терминал, моргающий дежурными огоньками. Ничего лишнего.
      Сделав приглашающий жест, Джеймс прошел в комнату вслед за гостем и задраил дверь (Борислав мысленно употребил именно это слово -- там даже штурвальчик какой-то пришлось повернуть). После чего улыбнулся остальным присутствующим.
      Таковых, собственно, было всего двое: сам Борислав и человек за столом, одетый в легкую однобортную куртку. Кажется, такие когда-то называли "френчами". Человек учтиво кивнул вошедшим. Кто это -- Джеймс сообщил еще в лифте. Зигмунд Ковальский, довольно известный физик-пространственник, а в последнее время, оказывается, еще и президент сектора "Европа" КОМКОНа-2 (со штаб-квартирой в Брюгге). Бориславу он напомнил то ли Пьера Кюри, то ли видавшего виды земского врача с прокуренной бородкой, описанного когда-то Михаилом Афанасьевичем.
      -- Джеймс, предложите нашему другу кофе, -- попросил Ковальский. -- И просветите меня: насколько он в курсе дела?
      Джеймс виновато развел руками.
      -- Ну, кофе сейчас будет... А что касается дела -- боюсь, что нинасколько. Мое письмо было очень кратким.
      Ковальский кивнул.
      -- Ну что же, так даже лучше. Кто начнет?
      -- Я, -- сказал Джеймс. -- Вы дополните. Моя инициатива, мне и...
      Ковальский кивнул и устранился. Борислав, оглядевшись, сел в ближайшее кресло.
      Джеймс расположился напротив.
      -- А вот и кофе, -- сказал он. -- Прошу... Значит, так. Дело, по которому мы тебя вызвали, касается планеты Радуга. Ты наверняка знаешь, что после известной трагедии... ну, там же погибло несколько человек, и только чудом не погибло вообще все население. А с другой стороны, именно с работ на Радуге началась нуль-Т... Ладно, это все знают. Так вот, после той катастрофы проведение нуль-экспериментов на землеподобных планетах было строжайше запрещено. И полигон на Радуге, разумеется, закрыли. Сейчас нуль-физики работают только в необитаемых местах, чаще всего даже и не на планетах вовсе. Ну, а зачем, собственно, нужна Радуга, если на ней нет полигона? Размещать в такой дали обычные институты -- глупость. Да и к тому же тяжелые воспоминания... это ведь тоже можно понять. Еще как. В общем, постепенно почти все физические учреждения, одна лаборатория за другой, были с Радуги выведены. Там осталось очень немногое. В частности... -- Джеймс замялся и посмотрел на Ковальского, словно ища поддержки.
      -- Комплекс "Янус", -- сказал Ковальский.
      Джеймс кивнул.
      -- Да. Комплекс "Янус". На самом деле он находится не на Радуге, а на спутнике одной из больших планет той же системы. Сама большая планета, естественно, необитаема. Это газовый гигант. Спутник же похож на наш Титан: размером с Меркурий, достаточно холодный, с углеводородными морями на поверхности. Так вот, лет пятнадцать назад на этом спутнике построили стационар, принадлежащий Институту физики пространства... Принадлежавший... -- он поморщился. -- Там, видишь ли, вышла некая административная невнятица, которую мы пропустили. А когда заинтересовались -- выяснилось, что нынешнее руководство ИФП почему-то не имеет к лаборатории на Лангмюре никакого отношения...
      -- Лангмюр -- это спутник?
      -- Да. Планета-гигант называется Иверна, а ее спутники -- Кольрауш и Лангмюр. Продолжаю... В "Янусе" работают достаточно крупные физики: Робийяр, например. И Сумароков. Они там ведут какие-то эксперименты -- ведут в безлюдных зонах, по всем правилам, и, в общем, это не стоило бы нашего внимания. Но несколько месяцев назад, занимаясь совершенно другим делом, КОМКОН-2, а точнее, сектор "Европа", случайно обнаружил, что получить информацию о работах на Лангмюре почему-то очень трудно. Грубо говоря, там кем-то поставлен фильтр. Такой, что отчеты об экспериментах за пределы лаборатории не выходят. Конечно, мы все знаем, что в административной системе нашей науки бывают вещи самые причудливые, но ведь всему же есть предел. Так что КОМКОН-2 начал проверку, и начал ее с простого вопроса: кому база на Лангмюре фактически подчиняется? И, если я правильно все понял... -- тут Джеймс опять замялся.
      -- Ниточки сразу потянулись в большой КОМКОН, -- сказал Ковальский. -- И там затерялись. Только не удивляйтесь, хорошо? КОМКОН-1 -- организация гигантская. Ее разные сектора могут вообще ничего не знать о действиях друг друга, так очень часто бывает. Связи "Януса" уходят в Транспортный сектор, который возглавляет Константин Астафьев -- это довольно известный пространственник-прикладник, мы немного знакомы. Конечно, проще всего было бы послать ему запрос. Но формального повода не было, оснований для срочности тоже, и я решил повременить. Ошибочно решил, как теперь понимаю... Джеймс, простите, я вас перебил. Продолжайте, пожалуйста.
      Джеймс встряхнулся.
      -- Я-то вообще узнал обо всем неделю назад, -- сказал он. -- Как у вас в России говорят: пока жареный петух не клюнет... В прошлом месяце "Янус" запросил для своих целей звездолет. Технические требования были в заявке указаны, и в результате им достался тот самый "Нейтрон". Это заурядный, стандартный рейсовый ЗПЛ, правда, рассчитанный на довольно большую дальность -- до ста световых лет. Ну, запросили и запросили, мало ли, зачем физикам понадобился корабль... Какое-то время он у них более или менее благополучно летал. А двадцать шестого мая пришло сообщение, что "Нейтрон" погиб со всем экипажем. Такие дела... Естественно, Земля потребовала всех подробностей. И в результате Совет звездоплавания получил так называемый "отчет Астафьева", копия которого сразу пошла к нам. Там сказано, что "Нейтрон", двигаясь в окрестностях системы Радуги, столкнулся с локальной флюктуацией мерности пространства. Это -- простая и печальная физика. При вхождении звездолета в область, где мерность пространства становится дробной, деритринитационный двигатель идет вразнос и корабль может мгновенно аннигилировать. Бороться с этим мы пока не умеем, предсказывать такие флюктуации -- тоже. На самом деле, об этом нечасто пишут, но похоже, что среди причин необъясненной гибели звездолетов эта -- на первом месте... Так что звучит-то оно правдоподобно. Если бы не было сопутствующих фактов, вопрос о "Нейтроне" можно было бы закрыть. Но... Зигмунд, вот дальше -- давайте вы. Это ваша область.
      -- Хорошо, -- сказал Ковальский и встал. Бориславу показалось, что он хочет подойти к окну, но эта комната была без окон. Ровные кремовые стены. Ну и секретность...
      Тут Ковальский повернулся.
      -- Ладно, -- сказал он. -- Астафьев, или кто там писал этот отчет, не учел вот чего. Из системы Радуги, конечно, выведена большая часть физических лабораторий, но уж станции дальнего контроля там остались точно. А флюктуации мерности, способные уничтожить звездолет, обязательно оставляют в пространстве след еще на несколько суток. Хотя бы одна из полярных станций Радуги такое бы заметила. Ну а поскольку ничего подобного не было, значит, "отчет Астафьева" -- фальшивка. Не ошибка, а именно сознательная попытка ввести в заблуждение всех землян. Включая нас.
      -- Подождите, -- сказал Борислав. -- Астафьев же не мог не знать, что на Радуге есть станции дальнего контроля. Он же физик. На что он рассчитывал?
      Ковальский вздохнул.
      -- О том, что на Радуге есть станции, он, конечно, знал. Он не знал о нашем интересе к этой системе. В нормальной ситуации перепроверять такой отчет никто не стал бы.
      -- Понимаю. Но тогда почему вы считаете неправильным, что не послали ему запрос?
      Ковальский и Джеймс переглянулись.
      -- Прогрессор, -- сказал Джеймс со странной улыбкой. -- Все правильно, мы тебя потому и пригласили... Зигмунд имеет в виду, что прямой запрос насторожил бы Астафьева и, скорее всего, заставил бы физиков на "Янусе" прервать работу с кораблем, в чем бы она ни состояла. И экипаж остался бы жив.
      Борислав посидел несколько секунд, унимая вдруг поднявшееся сердцебиение.
      -- Да, действительно. Дайте мне еще кофе, -- попросил он. -- И доскажите.
      -- Досказывать уже почти нечего, -- сказал Джеймс. -- Сразу после отчета Астафьева... точнее, сразу после того, как Зигмунд в нем разобрался, было заведено дело под названием "Линкор смерти". Предмет -- гибель "Нейтрона". Пока только она. И вот тут я вспомнил о тебе.
      -- Почему -- обо мне? -- спросил Борислав.
      Ковальский поставил перед ним чашку с кофе, мягко проследовал и сел.
      -- Нас намеренно дезинформируют, -- сказал он. -- Борислав, поймите: это уже не просто самодеятельность обычных исследователей, которые слишком увлеклись. Это -- активное противодействие. Мы столкнулись с людьми, которые знают, что делают нечто или запрещенное, или слишком опасное, и готовы на многое, чтобы продолжать это делать. Уверяю вас, что даже КОМКОН-2 редко имеет дело с таким поведением... Соответственно, любые прямые запросы сейчас бессмысленны: они только спровоцируют наших оппонентов на новые шалости. Значит, нам нужен оперативник.
      -- И вы хотите это предложить мне? -- Борислав отпил кофе. -- Почему? У КОМКОНа-2 полно штатных сотрудников.
      Джеймс встал, прошелся по комнате и опустился на соседнее с Бориславом кресло.
      -- Штатного сотрудника придется посылать под легендой, -- сказал он. -- А при таком уровне противодействия его могут и раскрыть. Комконовцы -- все-таки не Прогрессоры, знаешь ли. Если я верно понимаю, Зигмунд считает, что здесь нужны прогрессорские методики, потому что больно велика ставка.
      -- И насколько же она велика?
      -- Не знаю, -- сказал Ковальский. -- Но вот я попробовал прикинуть, чем эта компания на Лангмюре вообще могла бы заниматься. Более или менее осмысленных версий у меня три, и ни одна мне не нравится... Во-первых, это могут быть какие-то игры с историческим временем. Во-вторых, это может быть поиск принципиально новых средств перемещения, например межгалактического нуль-Т. И, в-третьих, это может быть работа с какой-то новой квазиразумной субстанцией, вроде, например, Зеленых Облаков. Что из этого самое неприятное, я даже не знаю. Почему запрещены опыты со временем -- очевидно. Что касается новых средств связи, то это выглядит очень привлекательно, но вы вспомните катастрофу на той же Радуге и попробуйте представить, к каким последствиям может привести подобная неудача в галактическом масштабе... Но больше всего меня беспокоит третья версия. Мощности, которые сосредоточены на Лангмюре, вполне позволяют создать проход в какое-нибудь иное пространство либо антипространство. И вот когда я пытаюсь вообразить, что может полезть нам навстречу с той стороны -- тут у меня встают дыбом остатки волос... Может быть, это форма жизни, основанная не на полимерах. Может, вообще не на молекулах. Что она сможет в нас понять? Что -- мы в ней? Что она нам предложит? Чего захочет? Чем будет угрожать? Можно задать еще десяток таких вопросов... А тут -- несанкционированный, скрытый, нелегальный контакт. Они с ума сошли?.. И хуже всего, что именно эта версия мне кажется самой вероятной. В большом КОМКОНе хватает фанатиков контакта любой ценой, Комов -- просто самый из них известный... Вот так-то. Поэтому я считаю нужным действовать очень аккуратно и в то же время решительно. Жестко. Идея привлечь Прогрессора принадлежала мне. А Джеймс сразу предложил вашу кандидатуру...
      -- Я бы пошел сам, -- сказал Джеймс. -- Но я никакой не оперативник. А кроме того, я никогда не скрывал своих занятий, и моя легенда не выдержит проверки. Ну, а тебе-то легенда и не нужна...
      -- То есть?
      -- Ты полетишь на Радугу под своим именем. И со своей биографией. Просто как Борислав Дружинин, Прогрессор, потерпевший профессиональную неудачу и временно отстраненный от работы...
      -- Что? Я не отстранен!
      -- Будешь, -- заверил Джеймс. -- В Совете галактической безопасности уже готов приказ. Формально -- по состоянию здоровья. Но одновременно будет пущен слух, что дело тут не совсем в здоровье... точнее, даже совсем не в здоровье, а в твоем слишком своевольном поведении на Гиганде. Кстати, это частично правда. Своей геройской гибелью ты сорвал какую-то важную операцию, насколько я знаю. Ну а Радуга -- планета аутсайдеров, в роли отставника ты там будешь как раз к месту...
      -- Все это -- только если вы согласитесь, -- добавил Ковальский. -- Если нет, ваша подготовка будет свернута, а все слухи и приказы... как это называется... похерены. И вы станете просто отдыхающим после ранения Прогрессором, к которому ни у кого нет никаких претензий.
      Борислав рассмеялся.
      -- Невероятно соблазнительное предложение. Вы отнимаете у меня работу, распускаете обо мне темные слухи и отправляете за пару десятков световых лет, одного, разведывать то -- не знаю что...
      -- Итак? -- быстро спросил Джеймс. -- Ты согласен?
      -- Да кто же от такого откажется!
     
      9 июня 97 года
      Радуга. Питер Кроуфорд
     
      Над степью гулял ветер.
      Небо было ясное: ровная голубизна. Ни одного облака. И ни одной птицы. Только ветер нарушал тишину. И даже простой травы в этой степи было мало: ветер не шел по ней волнами, как на Земле, а лишь слегка колыхал прозрачное марево злаков.
      Борислав улыбнулся. Под ногами прошелестела ящерица. Даже этот шелест был отлично слышен.
      -- Четвертый день творения, -- сказал Борислав вслух. -- Бог создал гадов, а теплокровными тварями мир еще не населил. Как же так?..
      Степь не ответила.
      Борислав побрел по ней, никуда особенно не направляясь. Стоял полдень, тень была совсем короткой.
      Степь, плоская как стол, тянулась отсюда на три тысячи километров. К северу ее сменяла так называемая тундра. Леса, состоящие в основном из колорадской сосны, пока встречались только в окрестностях Столицы. Живой мир Далекой Радуги восстанавливался медленно.
      Борислав пригляделся. На горизонте маячила погодная станция. Вот это было то, что надо. Наблюдатели таких станций часто имеют какое-то отношение к науке, и поговорить они обычно не прочь. При том, что информации к ним за время работы стекается не так уж и мало... Отличное место.
      Он снял сандалии и пошел босиком, слегка увязая в песке.
      Уже метров за пятьсот от станции его заметили. Рослый человек в белой рубахе вышел на крыльцо и помахал. Борислав сделал ответный жест. Солнце пекло уже всерьез: самое время передохнуть. И выпить, скажем, чайку. Ведь должен же на метеостанции быть чаек?.. Он прибавил шагу.
      Хозяин так и стоял на крыльце, разглядывая прибывшего. Мощный грузноватый мужчина. Белоснежная рубашка, небритое лицо. Полусветский медведь.
      Борислав снял панаму и махнул ей. Человек на крыльце не ответил. Стоял, как монумент, и ждал.
      Станционный домик представлял собой стандартный полевой модуль с салатовыми стенами и антеннами на крыше. Его окружал изящный палисад, перевитый пустынным вьюнком. Ворот, разумеется, не было.
      -- Поднимайтесь на борт, -- сказал хозяин метеостанции. -- А то скучно тут.
      Борислав, раскачиваясь, поднялся по легкой дрожащей лесенке и протянул руку.
      -- Случайно к вам забрел, -- сказал он. -- Не мешаю?
      Человек ухмыльнулся. Мотнул головой.
      -- Сейчас работы нет. И до вечера, кажется, не будет, -- он посмотрел на небо. -- Вы откуда шли? От Ключей?
      -- От Гринфилда. Я еще на рассвете вышел.
      Человек уважительно приподнял брови. Вообще-то его лицо было малоподвижно, и лет ему -- Борислав прикинул -- было не меньше пятидесяти. Это кое-что означало. Добровольцы, работающие на таких станциях -- обычно или молодежь, забирающаяся в глушь ради нового жизненного опыта, или неудачники, ищущие уединения в сочетании с полезной работой. Этот человек явно относился ко второй категории.
      -- Часов шесть, значит, идете, -- пробормотал он. -- Ну и ну. По жаре-то. Ладно, что же я -- заходите в гости, хоть попьете чего-нибудь холодного. Меня зовут Питер.
     
      В домике солнце не слепило глаза, и из окон был прекрасно виден горизонт. Край неба и край земли, сливаясь, растворялись в золотистой дымке. Ледяной сидр, который Питер разливал по стаканам, был того же золотистого цвета.
      Питер Кроуфорд раньше работал морским биологом. Причем работал здесь же, на Радуге. Оказывается, сразу после знаменитой катастрофы в местных морях очень размножились кальмары: они спаслись от Волны, уйдя на самую глубину, и стали настоящим бичом океана, мгновенно пожирая всех рыб, которых несчастные ихтиотехники там выпускали. Надо думать, Радуга в те годы была мрачным зрелищем. Безжизненная сгоревшая суша и мутное, кишащее беспозвоночными хищниками море... Так или иначе, планету надо было заново заселять. И тут кому-то пришла в голову светлая, как тогда казалось, мысль: поселить в океан кашалотов, чтобы создать кальмарам естественный противовес...
      Как раз кашалотами Питер и занимался. Он восхищенно говорил об этих умных, очаровательных чудовищах; Борислав с улыбкой внимал. Первые лет пятнадцать все шло отлично: кашалоты охотились на кальмаров, дружили с людьми и уже начали плодиться и размножаться. Но тут оказалось, что почти все поколение кашалотов, рожденное на Радуге, поражено странной мутацией, которая резко повысила их агрессивность. Носители мутации отличались от обычных китов даже внешне: Питер говорил, что они были похожи на гигантских головастиков с огромной пастью -- и бросались совершенно на все живое... Работать с ними как с земными китообразными было невозможно. С происхождением мутации так и не разобрались; видимо, она была порождена изуродованной Волной биосферой Радуги -- нигде больше ничего подобного никогда не наблюдалось. Предел наступил, когда кашалот-мутант потопил в Полярном море траулер "Лейтенант Брусилов", причем весь экипаж судна погиб. Деваться было некуда. Совет Радуги приказал провести операцию по уничтожению. Несчастные морские биологи, многие из которых отдали работе с кашалотами лет по десять-двадцать, были вынуждены этой операцией еще и руководить; а она оказалась не такой уж простой -- кашалоты-мутанты были умны, как дьяволы, при малейших признаках человека они погружались километра на полтора, то есть на всю глубину океана Радуги, и их следовало там достать, не задев никого и ничего другого... Один из ведущих биологов Радуги, Сергей Ким, после этих событий навсегда оставил науку. Несколько других уехали с планеты. Ну, а Питер вот остался...
      -- ...Здесь тоже интересно. Я ведь и биологией занимаюсь понемногу. Травы, ящерицы...
      -- А море?
      Питер усмехнулся. Борислав никак не мог понять, растит он бороду или просто редко бреется.
      -- Может быть. Но я же специалист по китообразным, а их теперь тут долго не будет. А на всякие водоросли переквалифицироваться -- это не мое. Совсем. Честно говоря, я думаю податься на Джиневру. Там вообще планета-океан, даже островов нет. Вот если бы на ней китов акклиматизировать...
      Борислав кивнул и отпил сидра. Питер ему нравился. Вот ведь какое поражение пережил человек -- и не сломался. Точнее, как раз надломился, но теперь разумно и умело лечит свой перелом. Без всяких психологов, между прочим...
      -- ...Но почему?
      Питер задрал свои косматые брови.
      -- Вы о чем?
      Борислав улыбнулся, повертел в руке стакан и поставил его на место.
      -- Знаете, я же историк. Много лежит в памяти... Вы знаете, что такое Вторая мировая война?
      -- В общих чертах.
      -- Так вот, во время Второй мировой войны был такой момент. Фашистские линейные корабли прорвались через пролив Ла-Манш, который был наглухо перекрыт английским флотом. Должен был быть наглухо перекрыт... Эти корабли надо было потопить -- а они прошли. Английский премьер позвонил по телефону в адмиралтейство и сказал одно слово: "Почему?" И положил трубку.
      Питер долго молчал.
      -- Это вы о китах, -- сказал он. -- Я понимаю. Что тут сказать?.. Возможно, это был какой-то вирус. Вы про Надежду слышали?
      Борислав поморщился.
      -- Да, -- сказал он.
      -- Кошмар, верно?
      Борислав вяло кивнул. Страшную историю Надежды знали все, кто интересовался галактическими путешествиями. Но говорить об этом не любили. Планету Надежда незадолго перед ее открытием землянами охватила пандемия вирусной прогерии -- инфекционной болезни, вызывающей ураганное старение. Причем самих землян надеждинский вирус тоже поражал, и выяснилось это слишком поздно...
      -- Здесь что-то подобное?
      -- Да, -- сказал Питер. -- И я очень надеюсь, что это коснулось только китов... Вы знаете, что тут было сразу после Волны? И я не знаю. Я на Радуге всего пятнадцать лет. Но я знаю, что здешняя биосфера была мертва на три четверти. Неудивительно, что она творит неожиданные вещи... теперь. Когда ее оживили.
      Борислав не ответил, потому что ему стало жутко. Он посмотрел в окно, на горящий светлый день. Панический страх... имени полуденного демона Пана... Вдруг стало ясно, почему люди всегда боялись воскресших мертвецов. Говорят, уже неандертальцы тщательно хоронили своих покойников -- именно поэтому. Некрофобия. Боязнь даже ненароком соприкоснуться с чужим, непредсказуемым, неправильным, иномирным...
      -- Кстати, -- сказал он. -- Я так и не понял: а на Радуге вообще есть старожилы? Ну, те, кто тут еще до Волны поселился. Я пока таких не видел.
      Питер задумался, наморщив лоб.
      -- Хм, -- сказал он. -- Нет, ну есть Пикбридж, конечно. Она как была главным биологом Радуги до катастрофы, так им и осталась. И остается. Легендарная личность. Железная старая леди. А вот кроме нее... Даже и не знаю. Вам это зачем-то нужно?
      -- Да я сам не знаю пока, -- сказал Борислав честно. -- Я же сейчас без работы. Но меня Радуга очень заинтересовала. Хочется ее просто изучить -- ну, так, как любой историк изучает планету или страну. Или социолог. Странное желание, да?..
      Питер пожал своими могучими плечами.
      -- Желание как желание. Ничего странного. Я вот тоже по своему почину кое-какие исследования веду, с ящерицами с этими... Знаете, я вспомнил. Есть один физик -- Святослав Борисович Штромберг. Чудаковатый, надо сказать. Он был еще в команде Аристотеля. Это точно. И когда физические институты отсюда выводили, он остался. Кажется, вообще никогда больше никуда не улетал. Серьезной работы здесь сейчас для физиков мало, так что он служит наблюдателем на станции дальнего контроля. И давно уже служит. Пригодится вам это?
      -- Возможно, -- сказал Борислав.
     
      9 июня 97 года
      Радуга. Луиза Дельгадо
     
      Набережная Столицы производила фантастическое впечатление. Искусственный лес прямо у воды. Сейчас, поздним экваториальным вечером, людей не было видно, хотя их присутствие ощущалось. В мягкой тьме, до которой можно было дотянуться рукой, колыхались невидимые листья то ли кленов, то ли гинкго, то ли пальм. Над самой землей водили головками мини-прожектора; блики падали на шершавые ветки. Причудливые тени покрывали песок, парковые скамейки и руки сложным, ежесекундно меняющимся узором. И фоном для всего было море -- бесконечное, светящееся даже во мраке, уходящее туда, где можно слиться с небом...
      Ноги несли Борислава сами, и, задумавшись, он не заметил, как выбрел на открытое место. Маленькая освещенная площадка, вдающаяся в море. Она была обнесена легким парапетом, и посреди нее стояла белая травертиновая плита.
      Борислав приблизился.
      На плите была надпись:
     
      Timothy Sawyer
     
      2133 - 2156
     
      To strive, to seek, to find, and not to yield.
     
      Борислав постоял, читая. Было прохладно. Кто-то подходил из леса, но он решил не придавать этому значения. Радуга -- одна из самых безопасных планет в Галактике...
      Через мгновение он понял, что идет женщина.
      Девушка. Светлая мулатка в длинном платье. Волосы у нее были, кажется, русые. Ночь мешала это понять.
      -- Его не успели спасти, -- мелодично сказала девушка. -- Он потерял зрение и не мог сам идти, а счет шел уже на секунды. Они бы, конечно, тащили его до последнего. И тогда могли погибнуть все. Он понял это. И ушел.
      -- Как? -- Борислав подошел к девушке. От нее пахло ежевикой.
      -- В море, -- сказала она. -- Просто в море... Как вас зовут?
      -- Борислав. Борислав Дружинин.
      -- Луиза. Луиза Дельгадо.
      Она обошла монумент и встала рядом. Борислав чувствовал, как бьется ее сердце.
      -- Часто здесь бываете? -- спросил он.
      Она тряхнула волосами.
      -- Да. Здесь хорошо думается, вы заметили?.. -- Она шагнула вперед и нежно погладила пористый камень плиты.
      -- Тут красиво, -- тихо сказал Борислав.
      Луиза кивнула, не глядя.
      -- Иногда мне кажется, что я с Тимом давно знакома, -- сообщила она. -- Правда, это странно?
      Борислав покачал головой.
      -- Ничего странного. Каждый погибший где-то жив.
      Она кивнула.
      -- Я знаю. Но ведь он погиб за двадцать лет до моего рождения... А вы здесь работаете?
      -- Нет, -- сказал Борислав. -- По крайней мере, пока нет. Я... как бы сказать... в отпуске. В бессрочном, -- он улыбнулся.
      Луиза покосилась на него.
      -- Тоже из неудачников, -- сказала она. -- Не обижайтесь. Радуга -- планета агробиологов, врачей и неудачников. Бродят тут толпами. Хотя чаще -- поодиночке. Толпа одиночек...
      -- А вы -- кто?
      Она чуть повернула голову.
      -- А я медтехник. Не врач. Некоторые путают. Разочарованы?
      -- Нет, -- сказал Борислав. -- Но вас-то сюда как занесло?
      -- Я тут родилась, -- сказала она. -- Как раз в семье агробиологов. Родители сейчас в Южном полушарии. Мне все детство предлагали отправиться получать образование на Землю, а я не захотела, представляете?..
      -- Вполне. Но ведь здесь вы образование врача не получите...
      -- А зачем оно мне? -- она улыбнулась. -- Вы рассуждаете, как ученый.
      -- Я и есть ученый. Немного.
      -- Хорошо хоть немного, -- сказала она. -- Подождите... Разве вы в отпуске?
      Борислав напрягся.
      -- Да. Непохоже?
      Луиза грустно качнула головой.
      -- Не очень... Отпускники шатаются без цели. А вы похожи на человека, который что-то ищет.
      -- Да, -- сказал Борислав. -- Ищу. Только не знаю, что.
      -- Никто не знает, -- сказала Луиза. -- Ученые обычно думают, что знают, но они тоже не знают. Вы другой. Вы хотя бы знаете, что не знаете.
      Борислав не нашел, что на это ответить, и они постояли молча, лицом к надписи и к лесу. Море тихо плескало за спинами.
      Борислав думал о том, что люди все-таки очень разные. Интересно: считалось бы на Земле появление такой девушки ошибкой Учителя? Возможно, да. А возможно, и нет. С ней ведь все в порядке: делает свою маленькую работу и довольна. Кстати, чем она занимается-то? На Земле живых медтехников почти нет, если не считать школьников-практикантов; всю однообразную работу делают машины, а выпускники обычно идут сразу во врачи. А может, ей все равно, и она записалась в медтехи, просто чтобы не вызывать совсем уж косых взглядов. Причудливый бесполезный цветок.
      -- Где вы работаете? -- спросил он.
      -- В гериатрическом центре. Сюда много пожилых туристов приезжает. И вообще, есть идея -- сделать из Радуги главную здравницу Периферии. Не слышали?
      -- Не слышал, -- сказал Борислав. -- Я несколько лет провел не на Периферии даже, а за ее пределами. За фронтиром, так сказать.
      -- Не на Надежде?
      -- Нет... Есть много других планет. Про них про все, наверное, знают только специалисты. На некоторых живут люди. Миллиарды людей. И этим людям надо помогать...
      Луиза слушала, наклонив голову.
      -- Помогать, -- повторила она. -- И как, у вас хорошо получается?
      -- По-разному. Но кое-что мы делаем.
      Луиза промолчала. Борислав слушал ее дыхание. Слово "Прогрессор" он так и не произнес, но было очевидно, что Луиза знает, кто такие Прогрессоры, и относится к ним скептически. Как и большинство землян, если говорить честно. Хорошо еще, что Прогрессоры не любят рассказывать о своей работе.
      -- Если вы здесь надолго -- заходите, -- сказала Луиза. -- Я обычно нахожусь в санатории "Холодная гора", там найти легко. И не бойтесь. О чужих планетах я спрашивать не буду, мне это неинтересно. Но... Если вы найдете то, что ищете, и захотите об этом рассказать -- появляйтесь. Я хорошо умею слушать.
      Борислав не успел ответить. Договорив, Луиза двинулась -- и исчезла. Ее мягкие шаги были слышны из леса. Но, конечно же, догонять ее не имело смысла. Вспорхнула -- и полетела дальше... Белая бабочка в темном грядущем.
     
      10 июня 97 года
      Радуга. Святослав Борисович Штромберг
     
      До своего странноприимного коттеджа, расположенного на окраине жилой зоны Столицы, Борислав добрался только к часу ночи. Когда он шел по тропинке, его лицо задела ветка гигантской смородины. Звенели сверчки -- милые земные существа, прижившиеся на Радуге пока, кажется, только здесь; Борислав помнил, что степь поразила его своим безмолвием. Он отомкнул магнитную дверь, зажег внутри свет, повалился на кушетку и стал думать.
      За последние четыре дня он провел на Радуге около десятка бесед с разными людьми, всякий раз стараясь, чтобы встреча выглядела как случайность. Полезной информации эти беседы почти не дали; судя по всему, о группе "Янус" мало кто знал. Главная беда была в том, что здесь не осталось физиков. Это на Радуге-то, которую называли планетой физиков в ее лучшие годы! Ладно, будем работать с тем, что есть...
      Разговор со Святославом Штромбергом Борислав решил отложить до завтра. Подключившись к планетной инфосети, он быстро узнал, что Святослав Борисович сейчас, скорее всего, находится на станции дальнего контроля "Радуга-Север". Добраться туда легко, но вот выдать себя за случайно забредшего туриста уже не удастся -- хотя бы потому, что станция эта стоит на скалистом острове в Полярном море, километров за четыреста от ближайшей точки побережья континента. Да и побережье там безжизненное. Придется брать глайдер... Ничего этому Святославу не сделается, подождет до утра уж как-нибудь... Прогулка... Лес... Луиза... Луиза? Ох, какая странная... а, впрочем, кто тут не странный?.. Ночная фея... Планета агробиологов, врачей и неудачников, надо же... Он не заметил, как уснул.
     
      Святослав Борисович Штромберг оказался моложавым человеком с аккуратной седой бородкой и глазами-вишнями, -- как у Атоса, сразу подумал Борислав. Его макушку венчала вязаная шапочка, а одет он был в штормовку, застегнутую до горла: на острове было холодно.
      Борислав выбрался из глайдера (тот остался качаться у причала на поплавках) и пошел навстречу.
      -- ...Извините, что побеспокоил. Меня зовут Борислав.
      -- А меня -- Святослав Борисович, -- рукопожатие старика было сильным и сухим. -- Могу чем-то помочь?
      -- Думаю, да... На самом деле, я хочу просто поговорить. Понимаете, я по специальности -- историк. Занимался другими планетами, не Землей... но вот сейчас из-за здоровья вынужден на время сменить работу.
      Карие глаза Штромберга стали чуть серьезнее.
      -- Интересная у вас работа, если ее приходится менять из-за здоровья... Господин историк.
      Борислав усмехнулся краем рта. Именно такой реакции он и ждал.
      -- Да, вы поняли верно. Я был прикладным историком, работником СГБ... Не любите нас?
      Штромберг вдруг улыбнулся. Очень тепло.
      -- Ну почему сразу -- не люблю. Работа как работа. Не хуже, чем у врачей, например... Но, кажется, вы начали говорить о каком-то деле.
      -- Да, начал... Я прилетел сюда просто так. Потому что Радуга -- спокойная планета. Чуть ли не случайно ткнул в карту. Но вот я здесь уже пятый день, и мне... интересно стало. Как изменилось общество Радуги за последние сорок лет. Что было до катастрофы, и что стало после. Как... как потеря общей задачи повлияла на структуру. И на отношения. Я решил об этом написать. Не серьезную работу, конечно, не диссертацию, -- просто социографический этюд. Но тут я сразу столкнулся с затруднением. Понимаете, на Радуге очень мало людей, которые могут сравнить жизнь до катастрофы и после. Ну и...
      -- Понятно, -- сказал Штромберг. -- Что ж, приветствую вас на острове... И на планете. Пойдемте в жилую башню, там говорить удобнее.
     
      -- ...Да, Аристотель был авторитарным руководителем. А кто из крупных ученых не авторитарен? Нет, я вру, конечно. Есть такие, которым это несвойственно. Чарльзу Дарвину это было несвойственно, и Джонатану Форстеру это тоже было несвойственно... Форстера, кстати, я очень уважал. Но у него фактически не было своей группы, он работал соло. А я тогда был сторонником коллективной организации науки, я считал, что совершить прорыв можно только бригадой... Впрочем, работать у Аристотеля было интересно. Все-таки Волна -- принципиально новое природное явление, и она не перестала быть природным явлением от того, что ее создали мы сами... Сейчас, задним числом, я понимаю, что это было полное безумие: проводить нуль-эксперименты на планете. А ведь никто не возражал. Никто. Даже волновики не возражали. Хотя это как раз понятно, у них под боком был интересный объект, вот они и... Точнее, не "они", а "мы". Да... Борислав, вам налить еще чаю?
      -- Конечно, -- сказал Борислав.
      Штромберг потянулся к фарфоровому чайнику. Напиток, который он называл чаем, был на самом деле бодрящим настоем каких-то северных травок. Он уже успел рассказать, что специально летает на юг, на границу степи и тундры, -- собирать их.
      -- Спасибо... Чай у вас вкусный... Святослав Борисович, простите, я задам резкий вопрос.
      Штромберг поднял глаза на гостя.
      -- Прошу.
      -- Вы остались на Радуге, потому что чувствуете вину?
      Штромберг ответил не сразу. Он сидел на коврике по-турецки, очень спокойный, привалившись к вогнутой стене, за которой бушевал мокрый ветер. Потом он сказал:
      -- Да уж. Так меня спрашивают все-таки редко. Хотя, в общем, я никогда не скрывал... Но, с другой стороны, я никому не навязывал своего решения. И не хотел навязывать, и не пытался... Радуга -- это целая планета, с которой мы совершенно бесчеловечно обошлись. Если бы она была живым существом... а, вы знаете, есть ученые, которые так и говорят, что землеподобная планета -- это живое существо... Единый большой организм. Да, я остался именно поэтому. Принимал участие в восстановлении, пока в этом была острая надобность -- вы знаете, тут в первые годы каждая пара рук была на счету. А потом, когда планета более-менее ожила, выяснилось, что лет-то прошло довольно много -- и никто за пределами Радуги меня не ждет... Ну, не буду преувеличивать. В какую-нибудь лабораторию меня, конечно, взяли бы. Но я как следует подумал -- и понял, что мне это уже неинтересно. И не стал никуда улетать.
      -- И с тех пор -- здесь? На станции?
      -- Ну да. Здешнюю работу тоже должен кто-то делать. Причем гораздо лучше, если это квалифицированный физик, а не мальчишка-доброволец.
      -- Не скучно?
      -- Да нет. Физическая картина в окрестностях Радуги все время меняется. Там есть за чем последить, и даже есть что поизучать.
      -- Но последствий Волны сейчас уже нет? Я имею в виду -- физических.
      -- Скорей всего, нет. А вообще -- дьявол его знает... Вы, дилетанты, наверное, думаете, что за сорок лет Волну изучили вдоль и поперек. А это ведь не так. Сразу после катастрофы -- да, был всплеск исследований. Но очень скоро эту тему оставили. Собственно, почти сразу, как нуль-Т наладили, и стало понятно, что Волна больше не опасна. Постепенно большинство физиков-волновиков переключилось на что-то другое... благо выбор был велик. Даже группа Аристотеля развалилась. И в целом физика Волны осталась тупиковой веткой. Тут ничего необычного, таких веток вообще очень много -- на все, что нам интересно, сил не хватит никогда...
      -- А если разом начать исследования по ним по всем?
      -- Тогда мы превратимся в сверхцивилизацию. Или погибнем. Цивилизация, которая в полную мощь развивает сразу все ветви науки -- это будет как вспышка сверхновой. Нескольких десятков лет хватит, чтобы изменить мир вокруг нее навсегда.
      -- По-вашему, этого еще не было?
      Штромберг отмахнулся.
      -- Нет. Всегда были ограничители, те или иные. Всегда. И я даже вообразить не могу, что получится, если их снять.
      Борислав кивнул.
      -- А нынешняя Радуга -- безопасное место? Как вы оцениваете?
      Штромберг задумался.
      -- Планета -- да. Насколько я знаю, по крайней мере. А вот за систему не поручусь.
      -- За систему? -- Борислав сделал вид, что удивлен. -- А что происходит в системе? Там есть какие-то источники угроз? Я думал, она вообще не населена...
      Штромберг слегка улыбнулся. Борислав никак не мог отделаться от мысли, что этот собеседник его разгадал. Или разгадает вот-вот.
      Но какая, в конце концов, разница? Если разгадает -- может, даже лучше. Поймет, с кем говорит, и поделится, чем сочтет нужным.
      А может быть, и нет. Может быть, это все параноидальные домыслы человека, который слишком долго работал в разведке. Большинство землян ведь даже и не знает, что это такое...
      Тут Штромберг отворил уста.
      -- Система Радуги не населена, -- сказал он. -- Формально это действительно так, никаких крупных колоний здесь нет. Но, понимаете ли, люди активно летают по этой системе уже лет пятьдесят. Понавешали радиомаяков, всевозможных автоматических станций, спутников искусственных... Система-то большая. И притом, как бы это выразиться, -- захолустная...
      -- То есть что-то в ней все-таки размещают?
      -- Возможно.
      -- Орбитальные лаборатории?
      -- Возможно. Или что-то еще, в том же роде. Такой информацией меня никто не снабжает.
      -- А какие-нибудь катастрофы в системе... были?
      -- Да. И вы наверняка про это что-то в здешней инфосфере прочитали -- раз уж спросили. Так?
      -- Так, -- Борислав решил, что валять дурака не стоит. -- Я читал про звездолет "Нейтрон". Пропавший. И мне так и непонятно, что же с ним произошло.
      Штромберг глубоко вздохнул.
      -- "Нейтрон" погиб, -- сказал он. -- Самое странное, что неизвестно, где это случилось. Координаты были неоднозначны... да что там -- просто бессмысленны.
      -- Какие координаты?
      Штромберг удивился.
      -- Автоматически присланные, разумеется. Там до последних миллисекунд работал передатчик.
      -- А люди?..
      -- Люди ничего не сообщили. Скорее всего, просто не успели. Но бортовой вычислитель все равно сбрасывал информацию на передатчик, а тот был исправен. И непрерывно передавал. Аварийная программа.
      -- И вы поймали эту передачу?
      -- Конечно.
      -- И там были данные о повреждениях корабля?
      -- Да.
      -- Позвольте спросить: какие?
      Штромберг подумал.
      -- Ладно, -- сказал он. -- В конце концов, в Совет Радуги я это уже переслал... Борт "Нейтрона" был прорезан очень узким пучком рентгеновского лазера. Хорошо так прорезан. Корабль буквально развалился.
      Борислав постарался не дать воли чувствам. Он сказал:
      -- Интересно... А вы знаете природные источники, которые могут давать такое излучение?
      -- Нет. По крайней мере, я не могу такой источник даже придумать.
      Штромберг отпил чаю. Лицо у него стало совсем замкнутое, как у тибетского ламы.
      -- Делайте с этой информацией что хотите, -- сказал он. -- Я... что я. Моя жизнь почти закончена. Да и не волнует меня больше ничего. Просто я с детства не люблю загадки. Точнее, я не люблю, когда они остаются загадками. Если такую загадку разгадать -- может быть, кому-то станет лучше... Не знаю...
     
      10 июня 97 года
      Интермеццо
     
      Дальнейший разговор со Штромбергом Борислав свернул так стремительно, как только позволяли приличия. Даже соответствие легенде теперь не имело значения. Карты раскрывались. Решив лететь быстро, он в результате повел глайдер на такой высоте, что потерялся в облаках, и пришлось включать нуль-навигатор; но все обошлось. Факты, сообщенные стариком, потрясли его. Он никак не мог успокоить сердце. Это на какой же мине мы сидим, на какой пороховой бочке... Кажется, он никогда в жизни не волновался так.
      База глайдеров в Столице располагалась на маленьком искусственном озере. По нему плавали оранжевые утки. Борислав выпустил поплавки и оставил свой глайдер у причала. Хлопнул его по колпаку: хорошая машина, послужил, спасибо... У него была давняя привычка разговаривать с техникой.
      На берегу озера было уличное кафе. Как раз то, что надо... Живых работников в кафе, конечно, не было, посетители просто подходили к автомату. Впрочем, сейчас там было пусто. Очень кстати. Борислав взял себе какой-то молочный коктейль, сел под зонтик и попытался еще раз спокойно, ни на что не отвлекаясь, обдумать то, что он за сегодняшний день услышал.
      Борт "Нейтрона" был пробит узким пучком рентгеновского лазера. Попросту говоря, это означает, что в "Нейтрон" стреляли. В любом другом случае повреждения были бы иными. Чтобы нарушить внешнюю защиту звездолета этого класса, нужна такая интенсивность излучения, которая где-нибудь в окрестности звезды просто размелет корабль в пыль. Здесь этого не было. Значит, луч был действительно очень узким -- как игла, как бич, как пулевая трасса... А узкие лучи такой силы бывают только искусственными. Никуда от этого не денешься.
      Значит, сотрудники "Януса" обнаружили вечный кошмар ксенологов: агрессивную высокотехнологичную цивилизацию.
      Неудивительно, если они до сих пор не знают, что с этим открытием делать...
      Но скрывать такое!..
      Охо-хо. Получат они по первое число, и по заслугам.
      Стоп. Подумаем заново. Агрессивная галактическая цивилизация -- не бред ли?
      А почему, собственно, бред? Конечно, есть сотни социологов, которые будут нас убеждать, что выход цивилизации на коммунистический этап развития обязан предшествовать звездной экспансии, и никак не наоборот. Базисная теория коммунизма. Есть даже расчеты, это подтверждающие. Но что расчеты?.. Что, если просто подумать? На качественном уровне? Социологи, конечно, люди умные, но догматиков хватает и среди них. Окажись такой социолог в девятнадцатом веке, он, пожалуй, с тем же успехом доказал бы... ну, скажем, несовместимость фашизма и авиации. И расчетами бы подтвердил. А чем, спрашивается, овладение авиацией так уж принципиально отличается от овладения межзвездными полетами?..
      И самое главное... Тут Бориславу вдруг адски захотелось закурить. Ужасная привычка, да... Самое главное. Мы привыкли рассуждать о цивилизациях так, словно они обязаны состоять из гуманоидов. А ведь на самом деле мы можем столкнуться с чем угодно. Что такое жизнь? Что такое разум? Никто не знает. Вот потому-то мы и не знаем, чего ждать. Разумные термиты, разумная грибница, разумные вирусы... Даже наличие кораблей, подобных нашим, ничего не докажет: законы физики для всех одни, они будут диктовать ограничения, вписаться в которые может кто угодно... Или что угодно. Кошмар. Срочно, просто срочно надо действовать, чтобы хоть немного это прояснить...
      И, допивая коктейль, Борислав понял, что теперь возникает развилка. У него есть две возможности. Первая: пойти в Совет Радуги, предъявить там комконовские полномочия и, громко стуча кулаками по столам, затребовать объяснений. Что за чертовщина произошла с сообщением Штромберга, кто персонально его получил, кому передал, и какого беса об этом до сих пор не знают на Земле?.. Это будет, несомненно, эффектно. Но вот эффективно ли? Полномочия полномочиями, а если они там захотят меня запутать -- запутают. Не для моей квалификации такая задача. И Ковальский со Стюартом это понимали, когда выбирали кандидата.
      Значит, остается вторая возможность. Заняться непосредственно объектом "Янус". По-настоящему заняться. Шутки кончились. При таком раскладе это должен быть не дружеский разговор и даже не официальный визит, а полноценная прогрессорская инфильтрация.
      Так... Борислав незаметно осмотрелся и, убедившись, что рядом нет лишних глаз, достал из внутреннего кармана маленький, с закругленными обводами тяжелый цилиндрик. Это был портативный нуль-передатчик для экстренной связи, настроенный всего на один канал. Борислав активировал его -- красный глазок отозвался -- и, чертыхаясь с непривычки, набрал в поле ввода девять букв: "RRR RRR RRR". И, помедлив разве что секунду, нажал на точку отправки.
      Все, теперь обратного хода нет. Он отодвинул пустой стакан, поднялся и пошел по дорожке к жилому комплексу. Домой нужно было зайти, чтобы взять вещи -- если, впрочем, что-то из вещей вообще пригодится. Он не был в этом уверен. Внедрение на чужую космическую станцию, изолированную и наверняка охраняемую, -- не такое простое дело. Надо подумать над методами, чтобы выбрать нужный точно, без промаха...
      Еще не дойдя до дома, он принял решение.
     
      11 июня 97 года
      Объект "Янус"
     
      -- Диспетчер, говорит вахтенный. К нам идет корабль.
      -- Что? Джонас, ты не... Ох, и правда. Как его сюда занесло-то?
      -- Легкий планетолет типа "чайка". Покататься кто-то решил.
      -- И заблудился...
      -- Его могли не предупредить. В астроцентре на планете те еще раздолбаи сидят, сам знаешь.
      -- Или предупредили, а он значения не придал.
      -- Неважно. Будем надеяться, он сам уйдет. Уж посадка на спутники ему не разрешена точно.
      -- Отчаянный турист может и на спутник сесть попытаться...
      -- Ну уж. Не настолько они тут отчаянные. Это Радуга.
      -- Радуга, Радуга... Траектория у него какая-то странная. Может, посигналить?
      -- Не будем пока. Мало ли, порезвиться человеку захотелось.
      -- Ага... на большие планеты полюбоваться... Главное, чтобы он в них не нырял.
      -- Главное -- это чтобы он не сел к нам.
      -- Ну да... Смотрите, он отклоняется.
      -- Не просто отклоняется, а идет в нашу сторону.
      -- Расстояние -- сто мегаметров и сокращается...
      -- Вальтер, ты накаркал.
      -- Подождите! Он может идти к Иверне всего лишь.
      -- По такой странной трассе? Ну, подождем.
      -- Снижается и выходит на круг.
      -- Уже снижается, да? Какое у него расстояние?
      -- Сейчас -- уже меньше пятидесяти мегаметров от Лангмюра...
      -- Это называется не "снижается". Это называется "падает"! Пилот "чайки"! Пилот "чайки", вас вызывает Лангмюр! "Чайка", вы меня слышите?
      -- Сорок мегаметров...
      -- А скорость-то у него хоть снижается?
      -- Представь себе -- нет.
      -- "Чайка", ответьте! Вы вошли в запретную зону!
      -- Да он уже давно в этой зоне... Управление потерял, что ли?
      -- Что, вместе со связью? Так бывает вообще?
      -- Тридцать мегаметров...
      -- Бывает при системных отказах.
      -- "Чайка", это Лангмюр! Если связь работает -- ответьте!
      -- Что будем делать?
      -- Подожди. Может, он очухается.
      -- Ох, непохоже...
      -- Или пилот потерял сознание? Так может быть?
      -- Двадцать мегаметров...
      -- Если за дело берутся халтурщики -- быть может все.
      -- Вальтер, не нуди.
      -- Лангмюр вызывает "чайку". Лангмюр вызывает "чайку". Лангмюр вызывает...
      -- Стоп. А беспилотником такой корабль не может быть?
      -- "Чайка"? Исключено. Только если она очень сильно переделана.
      -- Вы имейте в виду, что еще чуть-чуть -- и он не сможет уйти из поля Лангмюра самостоятельно. Если он, конечно, неисправен.
      -- Десять мегаметров! И сокращается. Пора что-то делать.
      -- Так, ребята. Я выпускаю орбитальных роботов.
      -- Он неуправляем, что ли?
      -- Я не уверен. Как-то он странно движется...
      -- Роботы стартовали.
      -- Шесть мегаметров. Чуть замедлилось, но все равно сокращается.
      -- Внимание! Я, как диспетчер, приказываю. Берите его.
      -- Активирую программу захвата.
      -- Доннер-веттер...
      -- Так. Один из роботов приблизился.
      -- Магнитные захваты?
      -- А вот и нет! Мимо.
      -- Мне интересно, он управляем все-таки или нет?
      -- Ушел... Еще и робота покорежил.
      -- С ума он сошел? Или это у него компьютер сошел с ума?
      -- Он сейчас над морем Диксона. Если туда плюхнется -- не достанем.
      -- Не плюхнется. Он пролетел его уже почти.
      -- Не туда, так в какое-нибудь другое море... Или озеро...
      -- Ладно. Уговорили. Я активирую гравипушку.
      -- Захват лучом?
      -- А что еще, черт побери, делать?
      -- Он снижается...
      -- Падает, Джонас. Уже точно падает.
      -- Ты как думаешь, он наш купол заметил?..
      -- Я не отвечаю за психологию ненормальных... Черт!
      -- Чуть-чуть бы... Повезло...
      -- Ох, не сглазь! Снижается... снижается... Да что он делает, ведь нельзя с такой скоростью снижаться! Сумасшедший...
      -- Это вряд ли он. Это программа сбрендила.
      -- А-а-а-а-а-а-аххх!!!
      -- ...Все. Вмазался.
      -- Так. Пушку я выключаю. Роботов переориентируйте на захват цели с поверхности. Пусть берут и тащат. Очень аккуратно, он там наверняка побился.
      -- Прямо к нам? Под купол?
      -- А куда? Джонас, у тебя есть другие предложения?
      -- Ну... Нет.
      -- Прямо к нам. "Чайку" -- в отдельный ангар, пилота -- в госпиталь. А потом и посмотрим, кто к нам пожаловал.
     
      11 июня 97 года
      Внутри "Януса"
     
      Когда Борислав пришел в себя, все было белым. Стерильно-белые стены, белые трубки какого-то прибора, белая постель. Матовое стекло круглого окошка...
      Медицинский отсек, несомненно.
      Значит, главное сделано. Он внутри "Януса".
      Никаких измерителей времени в отсеке не было. Значит, придется положиться на биологические часы. Конечно, сотрясение мозга их сбивает, но... Часа полтора-два прошло, вряд ли больше. А это значит, что он еще в "Янусе". Перелет бы он заметил. Да и вряд ли они организуют перелет так быстро.
      Хотя, надо полагать, избавиться от гостя здешние хозяева очень даже непрочь...
      Вдруг -- разрывом -- пришла недавняя память. Черное небо -- и огромный край планеты Иверна. Ледяной гигант. Темная бездонная сфера, почти целиком закрытая белыми клочьями аммиачных облаков; они рвались, закручивались, и можно было лишь гадать, с какой невероятной скоростью они там несутся... Впрочем, в планетолете ему было не до пейзажей. Машина прямо стонала от безумных маневров, которые он выделывал. И... да, в последние секунды стало по-настоящему страшно. Перед тем, как "чайка" врезалась в ледяную гору...
      Острая инфильтрация. А что оставалась делать? Планируя эту операцию, Борислав прекрасно понимал, что идет на риск. Он поставил хозяев "Януса" перед жестким выбором: или спасти планетолет, тем самым втащив к себе под купол незваного гостя, или... Или -- не спасать. И в последнем случае никаких вариантов уже не было. КОМКОНу-2 просто пришлось бы послать сюда кого-то другого.
      Вызовы с Лангмюра он игнорировал намеренно: пусть наши друзья считают поведение планетолетчика странным, пусть поищут объяснений, посомневаются... В форсированных ситуациях логический туман всегда на руку активной стороне. Простейший принцип.
      Ну, и что теперь будет?
      Понятно, что будет. Его постараются изолировать. Долечить -- и выдворить отсюда как можно скорее.
      Борислав улыбнулся сам себе.
      Знают ли снаружи, что он уже очнулся?
      Наверняка да.
      Значит, гости будут скоро.
      Ну что ж, господа. Добро пожаловать. Посмотрим, как вы играете такие партии.
      Он прикрыл глаза и стал ждать.
      Мягкий шелест герметичной перепонки раздался меньше чем через минуту.
      Борислав поднял голову.
      Человек в легком синем рабочем костюме -- такие частенько носят сотрудники внепланетных станций, от лаборантов до академиков. В очках. Конечно, очки -- в наше время скорее причуда, гораздо проще сделать коррекцию зрения, но не будем слишком строги... Возраст -- вероятно, лет двадцать пять, тридцать. И по общему облику -- типичный ученый. Ну что, будем знакомиться?..
      -- Меня зовут Рэй, -- сказал вошедший. -- Вы находитесь на научной станции на поверхности Лангмюра. Не знаю, помните ли вы...
      -- Помню, -- сказал Борислав. -- Отлично все помню. Скажите, Рэй, кто у вас тут главный?
      Рэй замялся.
      -- На это не так просто ответить. У нас группа. Единого лидера нет.
      Борислав изобразил на лице досаду.
      -- Рэй... Да, кстати: меня зовут Борислав. (Рэй кивнул.) Рэй, вы, наверное, заметили, что мой планетолет довольно странно двигался. Или вам рассказал кто-нибудь, неважно... (Рэй опять кивнул.) Так вот, это имело причину...
      Борислав замолк. Рэй ждал.
      Борислав откинул голову на подушку. Рэй двинулся помочь ему, но передумал.
      -- Я не знаю, -- сказал Борислав. -- В это трудно поверить, вот почему я колеблюсь... Даже сейчас... Сегодня, на подлете к Иверне, я видел нечто совершенно невероятное. Я даже подумал было, что это галлюцинация. Но нет -- если не предполагать, что у меня одновременно испортились все приборы... Я видел это ясно, и знал, что... что не смогу такое даже вообразить. И все-таки оно было, понимаете?..
      -- Что? -- тихо спросил Рэй.
      Борислав медленно помотал головой.
      -- Это я скажу только руководителю всего вашего проекта. Лично. Устройте мне встречу с ним. Это не может быть очень сложно.
      Рэй наморщил лоб.
      -- Боюсь, что это не получится...
      -- Я настаиваю. Вы, конечно, можете выдворить меня отсюда и без такого разговора. Но тогда я буду делать с информацией все, что сочту нужным. Если это все-таки была галлюцинация... или если я просто помешался... ну тогда -- хорошо. А если нет? Вам это не понравится.
      Рэй замялся. Борислав с любопытством ждал, как он поведет себя в ответ на такой напор.
      -- ...Я вас понял, Борислав. Сожалею, что вы вынуждены так волноваться. Руководителям проекта -- доложу. Ждите.
      Дверная мембрана схлопнулась.
      Борислав сел в кровати и покачал головой. Приходилось признать, что Рэй молодец: на агрессивность собеседника он ответил достойно. Ну, посмотрим, с чем вернется...
      Рэй вернулся уже минут через восемь. Двигался он быстрее, чем в первый раз, и выглядел решительнее.
      -- Борислав, извините. Главный руководитель здешней лаборатории, профессор Робийяр, сейчас в эксперименте. Встретиться с ним невозможно, разве что вы готовы ждать неделю. С вами может побеседовать его заместитель, профессор Сумароков. Устроит?
      Борислав сделал вид, что задумался.
      -- Да. Устроит. Он прямо сюда придет?
      Рэй пожал плечами.
      -- Видимо, так проще...
      Борислав помедлил. Положение пациента на больничной койке -- для сложного разговора не самое выигрышное. Но в данном случае на это, пожалуй, наплевать.
      -- Хорошо. Я его жду.
     
      ...Все-таки он заснул -- и, проснувшись, увидел белый отсек, посреди которого находился полноватый лысоватый человек с усами щеточкой и намечающимися брылями. Человек этот тряс Борислава за плечо. Взгляд у него был пронзительный, движения резкие -- типичный холерик. Несомненно, это и был Антон Павлович Сумароков, современный гиперфизик номер два, получивший от коллег прозвище "шаровая молния".
      Убедившись, что Борислав больше не спит, Сумароков уселся на табуретку.
      -- Мне сообщили, что вы хотите меня видеть. Я вас слушаю. Но хочу предупредить, что у меня мало времени.
      Борислав сел и потер затылок. Вдруг заболела голова. Гипнотренинг снимает такую боль почти мгновенно, но сейчас с этим придется погодить...
      -- Я знал, что вы придете, -- сказал он.
      -- Рад за вас. Может быть, представитесь?
      -- Пожалуй... Меня зовут Борислав Дружинин. Мои прежние места работы сейчас значения не имеют, а в данный момент я агент КОМКОНа-2 с чрезвычайными полномочиями. И в рамках этих полномочий у меня к вам есть вопросы, Антон Павлович.
      Сумароков закинул ногу на ногу.
      -- Вот как... Слушаю.
      -- Собственно говоря, вопрос у меня один. Кто уничтожил "Нейтрон"? Только, пожалуйста, не ссылайтесь на фальшивые отчеты. В этот корабль стреляли. Рентгеновским лазером. И я хочу увидеть тех, кто это сделал. По крайней мере, узнать, кто они. Гуманоиды, негуманоиды, разумные муравьи, разумная плазма, разумное антивещество... Я хочу знать, с кем вы установили контакт. Потому что теперь я не сомневаюсь, что "Янус" существует именно для этого.
      Сумароков склонил голову набок. Как собака, когда прислушивается, подумал Борислав.
      -- Интересная постановка вопроса. А если я вам ничего не скажу? И просто принудительно эвакуирую обратно на Радугу?
      -- Я не смогу этому никак помешать. Хочу только сказать, что сигнал тревоги по нуль-связи я отправил шесть часов назад. Это означает, что спецгруппа КОМКОНа уже на Радуге. И ждет моего отчета. -- Он сел поудобнее. -- Видите ли, когда я отправлялся, мы договорились о трех видах сигналов, взяв за основу старые земные морские коды. Три буквы "S" там означали вражескую подводную лодку, три буквы "Q" -- вспомогательный крейсер, и три буквы "R" -- линкор. Разная степень угрозы. Можете догадаться, какой код я отправил? И как, по-вашему, будет реагировать КОМКОН -- оба КОМКОНа, -- узнав, что вы обнаружили чужую агрессивную цивилизацию -- и скрыли контакт с ней? Я -- ваш последний шанс решить проблему миром. Советую над этим подумать. Если я вернусь с сообщением, что вы готовы к диалогу -- меня еще послушают... Или, может, вы собрались уйти? В это ваше параллельное пространство? Или в параллельное время? Насовсем? Что-то я сомневаюсь. Ну, если вы решили это делать, то делайте, пока я не могу помешать. Но если все-таки нет -- то не творите глупостей, пожалуйста. Даже если у вас есть кто-то во Всемирном совете -- да, я и такого не исключаю -- но не уверен, что он вас поддержит...
      Сумароков молчал, цепко уставясь Бориславу в глаза. Думал. Прикидывал что-то.
      Борислав почувствовал себя увереннее.
      -- На всякий случай: если я отсюда не вернусь... Не морщитесь. Я не предполагаю, что лично вы способны на убийство, но ведь при крайних обстоятельствах люди иногда идут на крайние меры... Так вот, в этом случае система Радуги будет закрыта и подвергнута карантину. Все полеты в нее и из нее будут приостановлены, все нуль-порталы -- заблокированы под любым предлогом. И сюда прибудет авральная команда. Но до такого ведь не дойдет?..
      Сумароков молчал.
      -- Антон Павлович, поймите: игра сделана. Дальше скрывать то, что произошло, у вас в любом случае не выйдет. А я вам предлагаю относительно почетный выход.
      Теперь они молчали оба. Борислав не считал нужным торопить собеседника. Сумароков -- не дурак и не юнец, он уже наверняка отбросил все нереальные варианты. Пусть додумает.
      -- Аварию вы устроили специально? -- теперь голос Сумарокова был чуть надтреснут.
      -- Да. Я решил, что это самый быстрый способ к вам попасть.
      -- А если бы вас не подобрали?
      -- Я рискнул.
      Борислав только сейчас заметил, что глаза у Сумарокова ярко-голубые.
      -- Антон Павлович...
      -- Да, -- Сумароков встал. Видимо, он привык расхаживать взад-вперед во время своих семинаров. -- Хорошо. Я не могу сейчас спросить Робийяра, но, похоже, вы правы... Лучшего выхода нет. И время что-то решать -- наступило... Скажите, -- он остановился и повернулся. -- А вы сами не боитесь?
      -- Боюсь, -- сказал Борислав. -- Но неизвестности я боюсь еще больше.
      Сумароков резко кивнул и сел.
      -- Итак, кто они?
      Сумароков медлил с ответом. У Борислава возникло чувство, будто перед ним дверь. Маленькая тяжелая чугунная дверь, которая очень медленно открывается, открывается, открывается...
     
      11 июня 97 года
      Звездолет "Руслан"
     
      -- Борислав, вы знаете, что такое вариохроника?
      Теперь Сумароков был спокоен и печален. В зале совещаний "Януса", куда они прошли из палаты, никого не было.
      -- Э... Видимо, нет.
      Сумароков вздохнул.
      -- Кто вы по образованию?
      -- Я историк.
      -- А... Это может быть кстати. Я вообще начинаю думать: наверное, все-таки хорошо, что вы здесь... Ладно. Про физику постараюсь кратко. Лет тридцать назад стало окончательно ясно, что время нашей Галактики -- это, на самом деле, очень сложная структура. Есть, скажем, зоны, где время течет очень медленно -- их называют брадихронами. Есть, наоборот, тахихроны. А есть, по-видимому, и ретрохроны, где ход времени попятный... Это было открыто в ходе нуль-экспериментов, но быстро выяснилось, что такие зоны существуют во Вселенной и помимо нас. И в результате возникла целая ветвь физики, занятая изучением разнообразных вариохронов, областей с переменным временем... Ну, какое-то время вариохроника была в основном делом теоретиков. Самое большое, что получалось -- это составлять карты. Тоже, впрочем, интересное занятие.
      -- Древнее, -- сказал Борислав.
      Сумароков с интересом взглянул на него.
      -- Да. Пожалуй... Ну так вот. Постепенно стало понятно, что брадихроны ветвятся. Почти как реки: несколько протяженных брадихронов собираются в один более мощный... И вот когда это выяснилось -- возникла идея. Создать корабль, способный пройти по брадихрону вниз.
      -- До устья?
      Сумароков кивнул, поджав губы.
      -- Как назывался корабль?
      -- "Руслан". Так вышло, что его собирали именно здесь, на орбите Радуги. Это был уникальный звездолет. Темпоральный люгер с форсированным Д-двигателем и гиперполевой броней. Он был способен выдержать даже попадание в тахихрон, которое вообще разрушительно для чего угодно... И вот когда он ушел в свою первую экспедицию... Когда он ушел -- тут-то все и случилось.
     
      Звездолет "Руслан" (продолжение)
     
      31 мая 96-го года "Руслан" вошел в один из истоков ветвящегося брадихрона, расположенного в темной зоне в дальней части галактического рукава Ориона.
      Иглообразный корпус "Руслана" нес на себе решетки нейтринных отражателей: защита, дававшая некоторую надежду выжить даже в темпоральном шторме. Еще ни один земной корабль никогда не входил в зону переменного времени насколько глубоко. Экипаж следил за приборами, готовый к любым неожиданностям.
      3 июня по бортовым часам "Руслан" вышел из устья брадихрона. Теперь вокруг была знакомая чернота самого обыкновенного космоса, в которой светили самые обыкновенные звезды, в основном относившиеся к спектральным классам G, K и M. Получив заверения физиков, что никаких угроз не наблюдается, капитан корабля Курт Хартманн принял решение отключить отражатели и лечь в дрейф. Надо было осмотреться.
      Астроном Луиджи Феррари довольно быстро провел начальную привязку, из которой следовало, что за свое путешествие "Руслан" сместился в пространстве очень слабо. Кое-кто из экипажа даже высказал по этому поводу разочарование. Завязалось обсуждение, в котором предлагались разные идеи о том, куда стоит двигаться дальше.
      И тут подал голос навигатор Вуонг Чан. В окрестности "Руслана" появился корабль.
      Он был уже достаточно близко, чтобы его можно было рассмотреть в оптическом диапазоне. Довольно неуклюжий -- прямоугольная серая коробка с какими-то надстройками, -- и все же производящий впечатление уверенной хищной силы.
      Больше всего людей с "Руслана" удивили две вещи. Во-первых, нанесенное на середину корпуса чужака подобие крылатого герба. И во-вторых, десяток дюз в носовом срезе. Кто-то предположил было, что это противометеоритные пушки, но зачем их так много? Да и кто будет держать порты для противометеоритных пушек постоянно открытыми?..
      Приблизившись к "Руслану", неизвестный корабль стал настойчиво подавать радиосигналы. Связист Джон Мэтьюз потратил минут десять, прежде чем сумел установить надежную связь. А потом включился видеофонный режим, и на экране возник человек.
      Самый обычный человек. Молодой, светловолосый, одетый в черный мундир с серебряными позументами -- почти как на старой парадной форме земных звездолетчиков.
      Видя замешательство собеседников, он заговорил первым.
      -- Зигфрид фон Вальдау, командир линкора "Виттельсбах". Представьтесь, пожалуйста. Сообщите название корабля, планету приписки и пункт назначения, иначе я имею право открыть огонь.
      Экипаж "Руслана" буквально потерял дар речи. Никаких мыслей ни у кого не было. Кроме одной: неизвестный человек говорил по-немецки. На искаженном, но все-таки вполне узнаваемом немецком языке.
      Капитан нашарил кресло перед пультом связи и сел.
      -- Курт Хартманн, командир исследовательского звездолета "Руслан". Идем с планеты Радуга, пункт назначения не определен. Пожалуйста, представьтесь полностью. Я вас не понимаю.
      На лице Зигфрида фон Вальдау появилось заинтересованное выражение.
      -- Планеты под названием Радуга в моем реестре нет, -- сообщил он. -- Капитан, если это шутка, то не самая удачная. Я имел право расстрелять вас еще десять минут назад, когда вы не ответили на запрос. Ни о каких исследовательских звездолетах в этом секторе меня не предупреждали. Кстати, что это у вас за внешние решетки?
      -- Это нейтринные отражатели. Средство защиты от темпоральных бурь. Наш корабль спроектирован для движения по брадихронам, из одного из них мы только что вышли.
      Вот тут Вальдау удивился.
      -- Откуда вы вышли?..
      -- Из брадихрона. Зоны замедленного времени.
      Вальдау немного помолчал.
      -- И сколько вы там пробыли?
      -- Смотря как считать. Мы вошли туда тридцать первого мая.
      Вальдау приподнял бровь.
      -- М-да, получается больше четырех месяцев...
      -- Это странно, -- сказал Хартманн. -- По нашим бортовым часам сейчас третье июня девяносто шестого года.
      Глаза Вальдау чуть шире раскрылись.
      -- Девяносто шестого года? -- переспросил он.
      -- Две тысячи сто девяносто шестого. А что?
      Вальдау ответил не сразу. Теперь он смотрел на членов экипажа "Руслана" вроде бы даже сочувственно.
      Как на лягушку, провалившуюся в колодец.
      -- Сейчас восемьсот пятьдесят девятый год космической эры, -- сказал он. -- Или шестидесятый год эры Нового Галактического Рейха.
     
      11 июня 97 года
      Разгадка "Нейтрона"
     
      -- ...Да. Империя. Рейх. Единое государство всего человечества -- с Системой, с Периферией... кстати, Периферия у них разветвлена гораздо шире, чем у нас... Конечно, это -- не наше будущее. Вальдау так сперва подумал, это естественно, он принял их за путешественников во времени... но нет. Это было путешествие не во времени, а в метавремени. Другая историческая ветка. Независимая аналогичная реальность. Теоретически такое предсказывали давно... -- Сумароков встает и начинает ходить по залу. -- Наследственная власть императора над сотнями миллиардов людей. Феодальный корпус. Феодальные традиции. Языческая религия. Привилегии дворянства. Очень сильно милитаризованное общество. Культ воинской доблести. Воинская каста. Быть военным -- очень почетно. Власть императора -- абсолютная. Никаких парламентов, никаких советов. Еще у них приоритет нордической расы. Знать носит германские фамилии. Поголовно владеет холодным оружием -- мечами, секирами, шпагами. Молится Одину, Тору и Локи... При этом они вышли в космос так же давно, как мы. Они заселяют несколько сотен планет, или изначально землеподобных, или терраформированных. Они ходят на сверхсветовых кораблях и владеют технологией, очень близкой к нуль-Т. Родственники... Соседи... Вот такие у нас соседи...
      Сумароков падает в кресло.
      -- ...Почему погиб "Нейтрон"? Дело в том, что мы этого сами не понимаем. Предупреждение перед его визитом было передано, все как обычно. Его должны были ждать. Но на той стороне "Нейтрон" был почти сразу сбит патрульным эсминцем... То ли накладка там у них какая, то ли что. Выживших нет...
      Сумароков бьет кулаком по столу.
      -- Что было делать?! -- кричит он. -- Ну что?.. После возвращения "Руслана" мы сразу передали информацию в КОМКОН. И получили приказ полностью ее засекретить... Ладно, хорошо. Полностью -- значит полностью. Значит, не только от медиа, но и от КОМКОНа-2, и от остальных подразделений того же КОМКОНа-1, и от Совета Радуги, и от Всемирного совета. От всех. Я понимаю, сейчас это выглядит преступлением. Но что тут еще можно было предложить? Что?.. Это контакт. Настоящий контакт. Не с инопланетниками, не со спрутами из морских глубин. А с человечеством, таким же, как наше -- и все-таки иным. Чтобы такое выдержать, мы должны быть... взрослыми, что ли. А выдержим ли? Никто не знает... Вот поэтому -- предельная секретность, параноидальная... Потому что более опасной информации ни у кого из людей в руках еще не было...
      Он молчит. Иссяк. Горбится.
      -- ...Конечно, мы изучали это как могли. Выяснили, что Окно, ведущее туда -- не единственное. И не обязательно было идти к нему таким сложным путем. Карту составили... Но дальше-то что? Это ведь не страна и даже не планета. Это галактическое человечество. Биологически совершенно идентичное нам. Но с другой психикой, с другим опытом... Отражение. Наше отражение.
      Молчание длится, наверное, минуты две.
      -- ...Психологическое давление. Ужасное. Никто из сотрудников "Януса" за этот год не был на Земле. И не потому, что мы им запрещаем! Нет. Они просто сами не решаются жить на Земле -- с таким-то знанием... За пределами "Януса" всю историю знают два человека в КОМКОНе. Астафьев и Александров. Все. Есть, конечно, разработчики-моделисты, которые -- неизбежно -- получают кусочки данных по Рейху, куда деваться. Но им говорят, что это легенда. Вымышленный мир. Вот так. Да толку от этих моделей, честно говоря... Эпизод с "Нейтроном"... ну должно же это было когда-то чем-то кончиться. Когда-то и чем-то... Ох. Черт бы побрал тех, кто его сбил. Нештат полный -- работы никакие не завершены, информация не собрана, и нам придется выходить во Всемирный совет со спущенными штанами... И я вообще не знаю, как они потом это будут контролировать... Секретность -- она не с потолка же взялась. Были же причины. Наше человечество -- оно такое гордое, оно так привыкло считать всех других младшими братьями... -- Сумароков неприятно кривится. -- Это же массовое потрясение будет. Ксеношок. Как отреагируют земные медиа, я вообще не представляю... А оно ведь протечет. Как ни изолируй, сколько тумана не напускай -- протечет неизбежно...
      Он опять кривится, встает, проходит по комнате взад-вперед.
      -- ...Люди. Обыкновенные же люди. Не разумные насекомые, не разумные амфибии, не разумные собаки... кто там еще бывает?.. Самый страшный кошмар. Ты преследуешь в ночи кого-то неуловимого, зловещего, догоняешь его, срываешь наконец с него капюшон -- и видишь себя... -- Он передергивается. -- Ладно, это все романтика. Мне даже не будет жалко, если меня теперь лишат права работать вне Земли. Даже если вообще допуск к экспериментальной работе отберут -- переживу. Только легче будет. Потому что эта квашня уже поперла из горшочка...
      Он умолкает окончательно. Сидит склонившись, сжимает и разжимает кулак, проводит пальцами по лысине, оставляя красные следы... И, глядя на это, Борислав наконец решается задать вопрос.
      -- Что вы теперь намерены делать?
      Сумароков поднимает на Борислава свои голубые глаза. Борислав -- Прогрессор, он бывал в боях, но этот взгляд пробирает его насквозь.
      -- А вот это ты и должен помочь нам решить, -- говорит Сумароков. -- Раз уж ввязался...
     
      Документ 01
     
      Совершенно секретно.
      Распространять строго адресно. Любое копирование запрещено.
     
      Тема: "Линкор смерти".
      Содержание: расшифровка фонограммы совещания на объекте "Янус" (Лангмюр, естественный спутник планеты Иверна, система Радуги) 12 июня 97 года.
      Участники: Зигмунд Ковальский, Джеймс Стюарт, Борислав Дружинин, Антон Сумароков, Кирилл Александров, Эфраим Каценеленбоген (Слон).
     
      Стюарт. ...бардак. Я представить себе не мог такого. Кирилл Михайлович, вы вообще понимаете, что натворили?
      Александров. Понимаю. Очень хорошо понимаю. Интересно, а как бы действовали на моем месте вы?
      Стюарт. Я, черт побери...
      Ковальский. Спокойнее. По крайней мере, теперь мы знаем, в чем проблема.
      Стюарт. Да уж. Знаем. Как у вас там, у русских, говорят: поймал мужик медведя... Beg my pardon, это я Бориславу.
      Ковальский. Да. Борислав, вы сделали огромное дело. За четыре дня так раскрутить всю эту историю... Поздравляю.
      Дружинин. Спасибо.
      Ковальский. Итак, к делу. Прежде всего мы должны остановить утечку информации. Дальнейшую утечку. Благо она пока что невелика. Тут я отдаю должное представителям КОМКОНа-1: они действовали, по крайней мере, не худшим образом из всех возможных...
      Александров. Вот уже как...
      Ковальский. Не расслабляйтесь, Кирилл Михайлович. Вас ждет еще интересный разговор на Земле, в президиуме Всемирного совета. Вы уверены, что больше никто не знает?
      Александров. Я и Астафьев. На Земле -- больше никто. Точно.
      Ковальский. И то хорошо... Кирилл Михайлович, как вы на такое решились?
     
      (Недолгое молчание.)
     
      Александров. Зигмунд, поймите. Я занимаюсь контактом уже семьдесят лет. Это долго. За это время я кое-чему научился, в том числе -- сразу оценивать возможные последствия. Когда мне сообщили о контакте с цивилизацией Рейха, я в первый момент не поверил. Естественно. Но когда поверить пришлось, я первым делом построил обычный граф: вот исходное событие -- оглашение этой информации перед Землей -- и вот причинные цепочки, разбегаются... Ничего хорошего там не набежало. Потом я по всем нам известному уравнению Хилла оценил вероятность того, что сведения о Рейхе так или иначе протекут. Она оказалась близка к единице. Это все -- с одной стороны. А с другой...
      Стюарт. С другой -- ваш личный исследовательский интерес.
      Александров. Да. Мой интерес. Совершенно верно. Когда я понял, что это люди, и они с Земли... О господи. Я занимаюсь сравнительной динамикой цивилизаций всю жизнь. Но таких возможностей для ее изучения я не мог себе и представить... Это зеркало. Понимаете, господа? Это наше зеркало.
      Ковальский. Понятно. Итак, вы своим произволом закрыли информацию по Рейху от всех... Спасибо вам за это, на самом деле. Ох, я представляю, что же сейчас в большом КОМКОНе поднимется... Учтите, защитить я вас не смогу, Кирилл Михайлович. И никто не сможет.
     
      (Смешок.)
     
      Александров. Уж поверьте, я прекрасно знал, на что иду. Меня и так половина КОМКОНа считает опасным фантазером, а уж теперь... Но мы сделали главное. Существование Галактического Рейха задокументировано. Конечно, там чудовищно много пробелов, мы мало успели, но уже есть с чем работать. И надо работать. Пора привыкать к тому, что у нас есть соседи по Метавселенной.
      Ковальский. Ох, Кирилл Михайлович. Вашими бы устами... Впрочем, ваша точка зрения мне теперь более чем ясна.
      Александров. Вот и отлично. На самом деле, я считаю, что наше раскрытие случилось вовремя. Как раз сейчас -- самое время подключать других профессионалов.
      Ковальский. А гибель "Нейтрона" вы считаете достаточной платой за эту удачу?
     
      (Молчание.)
     
      Александров. Больная тема... Очень больная... Я до сих пор толком не знаю, что с ним произошло. С "Нейтроном". Мы нормально взаимодействовали, и вот...
      Ковальский. Кстати. Как вы поддерживаете связь? Ну... с теми, кто на той стороне?..
      Сумароков. Аналоги. Мы называем их Аналогами.
      Ковальский. Очень хорошо. Так вы ответите на мой вопрос?
      Сумароков. Отвечу. Мы еще два года назад построили транс-передатчик. Очень энергоемкая штука, но короткие сообщения через него проходят регулярно. Ну а если нужен разговор -- посылаем курьеров. "Нейтрон" как раз и...
      Стюарт. А с кем вы там, собственно, разговариваете?
      Александров. На это отвечу я... Наш обычный собеседник -- вице-адмирал Линденгард, командующий девятнадцатым галактическим сектором. Еще молодой человек. Он передает данные о нас куда-то наверх, но детали нам не сообщает... у них ведь тоже секретность... Тем не менее, мы общаемся конструктивно. Задаем друг другу вопросы...
      Ковальский. И что он вам сказал после гибели "Нейтрона"?
      Александров. Ох... Вот это -- самое неприятное...
      Ковальский. Говорите.
      Александров. Он сказал, что в Рейхе появилась группа людей, которая знает о контакте с нами и выступает против него. Такие изоляционисты. "Нейтрон" могли уничтожить по их наводке...
      Ковальский. Могли?
      Александров. Он не уверен. Он вообще был осторожен, никаких имен не назвал. Но что-то у них там происходит.
      Ковальский. Боже мой... Боже мой, Кирилл Михайлович, что вы нам преподносите... Вот этого как раз не хватало: чтобы у них еще и начался из-за нас конфликт внутри. Для полноты, так сказать.
      Александров. Зигмунд...
      Ковальский. Да помолчите вы, во имя Циолковского и святого Тейяра!.. Простите. На то, что вы сообщаете, очень трудно как-то иначе реагировать.
      Стюарт. Давайте разделим задачу на части. Что делать с нашей стороны -- более или менее понятно. Сообщить, наконец, головке большого КОМКОНа и Всемирному совету, позаботившись о закрытии информации. Это мы умеем. Теперь остается решить, что делать с той стороны.
      Сумароков. Вы предлагаете закрыть Окно?
      Стюарт. Нет. Таких решений я принимать не собираюсь. Я, в отличие от некоторых присутствующих, пределы своей компетентности знаю... Ладно. Извините. Я совсем другое хотел сказать.
      Ковальский. Да?
      Стюарт. Видимо, надо создать отдельную группу, которая выяснит ситуацию по ту сторону Окна. Нельзя ее оставлять такой непрозрачной.
      Александров. Вы говорите об отправке туда людей?
      Стюарт. Да. Причем, учитывая сложность ситуации, эти люди должны быть профессиональными контактерами.
      Сумароков. То есть Прогрессорами?
      Стюарт. Ну... Получается, что так.
     
      (Молчание.)
     
      Александров. Итак, мы уже говорим о прогрессорской операции в мире Аналогов?
      Стюарт. Нет. Человек, которого мы туда пошлем, не должен действовать как классический Прогрессор. Ни в коем случае. Он пойдет именно налаживать контакт. Ваш адмирал Линденгард сможет обеспечить ему прикрытие?
      Александров. Он постарается. Я уверен.
      Стюарт. Завидую я все-таки вашему оптимизму, Кирилл Михайлович... Вот что, господа. Я -- штатный сотрудник Института времени. Эта работа -- по моему профилю. И... я историк, в конце концов. Готовьте меня к переброске. Вернусь -- расскажу.
      Каценеленбоген. Джеймс...
      Стюарт. Что? У тебя есть возражения?
      Каценеленбоген. У меня их множество, знаешь ли. Коллекция целая. Причем -- самых категоричных... Извини. Раз уж меня сюда позвали -- это означает, что за подготовку инфильтрации буду отвечать я. Как начальник центра подготовки Прогрессоров. Как профессионал, в конце концов... Так вот: первым ты не пойдешь. Вторым -- быть может. Если мы будем уверены, что нашего человека там приняли и канал заработал. Но первым должен идти настоящий специалист.
      Стюарт. Хочешь пойти сам?
      Каценеленбоген. Ох, я рад бы... Но, боюсь, я для этого староват и толстоват. Нет. Но ты прав: тут нужен Прогрессор. Лучше всего -- человек с опытом, уже работавший на индустриальных планетах. На Саракше, например, или на Гиганде...
      Дружинин. Я работал на Гиганде.
      Каценеленбоген. Знаю. Неужели ты думаешь, что я всех своих не помню? Ну вот... если не откажешься...
      Дружинин. Не откажусь.
      Каценеленбоген. Еще бы... Только смотри, там тебе не здесь.
      Дружинин. Слон...
      Каценеленбоген. Да, да. Я уже пятьдесят лет Слон. Никаких рискованных фокусов в твоем духе. Пройти Окно, поговорить с кем надо, и назад. Прикрытие у тебя, полагаю, будет...
      Сумароков. Будет. Я сейчас же займусь связью.
      Каценеленбоген. Отлично. Ну, легенда все равно понадобится, это мы разработаем, когда я посмотрю вашу базу данных...
      Ковальский. Так. А задание?
      Стюарт. Слон, но вторым пойду я!.. А что касаемо задания... Первое: выяснить причину гибели "Нейтрона". Окончательно: кто, что, зачем. Второе -- просто собрать впечатления. Для нас будет ценной любая мелочь. И третье -- узнать что-то о политической ситуации там, внутри. Кто за контакт, кто изоляционисты, с кем те и другие связаны... Впрочем, третье -- это уже, строго говоря, не для тебя... Борислав, не обижайся, но я скажу серьезно. Здесь ты сработал отлично. И на Гиганде ты работал отлично, я в курсе. Но за Окном ты будешь не Прогрессором, а курьером. Дойти туда. Поговорить с Линденгардом, или кто там еще найдет нужным тебя встретить. И -- назад с отчетом. Ты меня понимаешь?
      Дружинин. Конечно, понимаю. Как ты мог сомневаться.
      Стюарт. Ох, не успокаивает меня это... Ладно. Ты, по крайней мере, уже в курсе дела, не придется расширять круг... И... Знаешь, что еще...
      Дружинин. Я тебя слушаю.
      Стюарт. Борислав, ты шесть лет проработал на Гиганде. У тебя привычные профессиональные шаблоны... да как у всех у нас, чего там. Мы привыкли иметь дело с цивилизациями, которые стоят на линии прогресса заметно ниже нас. Я знаю, теоретик может тут насыпать тысячу возражений -- но на самом деле это так, и это отражается на всем. На том, как мы ставим задачи, на способах разговора с людьми, на наших страхах... Я не предлагаю тебе все это преодолевать за Окном. Не надо. Скорее всего, твои профессиональные навыки там вполне пригодятся. Но... Когда ты столкнешься с чем-то серьезным -- отбрось их. Я не знаю, что это будет. Но я уверен: может возникнуть ситуация, когда твои принесенные с Гиганды привычки начнут мешать. Когда твой способ видеть вещи... станет ненадежным. И вот тогда тебе придется вспомнить, что люди Рейха -- не наши младшие братья, не дети, не ученики... Строго говоря, они вообще не объекты. Они просто нам равны. Во всем. Это очень необычная ситуация для контактера, а тем более для Прогрессора, но -- будь к ней готов. Да и всем пора готовиться, я бы сказал...
      Дружинин. Спасибо, Джеймс. Я тебя понял.
      Стюарт. Да... И надо поспешать, вообще-то. Как только в большом КОМКОНе поймут, в чем дело, здесь начнется татаро-монгольское нашествие. Хорошо бы нам успеть что-то сделать до этого... Антон Павлович, я вас очень прошу, позаботьтесь о связи.
      Сумароков. Да... Я постараюсь наладить канал немедленно. То есть сразу, как только мы разойдемся.
      Ковальский. Намек, да?.. Ну что, у нас еще остались срочные вопросы?..
     
      10 сентября 61 года Нового Рейха
      Межзвёздная станция "Ётунхейм"
     
      Межзвёздная станция "Ётунхейм" висела в пустоте в самой глубине галактического рукава Стрельца. Звездой, в секторе которой она находилась, был белый карлик, прозванный местными жителями попросту Кнебель, то есть Затычка. Астрономы уверяли, что несколько миллионов лет назад эта звезда была красным гигантом. Сейчас планеты Кнебеля были совершенно безжизненны -- оплавленные каменные шары, почти лишенные атмосфер; и никто не мог сказать, существовала ли на них жизнь хоть когда-то. Взрыв красного гиганта сорвал с планет оболочки, стерев все следы их прошлого.
      Впрочем, с расстояния, равного радиусу орбиты Плутона, и сам Кнебель ничем не выделялся среди других звезд.
      Станция "Ётунхейм" представляла собой 60-километровый шар в оболочке из жидкого металла. Несколько десятков лет назад, во время войны, по той же технологии строились космические крепости. Жило там несколько тысяч человек. Станция обладала собственным ходом, в том числе сверхсветовым, и могла при надобности перемещаться на межзвездные расстояния. В мире Борислава, с его компактными звездолетами и повсеместно распространенной нуль-Т, такие чудовища никому не могли и присниться.
      Здесь все было грандиозно. Центральный коридор, в котором вполне мог бы развернуться старомодный песчаный краулер. Цилиндрический операционный зал, стены которого уходили ввысь на много метров. Жилые каюты тоже были удивительно просторными, Борислав даже не представлял, что на космической станции такое возможно. Его собственная каюта была большой, но одиночной; отсутствие соседа имело плюсы и минусы, и, поразмыслив, он решил, что плюсов все же больше. Хотя бы во сне можно оставаться собой.
      Имя он сохранил прежнее: Борислав Дружинин. В Новом Галактическом Рейхе хватало людей славянского происхождения, и Слон решил не мудрить с легендой.
      Медвежий угол космоса. Вполне подходящее место, чтобы войти в роль. В небывалую роль.
      Ближайшая отсюда населенная планета -- Экония -- находилась в системе звезды Танатос, когда-то входившей в так называемый Союз Свободных Планет...
      У Борислава кружилась голова от здешней политики. И от здешней истории.
      Он был благодарен Слону (и адмиралу Линденгарду, конечно) за легенду, давшую возможность задавать вопросы. По легенде он был флотским корреспондентом, прилетевшим сюда знакомиться с новейшими галактическими исследованиями. В здешнем мире даже корреспонденты, летавшие на военизированные базы, должны были носить офицерские чины и мундиры. Ну что ж, черно-серебряный китель лейтенанта космофлота Бориславу даже нравился.
      Его наполняло странное чувство нереальности: с самой минуты, когда катер ошвартовался в динамическом доке "Ётунхейма" и пришлось поверить, что все происходящее -- не сказка. На Гиганде с ним такого не было никогда.
      Он с усмешкой вспоминал земных психологов. Согласно комконовской инструкции, прогрессор с намечающимся расстройством восприятия подлежит наисрочнейшей эвакуации на базу. Синдром дереализации опаснее любого эмоционального срыва, потому что при срыве человек хотя бы предсказуем. Азбука, знакомая любому наблюдающему врачу. Хорошо, что тут никаких наблюдающих врачей нет и быть не может.
      Это не прогрессорская операция... Он выдохнул. Мир остановился. Неподвижные звезды. Маятник Фуко. Некоторые вещи стоит произнести вслух. Это не прогрессорская операция. Никакие прогрессорские методы здесь неприложимы. Так бывает. И контактерский, и прогрессорский подход имеет ограниченную область применения. Есть случаи, когда совершенно бессмысленно ломиться к контакту силой; известная операция "Ковчег" тому один из многих печальных примеров. Только масштаб здесь несопоставим.
      Метавселенная...
      Он с трудом сдержал нервный смех. Жители Саракша были уверены, что весь универсум -- это их планета, еще и вывернутая наизнанку... И чем теперь мудрые земляне лучше?
      Открылась бездна, звезд полна...
      Как в той танской новелле: человек вошел в дупло акации и стал правителем муравьиного государства. А потом оказалось, что это был сон. Сон... Но чем, собственно, сон отличается от того, что принято называть реальностью? И что, если пространство -- это всего лишь нейрофизиологический феномен?
      Сумасшедшие мысли...
      Кто мог подумать, что по ту сторону Окна окажется Вселенная, как две капли воды похожая на нашу? С такой же галактикой Млечный Путь, с такой же Солнечной системой и таким же человечеством. Только вот время там течет иначе.
      "Вся Вселенная иррациональна. -- По сравнению с чем?" Был в одной старой книге такой диалог. Очень мудро. Очень.
     
      -- Не скучно тут вам?
      Собеседник, радиофизик Зигфрид Вестхайм, снисходительно улыбнулся.
      -- Скучно? Да вы шутите!
      -- Нет. Никогда. Я человек без чувства юмора.
      -- Нормальное чувство юмора у вас. Вы просто не физик.
      -- Что нет, то нет, -- признался Борислав. -- Дальше гимназического курса физики я не пошел, да и тот забыл как страшный сон, если уж честно...
      Зигфрид шутливо развел руками.
      -- Какая досада. Вам недоступна большая часть красоты, заключенной в мире. Я считаю, что мы познаем примерно десять процентов Вселенной через органы чувств, и девяносто процентов -- через математику. Если не больше. Причем это я говорю об условиях, к которым наши органы чувств приспособлены. А здесь-то... -- Он махнул рукой. -- Вот очевидный пример. Давно известно, что в Ядре Галактики есть мощный радиоисточник с очень непростыми характеристиками. Смоделировать эти характеристики мы не можем, потому что в зоне нашей жизни даже близко нет таких физических условий. А прочитать их издали очень трудно. Вот мы сейчас забрались на самый край заселенного человеком мира -- нигде ближе к Ядру никаких стационарных станций просто нет. И мы все равно знаем о Ядре практически столько же, сколько знали земные астрономы тысячу лет назад! Вы понимаете? Даже те данные, которые мы можем собрать здесь -- это крохи... А впереди десятки лет работы. Вот поверьте: я тут уже три года, и скучно мне не было ни минуты.
      Борислав рассмеялся.
      -- Завидую, -- сказал он. -- Вы задорно рассказываете. Аппетитно. Даже жаль, что в этой вашей кромешной физике я ничего не понимаю. Скажите, а... вы здесь добровольно?
      Зигфрид удивился.
      -- Ну да... Разумеется, я озаботился получением приказа командования, перед тем как сюда лететь. Если честно, мне это кажется предрассудком, но вы сами знаете: галактические исследования у нас по-прежнему военизированы. Чтобы попасть в дальнюю экспедицию, я должен был или надеть форму, или эмигрировать на Хайнессен. Но последнее -- это уж совсем крайность, -- он улыбнулся. -- А присягу я принес еще в университете, так что проблем не было.
      -- А какой университет вы окончили?
      -- Физико-математический факультет имперского университета на Лимарге, система Хеймдалль.
      -- Вы там родились?
      -- Нет. Родился я на Витгенштейне -- это такая малонаселенная планета в системе Тейя. Наш континент -- почти полностью лесной... красиво там... Мой отец работает механиком на станции дирижаблей, он меня с физикой и познакомил. Сам он, правда, без высшего образования. Самоучка.
      -- Значит, вы первый человек с университетским образованием в семье?
      -- Конечно! Побойтесь Тора, мой дед еще при Гольденбаумах родился -- уж какие там университеты... Ему еще повезло, что его на космофлот призвали -- я деда имею в виду. Иначе бы так и остался полуграмотным лесовиком.
      -- На космофлот? И где он служил?
      -- Он служил сначала матросом на номерном корабле связи, а потом техником на линкоре "Асгрим". Участвовал в битве при Рантемарио. Демобилизовался унтер-офицером. Дослужиться от рядового матроса до унтера, это ж тогда было еще как много, вы сами знаете... После отставки его на Витгенштейне встретили с распростертыми объятиями. Он потом до старости работал механиком на воздушных линиях, и отец, собственно, от него профессию и унаследовал...
      -- А вы -- от отца?
      -- Ну нет! На меня никто не давил. Захотел бы, мог бы стать врачом, например. Или учителем. Или уж не знаю, кем. Отец и не думал принуждать. Я сам выбрал физику. И очень рад этому.
      Борислав украдкой вздохнул, вспомнив земные интернаты с их комиссиями по распределению выпускников. После скандального дела Абалкина эту систему попытались ослабить, но Всемирный совет по педагогике встал в оборону, как триста спартанцев, и ходу реформам не дал. А здесь вот -- пожалуйста. Авторитарная империя, милитаризованное общество, остатки нацизма и сословной системы, но при всем при том профессии люди выбирают сами.
      Зигфрид истолковал заминку по-своему. Он сказал:
      -- Вот мой брат -- ветеринар. С детства любил животных, после школы улетел учиться, но через пять лет вернулся на родную планету, на Витгенштейн. И с удовольствием там работает. У него врожденная хромота. Компенсированная, но все равно заметно. При Гольденбаумах он бы не то что образования не получил -- ему бы, скорее всего, пришлось всю жизнь отсиживаться где-нибудь на лесном кордоне, боясь нос высунуть на люди. Ну, вы понимаете...
      -- Да, я понимаю, -- сказал Борислав.
      Он действительно понял. Пять с половиной веков назад, когда почти все здешнее человечество попало под власть династии Гольденбаумов, император Рудольф Первый издал совершенно чудовищный "Закон об элиминации генетических дефектов". Этот закон обрекал неполноценных людей на физическое уничтожение, причем критерии неполноценности были определены нарочито широко. Последствия оказались, мягко говоря, кошмарными. Следующие императоры частью вынужденно, а частью из обычной человечности старались смягчить этот закон, так что со временем применять его почти перестали; но полностью отменен он был только шестьдесят лет назад, при Лоэнграммах.
      -- Я никогда не говорю о политике, -- сказал Зигфрид. -- Никогда. Сохрани Бальдр от этого. Но когда я слышу, как какой-нибудь сытый и довольный деятель начинает рассуждать о том, что при Гольденбаумах, по его мнению, жизнь была лучше -- мне хочется не переубеждать его, а просто заехать в рыло. А ведь приходится такое слушать. И нередко. Даже здесь, на станции, такие говоруны попадаются. Даже среди ученых. Удивительно, правда?
      -- Ничего удивительного, -- сказал Борислав. -- Вот уж совсем ничего. Всегда так было. Во-первых, восприятие любой эпохи резко меняется, как только уходит большая часть поколения людей, помнящих эту эпоху лично -- и вот сейчас мы как раз дожили до этого момента. А во-вторых, общество гораздо менее похоже на единое целое, чем вам кажется. Общество -- скорее сеть островков, а не континент. И даже самые дикие законы обычно не вызывают у среднего человека сколь-нибудь серьезных отрицательных эмоций, если его личный островок не страдает... если не страдает семья, например, или работа. Ну вот в данном случае -- если нет детей-инвалидов. Это простой защитный механизм психики, без которого бы все давно свихнулись. Но именно он определяет позицию большинства. Всегда. Во все времена и во всех мирах, уж поверьте.
      -- Грустно, -- сказал Зигфрид. -- Но вы, наверное, правы, вы явно лучше меня в этом разбираетесь.
      -- Да не разбираюсь я, -- с досадой сказал Борислав. -- Кто я -- дилетант, прочитавший пару книжек... Просто некоторые вещи и так очевидны. Вот историю я люблю, это да. Благо, здесь она рядом.
      Оба посмотрели на стену малого зала, в котором шел разговор.
      Там висел портрет: мужчина в мундире космофлота Рейха с твердым, волевым, но совершенно не запоминающимся широким лицом. Это был адмирал Карл Густав Кемпф, погибший шестьдесят два года назад в битве за крепость Изерлон. Его флагманский линкор "Ётунхейм" был там уничтожен, и строить его заново не стали -- вместо этого имя корабля передали исследовательской станции. Чтобы сохранить память.
      Кстати, догадываются ли местные астрофизики о существовании Окна? Что-то же ведь они должны были заметить. Значит, придется проверять еще и это. Еще одна забота. Окно -- не иголка, неужели они его пропустили? Впрочем, здесь такая железная субординация, что любые сколько-нибудь опасные данные, скорее всего, дальше непосредственных адресатов не идут; это утешает. Проблема в том, что познание остановить невозможно. Это как волшебная скрипка. Посмотри в глаза чудовищ... Ладно, будем надеяться, что все не так печально.
      -- Спасибо за интересную беседу, -- сказал Борислав, поднимаясь. -- Я пойду, меня через десять минут ждут в шлюзе.
     
      11 сентября 61 года НР
      Линкор "Карниола"
     
      Командующий 19-м галактическим сектором контр-адмирал Фридрих Линденгард принял Борислава на своем флагмане -- линкоре "Карниола". Командующий, приветливый блондин, выглядел именно так, как и должен выглядеть адмирал, желающий вызывать доверие у подчиненных. Слуга кайзеру, отец астронавтам. Его кабинет на "Карниоле" был в меру роскошен: толстый ковер, хрустальная люстра, огромный полированный деревянный стол. Имперское величие. Настенные панели -- из натурального дерева. На "Ётунхейме", где Борислав провел предыдущие три дня, отделка помещений была куда более функциональной. Хотя, может быть, там он просто не добрался до самых высоких кабинетов.
     
      -- Ну, как вам у нас?
      -- Грандиозно, -- сказал Борислав честно. -- Таких станций я никогда раньше не видел. Да и таких кораблей тоже. У нас все скромнее.
      -- Зато у вас есть нуль-Т, -- сказал адмирал.
      Его лицо было вежливо и непроницаемо. Борислав попытался представить, какие мысли по поводу нуль-Т могли возникнуть у профессионального стратега, и решил, что лучше этого не знать.
      -- Если вы знакомы с нашей историей, вы могли заметить, что нуль-Т -- это, как ни странно, в каком-то смысле тормоз. Обратите внимание: почти вся "галактическая империя" нашего человечества возникла еще до появления нуль-Т. Ее создали обычные звездолеты. Нуль-Т резко повысила связность внутри уже освоенной Периферии, но вот продвижению вперед она не способствовала. У вас оно идет куда равномернее.
      Линденгард поморщился.
      -- Это относится только к последним пятидесяти годам, -- сказал он. -- В лучшем случае. Пока шла война, исследовательская экпансия и в Рейхе, и в Союзе была практически заморожена. Не до нее было. Тогда ведь боевые звездолеты буквально сотнями тысяч строились...
      -- Я знаю, -- сказал Борислав. -- Но я знаю и то, что у вас был "марш в десять тысяч световых лет". Это удивительный подвиг.
      -- Мои предки в нем не участвовали, -- заметил Линденгард. -- Может быть, и к сожалению. И я полностью согласен: это удивительный подвиг. Только благодаря ему мы заселили рукав Стрельца.
      Борислав невольно посмотрел на висевшую за спиной адмирала карту. Трасса "марша в десять тысяч световых лет" была там обозначена. Почти четыреста лет назад, в беспросветные времена первых Гольденбаумов, жители одной из каторжных планет сумели совершить побег на самостоятельно построенном сверхсветовом корабле. В мире, освоенном человечеством, они не могли укрыться нигде: власть Гольденбаумов была тотальной. Беглецы направились в необитаемые звездные области, для которых не было даже карт. После путешествия, длившегося несколько десятков лет, им удалось найти землеподобную планету, пригодную для высадки. Так возник Союз Свободных Планет -- новое человеческое государство, против которого Галактический Рейх начал войну. Шестьдесят лет назад эта война закончилась победой Рейха...
      -- Мы еще можем дожить до времени, когда человеческие колонии появятся не только в рукаве Стрельца, но и в рукаве Лебедя, -- сказал Линденгард. -- Это не так уж невероятно.
      Борислав усмехнулся.
      -- Для наших социологов это именно невероятно, -- сообщил он. -- Они до сих пор, наверно, себя щиплют за все места -- хотят понять, не спят ли. Никто не мог представить, что при монархическом общественном строе можно выйти в Галактику. Никто. Это немыслимо.
      -- Ну вышли-то мы пораньше, -- заметил Линденгард. -- К моменту возникновения Рейха Земля столицей уже лет триста как не была. А у вас ведь до сих пор девять десятых населения -- на Земле, я верно понимаю?
      Борислав кивнул.
      -- Имея нуль-Т, это можно себе позволить, -- сказал адмирал.
      Борислав вновь кивнул. Он не был уверен, что дело здесь только в средствах транспорта, но предпочел не делиться своими соображениями на эту тему.
      -- Ну хорошо, -- сказал Линденгард. -- Я рад, что мы познакомились. Полагаю, у вас ко мне есть вопросы. Если так -- прошу. Я в вашем распоряжении.
      -- Спасибо, -- сказал Борислав. -- Вопрос у меня, по сути, один, но большой и важный. Как воспринят контакт той частью общества Рейха, которая о нем знает?
      Линденгард вздохнул.
      -- Я понимаю, почему вас прислали, -- сказал он. -- Конечно, по дальней связи такое не выяснить. Очень запутанная тема, сам Слейпнир ногу сломит... Ладно, я постараюсь рассказать то, что знаю сам. Среди тех -- очень немногочисленных, надо сказать -- наших бюрократов, которые знают о контакте, встречаются два отношения. Первое -- это умеренно доброжелательный подход. Готовность осторожно развивать и познавать. Примером такой позиции являюсь я, например, -- он улыбнулся. -- К сожалению, в высшем руководстве флота так считают не все. Там есть несколько "черных фишек". Изоляционистов, которые считают, что контакт -- в принципе зло, все данные о нем стоит стереть, и доступ закрыть.
      -- Зло? Почему?
      -- Я неточно выразился, -- сказал Линденгард. -- Не зло, а угроза. Слишком большая угроза. Эти люди боятся, что контакт вызовет в нашем собственном обществе проблемы, которые не удастся решить без войны.
      -- Какие проблемы?
      Линденгард вздохнул.
      -- Ну, например, совершенно неизвестно, как на известие о контакте отреагируют наши республиканцы. Они ведь есть даже в Рейхе. Не говоря о Хайнессене, который принадлежит им целиком. Я надеюсь, что на Хайнессене еще ничего не знают, и затрудняюсь даже представить -- что будет, когда узнают. А ведь утечка может произойти в любую секунду...
      Борислав медленно кивнул. Республика Хайнессен была последним уцелевшим осколком Союза Свободных Планет, когда-то объединявшего сотни звездных систем. До сих пор земляне с ней дела не имели.
      -- А как могут отреагировать республиканцы?
      -- Вот том-то и дело, что я не знаю, -- сказал Линденгард. -- Их, безусловно, очень вдохновит тот факт, что строй вашей цивилизации -- республиканский, в нашем понимании. По крайней мере, уж точно не монархия. А вот какие практические выводы они сделают... Не знаю и не хочу знать, если честно. Это не мое дело. Я всего лишь простой адмирал.
      -- Кстати, -- сказал Борислав. -- Я не очень-то понимаю, зачем Рейху такой большой военный космофлот, при том, что государств-соперников у него нет. Не поясните?
      -- Попробую, -- сказал Линденгард. -- Вы правы, государств-соперников у Рейха нет. Хайнессен не в счет, там прекрасно понимают, что соперничество между нами может быть только политическим и экономическим, развивать военный флот они даже не пытаются... Но, во-первых, учтите, насколько пространство Рейха огромно. Существуют окраинные планеты, полузаброшенные или недоосвоенные системы, да мало ли еще что. А любители поживиться за чужой счет, нарушая правила, найдутся всегда. Да, в том числе и пираты. Флот необходим уже потому, что всегда есть такая угроза. Но, кроме того, значительная часть нашего космофлота занимается обычными галактическими исследованиями, как вы это видели на "Ётунхейме". Через военные организационные структуры очень удобно управлять чем угодно, в том числе и исследовательской деятельностью. Солдафоны вроде меня занимаются всевозможным обеспечением, а ученые работают себе спокойно... Конечно, это немножко идеальная картинка, но в целом... Да вы многое уже и сами видели. Чем создавать исследовательский флот с нуля, было гораздо проще использовать военный в тех же целях.
      -- Но милитаризация общества у вас при этом сохраняется, -- сказал Борислав. -- Все эти ученые, одетые в мундиры...
      Линденгард поднял брови.
      -- А у вас это не так? Вы уверены? Конечно, я не очень много общался с людьми Полудня. Но у меня сложилось впечатление, что многие области, особенно связанные с социальным риском, у вас вполне военизированы. Единственное отличие -- вы форму не носите. Я неправ?
      Борислав задумался.
      -- По-моему, все-таки нет... Но я понимаю, что со стороны так может показаться.
      Линденгард вновь вздернул свои брови, но ничего не сказал.
      Интересно, знает ли он слово "Прогрессор"? Лучше пока не выяснять.
      -- Хорошо, -- сказал Линденгард. -- На чем мы остановились?.. Ах да, на изоляционистах. Я понимаю, почему это вас интересует... По моим данным, гибель вашего корабля "Нейтрон" -- именно работа изоляционистов. Не хотелось бы оправдываться, но... Проверьте навигационные данные. "Нейтрон" проигнорировал мои предупреждения. Он пересек границу секторов. Я командую девятнадцатым галактическим сектором, и ручаюсь, что он для ваших кораблей безопасен. Но "Нейтрон" забрался в соседний сектор, двадцатый -- и немедленно был сбит.
      -- Кто командует двадцатым сектором?
      -- Контр-адмирал Грегор фон Гампхаузен.
      -- Он человек изоляционистов?
      -- Он человек вице-адмирала Юлиуса Брентано. Это начальник контрразведки космофлота. И вот Брентано -- изоляционист. Самый крайний. Гампхаузена он мог использовать втемную, просто дав ему приказ сбивать любые подозрительные объекты. Мог, впрочем, и сделать из него своего сознательного сторонника -- это пока никак не проверить... Но в том, что инициатива шла от Брентано, у меня сомнений нет.
      -- И насколько далеко Брентано способен зайти?
      Линденгард прищурился.
      -- Не знаю, -- сказал он. -- Гражданская война в нынешнем Рейхе почти невозможна. Но ведь и феодальные воспоминания еще не остыли. Брентано как раз из тех, кто до сих пор исповедует аристократические ценности, знаете ли. Воинская доблесть, семейная честь, служение Одину и прочее... Но при этом он, несомненно, умный человек. Своими силами он закрыть подступы к Окну не может, поэтому будет искать обходные пути. А вот какие -- не знаю.
      Борислав кивнул.
      -- Вы готовы гарантировать безопасность наших кораблей, пока они не покидают девятнадцатого сектора?
      -- Готов. Безусловно. Это моя работа.
      -- Спасибо... Брентано находится на Феззане?
      -- Разумеется. Как и весь Главный штаб.
      -- А сторонники у нас на Феззане есть?
      -- Конечно. Вы же не думаете, что я действую исключительно на свой страх и риск? Главным покровителем контакта сейчас является Дитрих Сульковский, начальник политической разведки. Очень яркий человек. Кстати, секретность нашей работы обеспечивает он же.
      -- А Хайнессен не в курсе?
      -- Никоим образом. У них, конечно, тоже есть своя разведка, но я не думаю, что она уже нас засекла.
      -- Разве это не вопрос времени?..
      Линденгард поджал губы и с сожалением кивнул.
      -- Вот именно. Вы сейчас воспроизвели главный аргумент изоляционистов. Разве это не вопрос времени? Что будет, когда узнают республиканцы? Где гарантия, что они не воспримут людей Мира Полудня как своих союзников? И, если такое случится, как отреагируют сами люди Полудня? Кстати, Борислав, а вы знаете ответ на последний вопрос?..
      Борислав напрягся.
      -- Нет, -- сказал он. -- Честно -- нет. Но я уверен, что принцип "не навреди" будет соблюден.
      Линденгард кивнул.
      -- Хорошо, что честно, -- сказал он. -- Беда в том, что, кроме принципа "не навреди", есть еще принцип "не тронь меня". Noli me tangere. Положа руку на сердце -- неужели вы совсем не понимаете изоляционистов?..
      Борислав вспомнил кое-какие истории, относящиеся к опыту работы КОМКОНа-2.
      -- Понимаю... Думаю, что понимаю. Но я уверен, что они неправы. Мы уже соприкоснулись. И теперь контакт неизбежен.
     
      12 сентября 61 года НР
      Здесь Родос, здесь прыгай
     
      Спрятанная в недрах линкора "Истрия" рабочая комната флотской контрразведки резко отличалась от помпезного адмиральского салона. Стены из серого пластика, простой стол, матовые лампы. И пространство, достаточное только для того, чтобы двое работающих здесь офицеров могли свободно разойтись.
      Корветтен-капитан Эрнст Абель сидел в глубокой задумчивости. Как начальник контрразведки 19-го сектора, он имел полное право открыть прослушивание кабинета командующего, если бы возникла реальная необходимость. Он знал, что при Гольденбаумах такое было и вовсе в порядке вещей. Но теперь -- нет. Теперь нужны обоснования и отчетность; контрразведчика, который начнет следить за вышестоящими без особой нужды, могут понизить в должности, а то и в звании. А доносительство в Рейхе сейчас не поощряется, поэтому коллеги не рискуют. Не случайно отдел контрразведки находится не на "Карниоле", а на однотипной с ней "Истрии": чтобы под ногами у командующего не путаться. Там, где дело касается высшего командного состава, контрразведчику лучше воздержаться от ненужной активности, чем получить втык за косвенную диффамацию -- иными словами, за дутые обвинения, способные бросить на кого-то тень. Господа адмиралы к этому относятся ох как трепетно; если что -- пожаловаться не преминут.
      Ну, а если подозрения реальны?
      Он побарабанил пальцами по столу. Активировал монитор и принялся перелистывать выведенные на экран данные.
      Борислав Дружинин. Уроженец планеты Радагаст в системе звезды Семаргл. Там же окончил университет, получив специальность научного журналиста. Флотский корреспондент в звании лейтенанта. Трое с лишним суток назад прибыл в 19-й сектор на крейсере "Любляна". Остановился на станции "Ётунхейм", посетил линкор "Карниола". Сейчас находится вновь на "Ётунхейме". Заявленное время пребывания в 19-м секторе -- неделя, половина из которой уже прошла.
      Казалось бы, ну что о таком мимолетном госте беспокоиться? Улетит же, и пусть с ним возятся там, где он постоянно живет. Но, во-первых, проверка, на тот момент еще совершенно рутинная, показала, что в списке экипажа и пассажиров "Любляны" человека по имени Борислав Дружинин не было. Вот так вот: в журнал "Ётунхейма" его прибытие вписали по всей форме, и указано, что привезла его именно "Любляна"; но на самой "Любляне" такого человека как раз и не знают. Уже интересно, да? Естественным шагом тут было бы запросить контрразведку сектора Семаргла. И такой запрос действительно отправлен -- только вот, взглянув на карту, мы видим, что Семаргл расположен на другом конце территории бывшего Союза, и отделяет нас от него почти четыре тысячи световых лет; так что быстрее, чем за пару недель, курьерский корабль никак не обернется. Случайность? Но должна ли контрразведка верить в случайности? Это, значит, второй момент, о котором следует подумать.
      А есть еще и третий...
      -- Йорг, повтори еще раз. Что он сказал?
      -- "Контакт неизбежен". Это единственная фраза, которую мой источник расслышал точно.
      -- Твой источник -- это тот унтер-офицер?..
      -- Да. Он приносил командующему чай, и дверь оказалась приоткрыта.
      Абель умолк, размышляя. Второй офицер отдела, лейтенант Йорг Зенгер, не мешал ему. Оба понимали, что ситуация пока что очень туманная. То, что командующий сектором принял у себя очевидного нелегала -- это теперь ясно. А вот все остальное -- предположения.
      -- Ладно, -- сказал Абель. -- Какие вообще у нас есть идеи? Первая и самая приятная -- он наш же собственный агент, только другого отдела или другой службы. Может такое быть?
      Зенгер покачал головой.
      -- Другой флот? Или разведка группы флотов? Да вряд ли. Они по-другому работают. Они бы нам подкинули незаметного человека. Унтера-ремонтника какого-нибудь, или там фенриха -- командира истребителя. Но не белую ворону, которую видно за версту.
      -- Есть еще политическая разведка, -- напомнил Абель.
      -- Политическая... Ну да, эти, пожалуй, могли. Но у них с военным ведомством не очень. Почему тогда они прислали человека в мундире, а не штатского?
      -- Потому что штатских на "Ётунхейм" не пускают. А если пускают, то проверяют в разы тщательней. А так -- ну офицер и офицер, ничего особенного.
      -- Логично, -- признал Зенгер. -- Но это ведь не единственная версия?
      -- Еще бы... Ну, учитывая его имя и характер легенды, мы просто обязаны рассмотреть третью вероятность: что он агент республиканцев.
      Зенгер удивленно взглянул на собеседника.
      -- Это была бы совершенно невероятная наглость, -- сказал он. -- Немыслимая. И главное -- зачем? Что они интересного могут узнать здесь, на удаленной базе?
      -- Понятия не имею, -- сказал Абель. -- Но это не повод отводить версию заранее. А теперь скажи: у тебя у самого какие-нибудь идеи есть?
      -- Внятных -- нет.
      -- А насчет его задач?
      -- Тем более, -- сказал Зенгер. -- Я не знаю, что он имел в виду, и не вижу возможности сделать вывод из одной фразы.
      -- Да. Конечно. Но вот о чем я думаю. Могли такого человека прислать, чтобы он сделал резюме тактического и технического состояния сектора?
      Зенгер сморщил нос.
      -- Думаю, что нет. Это задача для заурядного шпиона, а не для такой яркой фигуры, к тому же лишенной технического образования.
      -- Техническое образование он мог и скрыть, -- заметил Абель. -- Но ты прав: мне это вероятным не кажется. Если бы их интересовала техника, они бы послали "незаметного человека", как ты говоришь. А у таких птиц, как наш друг, задачи обычно бывают политические. И вот как раз это меня и смущает... Как ты сам прекрасно знаешь, наш девятнадцатый сектор -- окраинный, очень малолюдный, без единой планеты-миллиардника. Почему сюда? Почему не в восемнадцатый, не в двадцатый? Они все гораздо более населены, и, если на то пошло, кораблей там тоже больше. Вот что они могли такого интересного здесь найти?
      -- Стоп-стоп, -- сказал Зенгер. -- Кажется, я понимаю, куда ты клонишь...
      -- Я никуда не клоню. Но продолжай.
      -- Я думаю... Если девятнадцатый сектор не выделяется людьми, то он может выделяться какими-то природными явлениями. Не случайно здесь работают астрофизики. Возможно, они что-то нашли. Что-то важное.
      -- Астрофизики работают во всех окраинных секторах, -- тихо сказал Абель. -- И станция "Ётунхейм" -- не единственная. Но... да. Это может быть правдой.
      -- А выводы?
      Абель встряхнулся.
      -- Никаких выводов, -- сказал он. -- Все отлично. Давай теперь остановимся, перестанем пока что гадать, кто и зачем его послал, а поглядим на фактологию. У нас есть точка, с которой связана его легенда -- Радагаст. Есть срок его работы -- неделя. И есть факт, что его принял командующий. Последнее показывает нам, что задача важная...
      -- Он не агент, идущий на внедрение, а курьер, посланный с какой-то разовой миссией, -- сказал Зенгер. -- Иначе легенда была бы совсем другой.
      -- Да... И при этом они наверняка понимают, что если мы запросим Радагаст, то легенда сгорит. А это значит...
      -- Это значит, что через две недели она будет уже неактуальна. Такой человек исчезнет навсегда: ищи, не ищи.
      Абель удовлетворенно кивнул.
      -- Отлично. Итак, ни на какие глубокие проверки времени нет. У нас три дня на то, чтобы накрыть его: прямо здесь и прямо сейчас. Как говорится, здесь Родос, здесь прыгай.
      Зенгер нахмурился.
      -- Мы должны заставить его проявить себя, -- сказал он.
      -- Разумеется, -- проворчал Абель. -- Но вот как? Чем его можно спровоцировать?
      -- Это ведь запросто может оказаться наш... Надо как-нибудь нетравматично.
      Абель посмотрел на коллегу осуждающе.
      -- И какие еще очевидности мне предстоит от тебя услышать?.. Разумеется, это может быть наш. Даже скорее всего. Девять из десяти, что это какие-то игры наших коллег. Но ты не забыл, что нашей работы это не отменяет?..
      -- Не забыл. Хорошо, вот самый простой вариант. Я прилечу на "Ётунхейм", представлюсь ему как местный астрофизик -- в лицо он меня знать не должен, а поддержать разговор я уж как-нибудь смогу -- и в процессе общения ненавязчиво так скажу, что я родом с Радагаста. Или что хорошо знаю эту планету. И поглядим на реакцию.
      Абель покачал головой.
      -- Сомнительно. Если он более-менее серьезно подготовлен, а мы должны на это рассчитывать, то он сейчас знает о Радагасте примерно столько же, сколько и ты. В этом случае разговор ваш будет забавным, но бесполезным.
      -- Хорошо. Твой вариант?
      -- Нет у меня своего варианта. Я пока размышляю. Надо учитывать, что он не один. Его кто-то прикрывает. Линденгард -- совершенно точно.
      -- Вот к чему ты ведешь...
      -- Я ни к чему не веду. Но -- давай посмотрим. Линденгард. Какие у него связи в столице?
      -- Это я сразу не скажу. Это надо базу поднимать и в ней копаться.
      -- Покопайся, -- посоветовал Абель. -- Но это -- дальний прицел, так сказать. А нам надо действовать прямо сейчас. Вспомни. "Ётунхейм". Кого мы там знаем? Кто может контактировать и с Линденгардом, и с нашим другом?
      Вместо ответа Зенгер активировал монитор и пару минут перебирал на экране какие-то данные. Потом взглядом подозвал шефа.
      -- Кажется, подходит, -- сказал Зенгер.
      Абель пробежал глазами несколько строчек. Кивнул.
      -- Кажется, мы придумали, -- сказал он.
     
      13 сентября 61 года НР
      Ночная тревога
     
      Дверной гудок разбудил Борислава посреди сладкого сна: он был на Земле, шел по березовому светлому лесу, и, кажется, не один... Гудок повторился. Борислав встряхнулся, тронул клавишу освещения каюты и только тут осознал, что он на "Ётунхейме". До подъема -- почти два часа. Значит, что-то случилось... В коридоре за дверью стоял очень молодой фенрих.
      -- Прошу прощения, господин лейтенант, -- сказал он. -- Поручение командования. Одевайтесь, я вас провожу.
      Они долго шли незнакомыми узкими коридорами, потом поднялись на лифте и оказались в маленькой серой комнате, в которой ждал адмирал Линденгард собственной персоной.
      Он был озабочен.
      -- Спасибо, Витольд, -- сказал он фенриху. -- Здравствуйте, Борислав. Простите, я не так хотел с вами попрощаться...
      -- Что случилось?
      -- Вами заинтересовалась контрразведка. Через час-другой они прибудут с проверкой. Слава Тору, меня успели предупредить... Но на "Ётунхейме" вам оставаться нельзя.
      -- Контрразведка флота? Разве она вам не подчиняется?
      Линденгард, несмотря на серьезность ситуации, улыбнулся.
      -- Не будьте наивным. Контрразведка не смогла бы работать, если бы не имела права действовать помимо меня. Знаете, сколько в нашей истории было адмиральских мятежей?..
      -- Мне жаль, -- сказал Борислав. -- Я не хотел подставлять вас под удар.
      Линденгард отмахнулся.
      -- Я-то справлюсь. Не впервой... Сейчас дело не во мне, а в вас. Борислав, вы хотите вернуться домой через Окно -- или продолжить путь на Феззан? Я могу организовать для вас и то, и другое.
      -- Продолжить путь на Феззан, разумеется.
      -- Вы понимаете, насколько это опасно?
      -- Понимаю.
      -- Надеюсь... Хорошо. Вас возьмет "сфинкс" и доставит на базу Тренто. Она маленькая, расположена на отшибе, и никого, кроме военных, там нет. Зато там обязательно стоит дежурный легкий крейсер. Вы встретитесь с его командиром и скажете слово "гуттаперча". Повторяю: "гуттаперча". Это будет означать, что командир крейсера обязан принять любой ваш приказ. Скажете ему, чтобы доставил вас на Феззан. Скажете, что путешествие секретное. Он сам разберется, как лучше пройти и где лучше сесть... Карту Феззана помните?
      -- Конечно.
      Линденгард провел рукой по лбу. Он выглядел усталым.
      -- Хорошо... Надеюсь, дальше обойдется без детективных приключений. Помните главное: ваша легенда засвечена, и нигде на Феззане вам появляться под этим именем нельзя. Как только прибудете туда -- немедленно, не выходя за пределы космопорта, позвоните по телефону... -- и он назвал номер.
     
      Истребитель "сфинкс" был, по сути, двухместным вариантом легкой "валькирии". Кресла пилота и стрелка-штурмана располагались там одно за другим. Пилотом внезапно оказалась девушка, жгучая брюнетка с пронзительным взглядом; звали ее Лотта Вагнер. Она бесцеремонно указала Бориславу на кресло стрелка, захлопнула кокпит и принялась колдовать над навигационными настройками. Спросить ее о чем-либо Борислав не решился.
      Сам полет был довольно скучным. Кабина "сфинкса" была закрытой, на ее стены проецировалось виртуальное изображение; Борислав пытался за ним следить, но очень быстро потерял ориентировку в рисунке звезд и стал клевать носом. Насколько он мог судить, двигались они в основном по прямой. Лотта явно намеревалась как можно быстрее доставить пассажира из пункта А в пункт Б. Только через час полета она впервые подала голос.
      -- Видите Тренто?
      Борислав пошевелился, пытаясь хоть что-то разглядеть.
      Лотта полуобернулась к нему.
      -- Впервые так летите?
      Борислав кивнул.
      -- Сочувствую. Тренто у нас прямо по курсу. Еще часа полтора, и будем там.
      -- Спасибо, -- вымолвил Борислав.
      Лотта дернула плечом и повернулась к пульту.
      Зуммер застал Борислава врасплох.
      -- Это что?
      -- Сигнал от эсминца, -- сказала Лотта, не оборачиваясь.
      Под рукой у нее горел экранчик связи с непонятными символами. Видимо, рутинный запрос "свой -- чужой". Лотта что-то отстучала, и в ответ почти сразу возник сигнал, который Борислав узнал.
      LN -- "немедленно остановиться".
      Лотта вздохнула и... Борислав не понял, что она сделала. У него перехватило дыхание. Небесная сфера будто перевернулась. А "сфинкс" продолжал идти к Тренто, но уже с другого угла.
      И только теперь Борислав заметил эсминец. На проекционной виртуальной поверхности он отображался красной точкой.
      Движение. Рывок. Остановка. И вновь движение -- тяжкое, натужное, как сквозь мед...
      -- Himmellherrgottsakramenthallelujamileckstamarsch, -- сказала Лотта. -- Мы влипли.
      -- Буксирный луч?
      -- Именно.
      -- Что будем делать? -- поинтересовался Борислав.
      -- Ничего. Ни права не имею, ни технической возможности. Чтобы вырваться из такого луча, нашей мощности не хватит.
      На экране опять что-то зажглось. LS -- "выключите двигатель".
      Борислав услышал, как Лотта скрипнула зубами. И тут же что-то изменилось. Движение перестало ощущаться.
      -- Куда они нас поведут? -- подумал Борислав вслух.
      Лотта ответила.
      -- На какой-то крупный корабль. У эсминца нет стыковочных узлов для нас.
      Ее голос был совершенно спокойным, Борислав даже позавидовал.
      -- Простите, -- пробормотал он.
      Она фыркнула.
      -- Чего уж тут. Меня адмирал вытащит. Это вам -- удачи.
     
      Документ 02
     
      Дата: 13 сентября 61-го года НР.
      Место: борт имперского линейного корабля "Истрия".
      Содержание: фрагмент допроса подозреваемого в шпионаже.
      Исполнитель: начальник контрразведки 19-го галактического сектора корветтен-капитан Эрнст Абель.
     
      В. Итак, кто вы?
      О. Я бы сказал, что ваш вопрос звучит весьма философски. Я -- человек, как и вы, если позволите процитировать одну старую пьесу. Мое имя вы знаете, оно настоящее. Что вас еще интересует?
      В. Как вы попали на "Ётунхейм"?
      О. На крейсере "Любляна".
      В. Откуда?
      О. С Эконии.
      В. А откуда вы прибыли на Эконию?
      О. С Радагаста. Я там, собственно, живу.
      В. Вы знаете, что ваши ответы не выдерживают проверки?
      О. Допускаю. Но если вы скажете, какие есть несоответствия, то мы вместе попробуем найти им объяснения.
      В. Вы знаете, что вопросы здесь полагается задавать только мне?
      О. Да, я об этом догадываюсь. Но это затруднит диалог. Разве нет? Вы хотите ясности. Представьте, и я тоже...
      В. С Радагаста я ответа о вас еще не получил. Но с Эконии -- получил. Вы там не регистрировались.
      О. Я был там совсем недолго. Несколько часов.
      В. Это не отменяет регистрации. На каком корабле вы прибыли на Эконию?
      (пауза)
      О. Конечно, я мог бы произнести название корабля. Но предупреждаю: это ничего не даст. Вы обнаружите, что корабль находится далеко от вашего сектора, начнете посылать запросы... В общем, последует рутина, которая ничего не прояснит.
      В. Назовите корабль, на котором вы прибыли с Радагаста на Эконию.
      О. Не хочу.
      В. Вы не боитесь? Я ведь могу использовать особые техники допроса.
      О. Не то, чтобы не боюсь. Но должен предупредить, что пытать меня бесполезно. Легкие пытки я выдержу, а при запредельном воздействии вы меня потеряете. Вместе с информацией, которую хотите получить.
      В. Я не пугаю вас пытками. В Рейхе они давно не применяются. Но есть химические средства.
      О. Все равно бесполезно. Мне жаль вас разочаровывать, но у вас нет такой квалификации, чтобы заставить меня болтать, при этом не убив. Но я обещаю честно ответить на ваши вопросы -- в той мере, в какой это вообще имеет смысл.
      (пауза)
      В. Вы уверенно держитесь. Видимо, чувствуете за собой поддержку. Итак, чей вы агент?
      О. Силы, названия которой вы не знаете.
      В. Произнесите это название.
      О. Не могу.
      В. Почему?
      О. Оно вам ничего не даст. По крайней мере, сейчас.
      В. Вы уверены, что не боитесь со мной так разговаривать?
      О. Нет. Страх -- естественная эмоция. Но у меня нет выбора. Я разговариваю с вами настолько почтительно и откровенно, насколько это возможно.
      В. Вы выше меня по званию?
      О. Не думаю.
      В. Вас послали с Феззана?
      О. Нет.
      В. С Хайнессена?
      О. Нет.
      В. Откуда же?
      О. С Радагаста.
      В. Это правда?
      О. Вообще-то нет. Но вы хотите четкого ответа, и я даю его вам. Тот, который могу.
      В. Вы агент республиканцев?
      О. Нет.
      В. Политической разведки?
      О. Нет.
      В. Военной разведки?
      О. Нет.
      В. Что связывает вас с адмиралом Линденгардом?
      О. Ничего, кроме его гостеприимства.
      В. В чем была ваша задача в девятнадцатом секторе?
      О. Она изложена в моем удостоверении. Я -- флотский корреспондент.
      В. О чем вы беседовали с Линденгардом, когда находились в течение полутора часов в его кабинете?
      О. Можно сказать, что это было обычное интервью. Если же вы хотите деталей -- обратитесь к самому адмиралу. Если вы еще этого не сделали.
      В. Я не собираюсь сообщать вам о том, что сделал и чего не сделал. Мне нужны ответы на вопросы.
      О. Я вам их даю.
      В. Не полностью.
      О. Да. Потому что к полным ответам вы не готовы.
      (пауза)
      В. Поясните.
      О. Попытаюсь. Дело в том, что никакой человек не готов с ходу воспринять информацию, резко меняющую его картину мира. Сразу включаются разнообразные психологические защиты. Если я запросто скажу правду, вы или не поймете, или не поверите... а скорее всего, и то и другое. И взаимопонимание только затруднится. Иное дело, что вы можете сами, постепенно, дойти до верного объяснения. Вот этому я и стараюсь помочь.
      (пауза)
      В. Вы пытаетесь мной манипулировать...
      О. В очень небольшой степени. Когда мы дойдем до сути, никакие манипуляции не понадобятся.
      В. Все ли ваши ответы были правдивы?
      О. Нет.
      В. В какие моменты вы лгали?
      О. Попробуйте вычислить сами.
      В. Вычислю. Но не боитесь ли вы, что я, например, решу на вас проверить то, что вы говорили о своей выносливости?..
      О. Не боюсь. Никакого серьезного вреда моему здоровью это не принесет. Пробуйте, если хотите.
      В. А наказания за шпионаж вы не боитесь?
      О. Не очень. Прежде всего, шпионаж не доказан.
      В. Но незаконное проникновение на военный объект -- доказано. Уже сейчас. Знаете, я позволю себе перевернуть диалог. Как вы докажете, что вы -- не агент республиканцев? Презумпцию невиновности не поминайте, пожалуйста. Здесь она не действует.
      О. Никак. Вы можете допросить меня как республиканского шпиона, пожалуйста. Можете даже под химсредствами. Но боюсь, я вас разочарую. Я даже не знаю, как их разведслужба называется.
      В. Значит, вы все-таки агент Феззана? Даже если прибыли и не оттуда...
      О. Нет. Вы мыслите по шаблону, и шаблон вас подводит. Ну, представьте, что я агент... допустим, Нифльхейма. Мира инеистых титанов. Вас бы удивило такое сообщение? Конечно, вы рационалист, и попытаетесь это истолковать рационально. То ли я сошел с ума, то ли я агент какой-то подпольной секты... Ну а если ничего из этого не подойдет? Как тогда?..
     
      13 сентября 61 года НР
      После допроса. Обсуждение
     
      -- Он тебя дурит, -- сказал Йорг Зенгер. -- Манипулирует.
      Эрнст Абель устало вздохнул.
      -- Манипулирует -- да. Безусловно. А вот насчет дурит -- не уверен. Ты с ним разговаривал?
      -- Нет, конечно.
      -- Поговори, -- посоветовал Абель. -- Я разрешаю. Уже ясно, что подсаживать тебя к нему в камеру или что-то подобное нам не придется, так что скрывать от него твою физиономию незачем. Поговори -- и давай обменяемся впечатлениями.
      -- Я пока не хочу, -- сказал Зенгер. -- Ты же знаешь, я считаю, что лучше судить по чистому содержанию разговора. Без невербалки.
      Абель махнул рукой и потянулся к кофейному аппарату. Чашку он наполнял уже разу по четвертому.
      -- ...Ну, и какие выводы ты из него делаешь? Из чистого содержания.
      -- Эффект слалома, -- сказал Зенгер, не раздумывая. -- Вихрь снежинок в разные стороны. Нас хотят или от чего-то отвлечь, или к чему-то вынудить.
      -- Возможно, -- сказал Абель. -- Это нам ничего не дает.
      Зенгер пожал плечами.
      -- На то и рассчитано. Чего он хочет? У тебя есть хоть какие-то версии?
      -- Считай, что нет. Я с ним беседовал пять часов. Я очумел, честно говоря. Кажется, он специально старается заморочить мне голову.
      -- Кажется, так и есть. Но все-таки зачем?
      Абель залпом допил кофе.
      -- Хорошо, -- сказал он. -- Сухой остаток. Во-первых, он фактически признался, что является нелегалом. Со всеми перекосами и отговорками -- признался. Хотя бы это у нас есть. Во-вторых, он имеет прикрытие. Это точно. Он не бравирует тем, что не боится нас -- он действительно боится очень мало. На пустом месте такого не бывает. И в-третьих... В-третьих, у него есть некая задача, которая пока нам неясна. Смысл всех его "капелек тумана", или "слалома", как ты говоришь, в том, чтобы она и дальше оставалась неясной. Гадать, в чем она состоит, сейчас бессмысленно, у нас все равно нет информации. Просто некое неизвестное.
      -- Большое неизвестное, -- дополнил Зенгер.
      -- Да. Возможно, это что-то, о чем мы вообще не можем догадаться. Или можем, но не догадываемся... Не знаю. Я гадать больше не буду. Сочинять гипотезы -- для нас не занятие. Но и выяснить что-то вот так, сидя тут на заднице, мы не можем.
      Абель умолк. Зенгер подождал.
      -- И выводы?..
      Абель откашлялся.
      -- Выводы я уже сказал. А теперь давай посмотрим на то, какие возможности у нас вообще есть. Просто сидеть и ждать, пока придет ответ с Радагаста -- это еще дней десять в самом лучшем случае, у нас столько времени нет. А больше и копать-то некуда. За одним исключением...
      -- Запросить Линденгарда, -- проговорил Зенгер.
      -- Да... Если он ответит. И если он ответит правду, а не скормит нам очередную легенду -- что, скорее всего, и случится. Чья бы это ни была операция, Линденгард в нее уже влип.
      -- Может, и не влип, -- сказал Зенгер. -- Может, он просто получил приказ. С такого верху, что ослушаться невозможно. И тогда опять получается, что вся эта история -- тайная операция Феззана. Настолько важная, что ее секретят даже от нас.
      -- А мы ее сорвали... Ну что ж, это возможно. Но не страшно. Если бы наш друг мог открыто предъявить нам свои полномочия, он бы это уже сделал. Не сделал -- сам виноват. В такие игры надо играть по правилам. Уверен, что он это понимает.
      Зенгер перелистывал распечатку протокола допроса.
      -- Странно, -- сказал он. -- Если убрать всю болтовню... он пытается убедить тебя, что он -- шпион иного мира. Нифльхейма, как он говорит. И не в лоб, а апофатическим способом: последовательно зачеркивая все другие версии.
      Абель с интересом взглянул на коллегу.
      -- Да. Ты прав. И что?
      Зенгер хмыкнул.
      -- Поверить ему ты не пробовал?
      Абель приподнял бровь.
      -- Язвишь, значит. Над командованием насмехаешься. И не краснеешь.
      -- Да, -- сказал Зенгер. -- И все же. Возможно, встав на его точку зрения, мы что-то поймем. Что-то, что он хочет до нас довести, но пока не может.
      Абель надолго задумался.
      -- Вот что интересно, -- сказал он. -- Десять минут назад ты твердил, что наш друг меня дурит. А теперь полистал протокол -- и уже веришь ему. Что, пойдем искать агентов Нифльхейма?
      -- Нет, -- сказал Зенгер. -- Не пойдем. Не верю. Но что-то делать все же надо. Я так понимаю, брать на абордаж адмирала ты не хочешь.
      -- Не хочу, -- подтвердил Абель.
      -- Ну и какие у тебя тогда предложения?
      Абель посмотрел на Зенгера долгим взглядом.
      -- Видишь ли, Йорг... Боюсь, что предложение у меня всего одно. Полученное методом исключения. Я беру нашего друга к себе, организую конвой и лечу на Феззан. Где и докладываю все данные лично адмиралу Брентано -- да-да, пусть голова болит у него... Руководство контрразведкой сектора ты, я думаю, потянешь. Тем более что это ненадолго.
      -- Ничего себе, -- сказал Зенгер. -- Да Локи бы его побрал, этого "нашего друга". Я такой ответственности не просил.
      -- Но при этом по существу ты не возражаешь...
      -- Не возражаю. Я согласен, что ждать нельзя, и согласен, что везти его должен лично ты. У любого другого могут отбить.
      Абель улыбнулся.
      -- Тогда принимай должность. Потому что отбываю я немедленно, с первым же кораблем.
      Зенгер поежился.
      -- Ничего-ничего, -- сказал Абель. -- Чтобы научиться плавать, надо плавать. Сектор здесь тихий, сам знаешь.
      -- Ага, -- сказал Зенгер. -- Тихий. Пока эти... инеистые титаны не поперли.
      -- Будем надеяться, что когда они попрут, я уже вернусь.
      Зенгер несколько оторопел.
      -- Не шути так, шеф, -- попросил он.
      -- А кто тебе сказал, что я шучу?.. Ладно, ладно. Шучу. Но ты все-таки будь наготове. "В глубинах космоса нас ждет неизведанное". Помнишь? Сейчас это нас тоже касается.
     
      13 сентября 61 года НР
      После допроса. Одинокие мысли
     
      Сколько я уже тут сижу? Часов десять. Могли бы сообразить. Да, может, и сообразили. Скоро узнаю. Этот Эрнст Абель производит впечатление толкового парня. Кажется, я дал ему все вводные, какие мог. Правильно ли я поступил? Не лучше ли было пойти по классическому пути и закрыться шаблонной легендой? Нет, не лучше. Профессионализм здешних контрразведчиков таков, что любую типовую легенду они тут же поставят под сомнение, подобрав соответствующие вопросы. После чего мы просто вернемся на исходную позицию. Я всего лишь ускорил игру, пропустив несколько очевидных ходов. Интересно, как это выглядело со стороны? Впечатляюще, должно быть. Хорошо, что у них здесь запрещены пытки. И хорошо, что контакт случился сейчас, а не во времена правления Гольденбаумов. Тогда нам было бы гораздо труднее.
      Он собрался, приводя в порядок расходящиеся мысли. Чем выше уровень цивилизации, в которую Прогрессор внедряется, тем проще ему работать, пока все спокойно, и тем труднее в случае провала. Средневековым человеком очень легко манипулировать, по крайней мере пока ты с ним один на один. Можно сыграть на его религиозных предрассудках, на суевериях, на страхах, которыми любой средневековый мир переполнен... В мире индустриальном все становится гораздо сложнее. Имперского контрразведчика не запугаешь, притворившись дьяволом или сыном бога. И в средствах он стесняться не будет. Работа на индустриальных планетах заслуженно считается гораздо более опасной для Прогрессора, чем на средневековых, это всем известно...
      А если ситуация слишком сложная -- ее надо форсировать, чтобы уменьшить для противника множество возможных решений. Это азбука из азбук.
      На каких факторах мы обычно можем сыграть? Всем индустриальным империям свойственна бюрократия, которая разрастается, как в парнике. И отсюда -- конкуренция между ветвями бюрократии, в частности, между засекреченными и хищными разведками и контрразведками. Удивляться этому нечего, что-то похожее есть даже у нас: отношения между двумя КОМКОНами, например... Вот и в Галактическом Рейхе -- то же самое. Здесь есть минимум два игрока, один из которых нас прикрывает, а другой играет против: политическая разведка Сульковского и военная контрразведка Брентано. В нормальной ситуации, конечно, стоило бы выйти на контакт как раз с Сульковским. Но у нас -- провал. Молодец все-таки Абель, быстро сработал... И что теперь делать? Просто ждать? Молчать, все отрицая, и ждать, пока кто-то не вмешается? Безынициативное решение, совсем не прогрессорское...
      Я поступил правильно, провоцируя Абеля обратиться к Брентано. Правильно. Хочется так думать. Брентано -- противник, но он, по крайней мере, знает, кто я такой. С ним можно будет разговаривать. Если, конечно, он не прикажет меня сразу убить... но нет, это маловероятно. Должно же у него быть любопытство. А если он меня вызовет и хотя бы задаст какие-то вопросы -- это уже контакт. И дальше у меня будет чисто контактерская задача. Не впервой.
      Юлиус Брентано. Аристократические ценности, воинская доблесть, семейная честь, служение Одину... кажется, так Линденгард о нем говорил... Жаль, я не видел его портрета. Сложный контрагент. Но начать есть с чего. Лишь бы только он вышел на разговор... Посмотрим...
     
      20 сентября 61 года НР
      Имперская территория Феззан
     
      Феззан был планетой одноименной звездной системы, расположенной в коридоре между галактическими рукавами Ориона и Стрельца. Из четырех планет, вращавшихся вокруг маленького желтого солнца, три были газовыми гигантами. Единственная землеподобная планета -- вторая -- действительно напоминала по физическим условиям Землю, но была заметно беднее водой. Даже после терраформирования большая часть суши здесь осталась красной пустыней, по которой носились пыльные бури.
      При всем этом народ на Феззане жил предприимчивый. Двадцать процентов территории, пригодные для полноценного освоения, местные жители использовали вовсю. Уже во времена империи Гольденбаумов Феззан стал настолько мощным торговым центром, что это обеспечило ему политическую независимость. Во время войны доминион Феззан был единственной населенной людьми территорией, которая сохраняла нейтралитет, поддерживая мирные дипломатические отношения и с Рейхом, и с Союзом; и его правители не стеснялись извлекать из такого положения всевозможные выгоды. Кончилось это шестьдесят один год назад, когда Рейх оккупировал Феззан, а заодно и уничтожил Союз, принудив правительство последнего к безоговорочной капитуляции.
      Возникший в результате Новый Рейх состоял из двух частей -- старой и новой. Старая часть, включавшая в себя, между прочим, и Солнечную систему, находилась в рукаве Ориона, а новая, то есть территория бывшего Союза, -- в рукаве Стрельца. Феззан же был расположен точно между этими частями, и неудивительно, что пришедшая к власти в победившем Рейхе династия Лоэнграммов сделала его своей столицей.
      Новый статус Феззана не замедлил повлиять на его жизнь. Стало резко расти население. Темп освоения окраин усилился; уже через считанные десятилетия на месте многих пустынь встали лиственничные, буковые и эвкалиптовые леса. А великолепие новой имперской столицы -- грандиозные мосты, уступчатые или спиралевидные небоскребы и прочие чудеса света -- каждый год привлекало миллионы туристов со всей освоенной Галактики.
      Причудливое совпадение планетарного календаря с имперским привело к тому, что сейчас, в сентябре, на Феззане и вправду была осень. Бесконечные леса переливались всеми оттенками от винно-пурпурного до пронзительно-золотого; в прозрачном воздухе носились быстрые облачка. На полях работали фермеры. Казалось, в этом мире воплотилась сама Деметра.
      Легкий крейсер "Арпад" приземлился на военном космодроме рано утром. Началась обычная суета, среди которой по трапу быстро сошли два молодых офицера: корветтен-капитан и лейтенант. Их ждали. Начальник охраны порта, обер-лейтенант космофлотской наземной службы, отсалютовал и проводил гостей к автомобилю: внушительный полноприводной "тандерберд", отблескивающий черной краской, с номерами главного штаба. Прямо за автомобилем ожидали двое вооруженных мотоциклистов. Корветтен-капитан открыл дверцу "тандерберда", пропуская лейтенанта внутрь, сел сам, и через минуту кортеж тронулся.
      В дороге пассажиры не разговаривали: у них было время обменяться информацией и в полете. Шоссе шло между огромными полями, вдали виднелись лесистые холмы. Лейтенант, видимо отвыкший за последнее время от пейзажей, с мальчишеским любопытством смотрел в окна. Мотоциклисты не отставали.
      Когда на шоссе возникла стремительная спортивная "фреччия", никто в "тандерберде" не обеспокоился: мало ли у кого в такой день настроение носиться по дорогам. За доли минуты "фреччия" почти догнала "тандерберд", поравнявшись с сопровождавшими его мотоциклами. И тут в руках пассажира "фреччии" появилось что-то вроде пистолета с широким раструбом. Один мотоциклист, сбившись с курса, полетел в кювет, другой закрутился посреди шоссе; и оба остались неподвижны.
      А "фреччия" шла вперед. Ни водитель "тандерберда", ни корветтен-капитан не выглядели потрясенными. Водитель спокойно наращивал скорость, а корветтен-капитан уже держал в руке излучатель, прикидывая, как и откуда открыть огонь. Но ему не дали додумать.
      Со стороны холмов шел сельскохозяйственный грузовоз, шестиосный гигант; он развернулся боком, загородив дорогу полностью, и водитель "тандерберда" был просто вынужден затормозить, чтобы не врезаться. А из окна догонявшей "фреччии" высунулся человек, державший все тот же пистолет с раструбом. Через мгновение и корветтен-капитан, и лейтенант, и их водитель были без сознания. "Тандерберд" все еще рычал, упершись в фургон, но это уже никому не могло помочь.
      "Фреччия" остановилась. Вышедший из нее человек подал знак. Фургон развернулся, откинул заднюю аппарель; оттуда выпрыгнули двое крепких ребят, которые прикрепили к "тандерберду" пару тросов. Кто-то на что-то нажал, пленная машина вкатилась, и аппарель захлопнулась. Человек из "фреччии" сказал что-то по переговорному устройству, сел в свою машину, и все исчезли.
      Минут через десять над дорогой появился грузовой вертолет с опознавательными знаками военной полиции. Сел он там, где все еще лежали мотоциклисты; соскочивший со ступеньки вертолета вахмистр покачал головой, выругался и скомандовал своим солдатам заносить. Мотоциклистов, аккуратно пристроив на носилки, перенесли в пассажирский отсек вертолета, мотоциклы же отбуксировали в грузовой; вахмистр еще раз оглядел поле битвы, захлопнул изнутри люк, тяжелая двухвинтовая машина стартовала, набрала высоту и очень скоро исчезла за холмами.
      Шоссе осталось свободным. Будто ничего и не произошло.
     
      20 сентября 61 года НР
      Информация -- наша работа
     
      Звездная система в рукаве Ориона. В центре желтый карлик -- это Солнце. По слабо эллиптическим орбитам идут планеты: самая ближняя к звезде, маленькая и раскаленная -- Меркурий; потом -- целиком закрытая плотными облаками -- Венера; потом -- с разреженной атмосферой и красноватым грунтом -- Марс... Стоп. Между Венерой и Марсом есть еще одна планета. Она маленькая -- меньше Меркурия; она лишена атмосферы и магнитного поля. Это Луна. Одинокая. От двойной системы "Земля -- Луна" осталась только она. Неведомый катаклизм уничтожил Землю полностью, не сохранив ни одного обломка, ни одного атома, ни малейшего физического следа; теперь никакой астроном не смог бы установить, что в этой системе когда-то была планета с океаном и жизнью...
      Сознавать это было так страшно, что Борислав громко застонал.
      Его тронули за плечо. Потрясли.
      -- Просыпайтесь...
      Борислав дернулся.
      -- Земля... Что с Землей?..
      Человек, который тряс его за плечо, нахмурился.
      -- С Землей? Ничего особенного. Никаких тревожных известий оттуда не было.
      Борислав понемногу приходил в себя.
      -- Да... Земля же -- территория Рейха. Там есть губернатор. Так?
      Собеседник озабоченно кивнул.
      -- Так... Вы как себя чувствуете?
      -- Уже лучше, -- сказал Борислав.
      Теперь, придя в себя, он мог разглядеть собеседника как следует. Молодой человек в мундире привычного кроя, но не черном, а белом. Медицинская служба Рейхсфлота.
      Белая комната, за окном зелень. Никаких примет места.
      -- Где я?
      -- В Квентовик-сити, -- сказал медик. -- В штаб-квартире политической разведки.
      -- Понятно... А... Что со мной было?
      По лицу медика пробежала тень.
      -- Действие парализующего излучения. Достаточно малой амплитуды. Никаких последствий. Последние часы вы просто спали, ну а мы решили вас до поры не будить.
      -- Понятно, -- сказал Борислав, оглядываясь.
      Медик поймал его взгляд.
      -- Ваша одежда -- здесь. Ее почистили. Дверь в санузел -- справа. Кофе сейчас принесут.
      -- Спасибо, -- сказал Борислав. -- А выйти я могу?
      -- И выйти, и осмотреться, и прогуляться... Но сначала, я думаю, с вами захотят поговорить. Вы же не против?
     
      -- Я сожалею, что мне пришлось принять такие резкие меры, -- сказал Дитрих Сульковский. -- Надеюсь, вы не пострадали.
      -- Кажется, нет, -- сказал Борислав.
      Он попивал предложенный кофе и откровенно осматривался. Квентовик-сити был одним из пригородов новой имперской столицы. Окно, расположенное не выше третьего этажа, было частью закрыто буйным вьющимся виноградом. А вдали -- сверкали небоскребы.
      -- Извините, что пришлось вас отключить, -- сказал Сульковский. -- Гарантирую, что -- никакой угрозы здоровью. Если бы вы добрались до Брентано, опасность для вас была бы куда больше. Кстати, почему, собственно, вас к нему везли?
      Борислав вздохнул.
      -- Я спровоцировал это сам.
      Сульковский заинтересованно поднял брови. Лицо у него было тонкое, хищное, аристократическое.
      -- Можно подробнее?
      Борислав пожал плечами.
      -- Тут все очевидно. Чем сидеть в камере, лучше разговаривать с человеком, который пусть даже и опасен, но, по крайней мере, понимает, с кем имеет дело. И я попытался подтолкнуть моего контрразведчика в эту сторону. Кстати, как он там?..
      -- Здоров.
      -- Пригласите его сюда, -- сказал Борислав.
      Сульковский удивился.
      -- Зачем?
      -- Видите ли... я думаю, что он уже и так о многом догадывается. Это во-первых. Во-вторых, позволю себе сказать, что он заслужил право знать все. И в-третьих, мне интересно его послушать.
      Сульковский обдумал эту реплику, вольно откинувшись в кресле. Он был одет по-штатски: черный сюртук, белая рубашка, пузырящаяся какими-то фестонами. И обстановка была под стать. Гнутые стулья из настоящего дерева...
      -- Понятно... Вы хотите его перевербовать.
      -- Не обязательно, -- возразил Борислав. -- Просто послушать. Это же контакт. Вас мне, кстати, тоже послушать интересно. Давно вы о нас знаете?
      Сульковский улыбнулся.
      -- Четыре месяца. Сначала не поверил. Но я в свое время основательно изучал физику, и значит -- знаю, что абсолютно невозможных вещей во Вселенной мало. Может быть, их даже нет вообще... М-да. Смотрите: я могу вызвать нашего друга корветтен-капитана прямо сейчас. Он близко. И я вполне понимаю, зачем это нужно вам. Но вот нужно ли это ему? Мы ведь собираемся сообщить ему информацию, которая поставит его перед очень жестким выбором -- в любом случае. А вам этот человек, насколько я понимаю, симпатичен. Вы точно ему такого хотите?
      -- Информация -- всегда благо, -- сказал Борислав. -- Всегда лучше иметь ее, чем не иметь.
      Сульковский склонил голову набок.
      -- Даже так... Вы уверены?
      -- Нет. Но я верю, что это все-таки правильно. Именно верю, понимаете?.. Иначе наша работа вообще бессмысленна.
      Сульковский не отвечал. Несколько секунд он просто смотрел на Борислава, и тот никак не мог понять, чего в этом взгляде больше: уважения или жалости.
      Потом Сульковский кивнул и нажал кнопку.
     
      -- Что с мотоциклистами?
      Это были первые слова Эрнста Абеля. Он даже не поздоровался.
      Сульковский чуть усмехнулся.
      -- Легкие переломы. У одного, кажется, сотрясение. Их сразу отвезли в госпиталь, на ноги поставят за несколько дней. Еще и награды за боевые ранения получат. Мы совершенно не хотели никого убивать.
      -- Очаровательно, -- сказал Абель. -- Можете мне объяснить, зачем вообще это было нужно?
      -- А как вы думаете?
      Абель встряхнулся.
      -- Никак я не думаю. И не надо меня экзаменовать. Тоже мне... -- он не договорил. -- Это -- ваш человек? -- кивок указывал на Борислава, который пока молчал.
      -- Нет, -- сказал Сульковский. -- Не наш. Но очень нужный нам. Простите, корветтен-капитан, но ваш шеф... слишком непредсказуем. У меня не было уверенности, что ваш гость после беседы с ним останется жив. И в любом случае -- я не желаю отдавать инициативу. Еще раз извините.
      -- Какую инициативу? -- спросил Абель.
      Борислав присмотрелся к нему. Угрюм, но собран. Кажется, готов ко всему.
      Ко всему ли?..
      -- Эрнст, простите меня. На "Истрии" я не мог сказать вам правду. Во-первых, это, как говорится, не только моя тайна. А во-вторых, я бы не сумел подобрать слова, которым вы бы поверили. Если бы я тогда сказал все в лоб, вы бы решили, что это бессмыслица.
      Абель усмехнулся.
      -- Дайте и мне кофе, -- попросил он. -- Бессмыслица, говорите... Значит, сейчас сказать правду уже можете?
      -- Могу. Да. Если вы точно хотите ее услышать.
      Абель внимательно посмотрел сначала на Борислава, потом на Сульковского.
      -- Мои шансы выжить, скорее всего, уже не зависят от того, что я здесь услышу или не услышу. Так что давайте. Без вранья.
      Борислав вздохнул.
      -- Без вранья так без вранья, -- сказал он. -- Вы сами это выбрали. Слушайте...
     
      -- ...А потом на "Ётунхейме" я вам попался. Честно скажу, я не думал, что контрразведка флота в мирное время сработает так быстро. А вы еще и ловушку поставили. И я это понял, только когда в нее угодил. Мои поздравления.
      Абель шевельнулся.
      -- А дальше?
      -- А дальше мне ничего не оставалось, как морочить вам голову, вынуждая доложить о ситуации наверх. Я хотел, чтобы она дошла до Брентано -- потому что тогда, по крайней мере, начался бы настоящий разговор. На вмешательство господина Сульковского я не рассчитывал, хотя против ничего не имел...
      -- И теперь мы здесь, -- сказал Абель отрешенно.
      "Мы", отметил Борислав. Уже "мы". Контакт.
      -- Вы мне верите?
      Абель сумел выжать из себя что-то вроде улыбки.
      -- Верю. Во-первых, никто не придумает столько подробностей. Кроме разве писателя. Но предполагать, что мой шпион заодно оказался еще и писателем-фантастом -- это слишком... Во-вторых, если бы я и не поверил вам, то вот этому господину поверить пришлось бы, -- он кивнул в сторону Сульковского, безмолвно слушавшего. -- Его-то уж точно никто никогда в фантазиях не подозревал.
      -- А зря, -- сказал Сульковский сердито. -- У меня фантазии уж точно побольше, чем у вашего шефа. И не морщитесь. Все, что смог придумать Брентано -- это идея полной изоляции. Стереть, закрыть и не пускать. Ах, опасность. Ах, республиканские идеи. Ах, память о гражданских войнах, Локи бы их побрал... Иногда я думаю, что людям лучше помнить поменьше.
      -- Брентано -- из аристократов, -- сказал Абель.
      -- Я тоже, -- сказал Сульковский. -- И что? Во-первых, уже начавшийся контакт остановить невозможно. Вы сомневаетесь? Вы не видите, насколько та сторона настойчива? -- он кивнул на Борислава. -- А это ведь только самое начало. С той стороны пока что действуют добровольцы-любители. Они даже этот свой Всемирный совет еще не извещали... хотя сейчас, может, уже и известили... А какая у них физика, вам понятно? Так вот, если вам это понятно, то вы не можете не видеть: контакт -- огромный шанс для человечества. Для обоих человечеств. Пусть это будет шлюз, канал, что угодно. Риск -- да. Но и польза. Посмотреться в зеркало, поучиться друг у друга...
      Операция "Зеркало", вспомнил Борислав некстати. Стоп. Вот об этом сейчас лучше не думать.
      -- ...ничего удивительного, что этим занимается разведка, -- говорил Сульковский. -- Информация -- наша работа. Знание -- сила. Больше знания -- больше силы. Вот вы лично хотели бы побывать на Земле? На той Земле?
      Абель задумался.
      -- Хотел бы, конечно. Кто ж не хотел бы. Из того, что я пока услышал, многое непонятно. Например, как она управляется. Впрочем, мне этого не покажут... Но даже просто посмотреть -- было бы интересно.
      Борислав и Сульковский переглянулись, и Абель поймал эти взгляды.
      -- Что дальше? -- спросил он.
      Ему ответил Сульковский.
      -- Дальше у вас выбор. Нет, ничего страшного. Вашей жизни никто не угрожает. Но в ближайшие часы вам предстоит решить, за контакт вы или нет. Если нет, я вас просто отпускаю, и вы идете с докладом к Брентано. И дальше подчиняетесь ему. Мне это ничем не грозит, потому что ничего нового вы ему не скажете. Я действительно вас спокойно отпущу. Это одна возможность. А другая -- вы остаетесь здесь, -- он сделал паузу.
      -- Контакту нужны сотрудники, -- добавил Борислав. -- На обеих сторонах.
      Абель, уже пришедший в себя, по очереди оглядел собеседников. На лице его была усмешка.
      -- Иными словами, вы мне предлагаете замечательные перспективы, -- сказал он. -- Интересная работа, посещение другого мира. Что еще? Карьерный рост?
      -- Вполне, -- сказал Сульковский. -- Мундир, правда, придется снять. Но коллежского советника могу дать сразу. И это не шутка.
      -- Спасибо, -- сказал Абель. -- А вы, Борислав? Вы будете рады такому коллеге?
      -- Да, -- кратко сказал Борислав.
      -- Что ж... Я действительно благодарен вам, господа. Это тоже не шутка. А теперь, я надеюсь, вы вызовете машину и отвезете меня в штаб адмирала Брентано. Как и обещали... И за кофе тоже спасибо, да, -- он встал.
      -- Почему?..
      Абель мягко улыбнулся.
      -- Господину Сульковскому, я думаю, и так понятно -- почему. А вы, мой уважаемый посланник другой Вселенной... Вам я отвечу. Кроме познания, на свете есть еще такая вещь, как верность. Извините за пафос. Пусть я буду неправ, пусть я откажусь от целого мира -- но я не буду человеком, которого кто-то сможет назвать предателем.
      Борислав посмотрел на Сульковского. Тот печально кивнул.
      -- Прощайте, Эрнст, -- сказал Борислав.
     
      20 сентября 61 года НР
      Разговор с небожителем
     
      -- Прошу, -- сказал дворецкий.
      Борислав шагнул в огромную освещенную комнату.
      Пылающий закат ослепил его.
      Последний рубеж.
      -- Заходите, друг мой, -- сказал ясный голос. -- Присаживайтесь. Кресло перед вами.
      Борислав опустился, обнаружив перед собой журнальный столик. Пузатый чайник, призывно белеющие чашки. И -- человек в кресле-качалке напротив...
      Вольфганг Миттермайер. Человек-легенда. Человек-мечта. Красавец. Гениальный тактик, заслуживший в сражениях прозвище Ураганный Волк. Друг юности императора Райнхарда фон Лоэнграмма. И уже шестьдесят лет -- премьер-министр Рейха.
      Нет, не шестьдесят. И не премьер -- уже. Пять лет назад Миттермайер ушел в отставку, сохранив пост министра без портфеля. Сколько ему сейчас? За девяносто. Но ум у него, говорят, ясный. И влияние в государстве никуда не делось.
      -- Я рад познакомиться с вашим высокопревосходительством, -- сказал Борислав.
      Человек-легенда усмехнулся.
      -- Насколько я знаю, вашему миру не очень свойственна субординация, -- сказал он. -- Или я ошибаюсь?
      Борислав собрался. Началось...
      -- Смотря что считать субординацией. Чинопочитание -- не свойственно совсем. Не принято. При этом с подчинением младшего работника старшему все отлично. Я не помню, чтобы с этим были какие-то проблемы. Но вот, например, назвать человека "ваше превосходительство" у нас могут только в шутку.
      Миттермайер покивал. Его грива, когда-то светлая, сейчас была совершенно белой.
      -- А меня вы сейчас так назвали тоже в шутку?
      -- Вас я так назвал из вежливости. И еще -- потому, что отходить от легенды в чужом мире не стоит никогда. Мало ли что.
      Миттермайер потянулся к чайнику. Налил чая себе и гостю.
      -- Не обижайтесь, что я вас так встречаю, -- сказал он. -- Буря и натиск. Это никоим образом не есть выражение недоверия. Просто мне интересно слишком многое, а узнать это многое надо быстро.
      Борислав отхлебнул чаю.
      -- Если честно, я чего-то подобного и ждал. Все-таки не зря вы -- Ураганный Волк... Что вам интересно? Спрашивайте.
      Миттермайер поставил свою чашку. Его глаза были пронзительно-голубыми.
      -- Например, мне интересно, на чем может держаться субординация без чинопочитания. Сможете пояснить?
      -- Попробую, -- сказал Борислав. -- Вы не то чтобы поставили меня в тупик, но... Это же так естественно. Если рядом с вами человек, у которого больше опыта, который больше знает... кто же его не послушает? Где больше знаний, там и социальная ответственность выше.
      -- Всегда? -- поинтересовался Миттермайер.
      -- Практически.
      -- Могу позавидовать... Но где взять надежные показатели того, что человек... больше знает? И более ответствен? Вот чин как раз может быть таким показателем. Хотя и с вероятностью ошибок, я это прекрасно знаю, но -- может. А если чинов нет? Тогда что?
      -- Образование. Профессия. И соответствующий опыт.
      Миттермайер откинулся в своем кресле. Его внимательные глаза пробегали по собеседнику, как по тактической карте.
      -- А как у вас получают профессии?
      Борислав пожал плечами.
      -- Ну... Как обычно, -- он осекся. -- Хотя да, система интернатов вам ведь незнакома... Обычно к последнему году обучения область интересов подростка уже сформирована. Это редко вызывает большие трудности: возможностей в интернатах полно, и любой интерес к любой науке всячески поощряется. Дальше комиссия по распределению знакомится с данными, ну и направляет выпускника туда, где он получит самое лучшее образование по выбранной теме...
      -- А если выпускник, скажем, не согласен с решением комиссии?
      Борислав задумался.
      -- Он может апеллировать. Хоть бы и в региональный Совет Просвещения. Но, если честно, я не знаю таких случаев... Или почти не знаю.
      Миттермайер пожевал губами. Сейчас было видно, что он все-таки стар.
      -- Решения... комиссии, -- сказал он. -- Апелляции. Все это сводится к тому, что профессию человек выбирает не сам. Мне интересно: это действительно ни у кого не вызывает протеста?
      Борислав помотал головой.
      -- Как правило, нет. Это очень точный механизм. Движение за отмену распределения, правда, существует, но его мало кто воспринимает всерьез.
      -- Удивительно, -- сказал Миттермайер. -- Впрочем, понять это можно. Вы так привыкли к свободе, что уже и не замечаете ограду, за которой она кончается... Детская площадка. Вас такое сравнение не задевает?
      Борислав глубоко вздохнул.
      -- Не задевает. Мне самому такое приходило в голову. Только... -- он подумал и решил говорить откровенно. -- Понимаете, вы ошибетесь, если будете думать, что те, кто внутри "детской площадки" -- это в самом деле какие-то дети. Уэллсовские элои, если вы помните классику. Так вот нет. Это люди, способные очень на многое. Выжить на совершенно чужой планете, например. А если эта чужая планета обитаема, то и не просто выжить, а совершить революцию... Да-да, бывало и такое. Землянин есть боевая единица сама в себе. Поэтому, кстати, он и профессию может поменять довольно легко. У нас многие меняют профессии. Специальность не привязана к человеку на всю жизнь.
      -- Понятно, -- сказал Миттермайер. -- Итак, поскольку чинов у вас нет, обратиться к вам официально я не могу. Поэтому я просто спрошу: кто вы? Полномочный посол? Посланник? Разведчик? Или у вас есть свой вариант? С кем я сейчас говорю?..
      -- Прежде всего -- с работником КОМКОНа, -- сказал Борислав решительно. -- Комиссии по контактам. Разведка здесь ни при чем -- она предполагает столкновение интересов. А здесь наши интересы общие. Это контакт, а не конфликт.
      -- Любой контакт предполагает различие, -- возразил Миттермайер. -- А любое различие предполагает несовпадение интересов. Хотя бы части интересов. Абсолютно мирный контакт невозможен. Даже если вы говорите со своим зеркальным отражением, что-то все-таки будет отличаться. А потому и понятие "разведка" вполне уместно, не стоит его стесняться.
      -- Хорошо, -- сказал Борислав. -- Не буду. Господин адмирал, как вы лично относитесь к контакту?
      -- Положительно, -- сказал Миттермайер. -- Мне интересно. И я уверен, что не только мне. У вас есть чему поучиться. Ваша медицина, например, это вообще фантастика. И ваша пространственная техника -- тоже. Я уж не говорю о вашем социальном устройстве -- хотя вот здесь уже могут быть сложности. Я правильно понимаю, что ваша Земля лишена всяких следов сословного деления?
      -- Разумеется, -- сказал Борислав. -- Воспитываются ведь в интернатах, а там никакой разницы. А в Рейхе?..
      -- В Рейхе мы с этим боремся, но остатки пока есть, -- сказал Миттермайер. -- И долго еще будут. Я вот и удивляюсь, как вы справились. Общество -- это ведь очень инертная махина. Быстро не сдвинуть. А вы -- меньше чем за два столетия... Да ведь династия Гольденбаумов царствовала вдвое дольше! Как вы сумели изменить человечество... так быстро?
      Борислав глянул на адмирала. Тот даже рот приоткрыл. Ему действительно было интересно -- и интерес был жгучим.
      -- Высокая теория воспитания, -- сказал Борислав. -- Я не смогу сейчас толком объяснить, что это такое... да и вообще -- тут нужен специалист. Если же вкратце... Очевидно, что воспитывать, так же как и лечить, должны не случайные люди, а профессионалы. Квалифицированные прикладные ученые, педагоги. И наука эта очень сложная. Нужно поместить человека в благоприятную среду, где у него много возможностей, и каждый интерес находит отклик. Потому что только так можно не дать закрыться творческим потенциям -- а закрываются они, как правило, навсегда... Нужно наблюдать буквально тысячи происходящих вокруг человека микрособытий, чтобы отслеживать их последствия и успевать скорректировать, если что. Дома это невозможно сделать.
      Миттермайер задумчиво кивнул. Его белые волосы, видимо давно не стриженные, падали на свитер живописными львиными космами.
      -- У такой теории есть интересная особенность, -- сказал он. -- Ее применение может быть только всеобщим. Ведь это инструмент не столько воспитания отдельного человека, индивидуума, сколько перестройки всего общества. Радикальной перестройки. Представьте, что на планете живет десять миллиардов человек, и пять из них воспитываются по вашей теории, а другие пять -- традиционно. Что получится? Неравенство, распад, война, конфликт культур... Видимо, это то самое место, где ваше общество не готово предоставить выбор. То самое заграждение. Я неправ?.. Только не думайте, что я ругаю вас и идеализирую Рейх. Я -- последний человек, который стал бы стал так делать. Рейх, в основном, живет по более или менее устойчивым традициям, которые выглядят для меня... скажем, как берега спокойно текущей реки. Можно маневрировать в русле, можно, если очень повезет, даже прорыть новую протоку или канал... Или воспользоваться тем, что ее прорыл кто-то еще. Возможно, река течет под уклон и со временем вообще впадет в море. Естественный процесс.
      Он помолчал.
      -- Вышли под ясное синее небо и разлились по равнине, -- пробормотал Борислав.
      -- Что?
      -- Цитирую... Человечество сотни тысяч лет брело по ущелью, продиралось сквозь колючий кустарник, спотыкалось, падало, оставляя свою кровь... Десятки миллиардов людей прошли под косой времени. А ведь каждый -- это жизнь... Но вот оно вышло -- и, как я уже сказал, разлилось по широкой, гостеприимной равнине. Живи себе, осваивай, редиску выращивай. Или хмель, скажем... Только над равниной -- небо. Этого невозможно не видеть. И тут оказывается, что человек небесный, гомо целестис -- это нечто совсем новое. Качественно. Человек галактический...
      На лице Миттермайера проступало недоумение.
      -- Да что в человеке галактическом такого нового? Я не понимаю. Мы заселили четверть Млечного Пути. Сотни планет в процессе освоения, десятки планет-миллиардников. И могу вас заверить: люди остались такими же, как были. Что в двадцатом веке, что в эпоху Сражающихся царств... Поймите верно: я не тупой скептик, по крайней мере надеюсь, что еще не стал таким, несмотря на возраст... Я не исключаю, что впереди -- некий крутой поворот, взлет в небо, впадение в море, называйте, как хотите. Переход человечества на новую стадию, или даже в новую форму. Но я думаю, что он придет незаметно, а подгонять такое -- все равно что подгонять ветер... Мне кажется, вы сделали из прогресса фетиш. Идола. А на самом деле прогресс вовсе не нуждается в том, чтобы ему молились... и тем более приносили жертвы.
      -- А вы -- не приносите?
      Миттермайер замер.
      Нахмурился.
      Борислав перевел взгляд на стену, где висели рядом два портрета. Два молодых мужчины: оба в адмиральской форме Рейха, оба -- с тонкими спокойными лицами. И выражение похожее. Отличали их глаза. У одного они были разного цвета: голубой и карий. У другого -- чисто серые, невероятно холодные.
      -- ...Давным-давно, еще на Земле, одному полководцу приснилось, что в бой идут один против другого два Александра Великих. Войско одного ведет Афина, войско другого -- Деметра. Тот полководец шел на стороне Деметры -- и победил... Я тоже на стороне Деметры. Как и они, -- Миттермайер тоже кивнул на портреты. -- Могу даже сказать, что я рыцарь Деметры, опять же как и они... И не думайте, это не старческий маразм. Просто я много читаю.
      Борислав медлил.
      -- Вы поняли, к чему я? -- спросил Миттермайер уже настойчиво.
      -- Кажется, да. Цивилизация Деметры и цивилизация Афины. И вот мы встречаемся... Так?
      Миттермайер энергично кивнул.
      И тут же энергия будто ушла из него.
      -- Все не так просто, -- пробормотал он. -- Контакт встретит сопротивление, причем как у нас, так и у вас, я полагаю... Но отказываться от такого шанса нельзя. Нельзя. Только все должно быть честно. Борислав, скажите: вы знаете, что такое Вестерланд?
      -- Э... Планета?
      Миттермайер кивнул.
      -- Что-то связанное с войной?
      Миттермайер опять кивнул. С трудом.
      -- Это планета. В области, всегда принадлежавшей Рейху. В конце войны с Союзом у нас была собственная гражданская война. Внутренняя. В ходе нее против предводителя аристократов, герцога Брауншвейга, взбунтовались его подданные, жители вот этого самого Вестерланда. Выступили, убили наместника. А Брауншвейг в это время проигрывал войну, и он решил, что навести порядок в своем тылу надо крутыми мерами. И он приказал применить против Вестерланда ядерное оружие...
      Адмирал замолчал надолго. Эта история явно пробудила в нем не лучшие воспоминания. Борислав боялся пошевелиться.
      -- ...Приказ был выполнен?
      -- Да. Приказ был выполнен. Синхронная атака. Шестьдесят тератонных водородных зарядов. Там не то что ни один человек не выжил -- там вообще ничего живого не осталось. Представьте себе, эту планету до сих пор не заселили заново. Никто не хочет заниматься ее терраформированием. Отравленный океан и пыльные бури... Брауншвейга после этого убили через несколько дней, но это неважно... Так вот, после этой акции пошли слухи, что наша сторона сознательно позволила Брауншвейгу ее провести.
      -- Зачем?
      -- Чтобы лишить его поддержки. Показать всем, что он безумец. Собственно, так и случилось.
      -- Это правда?
      Миттермайер неопределенно повел рукой.
      -- Совершенно точно это знали только два человека. Император и начальник его штаба. Обоих уже давно не спросишь... а при жизни их тем более не спрашивали. Но слухи ходили упорные. Судя по тому, что знаю я, все так и было. Два миллиона человек были принесены в жертву.
      -- Но гражданская война была выиграна?
      -- Вчистую. Больше не было ни одного крупного сражения, Брауншвейг мгновенно растерял всех сторонников... Борислав, вы понимаете, зачем я вам это рассказываю?
      -- Думаю, что да.
      -- Это было всего шестьдесят три года назад, -- сказал Миттермайер. -- Вот в чем все дело. Вот чего стоило нынешнее плавное развитие. Даже не прогресс.
      Борислав смотрел в спокойные голубые глаза собеседника, как в зеркало. Да... Зеркало.
      -- Вы очень честны, -- сказал он.
      Миттермайер развел руками.
      -- Иначе контакт бессмыслен. Не сомневаюсь, нас еще многое удивит друг в друге. Ваша система управления -- я до сих пор не понимаю, как она работает. И ваша система воспитания, тем более. В Рейхе общество... неравномерно, сын адмирала вряд ли станет крестьянином, сын крестьянина вряд ли станет профессором... хотя исключений, слава богам, сейчас все больше... но все равно... Но в рамках имеющихся возможностей -- профессию человек выбирает сам. Без всяких комиссий. Разве что родители влияют, но это тоже все реже... А с другой стороны, Рейх милитаризован так, как вам, наверное, и не снилось... Несмотря на то, что никаких войн не намечается. Кстати, с нашими республиканцами вы еще не встречались?
      -- Нет, -- сказал Борислав. -- Только понаслышке пока.
      Миттермайер издал смешок.
      -- Ох, они и заинтересуются вашим опытом... Но это позже. Сейчас меня интересуют процедурные вещи. Вы доложите о путешествии сюда Всемирному совету?
      Борислав содрогнулся.
      -- Я доложу людям, которые меня послали. А дальше -- не знаю. Информация о контакте начала распространяться как раз перед моим отбытием, и я просто не знаю, до чего там дошло. Мне самому интересно. Но Всемирный совет, безусловно, будет это обсуждать... Если уже не начал.
      Миттермайер с деловым видом кивнул.
      -- Понимаю. Нам тут тоже предстоит решить множество внутренних проблем. Ну что ж, сообщайте о новостях. Надеюсь, все будет в порядке.
     
      Распрощавшись с дворецким, Борислав пошел к автомобилю. Все, думал он. Я достиг, чего хотел. Но тогда откуда это чувство незавершенности? Мы друг друга поняли или нет? У меня получилось или нет?.. Дорожка, выложенная камнем, была плотно обсажена цветами; венчики светились, а в глубине кустов уже таился мрак. Цветы покачивались: огненные канны, сизые водосборы, белые лилии, скромные флоксы, пышные хризантемы... Борислав шел сквозь надвигающийся вечер, сквозь косые лучи феззанского солнца, и думал: все хорошо. Да и разве может быть иначе?.. Он кивнул шоферу, почтительно распахнувшему дверь машины, и расположился в кресле. Теперь надо было ехать в космопорт.
     
      1 июля 97 года
      Ничего, кроме ветра
     
      Остров Принс-Эдуард напоминал ухоженное поместье. Рощи красного дуба уютно шумели, отступая там, где шла дорога. Белая парусообразная крыша здания Всемирного совета едва виднелась из-за крон. А дальше вниз тянулись луга в фиолетовых свечах дикого люпина. Ветер дул с Атлантики.
      -- Во сколько они начнут? -- спросил Борислав.
      Джеймс Стюарт взглянул на часы.
      -- Уже, -- сообщил он. -- Боги олимпийские, да не волнуйся ты так... Мне сразу сбросят информацию на браслет, если что. Посидим пока, подождем. Тебе даже отдохнуть толком ведь не дали, -- он указал на скамью.
      Борислав уселся, закинув ногу на ногу. Джеймс пристроился рядом.
      -- Ты больше не видел того парня? Ну, из контрразведки?
      Борислав потянулся.
      -- Не видел. Но я знаю, что до Брентано он добрался. Что уж они там решат -- пока представления не имею. Еще одна тема, в которой разбираться и разбираться.
      -- А просто приказать им не работать против нас высшее руководство не может?
      Борислав усмехнулся.
      -- Может, разумеется. Проблема в том, что такой приказ, скорее всего, не будет выполнен. Его и у нас-то запросто могли бы не выполнить, тебе ли не знать... Традиции Рейха -- совсем другие, но тоже непростые. У них -- феодалы. Аристократы. Живые, настоящие. У них, если на то пошло, последняя гражданская война не так уж и давно была. Таких людей, как Брентано, не очень-то заставишь делать то, чего они не хотят. Разве что террором... но на террор нынешнее правительство не пойдет точно. Будут балансы, согласования. Уговоры -- там, где они могут помочь. Политика. Если подумать, у нас тоже все это есть.
      Джеймс посмотрел на Борислава искоса.
      -- Профессиональная деформация, -- констатировал он. -- Прямо-таки налицо. По крайней мере, психологи в центре тебе скажут именно это. А ведь ты всего десять дней там провел.
      -- Я сам об этом думаю, -- признался Борислав. -- Когда я работал на Гиганде, я прекрасно понимал, что это роль. Игра. Маскарадный костюм, который я сниму и повешу в шкаф. Вернусь на Землю, и ничего от Гиганды во мне не останется... Так вот, в Рейхе у меня такого чувства не было.
      -- А какое было? -- с интересом спросил Джеймс.
      -- Я чувствовал себя странновато -- но на месте. В целом как среди своих. Мне и играть-то почти не приходилось.
      -- Идеальные показания для контактера, -- заметил Джеймс вполголоса.
      -- Да... -- Борислав вдруг охрип. -- Дело в том, что такого контакта у нас еще не бывало.
      Джеймс развернулся к собеседнику.
      -- Понимаю тебя, -- сказал он. -- Даже все зная, трудно сразу воспринять ситуацию как принципиально новую... И даже не воспринять, а -- пережить. Наверное. Это очень непривычно. "И в то же время -- кто бы мог подумать? -- недаром говорят, что душа не всегда соответствует телу, -- этого колосса мог привести в трепет отважный ребенок, не дрогнувший перед ним, а в тех случаях, когда его козни с адом и хитростями не получались, он бледнел и дрожал, поскольку сама мысль о честной борьбе на равных способна была заставить его бежать на край света". Знаешь, откуда цитата?
      -- Знаю, -- сказал Борислав. -- Маркиз де Сад, "Сто двадцать дней Содома". О чудовищном герцоге де Бланжи. Значит, в положении герцога сейчас мы? А ведь Рейх нам не противник...
      -- Но может им стать, -- сказал Джеймс совсем тихо. -- Во всей нашей контактерской, а тем более прогрессорской работе мы еще никогда не имели дела с равными. И я не берусь предсказать, к чему приведет массовое осознание этого факта.
      -- Совет -- это еще не масса...
      -- Совет -- это еще не масса, -- согласился Джеймс. -- И то слава богу, я бы сказал. Но, во-первых, Совет достаточно велик. А во-вторых, он как минимум на две трети состоит из людей, работа которых связана с Землей и только с Землей. Раньше они могли воспринимать наши дела как происходящие в условном "где-то". В далекой Галактике. А теперь... Ты ведь помнишь, что это вообще первый случай, когда вопрос о контакте выносится на обсуждение целого Всемирного совета? До сих пор КОМКОН справлялся сам. Но сейчас он не смог взять на себя такую ответственность.
      -- Не смог, -- повторил Борислав.
      -- Не смог, -- подтвердил Джеймс. -- Там ведь тоже обычные люди сидят, а не сверхчеловеки... Забавно. Теоретически концепция контакта не содержит никаких оговорок, касающихся того, кто выше по развитию, а кто ниже. Так что формально -- это дело КОМКОНа... Но практически...
      Борислав чуть не рассмеялся.
      -- Конечно. Одно дело -- наставлять на путь истинный средневековых индейцев, сидящих где-нибудь на Сауле или на Авроре. Бремя белых... А ведь, если разобраться, получается, что само контактерство порождено прогрессорством. Именно так. Не наоборот.
      Джеймс смотрел на Борислава сочувственно.
      -- Что сказать... Наверное, ты прав. Даже наверняка. Но ведь ты высказался. Тебя выслушали. Никто тебя не изолировал, как прокаженного. Тебя не только слушали, но и услышали -- гарантирую. А докладывал ты достаточно красноречиво... Ты сделал все, что мог, серьезно. Черт возьми, ты сделал намного больше, чем мы рассчитывали, когда тебя туда отправляли. Борислав... Ну расслабься же. Мне на тебя смотреть страшно.
      Борислав не стал отвечать. Да, его слушали. Да, он рассказал. Красноречиво. Про Рейх. Про красивую планету Феззан. Про мощные космические станции. Про исследования. Про целый мир, развивающийся, населенный умными жизнерадостными людьми.
      ...Про тысячи боевых линейных кораблей. Про ученых, носящих военные мундиры. Про закон об элиминации, отмененный всего два поколения назад. Про Вестерланд.
      Его продрало холодом.
      Сознание непоправимой ошибки было невероятно острым. Он еще не понимал, в чем именно эта ошибка состояла. Но -- нельзя так, нельзя, нельзя, нельзя...
      Что-то пискнуло. Джеймс опустил глаза. Он считывал с браслета текстовое сообщение, и Борислав видел, как его лицо меняется.
      -- Совет наложил вето, -- выговорил Джеймс.
      Все, подумал Борислав. Он откинулся на скамье и стал смотреть в небо.
      -- ...Бессрочное вето. До нового обсуждения. Окно закрыть. Тему прекратить. Поручить КОМКОНу-2... и так далее...
      Борислав нашел в себе силы усмехнуться.
      -- КОМКОН-2 -- это в данном случае ты, -- сказал он.
      Джеймс чертыхнулся.
      -- Нет. Я ухожу с этой службы. Прямо сегодня.
      Борислав лениво повернул голову. Британская выдержка Джеймсу изменила, надо же...
      -- Я ошибся, -- сказал Борислав.
      -- В чем?
      -- Я не знаю. Что-то с самого начала было неправильно. Я не видел выбора... И все равно -- неправильно... Нельзя так... -- он сделал усилие, чтобы замолчать. Сердце закололо.
      Джеймс не ответил. Он смотрел в другую сторону.
      Борислав повернулся -- и увидел, что по дороге идет человек. Высокий, тощий, в просторной серо-зеленой куртке. Довольно быстро идет. Торопится.
      Минут через пять он приблизился уже на такое расстояние, с которого можно разглядеть пресловутые белки глаз. И лицо. Длинное, старое, мягкое, такое знакомое по стереоизображениям лицо.
      Леонид Андреевич Горбовский...
      -- Здравствуйте, Леонид Андреевич, -- сказал Джеймс.
      Борислав промолчал.
      Горбовский дошел до скамьи и неуклюже сел.
      -- Вы уже знаете, -- сказал он тихо.
      Джеймс кивнул.
      -- Мне жаль, -- сказал Горбовский. -- Спасибо... особенно вам... Борислав, я ведь не путаю? Ваш отчет -- шедевр искусства контакта. Не шучу... впрочем, какие уж тут шутки. Борислав, давайте сделаем так: если будут любые вопросы -- звоните мне. Совершенно любые. Вот номер, -- он протянул пластиковую карточку.
      Борислав, не глядя, принял карточку и сунул ее в карман.
      -- Почему? -- спросил он.
      Горбовский закряхтел.
      -- Не спешите, -- посоветовал он. -- Не спешите осуждать. И не спешите настаивать. Я голосовал за контакт. Как и большинство присутствовавших членов КОМКОНа, по-моему... Но Всемирный совет -- это не только мы. Всемирный совет -- это Земля. Большинство Всемирного совета -- учителя и врачи, вы это прекрасно знаете... С принципом "не навреди" очень трудно спорить. И нужно ли?..
      -- Леонид Андреевич, вы представляете, что мы теряем? -- это сказал Джеймс, напряженный до звона.
      -- Думаю, что нет, -- сказал Горбовский. -- Целый новый чужой мир -- это представить очень трудно. Терра нова... Но почему вы так уверены, что -- теряем? Запрет не вечен. Рано или поздно его пересмотрят. Может быть, тогда и разговор получится лучше, вам не кажется?.. Не знаю, доживу ли я, но вы-то можете дожить. И будет вам новый мир. Все естественно, нет?..
      Борислав и Джеймс переглянулись.
      -- Леонид Андреевич, -- сказал Борислав. -- Спасибо вам за поддержку, честное слово -- спасибо. Только не надо городить фантомы, я вас прошу. Нам ли не знать, что из любой теории развития при желании можно сделать любые выводы. Вплоть до того, что человек способен только летать. Или, наоборот, только ползать. Диалектика. Так вот, я вас умоляю: не надо диалектики. Чушь это. Единственная причина принятого сейчас решения -- обычный страх. Трусость. Остальное -- лепет, еще раз простите...
      -- Вы очень строги, -- сказал Горбовский.
      Борислав осекся.
      -- А вы -- нет? -- спросил Джеймс.
      Горбовский с интересом посмотрел на него.
      -- Контакт будет, -- сказал он убежденно. -- Но неужели вы и правда думаете, что такое возможно сразу? Это ведь даже не планета. Это Вселенная. Чужая Вселенная. И -- вот прямо так? Мгновенно? Без того, чтобы подготовиться, приладиться, подрасти?.. У нас длинная история. У них, как я понимаю, еще длиннее. Куда спешить? Ну пусть даже поколение сменится. Эта дверь -- вот она. Мы ее откроем, когда захотим. Ведь ничего же страшного не случилось. Ничего необратимого.
      -- Мне хочется вам верить, -- сказал Борислав.
      -- Хочется, -- повторил Горбовский. -- Так поверьте. Попробуйте. Что вам мешает?
      -- Я не знаю, -- сказал Борислав. -- Есть чувство, что все навыворот. Неправильно. И что исправить нельзя уже ничего. Это не в вас дело, поймите верно, это еще до вашего прихода стало... осознаваться. Еще до того, как я узнал о решении...
      Горбовский поднял свою длинную сухую ладонь.
      -- Не надо, -- тихо сказал он. -- Я понимаю. Поверьте хотя бы тому, что вы сделали все хорошо. И больше того -- блестяще. Просто бывают такие ситуации, когда правильного решения совсем нет: и так придется жалеть, и эдак... Скажу совершенно честно: в обоснованности сегодняшнего решения я не убежден. Но для меня сейчас главное -- что Совет -- это Земля. Мы служим Земле. Давайте не забывать, да? Наши личные мотивы, наше эгоистичное стремление к познанию -- все это хорошо, пока не противоречит воле Земли. Вот, она высказалась...
      Борислав прикрыл глаза.
      Чем мы отличаемся от Рейха, думал он. Несколько сотен членов Всемирного совета -- или один кайзер. Выразители воли народов... Ему было страшно, но он не мог перестать так думать.
      Горбовский сидел рядом, не мешая.
      Борислав посмотрел в небо. Туда, где не было ничего, кроме ветра.
      Будь, что будет...
      Над лесом в сторону океана прошел белый глайдер. Кто-то развлекался.
     
      1/2 июля 97 года
      Ночь Прогрессора
     
      Прибыв в Калязин, Борислав сразу же завалился спать. Никакие стимуляторы не помогали. Сил не было даже на просмотр новостей, да и на черта теперь новости...
      Сон, однако, не шел.
      Мысли текли в полудреме. Что теперь? Ну что? Никакого прогрессорства, это ясно. Прогрессор Борислав Дружинин кончился, и его почему-то совсем не жалко... Но никто не мешает обратиться к теоретической науке. Переехать куда-нибудь, выписать с Гиганды Уллу -- об этом я имею право попросить, и мне не откажут. Улла... Ну, а сколько можно быть одному? К тому же адаптация к Земле инопланетного человека -- сложная работа. И отлично. Будет мне занятие. Улла...
      Как только встану, надо отбить депешу. С отставкой можно не спешить, я все равно в отпуске. А вот насчет Уллы -- немедленно.
      Улла... Он стал думать о ней, вполне отдаваясь этим теплым мыслям. Подтянул плед к груди. Ночь, кажется, перевалила на вторую половину; смотреть на часы не хотелось.
      Что, если бы вернуться на месяц назад?..
      Тогда я ничего не знал. Просто ничего.
      Он стал вспоминать знакомых по Рейху.
      Какие разные люди... Какие необычные. Какие живые.
      Что толку иметь уникальный опыт, о котором никому нельзя рассказать?..
      Впрочем, это я зря. Толк есть.
      Внутри что-то проклюнулось.
      Интересно, чем я теперь могу заняться? Академической историей? Хорошо, конечно. Но ведь мы способны и на большее. Пусть не раскрывать свой опыт, но приложить его к тому, чтобы изменить нечто в мире к лучшему.
      Как? Журналистика, социология, литература?
      Подумаем...
      Писк вывел его из дремы. Что это? Красный сигнал. Терминал проснулся. А писк -- это зуммер срочного вызова.
      Борислав чертыхнулся, откинул плед, в одних трусах прошлепал к терминалу и открыл входящие.
     
      Документ 03
     
      Дата: 2 июля 97 года.
      Автор: Поль Робийяр, директор исследовательского центра "Янус".
      Тема: "Линкор смерти".
      Содержание: события в системе Радуги.
     
      Всем, кого это касается.
     
      Сегодня, около 04.00 по времени центрального часового пояса планеты Радуга, в районе Окна была замечены флюктуации субкваркового поля, казавшиеся необъяснимыми. В ходе созванного немедленно экстренного совещания было предложено несколько гипотез, в том числе и гипотеза о разумных действиях со стороны Аналогов. Попытки применить стабилизирующие меры результата не дали. Около 04.30 Окно было пробито, и в зоне нашего оптического наблюдения появились сверхсветовые корабли, опознанные как принадлежащие к военному флоту Галактического Рейха. Радиосвязь с кораблями была установлена, и через нее было получено подтверждение, что происходящее -- не навигационная ошибка, а согласованное вторжение. Остановить его мы не имели возможности.
      К 06.00 в системе Радуги находились линкоры "Игдрасиль" (флагман), "Франкония", "Бургенланд", "Хемниц", "Фризия", "Гамаюн", "Добрыня" и "Зальцбург". Эти корабли входят в состав Особого флота Рейха, командует которым адмирал Франц Людвиг фон Вален. Согласно сообщению по радиосвязи, еще не менее десяти линкоров готово пройти через Окно в ближайшие часы. К настоящему моменту Особый флот контролирует все поселения человека в системе, в том числе и планету Радуга, на которую высажен десант наземных сил.
      Около 07.00 адмирал Вален вышел на связь и сообщил следующее. Во-первых, ни один землянин в ходе операции не пострадал. Во-вторых, адмирал уполномочен довести до нашего сведения ультиматум императора Александра фон Лоэнграмма. Мы должны немедленно объявить о продолжении работ по контакту, раскрыв эту информацию для медиа Земли и Периферии. В противном случае вторжение продолжится и затронет не только систему Радуги. Флот Галактического Рейха уже мобилизован, и судостроительные мощности активированы.
      Сейчас система Радуги находится под полным, повторяю: под полным контролем Особого флота Галактического Рейха. Предпринимаются попытки заблокировать нуль-порталы. Нашему выходу на связь препятствий не чинится, напротив, Вален сам попросил довести до Земли информацию, которую мы сейчас передаем.
      Срок ультиматума -- до 20.00 по времени центрального часового пояса планеты Радуга.
      Обращайтесь за дополнительной информацией, пока мы остаемся на связи.
     
      2 июля 97 года
      Радуга. Эпилог
     
      Флаер приземлился на центральной площади беспрепятственно.
      Борислав спрыгнул на грунт, захлопнул колпак. Огляделся.
      Опять закат...
      Людей на площади было немного. Перед зданием Совета Радуги стоял панцерваген, вокруг которого собралась небольшая толпа. Тут же присутствовал и экипаж панцервагена: двое парней в черно-серебряных мундирах, без признаков какого-либо оружия. Они болтали с публикой.
      А вот и желтый куб Управления логистики. Нам туда.
      Борислав двинулся через площадь, раздумывая. Ох, только бы быть спокойным. Инженеры на "Эрнесте Резерфорде" уже прикидывают, как можно сделать из беспилотного звездолета боевой преобразователь пространства. А уж что могут придумать на Земле -- страшно даже представить. Будем надеяться, что все это останется словами. Но, с другой стороны, где нет горячих голов?..
      Стоп. Долой оценки.
      Мы сейчас в шаге от войны, сказал Зигмунд Ковальский. Не знаю, чего нам будет стоить сдержать реакцию взбесившихся администраторов. Но в любом случае, вам надо отправляться немедленно. Они хотят говорить с вами. Они назвали ваше имя. Выясняйте намерения. Обсуждайте детали. Спрашивайте. Договаривайтесь. Удачи.
      Спасибо...
      Интересно, кто же все-таки у них решился? Миттермайер? Или император лично, никого не спрашивая? Что ж, когда-нибудь узнаем. Вырвать проблему с корнем, не тратя время на мелочи... И ведь удалось. Как бы ни повернулось дальше, прежней жизни уже не будет. Необратимое действие совершено.
      От этой мысли было досадно, как после проигрыша. И одновременно тепло -- как после победы.
      Бороться и искать, найти и не сдаваться...
      Борислав взбежал по ступенькам и прошел в открытую дверь.
      Его ждали.
     
      КОНЕЦ

Оценка: 8.10*7  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"